бил по ревущему сексуальному влечению. Одним словом, была сплошная блудожуть. Многие, естественно, попадали в психиатричку и не сразу приходили в себя. От одного такого овоща у Славика и появился сынок-сосунок Гена. У самого этого овоща умственное развитие остановилось на целые годы. Однако после такой несусветной юности Слава Филипов кардинально изменился. Некоторые древние учения, почерпнутые из книг и манускриптов, стали его практикой, другие он прочел в своем уме. И к своим сорока годам это уже был не Славик, а Ростислав Андреевич Филипов плюс тайные имена. Тело свое он обуздал, хотя срывы бывали, и одно время не так уж редко. Но в целом покорил. Однако главная тенденция осталась: желание бесконечной жизни, точнее бытия. А поскольку на тело надежды не было -- все равно сгниет, Слава черпал бытие свое из более надежного источника. Источник находился в нем самом, в тайниках его сознания и души, и он научился открывать потаенные двери. Это был бесконечный поток осознанного бытия, более тонкого, чем телесное, но, по-видимому, не подверженного смерти и разложению. Слава строго соблюдал в мистических исканиях многотысячелетнюю традицию. Радости его не было предела, и наслаждение его бытием своим было уже непорочным. Он даже хихикал над смертью и хамил ей, будучи уверен, что открыл в самом себе бесконечную жизнь, которая будет течь в нем как река, как первоисточник, несмотря на смену форм жизни и цепь рождений. Вот к такому-то человеку и отправились в конце концов Лена и Данила. Алла воздержалась от первого посещения, Сергей укатил в командировку, Ксюша ушла в телесное забытье. А Данила никогда не отказывался от своей роли быть Вергилием, теперь уже по отношению к Лене и Алле. Слава Филипов встретил их в халате на своей весьма не бедной даче под Москвой в Малаховке, что по Казанской железной дороге. Слава все-таки временами впадал в тело -- навсегда от него, проклятого, никуда не денешься, думал он иногда. Но в такие периоды или часы он знал теперь, что делать: надо отдавать телесную энергию сосункам. Под сосунками имелись в виду антивампиры. Вообще, Филипов энергетических вампиров, коих было везде достаточно, не очень жаловал, направляя их, чтоб брали энергию только из Космоса. Потому как это, мол, не портит карму. Сосунки же приноровились брать энергию у тех, кто им давал ее добровольно, по доброте. Сынок, Гена, был для Филипова самым лучшим сосунком. После сеанса отдачи энергии Гена, который превратился уже в бледноватого юношу, розовел, наливался, и не только физически, но и умственно. Иной раз так напьется отдачей этой, что на следующий день в институте изумляет всех знанием древних полуисчезнувших языков. Немыслимые звуки так и лились тогда из его уст. Он еще и подпрыгивал от избытка, танцевал даже наедине с собой. Но мысль была одна, а языков много. Мысль была чаще всего о невидимой жизни... Ночами же после сеансов спать не мог: пел или писал статьи, которые охотно публиковали. Лена, когда входила в гостиную, заметила бледное лицо сосунка, словно он долго оставался сироткой. Даниил и Лена расположились на диване, Филипов в кресле. Ему было сказано, что они от Ургуева. Самого Ургуева Слава не видел, но слыхал многое. Поглаживая себя по животу, Филипов внимательно слушал Лену. Глаза его были в таком счастии, что Лену это крайне заинтересовало. Выслушав историю Стасика, Слава тяжело вздохнул и проговорил: -- Мрачно, мрачно, мрачно!.. Не люблю я эдакого! Фу! И это при том, что Даниил не поведал еще о бездне вне Всего, о выпадении из Вселенной и ее миропорядка. Фыркнув, Филипов уставился в пространство и пробормотал: -- Сосунок у меня не