же самое на рукаве гимнастерки Алехина. В молчании они пошли дальше, и капитан снова охотно погрузился в свои мысли, однако немного погодя Алехин опять заговорил. -- Как у нас с оружием? -- будто самого себя спросил он и, вытащив из кобуры пистолет, взвел курок и оттянул затвор, проверяя, есть ли патрон в патроннике; Блинов тотчас же проверил свой "ТТ". Но помощник коменданта, к кому, собственно, был обращен этот вопрос, шагал молча, будто не слыша. -- А у вас? -- осведомился у него Алехин. -- За меня можете не беспокоиться. -- А эта штука вам знакома? -- продолжал Алехин, достав небольшой вороненый "вальтер". Получив утвердительный ответ, он загнал патрон в патронник и, поставив пистолет на предохранитель, протянул его капитану: -- Прошу... возьмите в карман. -- Зачем? -- На всякий случай... Берите, берите! -- настаивал Алехин и, так как помощник коменданта лишь усмехнулся, сунул ему "вальтер" в правый карман брюк. -- Осторожность всегда оправданна... Знаете, разное бывает... -- Знаю! -- недовольно поморщился капитан и пригнулся, чтобы не задеть мокрую ветвь. -- Слышал все это десятки раз! В том числе и сегодня!.. -- Говорите тише, -- попросил Алехин. -- Что слышали? -- И про бдительность, и про осторожность, и что всякое бывает, и смотреть надо в оба!.. От всех этих поучений у меня уже мозоли в ушах! За кого вы меня принимаете?! -- Прошу вас -- потише. Помощник коменданта вытащил из кобуры свой "ТТ", взвел курок и оттянул затвор -- Алехин увидел патрон в патроннике. -- Бдительность, осторожность, осмотрительность!.. Мне твердят об этом как мальчишке! -- засовывая пистолет в кобуру, возмущенным полушепотом продолжал капитан. -- За кого вы меня принимаете?.. Я на фронте с сорок первого года!.. Поверьте, бывал в таких переделках, по сравнению с которыми ваша "операция" -- просто загородная прогулка. -- Что ж, возможно... -- Не возможно, а точно! -- Да я верю, верю, -- улыбнулся Алехин. -- Верить мало! Чтобы понимать, надо самому пережить!.. Вы на передовой-то когда-нибудь были? -- Приходилось... -- При штабе дивизии или полка?.. Знаю, как вам "приходилось"!.. Во втором эшелоне! А я три года на передке! И если бы не ранение... Поймите, я боевой офицер! -- взволнованно произнес капитан. -- В комендатуре я случайно и не задержусь!.. -- Говорите тише, -- снова попросил Алехин. -- Да вы что, психа из меня сделать хотите?! -- возмутился капитан. -- Здесь же нет ни живой души! И шум ветра все покрывает. И куда же тише -- я и так шепчу! -- Это вам кажется, -- улыбаясь, возразил Алехин. -- И насчет душ вы ошибаетесь. Мы только что прошли засаду, они предупреждены по радио и знают меня в лицо, иначе бы нас уже проверяли. Вы только не обижайтесь -- понимаете, это специфика... И вообще лес шума не любит... -- "Специфика"!.. Эх, людишки! -- со вздохом и презрительным сожалением вдруг вырвалось у капитана. -- Дурацкая-то ведь специфика! Ну посудите сами... Вы кого-то там разыскиваете. Как я понял, двух или трех, ну, допустим, четырех человек. И вот вы устраиваете засады... более того, собираетесь оцеплять весь лес, привлекаете к этому даже не сотни, а тысячи офицеров и бойцов. И это при острой нехватке людей в частях на передовой. И делается все это из-за двух, максимум четырех человек! Причем, как я понял, вы даже точно не знаете, появятся ли они здесь! -- Должны. Конечно, не факт, что они выйдут именно на нас. На путях их вероятного движения устроено несколько засад. -- Да, но к чему оцеплять весь огромный лес? Зачем столько людей?.. Почему такая чрезвычайность? -- Видите ли, это долго объяснять... -- чуть помедля, уклончиво заметил Алехин; он не мог, не имел права говорить кому бы то ни было, кроме офицеров контрразведки, что речь идет об агентах, действия которых представляют угрозу для предстоящей стратегической операции, и что дело взято на контроль Ставкой Верховного Главнокомандования. -- Ясно, от меня вы тоже секретите! -- с очевидной обидой быстро сказал капитан, и лицо его дрогнуло в презрительной усмешке. -- Нет, почему же... -- Как бы чего не вышло! Перестраховочка! Мне вы тоже не доверяете... А родной матери?.. К ней у вас тоже, наверно, одна бдительность! -- Ну вы и язва! -- рассмеялся Алехин; своей прямотой и задиристой откровенностью капитан ему определенно нравился. -- Какой есть! Но дело не в этом. Все эти предосторожности -- ваша, как вы говорите, "специфика"!.. Пуганая ворона куста боится! Вы этим живете и этим кормитесь! Но мне-то вы зачем мозги компостируете?.. Я в армии четвертый год и вашей "спецификой", поучениями о бдительности не то что сыт -- перекормлен! Однако ни одного шпиона даже во сне не видел!.. Дезертиры, паникеры, изменники встречались -- двоих сам расстреливал... Власовцев видел, полицаев, но шпиона -- ни одного! А вас, охотничков, -- как собак нерезаных!.. НКВД, НКГБ, контрразведка, прокуратура, трибуналы... И еще милиция!.. -- Говорите тише... -- Могу вообще молчать! Только вы мне мозги не компостируйте! Я приглашен, чтобы вы имели вид комендантского патруля, и то, что от меня требуется, сделаю! Но своей "спецификой" вы мне голову не дурите! Мы очень разные люди, и быть таким, как вы, я не желаю! Извините -- противно!.. Ну что вы все время смотрите, чего выискиваете? Вы что -- потеряли что-нибудь или змей боитесь? -- Не без этого, -- весело признался Алехин. -- И не только их... Лес кое-где минирован. А я еще жить хочу... И вы, наверно, тоже? Поджав губы, помощник коменданта промолчал. 