ководству "Севресурса" о смерти Сенокосова. Ближе к вечеру Нестерову из Уренгоя позвонил Полковский. Доложил о выполнении задания. Четко и гордо, словно цитируя квартальный отчет, отрапортовал... Нестеров не очень любил читать современную прессу. Но иногда, чтобы унять пульсирующую боль в висках или отвлечься от усталости, покупал какую-нибудь газету, вроде "Очень страшной", или "СПИД-инфо", или "Версии", и предавался забавам. Однако сегодня ему пришлось довольствоваться "Миром новостей". На последней полосе он прочел: "АДВОКАТЫ ВЫИГРАЛИ ПРОЦЕСС", после чего надел очки и продолжил. "В Верховном суде РФ состоялось заседание по делу о протесте заместителя Генерального прокурора РФ -- об отмене судебных решений по иску прокурора Москвы о ликвидации Московской городской общественной организации "Сообщество адвокатов", являющее собой параллельную, а фактически самозваную адвокатскую организацию. Верховный суд РФ протест отклонил". Из этой казуистической тарабарщины Нестеров понял только, что не все в порядке в Датском королевстве, если уже прокуратура судится с органами юстиции. Возможно, за передел правового поля, а может быть, и из-за взаимной неуступчивости. Но как бы то ни было: зарегистрировали же органы юстиции банду под видом адвокатуры. Он стал читать дальше. "В 1996 году в Москве была зарегистрирована коллегия адвокатов "Сообщество адвокатов" в качестве общественной организации. В штате организации не было ни одного юриста. Решение о регистрации было признано незаконным. Прокурор города обратился с иском в суд. После нескольких промежуточных решений иск был удовлетворен. Общественная организация, по недоразумению присвоившая себе конституционные функции адвокатуры, перестала существовать. В поддержку этого решения другой заместитель Генерального прокурора РФ и заместитель министра юстиции РФ подготовили письмо в адрес прокуроров субъектов РФ и руководителей территориальных органов Минюста разъяснения по трактовке статуса объединений, которые правомочны осуществлять адвокатскую деятельность. И вдруг, в то же самое время, еще один заместитель Генерального прокурора принес протест на состоявшееся решение. 28 сентября были выслушаны доводы инициаторов протеста. Судя по тому, что доводы были несостоятельны, можно предположить, что этот заместитель в какой-то степени покровительствовал самозваной организации. По имеющимся фактам возбуждено уголовное дело. Представитель Гильдии российских адвокатов и председатель президиума Московской городской коллегии адвокатов "Адвокатская рать" от имени более тридцати тысяч адвокатов России потребовали отклонить протест. -- Если бы протест не был удовлетворен, -- заявил один из истцов, -- то любые три физических лица и впредь смогли бы регистрировать организации, называть их адвокатурой и делать вид, что оказывают населению правовую помощь. Представляя интересы Минюста, адвокатского корпуса страны, мы не могли допустить произвола. Впрочем, подобные ситуации растаскивания адвокатуры становятся возможными потому, что в течение семи лет законодательные органы не могут или не хотят принимать Закон об адвокатуре, где ее правовая природа была бы конкретизирована и установлена без разночтений. Известно, что юристы России, с целью прекратить произвол псевдоюстиции, объединились в Общероссийскую общественно-политическую организацию "Юристы за права и достойную жизнь человека". Задачи этой организации -- в том числе участие в выборах в Государственную Думу. Законотворцы должны быть юристами. Времена, когда "пироги печет сапожник", перестали веселить. По результату рассмотрения дела Верховный суд Российской Федерации возбудил уголовное дело в отношении Валерия Цаплина -- бывшего президента ОО "Сообщества адвокатов" по признакам статей "Мошенничество", "Воспрепятствование законной предпринимательской деятельности", "Регистрация незаконных сделок с землей", "Заведомо ложная реклама", "Незаконное получение кредита", "Легализация денежных средств или иного имущества, приобретенных незаконным путем", "Незаконное предпринимательство", "Контрабанда", "Невозвращение из-за границы средств в иностранной валюте", "Уклонение от уплаты налогов..." и другим". Нестеров отложил очки, улыбнулся. Он оценил это: "...