ьный ущерб. Слава Богу, французы хоть не отстали от нас в понятии: "могу". Вопрос - получу ли? С адвокатом, господином Дюфи, мы составили заявление в суд, но... не судьба. Редактор газеты, опубликовавшей объявление, едва только мсье Дюфи показал ему свою визитную карточку, мгновенно распорядился выплатить мне указанную в исковом заявлении сумму. Я говорю "мгновенно", потому что поздоровался он уже после того, как казначей принес деньги в его кабинет. Я был готов отдать мсье Дюфи гонорар. Но он отказался, а, наоборот, достал свой бумажник и робко попросил разрешения дать в следующем номере рекламы заметку о том, что именно к нему - господину Дюфи обратился за помощью русский адвокат. И сам предложил мне за это деньги! Вечером мы сидели с мсье Дюфи в ресторане, классом много выше той прелестной забегаловки, где я позавчера начал свою карьеру, и ужинали. Платил за ужин я сам, я был на коне и с этого коня слезать в ближайшее время не собирался. Я посчитал все свои деньги, их оказалось достаточно, чтобы доехать на TJV до Парижа, прожить там в четырехзвездочном отеле около недели, посмотреть Джоконду, купить престижную машину, заплатить налоги и вернуться в Москву, не вспоминая о русском дураке, укравшим у меня бумажник в аэропорту Шереметьево-2. Сегодня был мой день, и, завершая его, я вспомнил о той, которая вольно или невольно дала мне возможность им насладиться. Купил ночной букет темных роз и отправился с ним к мадам Оливье. Я не боялся отставки. - А что было дальше, - спросил я, - ведь все женщины, столь нами любимые, сдаются только победителям. - Я и был в тот вечер победителем. Но о поражении моем вы сейчас услышите. Только уберите свою машину с тротуара, иначе я на своем "Ягуаре" не вылезу. Время. Я должен ехать встречать в аэропорт свою благоверную, угадали - мадам Оливье, с недавнего времени - Круминьш. И Гаррис сделал паузу, ожидая реакции. Но ее не было, потому что, если бы Гаррис не сообщил мне в начале беседы косвенным образом этого факта своей матримониальной биографии, я бы сам его выдумал, в конце-концов в редакции мне заказали новогодний рассказ, а не отчет консульского агента, о том, как наш соотечественник за рубежом упражнялся в зарабатывании денег и судился с местными газетчиками. ...Надеюсь, Вы, господа читатели, не осудите меня за то, что я сам взялся отвезти в Шереметьево моего разомлевшего, полного воспоминаний героя, чтобы встретить его избранницу. А может быть и осудите, когда узнаете, что оказывается это она сама придумала, как ему заработать деньги на опубликованной ей в газете рекламе. И выиграла свой, главный процесс в этой жизни. Обрела мужа, едет в нему в Россию встречать двухтысячный год. ...Я поцеловал мадам Ольвье ручку. Потом поцеловал вторую. Потом снова первую. Потом это заметил господин Круминьш. Сели в машину. На Тверской я все-таки выпустил руль из рук. Мадам Оливье сказала, что до того как стать содержательницей кафе, она была адвокатом... 6. ВСЕ ЗА ОДНОГО 206-я была тем самым малым, что готово было вменить моему подзащитному бессердечное следствие. К тому же - эта категория дел, для тех кто пишет "о`генриевские" вирши весьма и весьма неинтересна, хулиганов в нашей солнечной стране не убавляется, а вот личностей среди это категории днем с огнем не сыскать. Один и тот же стандартный набор реалий: матерщина, нарушение общественного порядка на брюки стража того же порядка и т.п... Оскудевает в фантазиях земля Русская. Я уже понимал, что с таким делом останусь и без рассказа, и, конечно же, без гонорара, поскольку намерен был отказаться от ведения дела по хулиганству. К тому же как раз и у меня наступал тот период, имеющий место быть в жизни почти каждого мужчины, когда он перечитывает последнюю главу "Трех мушкетеров", сладострастно ожидая, когда граф Де ла Фер выскажет Миледи все то, что думают все мужчины про обманувших их женщин и поднимет мушкет... -Ну, это же, как раз дело под настроение, - говорили мне коллеги, возьми, потом напишешь. Пришлось брать. И уже с первых его строк, я обнаружил, что Дюма в своей веселенькой книжице относительно клейменой лилией дамочки, был не прав. Свирепейшее чудовище, покусившееся на самое