74. НА ПОЛЯНЕ -- Вот мы и пришли, -- останавливаясь, сказал Алехин. -- Красиво, а? Перед ними открылась большая, окаймленная белоствольным березовым подростом, залитая солнцем поляна. Неторная травянистая дорога проходила, не петляя, прямо по ее середине. Крохотные, совсем юные дубочки несмело выглядывали из высокой лопушистой травы. Почти в центре поляны, справа от дороги, тремя островками тянулись поросли густого орешника. Впереди, примерно в двух километрах, по ту сторону широкой просеки, разделявшей массив на две части, находился участок леса, где Алехин наблюдал чистую супесь -- предполагалось, что там, в тайнике, и пряталась разыскиваемая рация. Этот квадрат леса четверо суток назад осматривал Таманцев. Он и порекомендовал поляну как место, весьма удобное для засады; Алехин, посмотрев сегодня, не мог с ним не согласиться. "До чего же хорошо!" -- подумал Андрей, оглядывая поляну, молодые, радостные березки и кустарник по краям. Лазая до того по лесу, он был настолько озабочен отысканием следов и улик, что сейчас, после замечания Алехина о красоте, может, в первый раз обратил внимание на окружавшую его природу. -- Подождите минутку, -- сказал Алехин и скрылся в кустах. И Андрей, наконец решившись, обратился к помощнику коменданта: -- П-простите, т-товарищ к-капитан, в-вы, с-с-случай-но, не из М-москвы? -- Из Москвы. А что? -- быстро взглянув на Блинова, осведомился капитан. -- В-вроде в-встречал в-вас г-где-то, -- обрадованно заулыбался Андрей. -- Н-наверно, в Москве. А в-вот г-где именно -- н-никак не п-припомню! --. Москва велика, -- холодно заметил капитан и, еще раз посмотрев на Блинова, с уверенностью заявил: -- Лично я вижу вас впервые! -- М-может, в-вы на к-кого п-похожи... -- смутясь, промолвил Андрей. -- Каждый человек на кого-нибудь похож, -- сухо и наставительно сообщил капитан и отвернулся. Андрей был обескуражен и в душе ругал себя. Так и надо! Не лезь к людям... Мало ли что тебе покажется... Не лезь! За кустами слышались негромкие голоса -- Алехин с кем-то разговаривал. Вскоре он появился на поляне, и Андрей посмотрел на него ожидательно, однако худощавое малоподвижное лицо Алехина, как и обычно, ничего не выражало. Став между деревьями на самом краю поляны, он предложил помощнику коменданта и Блинову следовать за ним и большими ровными шагами двинулся по дороге. -- Сто десять, точно... -- сказал он, останавливаясь, когда они поравнялись с гнилым пеньком напротив среднего островка орешника: он еще раз промерил расстояние. -- А сюда, -- он указал рукою вперед, -- сто сорок семь... Здесь мы их и встретим... Если, конечно, они пойдут в нашу сторону... -- А если не пойдут? -- поинтересовался помощник коменданта. -- И так может случиться... Тут, разумеется, нет никаких гарантий... Будем надеяться... Стой аккуратно, не приминай траву, чтобы не наследить, -- предупредил Алехин Блинова. Это замечание в равной степени относилось и к помощнику коменданта, но лишь погодя Алехин перевел на него взгляд. -- Во время проверки держимся уступом: один сбоку и позади другого... Вот, допустим, это вы, а это я... Или же наоборот. -- Алехин быстро переместился и оказался в метре за правым плечом капитана. -- При этом задний подстраховывает переднего... У вас... по комендантским порядкам тоже ведь так положено. Только в городе это обычно не соблюдается, а здесь -- необходимо... Одновременно нас будут подстраховывать из засады. -- Алехин показал на кусты орешника. -- Держитесь свободно и уверенно... В случае неподчинения проверяемых, напряженности или обострения требуется максимальная... боевая готовность, -- избежав слова "бдительность", сказал Алехин. -- При этом следует фиксировать "вальтер" в кармане. Но стрелять в случае необходимости -- только по конечностям!.. И еще непременное условие: ни в коем случае не закрывать проверяемых от засады! Понимаете?.. Может, у вас есть вопросы, что-нибудь не ясно? Пожалуйста... -- До которого часа мы здесь пробудем? -- Затрудняюсь сказать... сам не знаю, -- признался Алехин, рассматривая кусты орешника. -- А что? -- Мне до восьми часов надо непременно вернуться в город, -- помедля, заметил