кормлен. Впадение мое в тело было коротким и сейчас уходит. А иную энергию Гена не воспринимает, мал еще и глуп, потому что научным хочет быть... Ну да ладно... Даниил напомнил опять о Стасике, об искомом и потерянном. "Все эти необычайные личности любят впадать в забытье, -- мелькнуло в уме у Лены. -- И все-таки, все-таки..." Глаза Филипова озарились другим счастьем, но к Станиславу это не имело отношения. Все же он высказался довольно твердо, несмотря на распиравшую его дикую радость: -- Скажу искренне, я в это дело впутываться не хочу. И не могу даже. Трупы для меня смешны. Везде есть только жизнь -- она просто переливается из одного измерения в другое. А людям кажется, что есть какая-то смерть. Ведь они не видят иные измерения. В каком-то смысле, конечно, смерть есть, но только не в моем. Лена страстно сказала: -- Помогите! -- Помогу. Я из радости тела сейчас вот только ушел, ни к чему мне это... И вот что: у меня есть Друг. Он может найти Стасика. Потому что у него есть нити ко всем Необычайным Личностям. А тут необычайное лицо... Я ему позвоню, вы люди тоже ведь загадочные, особенно вы, Даниил. А Лена -- она даже может по моему пути пойти. Вижу я жажду высшего бытия в ее глазах... Думаете, что я от своего счастья ничего не вижу вокруг? Когда надо -- проникаю, будьте здоровы... Лена с тайной дрожью слушала его: Король бытия проявлял себя потихоньку, и его бытие было явно больше, чем от мира сего. -- Не найдем Стасика, найдем жизнь бесконечную, неуязвимую, -- шептала она самой себе. Филипов встал. Лена бросила взгляд вокруг: гостиная была заброшена, но некоторые вещи поражали роскошью. Внезапно на небе потемнело, и в гостиную вошел легкий мрак. Ростислав бросил взгляд на Лену и добренько сказал: -- Посидим еще. -- Может, чайку? -- робко спросила Лена. Ростислав сел в кресло и ответил на это предложение: -- Я еще не совсем отключился от тела. А в таком случае, выпив чаю, я буйным становлюсь -- когда я близок к телу Пировать как-нибудь потом будем. Сейчас я вот что хочу сказать, Лена, вам. В принципе, я чувствую, вполне возможно, что через упорный период практики вы могли бы прикоснуться к источнику жизни. Плюньте на Богов -- когда кончается их космический цикл, они погибают как Боги и падают вниз... иногда на дно Вселенной. Нам нужно только бесконечное бытие, независимо от любых изменений в мирах... Хотя и в мирах побыть с этим вином жизни в самом себе -- неплохо. Но и ошибиться можно, сгореть в блаженстве и экстазе. Он чуть-чуть омрачился. Лена удивилась такому быстрому переходу. Ростислав, словно уловив ее мысль, по-медвежьи буркнул: -- Ну, с вами двумя у меня сразу контакт возник. Это же молниеносно. Что у меня, третьего глаза, что ли, нет?.. Да у меня и четвертый, если надо, появится, -- лихо закончил он. Лена промолвила: -- Что ж, увидим, а кто-то уже видит. Ростислав словно раздулся в бытии. -- А пока хоть ловите каждое мгновение не этой жизни, а самого источника бытия. Останавливайте эти мгновения, Лена, упивайтесь ими. Вы -- есть, вы -- есть сейчас и всегда, вы -- бесконечная жизнь, а не дурацкая форма жизни. Повторяйте это про себя. Каждый раз, когда просыпаетесь, -- войте! Войте от счастья быть. Войте дико, чтобы даже духи пугались. Вы -- не Лена, а само бесконечное бытие, принимающее порой оболочку жизни. -- Это опасно, -- сухо возразил Данила. -- Если по-вашему, то так и самого себя можно съесть. Я не осуждаю каннибализм, но самоканнибализм -- категорически да. Осуждаю... И Данила захохотал. -- Принимаю во внимание. Очень тонко сказано, -- улыбнулся Ростислав. -- Но вы ведь отлично понимаете, что я говорю о чистом бытии, а не о