Анатолий Павлович Злобин. Ленинградский проспект, Засыпушка Э 5 Повесть ----------------------------------------------------------------------- Злобин А.П. Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки. М.: Советский писатель, 1988. OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 9 августа 2003 года ----------------------------------------------------------------------- Знакомство Я гулял по Ленинградскому проспекту, и ничего не тревожило меня, кроме довольно-таки ленивых забот о том, как провести завтрашний субботний вечер. С такими мыслями я свернул к горкому комсомола. Позади зарычал мотоцикл. За рулем сидел парень с великолепной посадкой ковбоя из американского вестерна. - Вы не из горкома? - спросил я. - Если по найму - предупреждаю: никого не принимаем. - Мне работа не нужна. - Выкладывайте - что у вас? Спешу. - Как бы повеселиться, - выпалил я. Парень ничуть не удивился, вытащил из кармана бумажку: - Вот. Отрываю от сердца. Образцово-показательный вечер. Полный комплект с участием лучших сил. - Он отдал мне билет и забыл про меня. - Макар! - крикнул он в раскрытое окно. - Поехали. - Куда, Алик? - спросил голос в окне. - Отведешь мотоцикл обратно. - А ты куда, Алик? - Улетаю! Срочно! Могила! - кричал Алик на весь проспект. Они уехали, а я остался разглядывать бумажку. Это был пригласительный билет на комсомольский вечер "Учись танцевать красиво". Вечер состоится в субботу в клубе "Строитель". Начало в 19 часов. На обороте были напечатаны стихи: Сегодня танцевальный вечер, Так приходи и веселись. Порадуй нас нежданной встречей, Красиво танцевать учись. Народ собирался не спеша и с достоинством. Видно, жители города умели танцевать красиво и учиться им было ни к чему. Но вот гуськом прошагал джаз-оркестр, и тотчас все пришло в движение. Юркий паренек в пестрой рубахе выбежал из клуба и ринулся вдоль улицы. Вскоре он показался снова, ведя за собой девичью стаю - как связку детских разноцветных шаров. Другой командовал по телефону: "Миша, заворачивай сюда всю гопкомпанию. Джазисты прибыли". У входа в клуб две девушки проверяли билеты и раздавали входящим причудливо изрезанные цветные открытки. А в зале на стене висели стихи: Нет, не рассматривай картинки, Об этом я тебе толкую: Ведь это только половинка. Скорей ищи себе другую. Надо было ходить по залу со своей изрезанной открыткой и спрашивать у всех девушек: "Вы не моя половина?" Девушки хихикали. Если открытка не складывалась, можно было направляться дальше. У окна стояли медицинские весы. Над весами - стихотворение: Скажу, друзья, я вам без лести: Я лучший приз для вас отдам. Но вы должны составить вместе Сто двадцать восемь килограмм Парень зазывал девушку, оба со смехом становились на весы, и распорядитель с красной повязкой на рукаве взвешивал парочку. Вес не получался. Парень и девушка смеялись еще громче и уступали место другим претендентам. Одна пара набрала сто двадцать семь килограммов четыреста граммов. Парень отвел девушку в сторонку, горячо зашептал: - Пойдем в буфет. Дотянем. - Я же только что пообедала, - сопротивлялась девица. - Пойдем. А то Петька с Нинкой нас обставят... Вторая половинка моей открытки не обнаруживалась, на девушку в сорок килограммов рассчитывать также не приходилось. Потеряв всякую надежду на главный приз, я подошел к распорядителю, который терпеливо выискивал идеальную пару весом сто двадцать восемь килограммов, и задал первый пришедший в голову вопрос: - Интересно, кто написал эти стихи на стенках? Ее звали Тамара. Тонкая, длинноногая, в светлом капроновом платье, на лакированных гвоздиках, она ничуть не походила на человека, пишущего стихи. Она приближалась ко мне и ослепительно улыбалась. Я был несколько обескуражен и не знал, как начать разговор. - Давно вы пишете стихи? - спросил я наконец. - Я стихов не пишу, - она снова ослепительно улыбнулась. - А это? - я показал на стенку. - Это? - Тамара повернулась и принялась с интересом рассматривать свои стихи. - Ах, это. Так это же комсомольское поручение. А ведь стихи - когда пишешь от души. Правда? Она еще сомневалась в этом. - Вот у нас есть Бела, - продолжала Тамара, - пишет настоящие стихи. Она вместе со мной живет. Ее в "Смене" печатают. - Тоже про любовь и половинки? - Что вы? Она дает первый класс. Про космонавтов. - Тамара, покажите свою открытку, - попросил я. Нет, Тамарина половинка никак не соединялась с моей. Тамара вытянула шею и принялась шарить глазами по залу. - Зоя! - крикнула она. Подошла нарядная девушка в юбке колоколом. - Предъяви свою половинку, - сказала Тамара. - А я уже нашла, - хохотнула девушка и стрельнула в меня глазами. - Алика не видела? - спросила Тамара. - Ищи сама своего Алика, - девушка