помощник коменданта. -- До восьми... Понятно... -- думая о чем-то другом, неопределенно протянул Алехин и попросил: -- Будьте любезны, постойте здесь минуту!.. Идем! -- велел он Блинову. Сделав изрядный крюк -- чтобы не наследить, -- Алехин показал Андрею его место в орешнике; шагах в десяти левее должен был располагаться Таманцев. И тут и там в листве уже имелись вытянутые по горизонтали смотровые щели; узкие, выщипанные по листику, с некоторым расширением в сторону дороги, они были совершенно незаметны. -- Точно по твоему росту, -- поднимаясь на цыпочки, сказал Алехин. -- Как видишь капитана? -- Н-нормально... От г-головы до б-бедер. -- Ноги держи на ширине плеч. И главное -- не напрягайся. Затем они с помощником коменданта вернулись к краю поляны, и Алехин, свернув в орешник, провел их на небольшую лужайку, отделенную от поляны кустарниковой порослью. На разостланной под березками плащ-палатке, похрапывая, мертвым сном спал Таманцев. В стороне на широком пне стояла радиостанция (Андрей уже немного разбирался в рациях и определил -- "Север"); возле нее сидел старшина с пышной кудрявой шевелюрой. Там же на плащ-палатке лежали туго набитый вещмешок, несколько фляжек и старая фуражка: судя по цвету околыша, старшина был пограничник -- из частей по охране тыла фронта. -- Это наша персональная радиосвязь, -- шутливо пояснил Алехин капитану. При виде парадно одетого, представительного помощника коменданта старшина-радист поднялся и, не снимая наушников, вытянулся перед ним. -- Садись... -- махнув рукой, сказал Алехин и, поворачиваясь к капитану, предложил: -- Давайте перекусим. Сейчас самое время подкрепиться. -- Благодарю вас. Не хочу, -- отказался капитан, хотя, легко позавтракав утром, больше ничего не ел; он не любил, а в данном случае особенно не желал одалживаться. -- Отчего же не хотите?.. Ведь вы не обедали... -- развязывая вещмешок, говорил Алехин. -- Продуктов вполне достаточно. Кстати, здесь паек на пять человек, то есть в том числе и на вас! -- Вы уже взяли меня к себе на довольствие?.. -- усмехнулся помощник коменданта. -- Потеха! Может, и в штаты свои уже зачислили? Спасибо, не хочу! То, что на него был получен какой-то паек, естественно, меняло дело, однако, сказав "нет", он в силу своего характера уже не мог принять предложение Алехина. Алехин выложил из вещмешка на плащ-палатку две буханки белого хлеба, несколько банок различных мясных консервов, кульки с печеньем и сахаром. Спустя минуту он и старшина с аппетитом ели. Андрей взял только печенье и опять с огорчением вспомнил о "какаве", попить которое ему не удалось. Помощник коменданта, отойдя в сторону и заложив руки за спину -- это была его излюбленная поза, -- расхаживал в тени берез, вдоль края лужайки. -- Товарищ капитан, -- сказал ему Алехин, -- неловко все-таки... неудобно получается. Не по-русски! Одни едят, а другие глядят. -- Почему же неудобно?.. Ведь вы мне предложили... А если я, извините, не желаю!.. -- Может, хотите пить? -- Алехин поднял одну из фляжек. -- Родниковая! Холодная и вкуса необыкновенного! Такой в городе не отведаете. -- Спасибо, -- отказался помощник коменданта. Поев, Алехин напился и с удовольствием вытянулся на плащ-палатке неподалеку от рации. Теперь, когда все, что от него зависело, было сделано и засада подготовлена, он почувствовал невероятную усталость, более того -- опустошенность, будто из него вытряхнули или выжали все силы. И тотчас мысли о дочери, о доме, о целом без малого десятилетии его довоенной жизни и труда, перечеркнутом дикой нелепостью с вывозкой на помол уникальной пшеницы, тяжкие мучительные мысли охватили его. "Да, лижет суставы и кусает сердце... Все это ужасно, но ты сейчас ничего не можешь поделать. И не надо об этом думать! -- уговаривал он себя. -- Забудь обо всем! Тебе нужны силы, и ты должен уснуть!.." За последние двое суток он спал всего несколько часов и теперь болезненно ощущал это. Но прежде чем уснуть... -- Товарищ капитан, -- сказал он помощнику коменданта, -- в ногах правды нет. Кто знает, сколько здесь еще придется пробыть... Прошу, -- он указал на плащ-палатку, -- устраивайтесь со мной... Или, если не хотите, садитесь... Андрей, позаботься о капитане. Застели пень газетой. Он понимал состояние Блинова и, зная, что того обязательно надо чем-либо занять, предложил: -- Если не будешь отдыхать, пройди на свое место В засаде и обживи его, потренируйся. Только осторожно -- траву не мни и не наследи! Разъяснив затем старшине, при каких сообщениях его следует немедленно разбудить, он по методе Таманцева расслабил мышцы и усилием воли заставил себя отключиться. Это не без труда удалось, и он уже погружался в сон, но тут же судорожно приподнялся, услыхав внятный голос старшины: -- Товарищ капитан!.. Товарищ капитан... Первый передает: одна тысяча