ше надо было, чтобы чувствовать себя счастливым. Жил, как дерево растет, а считал себя человеком. Похоже было на то, что после всех испытаний, выпавших на его долю, он стал лучше понимать не только себя, но и других людей. И кажется, не в одной Тосе тут было дело, а и в нем самом, в тех силах, которые подспудно дремали в Илье все прежние годы и которые Тося, сама того не ведая, разбудила к жизни. Его настигло вдруг смутное чувство какой-то своей непоправимой вины перед Анфисой, будто это он развел ее с Дементьевым. Илье даже почудилось: если Анфиса не помирится со своим инженером, то и ему никогда уже не видать счастья с Тосей. - Слышь, Анфиска, - тихо сказал Илья, - ты не очень меня ругай, если что у нас не так было... Рука Анфисы снова метнулась к шарфику, но на этот раз замерла на полпути. Она отступила на шаг, глянула на Илью прежними зло-веселыми глазами, и пропела насмешливо: - Какие нежности при нашей бедности! - Да ты хоть от меня не прячься,- упрекнул ее Илья. Анфиса не выдержала его сочувствующего, все понимающего взгляда и отвернулась. А Илье пришло вдруг в голову, что, если б не было на свете гордой и неприступной Тоси, он смог бы полюбить Анфису-вот эту новую, застенчивую и небойкую, только сейчас открытую им. Стороной, по самой обочине сознания, скользнуло легкое ревнивое сожаленье, что не ему, а другому человеку суждено было сделать Анфису такой. Все у них теперь было бы по-другому, совсем не так, как прежде, когда он хаживал к Анфисе на коммутатор. Кажется, Илья устал уже от бесконечных Тосиных выкрутасов, и ему захотелось простого и теплого счастья. - Видать, одной мы с тобой веревочкой связаны,- сказала Анфиса, и Илье показалось, что она не только угадала все его тайные мысли, но и сама думает так же. Им бы, чудакам, полюбить друг друга, а они, себе на беду, выискали любовь на стороне и теперь вот оба мучаются... - Иди, а то еще наскочит на нас твоя зазноба, - спохватилась вдруг Анфиса. - Они ведь с Катериной в одном классе. - А пусть! - храбро отозвался Илья.- Все равно уж... Да и сколько можно ей потакать? Ему захотелось вдруг во всем сравняться с Анфисой. Вот Дементьев отворотил от нее нос - пусть и Тося что-нибудь такое же выкинет. Они с Анфисой полюбуются на ее прыть и решат, у кого из этих чистоплюев выходит лучше!.. Бросая вызов и Тосе-недотроге, и всей своей незадавшейся судьбе, Илья взял Анфису под руку и вывел ее из полутемного переулка на освещенную фонарями главную улицу поселка. Он шел с Анфисой посреди улицы, ни от кого не прячась и демонстративно выставляя себя напоказ всем друзьям и недругам. - А вот теперь, Илюша, узнаю тебя, - похвалила Анфиса. - Люблю, когда люди бунтуют! - Ничего, - пообещал Илья, - будет и на нашей улице праздник. Больше всего на свете ему захотелось сейчас, чтобы Тося увидела его с Анфисой. Ведь наткнулась же она на них в конторе в день получки и закатила скандал. Но теперь, когда он сам искал ее, Тося, конечно же, куда-то запропастилась. Илья проводил Анфису до самого общежития и даже на крыльце с ней постоял. Он нарочно говорил погромче, чтобы Тося, если прячется она сейчас в комнате, услышала его. Но Тося притаилась где-то и не подавала признаков" жизни. И то ли потому, что как-то незаметно поразвеялась его тоска, или дружелюбие Анфисы помогло ему, а может, просто подоспела такая минута в его жизни,-но так или иначе Илья вдруг посмотрел на себя со стороны трезвым взглядом и подивился: и чего ради он так юлит перед несмышленой девчонкой? Сам еще не до конца веря себе, Илья понял вдруг, что освобождается от непрошеной любви, нежданно-негаданно нагрянувшей на него и скрутившей его по рукам и ногам. Похоже, он выздоравливал от той хвори, которую сам же на себя И напустил. Боясь вспугнуть долгожданную эту минуту, Илья распрощался с Анфисой и пошел к себе в общежитие. И с каждым шагом слабела та невидимая, но прочная веревка, которой Тося приторочила его к себе. Хватит валять дурака! Всякое еще будет в его жизни, а он вбил себе в голову, что на неказистой Тосе свет клином сошелся. Ему даже петь захотелось от радости, что он наконец-то скинул затянувшееся Тосино иго. Но петь Илья все-таки постеснялся, а вот любимое свое "Хэ-гэй!" крикнул вполголоса. Во дворе Чуркина в ответ залаяла собака - и Илья прибавил шагу, устыдившись легкомыслия, совсем уж непростительного для человека, который только что так успешно придушил вздорную свою любовь, Он шел не разбирая дороги и не заметил, как ноги сами собой, на свой страх и риск, привели его к школьному окну. В последнее время он частенько наведывался сюда по вечерам, даже выбил в снегу под окном пятачок. Обнаружив обидную свою промашку, Илья повернул было назад, но тут ему захотелось еще разок взглянуть на Тосю - новыми уже, раскрепощенными глазами- и хоть напоследок понять, чем же она взяла его, как отшибла ему все