т. Анфиса отыскала в углу комнаты рулон синей бумаги, накрыла ею тумбочку и полку над умывальником и даже вырезала ножницами по краям зубчики. А неказистый жестяной умывальник она замаскировала газетами, соединив их канцелярскими скрепками. Глядя сейчас на Анфису, никак нельзя было поверить, что она всячески отлынивала от уборки комнаты в общежитии, когда наступал ее черед дежурить. Вот подивилась бы Тося, если б увидела, как старается лентяйка Анфиса! Она работала так увлеченно и самозабвенно, будто всю свою прежнюю, не очень-то правильно прожитую жизнь только и мечтала о том, чтобы убирать комнату Дементьева. - Ну, товарищ технорук, закрывайте свою канцелярию! - решительно объявила она, когда чайник закипел. Дементьев восхищенными глазами оглядел преображенную комнату: - Вы - кудесница! У меня такое чувство, будто я на новую квартиру переехал. - Вконец покоренный Анфисой, он осторожно провел пальцем по зубчикам на бумажной скатерке: - А это зачем, если не секрет? Анфиса смутилась, будто ее поймали на месте преступления. - Для красоты... Она попыталась вымыть руки, но в умывальнике воды не оказалось. -; Одну минуту! ∙- воинственно сказал Дементьев, сорвал с гвоздя пустую жестянку и выбежал из комнаты. Вернулся он уже с умывальником, доверху набитым снегом - так, что крышка не закрывалась. - Вот! - торжествовал он победу. - Нет такого положения, из которого не было бы выхода! Дементьев подержал умывальник у раскрытой печки, чтобы снег поскорей растаял. Помогая ему, Анфиса плеснула в умывальник кипятку из чайника, но снег что-то не спешил таять. -Скрытый холод снеготаяния!-отыскал ученую причину Дементьев и повесил умывальник на гвоздь. - Нет такого положения... Широким жестом он пригласил Анфису подойти и зачерпнул для нее снежной кашицы через верх умывальника. Сначала Анфиса, а потом Дементьев вымыли этой студеной кашицей руки и стали вытирать их одним полотенцем. Дементьев тщательно вытирал каждый палец и одобрительно поглядывал на полотенце, которое соединило его с Анфисой, перебросило между ними вафельный мост. - Вы какой чай любите? - спросила Анфиса, на правах хозяйки наливая заварку. - Такой же, как и вы! - живо ответил Дементьев. - Тогда - крепкий. - А где ж вы конфеты нашли? - удивился Дементьев. - Я их вторую неделю не мог разыскать. - Ну, знаете, у вас в тумбочке... - ...черт ногу сломит! - подхватил Дементьев, они встретились глазами и расхохотались. Отхлебывая крепкий чай, Дементьев в упор, не таясь, смотрел на Анфису, радуясь, что открыл в ней сегодня новые богатства и она стала для него теперь ближе, понятней и еще дороже. Он отложил в сторону горстку конфет. - Это мы Петьке оставим, не возражаете? Легкая тень скользнула по лицу Анфисы. Она отвернулась от Дементьева и увидела бумаги и справочники, отодвинутые на другой конец стола. - Так какая же у вас срочная работа объявилась? - Тут вот какое дело... - нерешительно начал Дементьев. - Настала пора совсем по-новому в лесу работать. Стыдно сказать, ведь мы до сих пор не доводим до ума больше половины заготовляемой древесины... Он спохватился и примолк, боясь сразу же смертельно наскучить красивой Анфисе инженерной своей сухо-мятиной. - Я слушаю, - напомнила о своем существовании Анфиса. -. Больше половины древесины не доводим до ума... А дальше? Дементьев уверился вдруг, что он зря обижал Анфису и все его лесные заботы ей так же интересны, как и ему. Он благодарно улыбнулся Анфисе, отбросил все свои предосторожности и горячо зачастил: - Одни наши костры на делянках чего стоят! А потери при сплаве, пересортица, отходы лесопиления... Чует мое сердце, обложат нас потомки за бесхозяйственность каким-нибудь высококультурным ругательством. Скажут, к примеру: ну и велюровые шляпы жили на земле в середине двадцатого века! И это вегетарианское для нашего слуха ругательство прозвучит тогда обидней нынешней трехэтажной матерщины... Анфиса, вы думаете когда-нибудь о потомках, которые придут нам на смену, беспристрастно и справедливо оценят всю нашу с вами жизнь и все наши дела? - Н-нет, - призналась Анфиса. - Не приходилось. - А я так частенько! Как что-нибудь приличное сотворю.