но стоявшему Иванову, напомнил: - Товарищ генерал-лейтенант, вас ждут в Смольном. - Слушаюсь. Еду, - покорно проговорил Иванов и направился к двери. Не глядя ему вслед, Федюнинский, как бы продолжая начатый разговор, сказал, обращаясь к Клементьеву: - Информировать могу только об одном. Приказано ни при каких условиях не оставлять рубеж Пулково - Урицк. Возможно, что к вечеру получим кое-какие подкрепления. Это пока все. - Товарищ командующий, - сказал Клементьев, - несомненно, что каждый из нас будет свято выполнять приказ. Тем не менее я считаю своим долгом предупредить вас, что располагать армейский КП в Пулкове сейчас... по меньшей мере... небезопасно. Во время последних бомбежек мы потеряли там больше двух третей бойцов и командиров, оборонявших район обсерватории. Поэтому... - Таков приказ, утвержденный командующим фронтом, - прервал его Федюнинский. - И он правилен. Потому что есть другая опасность, во много раз превосходящая ту, о которой вы говорите, - опасность, непосредственно грозящая Ленинграду. И перед ней отступает все остальное! 10 Приближался вечер, когда полковнику Королеву принесли свежие оперативные донесения из армий. Федюнинский докладывал, что северо-западнее Урицка противника удалось остановить. Однако сам Урицк после кровопролитных боев опять в руках неприятеля. Королев посмотрел на карту: от Урицка до Кировского завода по прямой всего четыре километра! Федюнинский высказывал предположение, что противник сосредоточивает значительные силы для двойного удара по Кировскому району - с побережья Финского залива и со стороны Урицка. На юге положение тоже было тревожным: немцы вели непрерывные атаки на Пулковскую высоту с явным намерением одновременно ворваться и в Московский район города. Федюнинский перечислял меры, предпринятые им, но предупреждал, что положение остается крайне напряженным. Королев взялся за другое донесение - с Балтфлота. Адмирал Трибуц докладывал, что гарнизоны полуострова Ханко и острова Осмуссар отбивают все попытки противника высадить десант. Прочно удерживают моряки и острова Койвисто, Тиурин-сари и Пий-сари, контролирующие морские подступы к Ленинграду. Артиллерия Балтфлота продолжает вести огонь по сухопутным коммуникациям противника. В то же время враг систематически обстреливает участок Финского залива между Кронштадтом и Ленинградом, ставя под угрозу связь между ними. Наиболее благополучным было донесение из 23-й армии. Войска этой армии, взаимодействуя с моряками Балтийского флота и Ладожской военной флотилии, снова отразили все попытки врага прорвать нашу оборону на Карельском перешейке. За окнами сгущались сумерки, хотя было еще рано, около шести часов, - день выдался пасмурный. В черной тарелке репродуктора мерно стучал метроном - Смольнинский район в эти минуты обстрелу не подвергался. Тем не менее отзвуки канонады проникали сквозь стены Смольного: враг обстреливал другие районы города. Королев пробежал глазами донесение штаба МПВО. В истекшие сутки вражеская артиллерия вела особенно интенсивный огонь по юго-восточной и южной окраинам города, в результате чего возникло двадцать четыре очага пожаров. По предварительным подсчетам, общее количество жертв в городе за последние двадцать четыре часа составило не менее двухсот человек. В воздушных боях было сбито шесть вражеских самолетов. Королев опустил шторы на окнах - со стуком упали деревянные планки, потянув за собой плотную синюю светомаскировочную ткань, - зажег настольную лампу и снова склонился над донесениями. Скрипнула дверь. - Разрешите?.. Королев поднял голову и увидел на пороге... Звягинцева! Несколько мгновений Королев, уже почти два месяца не имевший известий от майора и уверенный, что его нет в живых, растерянно смотрел на высокого, худощавого человека в мятой солдатской гимнастерке явно не по росту, со "шпалами" в петлицах. Потом резко поднялся, с грохотом отодвинув кресло, и бросился навстречу. - Алешка?! Жив?! Он схватил Звягинцева за плечи, притянул к себе... - Ну, докладывай, черт собачий, откуда взялся, почему вестей о себе не подавал? - взволнованно говорил Королев, ведя Звягинцева к столу. Он усадил майора в кресло, сам сел в другое, напротив, снова оглядел его с головы до ног, точно еще не веря самому себе, и проговорил: - Значит, жив... вот здорово! А я в августе два раза со штабом Лужской группы связывался, отвечали - переброшен с пехотой на правый фланг, а после Кингисеппа и совсем след потерял... Да что ты молчишь, язык у тебя есть или нет? Давай рассказывай! - Что ж тут рассказывать, Павел Максимович, - устало улыбаясь, заговорил наконец Звягинцев. - С десятого августа по санбатам болтался. Потом в госпиталь... Вчера вечером выписали. Пока до города добрался... - Эк тебя вырядили, - пробормотал Королев, критически оглядывая Звягинцева, - сразу видать, что из госпиталя - Да постой, - спохватившись, воскликнул