порядке. А оказалось... Вывозка в хлебопоставку селекционной пшеницы представлялась ему после размышлений никак не государственной необходимостью, а чистым головотяпством. Он припомнил газетное сообщение о том, как в осажденном Ленинграде ученые, умирая от голода, сохранили элитное семенное зерно; там, в тяжелейших условиях блокады, сохранили, а у него на родине, в глубоком тылу, -- уничтожили. Он видел мысленно станционное поле с тысячами аккуратных деляночек размером в квадратный метр каждая. В его сознании всплывали бесконечные, бесчисленные опыты, закладываемые тщательно, кропотливо, во многих повторностях, с различными вариантами посева и агрофонов. Возникли в его памяти и близкие ему люди, бывшие сотрудники станции, -- как сообщала в письмах жена, за эти три года на семерых из них пришли похоронные... Ему вспомнилось, как из гибридов, полученных в тридцать шестом году, было выделено всего одно растение, одно-единственное с девятисот шестидесяти делянок! Необычно крупные зерна этого колоса стали родоначальниками нового сорта, выведенного после еще пяти лет упорной селекции и жестокого отбора. Конечный результат был получен, когда Алехин находился уже на фронте. И вот эту уникальную пшеницу, которой после государственных испытаний предстояло "прописаться" на многих миллионах гектаров земель, вывезли в хлебопоставку -- на помол! Как же могли ее принять на элеваторе товарным зерном, если из документов наверняка было ясно, что это -- суперэлита высших репродукций?.. Для завершающих селекцию государственных конкурсных испытаний и официального признания две жмени, собранные Федосовой, разумеется, не могли ничего дать. Он был отброшен назад как минимум на несколько лет и понимал, что после войны, если останется жив, придется повторять уже пройденное... В мыслях о дочери самым ужасным было сознание своей беспомощности, сознание, что там, далеко в Заволжье, страдает маленькое, столь дорогое ему существо, а он не в силах, не в состоянии чем-либо ей помочь... Вычитанная где-то еще до войны фраза: "Ревматизм лижет суставы и кусает сердце" -- все время вертелась в его голове. "Лижет суставы и кусает сердце!" -- Ну что... -- сбавляя скорость, сказал Хижняк. -- Станем здесь?.. Алехин быстро осмотрелся по сторонам. Оказывается, уже миновали Шиловичи и подъехали к тому месту, где трое суток назад останавливалась полуторка, когда привезла Фомченко и Лужнова. Здесь, у мостика через речушку, он договорился встретиться с Таманцевым. -- Хорош. Взяв автомат, он вылез из машины. Когда подошел Таманцев, по его виду, по пятнам крови на гимнастерке и принесенному им узлу Алехин сразу понял: что-то произошло. В то же мгновение он обратил внимание на лопатку, подняв ее, повернул, увидел срез и подумал, что это, должно быть, лопатка Гусева... Откуда она взялась? Эта догадка, разумеется, требовавшая подтверждения, вывела его из состояния, в каком он пребывал после получения письма. Он помнил, что Гусеву выписали лопатку со склада за день до поездки и пользоваться ею он не успел, а этой копали, и Алехин поспешно стал выковыривать частицы земли, забившейся между черенком и шейкой лопатки. Супесь без примеси других почв. Удивительно чистая, легкая и очень светлая. Исчезновение из "доджа" малой саперной лопатки работало на версию Полякова о наличии в этом районе тайника, где пряталась разыскиваемая рация, и если это лопатка Гусева, то, значит... Такая легкая, необычайно светлая супесь встретилась Алехину только в одном месте: на поросшем суборью, сравнительно небольшом участке Шиловичского леса -- он еще отметил тогда железную зависимость растительности от почвы. Если это лопатка Гусева, то, по всей вероятности, тайник можно будет отыскать сегодня же, в крайнем случае завтра... И если рация еще там... Если это лопатка Гусева, то ее нахождение на подловке у Юлии свидетельствовало о принадлежности Павловского к разыскиваемой группе, что также было весьма существенно, и Алехин невольно подумал, как обрадуются в таком случае Поляков и генерал. Разминая крохотные комочки земли, он краем глаза увидел разложенное Таманцевым на плащ-палатке, по-смотрел и, связав все воедино, понял, что была попытка задержания, но неудачная, и, наверно, кроме того, что лежит перед ним, есть еще только труп... А если так, то более огорчительную оплошность и неприятность в данной ситуации трудно себе представить. -- Что это? -- указывая на плащ-палатку и присаживаясь на корточки рядом с ней, спросил Алехин. Молчание Таманцева, его виноватый вид и поведение подтверждали самое неприятное предположение. Алехин взял с плащ-палатки офицерские удостоверения, раскрыл оба, вгляделся в фотографии и узнал: -- Павловский... Таманцев молчал. Алехин поднял голову, увидел у него в руке дюралевый портсигар, выпрямляясь, быстро взял его и, осмотрев, сказал: -- Надо полагать, это -- Гусева... И лопатка тоже, очевидно, Гусева... -- Какого Гусева? -- тихо проговорил Таманцев. И тут Алехин подумал, что, находясь третий день здесь в засаде, Таманцев не знает ни о Гусеве, ни о том, что дело "Неман" взято на контроль Ставкой, ни о том совершенно небывалом, что уже вторые сутки творится в тылах обоих фронтов. "Лижет суставы и кусает сердце!" -- внезапно снова всплыло в голове Алехина. И, посмотрев на Таманцева, он огорченно спросил: -- Как же вы его упустили? Бросив неприязненный взгляд на прикомандированных, Таманцев отвернулся и, помедля секунды, с неожиданной злостью сказал: -- По халатности, Павел Васильевич... Исключительно по халатности! Я должен был подставить свою голову, но, извините, не успел! 63. ПОЛЯКОВ И НИКОЛЬСКИЙ В семь часов утра, по настоянию Полякова, Егоров и Мохов отправились позавтракать и немного отдохнуть. Поляков обещал разбудить их в девять, про себя решив сделать это часом позже. Он знал, что наибольшее напряжение возникнет во второй половине дня и что, когда прибудет начальство из Москвы, выкроить хотя бы малость для сна или отдыха станет невозможно. Сам он, приняв со вчерашнего вечера уже третью таблетку "кола", чувствовал себя превосходно и работал с увлечением, споро и производительно. В девятом часу появился добиравшийся на попутных машинах Лужнов, бледный, с трудом державшийся на ногах от потери крови и тряской дороги. Он сообщил, что Павловский при задержании застрелился, что пришел он один, причем не со стороны леса -- очевидно, откуда-то приехал. Лужнова била дрожь, зубы у него стучали, и Поляков не стал его расспрашивать -- вскоре должны были вернуться Алехин и Таманцев. Поляков напоил его крепким чаем из термоса, с тройной порцией сахара, и отправил в госпиталь. В девять часов, захватив с собой папки с документами и чистой бумагой, он поспешил в соседний кабинет, чтобы доложить в Москву о ходе розыска. Телефон "ВЧ" был занят инженер-полковником Никольским. Чтобы не терять времени на хождения взад и вперед, Поляков расположился за свободным столом, раскрыл папки и продолжал работать. Поглощенный розыском и подготовкой войсковой операции, Поляков не вникал в подробности того, что называлось "радиотехническим обеспечением". Никольский с еще двумя пожилыми инженер-майорами, прибывшими поздно вечером из Москвы, помещались отдельно, в одном из кабинетов; они делали свое дело, а он, Поляков, -- свое, и друг друга почти не касались: потребные для розыска точность и оперативность пеленгации и взаимодействие слежечных станций с мобильными поисковыми группами зависели непосредственно от сосредоточенных в районах выжидания "слухачей", а не от представителей Главного управления. Теперь из разговора Никольского Полякову стало ясно, что проводятся крупнейшие приготовления по созданию активных радиопомех на случай выхода разыскиваемого передатчика в эфир. Собственно, о возможности такого мероприятия он узнал мельком из разговора Егорова с Моховым еще на рассвете, но не придал тому значения и не стал, даже не пытался обдумывать. В это утро в Москве изучались и подрабатывались все возможные превентивные действия по делу "Неман", возникали и, как правило, тут же отвергались различные проекты и намерения, слыша о которых Поляков шутливо говорил: "Не надо представлять себе неприятности, которые еще не произошли!" Теперь же создание радиопомех становилось реальностью. -- Вы что, собираетесь их глушить? -- спросил Поляков, когда Никольский положил трубку. -- Непременно! -- Соедините меня с генералом Колыбановым, -- приказал Поляков высокому горбоносому капитану, дежурному по "ВЧ", и снова посмотрел на Никольского. -- Если их станут глушить, они почти наверняка поймут, что запеленгованы, и тогда мы потеряем важнейшее преимущество. Они могут перейти на запасную волну, которая нам неизвестна... Если их спугнут, они могут скрыться из района передачи и на какое-то время уйти в радиомолчание. Да и немцы сообразят, что их рация запеленгована. Все эти возможные последствия предусмотрены? -- Вы не совсем правильно поняли, что мы собираемся делать, и плохо представляете наши возможности, -- с улыбкой заметил Никольский. -- Мы подготавливаем совершенно необычное мероприятие! Речь идет не о прицельных, а о массированных заградительных радиопомехах. Мы собираемся глушить не отдельные волны, мы забьем морзянкой, блокируем наглухо целые диапазоны! В нашем распоряжении на трех фронтах будет полторы тысячи коротковолновых радиостанций, -- с гордостью сообщил он. -- Все они оснащаются свежим питанием, они будут наготове, и когда по команде вывалятся в эфир -- вплотную! -- там не останется и щелочки!.. В этом хоре морзянки сравнительно слабые сигналы портативного передатчика с подработанным питанием не найдут и не уловят даже самые чувствительные приемники немцев! Поверьте: при