махнула юбкой и убежала. - Какой Алик? - спросил я. - Из горкома? Тамара быстро вскинула глаза: - Вы его знаете? Я рассказал Тамаре, как раздобыл пригласительный билет на вечер, и невзначай добавил, что Алик улетел. Тамара сразу погрустнела и сказала: - Пойдемте танцевать фокстрот. Делать нечего, пошли танцевать фокстрот. Джаз-оркестр работал на общественных началах. Дирижер был диспетчером автобазы и то и дело сурово поводил кустистыми бровями, когда кто-либо из музыкантов фальшивил. Экскаваторщик выступал в роли тромбониста, и тромбон его задирался кверху подобно ковшу с породой. Ударником была строгая девушка в очках, инженер-конструктор. Она глубокомысленно ударяла барабанными палочками, как будто выводила геометрические линии. А где, интересно, работает Тамара? На машиносчетной станции, сокращенно МСС. Кем? Оператором. Интересная работа? Даже очень. Начальница такая хорошая, добрая. Только шум большой от машин. Сплошной грохот. Что же они делают в таком сплошном грохоте? Механизация учета, организация работ. Приходите посмотреть. Мы продолжали светский разговор, а мне казалось, что я все глубже погружаюсь в темную холодную воду. Для такого странного ощущения не было никаких видимых причин - играла музыка, я танцевал с красивой девушкой, но холодная вода обволакивала меня все плотней, и никакой надежды выбраться уже не было. Фокстрот кончился. К Тамаре подбежала веселая толстушка: - Томка, начинаем конкурс. - Это Бела, - сказала Тамара. - Которая в "Смене" печатается? Бела холодно поздоровалась со мной и побежала на сцену. Там она захлопала в ладоши, призывая к тишине, и объявила условия конкурса. - Я сама этот номер придумала, - заявила Тамара, и мы стали смотреть на сцену. В этом конкурсе могли участвовать только самые бесстрашные и отчаянные. Три здоровенных парня взгромоздились на сцену. Бела вручила каждому детскую бутылочку с молоком и соской, скомандовала: "Раз-два-три!" - и парни, подбадриваемые болельщиками, принялись наперегонки сосать молоко из бутылочек. Победил достойный - детина двухметрового роста, с огромными красными ручищами, в которых он неуклюже держал опустошенную бутылку. Бела привстала на цыпочки и торжественно повесила на грудь парня бумажный передник с надписью: "Лучшему молокососу", а потом вручила приз - недорогой портсигар. Все очень смеялись. Бела доставала призы прямо из трибуны. Я прошел за кулисы и заглянул. Никогда не видел такой трибуны: вся она была начинена призами: кульками конфет, шоколадными коробками, безделушками. Две бутылки шампанского достойно венчали эту великолепную пирамиду. Начался танцевальный конкурс. Тамара танцевала в паре с высоким блондином. Она действительно танцевала красиво. И блондин танцевал красиво. Они завоевали первый приз - бутылку шампанского. Потом были прыжки через веревочку с завязанными глазами, бег в мешках, шарады, викторины - полный комплект образцово-показательного веселья из журнала "Затейник". И всем было весело. В гостях Адрес, который дала мне Тамара, приглашая в гости, выглядел несколько необычно: Ленинградский проспект, засыпушка Э 5. - Дом номер пять? - переспросил я. - Нет. Именно засыпушка. У нас даже почтовый адрес такой. Белая, веселая такая засыпушечка. И вот я шагаю в гости по Ленинградскому проспекту молодого города, поставленного прямо в тайге. В этом городе добывается не то золото, не то руда, не то алмазы - во всяком случае, что-то весьма важное, иначе не съехались бы сюда со всего света тридцать тысяч человек. Ленинградский проспект ничем не отличался от других улиц города. Еще недавно он был первой просекой, прорубленной в тайге, и, верно, за свою первостатейность стал проспектом. По правую сторону проспекта стояли двухэтажные дома, по левую - палаточный городок. На каждой палатке - аккуратные таблички, не хуже столичных. Палатка Э 1. Дальше, как полагается, идет палатка Э 3, а потом сразу - 27. За фасадными табличками виднелись другие палатки, и я сделал решительный шаг в сторону от Ленинградского проспекта. Подобные поселения, именуемые "нахаловками", имеются чуть ли не в каждом новом городе. Собственно, с них и начинается всякий город. В палатках живут строители: землекопы, плотники, штукатуры. Они строят новые дома, прокладывают улицы. Город растет. Вот уже пущен завод, фабрика, комбинат. Город ненасытен. Со всех сторон тянутся люди в новый город. Город растет. И вместе с городом растет "нахаловка". Приходит телеграмма-молния: "Послезавтра прибывают триста комсомольцев-добровольцев, встречайте". В одну ночь на окраине палаточного городка вырастают двадцать новых палаток. Обитатели палаток перебираются в новые дома, но другие тотчас занимают их место. К мужьям приезжают жены, дети. Палатки