семьсот... Первый повторяет для всех: одна тысяча семьсот... "Первым" по кодовому расписанию был штаб оперативной группы, и это сообщение означало, что войсковая операция начнется сегодня в семнадцать ноль-ноль. А какой-нибудь час спустя цепи прочесывания будут здесь, на поляне, и твоя засада станет ненужной. Впрочем, она, как и остальные восемь засад, может стать бесполезной и раньше: в тот момент, когда подразделения окружат лес... Значит, генералу и Полякову не удалось добиться отсрочки операции на сутки. Кавказский человек, заместитель Наркома оказался прав. Москвичи почти всегда оказываются правы -- они в курсе обстоятельств, неизвестных на местах... С каким темпераментом он кричал: "Не будет у вас завтрашнего дня, не будет!" "Невесело... Не то слово -- хуже не придумаешь!.. Но все, что от тебя зависело, ты сделал и можешь... ты должен уснуть!.. Расслабься и усни, -- мысленно убеждал себя Алехин. -- Тебе хочется спать, ты уже чувствуешь тяжесть в веках, забудь обо всем, расслабься и спи. Ты должен... ты обязан уснуть..." 75. ПОМОЩНИК КОМЕНДАНТА С каждым часом у него все больше портилось настроение, и хотя он пытался относиться к происходящему спокойно, по-философски, ничего не получалось -- скрытое раздражение постепенно нарастало. Он то ходил, то присаживался на пенек, накрытый газетой, и никак не мог удержаться: курил одну за другой папиросы (подаренный отцом еще в июле "Казбек"), которые так хотелось приберечь, оставить на вечер, хотя бы десяток -- для представительности. Новенькие, прекрасные, каких у него еще никогда не было, сапоги намокли от травы и затяжелели, он с тоской представлял, как они задубеют, когда высохнут, и соображал, чем их намазать, чтобы этого избежать. Старший из особистов, капитан Алехин, крепко спал, подложив под голову вещмешок с продуктами. В стороне от него на другой плащ-палатке под березками по-прежнему похрапывал некий старший лейтенант в грязной, с огромными заплатами гимнастерке. (Помощник коменданта не разглядывал его лицо и не подозревал, что это тот самый офицер, который, не поприветствовав его в городе и будучи остановлен, прикидывался дурачком.) Старшина сидел с наушниками у рации и от нечего делать читал какую-то порядком замусоленную книгу со схемами на вклейках -- очевидно, по радиотехнике. И наконец, лейтенант-заика, перетянув, как и Алехин, кобуру на живот, молча и сосредоточенно вышагивал по лужайке. Сколько так могло продолжаться? Чем больше помощник коменданта размышлял над происходящим, тем более нелепым все это ему представлялось. Из-за каких-то трех или четырех человек взбулгачили даже не сотни, а тысячи военнослужащих. Привыкший за войну к совсем иному соотношению сил, он никак не мог с этим примириться. Ему вспомнились бои двухлетней давности -- летом сорок второго, в районе Котельниково, под Сталинградом. Его рота -- девятнадцать человек! -- обороняла колодец. Обыкновенный колодец. Там, в степи, колодцы -- редкость, и за источники воды шла ожесточенная, смертельная борьба. Выжженная солнцем трава... Зной... Пыль... Духота... Чтобы заставить его отойти и захватить колодец, немцы подожгли степь... Огонь, клубы густого едкого дыма надвигались на боевые позиции роты с трех сторон. И за этой завесой наступали немцы: пехотный батальон -- полного состава! А в роте было девятнадцать человек, два станкача и пэтээр... Зажечь степь навстречу и не пытались: дул западный ветер -- и дым и огонь несло на расположение роты. Немцы непрерывно били из минометов и дивизионных пушек. Град осколков вместе с искрами засыпал окопы. Дым был такой едкий, что пришлось надеть противогазы... Резина дымилась! Глаза у бойцов краснели и опухали... Кожа багровела и вздувалась волдырями... Четверо ослепло... Обмундирование дымилось и загоралось, но люди держались!.. Держались не час и не два, а более суток! На рассвете второго дня немцы пустили танки. Три удалось подбить, но четвертый прорвался к запасному окопу, где помещались тяжелораненые, ослепшие. Они и подорвали его. Его и себя... Видел ли когда-нибудь этот Алехин, как умирающие слепые бойцы бросаются с гранатами на рев мотора под танк?! В то утро капитан (тогда он был лейтенантом) потерял еще шестерых, но с остатками роты удерживал колодец. Вместе с ним -- дважды раненным -- в строю оставалось всего трое, когда пришел приказ отступить. И только тогда, взорвав колодец связкой противотанковых гранат, они отошли. И никто не поучал его, как школьника! И никто не вымогал у него бдительность!.. А столь памятный бой за развилку шоссейных дорог?.. И сколько было еще таких боев... Жестоких! Смертельных! Неимоверно тяжелых! Когда противник превосходил в пять, в десять, в пятнадцать раз!.. Воюют не числом, а умением! Это правило вся армия исповедует с самого начала войны. Армия, но не особисты. Для