памороки. Предусмотрительный Илья хотел до конца разгадать недавнюю свою немочь, чтобы на всю жизнь застраховать себя от подобной нелепицы. Сквозь глазок в морозном стекле Илья увидел свой класс и великовозрастных учеников вечерней школы, упакованных в тесные парты. И Тосю увидел он. Одна-одинешенька сидела она в дальнем углу за их партой и прилежно строчила в знакомой Илье клеенчатой тетради- маленькая, деловитая, начисто его позабывшая и самая родная для Ильи во всем мире. Все скороспелые бунтарские мысли разом вывалились из головы Ильи, будто их там никогда и не было. Незримая веревка опять натянулась и крепче прежнего взнуздала его. Илья понял с небывалой ясностью, что на веки вечные привязан к Тосе, и как бы ни обманывал он себя и чего бы ни навыдумывал со злости, прячась от горемычной своей любви, а никуда ему от Тоси не уйти, как нельзя уйти от себя самого. ВЕРА С ТОСЕЙ ЗАКЛЮЧАЮТ СОЮЗ Щедрое мартовское солнце всех выманило на улицу. Перед женским общежитием прогуливались принарядившиеся по случаю выходного дня лесорубы. Сашка, окруженный поющими девчатами, пиликал на гармони. Катин голос звенел над поселком. Стрехи крыш ощетинились зубчатой гребенкой мокрых сосулек. Капли, срываясь с Сосулек, вспыхивали на, солнце слепящими огоньками. Тося взбежала на крыльцо общежития, взялась за ручку двери и замерла, щурясь от яркого солнца. Ее поразила какая-то неуловимая перемена, будто в мире что-то стронулось вдруг со своего насиженного места. Тося придирчиво огляделась вокруг. Небо над поселком было, еще по-зимнему белесым, но горизонт уже заметно раздался, воздух стал гуще и пахучей, и на солнце уже больно было смотреть. Тосе показалось, что земной шар СО всеми своими материками и океанами, с лесами, городами и пустынями, со всеми хорошими и подлыми людьми, которые на нем живут, кружась, как ему и положено, вокруг солнца, только что, сию вот секунду, пересек какую-то невидимую границу и с разбегу вломился в весну. Значит, северного сияния в этом году ей уже не увидать... По улице проплыл орсовский грузовик - тот самый, в котором Тося прикатила осенью в поселок. В кузове, среди поселковых модниц, едущих в город делать химическую завивку к знаменитому на весь район дамскому парикмахеру, затерянно сидел угрюмый Илья. На миг они встретились глазами. Илья поспешно отвернулся, а Тося независимо подпрыгнула раз-другой, пытаясь сорвать заманчивую сосульку, не достала и юркнула в общежитие. Она толкнула дверь своей комнаты и застыла на пороге. Возле печки стояла Вера в расстегнутом пальто и приспущенном платке и держала в руке нераспечатанное целехонькое письмо, не решаясь кинуть его в огонь, Вера испуганно глянула на Тосю, рука ее рванулась к печке, на миг замерла в воздухе, будто уперлась в невидимую стену, и неохотно бросила письмо в топку. - Ты это что? - встревожилась Тося. - Мам-Вера, ты меня удивляешь!.. Жалко стало мужа? Да не верь ты ему, ироду! Обманывает! По почерку видно - обманывает! - О чем ты? - притворилась Вера непонимающей. -О чем, о чем! - рассердилась Тося. - Терпеть не могу скрытных! Раньше ты письма вон как в печку бросала...- Тося лихо взмахнула рукой. -А нынче... - Тося плавно повела рукой в воздухе и похвасталась: - Меня не проведешь! Вера смутилась: - Выдумываешь ты все... - Выдумываю? Ну, знаешь!..- оскорбленно сказала Тося. - И как ты по ночам в подушку ревешь - тоже выдумываю? - Замолчи! Вера бессильно опустилась на койку. Тося подсела к ней, обняла. Они как бы поменялись на время местами, и роль утешительницы и наставницы перешла от Веры к Тосе. - Мам-Вера, не надо. Ты держись... вот как я!- Тося выпрямилась, наглядно показывая, как надо держаться под ударами судьбы. -Ну что ты так, в сам-де-ле?.. Ведь на тебя не спорили! Кажется, по общечеловеческой слабости Тося немного хвасталась уже теми нелегкими испытаниями, которые выпали на ее долю. - Эх, Тосенька, есть вещи и похуже спора... Тося с великим сомненьем посмотрела на Веру. - Он что... это самое... изменял тебе? -осторожно спросила она, поглаживая Веру по плечу. - Если бы еще по любви, а то встретил одну вертихвостку вроде нашей Анфисы. Так просто, от нечего делать, как мужики говорят: для счету!.. Всю любовь мою он оплевал. А как я его любила, как ему, дура, верила! Сколько ни проживу - никому уже так не поверю... Сейчас я уже отошла немного, а тогда во всех людях разочаровалась, во всем человечестве... Тося испуганно глянула на Веру и тихо подсказала: - Вроде всем людишкам ноги подсекли, и такие они паршивые стали, глаза бы на них не смотрели, да? - А ты откуда знаешь? - удивилась Вера. - Да уж знаю... - уклончиво ответила Тося, гордясь тем, что и она переживала такие же взрослые чувства, как замужняя Вера-заочница. - Ну, а ирод твой как? Небось сразу слезу пустил: испытай меня, я хороший? Вера озадаченно покосилась на Тосю, словно