комсомольцев превращаются в семейные жилища, палатки технически совершенствуются: утепляются, электрифицируются. Однажды городские власти решают провести в "нахаловку" водопровод (нельзя же людям без воды), повесить на палатках таблички (нельзя же без почты). Это уже конец - "нахаловка" стала узаконенной частью города. Проходят десятилетия. Город по-прежнему растет. Старые здания сносятся, возникают новые. А "нахаловка" стоит. Она пустила корни, вросла в землю. В "нахаловке" установился свой быт, свой уклад жизни. В полусотне метров отсюда, на Ленинградском проспекте, ползут могучие самосвалы, мчатся такси с шашечками. Там широкоэкранный кинотеатр, экспресс-кафе, междугородный телефон, а здесь, среди палаток, - иной мир и век. Палатки раскиданы на пустыре густо и беспорядочно, как опрокинутые кости домино на столе. Их ставили кто во что горазд. Одна засыпана землей, другая - шлаком. Третья засыпушка не простая - оштукатуренная. Крохотные подслеповатые окна, скрипучие двери из неструганых досок, а то и просто брезентовый полог, веревки для белья на кольях, под ногами куски железа, кучи мусора, щепы - это и есть "нахаловка". Тут и там вразброд торчат столбы - к каждому жилищу тянутся два провода. На каждой палатке - аккуратная таблица, но все вразнобой. Я уже давно потерял направление и брел наугад, ориентируясь по шуму Ленинградского проспекта. Я обнаружил пятую между девяносто седьмой и сорок третьей. Она действительно была белая, как украинская мазанка, только сильно уменьшенная. Крыша крыта толем. У двери на кирпичном стояке шипел примус. Дверь легкая, в щелях. В маленькой прихожей умывальник и несколько разноцветных мыльниц. В углу вязанка дров. - Нравятся наши хоромы? - Тамара стояла у порога и улыбалась. На ней был крупной вязки красный свитер, серая юбка. Бела, Таня, Соня, Галя-девушки по очереди называют себя. Церемония знакомства совершается таким образом: девушки опускают очи долу и протягивают руку лодочкой. При этом они продолжают заниматься домашними делами, переходят с места на место, и я тотчас путаю их. Только Белу, которая печатает в "Смене" стихи о космонавтах, мне удается запомнить. - Вы кто же будете? - спрашивает одна, не то Соня, не то Таня. - Новый Тамарин жених? Тамара мгновенно встает на мою защиту: - Как тебе не стыдно, Галька? - Оказывается, это была Галя. - Я же говорила тебе: товарищ из газеты. - Разве товарищ из газеты не может быть женихом? - удивляется Галя. - А во-вторых, почему новый? - в свою очередь спрашиваю я. - Так вы у нее уже четвертый будете, - говорит бойкая Галя. - Не четвертый, а третий, - поправляет Бела. Девушки с места в карьер начинают перебирать по косточкам Тамариных женихов. Речь идет о каком-то лысом, который неважно сохранился, но зверски богат. Второй, видно, помоложе и с мотоциклом. Тамара смеется вместе со всеми - женихи явно несерьезные. Тема постепенно иссякает. Бела говорит, что у нее дело, и выходит на улицу. Другая девушка подзывает Тамару, они быстро шепчутся, Тамара утвердительно кивает, и девушка ложится на кровать. Лишь теперь я замечаю, что у нее землистое болезненное лицо. Разглядываю убранство засыпушки. Стены оклеены обоями. Висят репродукции из журнала "Огонек". В углу - полка с книгами. Тамара подходит к окну и стучит по стене кулаком, демонстрируя прочность своего жилища. Засыпушка заметно сотрясается, но тем не менее стоит. Девушки рассказывают историю своего жилища. Стояла брезентовая палатка, и в ней жили четыре экскаваторщика. Потом экскаваторщики перебрались в общежитие, а палатку занял геолог с женой и двумя детьми. Геолог обшил брезент досками, засыпал шлаком, покрыл крышу толем. Третий хозяин засыпушки, водитель самосвала, произвел дальнейшие усовершенствования: обмазал засыпушку глиной и побелил, а внутри оклеил газетами. Можно только удивляться - на брезентовом остове возникло довольно прочное жилище. Брезент, верно, давным-давно сгнил, а засыпушка стоит себе на земле, и в ней живут шесть человек. - Собственная, - сказала Галя. Я не понял: - Кто - собственная? - Засыпушка. Мы же ее у дяди Семена купили. - Вместе с мебелью, - добавляет Соня. - Хотите, мы продемонстрируем вам нашу мебель? - предложила Тамара. Девушки оживились. Сцена, как видно, была давно срепетирована, и они с удовольствием повторяли ее перед новым человеком. Тамара подошла к железной кровати, на которой лежала Таня, и начала: - Вот наши гарнитуры: кровать двуспальная красного дерева с двумя тумбочками и рижским торшером, - Тамара провела руками в воздухе, показывая, какой у них замечательный торшер. Галя подхватила тоном рыночного зазывалы: - Сервант для хрусталя и коктейлей. Годен также для кастрюль и мисок. В особых случаях