святое - девичье чувство, и попытавшееся, вопреки воле народа, поступательно строящего социализм, убить это чувство, содержался под стражей местного ИВС, тогда еще КПЗ. Но, прочитав еще несколько страниц, я уже нимало не думал о своих книгах, гонорарах и прочих подобных вещах, а прыгнул прямо из окна на стоящего под ним коня, с тем, чтобы поспеть на нем в Бастилию, и освободить истинного героя. Одно меня только заботило в этой истории: несколько не французский дух средневековья, которым несло от страниц этого вполне современного уголовного дела. Впрочем, на всякое преступление есть свои причины, и причина столкнувшая моего подзащитного с тихой и размеренной колеи обывателя и, раскрашенная моим красноречием, оказалась столь существенной, что прокурор уже в начале судебного следствия частично отказался от обвинения, требуя с учетом обстоятельств и сильного душевного волнения подсудимого, переквалифицировать пресловутую 206-ю с третьей части на вторую. Судья, как ни странно, хоть и была верной сестрой Евы, оказалась в данном случае на стороне мужчины, и, в свою очередь, нашла в его действиях так много душевного волнения, что в приговоре вообще появилась часть первая, от чего здоровенный бугай, которому светил лесоповал на стройках народного хозяйства, просто и легко был выпущен из-под стражи. Суд был не просто закрытым, он был запертым. Местные власти не желали огласки. Возможно, еще и потому, что не хотели ранить светлые чувства потерпевшей, забывая тот простой факт, что потерпевшим человек часто становится тогда, когда его самого терпеть становится уже невозможно. Да и как можно терпеть капризы девушки, которая в день назначенной свадьбы, в то же самое время, но в другом ресторане, празднует свадьбу с другим. Тут не только душевное волнение, тут и одного мушкета мало. И мой подзащитный придумал весьма экстравагантный способ мести. Он угнал ассенизационную машину, подъехал на ней к ресторану, где полным ходом шла свадьба его бывшей возлюбленной с, надо думать, Рошфором, вставил шланг выброса нечистот в окно, и нажал рычажок. После того, как приговор был оглашен, я улыбнулся, потому что хорошо себе представил, как мой подзащитный будет заглаживать причиненный вред. Ведрами что ли? Но ведь это же победа, - не семь лет, не два, и даже не условно, а сорок шесть прим с отсрочкой исполнения наказания, штраф, да вот этот вред. Но покажите мне оскорбленного в лучших чувствах мужчину, который бы отказался заплатить за то, чтобы вывалить на голову обидчице ... то, что вывалил. Мои размышления прервал подошедший прокурор. -Если бы я сейчас сам как раз бы не разводился со своей..., - сказал он, таинственно оглядываясь, то хрна бы ты у меня получил отказ от обвинения. И он положил ладонь левой руки на изгиб правой, а правую сжал в кулак, как будто в нем была шпага, и энергично потряс... Париж, Пен-клуб, 2004 г. 7. ГОЛОС СОБАКИ-ШТУЧКИ А потом собаки не стало. Моей собаки... Нет, Вы вдумайтесь. Я прошу остановиться задуматься и услышать меня... Собаки нет. Я даже кошке иногда говорю: "Люся, у нас с Тобой нет собаки". Собака была и нянькой, и наставницей, и вдохновительницей. Ей я обязан тем, что все в моей семье хорошо, и кандидатской, и докторской, и даже умению выживать в этом мире. Собака отвращала меня от неприятностей. Она ушла из этого мира, любя и благословляя любовь. Удивляюсь всегда как может пуделячье существо так влиять на жизнь, вмешиваться в состояние души, обеспечивать равновесие. Оставаясь с собакой вдвоем, мы вели непринужденные разговоры. Причем она слушала, часто ловила фальшь в моих словах, и я туту же поправлялся. Она девчонка-собака учила меня. И я учился. По жизни она, было, кого-то укусила несильно, хотя поделом. Но в большинстве, очень многим своим существом доставляла радость... Была провидицей. Вернее жила на несколько минут раньше меня и отвращала беду. ...