них не жалеют ни средств, ни сил. И это при катастрофическом некомплекте личного состава в частях фронта. Оторвали от выполнения своих прямых обязанностей тысячи людей, причем все экстренно, с заклинаниями о бдительности, секретности и особой важности. И что дальше -- для чего это делалось?.. Неужели для того, чтобы вот так забраться в лес, нажраться до отвала и отрабатывать "взаимодействие щеки с подушкой", точнее -- за неимением подушки -- с вещевым мешком. Перекур с дремотой на четыреста минут! Помощнику коменданта вспомнился старый язвительный армейский анекдот: "Чем отличаются особисты от медведя?.. А тем, что медведь спит только зиму, а особисты -- круглый год..." При всей сдержанности и внешнем спокойствии капитана, буханки белого хлеба подействовали на него, как красная тряпка на быка. Он с трудом справился со своим возмущением. Белый хлеб и другие деликатесные по военному времени продукты, которые были положены и выдавались строго по норме, кроме летного состава ВВС, только раненым в госпиталях -- он и сам получал и хорошо помнил эти тщательно вывешенные порции, -- особисты потребляли до отвала -- кто сколько хотел. Лишь из одного вещмешка вытащили две большие буханки и резали толстыми ломтями, хотя находились в полном здоровье и к авиации никакого отношения не имели. По какому праву?! Он знал точно: особисты довольствуются по тем же нормам, что и другие офицеры Действующей армии, исключая летный состав. Впрочем, для них законы не писаны, что хотят, то и делают. И все молчат -- побаиваются. Но лично он никогда их не боялся и не боится. Чтобы Алехин это понял, он и говорил ему, не стесняясь, то, что думал, -- без обиняков, зная, между прочим, что подобная манера разговора действует сдерживающе даже на людей от природы наглых. Как ни странно, беззлобная реакция Алехина на его колкие высказывания и простоватая мягкая покладистость настораживали помощника коменданта. В его представлении особист без какого-либо заднего умысла не мог быть так приветлив и доброжелателен. Остальные ему тоже не понравились. И этот мальчишка-лейтенант, который привязался: "Товарищ капитан, вы не из Москвы?.. Вы на кого-то похожи!.." Щенок, пытающийся заставить себя бояться. Жалкая попытка запугать!.. Не на того напали! И этот старшина, торопливо и шумно сожравший полбуханки белого хлеба и целую банку нежнейших консервированных сосисок. Такую же точно банку ему прислал с оказией в госпиталь отец, и он роздал по сосиске всей палате. Но его отец был начальник политотдела гвардейского корпуса, без малого генерал, участник революции, гражданской и Отечественной войн, прослуживший в Красной Армии четверть века. А какие заслуги могли быть у этих людей?.. Спавший же без просыпу под березками старший лейтенант за один свой внешний вид заслуживал строгой гауптвахты. Такую безобразную гимнастерку мог бы надеть -- на земляные работы! -- боец саперного батальона, но никак не строевой офицер. Армейский и не надел бы -- не посмел, а особисту дозволено... "Да что тебе с ними, детей крестить?" -- в который уж раз говорил самому себе помощник коменданта и старался настроиться на иной лад и думать о чем-либо другом, более приятном. День медленно подвигался к вечеру, и ему оставалось только одно: терпеливо ждать, когда все это кончится. Было без пяти минут четыре. Через час старик отправится за букетом цветов; в том, что он выполнит поручение и сделает все самым добросовестным образом, помощник коменданта не сомневался. С детства брезгливый, капитан не терпел в людях неопрятности, и этот старый еврей с вечной каплей под носом, естественно, не мог быть ему симпатичен. Однако он уважал талант и мастерство в любой деятельности человека, в любом проявлении, а старик, несомненно, был Мастером. И думал помощник коменданта о нем с чувством почтения и признательности за отличную работу. Жалость к этому одинокому, обездоленному войной старику снова посетила его, когда справа, оттуда, где находилась рация, послышался негромкий взволнованный голос старшины-радиста. 76. "ПО МЕСТАМ!" -- Товарищ капитан, товарищ капитан... -- Старшина-радист тряс Алехина за плечо. -- "Девятка" передает: трое в военной форме пересекли просеку левее их. Движутся по дороге в нашем направлении... С двумя вещмешками!.. Оружие в кобурах!.. -- Разбуди его! -- живо поднимаясь и указывая глазами на Таманцева, велел Блинову Алехин. Андрей с силой растолкал Таманцева, тот сел на-плащ-палатке, увидел перед собой парадно одетого помощника коменданта и даже глазами заморгал -- уж не сон ли это? -- Мамочка моя родная! -- хрипловатым спросонок голосом воскликнул он, оглядывая капитана. -- Явление Христа народу! -- Ты что, мозги отоспал?! -- негромко, но до враждебного резко одернул его Алехин. -- Культурное обращение с младшим по званию, нечего