и другим", скомкал газету и с удовольствием подумал, что косвенно и сам причастен к этой веселой, но почившей в бозе благодаря стараниям его коллег организации. Лейтенант Женечка Железнова в рамках Закона об оперативно-розыскной деятельности проводила негласную проверку этой фирмы и представила в Верховный суд необходимые документы. "Надо ей премию, что ли, рублей сто пятьдесят выписать, -- подумал Нестеров, -- или хотя бы сто..." 7 В день похорон семьи Искольдских к начальнику отдела охраны труда и безопасности подошел молодой человек, принес свои соболезнования, предложил помянуть Искольдского и попросился на работу. Он сказал, что место ему нужно не потому, что у него нет работы и ему не на что жить, нет, он учился в университете и сейчас работает наладчиком на станции техобслуживания, но дядя Никита вырастил его, они жили в одном дворе и теперь его тезка хочет поступить на место Искольдского. Фамилию Никита назвал чужую, потом и паспорт и трудовую книжку принес поддельные. А на кладбище, растроганный ситуацией и вежливым обращением, начальник Искольдского заключил убийцу в объятья и пригласил прийти на следующий день. На поминках, которые состоялись в квартире Искольдских, он парня не видел. На следующий день Никита пришел с утра, даже поджидал начальника у центральной проходной комбината. Тот отвел его сначала к начальнику цеха, потом, получив "добро", в отдел кадров и попросил оформить документы. Через пару суток Никита почему-то на работу не явился, и о нем забыли. Кто стащил планы эвакуации из цехов комбината, неизвестно. Может, тот парень, может, Искольдский куда засунул, а может, другие сотрудники. Планы эти секретными не являлись, наоборот, развешивались по всем стенам на всеобщее обозрение. А тот экземпляр, что пропал, был просто-напросто лишним: стен не хватило. Никита Степанович Искольдский был двоюродным дядей Светланы Максимовны Сенокосовой. Об этом только что доложила Женечка, перед звонком Полковского вошедшая в кабинет генерала. Нестеров сидел злой и усталый. Информацию принял как должное, не поблагодарил, просто положил справки паспортного стола города Твери, где родился отец Светланы и его двоюродный брат, в дело. Женечке пришлось повозиться часа два, пока она дозвонилась в Новый Уренгой. Ей выдали информацию о родителях убитого Искольдского, а потом она уговаривала Ригу прислать ей по факсу, за счет ФСБ, копию акта гражданского состояния о рождении Максима Леонидовича Искольдского. В конце концов на том конце провода бросили трубку. Женечка не поняла причины. Лишь потом ей объяснили: это потому, что с ней разговаривали на латышском. И от нее требовали, чтобы она отвечала только по-латышски. Она обратилась в архив Министерства обороны, оттуда ее отослали в военкомат города Твери, а там нашлись добрые люди. Ей даже не пришлось связываться с управлением госбезопасности Твери, ей просто прочитали сведения о родителях Максима Леонидовича Искольдского. Выяснилось, что оба Искольдских -- тверичи, и у них общий дед. Как часто общалась Светлана Максимовна со своим двоюродным дядей из Уренгоя, оставалось лишь догадываться. Женечка даже съездила на телефонную станцию, которая обслуживала номер телефона Сенокосовой, где и установила, что раза три в год Светлана перезванивалась с Новым Уренгоем. Если не она, так ее муж, бывая на комбинате, наведывался к Никите Степановичу. Нестеров слушал внимательно. У него возникли следственные фантазии по поводу картины убийства четы Искольдских, но он не придал им большого значения, ибо фантазии не несли в себе стопроцентной достоверности. Но все же было очень похожим на истину, что в последний момент перед посадкой в Новом Уренгое Андрей Сенокосов вышел в туалет. Это подтвердила и Моисеева в ту ночь, когда в нее стреляли. Выходит, Никита Крекшин знал о родственниках Сенокосова. И потому, заранее планируя свою чудовищную акцию, выкрал и документы Искольдского, и адрес его узнал. Вот и кинулся убийца первым делом на квартиру Светланиных родственников. Ведь он не видел, как Сенокосов спрятался на полке. Никита, видимо, не мог открыто проследовать за Сенокосовым к туалету, он привлек бы внимание стюардесс, уже готовивших пассажиров к посадке. Думал, что в самолете Сенокосову негде укрыться. Началась высадка. Пока Никита продирался сквозь толпу в соседний салон, а то и попросту поджидая заложника возле трапа, Андрей забрался на полку. Сообразил. Упустив Сенокосова, Никита отправился к Искольдским. Стал ждать там, безжалостно застрелив и мужа и жену, но вместо Сенокосова в дверь позвонил Полковский. Все это так быстро промелькнуло в голове Нестерова, что он не успел зафиксировать в памяти все детали своего открытия. -- Может, вас чаем напоить? -- отважилась спросить Женечка, но тут же пожалела. Не обратив внимания на ее вопрос, Нестеров холодно спросил, не звонил ли Алтухов, хотя бы ей домой. Женечка ответила отрицательно и была отпущена восвояси. Потом Полторецкий и Снегов доложили о том, что обследование квартиры и дачи Сенокосова дали незначительные результаты. В квартире же была обнаружена записная книжка Светланы Максимовны, где под литерой "М", как говаривал Шерлок Холмс, значился телефон экстрасенса Марка Захаровича. 