убежденно прозвучал: "Пора кончать комедию". Андрею как раз в этот момент показалось, что он видит лицо брата, но он отшатнулся -- вместо Стасика на него смотрело чужое лицо, на котором пучнели извращенные страхом неживые глаза. -- Может, заглянете еще на женскую половину? -- прошушукал рядом смрадный и тихий голосок. -- Вы уберете или нет этого некрофила?! -- закричал Андрей, указывая на Соколова. Начальник чуть-чуть остолбенел. -- Тело пропало, и вы за это ответите, милейший! -- На что нам тело? -- вырвалось у начальника морга. -- На что?! -- заревел Андрей. -- Да кто вас знает, бандиты проклятые! Отдайте брата! У вас тут, может быть, целый гадюшник некрофилов зазмеился! Вы на харю этого Соколова поглядите -- и все станет ясно. Соколов почему-то смутился и стал жаться к сырой стене. -- Да вы понимаете, что говорите! -- Лицо начальника покрылось синевато-багровой, как у трупов, краской. -- Я сейчас милицию вызову, и мы засудим вас за клевету при служебном исполнении... Возьмите свои слова обратно. Появился врач. Карпов закричал. -- Не нравится! Да вы органами человека торгуете -- это всем известно! Переправляете на Украину, а там целая сеть пауков в белых халатах -- везет за границу к вампирам, миллиардерам гнусным, трясущимся, все равно сдохнут, и никакие их деньги и органы в аду не помогут! -- Молодой человек, как вам не стыдно говорить так о врачах, мы вам жизнь спасаем, а вы, -- возмутился более спокойный, чем начальник, врач. -- И что за чушь вы порете! Какие органы! Здесь трупы -- а органы надо забирать сразу, как только смерть. Вы хоть соображать научитесь! Внезапно наступила странная тишина. Точно замерли и люди, и трупы. Словно из этой ситуации нет выхода. -- Послушайте, какое-то объяснение должно быть -- Алла подошла к врачу. -- Пусть объяснят. Без этого мы не уйдем, -- подтвердил Андрей. -- Объяснения будете иметь на том свете, -- заорал багровый от напряга начальник. -- А сейчас убирайтесь! Где милиция?! -- Да. Милиционер тут у нас один лежит. В углу. Милиционер, -- невнятно, но угрожающе пробормотал, озираясь на трупы, обладатель смрадного тихого голоса. Но его никто не расслышал. -- Идем, Андрей. Здесь ничего нет, -- прошептала Алла. -- Войдите в разум. Объяснения тогда найдутся, -- примирительно заявил врач. Андрей обернулся на пороге. -- Ждите вызова. Уголовники по мертвым! Мы так дело не оставим! До встречи, трупоеды! Карпов опять закричал. Даже врач встрепенулся: -- Прекратите кричать! Вас не режут. Как в черном тумане, который унес их в иной, подземный мир, Алла и Андрей вышли на дорогу. Там их ждали разозленные ожиданием рабочие и водитель. -- Где тело? Что с вами? Мы уже гроб хотели вносить... -- В гроб некого класть, -- прояснил Андрей. -- Произошла ошибка. В ответ все они -- их было трое -- замолчали. Потом водитель плюнул, сел в похоронный автобус и уехал. Вместе с гробом. Рабочие побежали в ларек за водкой. -- Пойдем, Андрей. Теперь все равно, -- сказала Алла, и они медленно пошли вперед, не зная куда. Вдруг пред ними возник рабочий. -- Выпить-то нужно вам, молодежь, если такая ошибка! Давайте, налью чуток. Даже стаканчик есть. "Молодежь" вежливо отказалась, хотя Андрей внутри себя уже был не прочь. Вместо водки они взяли машину, и на этой тачке домчались до дома Аллы, и вошли в ее уютную квартиру. Между тем на гражданскую панихиду собралось много народу. Все интеллигенты. Некоторые важные. Но гроб все не прибывал и не прибывал. Ожидающие истомились. -- Когда ж гроб-то будет? -- уже угрожающе спрашивали некоторые у самого крупного организатора. -- Да успокойтесь, господа, -- нервничал организатор, поглядывая на часы. -- Гроб когда будет, тогда и будет. Не медведь, в лес не уйдет. Успокойтесь. Но время текло и текло. Волнение в толпе возрастало. Советы сыпались как из ведра. -- Сбегать в морг-то надо. Поискать их. -- Если что-то случилось, должны объявить. Молчать в таких случаях нельзя. А начальство действительно впало в какое-то ступорное молчание. На все вопросы -- молчат, да и только. Спирту в огонь подлил какой-то ошалевший молодой человек, выскочивший из-за угла, который уверял: -- Я только что видел наш похоронный автобус с нашим шофером, я ж его как себя знаю. Автобус был пустой, один шофер, и мчался он, ребята, куда-то вперед, вовсю, даже красный свет пролетел. Ему не верили, хотя вокруг собралась толпа человек десять. -- Несся как "мерседес", -- объяснял молодой человек. -- Точно сдурел внезапно. Словно кто-то дует на него. В толпе угрюмо захохотали. Чувствовалось, что они сами не знали, верить или нет. Один из немногих затесавшихся полууглов хмуро покачал головой и шепнул молодому человеку: -- За базар ответишь. Автобус, говоришь, пустой. Проверим. Молодого человека тут же отнесло в сторону, словно какой-то демон вмешался. Наконец