В дни ее молодости я, как-то открывая бутылку шампанского, увидел, что она опрометью бросилась с визгом из комнаты. Было ощущение, что ее укусила оса. Ничего другого я не мог предположить. Стояло лето... Я выскочил за ней. И в ту же секунду за моей спиной раздался взрыв. Прошло почти 20 лет, а я до сих пор нахожу осколки в книжных стеллажах от той бутылки. Собаки давно нет. Но я часто, всегда слышу ее голос. Она продолжает отвращать меня от неприятностей, предлагать мне условия, утешать меня. Когда под утро однажды пришла Л. и попыталась забраться в мою постель, собачий лай был так звонок, что я постелил Л. в комнате для прислуги, а утром отправил ее. И, как оказалось, правильно сделал. Два месяца спустя Л. призналась, что была больна... Лай собаки я слышал и при переезде нашего департамента в новое здание. Н., бывает так, не было куража. Три месяца я тянул с переездом, пока работяги не убрали, забытый, в только что отделанном офисе ящик с изотопами... Голос собаки я часто слышал и за рулем, сбавлял скорость и оттого не успевал к мясорубке - битых в дорожных катастрофах... Собака часто одна оставаясь дома, понимала, что рассчитывать не на кого, умудрялась следить за порядком. По телефону сообщала о проблемах. Приучена была, если раздается телефонный звонок, снимать трубку и тот час же класть ее на рычаг. Это означало, что все дома в порядке. Если трубка ложилась мимо, значило, есть проблема. Однажды трубка осталась неположенной. Я сорвался с работы и успел во-время. Кошка-Люська прыгнула на шкаф и запуталась в нитяной авоське, в которой хранился лук. Спрыгнуть не смогла, сорвала коготь, орала. А тут мой звонок. В трубке я слышал возню и крики Люськи. Люська еще много раз прыгала на шкаф, сбрасывала Штучке из коробки конфеты. Ее мама-Собака любила конфеты. Почему мама? На это есть особая история. Вскоре после рождения четверых щенков, Штучка отправилась с нами на птичий рынок немного развеяться, полюбоваться разными зверьками. Она рассматривала там разных диковинных зверей и птиц, и вдруг остановилась перед лукошком, наполненным крошечной кошачьей живностью. И пока раздумывала, один котенок обнял ее. Так у Штучки появилась дочь. Она выкормила ее и воспитала. Иногда баловала. Знала, что Люська любит рыбу, и поэтому иногда добывала ее из из миски, приготовленную к жарке. Очень важным занятием в жизни Собаки были экзамены в университете, где я профессорствовал. Она, нередко приглашаемая в аудиторию, внимательно следила за студентами, игнорировала сюсюканье и комплименты, обнаруживала шпаргалки, словом великолепно "вела" семинары и консультации. Иногда я ставил ее на преподавательский стол, она обводила взором притихшую аудиторию: это был ее коронный номер. Казалось, она понимала, что от ее выбора может наступить что-то очень хорошее. Предпочитала облагодетельствовать женщин, видимо полагая, что мужчины и так вызубрят пенитенциарную систему России. Она хватала зубками чью-нибудь зачетную книжку, из тех, что были разложены на столе, и это означало фортуну хозяину этой зачетки. Ибо по устоявшейся традиции, я немедленно ставил счастливчику автоматическую "пятерку". Однажды какой-то заочник-таможенник, решив "купить" счастье, натер свою зачетную книжку колбасой. Штучка достойно проигнорировала это. Хотя в принципе, вспоминая свои путешествия по Европе, к таможне относилась неплохо. ...Выбирать новых сотрудников для своего департамента всегда трудно. Красивые, веселые, молодые, с дипломами. Кого выбрать? А тут одна, перепугано хлопает глазами: - А помните, мне Ваша собака зачет поставила... К этому времени Собака уже прожила свою земную жизнь и ушла в мир иной, а я завел в своем департаменте Вику. Потом я научил Вику работать, выдал замуж и посоветовал по-быстрее родить человека. Она теперь говорит, что совершенно счастлива. И поздравляя теперь меня пару раз в году с праздниками, непременно заводит разговор о Собаке. Это меня утешает. К тому же Вика смотрит на других моих коллег с превосходством, она была знакома с самой Штучкой. Я продолжаю быть на этой земле: люблю Маму, учу студентов, служу Отечеству, и постоянно "витаю в облаках". Те, кто так думает - правы. А на самом деле - это не облака - это моя Штучка, я просто стараюсь всем помочь, потому и прислушиваюсь к голосу моей Собаки. И когда он является в моем сознании, удается делать меньше ошибок. И тогда на этом свете, полным чужих собак, чужих глупостей и чужих пристрастий, мне не так грустно и одиноко.