он, - значит, ты ранен был? - В ногу, - нехотя ответил Звягинцев. - Сильно? - участливо спросил Королев, оглядывая его ноги, обутые в кирзовые с широкими голенищами сапоги. - Да нет, ерунда... Просто долго не заживало. А так все в норме. - Звягинцев снова улыбнулся и добавил: - Годен к строевой. - Вот мне как раз и нужны такие, - сразу став серьезным, сказал Королев. Побарабанил пальцами по краю стола и продолжал решительно: - Вот что, сыпь-ка сейчас в кадры, я с начальством договорюсь, чтобы тебя в штат оперативного зачислили. Вакансия есть, а ты готовый направленец. И войну теперь знаешь не только, как говорится, сверху, из штаба, но и снизу, с передовой. - Я теперь строевой командир, товарищ полковник, - твердо ответил Звягинцев. - Перед ранением фактически командовал батальоном. - Что ж тебе теперь - полк или дивизию подавать? - с явным недовольством произнес Королев. - Ты положение под Ленинградом на сегодня знаешь? - Только по слухам. Хотел просить вас, товарищ полковник, в общих чертах ориентировать. - Ладно, - угрюмо сказал Королев, встал и направился к карте. - Иди сюда, - бросил он Звягинцеву, не оборачиваясь. - Вот смотри. Со второй недели сентября деремся уже в блокаде. Восьмая армия фактически отрезана на побережье. Стрельна захвачена врагом. Немцы в Слуцке, Красном Селе, Урицке. - И... на Пулковских высотах? - с волнением спросил Звягинцев. - Нет. Пулковские держим. Королев вытащил из брюк пачку "Беломора", протянул ее Звягинцеву, взял папиросу себе, похлопал по карманам в поисках спичек и пошел к письменному столу - коробка со спичками лежала там. В этот момент дверь кабинета распахнулась и в комнату вошел Жуков. Королев торопливо бросил в пепельницу так и не зажженную папиросу, вытянулся, но едва успел произнести только два слова: "Товарищ командующий..." - как Жуков прервал его: - Еду к Федюнинскому. Что там у вас нового на последний час? - Готовлю сводку, товарищ генерал, - поспешно ответил Королев, - вот, если желаете ознакомиться... Он хотел подать командующему лежащие на столе листки донесений, но Жуков остановил его: - Нет времени читать. Доложите главное. И покороче. - Слушаюсь, - снова вытягиваясь, проговорил Королев. - Коренных изменений за последние часы не произошло. Противник пытается захватить Пулковские высоты. Атаки отбиты. Усилился огонь по правому флангу пятой дивизии народного ополчения. Федюнинский считает, что противник готовит удар по Петергофу. - Что он, с фон Леебом чай пил, что ли? - нахмурился Жуков. Он стоял в двух шагах от Королева, широкий, большеголовый, расставив короткие ноги в плотно обтягивающих икры сапогах, и, казалось, заполнил собой всю комнату. - Где Бычевский? - спросил он. - Насколько мне известно, товарищ командующий, полковник Бычевский еще с вечера отправился в сорок вторую. - Я хочу знать, готов ли оборонительный рубеж по Окружной дороге? - Насколько мне известно... - Меня не интересуют ваши "насколько" и "поскольку"! Я хочу знать, сможет ли дивизия занять ночью эти рубежи?! "Насколько мне известно"!.. А мне известно одно: если не успеем занять оборону по Окружной, то немцы завтра могут ворваться в город! Найдите Бычевского и передайте, чтобы связался со мной немедленно! Несколько мгновений Жуков прислушивался к доносившимся издалека глухим артиллерийским разрывам. - По каким районам бьют? - отрывисто спросил он. - Имею лишь данные за истекшие сутки. - Королев поспешно схватил со стола донесение МПВО, которое читал перед приходом Звягинцева, протянул его Жукову. Тот взглянул на листок и уже готов был бросить его обратно на стол, но внезапно, видимо под влиянием какой-то пришедшей ему в голову мысли, снова поднес листок к глазам. - Так... - задумчиво произнес он и направился к расположенным на квадратном столике телефонам. - Где у вас прямой со штабом МПВО? Королев указал на один из аппаратов. Командующий снял трубку. - Говорит Жуков. По каким районам бьют? Несколько секунд молча слушал. Потом сказал: - Ладно. У меня все. Положил трубку на рычаг и обернулся к Королеву: - А ну, дайте еще раз это донесение. Внимательно перечитал и как бы про себя отметил: - По Ижорскому и Кировскому бьют... И вчера и сейчас... Потом поднял голову и проговорил: - Понял замысел? - Я думаю... - начал было Королев, но Жуков прервал его: - Вот и я думаю!.. Ладно. Еще раз напоминаю: пусть Бычевский немедленно со мной свяжется. Он повернулся к двери и только тут заметил прижавшегося к стене Звягинцева. Смерил его взглядом с ног до головы, строго спросил: - Кто такой? То, что этот генерал является командующим фронтом, Звягинцев понял из разговора сразу же. "Но как же Ворошилов? Значит, маршал уже не командующий?" - недоуменно думал он. Лицо генерала показалось Звягинцеву знакомым, хотя он никак не мог вспомнить, где и когда видел его. Резкий вопрос командующего привел Звягинцева в замешательство. Выручил Королев - доложил за него: - Майор Звягинцев из нашего инженерного управления... - А чего здесь болтается, раз инженер? - прервал его Жуков. - Товарищ командующий! - обретя вдруг дар речи, громко и даже с вызовом проговорил вытянувшийся в положение "смирно" Звягинцев. - Я болтаться привычки не имею. Выполнял боевое задание на Лужской линии. Получил ранение. До выезда на фронт был прикомандирован к оперативному отделу. Поэтому из госпиталя явился сюда. Королев слушал Звягинцева и в душе клял его на чем свет стоит. Уверенный, что сейчас разразится буря, он из-за спины Жукова делал отчаянные знаки. Но, вопреки его опасениям, Жуков спросил почти добродушно: - Из госпиталя?.. То-то они тебя вырядили, как чучело огородное. Куда угодило? - В ногу. - Осколочное, что ли? - Так точно. Уловив явную перемену в тоне командующего, Королев сказал: - Вот, товарищ командующий, не хочет в штабе работать, опять в строй просится! - А ну, пройди по комнате! - приказал Жуков Звягинцеву. Звягинцев сделал несколько шагов, слегка припадая на левую ногу. - Шкандыбаешь, - усмехнулся Жуков и обернулся к Королеву: - Пошлете его на Кировский завод. Ясно? - Так точно! - поспешно ответил Королев. - Товарищ командующий! - чувствуя, как загорелось от обиды лицо, воскликнул Звягинцев. - Разрешите обратиться. При чем тут завод? Я прошу... настаиваю, чтобы меня послали на фронт. Я знаю, в частях большая убыль командного состава... Я... - Отставить! - оборвал его Жуков. - "Я знаю"! А то, что в районе Кировского из пулеметов стреляют, это ты знаешь? А что от Кировского до Дворцовой площади танку полчаса ходу, ты знаешь?! Он пошел к двери и уже с порога бросил: - Сегодня же направить на Кировский! Некоторое время в комнате царило молчание, нарушаемое лишь мерным стуком метронома. Наконец Королев заговорил: - Я думаю, ты все понял. Это новый командующий фронтом генерал армии Жуков. "Жуков! - вспомнил Звягинцев. - Ну конечно же я видел его тогда в Кремле, на совещании..." - А где же маршал? - спросил он. - Отозван в распоряжение Ставки. - Павел Максимович, ты прости меня, - взволнованно проговорил Звягинцев, - понимаю, не мое дело обсуждать... Но скажи откровенно... Что же, он... лучше Ворошилова? Королев медленно прошелся по комнате. Остановился напротив Звягинцева. - Знаешь, Алексей, хотя действия старших начальников никогда с подчиненными не обсуждаю, но на этот раз... сделаю исключение. Сядь. Он подождал, пока Звягинцев сядет у стола, сам сел напротив и продолжал задумчиво, как бы размышляя вслух: - Понимаешь, сам уяснить хочу. Тут такое дело случилось. В первый же день, как он приехал, попался я ему под горячую руку. Подробно рассказывать нет времени. Словом, думал, разжалует, рядовым на фронт пошлет - у него это запросто. Но обошлось... - Но разве у него есть право?.. - недоуменно начал было Звягинцев. - Обстановка дает право, Алексей! - с горечью в голосе прервал его Королев. - Враг под Ленинградом стоит, погнать его вспять пока не удается. Наоборот, сами ежечасно под угрозой вторжения живем. И вместе с тем есть перемены при новом командующем, есть, - продолжал Королев, и чувствовалось, что он хочет и себе ответить на вопрос, над которым в горячке дел ему некогда было задуматься. - Перемены эти прежде всего в том, что Жуков потребовал изменить тактику. Раньше, что греха, таить, закопаемся в землю, и, если противник молчит, мы и рады. Он в атаку, мы - "стоять насмерть, ни шагу назад". А теперь иначе. Немец лезет - защищайся. Затих, перестал атаковать - не жди, не радуйся передышке, атакуй сам. Это не только новая тактика. Это... иная психология, если хочешь знать! Вот чего требует новый командующий. Хочешь сказать - резок? Согласен, резок, иной раз жесток даже. Но... Королев задумался, стараясь точнее сформулировать свою мысль, взял папиросу, затянулся и продолжал: - Утверждать, что новый командующий все, так сказать, с ног на голову поставил, словом, все отменил и какой-то новый сверхплан предложил, не могу. В общем-целом он действует в том же направлении, что и старый. Приказы прежние не отменял, хотя, разумеется, и много новых отдал. Это, так сказать, с одной стороны... А с другой - есть новое! Что именно, спросишь? Отвечу так: точность, категоричность, последовательность. Никаких тебе дискуссий, никаких накачек. Не выполнишь приказ - худо будет. - И тем не менее он сам сказал, что немцы могут ворваться в город. - Да. Они вышли к окраинам, - внезапно упавшим голосом сказал Королев. - Послушай, Павел Максимович, - наклоняясь к Королеву, тихо заговорил Звягинцев, - мы с тобой военные люди. И оба коммунисты. Положение под Ленинградом катастрофическое, так? - Так... - почти беззвучно ответил Королев. - Теперь скажи мне искренне - ты знаешь, я не трус и, пока дышу, с врагом буду драться... И все же скажи: есть надежда? Королев резко выпрямился, как от удара. - Ты... ты что это такое