!!! Телефункен! -- точно сквозь сон услышал Андрей торжествующие возгласы и, уже поднимаясь, увидел в руках у Таманцева вытащенный из вещмешка, поблескивающий никелем и эбонитом радиопередатчик. -- Посмотри поясницу... -- говорил Алехин, морщась от крика Таманцева. -- Посмотри поясницу у капитана... Поставив рацию на вещмешок, Таманцев взрезал ножом брюки на спине у бритоголового, отвернул края в стороны и, взглянув, сообщил: -- На пояснице... вправо от позвоночника два круглых шрамика... Вроде как от фурункулов. -- Женя, это Мищенко... -- сказал Алехин. -- Запомните, это Мищенко... Таманцева трудно было чем-либо удивить, но какие-то секунды он смотрел, лихорадочно осмысливая, и не верил. Вспомнив ориентировки и особые приметы, он живо перевернул "капитана" на спину, с силой разжал ему челюсти, заглянул в глубину рта, увидел на верхней короткий металлический мостик, потрогал зачем-то его пальцем и, вытирая руку о голенище своего сапога, подтвердил: -- Мищенко... Малыш свалил Мищенко! Фантастика! Стажер-несмышленыш свалил легендарного Мищенко, который за двадцать лет более пятидесяти раз перебрасывался на советскую территорию, которого два десятилетия ловили на Дальнем Востоке и западных границах, ловили на всех фронтах, но даже во время чрезвычайного розыска не смогли поймать. Свалил одним выстрелом, разумеется, ничуть того не желая. И теперь страшно переживает. Хотя ему ничего не будет -- да Эн Фэ пальцем его тронуть никому не даст! И не потому, что он стажер. И не потому, что генерал сказал -- взять живым хоть одного, а взяли двоих. Просто особый случай. Формально это даже его долг. Убить объявленного вне закона -- право и обязанность каждого советского человека. Можно было бы его ободрить, пояснить, но ничего, пусть немного помучается. Пусть прочувствует, что лепить надо теплыми, а убить -- любой дурак в состоянии. Это тебе не на передовой и не в сорок первом году! А Паша -- мозга! Гений! Спустя год... за какой-то десяток минут прокачать Мищенко -- невероятно! -- Чего нам запоминать? Сами доложите! -- вытаскивая индивидуальный пакет, недовольно крикнул Алехину Таманцев; ему не понравилось, буквально резануло уши: "Запомните -- это Мищенко". Паша что -- собрался умирать?.. -- Я вас перевяжу! -- настойчиво предложил он. -- Нет! -- решительно отказался Алехин и полушепотом добавил: -- Сначала... Таманцев спрятал пакет, внутренне настраиваясь бутафорить, опустил голову, расслабленно-спокойный подошел к Аникушину, посмотрел и, словно только теперь обнаружив, что тот мертв, в сильнейшем волнении, как бы еще не веря, вскричал: -- Васька?!! Ваську убили?!! Он повернулся к лежащим на траве агентам, кинул лихорадочный взгляд на одного, затем на другого и, как бы все вдруг поняв, с лицом, искаженным отчаянием и яростью, уставил палец на "лейтенанта". -- Ты!!! Ты его убил!.. -- Нет!.. Я не убивал! Не убивал! Это не я! -- энергично запротестовал "лейтенант". -- Ты!!! Он убил Ваську! Он убил моего лучшего друга!!! -- оглядываясь и как бы призывая в свидетели Блинова, старшину и Алехина, истерично закричал Таманцев и в совершенном отчаянии замотал головой: -- Я жить не буду!!! -- Обеими руками он ухватил ворот своей расстегнутой наверху гимнастерки и, рванув, разодрал ее до пояса, обнажив широкую крепкую грудь, сплошь расписанную синими разводами морской татуировки. -- Паскуда! Я прикончу его как падаль!!! И с лихорадочной поспешностью зашарил вокруг по траве глазами, отыскивая наган, умышленно выроненный им перед тем себе под ноги. -- Нет!.. Клянусь, это не я! -- Не смей его трогать! -- подыгрывая, строго сказал Алехин. -- Он убил Ваську!!! -- рыдающим голосом вопил Таманцев, подняв из травы и держа в руке наган. -- Я прикончу его как падаль!!! Аникушина звали Игорем, а не