употребляется в качестве обеденного стола. Можно и письма писать, если есть куда. Сервант универсальный, совсем недорого. - А это не полка, а секретер, - сказала Соня, вставая в позу перед книжной полкой. - А вот диван-кровать. Сделан на поролоне. В обивке использован современный узор по народным мотивам. - Соня указала на раскладушку, стоявшую в углу. - Внимание! Перед вами шкаф зеркальный, трехстворчатый. Цена умеренная. - Тамара сделала широкий жест, обводя руками воображаемый шкаф. В стену были вбиты три палки, на них плотно нанизаны вешалки. Весь девичий гардероб был выставлен, как в магазине готового платья. Сверху висело светлое капроновое платье, в котором я видел Тамару на вечере. Домашний спектакль шел на высоком профессиональном уровне. Я вошел в игру и сказал с завистью: - Богатые невесты. - Выбирайте любую, - предложила Галя. - Мы все нецелованные. - Галя, - с выражением сказала Тамара. - Сначала я должен узнать, кто владелец этой недвижимости. На чье имя записан этот дом? Заводилой, разумеется, была Тамара. До этого девушки жили в Ангарске. Хорошее общежитие, привычная работа, благоустроенный город с трамваями, прекрасные дворцы культуры с колоннами - что еще человеку надо? Но вот однажды девушки увидели: город выстроен, все в нем налажено, все знакомые парни переженились на подругах. А им хочется нового, такого, чего еще в жизни не было. - Захотелось на свежий воздух, - это Галя так сказала. Тамара села на самолет и полетела в разведку. Походила по Ленинградскому проспекту, увидела, что город еще неблагоустроен, неуютен - именно то, что им надо. Прилетели подруги. Устроились на работу. Всем обещали общежитие, а пока жили в гостинице. Ни о какой засыпушке девушки и не думали. Но тут пришло известие - в город прилетает на специальном самолете большой московский начальник. Городские власти спешно готовились к торжественному событию: прокладывали тротуары, красили фасады домов, оформляли витрины магазинов. Однажды девушки пришли с работы, и администратор объявил им - в течение трех часов освободить номера для высокого гостя и его свиты. Делать нечего, сложили чемоданы и отправились на улицу: так требуют законы гостеприимства. Ночь провели у подруг в общежитии, а наутро побежали по городу искать жилье. Тамара наткнулась на столб: "Срочно продается..." Сторговались с дядей Семеном на шестистах рублях. Денег у девчат, конечно, не было. Тут и подвернулся лысый, первый Тамарин жених. Он жил в той же гостинице и часто захаживал к девушкам в гости. Тамара попросила у лысого в долг. Тот ответил: "С превеликим удовольствием. Могу даже оформить засыпушку на свое имя: меня ведь тоже из гостиницы выселяют. А вы будете жить со мной. Такие замечательные девушки. Разве можно вам отказать?" Предложение лысого не прошло единогласно. Тамара отправилась на работу. Начальница спрашивает: "Ты что такая грустная?" Тамара рассказала про свои заботы. Начальница сказала: "Подумаю", - и ушла на обед. После обеда приходит, кладет деньги на стол и говорит (кабинет у нее отдельный, только двое нас и было): "Бери, Тамара, если хочешь. Только деньги эти не мои, я у знакомой взяла, а она проценты просит. Один процент - шесть рублей в месяц. Совсем немного. Если согласна - бери. Мне и расписки не надо. На честность твою отдаю". В тот же день девушки стали владельцами засыпушки номер пять. - Деньги-то, наверное, ее собственные были, - перебила рассказ Тамары Соня. - Она просто так сказала, для приличия. - А тебе не все равно, - сказала Галя. - Дала - и спасибо ей. - И проценты человеческие, - подтвердила Тамара. Всего один процент в месяц - совсем немного. Не каждый сообразит, что это двенадцать процентов годовых. - Въезжали мы весело, - продолжала Тамара. - Эта засыпушка была темная-темная. Мы все переклеили, обои новые купили, потолок побелили, радио провели. Новоселье справляли до трех часов ночи. - А как же московский начальник? - спросил я. - Понравился ему ваш город? - Тот самый начальник побыл у нас один день. А вечером улетел. Даже ночевать не остался. - Нет худа без добра, - сказала Галя. - Мы в гостинице рубль за койку платили. А здесь никакой квартплаты. - Все хорошо, - вздохнула Соня. - Город нам нравится. Только вот мороженого у нас нет. И танцы не каждый день бывают. - Зато женихов полный город. Правда, Таня? - Галя посмотрела на Таню и подмигнула ей. - Не знаю. - Таня лежала на железной кровати из красного дерева и не принимала участия в общем разговоре. - Не прибедняйся. Не отобьем. - Таня наша уже устроилась, - пояснила мне Тамара. - Почему, думаете, она лежит? У нее Лялечка скоро будет. Так и назовем, если дочка. А если сын, - то Сережа. Им уже комнату обещали. Таня лежала на кровати и