8 -- Что это вид у вас совсем больной? -- Марк Захарович склонил голову набок и собрался, видимо, отчитать генерала Нестерова за безответственное отношение к своему здоровью. -- Может, печень? Нестеров впервые за последние пять дней улыбнулся. Смешной он был, этот человечек, похожий на самого занюханного патриция. Кончик носа прижат к губам, глазки маленькие, насмешливые, тужится, строит из себя павлина-мавлина, а выходит просто курица. Разве с такими глазками-пуговками идут в большую биоэнергетику?.. Нестеров сидел напротив задержанного экстрасенса и раскладывал свои бумаги. Вдруг Сапаров пригнулся к столу и сказал: -- А вы не печальтесь, та, которая в вашем сердце, любила не вас. Нестерова прошиб пот, но он сообразил, что Марк Захарович мог знать и Наташу, и Никиту, и о любви его юношеской мог знать... -- Почему любила? О чем вы? -- Ее уже нет, она ушла, -- ответил экстрасенс и вздохнул, -- эх, дали бы мне часик, я бы из вас человека сделал. Нестеров напряженно смотрел на Сапарова. -- Откуда вам известно, что она ушла? И кто она? -- Наташа. Ее убили. Не вы убили, а мучаетесь, запала она вам в сердце. Красивая была женщина, как северное сияние. -- Замолчите, -- потребовал Нестеров, -- я узнаю, откуда к вам поступила эта информация, и виновные будут наказаны. -- Нету виновных, -- парировал Марк Захарович, в глазах его появилась глубина, и в глубине этой мерцал слева направо огонек, будто кто-то свечкой проводил. -- Кроме нашего биополя никаких виновных больше нет. Знаете, откуда эта поговорка "На лице написано..."? То-то. Нестеров захлопнул папку. -- К вам приходила на прием Светлана Максимовна Сенокосова? -- Обязательно. -- Когда? -- Перед поездкой по морям месяца за два. Я ей и маршрут подсказал. Как для ее организма было бы полезнее. У нее рак груди, но она об этом еще не знает, я лечил ее потихоньку. Если бы узнала -- если бы я ей поведал, -- все мои старания были бы напрасны. Самовнушение -- страшная сила. -- Вы и теплоход подсказали? -- У меня бывают разные клиенты, в основном клиентки. Рассказывают о себе... -- Это я уже понял, -- перебил его Нестеров. -- А вы кому передаете информацию? -- Так вот, двое или трое благодарно отзывались о теплоходе "Леонид Прудовский". Очень модный тур в этом сезоне. -- Кто вас надоумил подсказать Сенокосовым этот теплоход? -- настойчиво проговорил Нестеров. -- И кто был заказчиком информации? -- Да вы что! -- махнул рукой Марк Захарович и почесал грудь. -- Это даже не в рамках сеанса, а так, светская болтовня... Кому она нужна? -- Где Сапарова хранит сырье для производства наркотика ВС-231? -- Подлечите печень, очень вам рекомендую, -- сказал Марк Захарович Сапаров и поднялся со стула. В ту же секунду в комнату вошел конвой. За Вероникой Сергеевной Сапаровой наблюдение велось уже неделю. Она исправно ходила на кафедру, но в свою квартиру не возвращалась. Вела она себя довольно ровно, следователи были вполне уверены, что ничего подозрительного в доме Марка Захаровича они не обнаружат. Сырье нужно было искать в другом месте. Толик Ганичев давать показания отказался. От Юлдашева было мало толку, хоть он и старался предложить свои услуги. Но однажды вечером в квартире Сапарова зазвонил телефон. Трубку сняла Вероника Сергеевна. Звонил декан факультета, старый ее знакомый -- и бывший пациент. -- Вероника Сергеевна, -- сказал он, -- вам надлежит сейчас срочно приехать в институт, на кафедру. Дело не терпит отлагательства. -- Да как же я приеду? В такой час? Тоже мне нашли девочку... -- Возьмите такси, не мне вас учить. У нас ЧП, понимаете? Сапарова была вынуждена собраться и выехать на кафедру. Она со дня на день ждала ареста, но не в институте же ее будут арестовывать! И что там могло произойти? По поводу Ганичева уже состоялся ученый совет, ей вынесли предупреждение. Следователи для видимости устроили обыск в лаборатории, инвентаризацию химических реактивов, половины недосчитались, все списали на Ганичева. Ее допрашивали два раза, делали очную ставку с Марком Захаровичем и Ганичевым, а также с этим полудурком Юлдашевым. А что они могли сказать? Что Сапарова поставляла им сырье, сама производила первичную переработку компонентов, для чего замораживала змей методом сухой заморозки, потом сушила и стирала в порошок необходимые части? Но ведь они прекрасно понимают, что местонахождение лаборатории знают только она и Никита, который помогал доставлять эту тяжесть к дверям и даже внутрь не входил. А значит, начни Сапарова все отрицать... улик-то против нее нет. Кроме этого квиточка от сумки, будь он неладен. Кто нацепил его на сумку, которая через досмотр-то не проходила, кто оформил багаж на ее имя, она так и не могла себе представить. И ведь в кошелек ей кто-то дубль-квиток подсунул. Она не могла и предположить, что это сделала Рая, но единственным человеком, который знал о "левой" сумке, которую подвезли на автокаре прямо к трапу самолета грузчики, всегда готовые услужить за умеренную плату, была именно Воробьева. -- В институте обнаружен килограмм сырья для производства