- так и думаю: это им должно бы понравиться, а как напортачу- стыдновато становится перед потомками. Это мне учиться в институте помогало, как-то ответственности за собой больше чувствуешь... Ведь что бы мы сейчас о себе ни говорили, какие мы хорошие да пригожие, это все с нами уйдет, а на земле останутся только наши дела, и потомки по этим делам будут судить нас и вынесут нам приговор - окончательный и бесповоротный, обжалованию не подлежит! За добрые дела похвалят, а за лесные художества наши взыщут с нас полной мерой... Нагнал я на вас страху? Анфиса пожала плечами: - Мне-то что? Я только телефонограммы принимала, это вам отвечать придется! - Нет, - запротестовал Дементьев. - Отвечать все вместе будем, все наше поколение... Так что работы тут непочатый край, только руки да голову прикладывай! Вот начинаем вывозить лес в хлыстах, а деревья трелевать с кронами. Вроде и не ахти что, а сразу многое переменится: и девчатам нашим легче работать станет, и выход деловой древесины подпрыгнет процентиков на пять, и костры на делянках потушим. Старички мнутся с непривычки, но выгода явная: я тут прикинул, одной чистой прибыли набежит в год полмиллиона. - Полмиллиона? - ахнула Анфиса, впервые в жизни так запросто и по-семейному уютно сталкиваясь с большущими капиталами, о которых прежде только в газетах читала да слушала по радио. - Не меньше! И это, заметьте, лишь при нынешнем плане, а на будущий год план увеличится и прибыль соответственно возрастет" - Соответственно? -переспросила Анфиса: ей вдруг понравилось это круглое, солидное слово. - Соответственно! - весело подтвердил Дементьев, взглядом благодаря Анфису за то, что она так близко к сердцу приняла его проект. Они одновременно улыбнулись, радуясь и этой немалой прибыли, которую даст перестройка, начатая Дементьевым, и еще сильней тому, что так хорошо, с полуслова, понимают друг друга. -И это только цветики!-входя в преобразовательный раж, заявил Дементьев. - Из одних лишь отходов, которыми мы сейчас небо коптим, можно кучу полезнейших вещей делать. Помяните мое слово, Анфиса, мы с вами еще доживем до того дня, когда на месте нашего поселка город подымется с лесопильными заводами, бумажной фабрикой, техникумом, а то и институтом... Он вдруг понял, что все это время, когда он возился тут с проектом и воевал с неподатливым Игнатом Васильевичем, ему не хватало вот этих глаз - внимательных, чуть удивленных, почему-то боящихся поверить ему и уже против воли верящих. Если б он чаще видел эти глаза, то давно бы уже положил на обе лопатки Игната Васильевича, закончил бы свой проект и тот получился бы еще крепче и неуязвимей нынешнего. Да что там проект! Смотри эти глаза на него год-другой - и он наверняка сотворит что-нибудь выдающееся, о чем придирчивые потомки вспомянут и через сотню лет... - Лесохимию двинем!- фантазировал Дементьев.- И... театр в нашем городе воздвигнем не хуже областного. Вы там играть будете и на любимый свой спектакль пришлете мне через капельдинера в ливрее контрамароч-ку по старому знакомству... Не зазнаетесь, пришлете? - Я сама принесу, - пообещала Анфиса. - Не будем разводить бюрократизма в новом городе! - Так еще лучше! - согласился Дементьев. - Плесканите-ка мне горяченького...-Он откровенно залюбовался Анфисой, наливающей ему чай и очень похожей сейчас на молодую старательную хозяйку, только что обученную домоводству. - Знаете, мы с вами сегодня на молодоженов смахиваем! -Не шутите этим... - суеверно сказала Анфиса. У нее было такое чувство, будто Дементьев неосторожной шуткой торопит ход событий и нарушает те немного старомодные правила, которые они оба, не сговариваясь заранее меж собой, соблюдали прежде. И хотя не так уж строго придерживалась в своей жизни правил, но на этот раз почему-то охотно пряталась за них, точно боялась остаться наедине с собой. Она вообще плохо понимала себя сейчас. Прежде Анфисе сразу же становилось скучно, когда при ней заходил разговор о работе, а вот Дементьева она готова была слушать часами. И совсем не в красноречии инженера тут было дело! Этот простой открытый человек все больше нравился Анфисе, и ей казалось увлекательным все, о чем бы он ни заговорил. И если бы Дементьев углубился сейчас в дебри лесохимии и стал бы посвящать Анфису в премудрости какого-нибудь гидролиза древесины, то и скучный гидролиз полюбился бы ей крепче самого интересного романа из тех, какими зачитывалась Вера... Анфиса вымыла чашки и спрятала их в тумбочку. - Посуда и съестные припасы у вас вверху будут, а книги внизу. И чтоб не путать, проверю! - пригрозила она. - Есть не путать! - Дементьев заглянул в тумбочку. - Анфиса, вы - чудо! - Чудо-юдо... - счастливо пробормотала Анфиса, чем-то похожая сейчас на Тосю-малолетку. - А у печки вы тоже любите сидеть? - с надеждой в голосе спросил Дементьев и поспешно добавил, подсказывая Анфисе ответ: - Я с детства люблю. - Как сидеть? - не повяла Анфиса. - А вот так... Дементьев проворно повалил табуретку на пол, распахнул дверцу печки и погасил в комнате свет. Они сели рядышком на опрокинутую табуретку, касаясь друг друга плечами. Пламя выхватывало из темноты их колени, Щеку Дементьева и маленькое точеное ухо Анфисы. Дрова в печке уютно трещали, в углах комнаты залегла густая тьма, и время, казалось, замедлило свой бег. Дементьев- курил, старательно отгоняя дым в печку. У Анфисы был такой умиротворенный вид, словно она наконец-то нашла свое настоящее место в жизни. Она совсем не притворялась и не очаровывала Дементьева. Ей было так хорошо и спокойно сейчас, как