заградительных радиопомехах такого масштаба предположение, что рация запеленгована, не должно и не может возникнуть. Так что ваши опасения безосновательны. -- Допустим, -- осторожно сказал Поляков. -- А чисто военные последствия этого мероприятия вы продумали, вы их себе представляете? -- Вполне! Более того, вопрос согласован с Генеральным штабом. Они, как и мы, полагают, что противник расценит столь интенсивный радиообмен не иначе как начало нашего нового большого наступления. Кроме временного переполоха в немецких штабах, никаких других последствий не ожидается и быть не может! -- Генерал Егоров обо всем этом знает? -- Пока только предположительно... О возможности проведения такого мероприятия мы с ним говорили, когда поступило предварительное распоряжение о подготовке радиостанций. Окончательно вопрос был решен только сейчас. Вас интересует отношение генерала Егорова? -- Да. -- Отрицательное! Но, товарищ подполковник, это же не чья-то прихоть! Приказом Ставки поставлены две конкретные задачи. Кроме первой -- поймать! -- есть еще и вторая, не менее важная и ответственная, -- любыми усилиями предотвратить утечку секретных сведений. Любыми усилиями! -- подчеркнул Никольский. -- Какое другое решение вы можете предложить? -- Формально все правильно и все логично, а по существу?.. Приказы, без сомнения, надо выполнять! Но если станут глушить целые диапазоны, то как же будут пеленговать?.. Ведь выполнение второй задачи, по существу, препятствует выполнению первой! -- Что препятствует, это неверно, -- не согласился Никольский. -- Я бы сказал так: осложняет! Мы дадим им продержаться в эфире до глушения девяносто секунд, -- пояснил он, -- время, необходимое для пеленгации. И сейчас же сообщим вам координаты треугольника ошибок. -- Девяносто секунд -- это примерно сто пятьдесят групп... -- вслух прикинул Поляков. Что в них окажется, что они успеют передать?.. За координаты заранее благодарю, но сегодня это не самое главное. Места наиболее вероятного появления разыскиваемых нами уже определены -- именно там прежде всего будут прилагаться наши прицельные усилия... Оценить с ходу все возможные последствия массированных радиопомех я затрудняюсь. Как вы знаете, мы намереваемся взять их с поличным перед выходом рации в эфир или же сразу после него. Если первое, то все кажется ясно. А если второе? Как они будут реагировать на глушение?.. Что успеют передать и что принять?.. Каковы перспективы радиоигры после подобного мероприятия? Состоится ли приемка груза?.. Как прореагируют немцы?.. Без конкретной договоренности по радио они едва ли пошлют самолет, а успеют ли они условиться за девяносто секунд?.. Сомневаюсь!.. Тут возникает столько вопросов, столько неясного и неизвестного, что и после детального обдумывания многое просто невозможно предугадать. Допустим даже, что розыск сам по себе не пострадает. Но сегодня -- не в сорок первом и даже не в сорок втором году -- реализация такого дела без последующей радиоигры -- это все равно что дом без крыши или автомобиль без мотора!.. Надеюсь, вы понимаете, что меня беспокоит? -- К сожалению, понимаю. -- Никольский уже стоял у самой двери. -- К сожалению, потому, что конкретные последствия действительно невозможно предвидеть точно, а они могут быть для нас и со знаком минус. Поверьте, в Москве это тоже хорошо понимают и уж коль решились, значит -- необходимость!.. Что тут можно сказать?.. Чтобы нам не приходилось прибегать к глушению, чтобы все последующее происходило под нашим контролем, постарайтесь взять их до выхода рации в эфир!.. 64. ОПЕРАТИВНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ШИФРОТЕЛЕГРАММА "Срочно! Косолапову Задержанных Вами по делу "Неман" ошибочно сотрудников Управления НКВД Барановичской области Мамыкина и Приходько немедленно освободите. Напоминаю, что задействованный с 1 августа сего года условный секретный знак -- типографская точка вместо запятой посреди фразы -- содержится только в командировочных предписаниях, выдаваемых военнослужащим частей, соединений и учреждений Наркомата Обороны и войск НКВД по охране тыла Действующей армии. На документы территориальных органов НКВД и НКГБ эта мера не распространяется, что должно быть совершенно ясно из нашего No..... от 30.07.44 года. Нач. Управления контрразведки фронта считает необходимым указать Вам на недопустимую невнимательность к директиве, имеющей первостепенное значение при проведении чрезвычайных розыскных мероприятий. Поляков". ЗАПИСКА ПО "ВЧ" "Весьма срочно! Егорову В течение ближайших 2-3 часов Управлениями контрразведки 1-го и 2-го Белорусских фронтов, Ленинградского и 1-го Украинского фронтов на аэродромы Вильнюса, Лиды и Гродно специальными самолетами к Вам будут доставлены экипированные в форму офицеров Красной Армии 37 опознавателей из числа бывших немецких агентов, окончивших радиоотделения