спрашиваешь?! - сквозь зубы процедил он. - Я видел карту, Павел Максимович... - А-ах, ты карту видел?! - с бешенством повторил Королев. - Да как же можно только по карте судить! - Лицо Королева покраснело, жилы на висках надулись. - Навалялся по санбатам да госпиталям, - крикнул он, - боевого духа армии не знаешь! Он вскочил, сделал несколько быстрых шагов взад и вперед по кабинету и уже спокойно, однако с усмешкой сказал: - Противоречие в моих словах имеется вроде? С одной стороны, положение - на волоске, а с другой - вера и надежда? Да, с точки зрения формальной логики, может быть, и противоречие! Но по этой паршивой логике фриц уже давно в Москве и в Ленинграде быть бы должен. А его там нет! И не будет! Пусть после победы историки разбираются, как, что и почему. Королев умолк, потом взглянул на часы и растерянно сказал: - Что же мы, черт возьми, делаем? Двадцать минут прошло с тех пор, как командующий приказал... Слушай, Алексей, тебе надо немедленно отбывать на Кировский... Королев решительно поднялся. - Павел Максимович, - тоже вставая, сказал Звягинцев, - разреши только два слова. Знаю, ты можешь накричать на меня, выгнать. Понимаю, сам командующий приказал... Но ручаюсь, он забыл обо мне, как только вышел из этой комнаты. Прошу тебя, как друга, как старшего товарища: пошли меня в действующую часть. Ладно, согласен, командовать еще не могу, хромаю, нога проклятая... Но пошли хотя бы дивизионным инженером. Или полковым. Не доверишь - снова в саперный батальон пошли. Прошу тебя, ради дружбы нашей сделай это! - Отставить! - резко произнес Королев. И потом, уже мягче сказал: - Не только в том дело, Алексей, что командующий приказал. Дело в том, что он прав. Иди сюда! И Королев направился к длинному столу, на котором были разложены карты. Он отыскал нужную и сказал Звягинцеву: - Гляди. Вот район Кировского. А вот здесь уже враг. Масштаб видишь? Кировский не просто завод, а главный наш танковый арсенал. На другие фронты танки отправляем по Ладоге! Понял? Немцы вторые сутки беспрестанно бьют по Кировскому и по Ижорскому. Ижорский танковую броню поставляет для Кировского. Значит, у противника замысел вывести эти заводы из строя. Понял, что к чему? Но это еще не все. Кировский завод не только наш арсенал, но и важнейший узел обороны. По крайней мере, должен быть таким. Нужно осмотреть, проверить все тамошние оборонные сооружения, помочь построить дополнительные. И сделать это должен именно ты. У тебя опыт не только инженера, но и общевойскового командира! Будешь представлять штаб фронта, понял? Теперь слушай: отсюда пойдешь в инженерное управление. Скажешь, что получил приказ от меня. И на командующего тоже можешь сослаться. Потом в кадры зайдешь. Впрочем, я сейчас позвоню... Звягинцев молча стоял у стола. - Давай, Алексей, действуй, - уже сердито заторопил его Королев. - Слушаюсь, - ответил Звягинцев и сделал уставный поворот. - Стой! - внезапно сказал Королев. - Говори как на духу: долечился или удрал из госпиталя? - Товарищ полковник... - Ладно. Выяснять не буду. Не то время. Все. Иди оформляй документы. Звягинцев направился к двери. Королев угадал: майор уговорил врача выписать его из госпиталя досрочно, заверив, что будет работать в штабе, далеко от передовой. Сейчас он пытался идти твердой походкой, с отчаянием сознавая, что припадает на левую ногу... Звягинцев уже взялся за ручку двери, когда Королев снова окликнул его: - Подожди! Звягинцев застыл в страхе, что сейчас будет отменено и это назначение и вместо Кировского завода придется идти на медицинское переосвидетельствование. Но Королев, подойдя к нему, спросил, смущенно покрутив в пальцах папиросу: - Послушай, Алексей... Я ведь тот наш последний разговор помню. Она... Вера-то... вернулась ведь в Ленинград, выбралась! Видел ее? Звягинцев ожидал всего, чего угодно, но не разговора о Вере. И теперь едва сдержался, чтобы не спросить, где теперь Вера, как ее здоровье, вспоминала ли она хоть раз о нем... Но заставил себя промолчать. "Нет, нет, нет! - мысленно приказал себе Звягинцев. - С этим все кончено". Те же слова он молча твердил, беспомощно лежа на носилках там, в лесу... Он понял тогда, что радость Веры от встречи с ним не шла ни в какое сравнение с той радостью, с тем счастьем, которое отразилось на ее лице при вести, что Анатолий жив и находится в Ленинграде. Тогда Звягинцев в первый раз сказал себе: "Нет. С этим кончено". И эти же слова он мысленно повторил сейчас. - Я из госпиталя направился прямо сюда, - сухо ответил он Королеву. - Была попутная машина. Даже к себе на квартиру не заходил. Королев несколько удивленно взглянул на него. - Вот оно как!.. Ладно. Ты прав. Для личных дел сейчас времени нет. Ну, бывай! - Он переложил папиросу в левую руку, а правую протянул Звягинцеву. Прихрамывая, Звягинцев медленно шел по гулким коридорам Смольного. "Кировский завод - узел обороны!.. - с