ни разу не было со всеми теми мужчинами, которые прошли через ее жизнь, - прошли, теперь она ясно видела это, лишь по обочине, не затронув заветной ее сердцевины. О глубоко запрятанной сердцевине этой и сама Анфиса еще недавно даже и не подозревала. Ей бы радоваться полной мерой, но за нынешним безоблачным счастьем Анфисы нет-нет да и проглядывала грусть, будто Анфиса никак не могла чего-то позабыть, все время помнила о чем-то неотвратимом, что глыбой нависло над ней, каждую минуту грозило сорваться и раздавить ее неокрепшее счастье. Но как бы ни сложилась дальше ее судьба, Анфисе на всю жизнь западет в память сегодняшний вечер: уборка запущенной комнаты, молодая и заразительная уверенность Дементьева, что нет таких положений, из которых не было бы выхода, мытье рук снежной кашицей, семейное их чаепитие, рассказ Дементьева о потомках и то, как сидели они на опрокинутой ребристой табуретке и смотрели в огонь. И главное запомнится Анфисе - чувство своего приобщения к тому большому, настоящему и крепкому, что до сих пор обходило ее стороной. А может быть, это она сама по своей слепоте не видела этого настоящего, считала даже, чтo и нет его вовсе на свете. Сейчас Анфисе просто некогда было разбираться, как там оно было раньше и кто больше виноват. И выходит, мы и в самом деле поспешили, так бесповоротно зачислив Анфису в разряд хищниц и людей-потребителей- не способных любить, убогих душой и немощных сердцем... -Припекает, - сказала Анфиса, потирая .колени.- Отодвинемся? Они приподнялись и отодвинули табуретку подальше от печки. -А как же ваша срочная работа? - припомнила вдруг Анфиса. Дементьев небрежно махнул рукой: - Успею: ночь длинная! Анфиса задумалась, имеет ли она право обрекать инженера на бессонницу, ничего не решила и сказала: -Давайте-ка еще отодвинемся. Дементьев оглянулся через плечо: - Отступать нам есть куда! Они улыбнулись друг другу и отодвинули табуретку. Все сейчас, даже самые простые и обыкновенные слова полны были для них особого тайного смысла, понятного только им одним. - И странно же устроен мир! - ударился вдруг в философию Дементьев. -Еще недавно учился я в институте, сдавал экзамены, подрабатывал к стипендии - и ничего, подумать только, совсем ничего не знал о вас. Не подозревал даже, что вы в одно время со мной на свете живете! - Ухаживал за студентками... - подсказала Анфиса. - Самую малость, только чтоб не прослыть монахом, верьте, Анфиса! Я точно предчувствовал, что найду вас, и другие девчата как-то совсем меня не задевали, будто мы встречались в непересекающихся плоскостях. - Для наглядности он показал на руках эти плоскости. - А вы тут жили и тоже ничего не знали обо мне, разве это не странно? А теперь мы встретились, и вся предыдущая жизнь кажется мне лишь подготовкой к этой нашей встрече. Никогда я в судьбу не верил, а в последнее время...- Он взял ее руку. - Анфиса! - Не надо... - умоляюще сказала она и бережно, с неожиданной для прежней Анфисы чуткостью высвободила свою руку, боясь грубым движением обидеть Дементьева. Малиновые угли притягивали ее взгляд, и Анфиса завороженно смотрела в печку, словно искала там ответа на все свои опасения и тревоги. Бессознательно ей хотелось продлить эту счастливую минуту - самую счастливую в ее жизни, когда все уже было ясно, а в то же время решающее слово еще не произнесено, любовь их еще не названа вслух и Анфисе можно было еще не бояться за исход этой необъявленной любви. - И надо же было так случиться, что меня направили именно в этот лесопункт. И первый человек, которого я тут встретил, были вы! Как хотите, а это судьба... Анфиса! Дементьев наклонился и поцеловал ее руку. - Зачем вы, ну зачем? - со слезами на глазах спросила Анфиса, вскакивая с табуретки. - Я пойду. - Что вы? Если обидел вас, простите, - я совсем не хотел этого... - Обидели? Нет, мне так хорошо сейчас, что даже страшно стало... Я пойду. Не провожайте, не надо... Спасибо сам, Вадим Петрович! - За что? Это вам... - За все... Анфиса широко повела вокруг рукой. Хлопнула наружная дверь. Кто-то стукнулся мягко о стену, чертыхнулся нетрезвым голосом и слепо зашарил в сенцах. Анфиса щелкнула выключателем и встре-зоженно посмотрела на Дементьева. Тот кивком головы успокоил ее и храбро шагнул к двери. Кажется, ему даже хотелось сейчас, чтобы Анфисе угрожала какая-нибудь опасность пострашней: он грудью стал бы тогда на ее защиту и она увидела бы, что с ним не пропадешь. Дементьев широко распахнул дверь. Запнувшись о порог, в комнату ввалился Мерзлявый - как всегда озябший, со свежей нашлепкой на подбородке и скорей жалкий, чем страшный. Дементьев понял, что удивить Анфису своим мужеством и преданностью сегодня ему не удастся, и разочарованно отступил от двери. Мерзлявый зябко передернул плечами, потер руки и заговорил так зычно, будто был не в комнате, а кричал с одной