жизни в теле. Если подключить этот источник -- к телу, тогда и сдвинуться можно глубоко. С телом шутки плохи. Такое будет, что и самоканнибализм -- невинным занятием покажется. Тело только распусти... Люди ведь и на одну сотую не знают, какие возможности таятся в их теле. А если б знали, все войны бы кончились. Зачем грабить чужое, если у тебя самого сокровище с луну. Но за такое платить потом надо, платить... Так что здесь осторожность нужна. И Ростислав с подозрением посмотрел на свое жирное тело. -- Да вы и так это знаете... Только практика -- страшная вещь... -- добавил он. -- Мы все-таки не для себя пришли, а для Стасика, -- вздохнула Лена. На лице Ростислава выразилась тень отвращения. -- Я ж вас направил к Другу... Он сможет... А я, знаете, не люблю катастроф. Катастрофы кругом, одни катастрофы. Бред это! Тот, кого катастрофы касаются, сам -- катастрофа. Ну их, гости мои милые. И на этом визит был закончен. -- Не пейте только чаю, -- жалостливо сказал Данила у порога. Ростислав Андреевич оказался мистическим, но оборотистым. Буквально на следующий день он позвонил Лене -- и пригласил ее с Данилой скромно повечерять. -- Друг будет, -- объяснил он. И опять они, Лена и Даниил, оказались в этой необычной ауре, в этой гостиной. -- Вы выли с утра? -- строго спросил Лену Филипов, открывая калитку в сад. -- Выла, но про себя, -- заметила Лена. -- Это еще лучше. Друг ждет. На этот раз я вас угощу, но сам есть ничего не буду. Только пить воду. Не обижайтесь. ...В гостиной сидел на диване Друг. Лена сразу заметила некую существенную разницу между ним и Ростиславом. В глазах Друга зиял иной провал, но какого рода -- моментально Лена распознать не могла. Данила же потайно хмыкнул, взглянув на Друга. -- Антон Георгиевич Дальниев, -- отрешенно представился Друг. Стол был накрыт со скромной роскошью. -- Я слышал о вас не только от Ростислава и косвенно Ургуева, -- слегка улыбнулся Дальниев. -- Москва потайными слухами кормится. Антон Георгиевич был немного худощав, строен, чуть постарше Ростислава. "Вот этот после так называемой смерти, -- подумала Лена, -- определенно пойдет дорогой Солнца, а не дорогой предков". Данила же, тихо присмотревшись к Дальниеву, решил: "Более гармоничен, чем наш Славик. И кроме огня мистического бытия есть в нем за этим что-то огромное, куда еще не заглядывал Ростислав. Да... Мой метафизический нюх обычно меня не обманывает". Лена опять подробно и с некоторым надрывом обрисовала историю со Станиславом, ничего не тая. Даниил, стараясь быть математически точным, рассказал о мнении Загадочного, о зазоре и о выпадении за пределы Вселенной, в бездну вне Всего... Дальниев слушал внимательно, иногда закрывая глаза, но прихлебывая чаек. Где-то из-за двери мелькнул порозовевший сосунок. Ростислав заметил взгляд Данилы и, наклонившись к нему, шепнул: -- Сейчас я отключился от тела. Ну его... Ушел в неисчезающее бытие... Но сосунок накормлен в последний час перед уходом. Данила ласково кивнул головой. Глаз сосунка еще раз мелькнул где-то в щели, и Данила вздохнул про себя: "Антивампиры мои... антивампиры". Наконец печальная повесть об исчезновении Станислава была рассказана. Филипов погрузился в транс, не любил он мрак. Но после некоторого медитативного молчания Дальниев заговорил. Заговорил вдруг просто и ясно, хотя сам -- сознанием своим -- находился Бог знает где: -- Начнем с начала. Нил Палыча я, слава Богу, знаю почти с детства. Копуша он в нижних водах[*]. Но многое знает. Насчет патологии в ближнем невидимом мире и ее связи с исчезновением из своей квартиры Станислава -- он прав. Но это только один из пластов. Бедный ваш друг