сказать! -- делая вид, что обиделся, проговорил Таманцев; от сна у него поправилось настроение, и ему до чертиков хотелось подурачиться, поблажить. -- А если действительно отоспал?.. Нежности в вас нет, -- потягиваясь, с укоризной заметил он. -- Некачественно вы ко мне относитесь! Алехин, проворно ополоснув лицо водой из фляжки, достал носовой платок. -- Умойся! -- приказал он. -- Живо! Минут через пятнадцать они могут быть здесь! Это подействовало -- Таманцев подскочил, будто его подбросили, и сейчас же спросил: -- Сколько их? -- Трое... В военной форме... Идут со стороны Каменки... С двумя вещмешками... Оружие в кобурах... -- С вещмешками. -- Таманцев не скрывал свою радость. -- Я влюблен!.. Малыш, полей мне! В темпе!.. -- велел он Блинову и заметил: -- Вообще-то, если есть пятнадцать минут, и пожрать бы не мешало! -- Пойди сюда! Алехин отвел Таманцева в сторону и тихо сказал: -- Сейчас нет времени, а потом я тебе прочищу мозги! Пора уже повзрослеть!.. В семнадцать ноль-ноль начнется войсковая операция... -- Значит, все-таки дожали! -- Таманцев взглянул на часы и от возмущения сплюнул. -- Вот гадство!.. Уж если не считаются с Эн Фэ и генералом... -- он развел руками, -- Москва бьет с носка и слезам не верит!.. Этих-то трех до прочесывания мы вполне успеем прокачать. -- Я тоже так думаю. Если только они не свернут на развилке влево, а пойдут по этой дороге... -- Одернув гимнастерку, Алехин обернулся в сторону, где стояли помощник коменданта и Блинов, и, перетягивая повыше нарукавную повязку, распорядился: -- Всем проверить оружие и оправить обмундирование! Если есть вопросы -- давайте! Помощник коменданта оглядел свой костюм, поправил по примеру Алехина повязку и подтянул голенища своих новеньких сапог. -- Товарищ капитан, -- подходя к нему, сказал Алехин, -- вы свои обязанности помните? -- Да, еще не забыл. -- Напоминаю последовательность проверки: сначала основные документы, затем -- второстепенные, а потом вещевые мешки!.. Если мне придется сочинять -- значит, это необходимость! В любом случае вы должны поддерживать все мои действия и требования, а я, в свою очередь, ваши! Держитесь спокойно, уверенно и активно! В случае чего -- стрелять только по конечностям! Даже если вас будут убивать -- стрелять только по конечностям! Вопросы ко мне есть? -- Нет. Выждав еще малость, пока Таманцев, успевший умыться и утереть лицо рукавом гимнастерки, достал из вещмешка и надел на поясной ремень кобуру со вторым наганом, Алехин скомандовал: -- Идемте! Они направились к поляне, и Блинов уже вошел в кустарник, когда сзади неожиданно послышался голос старшины: -- Товарищ капитан, Первый передает: всему личному составу немедленно вернуться в расположение части. Это означало: всем немедленно покинуть лес. Алехин обернулся к рации и смотрел, не понимая; другие тоже остановились. -- Они что, чокнулись?! -- возмущенно воскликнул Таманцев. -- Они соображают?! Лично я никуда не пойду! -- Даже если прикажу я, а не Первый, не только пойдешь -- побежишь! -- заверил Алехин. -- Так рванешь -- "виллис" обгонишь!.. Выходите на поляну! -- приказал он. -- Я-то, допустим, побегу, -- не трогаясь с места, продолжал Таманцев. -- А лично вас такой вариант устраивает?.. Это же чистая перестраховка!.. Они что, о наших шкурах заботятся?.. А когда мы неделями лазим по лесам, в одиночку, среди банд?.. Ничем не рисковать -- ничего не иметь!.. Да что нам поделается?.. Выйдут на нас с прочесыванием -- мы что, перестрелку устроим?.. Лапы кверху -- и вся любовь!.. В крайнем случае кого-нибудь поцарапают: они ведь тоже знают -- стрелять только по конечностям!.. Да засада с живцом в тысячу раз опасней! А ничем не рисковать -- ничего не иметь! -- повторил Таманцев; он быстро обернулся и, убедясь, что помощника коменданта и Блинова уже нет рядом, возбужденно зашептал: -- Паша, мы не должны отсюда уходить! Я категорически против! Я не мальчик, не стажер, у меня за розыск пять боевых орденов, и я требую, чтобы с моим мнением считались! Сообщи генералу! Немедленно! Я тебя прошу, требую категорически! Можешь валить на меня как на мертвого! Я за все отвечаю! Ты пойми... Ты ситуацию прокачал? Неужели ты не понимаешь?.. Мы что, этих трех оставим одних на прочесывание?.. А если они -- "Неман"?.. Ты возможные последствия представляешь?! Их же не сумеют взять теплыми! А момент истины? Не о шкуре -- о деле надо думать! -- Все?.. Выходи на поляну! -- тоном, не терпящим возражения, скомандовал Алехин. -- Сейчас же! Что там могло произойти?.. Или до Егорова не дошло сообщение "девятки" о троих неизвестных, или... Алехин бегом вернулся к рации и, жестом предложив старшине освободить одно ухо от наушника, приказал: -- Срочно передайте Первому: вас не понял, прошу повторить. Старшина, вскинув в знак внимания палец, слушал и записывал