улыбалась: - Скоро и Тамара Ивановна свадьбу справит. - Вот еще, - фыркнула Тамара. - Больно он мне нужен. - Если он откажется, мы его пропесочим, - пригрозила Галя по адресу неизвестного мне парня. - Пусть только откажется, будет иметь дело с нами. - Я в твоей помощи не нуждаюсь. - А ты, Соня, иди за водой, - сказала Галя. - Сегодня твоя очередь кисель варить. И вообще девочкам не рекомендуется слушать разговоры старших. Соня надула губы и вышла. Дверь тихонько скрипнула. Я даже не заметил - в колени мои ткнулось что-то мягкое, влажное. Я подхватил на руки этот живой комочек - девочка счастливо затихла и засопела в мой живот. Лица девушек посветлели, а потом стали задумчиво-сосредоточенными. - Это Маринка, - сказала Тамара, - наша дочка. Следом за Маринкой в засыпушку вошла Бела, держа в руках узелок с детской одеждой. - Почему задержалась? - спросила Галя. - Тетя Даша гулять с ней на озеро ходила. - Бела подошла к столу, присела на табуретку. - У нее, оказывается, мыла нет. Стирать буду сегодня. Мариночка, пойдем ручки мыть. Маринка вцепилась в меня и ни за что не хотела уходить. Общими усилиями ее уговорили наконец подойти к умывальнику. - Только не спрашивайте у Мариночки, где ее отец, - быстро шепнула мне Тамара. - Понимаете? - Понимаю, - ответил я. - А где он? - Потом скажу... Маринка снова устремилась ко мне, прижалась щекой к животу и закрыла глаза. Бела вышла на улицу, и было слышно, как она разговаривает там с Соней. Галя подошла к раскладушке, села. - Что в кино сегодня? - спросила она. - Пойдем? - предложила Тамара. - Я лучше посплю. Нам ведь с Соней в ночную... Намек был вполне прозрачным. Я посмотрел на Маринку и понял, что мне повезло. - Смотрите, - воскликнул я, - Мариночка уже заснула! Надо трогаться. - Пойдемте, - сказала Тамара. Мы положили Мариночку на крохотный топчан, стоявший в углу, и, провожаемые шуточками Тамариных подруг, вышли из засыпушки. Признание - Мой отец был строителем. Мы все время кочевали. Сначала в теплушках - тогда, наверное, еще война шла, я не помню. Потом в обыкновенных вагонах, потом в цельнометаллических - это, значит, уже наше время пришло. Я привыкла на колесах жить. Отец посадит меня на колени и спрашивает: "Как сегодня мы поедем - на поезде или на грузовике?" Он меня катает на себе, а я к нему пристаю: "А когда мы поедем не понарошке?" Маме я всегда помогала чемоданы укладывать. Один раз мы ехали долго-долго. Мимо Байкала, через тайгу. Остановились у большой горы. Сели в грузовики и поехали. Долго ехали. Приехали на стройку. У отца неприятности какие-то пошли. Он начал на этой стройке пить и маму часто бил. Я в школу пошла, в первый класс... Однажды прихожу домой - мама лежит на кровати и плачет. Тихо так, только плечи вздрагивают. Потом лицо вытерла, говорит: "Послушай, Томочка, ты уже большая и все должна понимать". Я все понимала. Теперь мне двадцать лет, и я ничего не понимаю, а тогда все понимала. Уехала мама и через полтора года умерла в Кустанае: она там с бабушкой жила, у нее туберкулез был. Приехали мы в Кустанай, похоронили маму, а потом поехали на новую стройку. Но отец все равно пил. Тут приехала Клавдия Ивановна с маленькой девочкой, Верочкой звать, моей сестренкой. Она и на прежней стройке жила, а теперь к нам приехала. Отец ее не бил, а все время целовал, на коленях перед ней стоял, но это было еще некрасивей. Он пьяный к ней ластится, а она его отталкивает. Стыдно как! Над Ленинградским проспектом спускался вечер. Мы выбрались из палаточного городка и шли по деревянным тротуарам мимо широкоэкранного кинотеатра, мимо междугородного телефона, мимо закрытого кафе. Темнело. Одинокие фонари качались на столбах. Потянуло свежим ветром. Принялся накрапывать дождик. Иглистые струи обдували лицо, и мне казалось, будто я плыву в холодной воде, а далекий голос взывает о помощи; я плыву изо всех сил и не могу помочь, потому что одинокий голос уходит все дальше и я никак не могу догнать его. Это необъяснимое состояние началось еще на вечере, когда я увидел Тамару, и теперь снова охватило меня, как только мы вышли на дождь. Далекий голос донесся столь явственно, что я обернулся. Никого не было. Одинокая парочка брела в конце проспекта, не разбирая дороги, как мы с Тамарой. Я повернулся спиной к ветру, закурил. - Рассказывайте дальше. Как вы попали в свою засыпушку? - Вы не думайте - у меня собственный дом есть. Настоящий. Пять комнат. С верандой. С Клавдией Ивановной я неважно жила: она меня нехорошим вещам учила. Как-то вечером отец говорит: "Собирайся. Завтра утром полетим". А куда - не сказал. Летели мы полдня, на большом самолете. Выходим на бетонную дорожку, на крыше буквы стоят - Ростов. Отец посадил меня в такси, повез в