какого-то супернового наркотика. И это уже после ареста Ганичева, -- говорил шепотом декан, встретивший Веронику Сергеевну у парадного входа в институт. -- Там сейчас милиции -- будто президент приезжает. Такие неприятности накануне выборов в Государственную Думу! Они поднялись наверх. Сапарова успела обдумать тактику своего поведения, но она не знала, предъявят ли ей обвинение и что это за сырье. -- Кто-то решил, что повторного обыска здесь не будет, и спрятал мешок с порошком в ваш стол, Вероника Сергеевна, -- доброжелательно сообщил ей следователь-транспортник Снегов. Его она уже видела при аресте Марка Захаровича и на допросах, он показался ей усталым и безразличным, но вовсе не агрессивно настроенным против Сапаровой. -- Зачем я вам понадобилась? Вы же понимаете, что это какой-то подлог, провокация? -- Дело в том, что при обыске присутствовали понятые и ваш декан, стол был вскрыт при них, порошок изъят при них. Поймите, Вероника Сергеевна, кто-то еще у вас тут орудует. Кто-то, кто хочет вам навредить, близкий вам человек. -- Близкие люди, молодой человек, у меня закончились лет тридцать назад, если не считать Марка Захаровича и брата. Чего вы от меня хотите? Снегов достал из чемоданчика мешок, который при ближайшем рассмотрении оказался чехлом от подушки-думки, лежавшей на диване в квартире Сапаровой на Ленинградском шоссе. Следователи долго гадали, что бы так могло напугать Сапарову. Нужно было, чтобы она совершила необдуманный поступок. Взгляд Сапаровой мельком пробежался по мешочку, но все-таки Снегов уловил в ее глазах страх: узнала Вероника Сергеевна свою подушку, узнала. Она артистично вздохнула: -- Понимаю, но ничем помочь не могу. -- Не уезжайте из города, -- попросил на прощание Снегов и отпустил Сапарову домой. Она проворчала что-то о бесполезности ее вызова в институт и тратах на такси. Через четыре часа заработал механизм придуманной Нестеровым инициативной провокации. В окне квартиры на втором этаже старого дома, где жили своей непонятной жизнью Сапаровы, Володя Полян увидел ее белое лицо. Удостоверившись, что посторонних наблюдателей во дворе нет, Сапарова включила свет. Так она делала уже неделю. Еще через десять минут Вероника Сергеевна вышла из дома. Встав на обочине улицы, словно раздумывая, словно прогуливаясь, а одновременно проверяя, нет ли слежки, она поймала машину и поехала в сторону комплекса "Лебедь" на Ленинградском шоссе. Как только вспыхнул свет, Володя Полян разбудил Нестерова, спящего на заднем сиденье снеговской "шестерки". Снегов обернулся и посмотрел, как генерал зевает и потягивается. Он передал по рации команду быть наготове, выскочил с параллельной улицы на Ленинградку и, не отставая, помчался за Сапаровой. -- Ваня, пошли людей к дому Сапаровой, пусть рассредоточатся в арках и на крыше соединительного перехода. Оттуда очень удобно наблюдать за квартирой, -- попросил Нестеров. Сапарова вышла напротив аптеки, не доезжая до своего дома метров сто. Володя Полян резко свернул в одну из арок, которые выполняли соединительную функцию между домами, и остановился. Нестеров вышел из "Волги" и выглянул из-за угла. По освещенной мокрой асфальтовой дорожке Сапарова шла как раз в его сторону, почему-то удаляясь от своего дома все дальше и дальше. У Нестерова неприятно похолодели руки. Он почувствовал крысиный запах отсыревшей подворотни и могильный холод, идущий от стен. Делать было нечего. Подбежал к машине, велел мужикам пригнуться, фары были погашены. Машина замерла в темноте. Нестеров спрятался за квадратный кирпичный столб, над которым нависло черное беззвездное небо. Шаги Вероники Сергеевны приближались к повороту и вдруг гулким эхом раздались уже внутри лабиринта арок. Она на ходу быстро достала ключи, выбрала нужный. Нестеров разглядел в противоположной стене дверь, которую Сапарова стала открывать. Выскочившие со всех сторон члены оперативной группы напугали не только Веронику Сергеевну, но и Нестерова, мимо которого они пронеслись, как торпеды. Эта стена в многоугольной колоннаде была выстроена бандой за одну ночь. Никто не обратил внимания на то, что арка немного выровнялась и уменьшилась в периметре, а в одном из ее боков оказалась плотно прилегающая к кирпичу металлическая дверь. Помещение получилось узкое, но длинное, вдоль одной стены стояло несколько столов: на одном помещалась огромная морозильная установка, на втором -- камера для сушки змей. На двух других столах змей разделывали, и делала это очень энергичная дама довольно почтенного возраста. Так закончились химические опыты Вероники Сергеевны. Консультировал их из Киева Семен Сергеевич Крекшин, вдохновитель и педагог своей талантливой сестры. 