действительно влип, по-серьезному, даже мистически. Второе, история с изменением прошлого -- в данном случае блаженны неверующие в это. Маловероятно. Вы же сами, Лена, это чувствуете. Такое возможно, но не для людей. Так бы каждый изменял, и очень веселое тогда бы мироздание получилось. -- Дальниев захохотал чуть-чуть. -- Иные бы и конец мира отменили. Впрочем, как единичные случаи, такое нельзя полностью исключить и в мире людей, по их воле. Не исключаю, не исключаю. -- Дальниев опять хохотнул. -- Но, скорее всего, он попал в лапы людей, исследующих аномальные и необычные состояния сознания. Есть такие, и институты есть, не только официальные, но и закрытые, полуподпольные тоже всякие. Порой там работают тихие такие, проникновенные ребята, чудеса на своем уровне творят. Вот вам второй пласт. Но третий тоже проглядывает -- это криминал. История с похожим трупом, документы, морг и так далее. Что за криминал -- конкретно пока трудно сказать... [*] Нижние воды -- мир низших духов. -- В общем, этот вариант мы тоже имели в виду, -- прервал Данила. -- Но вы говорите более определенно, как бы вне сомнений... Дальниев съел пирожок. -- Самое трудное, -- продолжал он, -- это распознать сейчас то состояние души Стасика вашего, по причине которого он вылетел не только из своей квартиры, но и из своего прежнего мира вообще. Одной патологией в невидимом -- это не объяснить. Очень важный симптом -- что экстрасенсы и прочие провидцы, к которым вы обращались, дружно отвечают: ничего не знаем, субъект закрыт, он защищен от ненужных взглядов. Значит, за вашего парня крепко взялись какие-то силы или сам он окреп. И теперь главное: версия Ургуева. Если бы такое высказал не Ургуев, а кто-то другой, я бы хихикнул. Невероятно, что можно так влипнуть. Шанс-то слишком мал, куда меньше, чем одна миллиардная. Такой же, как ни с того ни с сего, например, умереть от поцелуя родной матери. -- Значит, вы убеждены, что такие случаи выпадения из Всего все-таки бывают? -- не удержалась Лена. -- Бывают, но редко, -- скромно пояснил Дальниев. -- Короче, виденью Загадочного примерно на девяносто процентов можно доверять даже в таком кошмаре. Хотя подобное выпадение после смерти, происходящее в какие-то роковые моменты космологической драмы, обычно не предчувствуется существом. Существо не в состоянии предвидеть такое. Но здесь, видимо, нечто иное: Стасик, конечно, не сознает всей ситуации, что происходит, однако на уровне видений души в целом, в том числе и скрытой ее части, разверзается неповторимая драма. Или просто его душа захвачена вихрем, потоком той силы, которая ведет его к выпадению. Скорее всего, так -- или и то и другое вместе. Он не осознает, куда его несет, но факты Ужаса и Забвения налицо. -- Патология в ближнем невидимом мире, опыты в Институте по исследованию необычных состояний сознания, криминал, не исключено далее изменение прошлого, то есть один раз Стасик уже умер, и плюс ко всему грядущее выпадение из мироздания, а сейчас непонятные явления в психике в связи с этим -- не слишком ли много для всего лишь одного существа, как вы выразились? -- спросила Лена. Дальниев отмахнулся: -- Хорошего никогда не бывает много... Оглядел присутствующих и добавил: -- Но самое главное: я абсолютно не доверяю словам Загадочного, что из полного выпадения из мироздания нет выхода. Вот уж это -- невозможно. Если есть вход, значит, есть и выход. "Оставь надежду всяк сюда входящий" -- эти слова Данте относятся только к такому эфемерному чувству, как надежда. Надежды, может быть, и нет, а выход есть. Конечно, мы не знаем какой. Но, наверное, очень убедительный и вне нашего ума. Да