заподозрила вдруг, что та подслушала последний ее разговор с мужем. - Что-то такое говорил... - Все они так говорят! - умудренно сказала Тося. - Натворят разных безобразий, а прищемишь им хвост - сразу заюлят: "Ты красивая, ты красивая!" А раньше почему-то одни недостатки видели. Терпеть таких не могу! Тося сердито глянула на дверь, точно ожидала, что к ним в комнату пожалует сейчас человек, натворивший безобразий и упорно не замечавший прежде ее красоту. Вера закончила свою исповедь: - Нарочно подальше уехала, с корнем хотела вырвать его, да вот не получается. И забывать не забываю, и простить не могу... - Да-а, и тебе нелегко, - великодушно признала Тося - Правильно сделала, что бросила своего ирода. А что ж он пишет и пишет? Ни стыда у человека, ни совести! - Не знаю, я же ни одного письма не прочла. Вера украдкой посмотрела на печку. Письмо давно уже сгорело, но пепел не распался и сохранил форму конверта. Тося проследила за Вериным взглядом и ужаснулась: - О, Верка! Да не поддавайся ты ему!..-Она помялась и спросила как равная равную: - А во сне ты своего видишь? - Изредка... - Редко - это еще ничего... - авторитетно сказала Тося. - А мой взял моду: каждую ночь снится! Вот только вчера у него выходной был, а сегодня опять приснился: будто плывем мы на пароходе... Зима кругом, а ему пароходы подавай, вот ирод! Я уж и подушку второй месяц не переворачиваю, а он все снится и снится... Никакого самолюбия у человека! - Эк тебя занесло! - изумилась Вера и на миг даже позабыла свои горести. - Ведь ты же сама во сне его видишь! - Ну да, я ж и говорю... - пробормотала Тося и вдруг догадалась: - А-а... Ты считаешь, раз я во сне его вижу, значит, я и виноватая? Щадя молодую Тосину любовь, Вера предположила: - Должно быть, думаешь ты о нем много. - Вот уж неправда! - рьяно запротестовала Тося. - Нисколечко я о нем не думаю! Встречу - чуть подумаю...- Тося показала кончик мизинца - ...И все... Тут другое... - Она зажмурилась и призналась: - Сдается мне, вроде я его... это самое, жалею... - Тося виновато взглянула на Веру и снова машинально показала кончик пальца. - Презираю, ненавижу и... жалею, вот оно, женское сердце! В Тосином голосе зазвучало великое презрение к себе самой, к своему непостоянству и позорной слабости. - И до чего же я нашу бабью породу ненавижу - нет слов-выражения! Медом нас не корми, а дай пожалеть какого-нибудь ирода! Да-а... Много еще в нас пережитков сидит! Тося выпрямилась и бодро сказала: - Но ничего! Ты, Верка, как хочешь, а я своего никогда не прощу. Ни-ко-гда! Всю свою бабью породу переверну, а не дам жалости ходу! Давай вместе, а? Будем помогать друг дружке: ты дрогнешь - я к тебе на подмогу, а я... слабинку дам - ты ко мне спеши... Коллективно мы с тобой со всеми иродами Справимся! А в одиночку трудно... - сокрушенно пожаловалась Тося, шмыгнув носом - Так и лезут в душу, так и лезут!.. Договорились? Вера не успела ответить. Весело напевая, в комнату вбежала Катя. - Носит тебя нелегкая!.. - проворчала Тося. Катя стащила с головы зимний платок. - Девы, теплынь на улице, прямо весна! Там такое гулянье развернулось... А вы чего тут секретничаете? - Тебе не понять, - строго сказала Тося. - Это почему же? - обиделась Катя. - Кажется, не глупей тебя! Тося пожала плечами: - Ум тут ни при чем... Счастливая ты, Катька, а счастье глаза застит. Вера удивленно покосилась на Тосю, недоумевая, когда та успела повзрослеть. А Катя сменила теплый платок на легкую косыночку и пошла было к двери. Тося требовательно окликнула ее: - А ну подойти! . Катя послушно подошла к подругам. Тося бесцеремонно стащила с Катиной счастливой головы простенькую косынку, открыла шкаф, который после щедрой смазки Ксан Ксаныча больше уже не скрипел, покопалась там, как в собственном бауле, вытащила на свет божий другую косынку, поярче, и повязала ее Кате. - Глянет Сашка - и наповал! - Тося подтолкнула Катю к двери, повернулась к безучастной Вере и запоздало спросила: - Мам-Вера, можно? Вера равнодушно кивнула. Катя взялась за ручку двери и оглянулась на горемычных своих подруг. Рядом с черной бедой, витающей над их головами, собственное простое и безоблачное счастье показалось вдруг ей каким-то грубым, почти неприличным. - Вера, Кислица, хотите, никуда я не пойду? - дрогнувшим голосом самоотверженно предложила она. - Я же не виноватая, что у нас с Сашкой все гладко идет; встретились - полюбили, комнату дадут - поженимся... Мы с ним даже и не поссорились ни разу!-презирая себя за такую неинтересную любовь, призналась Катя.