Варшавской и Кенигсбергской школ абвера, где, судя по радиопочеркам, обучались и радисты активно разыскиваемой нами группы "Неман". Под Вашу личную ответственность все прибывающие должны быть немедленно задействованы в районах наиболее вероятного появления разыскиваемых. До сведения всех опознавателей должно быть обязательно доведено, что каждый, кто даст результат по делу, будет представлен к правительственной награде и освобожден от какой-либо уголовной ответственности за свое сотрудничество в прошлом с немцами как, искупивший делом свою вину перед Родиной. Работу опознавателей возьмите под свой личный контроль, обеспечив их наиболее интенсивное и рациональное использование. Колыбанов". ШИФРОТЕЛЕГРАММА Исаеву "Срочно! Задержанных вами по делу "Неман" без достаточных основании старшину Тимонина и сержанта Костенко немедленно освободите. Начальник Управления контрразведки фронта считает необходимым предупредить вас о неполном служебном соответствии. Поляков". СЛУЖЕБНАЯ ЗАПИСКА "Чрезвычайно срочно! Особой важности! Ковалеву, Ткаченко Под вашу личную ответственность следующие в Прибалтику, подлежащие особому контролю отдела оперативных перевозок литерные эшелоны серии "К" NoNo 1906, 1907, 1954, 2318, 2319, 2346 и 2371 впредь до особого указания должны быть задержаны на станциях восточнее Московского железнодорожного узла. Исполнение проконтролируйте лично и немедленно доложите. Основание: Распоряжение Ставки ВГК. Карпоносов". 65. АЛЕХИН, ПОЛЯКОВ И ТАМАНЦЕВ Уже в машине по дороге в Лиду Алехин обнаружил то, чего второпях не разглядел Таманцев, -- едва заметные булавочные наколы на картах, извлеченных из тайников в голенищах сапог Павловского, и подумал, что это, наверно, самое ценное из всего добытого за время поисков. Если бы еще Павловского взяли живым... На четырех листах было всего семь точечных наколов: три на изображении Шиловичского леса, два на квадрате, занимаемом северной частью Налибокской пущи, один -- юго-восточнее Столбцов, где неделю назад велись поиски, и еще один -- на месте Рудницкой пущи. Что означали эти точечные пометы?.. Тайники?.. Но их было семь -- многовато. Возможные места приемки груза?.. Скорее всего и то и другое. Алехин не хотел что-либо подсказывать Полякову, а тем более подсовывать свои умозаключения; пусть тот сам посмотрит и делает выводы -- они интересовали Алехина несравнимо больше, чем его собственные. Полякова он нашел в кабинете, куда был перенесен аппарат"ВЧ". -- Прибыли, товарищ подполковник, -- переступив порог, доложил Алехин и, чуть помедля, спросил: -- Лужков у вас был? -- Да. -- Поляков продолжал писать на листе бумаги с той необычайной быстротой, какая удивляла всех, кто впервые видел его скоропись. -- Значит, вы в курсе... -- Алехин посмотрел на горбоносого капитана, сидевшего у аппарата "ВЧ", и попросил Полякова: -- Можно вас на минуту?.. Надо, чтобы вы взглянули, -- Немного позже. -- Товарищ подполковник, -- настаивал Алехин, -- не исключено, что он имел отношение к "Неману". Поляков поднял голову и секунды размышлял. Минут десять назад его соединили с Колыбановым, и он начал докладывать, но там, в далеком московском кабинете, послышался еще чей-то голос, и тут же Колыбанов сказал: -- Николай Федорович, меня вызывает генерал-полковник. Я вам сейчас же перезвоню! Вы мне нужны по весьма срочному вопросу! Ждите!.. -- Если позвонит Колыбанов, я сейчас... -- сказал Поляков дежурному и вместе с Алехиным вышел из кабинета. -- Его стреножили, но он застрелился, -- разумея Павловского, заметил Алехин. -- Я знаю. -- Полагаю, что ничьей вины в том нет. Поляков промолчал. Полуторка стояла позади отдела. Таманцев с сумрачно-виноватым и одновременно обиженным лицом сидел на борту. Вытянувшись, он молча поприветствовал подполковника и подхватил бережно под руку, когда тот взбирался в кузов. Присев на корточки, Поляков быстро осматривал труп Павловского и нательное белье на нем. Алехин помогал: задрал к самой шее задубелую у ворота от запекшейся крови рубашку, стянул до щиколоток кальсоны, по команде подполковника перевернул успевшее окоченеть тело -- на спине уже проступили красновато-синие трупные пятна. Все это время Таманцев безучастно стоял рядом: чувствуя себя без вины виноватым, но в какой-то степени и оплошным, он по-прежнему упорно старался не смотреть на самоубийцу. -- Сфотографируйте, -- прокартавил Поляков, указывая на ноги Павловского, и, поднимаясь с корточек, пояснил: -- Возможны упреки... Вы убеждены, что он был один?.. Там поблизости его никто не ждал? -- Один! Я осмотрел все вокруг в радиусе двух километров! -- заверил Таманцев. -- На росе след не спрячешь! Он прибыл где-нибудь около полуночи. Вероятно, с попутной машиной... К хате подошел со стороны шоссе. У речушки отчетливая дорожка его следов -- вот, капитан видел. Залез в окно совершенно без шума -- она его ждала. А уходил он утром -- к лесу! Так же, как и там, на обочине, невдалеке от хутора, Таманцев уже разложил на плащ-палатке в задней части кузова вещи и документы Павловского и с нетерпением ожидал, когда, оставив злополучный труп, Поляков обратит на них внимание. Тут уж не обойтись без пояснений, а его буквально зудило, он испытывал острую потребность рассказать последовательно, с деталями, как все это произошло, и таким образом оправдаться. Однако Поляков, памятуя о незаконченном разговоре с Колыбановым, спешил вернуться в отдел. Труп следовало без задержки отправить в морг городской больницы, и потому он счел необходимым отлучиться на минуты для его осмотра; с вещами же и документами можно было ознакомиться и позже. -- Свидетельства или соображения о его возможной принадлежности к "Неману"? -- живо спросил он. -- Вкратце! -- Прежде всего карты с точечными наколами и лопатка, которой, очевидно, пользовались в Шиловичском лесу, -- сказал Алехин, нагибаясь. -- Портсигар имеет несомненное сходство с похищенным у Гусева... Вот посмотрите... Поляков не стал смотреть и в руки не взял ни карты и документы, ни портсигар и лопатку, проворно поднятые с плащ-палатки Алехиным и Таманцевым. -- Давайте все это в кабинет начальника отдела! -- взглянув на часы, с недовольным видом распорядился он. -- О попытке его задержания и обстоятельствах самоубийства напишите подробный рапорт. Если успеете, восстановите в документах и свои действия за предыдущие двенадцать суток. Для розыскного дела -- в нем сегодня будут обнюхивать каждую запятую!.. Так не ходи, -- он ткнул пальцем в пятно крови на гимнастерке Таманцева, -- переоденься! И торопливо полез через борт. Он вернулся как раз вовремя. Горбоносый капитан выскочил прямо на него в коридор и сообщил: -- Товарищ подполковник, -- Москва! Генерал-лейтенант... Скорее!.. 66. ОПЕРАТИВНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ЗАПИСКА ПО "ВЧ" "Срочно! Егорову Для поддержания круглосуточно высокой работоспособности личного состава оперативно-розыскных групп, действующих по делу "Неман", главным невропатологом Красной Армии рекомендовано применение тонизирующего препарата "кола" из расчета по одной полуграммовой таблетке каждые четыре часа. Соответствующее распоряжение начальнику медико-санитарного управления фронта уже передано. Под Вашу личную ответственность предлагается обеспечить немедленное получение 80.000 доз препарата с военно-медицинских складов фронта и снабжение им личного состава всех оперативно-розыскных групп. Исполнение проконтролируйте и донесите. Колыбанов". ЗАПИСКА ПО "ВЧ" "Весьма срочно! Егорову Вчера, 18 августа 1944 года, в 20.35 в расположение 2-го батальона 984-го полка, занимающего оборону северо-запад-нее Лазы на правом фланге 618-й стрелковой дивизии, прибыли трое офицеров -- майор, капитан и старший лейтенант -- с секретным предписанием Разведуправления фронта. За час до того командир батальона капитан Сипягин был предупрежден о их появлении по телефону начальником разведывательного отделения дивизии, и ему было предложено оказывать прибывшим содействие. С наступлением темноты после ужина в землянке командира батальона майор, капитан и старший лейтенант надели привезенные с собой из штаба дивизии маскхалаты, взяли оружие и, сопровождаемые командиром разведвзвода Героем СССР* лейтенантом Верещака и отделенным сержантом Баркуновым, прошли по траншеям батальона, а затем ползком перебрались в окоп боевого охранения, предупредив, что пробудут там до смены, т. е. до 6.00. Ничего подозрительного в их поведении и разговорах не отмечалось. В 5 часов 20 минут утра из окопа, в котором они находились, в сторону расположения противника были выпущены ракеты, последовательно красная, зеленая и белая, после чего дежурные наблюдатели в траншеях батальона заметили, что трое в маскхалатах ползут из окопа боевого охранения в направлении обороны противника. Открытый с промедлением автоматно-пулеметный огонь из-за недостаточной видимости результата не дал. Однако метрах в трехстах от линии немецкой обороны двое из ползших попали на мины и были убиты, а третьего спустя несколько минут огнем из снайперской винтовки удалось тяжело ранить примерно в 150 метрах от немецких траншей. Около получаса он шевелился, а потом затих и никаких признаков жизни не подавал. В последующие пять часов немцы трижды пытались вытащить его тело в свое расположение, однако все три попытки пулеметно-минометным огнем с нашей стороны были подавлены. Командир разведвзвода Герой СССР лейтенант Верещака и сержант Баркунов обнаружены в окопе боевого охранения убитыми холодным оружием. Нами и одновременно командованием проводится тщательное расследование. Выяснилось, что по прибытии в дивизию неизвестные предъявили зам. начальника штаба подполковнику Семашко и нач. разведотделения