9 Он лежал без движенья, Как будто по тяжкой работе, Руки свои опустив, голову тихо склоня... -- Это про какого-то покойника стих. Вы уж погодите меня хоронить, Костя, я обязуюсь быстро поправиться... -- Жуковский писал этот гениальный верлибр над усопшим Пушкиным. Но позволю себе заметить, что я не Жуковский, да и Пушкиных теперь маловато. Разве что здесь, в Северной Африке... Алтухов стоял у окна, выходившего на площадку больничного комплекса, наблюдая за ярким ручейком посетителей и медицинского персонала. -- Доктор сказал, что через два дня мне снимут швы. Здесь, при сорока градусах, все заживает быстрее, хотя если влажность увеличивается -- раны почему-то начинают... разбухать. -- Эко вас выбрили, ужас! Тогда уж побрили бы всю голову. Как, не болит? -- Обычные симптомы сотрясения мозга, и те проходят. Все-таки хоть какие-то лекарства мне колют. Терехов был высоким, некрасивым человеком, с одутловатым лицом, напоминающим щекастого хомячка, с узкой полоской усов и желтыми глазами. Улыбался он подхалимски, но, перебинтованный, в ссадинах и синяках, вызывал жалость и участие. Один глаз его заплыл, веко вздулось и стало фиолетово-желтым. Губа тоже распухла, на затылке белели марлевые нашлепки. Пришел он в себя только в больнице, и то через двое суток после того, как группа немецких туристов обнаружила его в пирамиде, раненного и без всяких документов. Первые свои слова он, конечно, произнес по-русски. Медики обратились в российкое консульство, и те начали длительную проверку и установление личности. Держали Терехова в клинике на птичьих правах. Он не мог вспомнить, как его зовут, откуда он, где его родственники, где его деньги. Еще четыре дня ушло на лечение Терехова, пока он не вспомнил, что деньги у него были. Пообещав докторам щедрое вознаграждение за свое лечение, он был на время оставлен в покое, но консульский сотрудник приходил к нему ежедневно, ожидая, когда раненый выйдет из состояния амнезии. Этим сотрудником и был Костя Алтухов. После того как Терехов вспомнил свое имя, Алтухов сопоставил факты, заявленные Натальей Николаевной, а также руководителем группы, которая сопровождала туристов с Кипра. Из Москвы пришел факс с физиономией Терехова из анкеты на загранпаспорт. Личность была установлена. Пока Алтухов перерывал кипы документов об исчезнувших за последнюю неделю российских гражданах, выяснилось, что Евгений Олегович Терехов в это время был убит в Новом Уренгое. Алтухову пришлось вылететь в Москву. Он получил данные о том, что Терехов лежит в клинике Каира с поврежденным черепом и амнезией -- потерей памяти. В интересах новоуренгойского следствия эту информацию решено было не разглашать. Да и вообще, давно уж она наступила -- эта критическая масса информации, после постижения которой воспринимать что бы то ни было еще, -- было просто не-пости-жимо. И вот Алтухов во второй раз прилетел в Каир. Машина посольства встретила его и повезла по залитым солнцем проспектам, вдоль нескончаемо тянулись приземистые пальмы, а по обеим сторонам стояли невысокие типовые дома из белого камня. Солнце в этом мире, казалось, переливается через край, заполняя все щелочки и закуточки, не оставляя шанса ни одной тени. И вдруг стало совершенно темно. Шофер остановил машину и, воспользовавшись паузой, задремал. Алтухов открыл дверцу, выскочил на улицу и уставился в небо. Оно из ярко-голубого внезапно стало темно-серым. Там, где только что находилось солнце, зиял огромный, черный, странный для взоров землянина диск, он пытался заткнуть дыру в черно-синем участке неба. А солнце теперь не казалось горячим и расплавленным шаром, а растекалось в темноте и в свою очередь пыталось вырваться из объятий черного диска. Алтухов даже не представлял себе, что такое бывает на свете, что существуют иные цвета спектра, нежели те семь, которые мы привыкли узнавать с детства. Наваждение продолжалось с полчаса. Алтухов грустно проводил глазами лунный диск, сползающий с солнечного, и когда освобожденное в последний раз в этом тысячелетии светило засияло более или менее обычно, сел в машину. Шофер же солнечным затмением вовсе не интересовался. Алтухов приехал в клинику, когда Терехов спал, и теперь стоял над ним и цитировал Жуковского, заметив, что раненый пробуждается. -- Приветствую вас, Евгений Олегович. Как видите, я снова к вам. Привез вам персонально из Москвы новый загранпаспорт -- вернее, дубликат старого. Ну, а общегражданский будете оформлять сами. Приедете в Москву, обратитесь с заявлением о краже паспорта в свой паспортный стол. -- Вот спасибо, Костенька. Как мне вас благодарить? -- Лучшей благодарностью за мои старания, Евгений Олегович, будет просветление вашей памяти. Может, порадуете чем-нибудь? Вспомните, кто вас ударил, как это произошло? И почему? Терехов с трудом привстал, Алтухов поднял повыше подушку, чтобы бедняге было удобнее сидеть. -- Честно говоря, Костя, мне здесь помогают вспоминать наводящими вопросами. Как вы думаете, это не переодетые египетские милиционеры