стороны улицы на другую: - Петр Вади... Тьфу! Вадим Петрович! Извините, что потревожил вас на дому, но войдите в положение рабочего человека: четвертную до получки, а? Он хлопнул себя по тощему карману: - Будут у меня как в сберкассе! Вот хоть Анфиску спросите... Он по-свойски подмигнул Анфисе, прося поддержать его. Но Анфиса молча повернулась к нему спиной. Щепетильному Дементьеву стало неловко, что Анфиса так невежливо обошлась с ночным их гостем. Он пошарил в кармане и протянул Мерзлявому деньги. - Вот это по-нашему! Чутко, ничего не скажешь! - одобрил Мерзлявый заметно повеселевшим голосом и колупнул себя в грудь сизым от холода кулаком. - Хоть и интеллигенция вы, а понимаете рабочего человека! Анфиса взяла со стола логарифмическую линейку и стала разглядывать мелкие деления. Она нарочно не обращала внимания на Филиного дружка, боясь, что тот разоткровенничается и сам не заметит, как подведет ее. Ей захотелось вдруг уехать в такие чужедальние благословенные края, где за тысячу верст ни один человек ничего бы не знал о ней. Сжимая выпрошенные деньги в кулаке, Мерзлявый пошел было к двери, но вдруг остановился посреди комнаты. В нетрезвую его голову закралась мысль добром отплатить Дементьеву за добро и заодно сбить спесь с Анфисы, которая вела себя прямо как заправская инженерша и даже не хотела его узнавать. - И чего вы с ней мерихлюндии разводите? - покровительственно спросил он у Дементьева и повел головой в сторону замершей у стола Анфисы. - Даже смешно: это же Анфиска, своя в доску! Извиняюсь, конечно... Идите прямо на коммутатор и действуйте, как мужику положено. Анфиска не прогонит! Для большей убедительности Мерзлявый хотел ударить себя кулаком в грудь, но не соразмерил на этот раз своих движений и сунул кулак прямехонько под мышку. Дементьев не только не поверил тому, что сказал незваный гость, но даже не понял толком нетрезвой его болтовни. Он лишь подивился, до какой подлости может спьяну дойти человек. И еще он пожалел, что впустил Мерзлявого к себе в комнату, а значит, хоть и косвенно, тоже был виноват в том, что на Анфису возвели такой грязный поклеп. - А ну, убирайтесь отсюда! - приказал он парню и украдкой взглянул на Анфису. Ничего в ней вроде бы не изменилось, и пожизненная красота ее тоже никуда не делась - и все-таки перед Дементьевым стояла теперь совсем другая, незнакомая Анфиса. В наклоне головы, в опущенных плечах, во всей ее враз надломившейся фигуре было что-то новое, жалкое, затравленное. И только маленькие аккуратные уши Анфисы остались прежними - такими же точеными и безмятежно красивыми. А вот глаза свои Анфиса прятала. Она чем-то напомнила Дементьеву озябшего неприкаянного Мерзлявого, когда тот ввалился в комнату. Все еще ничего не понимая, встревоженный Дементьев шагнул к Анфисе, спеша к ней на выручку. Ему казалось: вдвоем они быстрей справятся с неведомой бедой. Анфиса отпрянула от него, будто испугалась, что ее станут сейчас бить. На миг глаза их встретились. Анфиса тут же воровато отвела свои глаза, но было уже поздно: Дементьев не умом, а всем любящим существом понял, что Мерзлявый сказал правду. Он не ему поверил, а этому вот жалкому взгляду Анфисы. И невозможная эта правда резким, беспощадным светом осветила вдруг все прежние их встречи. Дементьеву сразу стали ясны и все недомолвки Анфисы, и затяжное неверие ее в будущее их счастье, и насмешливые взгляды лесорубов, которые он иногда ловил на себе, и ехидный шепоток, шелестящий им вслед, когда они появлялись вместе на улице. Анфиса поняла, что выдала себя, метнулась к вешалке, сорвала с крючка беличью шубку и выбежала из комнаты. Мерзлявый осклабился: - Не любит критики! - Пошел вон! - крикнул Дементьев и рванулся к человеку, который походя растоптал недолговечную его радость. Он схватил Мерзлявого за узкие плечи, тряхнул так, что с парня свалилась жалкая шапчонка, и отбросил его к двери. - Я жаловаться буду, - с неожиданным достоинством сказал Мерзлявый протрезвевшим голосом. - Один на телеграфный столб кидает, другой о косяк норовит расшибить... Он разжал свой кулак, посмотрел на смятые дементь-евские деньги. Кажется, Мерзлявого сильно подмывало швырнуть эти деньги в лицо инженеру, но он благоразумно переборол гордые свои побуждения и лишь пообещал: - Привлекут вас за превышение власти! Дементьев шагнул к нему. Мерзлявый проворно сгреб шапчонку с пола и вьюном выскользнул из комнаты. Слышно было, как он выругался в сенях и проворчал: - А еще интеллигенция... Учат вас, учат на народные деньги!.. Хлопнула наружная дверь, и тишина - густая, тяжелая, до звона в ушах - навалилась на Дементьева. Похорошевшая комната, убранная Анфисой, затаилась, ждала, что он теперь будет делать. И опрокинутая набок табуретка все еще лежала на полу возле печки, напоминая Дементьеву о недавнем, навек сгинувшем счастье. А он еще