майору Цибульскому, кроме командировочного предписания, офицерские удостоверения личности, а также секретное письмо нач. Разведуправления фронта, которое осталось в штабе и, как установлено проверкой, оказалось фиктивным. В землянке командира батальона они оставили вещмешок с продуктами, а также планшет, в котором обнаружены книга И. В. Сталина "О Великой Отечественной войне Советского Союза" (М., 1944 год) и брошюра А. Спекторова "Бдительность -- железный закон войны" (М., 1943 год). Не исключено, что одно из этих изданий применялось при шифровании. ---------------------------------------- * Так в документе. Правильно -- Героем Советского Союза. --------------------------------------------------------------- В планшете также находились три использованных билета в каунасский кинотеатр "Триумф" на сеанс 12.30 16 августа с. г. и форменное командировочное предписание от 17 августа с. г. на имя майора Полищук Н. Ф. "и с ним двое офицеров" с соответствующими действительным, подделанными штампом и печатью полевой почты Разведуправления фронта, однако не имеющее введенного с 1 августа условного знака -- точка вместо запятой посреди фразы. Согласно показаниям Семашко, Цибульского и Сипягина, "майор" говорил с выраженным украинским акцентом и по признакам словесного портрета имел сходство с "капитаном", разыскиваемым по делу "Неман". Налицо и другие основания предполагать, что неизвестные, пытавшиеся осуществить "зеленую тропу"* на участке 984-го полка, являются разыскиваемыми по делу "Неман" агентами, которые после выполнения задания пытались таким образом вернуться к немцам. Подполковник Семашко и майор Цибульский, как не проявившие должной бдительности, и капитан Сипягин, допустивший посторонних в окопы боевого охранения без ведома и сопровождения представителя контрразведки, командованием от занимаемых должностей отстранены. Во всех частях и подразделениях дивизии проводятся политбеседы о необходимости максимальной бдительности; весь офицерский состав подробно проинструктирован и строго предупрежден для предотвращения впредь подобных чрезвычайных происшествий. В настоящий момент на участке 2-го батальона 984-го полка дополнительно скрытно сосредоточиваются станкопулеметная рота и две батареи 82 мм минометов. Под прикрытием их огня в 13.00 разведвзводом будет предпринята попытка вытащить с предполья вражеской обороны целый труп, а также останки двух других неизвестных для получения дополнительных улик и вещественных доказательств и возможной идентификации. О результатах донесу незамедлительно. Ковбасюк". ---------------------------------------- * Зеленая тропа (или "тропить зеленую", просторечие -- "зеленка") -- термин агентурной разведки; переход линии фронта, осуществляемый обычно на стыке частей или соединений, преимущественно ночью, в темноте или же в сумрачную, ненастную погоду. Во время Отечественной войны -- второй по значению (после парашютирования) способ заброски вражеской агентуры в тылы советских войск и основной способ возвращения немецких агентов после выполнения задания. --------------------------------------------------------------- 67. ГВАРДИИ ЛЕЙТЕНАНТ БЛИНОВ В двенадцать часов двадцать минут пополудни, выполняя приказание Алехина, Андрей вместе с одним из помощников коменданта города выехал в район Каменки. Утро он провел бездеятельно, что в обстановке общей занятости и деловой суеты было удивительно и обидно. Алехин, разбудив его спозаранок в кузове, передал письмо матери, доставленное из Управления с попутной машиной, и тотчас куда-то уехал, приказав Андрею не отлучаться и начальству на глаза не лезть. Андрей хотел уединиться и прочесть письмо, но везде были люди. Зайдя во взвод охраны, Андрей увидел только что освободившуюся койку, улегся на нее и уснул. Часа через два его разбудили -- случайно, по ошибке, -- и он поднялся. Он завтракал в комнате-столовой, когда стоявший там у широкого окна молодой длинноногий майор с орденской планкой на сильной выпуклой груди, спортивно-молодцеватый, как и все московские "волкодавы", повернулся и негромко сказал другому офицеру: -- Никулин, ты спрашивал... Вон Таманцев. При упоминании фамилии Таманцева еще двое офицеров, сидевших рядом с Андреем, подскочили к окну и стали смотреть. Андрей тоже поднялся. Таманцев, небритый, в стоптанных хромовых сапожках и позаимствованной во взводе охраны старой солдатской гимнастерке с большими нелепыми заплатами на плече и на груди -- свою, окровавленную, чтобы отстирать, он замочил в бочке с дождевой водой, -- держа в руке пилотку, устало шел метрах в пятнадцати от дома. У него был вид штрафника, искупившего свою вину и восстановленного в звании, но не получившего еще нового обмундирования и потому нацепившего офицерские погоны прямо на старое. Словно почувствовав на себе взгляды, он поднял голову и, сплюнув, посмотрел