восточная кампания будет закончена до наступления зимы, хотя многие из собравшихся знали, что в далекой России уже лег снег, начинаются морозы. Но больше всего Гитлер говорил о престиже Германии. Он кричал, что никогда еще престиж ее не был столь высок, как теперь, стучал кулаком по трибуне, точно желая вбить эту мысль в головы покорных гауляйтеров. Может быть, не их раболепные взоры ощущал на себе в этот момент Гитлер, а устремленный на него пристальный взгляд человечества, глаза миллионов людей, в которых теперь кроме ненависти можно было прочесть и злую иронию? Может быть, истерика Гитлера была вызвана прозвучавшими накануне на весь мир уверенными и спокойными словами Сталина, и не на гауляйтеров хотел обрушить фюрер лавину хвастовства, самооправданий, очередных пророчеств, угроз и заклинаний, а на советский народ, который осмелился в осажденной столице праздновать годовщину своей революции?.. Так или иначе выступление Гитлера показало, что он находится в смятении чувств. И дальнейшие события подтвердили, что у фюрера были для этого серьезные основания. Все успехи на Восточном фронте как бы фатально оказывались связанными с неудачами. Гитлер никак не мог добиться "чистого" выигрыша, который не был бы нерасторжимо связан с проигрышем. Да, немецким войскам удалось приблизиться к Москве, но ценой огромных потерь в личном составе и технике. Передовые части далеко оторвались от тылов; тылы оказались не в состоянии регулярно снабжать их боеприпасами и продовольствием, что в условиях осенней распутицы, а затем ранней зимы грозило серьезнейшими осложнениями. Да, Гитлеру удалось окружить Ленинград, но это сковало на северо-востоке целую группу армий "Север" и не дало пока реальных результатов. Никакого решения, кардинально меняющего положение дел, Гитлер принять не мог, потому что выход был один - отказаться от намерения сокрушить Советский Союз. Но Гитлер не был бы Гитлером, если бы пошел на это. Всякий же иной шаг неумолимо приближал его к пропасти. До нее было еще очень далеко. И все же Гитлер двигался именно к пропасти, потому что любые осложнения, вытекающие из предпринятых ранее действий, он пытался ликвидировать другим действием, аналогичным, по существу, предшествовавшим и поэтому влекущим за собой новые осложнения. Когда яростное сопротивление советских войск под Москвой заставило соединения фон Бока к началу ноября остановиться и Гитлеру пришлось признаться себе, что "последнее и решительное" наступление на Москву не достигло цели, он приказал готовить новое наступление на советскую столицу; оно было намечено на пятнадцатое ноября. Когда выяснилось, что блокада Ленинграда является неполной, поскольку остается ладожский "коридор", Гитлер приказал создать второе кольцо окружения. Взятие Тихвина являлось важным звеном в осуществлении этой операции. Но в советских руках оставалось побережье Ладожского озера. Для того чтобы полностью изолировать Ленинград, исключить всякую возможность снабжения города продовольствием, нужно было захватить Волхов - город, находящийся между Тихвином и Ленинградом, а затем прорваться дальше, на север, к южному берегу Ладоги. И, презрев предостережения столь чтимого в немецких штабах Клаузевица, утверждавшего, что "нельзя быть сильным везде", Гитлер, собираясь вновь штурмовать Москву, приказал одновременно форсировать наступление на Волхов... Командный пункт генерала Федюнинского находился в лесу, недалеко от небольшой железнодорожной станции Войбокало. Он был оборудован здесь, когда готовилась так и не приведшая к желаемому результату операция по прорыву блокады в районе Синявина. Но с тех пор ситуация резко изменилась. Немцы захватили Тихвин и теперь устремились к Волхову. Оборона Волхова не входила в задачи 54-й армии. Этот расположенный на ее фланге город должна была защищать 4-я армия, точнее, ее отдельная Волховская оперативная группа, которой командовал генерал-майор Ляпин. Но уже в начале ноября Федюнинскому стало ясно, что войска Волховской группы не выдерживают напора противника, наступающего с юга по обоим берегам реки Волхов. После того как восьмого ноября немцы овладели Тихвином, беспокойство Федюнинского за судьбу Волхова возросло. Он отдавал себе отчет в том, что захват Тихвина является лишь звеном в задуманной врагом операции, цель которой - овладение территорией к востоку от Ленинграда, включая ладожское побережье. Чтобы предотвратить катастрофу, необходимо было остановить противника, рвавшегося к Волхову. В тот же день Федюнинский направил своего заместителя генерал-майора Микульского в Волховскую оперативную группу, чтобы тот реально оценил ее боеспособность и договорился о совместных действиях. Штаб 4-й армии, которому подчинялась Волховская группа, располагался почти в семидесяти километрах от Волхова, севернее уже захваченного врагом Тихвина, потому-то Федюнинский и решил связаться непосредственно с