- Остаться? Катя с готовностью отстегнула верхнюю пуговицу пальто. - Иди, иди, без счастливых обойдемся! - неподкупно сказала Тося, не разрешая Кате-самозванке примазаться к ним и на даровщинку попользоваться их высокой печалью. За окном Сашка призывно заиграл на гармони. Катя виновато потупилась, застегнула пуговицу и тихонько выскользнула из комнаты, стыдясь прочного своего счастья. Тося по-старушечьи покачала головой. - Как нитка за иголкой! - осудила она Катину покорность. - Вот она, женская судьба... Подумать только, как эти ироды над нами измываются! А ведь сами виноваты, сами!.. Вот мы вчера по истории проходили: было, оказывается, такое времечко, когда женщины всем на свете командовали. Всем-всем! Оч-чень правильное было время, я только названье позабыла... Вот дырявая башка! Тося в сердцах шлепнула себя по голове. - Матриархат, что ли? - подсказала Вера. - Ты тоже знаешь? - удивилась Тося и хищно сжала руку в кулак. - Вот где они у нас сидели, голубчики! Так нет, пожалели их древние бабы, выпустили... - Великое разочарование прозвучало в Тосином голосе. - Если б сейчас... этот самый матриархат бы, уж я бы кой над кем досыта поиздевалась! Сначала Вера рассеянно слушала Тосину болтовню. А потом нелепые исторические изыскания Тоси как-то незаметно отвлекли Веру от мрачных ее мыслей, и она невольно посветлела лицом. Все дело было, видимо, в том, что никак нельзя было долго слушать Тосю и предаваться печали: одно исключало другое... - Любовь, - горько сказала Тося. - Сколько про нее нагородили!.. Я когда маленькая была, все думала: слаще меда эта любовь, а она - горче горчицы! - Рано еще тебе так говорить, - остановила ее Вера. - А оно всегда так: сначала все рано и рано, а потом уж и поздно, а в самый раз никогда не бывает... - А ты поумнела! - снова удивилась Вера. Тося отмахнулась от такого поклепа. - Значит, и ты разочаровалась в любви? - с проснувшимся любопытством спросила Вера. - Угу... разочаровалась! - охотно согласилась Тося в глубине души по-детски гордясь тем, что ее чувства; можно обозначить таким солидным книжным словом. - И Пушкину больше не веришь? Тося смутилась: Что ж Пушкин? Он еще в каком веке жил! А теперь... Она безнадежно махнула рукой. __ Выходит, переметнулась ты на Анфисину сторону, - осудила Вера. Сравнение с непутевой Анфисой озадачило Тосю. - Анфиска вообще... - Тося начертала в воздухе крест, зачеркивая всякую любовь на всем белом свете. - А я... Может, где и есть любовь... - Она дважды взмахнула вытянутой до предела рукой, показывая на далекие загоризонтные края. - А у нас в поселке нету, за это я ручаюсь! Тося клятвенно ударила себя кулаком в грудь и поведала самую свежую свою тайну: - Знаешь, я вообще решила не жениться... это самое, замуж не выходить. А ну их! Будем с тобой дружить - и проживем за милую душу. Вот увидишь! И кто это выдумал, что обязательно надо кого-то любить? Чего, в сам-деле! Это все одно воображенье!.. На жизнь себе я всегда заработаю, а то попадется какой-нибудь пропойца - мучайся потом с ним! Одной спокойней, правда, мама-Вера? Хочу халву ем, хочу пряники! Она живо вскочила с койки, достала из своей тумбочки кулек с одним-единственным мятным пряником, разломила его пополам, одну половинку сунула Вере, а другую принялась жевать сама. - Я мятные уважаю, можно потом зубы не чистить, - поделилась Тося давним своим открытием. Сказала она это так же горячо и серьезно, как прежде говорила о любви и матриархате. И впервые за все время их беседы Вера улыбнулась - дивясь Тосе и против воли любуясь ею. Она вдруг подумала, что ей труднее было бы жить на свете и переносить застарелую свою боль, если б рядом не было вот этой безалаберной девчонки. Раньше, до встречи с Тосей, Вера уважала людей умных и образованных и даже мужа своего в общем-то полюбила за то, что он был очень вежливым и знал много" иностранных слов. И теперь она не совсем понимала, почему так привязалась к Тосе. Глупой ее, конечно, назвать нельзя, но и умом особенным Тося не блещет. Скорей она умна не так головой, как своим сердцем... - Ты чего это? - заподозрив неладное, придирчиво спросила Тося, и Вера снова подивилась тому, что Тося так хорошо чувствует ее. - Как там... Илья поживает? Тося поперхнулась пряником. - Что ж Илья? Он сам по себе, а я сама по себе. Разошлись, как в море пароходы... Я думала, он страдать будет, убиваться, - разочарованно сказала Тося. - А он даже и не смотрит на меня. Вот пень! Школу забросил, обедать и то не ходит. Похудел весь, одни глазюки остались... - Тося жалостливо вздохнула и добавила с внезапно заклокотавшей в ней яростью: - Все насолить мне хочет: ты, мол, повариха, так вот, на тебе, назло похудею, пусть тебе стыдно будет... Я его, ирода, насквозь вижу! - Ох и молодая ты еще! - позавидовала Вера. - Да уж не старуха... И еще взял моду, как воскресенье - так в город правится. Метель, пурга, все ему нипочем. Это он тоже назло мне: вроде скучно ему здесь!.. Может, и завел там симпатию, мне-то что? Думает, я тут все глаза по нем выплачу, дудки! Без него тут легче дышится, воздух чище... Жена механика в ювелирном магазине его видела. Другой бы свой позор переживал, а этот на золотые цацки глаза пялит. Вот человек! - Тебе никак не угодишь, - сказала Вера, глядя на взбудораженную Тосю. - Приходил извиняться - прогнала... Тося важно наклонила голову, подтверждая, что такой факт имел место. - ...