то, что ему в эти секунды передавали. Потом он поднял лицо к Алехину и сказал: -- Первый повторил для всех: "Немедленно вернуться в расположение части. Выполнять". "Выполнять!" -- это, несомненно, исходило от Егорова. Алехин лихорадочно пытался угадать, домыслить соображения генерала. Что там могло произойти?.. Неужели это вызвано только опасениями, что во время операции могут иметь место нежелательные огневые контакты между цепью прочесывания и оперативными группами? "Девятку" возглавлял Кандыба -- опытный розыскник, он знал в лицо всех своих, кто находился сейчас в лесу, и никак не мог напутать. Значит, или его сообщение о троих неизвестных не дошло до Егорова -- по какой-либо причине могли и не принять, -- или... Занимало Алехина еще одно обстоятельство: наблюдение за подходами к массиву по всему периметру было установлено в 7.10. За утро и первую половину дня посты слежения сообщили о подростках, вошедших в лес с лукошками со стороны Каменки, о двух заросших, бородатых немцах-окруженцах, которые покинули массив, двигаясь в западном направлении (чтобы избежать возможного шума, Поляков распорядился их не трогать, пока они не удалятся на несколько километров), и наконец о сержанте -- водителе грузовика: оставив машину на обочине шоссе, он вместе с какой-то женщиной побывал на опушке. Однако никаких сведений об этих троих в военной форме с утра не поступало. Следовательно, они появились в лесу раньше -- на рассвете, ночью или еще вчера, что, впрочем, маловероятно. Через минуты они могли оказаться и здесь, на поляне, -- если только, миновав просеку, не свернут по тропе влево, -- так что времени для каких-либо выяснений по радио уже не имелось. Проще всего было выполнить приказ о выходе из леса, но Алехин, уверенный, что получилась какая-то накладка, решил остаться. Основным доводом для такого решения было убеждение, что Егорову неизвестно о троих, двигавшихся от просеки к поляне. -- Напоминаю: если услышишь выстрелы или просто шум, выскакиваешь с автоматом вот здесь... и блокируешь выход с поляны! -- велел Алехин старшине. -- Предупреждаю категорически -- стрелять только по конечностям! В следующее мгновение Алехин уже бежал к поляне. -- Последнее распоряжение нас не касается, -- сообщил он, появляясь из кустов перед Таманцевым, Блиновым и стоявшим чуть в стороне помощником коменданта. -- Все мои указания остаются в силе! Встретим их здесь, если, конечно, они пойдут в нашу сторону. Во время проверки с первой и до последней минуты требую от всех максимального внимания и осторожности! По местам!.. 77. ОПЕРАТИВНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ШИФРОТЕЛЕГРАММА Егорову "Воздух!!! Сообщаю: на Ваш No 47841 Ставка ВТК ответила отказом. Войсковая операция в районе Шиловичского массива должна быть осуществлена сегодня до наступления сумерек. Последний срок ее начала -- 17.00. Это время сообщено нами в Ставку ВГКкак самое позднее, и любая дальнейшая отсрочка будет расцениваться как невыполнение боевого приказа особой важности со всеми вытекающими отсюда последствиями. Довожу до Вашего сведения, что все подразделения войск по охране тыла других фронтов по завершении операции необходимо немедленно высвободить, и не позднее 23.00 они должны убыть к местам своей постоянной дислокации. Считаю своей обязанностью еще раз со всей ответственностью предупредить, что если дело "Неман" в ближайшие четырнадцать часов не удастся реализовать поимкой разыскиваемых и захватом рации. Вы и подполковник Поляков будете отстранены от занимаемых должностей и преданы суду специального трибунала. Колыбанов". ШИФРОТЕЛЕГРАММА "Срочно! Лукину Задержанных вами по недоразумению подполковника Еременко и капитана Бодрова немедленно освободите. Как установлено проверкой, бланки командировочных предписаний старого образца, не содержащие условного секретного знака, в воинской части 06381 не были своевременно изъяты из обращения по халатности одного из офицеров штаба. Поляков". ЗАПИСКА ПО "ВЧ" "Срочно! Егорову В представленных Вами донесениях до сих пор не подтверждено прибытие 27 офицеров Управления контрразведки Карельского фронта, вылетевших к Вам из Петрозаводска сегодня в 4 часа утра для участия в розыскных мероприятиях по делу "Неман". Проверьте и немедленно доложите. Колыбанов". ЗАПИСКА ПО "ВЧ" "Весьма срочно! Колыбанову Ha No....: от 19.08.44 г. Арест или задержание находящихся под нашим наблюдением Чеслава и Винцента Комарницких представляются нам пока преждевременными, нецелесообразными. Поляков". ШИФРОТЕЛЕГРАММА "Чрезвычайно срочно! Москва, Колыбанову Проводимые нами в районе Шиловичского лесного массива оперативно-розыскные мероприятия по состоянию на 16.00 результатов не дали. В 16.03 автомашины с подразделениями, предназначенными для войсковой операции, двенадцатью автоколоннами начали движение из выжидательных районов с расчетом выхода на "карусель" в 16.50. Во избежание возможных нежелательных огневых контактов между своими всем находящимся в засадах на территории массива оперативным группам в 16.05 передана команда немедленно покинуть лес. Егоров". 