горечью думал он. - Кто же будет оборонять его? Ведь немцы проникнут туда лишь в том случае, если фронт, который держит сейчас сорок вторая армия, будет прорван! Кто же тогда сможет остановить их у Кировского? Отступающие войска? Или сами рабочие? Но, наверное, те из них, кто в состоянии держать оружие в руках, давно ушли в ополчение. Даже старик Королев где-то на фронте..." Подумав об Иване Максимовиче Королеве, которого последний раз он видел в ополченской дивизии на Лужской оборонительной линии, Звягинцев мгновенно вспомнил двух других людей, с которыми разлучила его судьба: Суровцева и Пастухова. Лежа на госпитальной койке, он не раз вспоминал о них, расспрашивал каждого нового раненого, не встречал ли кто, случаем, командиров с такими фамилиями... Знай Звягинцев, где они сейчас, он уговорил бы Королева послать их как специалистов-саперов вместе с ним на Кировский. Впрочем, что об этом думать! Живы ли они?.. В ушах Звягинцева еще звучало эхо боев на Луге. Оказавшись в санбате, а потом в госпитале, он, раньше столь хорошо осведомленный о положении дел на фронте, теперь был вынужден черпать информацию лишь из газет, радиопередач и сбивчивых, часто противоречивых рассказов раненых - соседей по палате. И, входя в кабинет полковника Королева, он еще не подозревал, что кратчайший путь к фронту пролегает по улице Стачек и что седьмая от Кировского завода трамвайная остановка находится уже на территории, занятой врагом. То, что Звягинцев услышал от Жукова и Королева, потрясло его. На карте он ясно увидел, что район Кировского завода действительно стал фронтовым. И тем не менее не мог себе этого реально представить. В памяти Звягинцева и Нарвская застава и улица Стачек оставались такими, какими он видел их в конце июня. Тогда этот рабочий район Ленинграда выглядел мирным и оживленным, хотя из ворот Кировского завода выползали танки, окна домов, как и повсюду в городе, были заклеены крест-накрест узкими полосками бумаги, а на площадях и в скверах люди рыли траншеи-укрытия на случай воздушных налетов. Но тротуары, как и в мирные дни, были заполнены спешившими по своим делам людьми, позвякивали трамваи, на стендах Дома культуры висели объявления о предстоящих лекциях и концертах. Да и сам Кировский завод-гигант привычно воспринимался прежде всего как глубоко мирное предприятие, хотя в силу своего служебного положения Звягинцев знал, что еще накануне войны завод начал перестраиваться на выпуск продукции оборонной - тяжелых танков "КВ" и артиллерийских орудий. И вот теперь, после всего того, что он слышал в кабинете Королева, Звягинцев старался представить себе, что же происходит на Кировском заводе и в его окрестностях. В коридоре Звягинцеву встретился бывший сослуживец по штабу фронта. Он спешил, но остановился, спросил, где майор был, куда ранен. Тот отвечал неохотно, односложно, словно чувствуя за собой вину за то, что почти месяц провалялся в госпитале. Звягинцев пошел в отдел инженерных войск. Там ему сказали, что звонил Королев и передал приказание командующего фронтом. В отделе кадров тоже знали, куда и зачем надлежит ему отправиться, - командировочное предписание было отпечатано и передано на подпись начальнику штаба. Звягинцев посмотрел на часы - стрелки показывали десять минут восьмого. Он вспомнил, что с утра ничего не ел. И хотя есть Звягинцеву не хотелось, он решил спуститься в штабную столовую, чтобы хоть немного перекусить. Продовольственный аттестат лежал у него в кармане, но становиться на учет в АХО штаба фронта уже не было смысла. В этот неурочный час в столовой было пусто. Звягинцев сел за столик. Подошла официантка и вопросительно посмотрела на него: - Талон на ужин, товарищ майор. Звягинцев растерянно ответил, что талонов у него нет. Официантка, пожав плечами, сказала, что без талонов кормить не имеет права. В это время мимо проходила другая официантка, знакомая Звягинцеву еще с довоенных времен. Звягинцев подозвал ее, и она объяснила, что порядки в столовой изменились, потому что карточные нормы в городе сильно урезаны. Без талонов теперь разрешается отпускать только чай без сахара. - Что ж, - покорно сказал Звягинцев, - значит, придется попоститься. Он встал и направился к выходу. - Вы, никак, ногу зашибли, товарищ майор, - сказала ему вслед официантка. - Ой, да вы, наверно, ранены?.. Она заставила Звягинцева снова сесть, куда-то убежала и, вернувшись, победно сообщила, что начальник столовой разрешил в порядке исключения накормить раненого майора за наличный расчет. "Вот я и начинаю извлекать выгоды из своего ранения, - с невеселой усмешкой подумал Звягинцев. - В строй не пускают, зато как инвалида без талонов кормят..." Он проглотил несколько ложек супа, с трудом разжевал кусочек сухого, жилистого мяса, поблагодарил официантку и снова пошел в отдел кадров. Его командировочное предписание было уже оформлено. Вручая Звягинцеву документ, работник отдела кадров посоветовал выяснить, когда в район Кировского завода пойдет какая-нибудь машина. Звягинцев посмотрел на часы. Было восемь вечера. "Может, все-таки заскочить домой? - подумал он, но тут же сказал себе: - Зачем?" И в самом деле, зачем ему было ехать в пустую холостяцкую комнату, куда он не заглядывал с тех пор, как получил приказ выступить с батальоном на Лужскую линию? "Не поеду", - решил Звягинцев и направился в диспетчерскую. ...