Оставил тебя в покое - ты опять недовольна! Ну чего ты от него хочешь? - А я почем знаю? Не надо было спорить! - Теперь уж поздно.., - Нет, не поздно! - заупрямилась Тося. - Я ему дс самой смерти этого не прощу. Что я ему... табуретка? Тося пнула ногой табуретку Ксан Ксаныча. - Эх, Кислица ты, Кислица! - по-матерински ласково сказала Вера. ╕- Совсем ты запуталась. - Есть маленько... - призналась Тося, привычно показала кончик пальца и подытожила затянувшийся их разговор: - Значит, договорились? - Ты о чем это? - не поняла Вера. - Здравствуй, Марья, где твой Яков! - изумилась Тося. - Я же тебя целый час агитирую, чтобы ты ирода своего не прощала! - А я и не заметила, - насмешливо сказала Вера. - Выкинь ты его из головы, вот как я Илюху вытурила!.. А письмо еще придет - давай так сделаем: ты сама не читай, а я, так и быть, прочту и перескажу тебе своими словами. Надо же узнать, чего он там пишет. А то все в печку и в печку - так тоже нельзя: каждый человек у нас... это самое, имеет право на переписку! - убежденно заявила Тося, по-своему трактуя статью Конституции. - Ну, договорились? Союз? Тося протянула руку ладонью кверху, Вере захотелось приголубить забавную девчонку, чуть ли не с пеленок убежденную в том, что коллективно можно одолеть любую беду. Но она побоялась обидеть строгую свою наставницу и лишь пожала ей руку- серьезно и немного даже торжественно, как и подобает при заключении оборонительно-наступательного союза. - Теперь я за нас спокойная... Ну, ироды, берегись! - вызвала врагов на бой Тося и нырнула головой под руку Веры. Обнявшись, они сидели на койке и покачивались в такт песне, которую пели на улице. В окно было видно, как с сосулек все чаще срывались капли и вспыхивали на солнце. Стараясь не потревожить Тосю, Вера за ее спиной украдкой глянула на печку. Дрова в топке осели, и пепел от письма рассыпался. НА СТАРОЙ ЛЫЖНЕ В это же воскресенье Дементьев стал утром на лыжи и пошел посмотреть дальний массив леса, куда вскоре намечено было переносить лесоразработки. Нетронутый массив оказался богат вековыми соснами. Они стояли гонкие, ладные, одна к одной, и не подозревали, что дни их уже сочтены. Дементьев поймал себя на мысли, что он одновременно и живыми соснами любуется и как бы видит их уже в штабелях на нижнем складе. И одно не мешало другому. "Инженерное восприятие природы", - решил он, начерно прикинул, где тут лучше разместить погрузочную площадку, и повернул назад в поселок. Было еще рано, и Дементьев раздумал идти домой, в холостяцкую свою конуру. Он снова успел уже запустить комнату похлестче прежнего - может быть, назло Анфисе, которая так некстати навела в ней однажды порядок. В такой берлоге можно только спать, писать докладные вышестоящему начальству и еще, пожалуй, пить водку. Ничего этого Дементьеву сейчас не хотелось, а сидеть в комнате просто так и делать вид, что ты живешь правильно, не хуже других, ему давно уже надо -ело. Он бесцельно побрел по лесу - куда глаза глядят. Лыжи вывели его к реке выше поселка. Дементьев пересек реку по льду, и на другом берегу шаг его сам собой стал четче, а лыжня позади прямее. Кажется, он знал уже, куда идет, хотя и не признавался еще себе в этом. Продираясь сквозь мелколесье, он забирал все левее и левее, пока не вышел к той пади, о которой Анфиса говорила когда-то, что поселковые хозяйки ведрами таскают оттуда рыжики. Его тянули к себе те места, где он когда-то был счастлив. Припомнилась вычитанная в студенческие годы книжная мудрость, утверждающая, что такое бывает с людьми лишь в преклонных летах, когда хочется оглянуться на всю свою прожитую жизнь. "Значит, старею..." - машинально подумал Дементьев. Где-то здесь они проходили тогда с Анфисой... Дементьев осмотрелся вокруг и увидел у себя под ногами старую лыжню, еле заметную под толщей выпавшего позже снега. Он уверился вдруг, что это Анфисин след, чудом уцелевший со времени первой их лыжной прогулки. За три месяца, минувших с тех пор, навалило много снегу, но под пологом леса Анфисин след мог и сохраниться. Он сам шел тогда по открытому косогору, и его след замело, а Анфисин вот остался. Ведь бывают же чудеса - даже в наш вдоль и поперек расчерченный век? Редко, но бывают. В конце концов, Дементьев просил у судьбы не такого уж сногсшибательного волшебства, затрагивающего основы мироздания, а всего лишь незначительного чуда местного значения. Он пошел рядом с запорошенной лыжней, не решаясь ступить на нее, словно боялся топтать прежнее свое счастье. След частенько нырял в сугробы и надолго пропадал там, но каждый раз снова выходил на поверхность и четко обозначался на твердом