Васькой, и убил его не "лейтенант", но это не имело сейчас никакого значения. Андрей уже сообразил, что начался заключительный аккорд, так называемое "экстренное потрошение", жестокая, но в данных обстоятельствах совершенно неизбежная игра, потребная для того, чтобы тотчас -- немедленно! -- получить от кого-либо из захваченных -- предположительно самого слабого по волевым качествам -- совершенно необходимые сейчас сведения. Аникушин во время засады повел себя непонятным образом и очень крепко помешал, теперь же, мертвый, он должен был помогать: для пользы дела обыгрывалась его гибель. Андрей, однажды уже принимавший участие в подобной игре, бросился сзади на Таманцева, обхватил его мускулистое горло левой рукой, а правой -- вцепился в его руку с револьвером, хорошо помня, что недопустима и малейшая фальшь, все должно быть естественно, и бороться надо без дураков -- в полную силу. Прошлый раз ему помогал в этом Алехин, но сейчас капитан с залитым кровью лицом бессильно сидел на траве и рассчитывать на его поддержку не приходилось. -- Не смей его трогать! -- все же восклицал он требовательно, изображая реакцию на возгласы Таманцева. -- Слышишь, не смей! -- Держите его! Он контуженый! -- крикнул Андрей старшине, и тот, поспешив на помощь, вцепился в Таманцева слева. -- Пустите!!! -- с искаженным яростью и отчаянием лицом рвался к "лейтенанту" Таманцев. -- Он убил моего лучшего друга!!! Он убил Ваську!!! Я прикончу его как падаль!!! При этом у Таманцева судорожно подергивалась голова, и рыдал он самыми настоящими слезами, что еще в прошлый раз удивило Андрея. В то же время он не забывал толкать Андрея в коленку -- мол, давай, работай! "Лейтенант", лежа на боку со связанными за спиной руками, инстинктивно старался отползти, отталкиваясь судорожными движениями ног; разрезанные брюки и трусы при этом сползли до колен, обнажив белые мускулистые ляжки. -- Я не убивал!!! -- в сильнейшем страхе кричал он. -- Клянусь -- не убивал! Это не я!!! В это мгновение Таманцев с бешеным криком: "Он убил Ваську!!!" -- внезапным рывком отбросил в сторону старшину и с Андреем, повисшим у него на спине и намеренно выпустившим руку Таманцева с наганом, подскочил к "лейтенанту" и трижды выстрелил в него, точнее над самой его головой. В следующую секунду он сунул ствол нагана под ноздри "лейтенанту" и рассчитанным движением раскровенил ему верхнюю губу, преследуя при этом двойную цель: чтобы тот, оглушенный, вдохнул в себя пороховую гарь и ощутил кровь. -- Не смей, мерзавец! -- подыгрывая, кричал Алехин. -- Псих ненормальный! Держите его! -- Я не убивал!!! Пощадите!!! -- в ужасе рыдал "лейтенант". -- Я никого не убивал!!! Спасите!!! Это не я!!! Андрею и старшине удалось оттащить Таманцева на несколько шагов, однако, волоча их обоих за собой, Таманцев тут же снова ринулся к "лейтенанту". -- Не ты?! А кто?! Кто же его убил?! Может, ты еще скажешь, что вообще в нас не стрелял?! -- яростно орал Таманцев, прикидывая и определяя, что лежащий перед ним уже доведен до потребного состояния и надо брать быка за рога. -- Ты еще смеешь врать?! Ты еще Смеешь обманывать советскую власть?! Может, ты и позывные уже забыл?! Андрей теперь с силой удерживал левой рукой не Таманцева, а старшину, вошедшего от борьбы в раж, страдавшего от боли -- в момент броска ему вывихнули плечо -- и ничего не понимавшего. -- Если хочешь жить -- позывные вашего передатчика?! -- указывая револьвером на рацию, вынутую из вещмешка, властно потребовал Таманцев и снова уткнул ствол нагана в изуродованное ужасом лицо "лейтенанта". -- Позывные твоего передатчика?! Быстро!!! -- Я... Я скажу!!! Все скажу!.. -- рыдающим голосом торопливо повторял "лейтенант". -- Эс-Тэ-И... Эс-Тэ-И... -- Как Эс-Тэ-И?! -- внутренне похолодев, закричал Таманцев. -- А