Штабная "эмка", к ветровому стеклу которой были прикреплены с внутренней стороны несколько пропусков - на передвижение после комендантского часа, на проезд во время обстрела и воздушной тревоги, на выезд в прифронтовую полосу, - мчалась по затемненному городу к Нарвской заставе, и водитель лишь время от времени освещал путь короткими вспышками окрашенных в синий цвет фар. Положив свой чемоданчик и шинель рядом с водителем и расположившись на заднем сиденье - там удобнее вытянуть больную ногу, - Звягинцев то и дело поворачивал голову, стараясь разглядеть улицы, по которым они проезжали. Шел только одиннадцатый час, но улицы были совершенно пустынны. Да и громады домов с черными, затемненными изнутри окнами казались нежилыми. Призрачный свет фар на мгновение выхватывал из темноты прилепившиеся к угловым домам, похожие на огромные утюги доты, нагромождения мешков с песком, прикрывающие витрины магазинов, и снова все погружалось в сумрак. Звягинцев почувствовал, что его охватывает тревожное волнение. "Что это со мной?" - подумал он и попытался объяснить свое состояние тем, что через какие-нибудь десять - пятнадцать минут ему предстояло прибыть к месту нового назначения. Но Звягинцев обманывал себя и знал, что обманывает. Просто машина ехала теперь по улице, где жила Вера. Он опять сказал себе: "Нет, нет, нет!", но чувствовал, что какая-то непреодолимая сила заставляет его прильнуть лицом к стеклу кабины. Машина поравнялась с Вериным домом. В темноте он увидел лишь смутные его очертания. Как и соседние здания, дом казался брошенным людьми, нежилым. Ни одного луча света не пробивалось из мертвых окон. Звягинцев мысленно представил себе знакомый подъезд, лестницу, дверь на втором этаже, ярко освещенную комнату, в которой увидел себя, Анатолия, Веру... Воспоминания властно овладели им. Машина уже давно миновала Верин дом, а Звягинцев все не мог заставить себя не думать о прошлом. "Нет, нет, нет!" - убеждал он себя, боясь, что сейчас прикажет шоферу повернуть назад. Внезапно Звягинцев почувствовал толчок. Машина, скрипнув тормозами, резко остановилась. - Все, товарищ майор, приехали - улица Стачек! - сказал, оборачиваясь к Звягинцеву, водитель. - Мне теперь налево сворачивать нужно, а вам если на завод, то прямо. - Спасибо, - сказал Звягинцев, берясь за ручку двери. - Вещички ваши... - Шофер протянул ему дерматиновый чемоданчик и видавшую виды, прожженную в нескольких местах шинель. Звягинцев взял вещи, вышел из машины и шагнул в темноту. - Прямо, прямо идите! - крикнул ему вслед шофер. Звягинцев стоял в темноте, пытаясь сориентироваться. Теперь он слышал далекую перестрелку и глухие артиллерийские разрывы. Но это не удивило Звягинцева, - он уже знал, что линия фронта проходит недалеко отсюда. Поразило другое: здесь почему-то было гораздо темнее, чем на других улицах города. Он взглянул на небо в надежде увидеть звезды, но не увидел не только звезд, а и самого неба. Ему казалось, что он находится в каком-то странном туннеле. Прошло несколько минут, прежде чем Звягинцев догадался, что улицу прикрывает сплошная маскировочная сеть. Потом привыкшие к темноте глаза различили расположенные по обе стороны тихие и, казалось, вымершие дома. Звягинцев не мог понять, где он находится, хотя хорошо знал этот район, не раз бывал здесь до войны. Он мучительно старался вспомнить, как же выглядели эти места раньше, чтобы сориентироваться и определить, где расположен завод. Ругая себя за то, что не захватил электрического фонарика, он неуверенно продвигался по узкому проходу между противотанковыми заграждениями. Новый, незнакомый, грозный мир окружал его. "Но где же все-таки завод?" - думал Звягинцев, напряженно вглядываясь в темноту. Он сделал еще несколько десятков шагов и увидел впереди какое-то сооружение, похожее на заводской забор. Однако, подойдя ближе, Звягинцев понял, что это не забор, а перегораживающая улицу баррикада. В центре баррикады стоял трамвай. Окна его были завалены изнутри мешками с песком, по обе стороны вагона тянулись высокие завалы, нагромождения из таких же мешков, бетонных плит, обломков рельсов, металлических балок... Звягинцев свернул в сторону, отыскивая проход в баррикаде. Внезапно в глаза ему ударил луч фонарика и раздался резкий окрик: "Стой! Кто идет?" В первое мгновение ошеломленный, Звягинцев тут же почувствовал облегчение оттого, что он здесь не один. - Майор Звягинцев из