и сама идея о выпадении, о бездне вне Всего известна пусть хоть из многоуважаемых источников, но все-таки теоретично. У нас нет свидетелей этого тотального падения и возврата -- естественно, и не может быть. Мы -- не те. Лена остановила взгляд на мелькнувшей тени сосунка, словно эта тень хотела познать тайну исчезновения. -- Антон Георгиевич, -- резко начала Лена. -- Все это -- объяснения, расклад, гипотезы... Для нас главное -- найти Станислава. -- Вот в этом плане мы и возьмем быка за рога, -- громогласно ответил Дальниев. -- Здесь я могу обещать: я найду путь к нему. Не через экстрасенсов, конечно. У меня есть иной вариант. Какой -- я умолчу пока, вы будете судить по результату. Человеку надо помочь, это наш гуманный долг. -- Все смеетесь, -- упрекнула Лена. -- Но чуть-чуть юмора просто полезно даже в самом потустороннем лесу, -- удивился Антон Георгиевич и развел руками. -- Угощайтесь, угощайтесь, -- пробормотал вдруг Ростислав сквозь транс, и все повернули к нему голову. -- Главное, угощайтесь собой, пейте из себя воду близости к себе... Беспредельную воду... Торжествуйте. Вы -- есть. Дальниев уверенно кивнул головой и захохотал. Но смешок быстро оборвался, а в глазах загорелось и одобрение тайного смысла этой речи, и его отрицание одновременно. И Даниил и Лена мгновенно, точно пронзенные невидимой иглой, почувствовали это. "Велик Дальниев, ох велик, -- поспешно подумала Лена. -- Ишь, чего хочет... Бытия ему мало... А я сейчас не хочу никаких верхних Бездн, никаких входов в Божественное Ничто -- только Бытие, Бытие, хоть здесь в форме жизни, хоть где угодно, лишь бы быть -- и осознавать свое Я. -- Белые нежные пальчики ее судорожно сжались, словно она хотела поглотить самое себя и превратиться в птицу бессмертия. -- Пусть Ростислав Филипов поможет, он -- практик, но смогу ли я?" Данила лее сохранял полное спокойствие и молчал. Дальниев прошептал: -- Пусть медитирует о бытии, пусть погружается, он может это делать и в присутствии других... Пусть будет таким, какой он есть. А мы лучше закончим на этом. Я свяжусь с вами, Лена и Даниил, очень скоро -- по поиску Станислава. Дружеское посещение закончилось. Тем временем, когда свидание с Дальниевым наметило дрожащие в небе нити к Станиславу, у Аллы произошел взрыв. Она снова влюбилась в своего потерянного мужа. Влюбилась, полюбила -- все вместе. Она жила почти взаперти, в своей квартире, в которой и протекли эти патологические видения в зеркале, иногда заставляя себя работать -- в основном переводы. В остальное время в ее уме был только Станислав. Началось все со вспышки в сознании, когда она проснулась рано утром. Все было прощено: и странности, и бредовый уход из дома, и морг, и появление в живых. Время их первоначальной любви вдруг вернулось. Она вспоминала его слова, провалы в ночь, движение и покой глаз, потаенную ласку, ранимость перед Богом... Он опять стал ее центром, она чувствовала, что вдруг душа Станислава (прежняя душа!) переселилась в ее сердце. Она в своем воображении видела в себе его голову, ставшую ее сердцем, голову, которая не только билась и заменяла ей сердце, но даже шептала ей -- непонятные слова, правда, одно слово было ясно: покой, покой, покой... Потом все это успокаивалось, и она уже начинала говорить с ним, потому что он здесь, он -- рядом. Она чуяла его дыхание на своей коже. И хотела его видеть во плоти -- все, что в нем было высше-человеческим, достойно-человеческим, и нежность, и прощение, доводило ее до слез... А порой человеческое стиралось, и оставался гнетущий своей тайной призрак, однако теперь уже навсегда любимый... Но в зеркало она смотреть боялась. Глава 