Ка-А-0?! -- Ка-А-0 было до... четверга... А теперь Эс-Тэ-И!.. -- Сколько вас?! -- чуть отводя револьвер, но не меняя зверского выражения лица, мгновенно продолжал Таманцев. -- Сколько вас приехало сюда, в лес?! Быстро!!! -- Трое... -- Кто старший?! -- Вот... -- "Лейтенант" взглядом указал на труп Мищенко. -- Его кличка?! Для радиограмм! Быстро!!! -- Кравцов... -- А где Кулагин?! -- мгновенно потребовал Таманцев. (Документы на имя старшего лейтенанта Кулагина были у Павловского.) -- Здесь, в лесу... Он должен нас ждать... "Должен!" -- от огорчения и неприязни к самому себе Таманцев яростно сплюнул. -- А "Матильда"? Где "Матильда"?! -- Он не здесь... Он под Шауляем... -- Он что -- офицер штаба фронта?! -- тотчас спросил Таманцев (так предполагал Эн Фэ). -- Кто он по званию?! Быстро!!! -- Капитан... Шифровальщик штаба фронта... -- Ты меня с ним познакомишь? Если хочешь жить, ты просто обязан меня с ним познакомить! Понял?! -- Да-а... -- А "Нотариус"?! Кто он и где?! -- В Гродно... Железнодорожник... -- Чеслав Комарницкий?! -- сейчас же вскричал Таманцев (так предполагал Эн Фэ). -- Сразу!!! -- Чеслав... Фамилию не знаю... -- Составитель поездов?! Высокий... блондин... лицо длинное, нос с горбинкой?! -- Да-а... -- А твою физиономию я узнал бы из тысяч! -- Таманцев не без труда скрывал свою радость. -- Ведь ты радист?! -- Да-а... -- всхлипнул "лейтенант". -- То-то же! Выпрямясь, Таманцев ослабил пальцы, и Андрей, ожидавший этого мгновения, энергичным движением вырвал у него из руки наган и сразу отпустил его самого. Как бы приходя в себя, Таманцев помотал головой и словно весь вдруг обмяк и подобрел лицом. Это было необыкновенное, испытанное за войну всего лишь несколькими чистильщиками пронзительное ощущение -- "момент истины" по делу, взятому на контроль Ставкой. Он чувствовал, что "лейтенант" не врет, и знал цену полученным от него сведениям. В эти мгновения только он, Таманцев, единственный обладал "моментом истины", и при мысли, что есть реальная возможность сегодня же взять и "Матильду" (а кто это сделает лучше, чем он, кто?!), у него захватывало дыхание. Если только Эн Фэ и генерал согласятся брать "Матильду" под носом у контрразведки другого фронта. Должны согласиться -- мысленно он уже летел с "лейтенантом" и Малышом в Шауляй... -- Как тебя зовут? -- спросил Таманцев: надо было спешно строить отношения с "лейтенантом". -- Не для немцев, для матери! -- Сер-ргей... -- Хорошее имя! -- одобрил Таманцев. -- Что ж... Если не ты убил Ваську и дашь нам "Матильду" -- тогда живи! -- милостиво, но как бы не совсем охотно разрешил он "лейтенанту". -- Только дышать будешь, как я скажу! А если вздумаешь крутить, не обижайся, Серега... -- Голос Таманцева дрогнул, и лицо сделалось скорбным. -- Если вздумаешь крутить, тогда не обижайся -- это будут последние минуты твоей жизни... Понял?.. Мы поедем к "Матильде" немедленно! -- после короткой паузы пообещал он. -- Полетим самолетом! Мы обнимем его сегодня же! Затем он повернулся к Алехину и, громко, отчетливо произнося каждое слово, сообщил: -- Товарищ капитан, "бабушка приехала"! Это был условный сигнал для передачи открытым текстом по радио, означавший примерно: "мы их взяли", означавший, что ядро группы и рация захвачены. -- Это точно? -- с очевидным сомнением проговорил Алехин. -- Ты все прокачал? -- Точнее быть не может! -- заверил Таманцев. -- Я отвечаю! "Бабушка приехала"!.. Значит, порядок -- она приехала! Слава богу, приехала!.." Неясные, подернутые какой-то красноватой пленкой вершины берез и кусты плыли у Алехина перед глазами, и он никак не мог их остановить. Голова гудела и пульсировала, как второе сердце. Удрученный своей беспомощностью в эти ответственнейшие минуты, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, он