насте. Он как бы боролся с забвением и все время силился о чем-то напомнить Дементьеву. Поравнявшись с тем памятным ему местом, где Анфиса когда-то знакомила его с круговым эхом, Дементьев негромко крикнул. Эхо незамедлительно ответило ему. Все эти месяцы оно тихо-мирно жило здесь, притаившись в лесной чащобе. Дементьев подумал благодарно: что бы ни стряслось с ним в жизни, а круговое Анфисино эхо всегда будет здесь, пока растет тут лес; до самой неблизкой своей старости он может приходить сюда и окликать это доброе эхо. Приятно было убедиться, что есть еще на свете неизменные, прочные вещи, не подвластные сплетням, пересудам и прочим бедам, которыми люди портят себе жизнь. Свежий лыжный след пересек старую лыжню, убежал было вперед, но тут же вернулся и зазмеился рядом с ней, добросовестно повторяя все ее изгибы и повороты. Дементьев горячо пожалел, что не обучен читать следы, как знаменитые следопыты из Петькиных книжек. Кто прошел здесь, когда? Почему-то он был все-таки уверен, что неизвестный лыжник прошел здесь сегодня и совсем незадолго перед ним. Вот только непонятно было, почему незнакомец тоже не решился стать на старую лыжню, не захотел топтать чужой след. У Дементьева была своя догадка и на этот счет, но он гнал ее от себя, не решаясь поверить такому совпадению. Дементьев и не заметил, как прибавил ходу. Он скользил все быстрей и быстрей и не очень-то удивился, когда с пригорка увидел вдруг впереди Анфису, медленно бредущую на лыжах по опушке леса. Кажется, и ее манили к себе эти счастливые для них обоих места. Он догнал Анфису и пошел рядом. Старая лыжня не переходимой границей легла между ними. Было в ней и напоминание о былом их счастье, и память о том, что разлучило их. Они долго шли молча. Слышался только свист лыж, сухой перестук палок да изредка глухой ватный хлопок, когда ком снега падал с веток в сугроб. Снег на деревьях обмяк, слежался и, срываясь, уже не пылил в воздухе, как во время первой их лыжной прогулки. Дементьев сбоку жадно смотрел на Анфису истосковавшимися по ней глазами. Она была совсем не такой, как он представлял себе все это время. Все черты ее лица остались прежними, но эти знакомые и дорогие Дементьеву черты складывались теперь как-то по-новому и делали Анфису проще и строже, чем он ее помнил. Ему показалось, что она не такая уж красивая,- и это последнее открытие больше всего порадовало его: в глубине Души Дементьев с самого первого дня их знакомства, когда Анфиса назвалась актрисой, побаивался, что он со своей заурядной внешностью совсем ей не пара. Даже любуясь ею, Дементьев ни на секунду не забывал о том, что разлучило их. Но странное дело, вся эта грязь почему-то не пачкала Анфису, а существовала как-то сама по себе. Все, что сказал тогда Мерзлявый, было не с этой Анфисой, которую Дементьев все еще любил - и любил даже сильней, чем прежде, - а с какой-то другой, незнакомой и совсем не нужной ему. Он не знал, как объяснить всю эту несуразицу. Или так всегда бывает с красивыми женщинами и красота всегда права - даже тогда, когда совершает недостойное и пачкает себя? Или просто он так любил Анфису, что любовь его невольно очищала ее от всякой грязи и видела лишь такой, какой хотела видеть? Или, наконец, все то, что разлучило их, было неизмеримо мельче, чем ему сгоряча показалось, и не стоило той боли, которую он пережил? Анфиса все круче отворачивалась от него и все ниже опускала голову. Дементьев спохватился вдруг, что обижает ее молчаливым своим, как бы приценивающимся разглядываньем. И как он мог забыть: ведь ей сейчас гораздо хуже, чем ему. - А наст хороший сегодня, правда? - поспешно спросил он первое, что взбрело ему в голову, и сам подивился той неуместной беспечности, которая прозвучала в его голосе. Анфиса сразу остановилась, будто ее ударили, воткнула лыжные палки в сугроб перед собой. - Вы бы еще про погоду, Вадим Петрович,- угрюмо сказала она. И Дементьев остановился, воткнул свои палки в снег рядом с Анфисиными. Они стояли, кажется, на той же горушке, где во время первой их прогулки он приглашал Анфису полюбоваться красотой заснеженного леса. Дементьев решительно шагнул к Анфисе, сминая лыжами старый запретный след, и обеими руками бережно взял Анфисину руку в пестрой варежке. И шарфик у нее был такой же пестрый, под цвет варежек: наверно, еще задолго до их размолвки она любовно подобрала все эти наряды. Это давнее ее щегольство, не нужное теперь ни ей, ни ему, показалось вдруг Дементьеву неожиданно милым, беззащитным, почти детским. - Все эти дни, Анфиса, я только о вас и думал, - сказал он и крепче сдавил ее руку, испугавшись вдруг, что она не дослушает его и убежит.