10 В морге, где исчез предполагаемый труп Станислава, сразу же после связанных с ним событий произошла смена начальства. Но это не помогло. Как раз незадолго до встречи Лены и Аллы с Гробновым там случилось нечто совершенно непредвиденное. Работник морга, тот самый человек с тихим и смрадным голосом, по фамилии Соколов, который довел до бешенства Андрея и о котором создавалось впечатление, что он знает о жизни и смерти все, отпраздновал свадьбу с неким женским трупом. Когда утром в морг пришли служащие, то его обнаружили около трупа молодой женщины, которую он одной рукой обнимал за талию, а в другой руке -- держал бокал шампанского. Более того, он вовсю кричал сам себе: "Горько, горько!" Женщина, разумеется, молчала, но оказалась в сидячем положении -- видимо, с помощью Соколова. Рядом сияла бутылка шампанского, один бокал стоял около трупа. Соколов же, после крика "Горько, горько!" тоже замолк, только широко улыбался. В глазах его никакого знания не было. Глаза были холодные, как у смерти. Тотчас же вызвали скорую психиатрическую помощь, и Соколова отправили в больницу. На следующий день он сбежал оттуда. Скандал никак не удавалось замять. На этот морг вообще стали смотреть с подозрением. Один сотрудник даже уволился от испуга. Другой был на грани и твердил, что он "ничего" не допустит. Бабки-уборщицы поговаривали, что после всего приключившегося под видом трупа сюда якобы хотят внедрить агента. Между тем Соколов через день после своего бегства вернулся в сумасшедший дом как ни в чем не бывало. Подтянутый, в хорошем костюме и с добродушной улыбкой на лице. Его коллеги просто не узнали бы его. Тихий смрадный голос куда-то делся. Пропало и знание о жизни и смерти. Перед всеми возник разумный, даже деловой человек, не чуждый карьеристским побуждениям. Врачи окончательно обалдели, слушая его речи. Он прямо-таки светился одним здравым смыслом. На вопрос о своей свадьбе в морге он не без иронии отвечал, что все это клевета, его просто не поняли, к тому же его ближайшие сослуживцы уже давно чуть-чуть спятили от долгого и нудного служения в морге. Главный врач, толстый и полуугрюмый, так неистово хохотал во время речей Соколова, что, когда они остались наедине, предложил ему выпить на брудершафт. Вообще, здравому смыслу не было конца. Соколова бы и отпустили подобру-поздорову, если бы не шум в СМИ по поводу злополучного морга и происшествий там. Соколова задержали для обследования, но главный врач подмигнул ему и шепнул, что это лишь для вида, его скоро выпустят. Правда, некоторые врачи, хотя и удивленные разумом Соколова (он и впрямь вел себя вполне корректно), все же сомневались в добром здравии пациента и полагали, что у него, возможно, скрытая форма паранойи. Много раз с ним заводили провокационные разговоры о трупах и смерти, но Соколов твердо уверял, что смерти то ли нет, то ли он ее не боится. И вообще с сексом у него все в порядке. Дело шло к выписке. Особенно способствовал этому главный врач, прямо-таки восхищавшийся Соколовым. А сам человек в прошлом с тихой и смрадной улыбкой сиял радостью, веселием и надеждой. Приятно было смотреть на счастливого человека. Все было бы хорошо, если бы рано утром медсестра не обнаружила на тумбочке Соколова записку: "Прошу прощения, но я умер. По собственному желанию, но не насильственно. Никого не виню, наоборот. До свидания. Ваш покойный слуга Соколов". Сестра взвизгнула и толкнула Соколова в бок. Толкнула раз, другой, но он как был мертв, таким и оставался. Срочно собрали всех оказавшихся под рукой психиатров, и те решили, что нечего ломать голову над диагнозом мертвого человека, охать что и как, шлепнуть паранойю и похоронить... но за чей счет? Соколов вроде бы был одинок. Но один не очень близкий родственник все-таки нашелся, и с деньгами к тому же. Когда-то помогал криминалу и за то был награжден. ...