со мной возятся? -- Думаю, что нет, Евгений Олегович. Так что же они вам про вас рассказали? И что вам удалось вспомнить? -- Они навели меня на мысль, что у меня есть семья, например... -- Весьма оригинальное предположение, -- пошутил Алтухов. -- Я и сам мог бы вам рассказать, что у вас есть жена, это не может быть тайной. -- Еще я вспомнил море и тот теплоход, на котором я плыл незадолго до нападения. -- Это очень хорошо, -- оживился Костя. -- Можете напрячь память и вспомнить что-нибудь про этот теплоход? С кем вы плыли? Откуда? -- Попробую. Терехов покосился на Алтухова, который стоял у вентилятора и принимал холодный воздушный душ. Закрыл глаза и стал представлять море, которое неизбывно плескалось в его глазах, пока он был без сознания, да и теперь еще не исчезало из воображения. -- Теплоход плыл по морю. Плыл по морю. Все кругом -- голубое. Потом помню огромные черные пирамиды. Они занимают все пространство на земле и на небе. Потом чернота -- все черное. Алтухов в отчаяннии махнул рукой. -- Может, мне попробовать сеанс гипноза? -- скромно предложил Терехов. -- Я уже спрашивал у врача, они такими методами не пользуются. Тем более с иностранными гражданами. Не разрешают, батенька. В том-то и состоит их метод лечения, чтобы больной сам все вспомнил. -- Передайте мне, пожалуйста, сок. Как вы думаете, мне еще угрожает опасность? -- Думаю, что нет. Думаю, на вас напали, чтобы выкрасть документы. -- Кому понадобился мой заканчивающийся загранпаспорт? -- удивился Терехов. -- Не только заграничный, но и российский. Дело в том, Евгений Олегович, что вашим паспортом преступник уже успел воспользоваться. Потому он и напал на вас так жестоко, может быть, хотел убить, а возможно, просто нейтрализовать на несколько дней, чтобы с помощью вашего паспорта исполнить свои коварные замыслы. Алтухов говорил, а сам по мере рассказа начинал вдруг ощущать непонятную нелогичность выстроенной версии. Почему преступнику понадобился такой сложный способ овладения чужим паспортом? Именно в Египте, именно в пещерах... Он еще не знал, что в день прибытия Терехова и Никиты Крекшина в Египет на этом же теплоходе плыли по Средиземному морю муж и жена Сенокосовы. 10 Через пару дней, так и не дождавшись полной поправки Терехова, Алтухов, успевший загореть до негроидной расцветки кожи, позвонил в Москву. Сначала он позвонил домой. Женечка с ходу стала жаловаться на Нестерова. Что, мол, тот приехал из Нового Уренгоя чернее тучи, хамит по страшному, разъярен, как бык на корриде, а тут еще Костя ее подводит, не звонит. И дочка переживает... Алтухов успокоил жену печальным сообщением, что явилось новостью для Женечки: -- У мужиков ведь тоже бывает климакс, вот ты и попала в эпицентр... -- Это что же, и ты будешь нас с Ксюшей по всем углам гонять через несколько лет? -- возмутилась Женечка. -- Глупышка, как говорили древние: "Cumanna`ri eЪ me`ggio ca` fu`ttiri", только вот должность надо хорошую. Ну да, думаю, родное правительство расщедрится мне когда-нибудь на скромненького заместителя министра... Начнется третье тысячелетье, все будет отлично. Кстати, оно начнется с понедельника и не с двухтысячного года, а с две тысячи первого. У нас еще год впереди. -- Правда? -- Конечно, малыша. А знаешь, какой это будет год -- две тысячи первый? -- Какой? -- Это будет год Змеи. Женечка хихикнула и тихо поцеловала его в телефон, потом осторожно спросила: "А что это значит, Костя, как ты сказал -- "Cumannari"? -- Ты когда-нибудь была в секс-шопе? Вот поди и купи все, что там есть, а я скоро приеду и все тебе объясню. Нестеров действительно был суров. Металлический голос спросил Алтухова, почему тот не звонил. -- Шмаков, заместитель директора ФСБ, интересуется тобой, -- сказал Нестеров то ли чтобы показать, что ему звонит сам Шмаков, то ли чтоб припугнуть Костю значимостью ситуации. -- Коля, ты полегче на поворотах, и тон смени. А кто такой Шмаков, я помню. Он у нас с тобой "советское строительство" списывал на семинарах. -- Может, ты и помнишь, но работаешь плохо, журналисты уже пронюхали, что мы ищем в предполагаемых терактах Нового Уренгоя. -- Это их работа -- нюхать. -- А наша работа -- не давать им этого. И потом, почему это адвокаты кругом роятся, мы еще никого не арестовали, а уже телефон обрывают? -- Это не мой вопрос, я за пять тысяч километров. -- Ах, не твой... Вдруг Алтухов услышал, что голос Нестерова будто обмяк. В Москве положили трубку. Костя понял, что и Шмаков, и журналисты, и адвокаты -- все это не то, что хотел сказать ему Нестеров, и что его другу просто плохо. Поэтому он нисколечко не обиделся и перезвонил, благо из кабинета посла можно было связаться с Москвой за одну секунду. -- Ну, старик, так не годится. Женя мне сказала, что в Новом Уренгое убили Терехову, это правда? -- Правда, -- хрипло отозвался Нестеров. -- Коля, не