- Я и ругал вас и проклинал, чего скрывать? Все так неожиданно на меня свалилось. Я ведь тоже человек - с ревностью и прочей ерундой... Только человек - в этом иногда обидно убедиться! Простите меня за все мои подлые мысли, за то, что я так легко отпустил вас тогда. - Я вас ни в чем не виню... - Анфиса старательно смотрела на ближнюю сосну и не видела ее. - Ни в чем, - повторила она потвердевшим голосом. - И напрасно! - в порыве самобичевания выпалил Дементьев.- Я старше вас и просто обязан был думать за нас обоих, а не предаваться глупой ревности. Тоже мне, Отелло из лесопункта!.. Если толком разобраться, вы же передо мной ни в чем не виноваты. Ведь все это... - Он покрутил в воздухе рукой и сразу же отдернул ее, боясь обидеть Анфису презрительным своим жестом. - Все это еще тогда было, когда вы обо мне и слыхом не слыхали. Ведь так? - Так... - с проснувшейся надеждой в голосе ответила Анфиса и впервые открыто посмотрела на Дементьева. И откуда он взял, что Анфиса подурнела? Вся ее красота была при ней, никуда она не делась, вот только стала взрослее, строже, не так слепила глаза, как прежде. Она как бы обратилась внутрь Анфисы, растворилась ╕в ней и осветила ее новым светом, -Вот видите! - живо воскликнул Дементьев, будто всеми логическими и хитроумными построениями он не себя хотел убедить, а Анфису . - Мне бы, дураку, пораньше сюда приехать - и ничего не было бы... Так нет, образования ему высшего захотелось! - со злостью обругал он себя. "-Хороший вы... - глухо сказала Анфиса и отвернулась к спасительной своей сосне. - Как хотите, Анфиса, а я все-таки верю, что нет таких положений, из которых не было бы выхода. И мы с вами найдем свой выход! Ведь найдем? - Не спешите, чтоб потом не жалеть, -Давайте у эха спросим? - азартно предложил Дементьев. - Лес врать не будет! - Не надо, не надо! - боязливо сказала Анфиса, вырвала руку и шагнула к спуску в лощину, На миг она замерла на вершине спуска, с силой оттолкнулась палками и скользнула вниз. Дементьев стал на ее место и залюбовался Анфисой. Она стремительно летела по крутому склону, конец ее пестрого шарфика призывно трепетал на ветру. Солнце стояло за спиной Дементьева, и длинные тени деревьев далеко вытянулись по безлесному склону. Анфиса с лету пересекла четкую границу тени и света и вырвалась на лощину. И сразу пустая скучная лощина, залитая ярким мартовским солнцем, обрела в глазах Дементьева какой-то новый и самый главный свой смысл, будто она тысячи лет прозябала здесь в безвестности для того лишь, чтобы принять сейчас Анфису и покорно лечь у ее ног. Дементьев испугался вдруг, что Анфиса умчится от него, а он так и не успеет сказать ей главного, без чего дальше ему не жить. Единственно правильное решение это пришло только сейчас, когда он любовался летящей по склону Анфисой, но исподволь зрело в нем уже давно. Он ухнул вниз и догнал Анфису в конце поляны, у нового теневого рубежа. - Анфиса, я уже все обдумал! - запыхавшись, сказал Дементьев и решительно сбил шапку на затылок. - Уедем отсюда, чтобы ничто не напоминало... За Урал махнем, а? Чем дальше, тем лучше! Поженимся здесь, пусть все сплетники заткнутся, и уедем мужем и женой. На новом месте ни одна душа ничего знать не будет. А я вас никогда ни в чем не упрекну. Обещаю, Анфиса: ни-ко-гда! Анфиса машинально теребила шарфик у горла. Кажется, она хотела, но никак не могла поверить, что сбываются тайные ее мечты. Глазам Дементьева вдруг больно стало смотреть на нее- благодарную, оттаивающую от того холода, который сковал ее. Он отвернулся, поднял литую еловую шишку и спрятал в карман. - Петька коллекцию собирает,- пояснил он. В глазах Анфисы мелькнул непонятный ему испуг. Она придвинулась к Дементьеву, несмело прильнула к нему, словно искала защиты от себя самой. - Хороший мой, вам другую бы полюбить... Анфиса закрыла глаза, потерлась щекой о его щеку и тут же отпрянула от Дементьева, зябко вздрогнула, будто ей холодно вдруг стало под высоким лучистым солнцем. НАДЯ С КСАН КСАНЫЧЕМ РАССТАВЛЯЮТ МЕБЕЛЬ Предусмотрительный Ксан Ксаныч хотел во всеоружии встретить неблизкий еще день, когда начальство начнет распределять заветную жилплощадь. Темным вечером он уговорил Надю побродить по недостроенному дому и загодя приглядеть себе комнату по душе. - Все лучше, чем без толку топтать снег на улице, - сказал практичный Ксан Ксаныч. Они не спеша обошли всю новостройку. В глухой тьме свет электрического фонарика таинственно вспыхивал в одной комнате, пропадал и снова вспыхивал в другой. На Камчатке вползвука играла гармонь, и время от времени оттуда долетал девичий смех и ломкий настойчивый басок парня. А с нижнего склада у реки доносились бессонные гудки паровозика, раскатистый лязг буферов, стук бревен и возбужденные работой молодые голоса грузчиков. - Строят, строят, а конца не видать,- рассердился Ксан Ксаныч. - Этак нам, чего доброго, до самой осени холостяковать! Луч фонарика в руке Ксан Ксаныча обежал голую клетку комнаты, выхватил из темноты лицо Нади, стоящей рядом с ним в ночном дозоре, кучи строительного мусора на полу, густо припорошенные снегом, залетевшим через незастекленное окно и большую дыру в потолке. Ксан Ксаныч измерил комнату шагами. - Четырнадцать метров, и окно на юг. Вот если б нам эту комнату дали, Надюша! Очень эта комната располагает меня к семейной жизни. - Большая... - отозвалась Надя. -- Бездетным не дадут. - А это как рассудить! - запротестовал Ксан Ксаныч.