78. ПРОВЕРКА ДОКУМЕНТОВ Прошло не десять, а, наверное, больше минут, но на поляне никто не появлялся. Таманцев и Блинов, обратясь в слух, молча и терпеливо стояли на своих местах в кустарнике шагах в семи друг от друга. Солнце было еще над лесом, светило жаром, и душистый воздух, вдосталь насыщенный пахучими испарениями, заметным маревом струился от продожденной земли. Ветер несколько стих, в траве неумолчно стрекотали кузнечики; и снова высоко в поднебесье, точно прощаясь, курлыкали журавли. Но никаких звуков приближения людей, как ни напрягались, Таманцев и Блинов уловить не могли. "Неужто пустышку тянем?.." -- с тоской подумал Андрей и в ту же минуту увидел, как Таманцев предостерегающе вскинул руку; спустя секунды Андрей и сам различил вдалеке еле слышные, тихие голоса. Таманцев, взглянув на часы -- для рапорта, -- расслабленно потряс руками, что означало: "Сбрось напряжение" -- и взялся за кобуру. Они оба достали оружие: Андрей -- "ТТ", а Таманцев -- безотказный в работе наган, который он в такого рода случаях предпочитал всем другим системам. Кстати, он почти никогда не говорил "достал оружие" или "выхватил пистолет", а обычно -- "обнажил ствол". Кобуру со вторым наганом он перетянул с левого бедра на живот и расстегнул. Андрей беззвучно отвел курок своего "ТТ" с предохранительного на боевой взвод и замер в ожидании. Негромкие голоса приближались. Ни Таманцев, ни Блинов, спрятанные в кустах, не могли никого видеть, но Алехин, метрах в девяноста от них, укрывшись за деревьями, уже рассматривал троих в военной форме, вышедших из леса по другую сторону поляны, и внимательно считал их шаги. Выждав, сколько требовалось, он с помощником коменданта появился на дороге; завидев их, трое, шедшие навстречу, умолкли; пять человек сближались, с интересом разглядывая друг друга. Они встретились, как и рассчитал весьма точно Алехин, у гнилого пенька, прямо напротив кустов, за которыми притаились Блинов и Таманцев, поздоровались, и помощник коменданта, задержав руку у козырька, предложил: -- Товарищи офицеры, попрошу предъявить документы! Комендантский патруль. -- Ваш мандат на право проверки, -- попросил один из троих, бритоголовый, с погонами капитана, так спокойно, будто ему заранее было известно, что здесь, в лесу, у него должны проверить документы и что это малоприятная и пустая, но неизбежная формальность. -- Кто вы такой? Слева от него, ближе к засаде, стоял высокий, крепкого сложения старший лейтенант лет тридцати или чуть побольше, а справа -- молодой лейтенант, тоже плотный и широкий в плечах. На всех троих было обычное летнее офицерское обмундирование (у лейтенанта поновее), пилотки и полевые пехотные погоны без эмблем. На гимнастерке у капитана над левым карманом виднелась колодка с орденскими ленточками, а над правым -- желтая и красная нашивки за ранения. Помощник коменданта достал из кармана кителя листок удостоверения, развернул его и, протягивая левой рукой бритоголовому капитану, еще раз легко прикоснувшись пальцами к фуражке, представился: -- Помощник военного коменданта сто тридцать второй этапно-заградительной комендатуры капитан Аникушин... "Аникушин?.. Аникушин!.. Это же Валькин брат!" -- только теперь сообразил Андрей и сразу вспомнил, где он прежде видел капитана. Как-то весной, незадолго до войны, одноклассник и приятель Андрея Валька Аникушин, показав на статного юношу, прогуливавшегося с девушкой по Тверскому бульвару, похвастал: "Мой брат! Консерваторию кончает! Второй Шаляпин! Беш-шен-ный талант!.." Валька имел слабость приврать, и Андрей не очень-то поверил, но все же ему захотелось получше разглядеть "бешено талантливого" якобы человека, и он с Валькой пошел следом за Аникушиным-старшим, однако тот, случайно обернувшись, заметил ребят и, должно быть, заподозрив подвох, так внушительно показал им за спиной девушки кулак, что приятели сразу отстали. Потом у себя дома как бы в подтверждение своих слов Валька достал шкатулку и выложил перед Андреем вырезанные из газет заметки, где такие знаменитые артисты, как Нежданова и Козловский, высказываясь о наиболее талантливых певцах, студентах консерватории, самые похвальные слова говорили об Аникушине-старшем. Нежданова, например, называла его "надеждой русского вокала" -- значение последнего слова Андрей тогда не знал и потому запомнил это выражение буква в букву. Андрею вспомнился заводной неугомонный Валька, сгоревший год назад в танке под Орлом, и в этот миг помощник коменданта нечаянно для себя приобрел немалую долю симпатий, которые