ври мне, ладно, я тебя знаю сто двадцать последних лет, а таким никогда не видел и не слышал... -- Ты откуда говоришь? -- спросил Нестеров, успокаиваясь. -- От верблюда. Слушай, здешний посол, Золотарев, так похож на верблюда, вот рядом поставить, не отличишь -- легко перепутать. -- Не заговаривай мне зубы, -- уже мягче проговорил Нестеров, -- Терехову пока не говори. Что-то у меня не вяжется. Не вяжется, говорю, кое-что. -- Да, Коля, есть пробел. Я его тоже чувствую. Ты про кражу паспорта Терехова? -- Угу. -- Вот тебе и угу. -- Костя, -- перебил Нестеров, -- не в дружбу, а в службу, окажи мне услугу. Под именем Терехова был вывезен в Новый Уренгой некий Андрей Олегович Сенокосов... -- Андрюшка!.. -- радостно воскликнул Алтухов, но осекся. -- Так это он убит?.. -- Убийство не доказано. Слушай, Костя. А ведь он с женой и одновременно с подозреваемым отправился в теплые края на теплоходике. И теплоходик этот назывался "Леонид Прудовский". -- Где-то я уже слышал это имя... И Нестеров рассказал Алтухову то, что удалось установить о Никите Крекшине, о его старой связи с женой Терехова, о том, что Светлана, жена Андрея Сенокосова, пропала в Египте, по сведениям туристической компании и бортового журнала теплохода, сошла на берег с группой и не вернулась. Теплоход за это время успел прибыть в Одессу и теперь плывет обратно в Египет. Он рассказал Алтухову о той чертовщине, которая угрожает безопасности России и политической стабильности в мире, если убийца найдет бедную женщину раньше Кости. Теплоход, похоже, через два дня снова будет в Египте. Об этом сообщили в турфирме, фрахтующей его весь этот сезон. -- Понял тебя, Коленька. Прощаюсь. Не хандри, дружище. Помнишь, как у советского князя Кирилла Оболенского? Брось тосковать, что за беда, Поищем и найдем другую. 11 Эти два дня тянулись ужасно медленно. Алтухов почти не выходил на улицу. Сидел в комнате с кондиционером, а если нужно было съездить в больницу к Терехову, садился в машину посольства -- тоже с кондиционером. Он чувствовал ответственность за подопечного, хоть тот и не был ему симпатичен. Костя не только не любил жару, он ненавидел экзотику, которая несла с собой странных насекомых; свободно ползающих змей; растения, на которые у простого русского человека может возникнуть смертельная аллергическая реакция, аллергическая кома, липкий пот, стекающий по спине; не терпел скрипящую на зубах внезапно поднимающуюся пыль на улицах; не доверял местной пище и рынкам вообще. Он так и не выбрался на экскурсию в Гизу, к пирамидам, не покатался на лодке по Нилу, не съездил в Луксор. Впрочем, впереди его ждала вылазка в Порт-Саид. Ему удалось выяснить, что теплоход "Леонид Прудовский" приходит в порт дважды в месяц, а потом делает месячный перерыв. Он везет экскурсионные группы из Одессы, забирает пассажиров на Кипре, привозит их в Египет, в Порт-Саид; оттуда группы едут в автобусах в Каир. Теплоход ожидает туристов в порту два-три дня, а потом забирает и везет обратно. Туристы едут в Гизу к пирамидам, потом посещают Каирский музей, фабрику по изготовлению папирусов, магазин восточных сувениров... "Леонид Прудовский" должен прийти завтра. Алтухов тщательно обдумывал, с чего начать поиск. У него уже были присланные по факсу фотографии Никиты Крекшина, Светланы Сенокосовой -- впрочем, ее внешность он помнил. Главное -- не опоздать... Наконец-то наступило это завтра. Алтухов вскочил на рассвете, поплавал в бассейне, оделся, позавтракал в баре и выбежал на улицу в самое пекло. ...Большой шестипалубный, похожий на продолговатую корзину с цветами, теплоход "Леонид Прудовский" медленно пришвартовывался к белой деревянной пристани. Пестрая толпа россиян и киприотов собралась на верхних палубах и действительно напоминала разноцветные маргаритки и ноготки. На молочном и необъятном борту теплохода была проведена яркая синяя линия. С бака теплохода доносились команды: -- ...подать шпринг... так будем стоять... брамсель, аксель, вексель, Россель... На причал полетели бросательные лини, отдача швартовых тросов была произведена с носового и продольного шпринга. Теплоход привязали к причалу, как собачонку к будке. Матросы выбирали канаты и натягивали их втугую на корме шпилем и на носу брашпилем. Было часа два дня. Алтухов въехал на пристань, когда "Леонид Прудовский" уже вошел в акваторию порта, разворачивался, подставляя борт длинному стеклянному тоннелю для приплывших туристов. Костя снова сел в машину и велел водителю посольства подъехать ближе к входу в здание морского порта, из которого этот тоннель тянулся над морем, к самому теплоходу. Встречающие ожидали прибывших в здании порта. Это был высокий шумный зал со стеклянным куполом и стеклянными стенами, в центре которого высилось нечто похожее на маяк, вместо прожектора на нем были часы, показывающие местное