разоткровенничался насчет потомков, в лесохимию зачем-то залез и даже судьбой козырял, слепой дурак! Дементьев отшвырнул ногой табуретку, сорвал с тумбочки и умывальника бумажные Анфисины занавески с зубчиками для красоты, скомкал их и сунул в прогоревшую печку. ИЛЬЯ ПРОСИТ ПРОЩЕНИЯ Многое переменилось на участке мастера Чуркина. Деревья теперь трелевали с кронами, и на делянке остались только вальщики леса и чокеровщики, а все девчата-обрубщицы перешли на верхний склад. Здесь на утрамбованной площадке они без помехи обрубали сучья и не сжигали их больше на кострах, а складывали в поленницы. Вывозили древесину с верхнего склада теперь в хлыстах, и Вера со своими раскряжевщиками перебралась на нижний склад. И Тосина кухня перекочевала вслед за обрубщицами. Тося разбогатела: ей дали вагончик -на одной половине кухонька, а на другой -маленькая столовая, где лесорубы могли по очереди обедать в тепле. На стенке вагончика красовалась размашистая надпись мелом: "Ресторан "навались" имени Т. Кислицыной". Яркое февральское солнце слепило глаза в вагончике, где хозяйничала Тося. Все вокруг было новое, веселое, блескучее: и чистенькая кухонька, и эмалированные кастрюли, и ножи, и миски, и щеголеватый маленький будильник, уютно тикающий на полке. А вот Тося в перекрахмаленном, жестяном переднике и большом, наползающем на глаза колпаке была пасмурной и хмурой. Думая невеселую думу, она машинально резала хлеб ножом-хлеборезкой. Равнодушные к Тосиному горю, весело булькали кастрюли. Вкусный пар волнами ходил по маленькой кухоньке. Тося оторвалась от хлеборезки, посолила варево, взглянула на чистенький будильник и заторопилась. Она разложила нарезанный хлеб по тарелкам и поставила тарелки у раздаточного оконца, над которым висела новенькая книга жалоб и привязанный к ней электропроводом неочиненный безработный карандаш. Тося вошла во вторую половину вагончика, где была столовая. На скамейке в углу кто-то спал, с головой укрывшись полушубком. Из-за чугунной печки торчали валенки в калошах из красной резины. Тося расставила тарелки с хлебом на столах, подкинула в печку дров и неодобрительно покосилась на валенки, но ничуть не удивилась, обнаружив их в вагончике. На верхнем складе загудел паровозик. Тося заглянула в окошко поверх куцей занавески -завхоз пожалел ситца! - и громко сказала валенкам: - Игнат Васильевич приехал! Валенки живо спрыгнули на пол, полушубок сполз с головы и открыл заспанное лицо мастера Чуркина: он умел по-своему приноровиться к любым преобразованиям. - Поднажмем, девчатушки! - крикнул Чуркин хриплым спросонья голосом и выбежал из вагончика. Тося плеснула в рукомойник теплой воды, повесила на катушку чистое полотенце. Потом она открыла большой, чуть ли не амбарный замок, которым был заперт бачок с питьевой водой, вылила туда чайник остуженной кипяченой воды и снова навесила богатырский замок. Тоненько прозвенел будильник. Тося придирчиво осмотрела столовую и себя, пришпилила к стенке загнувшийся уголок стенгазеты, поправила поварской колпак на голове и толкнула входную дверь. Высунувшись из вагончика, она зазвонила в маленький певучий колокол, примостившийся над дверью. Чистый серебряный звон поплыл над лесом. Тося послушала, подумала, как обрадовалась бы она этому колоколу раньше, и с чувством, что жизнь не удалась, вернулась в вагончик... По волоку со стороны делянки гуськом двигались на обед вальщики леса. Впереди шел Филя в лихо заломленной кубанке и с крупным синяком под глазом. В углу его рта стыла давно погасшая папироса, а из кармана ватника торчал пухлый газетный сверток. За Филей поспешал Мерзлявый, зябко спрятав кисти рук в рукава и по-бабьи держа их на животе. Нашлепка на подбородке потемнела, и издали казалось, что Мерзлявый отпустил себе испанскую бородку клинышком. А позади них широко шагал Илья в легонькой, не по сезону, летней кепочке. Филя вынул из кармана зажигалку, и в это время его догнал Илья. Они долго шли бок о бок и молчали. Лишь снег визжал под их ногами да позади сопел испанистый Мерзлявый. Филя невольно стал тянуть ногу, приноравливаясь к широкому шагу бывшего своего дружка. Илья покосился на зажигалку в Филиной руке, сунул папиросу в рот, демонстративно похлопал себя по карманам в поисках спичек, сплюнул табачинку и сказал угрюмо: - Дай-ка огоньку. Филя молча отмерил с пяток шагов и, не глядя на Илью, сердито сунул ему зажигалку. Илья высек огонь, дал прикурить Филе и сам прикурил. Они встретились глазами, оба враз пыхнули дымом в лицо друг другу. - Филь, ты уж того... не сердись,- попросил Илья и виновато кивнул на синяк. Филя почесал синяк с таким достоинством, будто это был шрам, полученный в славном бою. - Не то слово... -неуступчиво произнес он, отбирая зажигалку и пряча ее в карман. - Да брось ты! - миролюбиво сказал Илья. - Мы благородные,- передразнил Филя. - У нас