штаба фронта, - ответил он. - Попрошу документы, товарищ майор! - проговорил кто-то, невидимый в темноте. Послышались шаги приближающихся людей. Теперь перед Звягинцевым стояли трое военных. Ближайший к нему был в плащ-палатке и в металлической каске, силуэты двух других, остановившихся поодаль, едва угадывались. Поставив свой чемоданчик на землю и бросив на него шинель, Звягинцев расстегнул нагрудный карман гимнастерки и вынул служебное удостоверение, в которое было вложено командировочное предписание. - Игнатьев, посвети! - приказал военный в каске. Один из бойцов подошел, поднял полу шинели и, прикрывая ею фонарик, включил свет. Нагнувшись к свету, тот, что был в каске, внимательно прочитал документы Звягинцева, аккуратно вложил предписание обратно в книжечку, протянул ее Звягинцеву и представился: - Начальник заставы лейтенант Чумаков. - Что, далеко тут до фронта? - спросил Звягинцев. - До фронта? - с обидой в голосе переспросил Чумаков. - А тут и есть фронт, товарищ майор. Звягинцев понимал, что лейтенант несколько преувеличивает, что фронт проходит впереди, а тут подготовленные на случай уличных боев укрепленные рубежи. Но в общем-то обстановка здесь действительно мало отличалась от фронтовой. - Помогите, товарищи, добраться до Кировского, - попросил Звягинцев. - С начала войны в этих местах не был. В темноте ничего не разглядеть. - Так и задумано, товарищ майор, - удовлетворенно ответил лейтенант. - У нас тут со светомаскировкой дело строго поставлено. Обернулся и сказал: - Игнатьев! Проводишь представителя штаба до второй заставы. Счастливого пути, товарищ майор. Поосторожнее идите, - добавил лейтенант уже менее официально, - он тут тяжелые кидает... - За мной идите, товарищ майор, - деловито сказал боец, которого лейтенант назвал Игнатьевым. Некоторое время они шли молча. Звягинцев думал о том, что если после прорыва немцев у Кингисеппа в газетах и по радио зазвучали слова: "Враг у стен Ленинграда", - то теперь враг на пороге города, на самом его пороге!.. - Кто на баррикадах, товарищ Игнатьев? - спросил Звягинцев идущего в двух шагах впереди связного. - Бойцы? - Пока только боевое охранение. Ну... посты. Будет команда - рабочие в течение часа займут все позиции. А пока только посты. Большей частью из коммунистов и комсомольцев. - А сам-то коммунист? - поинтересовался Звягинцев. - Позавчера в кандидаты вступил. Прямо тут, на заставе, бюро заседало. Выходит, теперь партийный. - Поздравляю, - сказал Звягинцев и, помолчав, спросил: - До завода-то еще далеко шагать? - До завода? - переспросил тот, не замедляя шага. - Да еще километра с полтора будет. Сначала до второй заставы дойдем, а там уж вам до проходной провожатого дадут. В этот момент где-то впереди с грохотом разорвался снаряд. Звягинцев инстинктивно пригнулся, но тут же выпрямился, радуясь, что шагающий впереди боец не заметил его испуга. - Опять по заводу начал бить, язви его душу! - донесся до Звягинцева голос Игнатьева. - Теперь часа на два заладит. - И что, прямые попадания были? - спросил, нагоняя его, Звягинцев и тут же подумал, что вопрос его нелеп. - Спрашиваете, товарищ майор! - отозвался Игнатьев. - Считай, ни одного корпуса нетронутого не осталось... Снова там, впереди, раздался грохот разрыва. Откуда-то из темноты прозвучал голос радиодиктора: - Граждане, район подвергается артиллерийскому обстрелу. Движение по улицам прекратить! Населению немедленно укрыться!.. Быстро застучал метроном. - "Населению..." - с горечью повторил Игнатьев. - Да тут и населения-то никакого почти не осталось! Кировцы давно уже на казарменном живут... Вы что же, товарищ майор, не бывали разве в наших местах? - Вы же слышали, я говорил лейтенанту, что не был тут с конца июня, - с некоторым раздражением ответил Звягинцев: ему показалось, что боец принимает его за необстрелянного тылового командира. Но тут же, поняв неуместность своей обиды, добавил: - Я и в Ленинграде-то полтора месяца не был. На Луге воевал, потом в госпитале провалялся. - В ногу? - понимающе спросил Игнатьев. - В ногу. - А я-то чуть не бегу. Вам небось тяжело за мной поспевать? Игнатьев пошел медленнее. Снова один за другим прогремели разрывы, сопровождающиеся грохотом обвалов и каким-то скрежетом, точно в массу металла с силой вошло гигантское сверло. Маскировочная сеть над улицей стала медленно розоветь: очевидно, неподалеку вспыхнул пожар. Игнатьев остановился. - Может, переждем обстрел, товарищ майор? - неуверенно спросил он Звягинцева. - Сюда осколки запросто долететь могут. Попадет мне, если я вас целым до следующей заставы не доведу. - Ничего, я уже осколком отмеченный, - усмехнулся Звягинцев. - Пошли. Их окликнули: очередная проверка документов. На этот раз проверяющие были в гражданской одежде: один - в стеганке, другой - в доходящей до колен брезентовой куртке. Оба с винтовками в руках. - Теперь уже скоро вторая