Ляпиным. Прошло двое суток. Наконец в полдень десятого ноября адъютант доложил Федюнинскому, что вернулся майор из оперативного отдела штаба армии, которого Микульский брал с собой в Волховскую группу. - Зови. Быстро! - приказал Федюнинский. Через две-три минуты в землянке командующего появился майор Звягинцев... В начале октября, когда строительство оборонительных сооружений на Кировском заводе было закончено и - что самое главное - положение на южном и юго-западном участках Ленинградского фронта стабилизировалось, Звягинцев был отозван обратно в оперативный отдел штаба фронта. Но его, уже познавшего радости и горести непосредственного участия в боях, не покидало стремление вернуться на передовую. Узнав, что в районе Невской Дубровки готовится операция по прорыву блокады, Звягинцев обратился к своему старому начальнику и другу полковнику Королеву с просьбой направить его на командную должность в одну из частей, намеченных для участия в прорыве. Тот не ответил ни да ни нет, пообещал только иметь желание Звягинцева в виду. Работы в оперативном отделе было очень много. Звягинцев был занят с утра до ночи, и все личное отошло на задний план. Адресом, который дала ему при встрече на Кировском Вера, Звягинцев так и не воспользовался - в госпиталь к ней решил не ездить. Он вспоминал о Вере уже без того острого чувства, которое раньше всегда охватывало его при одной только мысли о ней. Наверное, "переболел", поняв не только умом, но теперь уже и сердцем, что Веру не связывает с ним ничего, кроме дружбы. По роду своей работы Звягинцев одним из первых в штабе узнал, что шестнадцатого октября немцы начали наступление на Будогощь - Тихвин, опередив тем самым на три дня запланированную Ставкой Верховного главнокомандования операцию по прорыву блокады. А когда Будогощь оказалась в руках врага и немцы стали развивать наступление на Тихвин, одновременно нанося удары в стык 4-й и 54-й армий, у Звягинцева уже не оставалось сомнений в том, что осуществить прорыв блокады сейчас не удастся... Как-то Королев по телефону вызвал Звягинцева к себе. - С картами? - привычно спросил Звягинцев. - Не нужно, - ответил Королев. Встретил он Звягинцева довольно продолжительным молчанием. Казалось, не замечал устремленного на него вопросительного взгляда. Потом обеими руками отодвинул от себя лежавшие на столе бумаги и угрюмо начал: - Вот какое дело... Да ты садись, расти уже некуда... Звягинцев сел. - Вот какое дело... - повторил Королев. - Сегодня утром назначен новый командующий фронтом - генерал-лейтенант Хозин. - А... Федюнинский? - удивленно спросил Звягинцев. - Получил назначение командовать пятьдесят четвертой. Звягинцев ждал, что еще скажет Королев, отлично сознавая, что полковник вызвал его не для того, чтобы сообщить об этих перемещениях. Но Королев умолк. - Ставка недовольна ходом операции у Дубровки? - спросил, не выдержав, Звягинцев. - Довольной быть не с чего. - Но я не вижу здесь никакой вины командования фронта, - пожал плечами Звягинцев. - Если бы немцы не начали наступления... - Немцы, значит, виноваты? - мрачно усмехнулся Королев. - С нами своего наступления не согласовали - это хочешь сказать? Теперь замолчал и Звягинцев. - Ну, чего молчишь? - рассердился Королев. - Жду, пока скажете, зачем вызвали, товарищ полковник. - Логично, - кивнул полковник. - Так вот, имеется задание генерала Федюнинского отобрать из работников штаба фронта несколько человек, которые вместе с ним отправятся в пятьдесят четвертую. Как ты посмотришь, если включим в эту группу тебя? Звягинцев на мгновение растерялся: - Меня - из Ленинграда?.. Я просился на Невский плацдарм, а не в тыл! Пятьдесят четвертая - по ту сторону кольца... Я не могу покинуть Ленинград, пока не прорвана блокада! - уже твердо и решительно закончил он. Королев понимал, в каком состоянии находится майор. Он и сам бы, наверное, так же реагировал на подобное предложение. Но позволить себе посочувствовать Звягинцеву, а тем более отказаться от уже принятого решения не мог, не имел права. - Ты военный человек или нет? - строго спросил Королев. - О дисциплине напомнить хотите, товарищ полковник? - поднимаясь со стула, сказал Звягинцев. - Сядь! - приказал Королев. - Напоминать майору Красной Армии о дисциплине считаю излишним. - И уже мягче продолжил: - Ты что, сложившейся обстановки не понимаешь? Не отдаешь себе отчета в том, что значит сейчас для Ленинграда пятьдесят четвертая? Полковник встал, прошелся по кабинету, по привычке задержавшись на мгновение у висевшей на стене карты. Вернулся к столу и снова сел напротив Звягинцева. - Час назад вызвал меня командующий, сообщил о переменах, - медленно, точно размышляя вслух, произнес Королев. - Ну, я не удержался, спросил: "Почему?" А Федюнинский ответил: "Так будет правильнее. Генерал Хозин обладает большим опытом командной и штабной работы". И все... Но я, если хочешь знать, ему не