организатора панихиды куда-то позвали. -- К телефону, -- прошептала испуганная секретарша. -- Да вы что? -- почему-то напугался и сам этот администратор. Андрей взял на себя труд сообщить. Аллочка сидела на диване и пила кофий. Ее чуть-чуть трясло. Андрей решил криком заполнить неловкость. -- Да вы поймите, наконец, -- чуть не орал он в трубку, -- главного-то нету. -- Какого главного? -- бормотал начальник. -- Я сам тут главный. -- Трупа нету. Какая может быть панихида без трупа! -- А кто же помер? -- Неизвестно. -- Значит, Станислав Семенович жив?! -- Неизвестно. Мы вас не обманывали! Вчерась труп и паспорт Станислава Семеновича были в морге -- сейчас ничего нет. Начальник заорал дико-отсутствующим голосом: -- Врете! Не может быть! Уголовники! Вы с ума сошли -- срывать панихиду?! Люди ждут, волнуются, что мы -- муху, что ли, хороним?! Вы ответите! Где труп?! -- Не ждите. -- И Андрей бросил трубку. Через минуту -- звонок в квартире Аллы. Подошел Андрей. Опять организатор. Дрожаще-истеричный голос: -- Передайте немедленно Нефедовой, что мы ее мужа больше хоронить не будем. Ни при каких обстоятельствах. И не просите. Сам организатор пошептался потом с другими администраторами, все стали красными, нервными, как полумертвые, и порешили, что рассуждать не надо. Начальник вынужден был выйти к толпе ожидающих и хотел было сказать: "Ввиду невыясненных обстоятельств панихиды сегодня не будет", а вышло: "Ввиду невыясненных обстоятельств, а именно отсутствия мертвого человека, панихида не состоится. Прошу разойтись". И тут же сбежал, скрылся с глаз возмущенных людей. Толпой вдруг овладел непонятный, но затаившийся страх. Однако находились такие, которые хихикали в пиджачок или про себя. По Москве поползли слухи, что из одного из моргов сбежал покойник, прихватив паспорт и документацию. Что, мол, докатились до того, что норовят хоронить живущих... Андрей взял на себя и других обиженных. На кладбище ответили руганью, с матком даже. Наконец Андрей закончил. -- Алла, только священник реагировал достойно, по-православному. Не удивился. Сказал, что будет молиться за нас. Глава 14 Ближе к вечеру у Аллы уже ютились, кроме Андрея, Ксения с Толей. Нил Палыча простыл и след, и блеск глаз. Лена болела, но все-таки собиралась приехать вместе с Сергеем. Алла явно и с тоской чувствовала, что снова случилось нечто сверхъестественное. "Опять, опять, -- шептала она внутри себя. -- Когда же конец?.. Когда мой муж перестанет меня мучить? Неужели я его, в сущности, не знала? Кто он, если так?" Но все остальные были активно настроены на естественный ход событий: Ксюша -- чтоб успокоить Аллу, Толя и Андрей -- искренне. -- Мы забыли о том, что мир -- это не сумасшедший дом, -- важно и даже с торжеством говорил толстячок Толя. -- Что разум пока еще имеет права на него. Я говорю про естественный разум, о неестественном молчу -- боюсь. Так вот, Андрей, начните вы -- вы самый молодой. -- Мне трудно, Станислав мой брат. Я сник от своего же надрыва. -- Хорошо, скажу я. -- И Толя посмотрел на темное небо в окне. -- Я не исключаю даже вариант летаргического сна или тому подобного... Его подобрали, а потом замяли инцидент. Хотя с трудом верится... На мой взгляд, первая нормальность в том, что произошла путаница. Да, да, допустим, весьма сложная путаница, объяснить которую -- сам запутаешься. Андрей и Алла могли, к примеру, ошибиться. Не Станислав был там, а человек, на него похожий. Этот похожий человек украл, скажем, паспорт Станислава, рассчитывая на сходство, но потом попал в обвал: его раздавило и так далее. -- Но почему все исчезло? -- мрачно возразил Андрей. -- Андрюшенька, это уже уголовщина или какая-то мафия, -- быстро напрягся Толя. -- За этим похожим кто-то стоял, паспорт был нужен для некой цели, возможно, был какой-то криминальный клубок, и трупок с паспортом пришлось убрать. Они же все сейчас могут, уголовники... Таким образом, не исключено, что Станислав жив... Логично я объяснил? -- И Толя слегка победоносно улыбнулся. -- Слишком логично, -- не удержалась Ксюша со смешком. -- Все по здравому смыслу, однако. Одна только неувязочка, -- вмешался Андрей. -- Ну не могли родной брат и жена ошибиться -- лицо же не повреждено. Это надо близнеца, двойника уложить вместо. Что мы, приметы его не знаем на лице -- все сразу бросилось в глаза. У здравого смысла здесь нет шансов. Ксюша тут же высказалась: -- Да какой там двойник! Таким похожим может сделаться только черт. -- Введение черта, конечно, все объясняет, -- добродушно буркнул Толя. -- Но версия тоже не ахти: а был ли чертик? -- Ладно, хватит, -- раздражилась Алла. -- Лучше пойду позвоню Лене -- раз больна, пусть побережется, не приезжает. Лена пришла одна на следующее утро. Ксюша и Толя еще спали. Андрей к ночи уехал домой. Как только Лена