город. Остановился у дома с верандой. "Вот теперь наш дом. Будешь жить с бабушкой". Оказывается, бабушка уже прилетела сюда из Кустаная. Прожила я в Ростове, в том самом доме, шесть лет. Десятилетку окончила. Мы с бабушкой дружно жили. Только глупая я тогда была, ничегошеньки не понимала. Приезжает отец. С ним Клавдия Ивановна и Верочка. Я тогда в девятом классе училась, шестнадцать лет мне исполнилось. Отец привез подарки. Клавдия Ивановна ходит вокруг меня, улыбается. Обхаживает, значит. На другое утро отец говорит: "Ну, дети, пошли". Как сейчас помню - в мае это было. Здесь-то в мае еще снег лежит, а в Ростове - сирень цветет. Отец с Верочкой впереди идет, я и мачеха - за ними. Отец купил Верочке детские шары, а мне мороженое. Я иду, сосу палочку, а мачеха учит меня жить: "Ты уже большая, паспорт получила. Ты красивая будешь, длинноногая, глаза у тебя большие - тебе жить легко будет. Только ты мужчин в узде держи. Они все скоты, им водка нужна да бабы. Ты им уступай, только не сразу - тогда они на коленях перед тобой будут ползать". Я слушаю мачеху и улыбаюсь: мороженое такое вкусное, и сирень вокруг цветет. Никаких мне умных советов не надо - я сама с усами. Подходим к дому, "Нотариальная контора" называется. Зачем, думаю? Может, отец с мачехой записываться будут? Нет, отец меня к окошечку зовет. Пошушукался сначала с усатым, а потом меня пальчиком подманивает. Мороженое уже кончилось, мне еще хочется. "Где твой паспорт, доченька? Покажи нотариусу". - "А ты мне мороженое купишь?" - "Куплю, доченька, подпиши вот здесь". Я подписала дарственную и стала хозяйкой дома. "Это я для твоего будущего делаю", - сказал отец. И мороженое купил. А через год отца посадили в тюрьму за растрату и хищение строительных материалов. Мачеха приходит в слезах, спрашивает: "Не выгонишь нас, Томик?" - "Живите. Я сама отсюда уйду". Не стала я в этом нечестном доме жить. Получила аттестат зрелости и поехала по комсомольской путевке в город Ангарск. - Ой! - вскрикнула вдруг Тамара. - Откуда он взялся? Не смотрите вперед, не смотрите на этот мотоцикл, умоляю вас. Нас обогнал мотоцикл с коляской. За рулем сидел тот самый парень с походкой ковбоя, который дал мне билет на вечер "Учись танцевать красиво". - Так это он и есть? - спросил я. - Умоляю вас, ничего не спрашивайте. Ведь он должен быть в Хабаровске. Значит, он прилетел из Хабаровска? Умоляю вас. Мотоцикл остановился на перекрестке. В свете фонаря было видно, как парень обернулся, будто бы раздумывая, куда ехать. Потом мотоцикл мягко перевалился через обочину и встал у небольшого домика - как раз на нашем пути. - В типографию поехал, - возбужденно говорила Тамара. - Заклинаю вас. Когда будем проходить, не смотрите на него. Делайте вид, что ничего не видите. - Так это он? - Он. Он. Я вам расскажу. Только не сейчас. - Она больно вцепилась в мою руку и неестественно громко засмеялась. А мотоцикл надвигался на нас как изображение в кино. Шаг - и мы поравнялись с коляской. Еще два шага - и мы уже прошли. Вцепившись в меня, Тамара шагала как деревянная. И тут он сказал: - Здравствуй, Тамара. Тамара остановилась и сделала большие глаза: - Алик? Разве ты прилетел? - Мне сказали, что ты выиграла главный приз, - при этом он посмотрел на меня. - Кто хочет, тот всегда выигрывает, - сказала Тамара и тоже посмотрела на меня. - Проигрывают лишь те, кто хочет проиграть, - она перевела взгляд на него. - Наверное, теперь мы сможем организовать диспут о том, что такое счастье? - Только в том случае, если ты осмелишься выступить с трибуны, - подхватила Тамара. Рука моя совсем онемела, я ничего не понимал из того, что они говорили, но героически терпел боль и собственное неразумие. Я стоял и разглядывал Ленинградский проспект, будто это было весьма интересно. Краем глаза я видел, как Алик резко нажал ногой на педаль. Мотоцикл взревел. Он вскочил в седло, круто развернул руль, и мотоцикл стремительно выскочил на проспект, обдав нас едким чадом бензина. Тамара вдруг ослабла и, словно в беспамятстве, положила голову на мое плечо. - Тамара, - сказал я. - Он мой враг, - заговорила она, задыхаясь. - Полно. С врагами так не разговаривают. - Я его ненавижу. Как бы я хотела простить его. А я ненавижу. - Да что же произошло в конце концов? Тамара не ответила. Медленно и задумчиво мы шли по Ленинградскому проспекту. Признание (продолжение) Город показался ей так себе. Странный какой-то город. Сначала не давали номера в гостинице. Потом четыре дня она ходила без работы. Ей уже надоело быть безработной - целых четыре дня. Правда, работа была везде, она выбирала, что лучше, пока не выбрала ММС - машиносчетную станцию: ей начальница там понравилась - добрая, отзывчивая. А главное - ухажеры. Странные