поверил. - Чему не поверили? - не понимая, зачем все это говорит Королев, спросил Звягинцев. - Хозин - заслуженный генерал. К тому же он и званием старше, чем нынешний командующий... - Это я и без тебя знаю, - оборвал его Королев. - Не поверил я в то разъяснение, которое мне Федюнинский дал. Думаю, что он сам напросился в пятьдесят четвертую. Понимает, что именно там теперь судьба Ленинграда решаться будет. Тихвин и Волхов - вот сейчас главные звенья. А Волхов ведь на фланге у пятьдесят четвертой находится! Соображаешь, что к чему? Звягинцев молча кивнул. - А если соображаешь, - повысил голос Королев, - то громкие свои фразы забудь! "Покинуть Ленинград не могу..." - иронически повторил он слова Звягинцева. - И когда ты только отвыкнешь от этого?! В начале войны рапортами одолевал. "На фронт хочу, врага остановить желаю!" Когда на Кировский посылали - тоже фордыбачил. Неужели и сейчас еще война тебя не научила понимать, что каждый военный человек нужен на своем месте и не ему решать, где это место находится! - Я приказам всегда подчинялся. - Еще бы!.. Тем, кто приказы нарушает, место не в штабе фронта, а в трибунале. О другом сейчас речь: неужели не понимаешь, что, выбрав тебя, я и интересы дела и твое благо в виду имел? - Паек там побольше? - съязвил Звягинцев. - Мальчишка ты еще, как я посмотрю, - на этот раз всерьез рассердился Королев. - Болтаешь не думая, дружбой нашей старой пользуешься... Да если бы я был уверен, что на передовой ты нужнее, чем в штабе, не раздумывая под пули послал бы! Погиб бы - пожалел, но раскаиваться, что послал, не стал бы. Война есть война, раз дело требует - умри, а пока жив, воюй!.. Неужели не соображаешь, в каком положении пятьдесят четвертая? Ее главные силы на Синявино направлены, а немцы хотят отсечь ее с тыла! Помочь новому командующему усилить штаб армии - наша первая задача. Это хоть тебе ясно? Звягинцев понуро молчал. Хотел спросить: "Почему именно меня?!" Но понимал, что такие вопросы задавать бессмысленно. Через несколько часов, безлунной октябрьской ночью, вместе с несколькими сослуживцами Звягинцев погрузился на старый миноносец с мирным названием "Конструктор", чтобы пересечь Ладогу. Федюнинского он видел только мельком - командующий находился в отдельной каюте, а на берегу был встречен членом Военного совета и начальником штаба 54-й, которые тотчас же увезли его на КП. ...Сейчас Федюнинский сидел за дощатым столом, на котором была расстелена карта и стояли полевые телефоны. - Где Микульский? - встревоженно спросил он Звягинцева, едва тот доложил о своем прибытии. - Остался в расположении войск Волховской группы, товарищ командующий. Оттуда собирался проехать на КП группы в Плеханове. Приказал доложить вам, что войска группы продолжают отходить по обоим берегам реки Волхов. - Об этом я знаю, - с нескрываемой злостью прервал его Федюнинский. - Что еще? - Еще мне приказано доложить, что, по данным разведки Волховской группы, противник усилил свой первый армейский корпус частью сил восьмой и двенадцатой танковых дивизий. - Перебросил их из района Тихвина? - Так точно, товарищ командующий. Федюнинский бросил взгляд на другую, пришпиленную к бревенчатой стене карту. Потом снова посмотрел на майора: - Это все? - Никак нет, товарищ командующий. Генерал-майор Микульский приказал доложить, что в войсках группы ощущается нехватка продовольствия. - Это еще почему? - Насколько можно судить, - несколько замявшись, ответил Звягинцев, - трудности возникли из-за того, что командование группы слишком далеко отвело свои тылы. А дороги в условиях зимы... - Знаю, что не лето, - опять прервал его Федюнинский. - Что еще? - Это все, что мне приказано доложить, - сказал Звягинцев. Однако не произнес положенного в подобных случаях "Разрешите идти?", а продолжал стоять вытянувшись. - Хотите сказать что-то еще, майор? - настороженно, но вместе с тем поощряюще спросил Федюнинский. - Товарищ командующий, - тихо, но внятно произнес Звягинцев, - немецкие снаряды ложатся уже на окраинах Волхова. Я сам видел разрывы, когда возвращался. - Та-ак... - протянул в задумчивости Федюнинский. - Скажите, майор, вы давно служите здесь, в пятьдесят четвертой? - Никак нет. Прибыл вместе с вами, товарищ командующий, в распоряжение начальника штаба генерал-майора Сухомлина. Работаю в оперативном отделе. - Значит, ленинградец? - Так точно, товарищ генерал. - И все время на штабной работе? - Никак нет. Служил в штабе округа до войны. С начала июля и до ранения был в строю. На Лужской линии обороны. Потом... - Звягинцев запнулся, подумав, следует ли докладывать о работе на Кировском заводе, и, решив, что не имеет права отнимать у командующего дорогое время, закончил: - Потом вернули в штаб. - А ну-ка присядь, - неожиданно сказал Федюнинский и кивнул на круглый деревянный чурбан у торца стола. Звягинцев осторожно присел. - Все, что тебе было поручено, ты