- Нынче бездетный, а завтра совсем наоборот... Ведь так, Надюша? - Я все забываю спросить... Ксан Ксаныч, ты детей любишь? - Чужих - не очень, - честно признался Ксан Ксаныч. - А своего парнишку или там девку я полюбил бы... Своя ведь кровинка, Надюша! С улицы донесся приближающийся сердитый голос Дементьева: - Строители! За целую неделю крышу не успели накрыть! Ксан Ксаныч с нашкодившим видом поспешно погасил фонарик, шагнул в пустой проем двери и потянул за собой Надю. Дементьев с пожилым прорабом подошли к дому и остановились возле приглянувшегося Ксан Ксанычу окна на юг. - Обижаете вы строителей... - уныло сказал прораб. Дементьев вспылил: - Слушайте, вы, обиженный! Если к Первому мая не кончите этот дом, я вам биографию испорчу! - Биографию?-удивился прораб. - А биография у меня обыкновенная, строительная; сто грамм премий и тонна выговоров, - На этот раз выговором не отделаетесь. Не сдадите дом к маю - я вас... выгоню к чертовой бабушке! И характеристику такую дам, что строить вам больше не придется. Своей власти не хватит - в райкоме подзайму! - К Первому мая? - деловито переспросил прораб. - Вадим Петрович, а может, недельку накинете? Видите ли... - попытался он обосновать свою просьбу, - не в традиции тут быстро строить. - Ни одного дня! Вырабатывайте новую традицию. - Легко сказать... Дементьев с прорабом ушли. Ксан Ксаныч выступил на середину комнаты, с молодым задором пнул ногой кучу мусора и спросил повеселевшим голосом: - Слыхала, Надюша? Скоро заживем с тобой не хуже людей! Вадим Петрович хоть и молодой, а слов на ветер не бросает. - Зыбким лучом фонарика он обежал комнату вдоль и поперек и сказал так уверенно, будто ордер на эти заманчивые четырнадцать квадратных метров лежал уже у него в кармане: - Кровать мы поставим в тот угол, а шкаф вот сюда. Просторней так будет в комнате... Пойдем, Надюша, а то, не ровен час, увидят нас тут, могут нехорошее подумать. Знаешь, какие бывают люди? Ксан Ксаныч помог Наде вылезть на улицу через незастекленное окно и сам вылез вслед за ней. Но уйти так быстро от дома, где вскоре начнется его долгожданная семейная жизнь, Ксан Ксаныч был просто не в состоянии. Он замешкался у окна и направил луч фонарика в глубь комнаты. - Стол, Надюша, лучше к окну придвинуть: будем летом чай пить и на улицу смотреть - вроде кино! - А может, посредине? - предложила Надя, заражаясь уверенностью Ксан Ксаныча. - А то как-то голо будет в комнате. - Можно и посредине, - покладисто согласился добрый Ксан Ксаныч. - Мы еще подумаем, Надюша, не завтра ведь переезжать... Парень на Камчатке громко сказал: - Не было ее тут, Вадим Петрович. Дементьев, чем-то расстроенный, поравнялся с Ксан Ксанычем и Надей. - Добрый вечер... Надя, вы Анфису не видели? - На дежурстве она, должно быть. - Нету ее там... И где она от меня прячется?.. Извините. Дементьев ушел. Ксан Ксаныч осуждающе посмотрел ему в спину: - И чего он за Анфиской бегает? Подмочит она ему репутацию. - Да не в репутации тут дело!- с досадой сказала Надя. - Любит он ее... - Любовь, она, конечно... - виновато пробормотал Ксан Ксаныч, снова зажег фонарик, заглянул в окно и озабоченно покачал головой: - А потолок все-таки низковат! Надя шагнула вдруг к своему жениху, горячо и неумело обхватила его шею руками и поцеловала. - Бог с ним, с потолком, Ксан Ксаныч! И чего мы ждем? Давай поскорей поженимся, а то я чего-то бояться стала... Прямо завтра и поедем в загс, а, Ксан Ксаныч? Как всегда в минуты волнения, Ксан Ксаныч затоптался на одном месте. - Ну что это за семейная жизнь у нас будет? Ты в одном общежитии, я в другом... Потерпим еще, Надюша, больше терпели. Теперь уж недолго осталось: сама слышала, что Вадим Петрович говорил. - Ну смотри, Ксан Ксаныч, смотри... АНФИСА ПЛАТИТ СПОЛНА Лихорадочно спеша, Анфиса бросала платья в раскрытый чемодан. Тося безмятежно спала на своей койке среди вороха раскиданных учебников, свернувшись калачиком и заслонившись от яркой лампочки надежной хрестоматией по литературе. Задетое рукой Анфисы, парадное зеркало с грохотом упало с тумбочки и разбилось. Тося села на койке, протерла глаза. - Девочки, какой я сон видела-а!.. Анфиса, ты чего? - Отстань! - Зря ты в другую комнату перебираешься... У нас лучше! - убежденно сказала Тося. Анфиса сорвала наволочку с подушки, скомкала ее и кинула в чемодан. - Да ты, никак, совсем уезжаешь!- догадалась вдруг Тося. Мягко ступая по полу ногами в чулках, она подошла к Анфисе, робко дотрон