чистая любовь! А Филя - хулиган, его можно и в рыло... - Он пырнул воздух кулаком. - А ты припомни, кто спор затеял? Кто? Молчишь?.. То-то! Илья смущенно пробормотал: - Ну, так получилось... Под горячую руку ты подвернулся. С кем не бывает? Филя снова почесал синяк - еще горделивей и неприступней прежнего. - Опять же Мерзлявому бороду нацепил и Длинномера в снег воткнул... Зачем авторитет парням подрываешь? Так нас скоро никто в поселке бояться не станет! - А зачем надо, чтобы нас боялись? - Ты меня не агитируй, хватит одного Сашки! - озлился Филя. - Черт с ним, с Длинномером: сегодня он с нами, а завтра его нету. Но мы-то с тобой вроде дружили, что ж ты боксом? - От обиды у Фили даже голос дрогнул. - Я же не набивался тебе в друзья, припомни... - Вот чудак! - притворно . удивился Илья. - Ну ударь теперь ты меня, сквитаемся... На, бей! Илья стал боком и подставил Филе свою скулу. Филина рука сжалась было в кулак, но тут же и разжалась. - Ты что, баптист? - удивился Филя и пояснил с презреньем в голосе: - Влюбленных я не бью, пусть-сами погибают!.. А будешь еще на мне благородство свое показывать - двину. Не посмотрю, что ты сильней! Филя вытащил из кармана сверток, сорвал с него газету и протянул Илье пыжиковую его шапку: - Возьми свой головной прибор. Чужого мне не надо. Илья отодвинулся и потер озябшие уши. - Ты выиграл, ты и носи. - Опять благородство? - зло спросил Филя. - Испортила тебя Тоська!-Он обернулся через плечо:- Эй, Мерзлявый, ходи сюда! Мерзлявый затрусил к Филе, держа сомкнутые руки перед собой. - И чего ты все мерзнешь? - брезгливо спросил Филя, сорвал с парня паршивую его шапчонку с вытертым искусственным мехом и забросил на верхушку ближнего дерева, а взамен нахлобучил на голову своему соратнику пыжиковую шапку Ильи. - И чтоб больше не мерз у меня! - пригрозил Филя. Илья жадно курил и, сам того не замечая, любовался щедрым и сердитым Филей с подбитым глазом. Как ни крути, а мало кто в поселке был способен так запросто отказаться от дорогой шапки. Вот тебе и Филя-хулиган! Хоть Тося и ругает его, а толком в нем не разобралась: не так-то он прост, этот непутевый главарь поселковой ватаги. Кажется, Илья все-таки надеялся помириться с Тосей и все-все рассказать ей о Филе, с которым много у него было всякого - и хорошего и плохого... - Ты чего это? - подозрительно спросил Филя, перехватив подобревший от тайных мыслей взгляд Ильи. - Сначала... - он ткнул воздух кулаком. - А теперь подлизываешься? Знаю я вас, благородных! Иди к своей, звонила уже... Понавешали тут колоколов... Вот баптисты!., Филя подтолкнул Илью к вагончику и долго смотрел ему вслед. - А ведь был человеком! - подытожил он траурные свои мысли. - Обабился!- выслуживаясь перед Филей, подхватил Мерзлявый и поправил на голове неожиданную обновку. - Цыц! - гаркнул Филя, не давая никому ругать Илью, оставляя такое право лишь за собой одним. Он покосился на Мерзлявого, жалкого и в пыжиковой шапке: - Только тебе такие шапки и носить! Филя презрительно махнул рукой и поплелся к вагончику вслед за Ильей. Тося в вагончике, не щадя своих сил, внедряла гигиену. - Руки мойте,- поучала она лесорубов. - Для кого я воду грела? Илья добрых пять минут топтался возле умывальника и подошел наконец к раздаточному оконцу. По долгу службы Тося глянула на его покрасневшие от долгого мытья руки, налила в тарелку пахучего горохового супа и положила большой кусок мяса, чтобы подлый человек не думал, что она сводит с ним счеты и морит его голодом. Илья невесело усмехнулся, но от оконца не отошел. Пытаясь откупиться от него, Тося, явно обделяя кого-то из припозднившихся лесорубов белками и калориями, положила в Илюхину тарелку еще один кусок мяса - поменьше. Илья усмехнулся мрачней прежнего, но с места не сдвинулся. Он стоял возле оконца, к которому один за другим подходили лесорубы. Тося наливала им в тарелки суп, и они спешили к столам, с любопытством поглядывая на Илью, примерзшего к своему месту. Выждав время, когда возле оконца никого не было, Илья придвинулся к Тосе, откашлялся и сказал трудным голосом человека, не привыкшего извиняться: - Тось, слышь, прости ты меня... - Я тебя в упор не вижу,- отозвалась Тося, старательно глядя мимо Ильи и машинально помешивая ложкой в его тарелке. Илья тяжело вздохнул, поняв, что помириться с Тосей будет не так-то просто. - Да ты пойми, я же теперь совсем не такой! Тося презрительно хмыкнула, осуждая все его жалкие хитрости. - Этак ты банк обчистишь или человека укокошишь, а изловят тебя, субчика, запоешь: я тогда плохой был, а теперь хороший, отпустите меня на волю и дайте премию! Так, что ли, по-твоему?.. Это ящерица, когда ее прищемишь, хвост сбрасывает, а человек... он на всю жизнь один. И совесть у него одна, запасной не полагается. - Ох и трудно с тобой говорить!.. - пожаловался Илья. И Тося посоветовала ему: - А ты не говори, не больно-то нуждаюсь! - и тут же повернулась к Илье спиной и занялась какими-то срочными поварскими делами. В вагончик вбежала Катя, напилась воды из бачка, запертого амбарным замком, и закашляла, напоминая Тосе о давнем их уговоре. Тося сердито махнула рукой, прося подругу зря не надрывать горло. К оконцу подошел Филя. - Руки помой, - накинулась было на него Тося, глянула на синяк и спросила с виноватинкой в голосе: -∙ Филь, больно? - Не твоя печаль,- с достоинством ответил Филя. - в котел лучше смотри... - Он запустил ложку в тарелку, пошлепал губами. - Опять пересолено. Хуже нет, когда повар влюбленный! Филя ушел с тарелкой в самый дальний угол вагончика и сел лицом к стене, чтобы не видеть, как лучшие люди лесопункта унижаются перед воронежской кнопкой. И кто ее просил сюда приезжать? Жили без нее тихо-мирно,- так нет, заявилась и рассорила старинных друзей... - Не обращай на него вниманья, не в себе человек,- заступился Илья за нелюдимого Филю и снова придвинулся к оконцу. - Тось, забудь ты про этот спор... Мне теперь самому смешно вспомнить. Тося вся подобралась, как кошка перед прыжком. - Смешно? - Ну... противно. - Противно?.. - Ну, совестно... Не придирайся ты к словам. Лучше испытай меня, если не веришь. - Ты что, трактор, чтобы тебя испытывать? Никогда я тебя не прощу, спорщик ты... Бабник! - припомнила Тося все прежние свои обиды. - Ненавижу тебя, не-на-ви-жу! - Красивая ты сейчас... - с болью в голосе сказал Илья и отошел от оконца. - Ну да? - опешила Тося, растерянно посмотрела в спину Илье и перевела глаза на нетронутую тарелку с супом. Илья толкнул плечом дверь и вышел из вагончика, позабыв про обед. Крупная слеза выкатилась из несознательного Тосиного глаза и шлепнулась в Илюхину тарелку - как раз посередине между большим и маленьким кусками мяса. Завидев спешащую к ней Катю, Тося схватила луковицу и стала чистить ее, чтобы оправдать непростительные свои слезы. Катя сунула любопытную голову в оконце и с чувством произнесла: - Не плачь, Кисличка! Правильно сделала, что прогнала его. Я снова горжусь тобой... За весь женский пол! - Да ну тебя! - отмахнулась Тося. - Стану я из-за него плакать... Вот еще выдумала! Просто лук сильный попался. Должно быть... из совхоза. - Из совхоза? - удивилась Катя. - Ну да, совхозный лук посильней колхозного слезу гонит. Это все повара знают... Слеза капнула Тосе на руку. Не вынеся горючей ее тяжести, Тося выронила луковицу, ткнулась мокрым лицом Кате в плечо и пожаловалась: - И чего я плачу? Ведь ничуть мне его, ирода, не жалко-о!.. В столовую ввалилась новая партия лесорубов. - Скоро там? - недовольно спросил маленький тракторист Семечкин. - Так и обеденный перерыв пройдет! И как всегда, когда Тося была слабой и не возносилась над другими девчатами, верная Катя поспешила ей на помощь. Она заслонила собой оконце, не давая никому заглянуть в кухоньку. - Сейчас, сейчас! Минуту терпенья: авария с поваром. КОЛЕНЧАТЫЙ ВАЛ Анфиса сдала дежурство и вышла на крыльцо. К ночи подмораживало, в столовой громко, на весь поселок, хлопала вооруженная тугой пружиной дверь, к клубу парами и поодиночке тянулись лесорубы. Идти в общежитие не хотелось. С недавнего времени Анфисе трудно почему-то стало бывать на людях. Раньше она просто не замечала, есть кто-либо рядом с ней или нет, а теперь любопытные девчата стесняли ее. Из гордости Анфиса и виду не подавала, что на сердце у нее кошки скребут после памятного вечера у Дементьева, и все время чувствовала себя как на сцене, где надо было играть фальшивую и надоевшую до чертиков роль. Вот когда пригодился ей артистический талант! Еще меньше манил ее клуб с танцевальной своей толкотней. Но и на крыльце торчать, привлекая всеобщее внимание, тоже приятного было мало, и Анфиса, сбежав со ступенек, бесцельно побрела по улице. Чтоб не встречаться с лесорубами, она свернула в переулок и лицом к лицу столкнулась с хмурым Ильей, сторонкой пробирающимся к себе в общежитие. Занятые своими мыслями, они молча разминулись и тут же оба враз остановились. - Здравствуй, Илюша, - невесело окликнула Анфиса. - И ты уже меня не узнаешь? Илья невольно огляделся по сторонам, поймал себя на том, что боится, как бы Тося не увидела его вместе с Анфисой, и тут же разозлился на себя, а еще больше на Тосю, которая сделала его таким трусом. Он решительно шагнул к Анфисе. - Не бойся, - снисходительно и лишь самую малость насмешливо сказала Анфиса, разгадав все тайные его опасения. - В школе она сейчас, не увидит... А ты что ж не занимаешься? Илья махнул рукой, зачеркивая всю свою недавнюю образцово-показательную жизнь. - Отзанимался я!.. Ты-то чего сумная? Слышал, инженер души в тебе не чает. - Устарели твои новости, Илюша. Нашлись добрые люди, порассказали ему обо мне. - Вот оно что... Илья увидел вдруг в горемычной Анфисе товарища по