доложил, так? - не то спрашивая, не то утверждая, проговорил Федюнинский. - Так точно, - чуть приподнимаясь, ответил Звягинцев. - Сиди, раз сказал, не прыгай. Значит, доложил. А теперь я хочу спросить тебя и как штабиста и как строевика, коли ты на Луге дрался: какое у тебя личное впечатление от того, что ты сам видел? Ну там, за Волховом? Звягинцев колебался. Он совсем не был уверен в том, что его соображения будут интересны командующему армией. - Ну? - нетерпеливо поторопил Федюнинский. - Впечатление неважное, товарищ командующий, - решившись, ответил Звягинцев. - Честно говоря, не могу понять, зачем надо было отводить тылы за десятки километров от действующих частей. В Ленинграде войска недоедают, потому что блокада. Это ясно каждому. А здесь?.. И не только это... Дух отступления - вот что я ощутил там. На сколько продвинулся немец, на сколько отступили мы - вот о чем говорят бойцы, командиры. На обратном пути пришлось задержаться в Волхове - полуось у машины полетела. Пока нашел авторемонтную мастерскую, пока чинили, разговаривал с людьми. Ощущение у них такое, что Волхов не сегодня-завтра сдадут. Я и на ГЭС заглянул... - Зачем туда понесло? - строго спросил Федюнинский. - Время же все равно свободное было, товарищ командующий, пока машину чинили. Как же я мог не посмотреть! Это же первая советская ГЭС, по инициативе Ленина построена. - Спасибо, что разъяснил, - невесело усмехнулся Федюнинский. - Минирована ГЭС! - Знаю. - В саму-то станцию меня не пустили, а внизу у телефона боец стоял, узбек по национальности. Увидел меня и говорит: "Товарищ майор, разрешите обратиться..." - "Обращайтесь", - говорю. А он мне: "Товарищ майор, неужели ГЭС взрывать будем?" - "Что же, - спрашиваю, - врагу ее отдавать?" Молчит. А потом вдруг начал упрашивать: "Товарищ майор, распорядитесь, чтобы сменили меня! Хоть куда, хоть на передовую! Как же я жить после войны буду?! Чтобы пальцами показывали; вот, мол, тот Каримов, который ленинскую станцию взрывал?!" Звягинцев поднял глаза на мрачно глядевшего куда-то мимо него Федюнинского и подумал, что говорит, наверное, совсем не о том, что интересует генерала. Извинился виновато: - Простите, товарищ командующий. - Ладно, майор. Иди, - махнул рукой Федюнинский. ...Оставшись один, командующий несколько минут сидел в глубоком раздумье. Собственно, ничего нового этот майор ему не сообщил. Федюнинский и раньше знал, что немцы развивают наступление, тесня Волховскую группу и угрожая выйти в тыл 54-й. Известно ему было и то, что противник перебрасывает на Волховское направление все новые подкрепления. Это грозное обстоятельство могло стать роковым прежде всего потому, что отступающие войска принадлежали не 54-й, а другой армии, даже не входящей в состав Ленинградского фронта. Федюнинский мог выезжать в эти войска, посылать туда своих представителей, пытаться договориться с командующим Волховской группой генерал-майором Ляпиным о совместных действиях, но и только. Руководить этими войсками он не имел права. А ведь положением дел у Ляпина определялось состояние тыла 54-й. В таких условиях Федюнинский не мог развивать наступление на Погостье и Мгу. Более того, его армии грозило окружение. "Как же поступить? - мучительно размышлял он. - Неизбежна ли сдача Волхова? Или ее можно предотвратить, если перегруппировать войска, подчинить их единому командованию?.. Время не ждет. Уже не дни, а часы решают судьбу Волхова. А ведь дело не только в Волхове! Ведь от этого города до ладожского побережья всего двадцать пять километров!" Федюнинский снова, в который раз за сегодня, взглянул на карту и, подняв голову, резко крикнул: - Адъютант! Адъютант командующего тут же вырос на пороге. - Доложи члену Военного совета, что прошу его зайти. Срочно! С членом Военного совета 54-й армии бригадным комиссаром Сычевым Федюнинский совещался недолго. Уже через несколько минут оба вышли. Сычев направился к себе, а Федюнинский - на армейский узел связи. Узел связи располагался почти рядом, в блиндаже несколько большего размера, чем землянка командующего. Возле обшитых деревом стен стояли квадратные столики с аппаратами "Бодо" и "СТ", за которыми работали девушки-телеграфистки. Начальник узла связи вскочил и шагнул навстречу командующему. - Москву. Ставку. Срочно! - отрывисто приказал Федюнинский и направился к одному из аппаратов. Сидевшая там девушка с сержантскими треугольниками в петлицах привычно застучала по клавишам. Федюнинский сосредоточенно смотрел на тонкие девичьи пальцы, выбивающие привычное "там ли?..". Секунду спустя аппарат стал толчками выбрасывать ленту с многократно повторяемым "здесь... здесь... здесь...". Телеграфистка повернула голову и выжидающе посмотрела на командующего. - Передавайте, - сказал он. - У аппарата Федюнинский. Прошу доложить товарищу Сталину обстановку, сложившуюся под Волховом... Он кратко обрисовал ситуацию, сделал паузу