на стоявших у окна с таким презрением и свирепостью, что те сразу отвернулись или отвели глаза. Андрей был польщен. В интересе московских "волкодавов" к Таманцеву он уловил не просто любопытство, а уважение профессионалов и еще раз подумал, с какими замечательными людьми -- Алехиным, Таманцевым и подполковником Поляковым -- свела его судьба. То, что москвичи знали Таманцева в лицо, Андрея не удивило. Он слышал, что весной Таманцев ездил в Москву и показывал там свое искусство в стрельбе по-македонски* большой группе офицеров и генералов. Стрелял он так, что начальник Главного управления наградил его именным оружием -- присланным вслед пистолетом с дарственной гравировкой. Андрей заметил необычный, удрученно-усталый вид Таманцева и огорчился. А четверть часа спустя они сидели вместе в одном из кабинетов и задним числом писали рапорта о своих действиях за последние двенадцать суток -- начиная с осмотра леса под Столбцами. Как объяснил Таманцев, бумаги эти потребуются при проверке розыскной документации начальством из Москвы. Иначе у Эн Фэ и у самого генерала могут быть неприятности. Тут Андрей и узнал, что дело, которым они занимались и занимаются, еще вчера взято на контроль Ставкой, и понял причину небывалого оживления, царившего здесь, в отделе, и на аэродроме. Ему стало обидно, что никто, даже Алехин, не сказал ему об этом ни слова, -- единственным тому объяснением было, что он стажер, всего-навсего стажер... От Таманцева Андрей услышал, что по настоянию Главного управления сегодня проводится крупнейшая войсковая операция, но в этой "ненужной затее" их группа участвовать не будет. -- Она -- войсковая, пусть войска ею и занимаются. А мы -- контрразведка, -- с достоинством сказал Таманцев. -- Мы будем действовать параллельно. Настроен Таманцев был довольно мрачно. Он сразу сообщил Андрею, что у него неприятность: застрелился, немецкий агент. Этого бы не случилось, если бы не помешали прикомандированные. Но какой с них спрос? Никакого!.. Перефразируя известное высказывание Верховного Главнокомандующего, он заметил, что прикомандированные приходят и уходят, а розыскники остаются и отвечать в данном случае придется ему, Таманцеву, и хуже того -- Алехину и Полякову. Он объяснил также, что из засады на хуторе его сняли, чтобы группа была в сборе. Мол, по соображениям Эн Фэ, проклюнулась возможность сегодня или завтра покончить с "Неманом" и якобы подполковник и генерал заинтересованы в том, чтобы сделала это именно их группа. ---------------------------------------- * Стрельба по-македонски -- стрельба на ходу из двух пистолетов (или револьверов) по движущейся цели. --------------------------------------------------------------- Более всего Таманцев верил в оперативное мышление Эн Фэ и прямо сказал, что если подполковнику и генералу не помешают, то сегодня, в крайнем случае завтра, все будет "тики-так". Андрей ничего не мог понять. Если войсковая операция не нужна, то почему же из Москвы требуют ее проведения?.. И отчего, по какой причине Таманцев, и, видно, не только он, против нее? Кто и как может мешать ловить немецких шпионов? И почему Эн Фэ и генерал заинтересованы, чтобы с "Неманом" покончила именно их группа? Эти и другие вопросы занимали Андрея, но единственно, о чем он решился спросить: что они должны сегодня будут делать? Продолжая писать, Таманцев сказал, что, если ничего не изменится, им предстоит засада в лесу часов от трех дня и до семи вечера -- в наилучшее время для коротковолновой радиосвязи. Но выехать туда придется несколько раньше -- сразу после полудня. Андрей уже знал, что засадой называется скрытое расположение на местности или в помещении оперативного состава, производящего поимку вражеских агентов. Месяц назад Андрей и сам участвовал в таком мероприятии: он и Алехин, нещадно истязаемые блохами, трое суток просидели в жаркой вонючей стодоле бок о бок со свиньями и коровой, лишь ночью по нужде вылезая на свежий воздух. Причем просидели впустую -- никто не пришел, и у Андрея об этих сутках остались самые неважные воспоминания. Таманцев, мечтавший о сложных оперативных комбинациях, о функельшпиле "стратегического значения", тем не менее к засадам относился с любовью и уважением. -- Это самый результативный способ поимки в полевых условиях, -- говорил он. -- Если поднапрячь извилины и все хорошенько организовать, даже из такого примитива можно сделать конфетку! Первые рапорта он написал спокойно и довольно быстро, последний же, самый большой, о неудачной попытке задержания, вызвал у него настоящие переживания. Излагая происшедшее утром, он раздувал ноздри, дважды припомнив что-то неприятное, закрывал глаза и, наморщась, как от кислого, мотал головой, а потом, не выдержав, возбужденно вскричал: -- Ввек бы их не видеть! -- К-кого? -- Прикомандированных! Ему страшно хотелось