вошла в переднюю, Алла ее тут же спросила: -- Почему ты сразу засомневалась, не поверила в то, что Станислав мертв? Помнишь наш разговор по телефону? -- Потому что это было бы слишком просто. А эта история со Станиславом, Аллочка, проросла корнями в такие глубины, что исход смертию здесь смешон. Какая уж тут смерть, здесь одна тьма, по сравнению с которой и смерть -- светлое пятно. У Аллы навернулись слезы. -- Аллочка, не плачь, ради Бога. Остановись, пожалуйста, остановись! И Лена обняла Аллу. -- Войди во внутреннюю клеть, в свое высшее Я, ты же знаешь об этом, что и как... Это надежная защита. -- Лена, у меня недостаточно сил! -- Собери волю в единое. Алла, дело в том, что это только начало. -- Начало чего?! Ты знаешь?! -- Это тьма. Пока одна тьма. Я знаю только то, что доступно моей интуиции. -- Конечно. Такие события должны же иметь развязку, пусть на том свете. -- Оставь тот свет. И на этом чудес много. Мы все будем вместе. Придется ждать, что будет дальше. И смотреть на это из внутренней клети. Любые чувства сейчас опасны. Помни, Алла. Поговорили еще немного, быстро и напряженно. Потом Лена ушла. Ксюша с Толей еще спали... Дни, как ни странно, продолжались. Прошло меньше недели, как Аллу вызвали по поводу происшествия в морге и на гражданской панихиде в соответствующее учреждение и попросили объясниться. Она написала коротко, но четко: муж исчез тогда-то, в милицию сообщала тогда-то, тело его обнаружилось в морге тогда-то, потом тело с паспортом исчезло. И больше ничего. Ни о чем большем ее не допрашивали, хотя дикие слухи все росли и росли по Москве, проникая даже в Питер. Были очень вежливы. Офицер, ведущий это дело, был так неестественно спокоен, что Алле стало страшно. -- Это все, -- сказал ей только на прощание. Проползли еще четыре дня. И вдруг поздним утром, она была одна, в квартиру кто-то тихо, точно он был с того света, постучался. Никаких звонков, один стук. Три... четыре раза. -- Кто? -- спросила Алла. -- По поводу вашего мужа, -- был вкрадчивый ответ. Не раздумывая (пронеслась только мысль: будь что будет), она открыла. Перед ней стоял невысокенький, плотный человек. Во взгляде его было что-то жуткое, но не агрессивное. Вошли в гостиную, сели. Жутковатость гостя как-то сочеталась с его явным миролюбием. -- Не знаю, что вам и предложить, если вы о моем муже, -- тупо сказала Алла. -- Ничего не надо. Не до того. Не спрашивайте, пожалуйста, о том, как меня зовут и как я вас нашел, откуда я и так далее. Это бесполезно. Алла молчала. -- Алла Николаевна, вы, конечно, любите своего мужа, и потому спешу вас обрадовать: он жив. Алла встрепенулась. -- Нет-нет! Морг тоже был. И он, представьте, там лежал. Вы спросите: в качестве кого? На этот вопрос мне трудно будет вам сразу ответить -- бух, и ответ готов. Гость вздохнул. -- Да-да, морг был в его опыте. Но давно прошло время, Алла Николаевна, когда факты были просты, как правда. Сейчас даже факты становятся загадочными... Ну вот, скажу теперь прямо: ваш муж в упомянутом морге был в качестве мертвеца, более точно: он был мертв. Алла сделала резкое движение. Ей захотелось вцепиться в располневшую физиономию этого точно свалившегося с луны гостя. Его добродушие теперь уже раздражало. "Добрячок-паучок", -- мелькнуло в ее уме, зрачки расширились, по рукам прошла дрожь, и она была готова дать пощечину "этой твари", забыв о всех наставлениях Лены. -- Успокойтесь, успокойтесь, будьте добры! -- воскликнул гость. -- Всего несколько минут терпения. Сейчас все прояснится. Слушайте. Алла чуть-чуть оцепенела. -- Так вот, Алла Николаевна, ваш муж, Станислав Семенович, попал под троллейбус, после того как вышел из обыкновенного кафе. Насмерть. Болевой шок, наверное. Теперь внимательно слушайте, что было дальше. Меня послала к вам одна организация -- скажу сразу, не таясь: не мафия, не бандиты, не ворье, как обычно, а сугубо научная организация, правда не совсем, ну, как сказать, официальная, что ли. Научная -- да, на самом высшем уровне современных фундаментальных исследований в сфере физики и космологии. Кое-что к этой характеристике надо было бы добавить, есть у нас люди несколько иного плана. -- Вы что, издеваетесь надо мной? -- резко произнесла Алла. -- Не хотите ли вы сказать, что моего мужа воскресили из мертвых?.. -- Ни в коем случае! Нет и нет! -- всплеснул руками гость. -- В наше время не то что мертвых, но и живых не воскресишь... Короче, мы такими проектами не занимаемся. -- А что же вы делаете? -- Мы изменяем прошлое. Всего-навсего. Пока в локальном масштабе. Представьте, ваш муж задержался бы в кафе на минуту, всего на одну минуту, ну задумался бы на мгновение или увидел бы кота, поглазел бы на него чуть-чуть -- и все, никакой катастрофы, никакой смерти. Жил бы и жил дальше. Развилка судьбы, понимаете. И