ь,
опять замигала.
     -- В реанимацию, -- сказал голос в толпе.
     -- Поздно в реанимацию, умер...
     -- Почему -- умер? -- спросили одинаково с разных сторон.
     -- Если бы не умер, "скорая" сирену бы включила.  А теперь ему  спешить
некуда.
     --  Не знаете, а говорите! Яфаров объявил, что заболел. Значит приступ.
Сейчас таких подымают.
     -- Подымают да в гроб кладут.
     Это уже оказался  чужой гражданин, неизвестно  почему проникший в толпу
людей, причастных к театру. О ком идет речь, он не знал,  но, дыша водочкой,
свое мнение изложил:
     -- Ждите, подымут!  У  меня  тетка  два  месяца лежала. Сказали, пускай
гуляет. Она встала -- и с копыт долой.
     У случайного гражданина нашлись единомышленники.
     -- Сейчас, говорят, или инфаркт, или рак -- только и выбирай.
     -- Врут все! Помереть от чего хошь можно: и от гриппа, и от бутылки.
     --  Народ  мудер,  все-то он знает,  --  пробурчал старичок  в обтертом
пальто.
     -- Ах, Наташа! Смерть царей в России  -- самое любимое зрелище, -- тихо
говорил,  выбираясь из толпы  и  таща за  руку  свою  полную подругу,  седой
интеллигентный  человек без  шапки. -- Тут  нашему народу  и хлеба не  надо.
Посмотрели, разошлись и счастливы. Пойдем, Наташенька!
     -- Разговорились! Дайте "скорой"-то проехать. Все-таки артист!
     -- А что артист? Ему что царя, что Ивана-дурака играть. Профессия.
     -- Так-то оно так, а все же, видно, нервное дело играть царей,  раз при
исполнении сгорел.
     -- Не слушай их, Наташа! Пошли спать...
     "Скорая" выбралась наконец на улицу и тихо, не включая сирены, покатила
мимо театра по  улице. Три  с  половиной столетия спустя  по Москве вторично
везли в последний путь царя Федора Иоанновича. Однако на этот раз царь был в
гриме.

     1975-1978, Москва.