Соколова мирно похоронили на отшибе. А на следующий день, уже вечером, у его безлюдной могилы появился человек средних лет в черном костюме и некоторое время молча стоял около погребенного Соколова. А потом произнес: -- Дорогой друг, великая секта непредсказуемых благодарит тебя за твой подвиг. Мы надеемся, что и на том свете ты будешь так же непредсказуем, каким ты был на этом. Слава тебе, наш друг! О секте непредсказуемых в потаенной Москве ходили самые дикие слухи. Одни уверяли, что непредсказуемые -- это те, кто обладает способностью совершать поступки, которые человек совершить вообще не может. Другие шептали, что это те, чьи поступки просто выходят за пределы человеческого разума. Третьи -- что эта секта состоит из шпаны, хулиганов и даже террористов, которые всего-навсего пугают людей ради испуга. Находились и такие, которые считали, что эта секта находится под крышей Института исследования необычных состояний сознания. Одна дама даже твердила за чаем, что в секте, в сущности, проходят тренировку люди, которые рано или поздно пригодятся государству и криминалу. Были и гораздо более глубинные гипотезы. Трудность еще состояла в том, что в самом обществе, в самой обыденной жизни многие люди вели себя настолько непредсказуемо, что трудно было распознать, состоят ли они в секте или совершают все это от души. Например, некто Ветров отрубил и съел свой палец -- почему? по идее или просто так? Человек этот вовсе не голодал к тому же. Подобных случаев было довольно много, но в этом хаосе какая-либо система явно не проглядывала. Корней Семенович Небредов, тот самый человек, который вечерял у могилы Соколова, принимал в своей квартире в Москве юношу, называя его по-простому: Левушка. Небредов сидел в уютном вольтеровском мягком кресле в своем кабинете, по стенам стояли шкафы с книгами на многих языках, а напротив него в таком же кресле робко расположился молодой человек. -- Левушка, -- тихо говорил Небредов, -- один момент хочу подчеркнуть. Вы знаете, конечно, что одна из наших внешних целей -- расшатать психику человека так, чтобы он, собственно, даже не походил на человека. Мы осуществляем это, как вам известно, путем внедрения в сознание ученика доктрины и практики непредсказуемости. Когда психика наша расшатана непредсказуемыми поступками и особенно мыслями, начинается второй этап. Учтите, что непредсказуемость наша включает идею контроля. Но это особый контроль, способствующий непредсказуемости и в то же время предохраняющий от банального безумия. В этом парадокс. Молодой человек хихикнул и порозовел. -- Мы можем быть разумными, когда надо, -- продолжал Небредов. -- Хотя это в высшей степени омерзительно. -- Меня тошнит от одного упоминания о разуме, -- решительно высказался Левушка. -- Отлично. Но расшатывание психики путем непредсказуемого, вы, кстати, прекрасный практик в этом отношении, Лев, у вас это глубоко получается... Молодой человек взвизгнул от радости и на мгновение стал совершенно женственным. -- Так вот, расшатывание психики и ума до крайних пределов, -- вздохнул Небредов, и в его зеленоватых глазах появилась тоска, -- явно недостаточно. Надо еще кое-что расшатать в самом себе. Глобально и окончательно! -- почти выкрикнул он последние слова. Левушка слегка подпрыгнул в кресле и сладостно говорнул: -- Что еще надо расшатать? -- Чистый ум и сознание, -- угрюмо сказал Небредов. -- Это следующий рывок, и он до агонии