какие-то. С геологом она познакомилась в буфете, когда пила чай. Он напросился и вечером пришел, притащил две бутылки шампанского. Рассказывал смешные истории, пел песни про геологов, тоже смешные. Тамара страшно хохотала, а он вдруг подошел и повалил ее на кровать. Тамара даже не поняла сначала, что он хочет, а когда поняла, закатила ему такую оплеуху, что он выскочил в коридор и больше не показывался. На другой вечер пришел лысый, тоже в буфете познакомились. Вежливый такой, обходительный: "Разрешите налить вам рюмочку. Разрешите ручку поцеловать. Ах, какая замечательная ручка". Тамара смеется: ей никогда ручек не целовали. Смотрит, а он уже к локотку подбирается: "Ах, какая чудесная рученька. Какое вкусное плечико. Разрешите, я поцелую такое вкусное плечико?" Тамара ему вежливо так ответила: "Вкусное, да не ваше". Он извинялся, извинялся, наконец ушел. Не ухажеры, а круглые идиоты, честное слово. Трудно жить девушке, когда она одна и ей двадцать лет и у нее к тому же есть отдельная комната за рубль в сутки. Тамара совсем решила - уеду из этого города, если здесь такие идиоты. Но тут история получилась - с ума сойти. Только этого ей не хватало. Влюбилась, да еще где - на комсомольском собрании. Ну, положим, еще не совсем влюбилась, а так - чуть-чуть. До любви до настоящей, как в книгах, еще плыть и плыть. Еще бури будут и штормы - закачаешься. Но она сразу поняла - это "он", так, кажется, в романах их называют. "Он" - это он. И точка! Они уже назаседались всласть, когда она вошла в зал и села. Духотища дикая - их хлебом не корми, только дай позаседать. Недаром в газетах пишут о формализме в комсомольской работе. Но в этот момент она глянула на трибуну, и ей сразу стало холодно. Он стоял за трибуной высокий, пронзительный такой. И говорил без бумажки. - Кто выступает? - спросила она у соседки. - Не мешай слушать. Алик это. Разве не видишь? - и отодвинулась от Тамары. Видно, сама в него по уши влюблена. Все девчонки ему хлопали, будто он тенор знаменитый. Тамара тоже хлопала. Мог бы еще поговорить - что ему стоит? Но он кончил и сел за стол президиума. А она с него глаз не сводила. Потом стояла в проходе с двумя подружками. Они смотрели, как президиум расходится, и хихикали. Эти две девчонки были ей почти незнакомы, но она все равно подошла к ним на проходе и задержала - она уже засекла, что другого выхода из зала нет и он обязательно пройдет мимо них. Он шел в окружении парней и девчат - все ближе, ближе, а она так громко смеялась, что на нее оборачивались. Он уже совсем близко. Она еще громче заливается. Потом вдруг отскочила к креслам: - Ах, простите. Проходите, пожалуйста. Мы весь проход загородили. Он прошел, окатил ее холодной волной. Поднял глаза и посмотрел на нее выразительно. У нее мурашки по спине забегали. А она: - Ой, Катя, ты меня уморила, - а на него ноль внимания. Он прошел - и обернулся. Походочка у него - закачаешься. После собрания она пошла на телеграф и отстукала девушкам в Ангарск телеграмму - город замечательный, прилетайте скорее. Бела и Мариночка поселились с ней в одной комнате. Лысый с ходу переключился на Белу, помог ей устроиться машинисткой в институт. Бела одна, ей трудно. Муж погиб в шахте во время обвала - работать надо и дочь воспитывать. Учиться она уже не пойдет, а ведь такая способная, стихи пишет. Бела каждый день пристает к ней: - Пойдем на учет станем. Неудобно тянуть. - Еще успеем... - отвечала Тамара. Она узнала, что Алик улетел в командировку на рудник, и тянула с этим делом. Ей все было известно, 28 лет, холост, учится в Москве заочно в университете, сразу на двух факультетах: философии и журналистики... Тамара работала на машиносчетной станции, и ее место за перфоратором было как раз у окна. И вдруг она видит в окно: он на своем мотоцикле по улице катит. Она к Белке звонить. - В обеденный перерыв на учет становиться пойдем. А то затянули - неудобно. - Я в обед к Маринке побегу. Пойдем после работы. Еле досидела. Как звонок, сразу вскочила и бежать. За ней Верка увязалась, операторша, губы и ресницы крашеные, а ноги как спички. - Мне в горком непременно надо. Подожди, - а сама заладила, как сорока: - Алик, Алик. Если уж влюбилась, хоть веди себя прилично. В горкоме Тамара зашагала прямо к кабинету Алика, чтобы Верка вперед не забежала: у нее ведь губы крашеные и ресницы. Бела сзади кричит: - Тамара, нам сюда, в сектор учета. К Люсе. - А она здесь. Люся и впрямь сидела у Алика, чуяло сердце. Еще две девчонки и парень. Опять с девчонками заседает. На это он мастер - с девчонками заседать. Подожди, ты у меня позаседаешь с девчонками, всех разгоню. - Здравствуйте, - сказала она с порога, ни на кого особенно не глядя. - Люся, мы к