несчастью. Но ему, несмотря на все его беды, было все-таки легче: он все еще надеялся, что гордая Тося сменит гнев на милость, а Анфиса, кажется, порастеряла уже все свои надежды. Илья подивился тому, что жизнь снова, совсем на другом своем повороте, свела его с Анфисой и перебросила между ними зыбкий мостик. И, как встарь, Илья опять невольно сравнил Анфису с Тосей, но на этот раз в душе у него шевельнулась неприязнь к пронырливой Тосе. Ловко она устроилась! Ей все помогают наперебой, а неудачливой Анфисе никто не только руки не протянет в трудную минуту жизни, но даже и не посочувствует. Что же, им с Анфисой пропадать теперь, если в прошлом наломали они по неведенью дров и не сумели вычертить свою жизнь по прямой линейке? Легко Тосе с Дементьевым осуждать их! Один учился чуть ли не до седых волос, высиживал диплом в инженерном инкубаторе, а другая в неполные свои восемнадцать лет просто и нагрешить-то еще не успела. Оба они - и ревнивый Дементьев, и придирчивая Тося - показались Илье самыми настоящими чистоплюями, больше всего озабоченными тем, чтобы пройти по жизни, не запачкав ног... Наигрывая на гармони, в переулке показался Сашка. Катя висела у него на руке и пела частушку! Твои серые глаза Режут сердце без ножа... Проходя мимо Анфисы, Катя обернулась через плечо, спросила с ехидцей! - Старая любовь не забывается? И Анфиса не осталась в долгу: - Нужно в школу ходить, раз записалась. - А нашему классу повезло,- поделилась Катя ученической своей радостью.- Марь Степанна заболела! - Живут люди!..- позавидовал Илья чужому счастью.- А мы с тобой как проклятые. Все у нас наоборот получается: не любили- веселились, а полюбили - и хоть плачь... До чего же интересно жизнь закручена: прямо как коленчатый вал! Анфиса посочувствовала Илье: - Да, неуклюже у тебя с этим спором вышло. - И черт меня дернул! -Илья замялся.- Как думаешь, простит она меня когда-нибудь? __ А кто ж ее знает? Вообще-то она не мелочная. Я к ней все приглядываюсь... Знаешь, в ней и в самом деле что-то такое есть. Наконец-то и Анфиса признала Тосю! -Вот видишь!- обрадовался Илья, но тут же и осекся, припомнив, что эта самая хваленая немелочная Тося гонит его от себя, как собаку, и никак не хочет понять, что спорил на нее один Илья, а расхлебывать его грехи приходится совсем другому, недавно народившемуся. Любила бы - так небось поняла. -Ты поговори с ней по-хорошему,-посоветовала Анфиса. -Так, мол, и так... Не узнаю я тебя, будто робеешь ты перед Тоськой. - Оробеешь тут! Сначала вроде нравился я ей, а теперь - как отрезало... Ледышка у нее вместо сердца! Анфиса снисходительно усмехнулась; - Знаем мы эти ледышки! Ты хоть сам-то не замерзай. Докажи, что любишь ее, ничего для нее не пожалеешь. Ну, подари ей что-нибудь. Она разговаривала с Ильей так терпеливо и покровительственно, словно была старше его лет на двадцать. Илья встрепенулся было, но тут же сник. - Не возьмет она от меня ничего... Это знаешь что за человек? - и, восхищаясь против воли Тосей, и осуждая ее за жестокий нрав, сказал он. - А ты все-таки попробуй, - настаивала Анфиса, жалея запутавшегося Илью. -Она хоть и бойкая на язык, а разум у нее еще детский, да и не баловали ее в жизни подарками... Я знаю, ей часы давно хочется, только не с простым стеклом, а с увеличительным. - С увеличительным, говоришь? - переспросил Илья. По улице прошли Дементьев и комендант с чьим-то новым портретом под мышкой. "Кому горе, а кому радость..." - мельком подумал Илья. Дементьев глянул в их сторону, узнал Анфису и резко отвернулся, будто ожегся. - Вот как теперь у нас!-горько сказала Анфиса. Рука Анфисы метнулась к горлу и затеребила шарфик, словно ей душно стало. Чужая боль толкнулась Илье в сердце, отозвалась там его собственой натруженной болью. Не умом, а всей своей забракованной, ненужной Тосе любовью он понял вдруг, как плохо сейчас Анфисе. Илья чуть было не кинулся догонять Дементьева, чтобы силой вернуть его, но взглянул на Анфису - и не тронулся с места. В ней появилось что-то новое, беззащитное, и теперь уж решительно ничего не осталось от первой поселковой красавицы сердцеедки, к которой еще не так давно ходил он по вечерам на коммутатор. Куда подевалась былая ее самоуверенность и беспечность? Анфиса затаилась, как бы прислушиваясь к чему-то, чего никто, кроме нее, не слышал. Илья усомнился даже, с ней ли коротал он вечера на коммутаторе. Он подумал запоздало, что, в сущности, совсем не знает Анфису, хотя знаком с ней уже больше года и между ними было все, что может быть между мужчиной и женщиной. Раньше он видел в Анфисе всего лишь красивую девчонку, с которой приятно провести время. Ему нравилось танцевать с ней в клубе, перехватывая длинные завистливые взгляды других парней, которым она предпочла его. Илья припомнил недавнее свое житье-бытье и подивился тому, до чего же мало ему рань