и, слегка повысив голос, продиктовал: - Считаю необходимым в интересах дела подчинить отходящие части правого фланга четвертой армии мне. Если это будет сделано еще сегодня, спасти положение можно. Завтра будет поздно: Волхов падет... У меня все. Выстукав на ленте "расписку"-подтверждение, что передача принята, аппарат умолк. Федюнинский повернулся и пошел к выходу. В дверях столкнулся со своим адъютантом. - А я за вами, товарищ командующий, - проговорил тот, - там к вам... представители прибыли. - Какие еще представители? - недовольно спросил Федюнинский, отстранил замешкавшегося в дверях адъютанта и вышел. - Из Ленинграда, товарищ командующий, - ответил адъютант, едва поспевая за быстро шагавшим Федюнинским. - Ладно, - не оборачиваясь, сказал генерал, - сейчас разберусь. Подходя к своей землянке, он увидел ожидавших его людей. Один был в полушубке с поднятым воротником, почти скрывавшим его лицо, другой - в меховом реглане. Тот, что в полушубке, протянул командующему руку: - Здравствуйте, Иван Иванович!.. Другой, подойдя, молча приложил руку к фуражке. Только сейчас Федюнинский узнал прибывших - уполномоченного ГКО Павлова и командующего Ладожской военной флотилией капитана первого ранга Черокова. Чероков был среди встречавших Федюнинского, когда тот прибыл в 54-ю армию, его КП находился в Новой Ладоге, в двух десятках километров от штаба 54-й, поэтому, увидев Черокова, Федюнинский не удивился. Но зачем сюда прилетел из Ленинграда Павлов? - Какими судьбами, Дмитрий Васильевич?! - воскликнул Федюнинский. - Здравствуйте, Виктор Сергеевич! - Решил проводить к вам на КП продовольственного комиссара, - с улыбкой объяснил Чероков. - Боялся, что заблудится. - Так чего же мы стоим? Проходите, товарищи! - пригласил гостей командующий и первым стал спускаться по обледенелым, скользким ступеням. В землянке было жарко от раскаленной почти докрасна железной печурки. - Раздевайтесь, товарищи, - говорил Федюнинский, с трудом отключаясь от владевших им мыслей. Снял полушубок, повесил на вбитый в бревенчатую стену гвоздь. Павлов и Чероков тоже разделись. - Ну, прежде всего - поесть. Время как раз обеденное, - потер руки Федюнинский и, вызвав адъютанта, приказал: - Поесть гостям!.. - О нас не беспокойтесь, товарищ командующий, - начал Чероков. - О вас, капитан первого ранга, я не беспокоюсь, - усмехнулся Федюнинский, - вы, как и я, - на Большой земле. Я вод Павлова хоть раз досыта накормить хочу. - О еде будем думать после, - сумрачно сказал Павлов. - Я к вам за другим, Иван Иванович. По сведениям, которыми располагает Военный совет фронта, дело с Волховом обстоит очень плохо. - Да, положение крайне тревожное, - сразу помрачнев, ответил Федюнинский. - Где сейчас находится противник? - спросил Чероков. - Как вам известно, мои войска в районе Волхова непосредственного соприкосновения с противником не имеют. Но знаю, что на сегодняшний день немцы от города километрах в шести. - Уже?! - ахнул Павлов. - Когда я вылетал из Ленинграда, данные были иные. - Противник на месте не стоит... - Иван Иванович! - весь подавшись вперед, сказал Павлов. - На побережье, в Новой Ладоге, скопилось большое количество продовольственных грузов. Самолетами их не перебросишь. Мы ждем, когда станет Ладога. Надеемся перевезти их в Ленинград по льду. Но ведь от Волхова до Ладоги - только двадцать пять километров! Если противник захватит Волхов... Я хочу вас спросить: можно ли быть уверенным, что запасы, сосредоточенные в Новой Ладоге, не попадут в руки врага? - Подойдем к карте, - предложил Федюнинский и поднялся из-за стола. Большая карта висела на стене землянки. Федюнинский показал, где в данный момент проходит линия фронта, сухо информировал о складывающейся обстановке. - Следовательно, на сегодняшний день, - медленно проговорил Павлов, - судьба Новой Ладоги фактически зависит от войск четвертой армии, а они продолжают отступать. Так? - На сегодняшний день и час - так, - ответил Федюнинский. - Мы, разумеется, сделаем все от нас зависящее, чтобы враг не прорвался к Ладоге. Но ручаться пока что не могу. - Как же быть с продовольствием? - не отрывая взгляда от карты, спросил Павлов. Федюнинский не ответил. Молча вернулся к столу, сел. Сели и Павлов с Чероковым. Неслышно вошедший ординарец командующего поставил на стол хлеб, большими ломтями нарезанную колбасу, консервы, бутылку "Московской", стаканы. Федюнинский заметил, что Павлов с каким-то недоумением и даже испугом смотрит на тарелки с едой. - Что глядишь, Дмитрий Васильевич? - спросил он. - За один присест десятидневную норму ленинградскую расходуем? - Вы сами недавно из Ленинграда, Иван Иванович, - с горечью проговорил Павлов. - Но сейчас положение гораздо тяжелее, чем в октябре. За первую неделю ноября в городе зарегистрировано несколько тысяч - тысяч! - случаев смерти от голода... Вся надежда была на запасы продовольствия в Новой Ладоге и на