держался из последних сил -- ему еще надлежало принять решение. Он напрягался, стараясь разглядеть циферблат часов, поднесенных на руке к самому лицу, и наконец различил: было без восьми минут пять. Оперативное кольцо вокруг Шиловичского леса только что замкнулось. Семь тысяч человек на трехстах автомашинах с рациями и служебно-розыскными собаками, саперами и миноискателями уже кружились в гигантской карусели вокруг Шиловичского массива, ожидая команды начать операцию, с таким трудом и тщанием подготовленную Поляковым и теперь совершенно ненужную... Ее следовало отменить, остановить -- еще можно было успеть. -- Старшина! -- Алехин повел головой, ища взглядом и не видя, не находя радиста. -- Срочно передайте Первому... открытым текстом... -- с усилием произносил он. -- "Гребенка не нужна!.. Бабушка приехала!.. В помощи не нуждаемся..." Повторяйте непрерывно:. -- уронив руку с набухшим тампоном и опуская голову, проговорил он. -- Бабушка... -- Повторяй до бесконечности! -- подхватывая за подбородок голову Алехина и другой рукой проворно расстегивая ворот его окровавленной гимнастерки, властно приказал старшине Таманцев. -- "Бабушка приехала! Гребенка не нужна! В помощи не нуждаемся!.." В темпе!.. Дублируй на запаске!.. Бегом!!! Жми!.. Осторожно отведя волосы, он прежде всего убедился, что, хотя кровь сочилась по-прежнему, голова у Алехина была не проломлена, а только разбита, и, рванув зубами нитку, вскрыл индивидуальный пакет. -- Ничего страшного!.. -- прикладывая к ране свежий тампон, возбужденно говорил Таманцев. -- Паша, ты -- гений!.. Мы их взяли!!! -- выкрикнул он и, пачкаясь в крови, несколько раз звучно поцеловал лицо Алехина. -- Ты их раскрыл!.. Ты прокачал Мищенко!.. Пашуня, ты даже не соображаешь, какой ты гений!.. Старшина-радист уже скрылся в кустах, за которыми находился его передатчик. В тексте, сказанном ему Алехиным, Таманцев отметил неточность: они, безусловно, нуждались в помощи. И вместо последней фразы следовало передать: "Имеем два места холодного груза и тяжелобольного", чтобы с опушки прибыли розыскники для выноса трупов и немедленно прислали врача для Алехина. Но это можно было передать и спустя минуты, и Таманцев не стал ничего изменять. Он не сомневался, что Паша так сказал умышленно, чтобы сразу, первым же сообщением снять с Эн Фэ, генерала и еще с очень многих в Лиде и в Москве чудовищное напряжение последних суток. Оборотясь, Таманцев быстро оглядел обоих захваченных агентов; они лежали спинами друг к другу, молча, не двигаясь, как и полагалось, причем амбал очнулся и слабо шевелил головой. Блинов с пистолетом в руке, как и следовало, стоял наготове шагах в пяти от них. "Тики-так!.. Как ни болела, а умерла!" Про себя Таманцев уже отметил, что с "Неманом", по существу, покончено, причем радист невредим и, без сомнения, пригоден для функельшпиля, слеплен живым и второй агент, и рация захвачена, к тому же есть реальная возможность взять и "Матильду", который, как объяснил утром Алехин, особенно беспокоил Ставку. -- У него мелькнула мысль, что через какие-то минуты передатчики большой мощности продублируют самое желанное в эти сутки не только для военной контрразведки сообщение о том, что "бабушка приехала", и тотчас о поимке разыскиваемых станет известно не только в Лиде, но и в Москве. Он представил себе по-детски обрадованное лицо Эн Фэ и как тот -- если не бог, то, несомненно, его заместитель по розыску! -- от волнения картавя сильнее обычного, скажет, разводя руками: "Ну б'гатцы... нет слов!.." И не в силах больше удерживаться от распиравших его эмоций, он, уже вскрыв зубами второй индивидуальный пакет и прижимая бинтом тампон на голове Алехина, срывающимся голосом неистово закричал: -- Ба-бушка!.. Бабулька приехала!!! 1973 г.