время. Алтухову необходимо было пробраться на теплоход. По некоторым причинам он не мог открыто выйти на членов судового экипажа: мало ли на кого можно напороться. Сначала он должен был сам выяснить, какова морально-политическая обстановка на корабле и стал ожидать выхода туристов. Он внимательно следил за ними. Это было рискованно, но его плану, его заветному желанию, можно сказать мечте, суждено было осуществиться. Костя действительно увидел это едва заметное движение руки какого-то пузатого неандертальца в шортах, который бросил свой билет прямо посреди зала. Алтухов устремился ему навстречу, быстро поднял скомканный билет, похожий на брошюрку, и, выставив вперед фотоаппарат, помчался к входу на теплоход. Тоннель оказался длиннее, чем он ожидал. Костя петлял, огибал все здание порта по периметру и лишь после третьего поворота он вышел на финишную прямую. Пассажиры уже не шумною толпою, а жидкими струйками стекали с палубы теплохода. -- Извините, -- начал он на чистом французском издалека, за пятьдесят метров до открытого в борту люка, выпускавшего пассажиров, -- извините, я забыл в каюте свою камеру. Он размахивал в воздухе билетом и лишь слегка притормозил, когда вспрыгивал на палубу. Помощники капитана и матросы даже посторонились, чтобы их не задел незадачливый забывчивый иностранец. -- Камеру забыл, -- самодовольно улыбнулся четвертый помощник, неплохо знавший французский, объясняя поведение Алтухова, -- я его помню. Он дал знак пропустить француза в его каюту, и Алтухова никто не стал трогать. Костя, изучивший план теплохода, когда еще поджидал его прибытия, рванул в конец коридора и стал спускаться на нижнюю палубу. Там он нашел люк, ведущий в рабочее отделение, спрятался под лестницей и стал думать, что же ему делать дальше. За последние два дня он стал докой в судостроении и мореплавании, так как изучил не только план "Леонида Прудовского", но и названия многочисленных элементов судна. Машинное отделение на пассажирских лайнерах этой конструкции было расположено сзади. Это и сейчас чувствовалось, так как прямо под Алтуховым все еще подрагивал уставший механизм, что-то в нем поскрипывало и щелкало, вероятно, энергетическая установка теплохода. Он не был уверен, что машинное отделение таит в себе страшную загадку исчезновения Светланы Сенокосовой, но последняя поездка к Терехову побудила его начать осмотр теплохода именно с машинного отделения. Вчера Терехов стал вполне членораздельно говорить, и, как показалось Алтухову, оперировать свей памятью, как нормальный человек. Естественно, Евгений Олегович не почувствовал изменений в общении с окружающими, а также того факта, что теперь он упоминал Кипр, жену, поездку на корабле в Египет как недавние явления в своей жизни. Он просто не помнил, что ничего не помнил. -- Надо же, как он меня долбанул! -- весело и хвастливо рассказывал Терехов. Он был похож на ребенка, которому неделю не разрешали разговаривать, и вот теперь отрывался по полной программе. -- Главное, ведь теперь его, наверное, трудно будет найти, как бы он не навредил Наташе. Прикидывался своим парнем и вот на тебе, заманил в ловушку. И нашел место: в пирамиде, подумать только! Вместе мы поднимались по лестнице. Вы не были в Гизе? Ну, что вы! Как можно? Так вот, наша группа дождалась своего часа, пошли мы внутрь самой большой пирамиды. Я, честно признаться, не помню, как там что называется, я вообще имена и названия не запоминаю... Лазы, погребальные камеры, пустые гробницы -- это все по ходу продвижения по этим самым ступеням, поднимающим нас то вверх, то вниз. А я человек любопытный, то есть любознательный... -- И любопытный тоже, -- засмеялся Алтухов. -- Там был один коридорчик такой, лестница пошла вверх, а сбоку с площадки, смотрю, еще горизонтальный коридорчик, освещенный, так что не страшно и пройтись. Деньги-то уплачены, надо получить максимальное удовольствие от зрелища. Я и пошел. За углом коридорчик еще метров пятнадцать был освещен факелами, а дальше темнота. Я в эту темноту только нос свой сунул, вдруг страх меня обуял, почудилось мне, что в этой темноте стоит живой фараон, но в маске, которую на Тутанхамоне нашли, и глаза в черноте белеют. Прямо Мрак Аврелий какой-то получается. Я весь похолодел. А тут со спины -- ну, как будто заслонку какую поставили, ни обернуться не могу, ни двинуться с места. Тут-то я этот удар на затылке и ощутил. -- Так вас фараон пришиб или все-таки Никита Крекшин? -- А фамилию-то я его и не слышал никогда. -- У фараонов не было фамилий, -- пошутил Алтухов. -- Увидел я его все-таки. Сознание, оказывается, не сразу теряют. Я, падая, на спину развернулся, а он надо мной, и лицо у него пострашнее фараоновой маски. -- Ну и страсти вы рассказываете, Евгений Олегович. -- Алтухов присматривался к Терехову: настолько ли он окреп, чтобы узнать о смерти жены.