мы научились возвращать человека в ту точку, откуда начинается развилка, так чтобы он вошел в лучший из двух возможных вариантов. В глазах Аллы засветился интерес. Алла вдруг почувствовала, что гость -- не монстр, не издеватель, не сумасшедший, за ним стоит что-то жуткое, но важное. -- Вы что же, берете на себя функцию Творца? Не слишком ли?! -- проговорила она немного хриплым голосом. Гость даже обиделся. -- Да разве я похож, Алла Николаевна, на творца Вселенной?! Бог с вами! Мы не творим, а только меняем варианты сотворенного. Мы люди простые и в чем-то сентиментальные. Ну, попал человек под машину, голова отлетела в сторону, умер -- ну как не помочь ему? Скажу по секрету: мы люди жалостливые. Возвращаем к исходной точке, меняем направление событий и времени, и все, что было, исчезает. И на уровне факта, и на уровне, естественно, памяти людей. Потому, дорогая Алла Николаевна, когда вы явились за трупом мужа -- ни трупа, ни паспорта, ни записи, ни памяти Соколова, любопытный тип, между нами говоря, -- от всего этого не осталось ничего. А Станислав Семенович спокойно вышел из кафе на три минуты позже -- представьте, действительно бросил задумчивый взгляд на кота. И все изменилось, все пошло как по маслу. Встал, увидел, победил -- судьбу, так сказать, и благодаря нам, конечно. Ибо мы познали тайну времени -- до некоторой степени, правда. Вы, наверное, знаете -- в этом направлении давно ведутся исследования. Тут в сердце Аллы вошла мысль, что все, возможно, чистая правда. Мысль не укрепилась, но вошла на несколько мгновений. Помедлив, она задала последний, страшный и мучительный вопрос: -- И что же теперь со Стасиком, где он? Гость молчал. -- Как вы на него вышли? Почему именно он? Что с ним?.. Что мне делать? Гость помрачнел. -- Алла Николаевна, что произошло с вашим мужем -- вне нашей компетенции. Но произошло нечто из ряда вон выходящее. Его смерть и затем появление из мертвых -- только небольшой эпизод из жизни этого абсолютно необычного человека, эпизод из того, что происходит с ним последнее время. Мы отвечаем только за этот эпизод. -- Вы что-то скрываете, может быть, лжете. Где правда? Покажите мне его, в конце концов! -- Мы ожидали такую просьбу. Да, вы можете его увидеть. -- Когда? -- Очень скоро. Только одно условие: не кричать, не звать милицию, не бросаться к нему. Это будет нелепо и бессмысленно. -- Почему? Гость вздохнул, словно вышедший из воды бегемот. -- Алла Николаевна, ваши друзья, Нил Палыч в частности, ведь предупреждали вас, что ни в коем случае не стоит вам влезать в эту историю. Зачем еще нам вас предупреждать? Все должно разрешиться само по себе, если вообще разрешится... Итак, вы хотите увидеть мужа? -- Живым? -- Именно живым. Несколько дней назад вы видели его мертвым, теперь увидите живым. Алла расхохоталась. -- Согласна. На ваших условиях. Сердце ее было полно безумных предчувствий, но в то же время она не очень верила. "Определенно, вся эта нездешняя сволочь хочет свести меня с ума, -- подумала она где-то в глубине. -- И во всем виноват Нил Палыч". -- Тогда пойдемте со мной, -- услышала она, как из сновидения, голос гостя. -- Как, сейчас? -- Сейчас. Не вчера же. У Аллы вдруг стало легче на душе. "Не убийца все-таки", -- обрадовалась она, выходя с гостем на лестничную клетку. -- Это недалеко, -- сказал гость. Они шли рядом, молча. Алле казалось диким и иллюзорным, что вокруг снуют люди и продолжается так называемая жизнь. Алла вдруг спросила опять: -- Вы можете все-таки ответить, что с ним произошло в целом? Гость сухо ответил: -- Мы -- вы ведь обращаетесь именно к нам -- этого не знаем. Мы совершаем чудо в той сфере, которую познали. Но мы не Боги, чтобы познать все. Тем более его случай, совершенно запредельный. И опять они пошли молча. Обычные улицы. Вышли на бульвар. -- А что за люди несколько иного плана, как вы изволили выразиться, но причастные к вашей организации? -- с легкой усмешкой спросила Алла. -- Спецслужбы? Небожители? Замаскированные оккультисты? Гость ничего не ответил и упорно молчал. Как будто ночь опустилась на них -- ночь не страха, а тревоги. Наконец гость, словно ведомый древними жрецами, сам повел Аллу на второй этаж ресторанчика -- полузаброшенного, до полоумия неуютного. -- Передохнем здесь, -- сказал гость, усаживаясь с Аллой у окна. Что-то заказал. Алла с неохотой решила подчиниться высшей силе. "Ведь есть Промысел Божий", -- подумала она. Подали салат. Гость поглядывал на часы. И вдруг отрывисто сказал: -- Посмотрите в окно. Направо. Около дерева. Алла взглянула -- и всю ее сожгла мысль: "Это конец". Она увидела Стасика, живого Стасика. Да, это был он. Никаких сомнений. Стоял около дерева и чего-то ожидал. Алла оцепенела, словно в нее вошел камень. Потом хотела крикнуть, но вдруг в уме возникло мертвое, потухшее