обходную трассу... Но теперь... Что же нам делать с этим продовольствием? Неужели... Тут он оборвал себя на полуслове - высказать вслух мучившую его мысль Павлов был не в силах. Он не мог смириться с тем, что, если немцы овладеют Волховом и устремятся к ладожскому побережью, запасы продовольствия в Новой Ладоге придется уничтожить. Уничтожить продовольствие, облить бензином и сжечь тысячи тонн муки, крупы, сахара, в то время когда в Ленинграде люди умирают от голода! Павлов на мгновение представил себе, как пляшет на берегу озера пламя, сжигающее как бы саму жизнь ленинградцев, и лицо его исказила болезненная гримаса. Федюнинский понял, в каком состоянии находится уполномоченный ГКО. - Ну что ты меня пытаешь?! - воскликнул он. - Весь Волхов заминирован. В том числе и ГЭС. Ленинская ГЭС! Как бы ты решил: взрывать или не взрывать?! - Я не могу тебе ответить на этот вопрос, - жестко сказал Павлов. - Это вы здесь должны дать себе отчет в том, удержится Волхов или нет. От этого зависит и судьба ГЭС, и судьба продовольствия в Новой Ладоге. Я должен получить точный ответ: что будет с Волховом? - Я тоже должен получить ответ... - Ты-то от кого? - От Сталина. - От Сталина?! - Вы... запросили подкреплений, товарищ генерал? - проговорил Чероков. - Нет! - покачал головой Федюнинский. - Просить сейчас подкреплений бессмысленно. Все, что могли, нам уже дали. Да если бы и была у Верховного такая возможность, все равно подкрепления не успели бы подойти... Давайте, товарищи, выпьем и закусим - это все, что я пока могу вам предложить. Он разлил водку в граненые стаканы, притронулся своим стаканом к двум другим, стоявшим на столе, и выпил. Павлов и Чероков тоже молча сделали по глотку. Федюнинский посмотрел на часы. "Доложена ли Сталину моя телеграмма?" - в который уже раз подумал он. Представляя себе гигантский объем работы, которой были заняты и Ставка и Генштаб, Федюнинский не надеялся на быстрый ответ. Но пока он не командовал войсками, обороняющими Волхов, он не мог сказать Павлову ничего определенного... В 15:20 прибежавший в блиндаж Федюнинского связной доложил, что Москва вызывает командующего к аппарату. Как был в кителе, Федюнинский выскочил из землянки... Павлов и Чероков напряженно молчали. Они так и не поняли, какого ответа ждал Федюнинский от Сталина, но не сомневались, что в эти минуты решается очень важный вопрос, а может быть, и судьба Волхова. Оба они надеялись, что ответ Сталина будет благоприятным, и боялись в это поверить. За два с половиной месяца работы в блокированном Ленинграде Павлов уже привык быть готовым к тому, что обстоятельства могут сложиться еще более неблагополучно. - Виктор Сергеевич, - обратился Павлов к Черокову, - так что же делать с продовольствием? Каково твое мнение? Чероков ответил не сразу. С тех пор как Ладога перестала быть судоходной, тонны грузов, скопившихся на берегу, стали для моряков Ладожской флотилии немым укором. Морякам не в чем было упрекнуть себя. Они перевозили продовольствие, пока существовала хоть малейшая возможность, - под бомбежками, в жестокие осенние штормы. Но пройти по Ладоге, уже покрывавшейся льдом, транспорты не могли, и только отдельные корабли с прочными корпусами пробивались теперь к Осиновцу. - Надо смотреть правде в глаза, - сказал наконец Чероков. - Если немцам удастся... Он не договорил, потому что открылась дверь и вошел Федюнинский. - Есть ответ, товарищи! Есть! - крикнул командующий еще с порога. - Вот! - И бросил на стол телеграфную ленту. Павлов схватил ее и, поднеся к свисающей с потолка лампе, прочел вслух: СТАВКА ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДОВАНИЯ ПРИКАЗАЛА ГРУППУ ВОЙСК ЧЕТВЕРТОЙ АРМИИ, ДЕЙСТВУЮЩУЮ НА ВОЛХОВСКОМ НАПРАВЛЕНИИ ПО ВОСТОЧНОМУ И ЗАПАДНОМУ БЕРЕГАМ РЕКИ ВОЛХОВ, ПЕРЕПОДЧИНИТЬ ТОВАРИЩУ ФЕДЮНИНСКОМУ И ВКЛЮЧИТЬ В СОСТАВ ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТОЙ АРМИИ... Поднял глаза на Федюнинского: - Ты... этого и хотел, Иван Иванович? - А то чего же?! - торжествующе воскликнул Федюнинский. - Теперь, Павлов, спрос за Волхов с меня! А тебе я скажу: возвращайся в Ленинград. Грузы пока не трогать! Адъютант! - крикнул он, обернувшись к двери. - Машину! Едем на КП Волховской группы. Со мной поедут начальник оперативного отдела, начальник инженерных войск и начальник артиллерии. Предупреди их. И пусть захватят кого считают нужным. Быстро! Павлов и Чероков встали с намерением попрощаться. - Нет, Виктор Сергеевич, - сказал Федюнинский, - хоть ты мне и не подчинен, я тебя не отпущу. Поедешь со мной. Очень прошу. А наркома твой шофер на аэродром отвезет. Договорились?.. Командный пункт Волховской группы войск находился в деревне Плеханове, в нескольких километрах к северу от Волхова. Это была довольно большая деревня, чудом уцелевшая от вражеской авиации. Мирно вились дымки над трубами добротных изб, по протоптанным в снегу дорожкам неторопливо