тебе на учет вставать. Люся встала: - Алик, я пойду. - Иди. Тамара на него даже не поглядела, честное слово. И дверь захлопнула. Пошли в Люсин сектор, Тамара села заполнять карточку, а у самой сердце стучит - спасенья нет. Люся ее спрашивает, а она ничего не слышит. И тут входит он. Ворвался с таким видом в кабинет, будто самый большой начальник на свете. - Люся, где дело Кривошеева? - это значит - он каким-то Кривошеевым интересуется. У Люси даже глаза на лоб полезли: - Какого Кривошеева? - Кривошеее. С автобазы. Я тебе вчера дело передавал. - Ты мне ничего не передавал. Он молчит, а сам косяки бросает в Тамарину сторону. Она, разумеется, ничего этого не видит, в карточку уставилась. - Ах, да, оно же у меня в столе лежит, - хлопнул себя по лбу и ушел. Тамара карточку закончила, к автобиографии приступила. Пишет, а у самой пальцы дрожат. Тут он опять входит: - Люся, можно тебя на минуту? Ах, у тебя новенькие на учет встают? Он только сейчас ее заметил - вот нахал! А он: - Девушки, закончите тут, зайдите ко мне. Разговор есть. - Обязательно зайдем, - говорит Бела. - У нас тоже разговор есть. Тамара ни слова. Они быстро закруглились и пошли к нему в кабинет. Он сидит, бумагами обложился. С ним Верка крашеная и еще какая-то. - Знакомьтесь, - говорит и сам протягивает руку. - Алик Виноградов. - А Беле по-деловому: - Виноградов. - Тамара Дорошенко, - говорит Тамара. Рука у него твердая, сухая. И ласковая. - Мы уже знакомы, - говорит Верка с крашеной губой. - Как вам город нравится? - это он так спрашивает. - Город хороший, - отвечает она. - Просто замечательный. Только вот комсомольской работы не видно. - Об этом я и хотел поговорить. Надо оживить. Давайте какой-нибудь диспут проведем. Ну хотя бы на тему "Что такое счастье?", - а сам смотрит на Тамару: я-то, мол, знаю, что это такое. - Так вот, девушки прошу вас. Подумайте и приходите завтра с предложениями. Обсудим вместе, как лучше провернуть это мероприятие. Тамара в штыки: - Надо не мероприятие проводить, а для души. - Не придирайся. Я так сказал, - он ее уже на "ты" назвал. - Хорошо. Мы подумаем. Тамара всю ночь не спала, думала: что такое счастье? В чем оно? Для кого? С кем? Ничего не смогла придумать. На работу пошла злая. Теперь он на нее смотреть не захочет, раз она такая дура. Перед концом работы звонит Бела: - Жду тебя у горкома. - У меня голова что-то болит. - Не валяй дурака. Мы же договорились, - поет Белка в телефон, - а он симпатичный... Тамара бегом в горком. Бела уже там. Еще человек пять сидят по стенкам. Алик ей ручкой помахал, говорит: - Все в сборе. Какие будут предложения? Тощая девица в очках из проектного института начала тянуть резину - как лучше диспут провести, как выступления заранее подготовить. Морока страшная. Алик все это слушает, кивает. Тамара не выдержала, что он кивает, вскочила: - Ничего у нас так не выйдет. - Что не выйдет? - и смотрит на нее. - Не будут искренне отвечать на такой вопрос: в чем же счастье? - Как так не будут? - А сам смотрит, словно впервые ее увидел. Тамара чувствует, что ее несет и она уже не может остановиться. - Хорошо. Тогда ты скажи: в чем твое счастье? Можешь сказать? - Могу. - Ну говори. Жду. Он брови нахмурил, говорит: - Сначала я думал, что счастье в общественной работе. Чтобы для людей работать, для молодежи. Ну вот, сейчас я работаю, а счастья особого нет, - и виновато так улыбнулся, чтобы она его пожалела, значит. - Ты сможешь так с трибуны сказать? Перед всем коллективом? Он даже покраснел: - Пожалуй, нет. - Вот видишь. И другие так. Будут говорить по бумажке. Читать заранее приготовленные ответы. - Что же делать? - Тамара правильно говорит! - это Бела закричала, подруга верная. Девица институтская губы поджала: - Критиковать легко. Вы можете предложить что-нибудь конкретнее? - Надо, чтобы всем было весело. И от души. Вот мы в Ангарске проводили вечер "Учись танцевать красиво". Конкурс на лучший танец. Веселая лотерея. Алик загорелся: - Ты можешь показать, как надо танцевать красиво? - Я пять современных танцев знаю, - и скромненько так кофточку теребит. - И два старинных. - Тогда по рукам. Раз ты предложила, бюро назначает тебя ответственной за этот вечер. Послезавтра представишь план мероприятий. Голосую. Кто "за"? Значит, решено единогласно. Приходи завтра в обед. Поедем деньги на лотерею собирать. Они пришли домой, а их из гостиницы выселяют. Тамара совсем замоталась, пока засыпушку покупала, пока вещи переносили, пока обои наклеили. Алик звонит ей на работу. - Почему вчера не пришла? Или комсомольское поручение для тебя не закон? - Ой, Алик, прости меня. Хочешь, сейчас прибегу? У нас тут такая история... Он разрешил: - Ладно. Приходи. Только поскорее. У нее аж дух