лицо Станислава -- каким оно было там, среди ушедших. Мертвое лицо сдвинулось, стало как маска, наброшенная на ее собственное сознание. И сквозь эту маску она видела теперь живое лицо Станислава: он улыбался, но в никуда. Краем зрения она зафиксировала, что гость быстро сфотографировал ее мужа. Еще мгновение -- и Станислав исчез в подъехавшей машине. Это уже было обыденно, как сама жизнь. Алла перевела глаза на гостя и молчала. -- Это он, -- прошептала она наконец. Гость протянул ей фотографию, вышедшую из весьма современного, по высшему классу, фотоаппарата. На фотографии был четко виден Стасик, словно он ожил. -- Возьмите на память, -- сказал гость. -- И больше ни о чем не спрашивайте. Ведь, кажется, все ясно? Алла встала, покачиваясь. -- Дойдете домой? -- Да. -- Ну и ладушки. А я останусь оплатить заказ. И никаких телефонов, никаких ненужных контактов. Идите. Алла, ничего не ответив, повернулась и ушла. Но к дому подходила вся в слезах. Внезапно, поднимаясь по лестнице, она вспомнила слова Лены о внутренней клети, о несокрушимом высшем Я внутри. Затем последовала мгновенная медитация, вхождение туда на мгновение. Но этого было достаточно, чтоб сердце перестало неровно биться. Подходя к своей двери, она опять была вне высшего состояния, но его молниеносное присутствие сказалось. Она устояла. Открыла дверь, вошла. И снова бездна стала втягивать в себя. Но память о высшем удерживала -- удерживала на краю бездны. Все-таки Алла позвонила Ксюше: приезжай срочно. Отошла от телефона. И внезапно обнаружила себя перед тем самым зеркалом, где возникли видения. Она не вздрогнула, но вместо этого стала танцевать -- перед зеркалом, в котором когда-то, совсем недавно, виделись отражения скрытых от мира чудовищ. Аллин танец был полубезумным -- но только он и отражался в зеркале. Алла танцевала и посматривала в зеркало: "Где же мой Стасик? Где он? Почему, любимый, ты не танцуешь со мной? Ответь, появись! Появись, ты ведь и мертвый и живой одновременно!" Но никто, кроме нее самой, не отражался в зеркале. "Ты хочешь опять сказать мне "До свиданья, друг мой, до свиданья"? Но после этого следует смерть. А ты как-то перешагнул через это? Или мне все это снится, какой поучительный сон тем не менее... Ты меня предупреждаешь, что счастья в любви нет?" Когда Ксюша, приехав на подвернувшейся машине, вошла (у нее был ключ от квартиры), она остолбенела, увидев танцующую саму с собой Аллу. Она подумала на мгновенье, что сестра сошла с ума, а значит, скоро и ее черед. Но Алле было не до сумасшествия. Точно, ясно и даже холодно она рассказала Ксюше все. В том числе и о том, что это только эпизод в неописуемом ином кошмаре, который ее гость так и не раскрыл. Ксюша не отрывала глаз от Аллы. И когда она кончила, их охватил пришедший из глубины и тьмы абсолютный ужас. Глава 15 Степанушка лежал под деревом. Ветви этого дерева казались ему сошедшими с ума. Впрочем, он не представлял, какой ум может быть у деревьев и как с него можно сойти. Он стал раздумывать об этом. Ему вдруг почудилось, что ума там нет, но душа, по-своему беспокойная, есть. Думал он и о том, что хотя у него самого ум есть, но он ему только мешает. Смутно поразмышлял он и о том, что смерти уже не существует. И тогда в душе его возникла любовь к муравьям. Они ползли по его телу, но он не чувствовал их телесно. "Хорошо бы увидеть себя, какой я есть", -- лениво решил Степанушка, хотя в общем его устраивало в себе все -- и сны, и видения, но особенно собственное сознание, которое он чувствовал почти физически, как свое тело. "Не надо думать о том, кто я, надо просто им быть", -- рассуждал он, нелепо разглядывая облачка в небе. И благодушно пошел вперед к автобусной остановке. Ведь предстояло свидание с Данилой Юрьевичем (теперь он знал его по отчеству). В автобусе ему пришло в голову заглянуть в глазки пассажиров, родных, в сущности. Но все упорно отшатывались от его взгляда, хотя в нем было одно благоразумие. Только одна зубастая девочка лет тринадцати показала ему язык, сказав, что он все равно ничего не узнает. Не такая, мол, она, чтобы ее знать. Но Степан и не хотел никого знать, он просто хотел их всех полюбить, но особой, тяжкой любовью. Увидев, что они не могут любить тяжко, Степан хохотнул, и ему стало жалко всех. "Как бы этот автобус не провалился куда-нибудь, -- прошептал он в себе. -- Все тут сладкие какие-то, особенно жены, хочу, чтобы все они жили". Автобус и правда кривило. На верной остановке Степан сошел. Огляделся. Да, вон он, Данила, машет ему рукой. Степан с радостью бросился к нему. Данила на этот раз выглядел далеко не мрачным, но еще более загадочным, чем когда сидели у Парфена. -- Хочешь курицу? -- спросил Данила. -- Какую? -- Да вон у ларька дают. Недорого. Там и стулья есть. Подумаем. -- Это хорошо. Когда