двигались женщины с ведрами в руках или на коромыслах, и только плотно прикрытые ставни, из-за которых не пробивалось ни полоски света, да канонада, доносившаяся со стороны Волхова, напоминали, что идет война. Было уже темно, когда в деревню въехали три "газика". В первом из них сидели Федюнинский, Чероков и адъютант командующего. - Вот что, - сказал Федюнинский, когда все вышли из машин, - я переношу сюда мой КП. Немедленно подыщите подходящее помещение! - приказал он адъютанту. - Всем ожидать меня там! Скоро освобожусь! Федюнинский решил пойти к Ляпину один - предстоял тяжелый разговор, и, щадя самолюбие генерала, Федюнинский не хотел вести его при свидетелях. Он неторопливо шел к избе, где размещался штаб Ляпина, и вспоминал далекий уже сентябрьский день, когда вот так же направлялся к дому на улице Стачек, куда самовольно перенес свой КП с Пулковских высот командующий 42-й армией Иванов, которого ему тогда предстояло сменить. Часовой у крыльца штаба настороженно смотрел на приближавшегося к нему незнакомого военного в полушубке и папахе. Резко скомандовал: "Стой!" - и предостерегающе положил руки на автомат. - Я командующий пятьдесят четвертой армией. Где генерал Ляпин? - властно спросил Федюнинский. Часовой взбежал на крыльцо, рывком открыл дверь и, просунув голову внутрь, что-то сказал кому-то. Из избы, застегивая ремень, выскочил майор. Он, видимо, только что проснулся, - волосы его были растрепаны. - Оперативный дежурный майор Иволгин, - доложил он. - Вижу, как вы дежурите, - бросил Федюнинский. - Где Ляпин? - Генерал отдыхает, приказал не беспокоить, - нерешительно произнес майор. - Придется побеспокоить, - зло усмехнулся Федюнинский в шагнул к крыльцу. - Да он не здесь, товарищ генерал, в том доме! - сказал майор, указав на соседнюю избу. Федюнинский, повернувшись, направился туда. Майор опередил его. Он бегом устремился к соседнему крыльцу и скрылся за дверью. Федюнинский неторопливо последовал за ним. Ляпин, уже предупрежденный майором, поднялся навстречу Федюнинскому в накинутом на плечи кителе, в мягких войлочных туфлях. Поднеся ладонь к папахе, Федюнинский объявил: - По приказу Ставки вверенные вам войска Волховской оперативной группы четвертой армии вливаются в пятьдесят четвертую армию и подчиняются мне. Немедленно сообщите об этом своему штабу и ближайшим помощникам. Распорядитесь, чтобы все оставались на местах и ожидали моих дальнейших приказаний. - Я приказа Ставки не получал, - несколько растерянно сказал Ляпин. - Считайте, что уже получили, - резко бросил Федюнинский. - И отправляйтесь в штаб четвертой армии. Сегодня же. Козырнув, Федюнинский вышел. Через полчаса на новом КП 54-й состоялось оперативное совещание, на котором были намечены первоочередные, неотложные меры по укреплению подступов к Волхову. Командующий приказал: всю зенитную артиллерию, находившуюся в Волхове, перегруппировать в боевые порядки войск, прикрывавших подступы к городу, сюда же перебросить из 54-й армии танковую бригаду полковника Зазимко, немедленно подвезти из армейских тылов боеприпасы и продовольствие. Когда совещание подходило уже к концу, Федюнинскому принесли телеграмму из Ставки. Он прочел ее и сказал: - Ставка Верховного главнокомандования возлагает на меня ответственность за важнейшие объекты в Волхове, подлежащие, в случае крайней необходимости, уничтожению. Генерал-майор Чекин, немедленно поезжайте на Волховскую ГЭС! Там будет ваш КП. Команды подрывников на самой ГЭС, на алюминиевом заводе и на всех других заминированных объектах с этой минуты подчиняются вам. Приказ о взрыве может последовать только от меня. Ясно? Только от меня! И последнее: подготовить мне наблюдательный пункт на северной окраине Волхова. Совещание окончено. Всем приступить к выполнению полученных приказаний. Через несколько минут в комнате кроме Федюнинского остался только Чероков. Он начал было прощаться, но Федюнинский остановил его: - Подожди, капитан первого ранга. Как ты считаешь, для чего я тебя за собой таскал? - Он положил Черокову руку на плечо и продолжал: - Вот что, Виктор Сергеевич. Ты командир самостоятельный, флотилия твоя мне не подчинена. Поэтому не приказываю - прошу. Сними пулеметы с кораблей и отдай их мне. - Вы что, товарищ командующий?! - не то удивился, не то возмутился Чероков. - Разоружить боевые корабли? - И отступил, освобождаясь от лежащей на его плече руки Федюнинского. - Пойми, Чероков, - сказал Федюнинский, - ведь если немцы прорвутся к Ладоге, что придется делать? Павлову - жечь продовольствие, а тебе... тебе топить корабли. Иного выхода нет. Верно? - И все же разоружать корабли не могу, - повторил Чероков. - Это невозможно. - А если они вместе с пулеметами пойдут на дно Ладоги, это возможно?! Слушай, Виктор Сергеевич, сделай, как я говорю. Сними пулеметы и вместе с расчетами перебрось их сюда, к Волхову. Ответственность перед Военным советом фронта я беру на себя. Время не терпит. Пулеметы мне нужны к утру, не позже... 