спать, и, посматривая на пол в углу у окна, он заявил, что, как только разделается с этой писаниной, запрется здесь, в кабинете, и на два-три часа пусть розыск и "Неман" катятся ко всем чертям! А потом Андрей его разбудит. Закончив свои рапорта, Андрей отправился во взвод охраны и, улучив момент, вынес оттуда подушку. Не рискуя проходить с ней по коридору отдела, он передал ее в форточку Таманцеву -- тронутый такой заботой, тот даже улыбнулся. И, возвратясь в кабинет, Андрей решился задать вопрос, занимавший его в этот час: а что будет, если ни сегодня, ни завтра поймать разыскиваемых не удастся? -- Что?.. Москва шутить не станет... -- мрачно сказал Таманцев. -- Каждому поставят по клизме... На полведра скипидара с патефонными иголками, -- уточнил он. И после короткой паузы, словно утешая Андрея, добавил: -- Ты-то молодой... И меня, как рядового чистильщика, Москва наказывать не станет -- мы для них не фигуры!.. А уж Эн Фэ, Паше и генералу отмерят на всю катушку -- это как пить дать... За что?! -- вдруг возмущенно воскликнул он. Добытая Андреем подушка не пригодилась -- поспать Таманцеву в это утро не удалось. Что-то там изменилось, и вскоре он, Алехин и еще человек двадцать розыскников Управления контрразведки фронта на нескольких автомашинах поспешно выехали в район Шиловичского леса. Туда же в определенное место, южнее Каменки, Алехин велел прибыть к тринадцати ноль-ноль и Андрею с одним из офицеров комендатуры -- по указанию Полякова или Голубова. С момента отъезда Алехина и Таманцева Андрей находился в непрерывном ожидании. Подумав, что о нем просто забыли, и томясь своей бездеятельностью, он намеренно сунулся на глаза Полякову, выходившему из отдела, -- подполковник ответил на приветствие, но ничего ему не сказал. Полуторка вернулась часа через два; Хижняк нашел Андрея и позвал его обедать. Никаких распоряжений не поступало, и, подумав: когда еще придется поесть? -- Андрей отправился на кухню. После жирных густых щей повар, земляк Хижняка, навалил им полные, с верхом миски вареного мяса и пообещал еще на третье "какаву". Так плотно Андрей давненько не ел; впрочем, сегодня всех кормили без ограничений, как на убой; даже белый хлеб, нарезанный толстыми ломтями, без нормы лежал на столах. Андрей макал вилкой куски свинины в персонально для них выданное Хижняку блюдечко с горчицей, когда в комнату-столовую, где находилось еще десятка два человек, -- вбежал какой-то старший лейтенант и с порога закричал: -- Из группы капитана Алехина здесь кто есть? -- Я... -- с набитым ртом, покраснев, проговорил Андрей. -- М-мы... -- Что же вы здесь сидите?! -- возмутился старший лейтенант. -- Идемте, возьмете представителя комендатуры. И немедленно выезжайте! Когда они обогнули здание отдела, он показал Андрею высокого нарядного офицера, стоявшего к ним спиной невдалеке от крыльца, а сам, взволнованно-озабоченный, тут же исчез. В офицере Андрей узнал помощника военного коменданта города, молодого статного капитана с выразительными продолговатыми глазами на тонком красивом лице. Когда, впервые заехав здесь, в Лиде, в комендатуру, Андрей увидел капитана, то ему подумалось, что где-то когда-то он уже встречал этого человека. Но как ни силился Андрей, припомнить он не смог, а спросить не решился: даже со старшими по званию капитан разговаривал без выражения почтительности и, пожалуй, несколько надменно, а на Алехина и вообще не взглянул; он сидел за высоким барьером и, регистрируя командировочное предписание, не поднял глаз от бумаг. -- Вот гусь, а?.. -- ругался тогда Таманцев: ему капитан особенно не понравился. -- Его лбом башню тяжелого танка заклинить можно, а он здесь окопался! И вознесся -- никого не замечает! Пижон! Тыловая гусятина! Да я на него облокотился! Таманцев стоял в стороне у дверей, к барьеру не подходил и, конечно, не сказал Андрею, что во время предыдущего приезда в Лиду имел неприятное столкновение с капитаном: проходя по улице, не поприветствовал помощника коменданта, тот остановил его и публично отчитал... Торопливо прожевывая на ходу и сожалея в душе, что не удалось попить "какавы", Андрей подошел к капитану и, козырнув, проговорил: -- Т-товарищ к-капитан, в-вы из к-комендатуры?.. Идемте с-со м-мной... Хижняк, обежавший здание с другой стороны, уже успел сесть в машину и завести мотор. Став на подножку, Андрей шепотом официально сообщил ему, что к тринадцати ноль-ноль, то есть через сорок минут, им надлежит быть южнее Каменки -- Хижняк крепко выругался -- и приказал жать на всю железку. Возможно, надо было предложить помощнику коменданта сесть в кабину, но пока Андрей говорил с Хижняком, капитан, помедлив, залез в кузов и устроился там на ящике. Нарядно-осанистый, в отличной форменной фуражке с черным бархатным околышем, он, возвышаясь над бортами, явно бросался в глаза, и Андрей, помня указание Алехина --