я ем, я люблю думать -- для контрасту, для противоречия... -- Ха-ха! -- засмеялся Данила и похлопал Степана по плечу. Когда наконец сели, Степан всмотрелся в Данилу. И увидел сквозь черные черты необыкновенный свет. Не разума свет, а другой, совсем забытый людьми. -- Ох, -- сказал Степан, -- а книжка-то у тебя какая, про что? Данила книжку какую-то положил на столик. -- Совсем древняя, Степан, манускрипт это. Прочесть его мало кто может. -- Ну-ну. Степан оглядел пространство. Оно показалось ему нечуждым. Не было в нем суеты. Около ларька всего три человека, погруженные в себя. Внутри ларька никого не было видно. -- И не надо, чтобы их видели, -- проговорил Степан вслух. Данила согласился. -- Тот, кто увидел мать свою, -- тот уже земной. Тот же, кто не видит мать свою, -- тот от другого мира, -- прошептал Данила, глядя вдаль. -- Ты и душу знаешь, и книги, -- ответил Степан. -- А как твой Парфен-то поживает? -- Совсем, до конца почти, опознал нелепость мира сего -- и притих. Совсем, представь, Степанушка, затих, как мышка. Может, испугался немного. Но это у него пройдет. С ним бывало такое. Степан вздохнул. -- А етих, ясновидящих, сейчас развелось, отбою нет, -- возразил он самому себе. -- Были отмеченные даром -- ладно, а то многие -- с полуталантом, с половинкой... -- Это несерьезно. Что они видят? То, что все равно погибнет... Степан кивнул головой и спросил, поевши: -- Но ты поведешь меня к кому-нибудь сегодня? -- Отчего не повести? С трудом, но я договорился с одним, -- ответил Данила Юрьевич. И, поразмышляв -- каждый по-своему -- немного о Первоначале, они тронулись: в метро, в подземку, сияющую роскошью сложных времен, вселяющую бодрость. В глаза пассажирам не вглядывались, но одобряли всех. Оказались далеко в стороне от центра и пошли пустырями. Пустырь на пустыре. -- Долго ли идти, ноги сломаешь, -- ворчал Степан. -- Вон лесок, а вон домик девятиэтажный. Мы почти там. Постучали в неказистую дверь на третьем этаже. Из квартиры тотчас выбежал молодой человек. Лохматый, с пронзительно-тревожным взглядом, обращенным внутрь себя. -- Его зовут Митя, -- пояснил Данила Степану. Степан согласился. -- Заходите, заходите, только ненадолго, -- скороговоркой отметился Митя. Зашли. Однокомнатная квартира была почти пустая, но не от бедности, а из принципа. -- Я пустоту люблю, -- пояснил Митя, усаживаясь за единственный стол. -- Как и обещал, я принес вам, Митя, копию статьи этой. И Данила вынул из внутреннего кармана пиджака бумаги. -- Благодарен, благодарен. Очень благодарен. Хотя я статей не читаю. Но эту прочту. Глаза Мити опять уставились внутрь себя. Потом он заметил: -- Мне бежать скоро надо. Степан удивился. Бегал же этот молодой человек от самого себя. Очень себя боялся -- поэтому. Поглядит сам в себя, увидит что-то в душе -- ахнет и побежит. Так и бегает вдоль и поперек. От себя хочет скрыться. Данила только открыл рот, чтоб объяснить Степану, как Митя тут же его перебил и истерической скороговоркой начал: -- Да я сам все скажу. Мы тут люди свои. Раз вы, Степан, с Данилой Юрьевичем. От себя бегу. Ужасаюсь, знаете, и бегу. -- Да вы вовсе не жуткий, -- робко возразил Степан. -- Красивый даже. -- Не говорите. Но я сам не пойму, отчего я ужасен. Не пойму, но бегу. -- Вы смерть свою не любите, значит? -- осведомился Степан. -- Да нет, при чем здесь смерть. Говорю: себя боюсь. Гляну в себя -- увижу огромное, непонятное и еще что-то, даже слов нет выразить. Увижу -- и тикать. -- Так от себя же не убежишь, -- изумился Степан с добродушием. -- Убежишь, если захочешь. Я не просто ведь бегаю. Могу и присесть. -- И что? -- Глазки закрою -- чтобы вовне и вовнутрь не смотреть. Закрою с пониманием, не просто так. И тишина наступает. Себя не вижу. Ничего не боюсь. -- Исступленный вы человек, Митя, -- заметил Данила. -- Слишком уж в себя не заглядывайте. Может, видите вы там другого, а не себя. -- Хватит, хватит! -- чуть не завизжал в ответ Митя. -- За статью спасибо. Но не надо в меня тыкать. Я не медведь какой-нибудь в зоопарке. -- Никто в этом не сомневается, -- ответил Степан, покачав головой. -- Я знаю только одно, -- раскрывал душу Митя, -- если я выдержу, не сбегу, а загляну надолго внутрь -- меня не будет. Будет тот, кого я не знаю и понять не могу. Мне страшно. -- Это-то понятно, -- сочувственно проскулил Степан. -- Но почему бежать-то ногами надо, физически? -- Мне помогает. Во время бега я сам не свой делаюсь. В том смысле -- что не тянет глядеть в себя, даже после бега, на время, конечно. Потом опять тянет. Порой даже думается стать другим, не похожим ни на что. Ну, я побежал. Вы сидите тут, если хотите. В холодильнике что-то есть поесть. Вот ключ, я прячу под коврик. Все равно все пусто в основном. -- Нет уж, мы тоже убежим. Только в другую сторону. -- Ваш выбор. -- А у вас другие-то методы есть, чтоб не тянуло в себя?.. -- Есть, есть. Но не ваше это дело, наоборот. Ну, я побежал. ...