18 В полночь Федюнинский перебрался на свой новый наблюдательный пункт, оборудованный на северной окраине Волхова, в небольшом каменном доме, от которого после недавней бомбежки остался лишь первый этаж да подвальное помещение. Но располагался он на высотке, местность вокруг была ровная и хорошо просматривалась. Немцы все еще продвигались к Волхову. Близкие разрывы их снарядов то и дело сотрясали стены полуразрушенного дома. Давно не было у Федюнинского такой тревожной ночи. Уже занимала оборону непосредственно перед Волховом танковая бригада полковника Зазимко. Уже мчались на дивизионные обменные пункты и прямо в полки полуторки, груженные боеприпасами и продовольствием. Уже перебазировалась на полевой аэродром близ Плеханова вызванная Федюнинским авиация. Уже выехали в передовые части работники политотдела армии. И, наконец, перед самым рассветом прибыли на грузовиках моряки с пулеметами. Их сразу же распределили по частям. И все же немцы продолжали наступать. Правда, продвижение их замедлилось, но бои вот-вот могли перенестись на городские улицы. Роковой вопрос - придется или не придется взрывать Волховскую ГЭС и другие важные объекты - неотступно преследовал командующего. Один из полевых телефонов, стоявших перед ним, связывал его прямо с генералом Чекиным, находившимся на Волховской ГЭС. Время от времени Чекин звонил, проверяя исправность линии, которая в любую минуту могла быть перебита осколком снаряда. И в каждом таком звонке угадывался немой вопрос: взрывать или подождать? Федюнинский знал, конечно, историю Волховской ГЭС. И в сознании его эта электростанция была неразрывно слита с именем Ленина, с ленинским планом ГОЭЛРО. Но Федюнинский хорошо знал и другое - что уже десятки дорогих сердцу каждого советского человека заводов, электростанций, сами названия которых символизировали победы первых пятилеток, сотни сооружений, в которых, казалось, навеки запечатлены труд, воля, творческий гений советского народа, были взорваны при отступлении. На вопрос - уничтожить или отдать врагу? - мог быть только один ответ. Вчера майор Звягинцев рассказывал командующему о бойце, готовом идти под огонь противника, лишь бы не стать участником взрыва ГЭС. Тогда Федюнинский воспринял это как проявление неуместной в военное время сентиментальности. То, что человек на фронте должен выполнять свой долг до конца, сколь бы трудно и горько ни было, являлось для него непреложной истиной. Но теперь, когда решать вопрос о судьбе ГЭС предстояло ему самому, когда достаточно было повернуть ручку телефона, сказать одно лишь слово Чекину, чтобы через несколько минут от здания станции остались лишь развалины, командующий почти физически ощущал, как невыносимо тяжела ноша, взваленная на его плечи. Из донесений, поступивших в 9:00, Федюнинский сделал вывод, что положение на подступах к городу постепенно стабилизируется. Однако часом позже Волхов неожиданно оказался на грани катастрофы. Федюнинскому позвонил командир 310-й дивизии Замировский и доложил, что немцы теснят его боевые порядки. Несколько секунд командующий молчал. Замировский был старым его товарищем, когда-то они вместе служили в Забайкалье. Федюнинский верил в него, считал опытным, боевым командиром. Но сейчас части Замировского отступали. - Слушай, полковник, - жестко сказал Федюнинский, - ты понимаешь, что зависит сейчас от твоих действий?! Если дашь прорваться врагу, то погубишь Волхов. Я требую, я приказываю тебе держаться во что бы то ни стало! Это все. Другие соединения, и в частности расположенная на правом фланге 6-я морская бригада, держались стойко. Час назад из штаба бригады звонил выехавший туда начальник оперативного отдела армии. Он докладывал, что моряки успешно отбили все атаки противника. "Значит, немцы убедились, что там прорваться не удастся, потому и ударили по Замировскому, - размышлял Федюнинский. - Неужели он не выдержит?!" И в этот момент раздался резкий звонок того телефона, который лишь недавно командующий с облегчением отодвинул в сторону. В трубке опять прозвучал голос генерала Чекина: - Извините, товарищ командующий, проверяю, в порядке ли связь. Аппарат молчит. И я решил... - Вам сказано, что позвоню лишь в том случае, если будет необходимость! - Так точно, товарищ командующий, но... - Какое еще "но"? - В здании ГЭС уже слышна пулеметная стрельба. - Сидите и ждите моих приказаний, - резко сказал Федюнинский. - И ни при каких условиях не проявлять инициативы. Вам понятно? - Ясно, товарищ командующий. Буду ждать. - А исправность линии проверяйте каждые тридцать минут, точно по часам! Тут же зазвенел другой телефон. Федюнинский услышал голос Замировского: - Товарищ командующий, докладываю, что бой идет уже вблизи моего командного пункта... - Зачем ты мне звонишь? - стараясь ничем не выдать волнения, спросил Федюнинс