застава будет, - сказал Игнатьев. - Еще метров тридцать - и застава... Можно спросить вас, товарищ майор? - И, не дожидаясь ответа, продолжал: - Вы вот из штаба фронта будете. Как полагаете, удастся нам остановить здесь врага? Именно об этом думал и сам Звягинцев, идя за Игнатьевым. - Надо остановить, - угрюмо ответил он и добавил: - Иначе Ленинграду конец. Последние слова вырвались у Звягинцева помимо воли. "Черт знает что говорю! - со злобой на самого себя подумал он. - Панику сею". - Ну, этого-то быть не может, товарищ майор, - спокойно и убежденно ответил Игнатьев, - чтобы Ленинграду конец. - Вот и я считаю, что не может этого быть! - твердо сказал Звягинцев. - Значит, мы обязаны здесь немца задержать. Чего бы нам это ни стоило. Из темноты снова раздался командный оклик. Звягинцев остановился. Игнатьев сделал несколько шагов в сторону и стал докладывать кому-то, невидимому в темноте, что по приказанию начальника первой заставы сопровождает майора. Кто-то приказал: - Товарищ Ратницкий, доведите майора до проходной! Через мгновение Игнатьев возник из темноты и, поднеся руку к пилотке, спросил: - Разрешите возвратиться, товарищ майор? - Можете идти, товарищ Игнатьев, - сказал Звягинцев. - Спасибо. Он испытывал чувство симпатии к этому спокойному, уверенному бойцу. К Звягинцеву подошел человек в гражданской одежде, с винтовкой на ремне. - Ратницкий, - представился он. - За мной идите, товарищ майор. "Наверное, из рабочих-ополченцев", - подумал Звягинцев. Он не успел даже разглядеть очередного провожатого. Ратницкий быстро зашагал вперед. Звягинцев, прихрамывая, едва поспевал за ним. - Не беги так. Далеко еще идти-то? - спросил он. - Дальность - понятие относительное, - ответил, не оборачиваясь, Ратницкий. - В абсолютных цифрах метров четыреста. На трамвае - одна остановка. Но сейчас ситуация, как видите, изменилась, и трамваи здесь не ходят. Звягинцев смутился. Он обратился к сопровождающему таким тоном, каким командир обычно обращается к рядовому бойцу, но уже по первым словам этого Ратницкого понял, что ошибся. - Простите, - сказал Звягинцев, - вы что же, несете службу в ополчении? - Нет, в ополчение не взяли, - отозвался Ратницкий, - есть такое малопочтенное в военных условиях понятие: "броня". Работаю на заводе. Звягинцев хотел спросить, кем именно тот работает, но где-то снова загрохотали разрывы. Теперь они звучали глухо, точно гром проходящей стороной грозы. - Это, по-видимому, у немцев... - полувопросительно произнес Звягинцев. - Совершенно верно, - сказал Ратницкий. - Это ведет огонь наша морская дальнобойная артиллерия. Корабли Балтфлота. Мы уже привыкли. Как только немцы начинают обстреливать район завода или вообще город, корабли открывают огонь на подавление. Впрочем, извините. Вы все это, конечно, знаете лучше меня. Звягинцев промолчал, потому что как раз этого-то он не знал. Сверху донеслось подвывающее гудение мотора. - Летает... - тихо, точно про себя, заметил Ратницкий. На этот раз Звягинцев не нуждался в пояснениях. Вражеские самолеты он отличал на слух. - "Рама", - сказал он. Где-то там, в высоте, разорвалась ракета, и свет ее на несколько мгновений рассеял темноту. Звягинцев отчетливо увидел маскировочную сеть над головой, надолбы, баррикады и сторожевые вышки - все это на какое-то время приобрело осязаемую реальность... До того как ракета погасла и все снова погрузилось во тьму, Звягинцев успел заметить, что в нескольких метрах от них начинается высокий забор, огораживающий территорию Кировского завода. 11 Еще шестого сентября Риббентроп объявил на пресс-конференции в Берлине, что окруженный Петербург надет если не в ближайшие часы, то завтра или послезавтра. Но прошел день, второй и третий, прошла неделя, потянулась другая, а Ленинград по-прежнему оставался советским. Всего десять с небольшим километров отделяли передовые части фон Лееба от Дворцовой площади, на которой, по замыслу Гитлера, должен был состояться парад победителей. Миллионы людей во всем мире знали по немецким военным сводкам, что корпус Рейнгардта уже на окраинах города. Каждое утро, включая свои приемники, они ожидали услышать сообщение, что знаменитый город на Неве пал. Но Ленинград оставался советским, хотя враг стоял у его порога. И миллионам людей за рубежом казалось необъяснимым, почему солдатам фюрера не удается перешагнуть этот порог. Они не знали, что блокированный Ленинград, подвергаемый почти непрерывным обстрелам и бомбежкам, тем не менее оказывал столь жестокий отпор врагу, что немцы были не в состоянии сломить это сопротивление. Однако ни офицеры, ни генералы, командовавшие десятками тысяч солдат, рвущихся к Ленинграду, еще не осознавали этого. Опьяненные близостью цели, они были уверены, что лишь решающее усилие отделяет их от победы, что с часу на час защитники города, истощив все свои материальные и духовные силы, выкинут белый флаг. Н