Данила и Степан распивали пиво у заброшенной станции метро. -- Хорош, -- сказал Степан, отпив. -- Но в жизни может быть опасен. В будущем. Он еще на пути к тому, чтоб его сознание кардинально изменилось в сторону от человеческого. Но это не скоро, думаю. Пока он в дороге. -- Тебе лучше знать, Данила Юрьевич. Но какой же он будет, если глянет в себя навсегда? В себя невидимого до сих пор? -- Этого никто не знает, -- сухо ответил Данила. -- Бегом -- это он шутит почти, я так думаю. На самом деле он знает, как закрыть дорогу в свою бездну, если она уже показалась. Но считаю, все-таки глянет. Глянет, куда он денется. Степан поглядел вдаль. И увидел, как Митя бежит -- бежит в лес. "Далеко пойдет парень", -- мелькнула у Степана мысль, и он широко улыбнулся в глаза Даниле, как бы призывая его впасть в сокровенную жизнь. Внезапно Степан почувствовал свое бездонно-чистое сознание физически, как свое тело. Это с ним бывало иногда. Тогда свое тело, наоборот, он ощущал как мечту, как дымок какой-нибудь. В этом состоянии он и застыл. Данила улыбнулся, все понимающий, и решил помолчать, пока Степан не вернется в ад. Блаженство длилось недолго, и Степан вернулся. Данила вдруг попросил Степана рассказать о своих метафизических друзьях. "Из интеллигенции, так сказать", -- подчеркнул зачем-то. Степан охотно и с прибаутками поведал. "Друзья они мне, в думах моих они всегда есть", -- пояснил он Даниле. -- Хорошо, познакомь меня с ними, -- предложил Данила. Степан согласно откликнулся. -- Поглядел ты немного, Степан, на людей измененных, выходящих за пределы здравого смысла очень и очень далеко, теперь ты покажи своих. Они, я понял, другие, чем мои, и, может быть, мы будем нужны друг дружке. -- Там Стасик исчез, -- произнес Степан сурово. -- Это тоже обсудить надо... У меня есть наметки, -- отвечал Данила. Вдали показался Митя. Он бежал обратно. Глава 16 Лене и Сергею все же удалось вывести Аллу и Ксюшу из состояния ужаса. Это были тончайшие усилия и в сфере метафизики, и в сфере чувств. Они встречались не раз. После этого немного затихшая, но внутри напряженно чего-то ожидающая Алла принимала в очередной раз у себя Лену и Сергея. Пришла также и Ксюша со своим Толей. -- Хотелось бы услышать от тебя, Лена, окончательно: ты в принципе допускаешь возможность изменения прошлого? -- спросила Алла. -- В принципе -- несомненно, да. Может быть, даже для человека. Но практически, чтобы такое могли совершать люди, -- слишком маловероятно. В каком-нибудь локальном случае -- допускаю. Но в иных масштабах -- нет, иначе произойдет тотальное разрушение и изменение уже не этой цивилизации, а всего мира. Кто-то позаботится и не допустит такого. Ведь рановато еще. -- Когда мир агонизирует, и это возможно, -- вставил Сергей. Толя же возмущался и по-прежнему отстаивал обыденность. "В обыденности-то лучше! -- приговаривал он. -- Не готовы мы еще пока". И выдвигал свои нудные объяснения: да, в морге лежал похожий, а над самим Стасом какая-то организация творит эксперименты. -- Какие -- мы не знаем, и что хотят -- тоже. В милицию заявлять не надо -- убьют, если нужно -- и саму милицию заодно. Но Стас жив, и есть надежда... -- Говорун ты, говорун, -- остановил его Сергей. -- А вот как же видения в зеркалах, Нил Палыч и всякие другие феномены? Раздался тихий-тихий телефонный звонок. -- Это Нил Палыч, его душок, -- предупредил Сергей. -- Пора ему объявиться. Ксюша подошла, но оказался Андрей. -- Как Алла?.. Как ты?.. И то хорошо... А Толя все свою линию гнет?.. Бедненький, хочет успокоиться. А для меня, Ксения, мир совсем стал непонятен, и потому меня тянет не в бездну, а морду бить прохожим. -- Смотри, на тот свет не попади или в милицию, -- обеспокоилась Ксюша. И наконец Алла объявила: -- Кстати говоря, звонил Степанушка. Более того, он хочет прийти ко мне послезавтра к вечеру, часов в пять, чтобы видеть, как он сказал, "всех". А потом пояснил, что думает о Ксюше с Толей и Лене с Сергеем и обо мне. -- Ему-то мы всегда рады, бесценный народный метафизик! -- воскликнул Сергей. -- Но придет не один. Появился у него новый друг. Сказал, что "необыкновенный". Звать Данилой Юрьевичем. -- Что ж за птица такая? -- удивился Толя. -- Как кот на голову... -- Раз он сказал "необыкновенный", значит, не кот, а свой человек, -- решительно заявила Лена, отхлебнув винца. -- У Степана поразительное чутье на метафизиков. Он их за километры чует, где бы они ни были: в пивной, в науке, на стройке... И не горазд он тем не менее на похвалу. А раз сам удивился от этого человека, то и милости просим Данилу Юрьевича к столу. -- Нил Палыча все-таки не хватает, -- покачал головой Толя, который в душе так же ненавидел "обыденность", как и все остальные. Недаром он так любил известный стишок: "Милые, обычного не надо". -- "Да, обычного лучше не надо, -- вздыхал Толя, -- но во всем нужна мера". В целом грядущее появление незнакомца все приветствовали. -- У Степана глаз верный. Он от нутра не ошибается, -- умилилась Ксюша, тоже отпив винца. Данила и Степан пробирались к Алле. Шли изворотливо. Степан вглядывался в углы, как будто там гнездились во тьме небожители. -- Какой ты странный, Данила, -- шептал по дороге Степан. -- Я странен, но ты более. При первой встрече был один, сейчас вроде другой. Хотя и тот и другой в тебе. Широк ты, Данила, ох широк... Москва гудела своей многогранной, невероятной жизнью. И Степан слышал этот гул. Оно было одно к одному: Данила и Москва. Улочки и пустыри становились все пустынней и загадочней. -- Где ж тут дома? Номеров нет, -- вздыхал Степан. Они шли укороченной дорогой, с тыла, минуя шумные проспекты. Когда подходили, Степан, глядя на Данилу, вдруг воскликнул: "Мама!" -- вначале сам не зная почему. Данила не осерчал и где-то даже согласился. -- А мать-то у тебя жива? -- спросил он для виду. -- Жива еще, -- кряхтя, вспоминал Степан. -- В Орле окопалась, в домишке с дочкой, моей сестрой, и пьяным мужем сестриным... -- Ну вот и объяснил. Где мы? -- Вот оно, парадное, -- обрадовался Степан. -- Идем. И еще раз осторожно взглянул на Данилу. "Там" уже все были в сборе: Лена, Сергей, Алла и Ксюша, Толя с гитарой. Как только вошли, Данила упал. Лена испугалась: -- Что с ним?! -- Не знаю. Не пьян он, точно, -- пробормотал Степан. Хозяева совсем растерялись от такого гостя. Но Сергей с Толей уложили Данилу на диван в гостиной. "Хорошо, что Юрка у бабушки", -- подумал Сергей о сыне. Метафизические девочки тем не менее сразу стали хлопотать насчет лекарств. Данила лежал молча, лицо бледное, глаза закрыты. -- Ничего, сам и откроет, -- уверенно высказался Степан. -- Видно же, что он жив, но хочет около смерти немного побыть. Ксюша подумала и согласилась. Вдруг из уст гостя почти шепотом, среди общего молчания, вырвались слова... Необычные, но близкие по звучанию. -- Да это на санскрите! -- воскликнул Сергей (он немного знал этот язык). -- Только текст непонятный, чувствую, не индусский даже. Потом прошептались русские слова. Но тихо-тихо. Вроде того, что Бог не знает Свою последнюю тайну и ищет ее найти. Однако такой смысл виделся предположительно, слова были обрывочны и не ясны. Потом все кончилось. Все молчали, не зная, что и думать. Данила оставался не здесь. -- Ну и пусть будет пока не здесь. Может быть, он еще чего-нибудь скажет, -- уважительно по отношению к Даниле вымолвила Алла. -- Правильно. Пульс у него нормальный. Пусть себе лежит. А мы стол накроем около него и сядем рядышком, -- обрадовалась Ксюша. Так и решили: не будить пока. Расставили столик с печеньем, бутербродами, конфетами, винцом и самоваром. И тихонько, с уважением к лежащему, расселись, поглядывая на него... Когда же разлили чай, Данила вздохнул и открыл один глаз. Глаз был дикий и не вязался с текстом, который он произносил лежа. Другой глаз упорно не открывался. -- Надо познакомиться, наконец, -- сказала Ксюша. -- Пусть он и с одним глазом. Ничего. Кое-что видать. Но ответом была благоговейная тишина. Даже Толя отложил гитару. "Хоть бы сказал тогда чего", -- подумала Ксюша. И вдруг открылся второй глаз, уже не такой дикий. Данила нехотя, помято приподнялся на диване. -- Прошу прощения. Со мной бывает иногда. Забылся. -- Вы, однако, на санскрите говорили, в забытьи-то, -- заметила Лена. -- Во время такого не только на санскрите, а еще на каком-нибудь не существующем никогда языке заговоришь, -- потверже уже определил себя Данила и добавил: -- Водочки-то налейте. Заодно и познакомимся. В шкафу тут же нашлась и водка. Вид у Данилы был отнюдь не сонный, даже в высшем смысле сна, но замешанный на сочетании всего мыслимого и немыслимого. Взглянув на него, проснувшегося, все почти разом запричитали: -- Свой, свой... свой!! Ксюша подскочила к Степану и поцеловала его-- "молодец, Степанушка, своего привел!" Данила мрачно оглядел присутствующих и мрачно сказал: -- Да и вы свои. Дружба немного истерично, но состоялась. Сразу нашли общий язык, и беседа потекла, как будто давно знали друг друга. Но, с другой стороны, от Данилы веяло чем-то новым, непонятным и ошеломляющим. Один глаз Данилы иногда то закрывался, то опять открывался -- непроизвольно, но как надо. Поражала в нем смесь дикости и интеллектуализма ангелов. Понемногу раскручивали перед ним и историю со Стасиком. И когда наконец Даниле подробно, с особенностями, рассказали о происшествии в морге, а потом о появлении на автобусной остановке живого Стаса, -- то Данила однозначно всех изумил. Закончили, а он ут-робно захохотал,