ужасен. Последствия могут быть настолько ошеломляющими, что я сам, откровенно говоря, боюсь... -- Боитесь? Вы? -- сладострастие ушло с Левушки, и вместо этого лицо стало озабоченным. -- Вы еще и близко не подошли к такому перевороту... Вы мой родственник, хоть и дальний, и кроме того, я хорошо знаю вашу карму -- и потому даю вам намеки на то, от чего вы безумно далеко. А теперь помолчим. Левушка погрузился в думы. Но вскоре Небредов взорвался. Он встал и заходил вокруг съежившегося на кресле Левушки, как разъяренный полумамонт. -- Поймите, Лев, мы разрушим все в человеке, включая саму нирвану. После этого глобального разрушения -- что останется в так называемой человеческой душе?.. Ничего! -- холодно разъяснил Небредов. -- И вот тогда освободится пространство для взрывной тотальной трансформации, превращения, а точнее, возникновения вместо человека уже совершенно иного существа. Гадина, осквернившая и Бога, и землю, исчезнет навсегда. Достаточно внимательно взглянуть, исследовать так называемую мировую историю -- и вам станет ясно, что судьба этого самопожирающего рода людского предопределена. Но мы вмешаемся, наша цель -- возникновение иного существа взамен человека. А метод -- нами уже разработан. Однако основное -- в тайне. Те, кто не смогут трансформироваться, просто распадутся в прах, как помойные мухи. Увы, таких большинство... Левушка, несмотря на свою предыдущую практику, слегка обалдел. -- Это слишком грандиозно, и такое невозможно осуществить, -- пробормотал он невзначай. Небредов продолжал медленно ходить по полузамкнутой в самой себе гостиной. -- Все это вполне возможно, но со временем. Предстоит исторический процесс. Если мы, непредсказуемые, его не ускорим, и не спасем путем тотального преображения тех, кто способен на это, и не осуществим весь план в целом -- конец этого рода будет немыслимо чудовищен и несравним с нашим сценарием. В конце концов они сами пожрут друг друга в своих войнах и мировых проектах. Земля сбросит их с себя в небытие как нечисть... Я уже не говорю о других традиционных откровениях типа Апокалипсиса. Левушка вдруг чуть не заплакал. -- Жалко все-таки, Корней Семенович, -- неестественно всхлипнул он. -- Ведь были же молитвенники, мудрецы, святые, пророки, создатели великих культур, писатели, композиторы... просто чистые люди, наконец... -- Вы, Левушка, следите за собой, -- прервал Небредов. -- Вы сказали "были" -- те, кого вы имели в виду, уже давно в лучшей ситуации. Нечего о них беспокоиться. Зато некоторые из тех великих, кто будут, -- по нашему сценарию у них появится невиданный ранее, неслыханный шанс сбросить с себя груз человеческого бытия... Небредов остановился и мрачно взглянул на несколько сентиментального родственника. -- Вы заметили, Лев, -- продолжал он, -- что я имею в виду не становление иного человека, человека иных высших циклов, а прощание с человеком, с самим архетипом человека в принципе. Левушка соскочил с кресла и стал чуть-чуть бегать по гостиной. -- Все же это слишком... Зачем такой радикализм... Да и как это возможно! -- залепетал он. -- Я понимаю: человек нашего времени непременно доиграется. Но человек вообще, других восходящих циклов... Других манвантар... Это уже немыслимо. -- Иное существо, появившееся взамен, сделает бессмысленным продолжение рода человеческого и его космологического и небесного существования. Иное существо будет неизмеримо выше человека как архетипа. Левушка плюхнулся в кресло и замер. -- Экий вы революционер, Корней Семенович, -- процедил он. -- Даже теоретически такой расклад вообразить жутко... Небредов расхохотался. -- Успокойтесь, Лев. Конечная цель далека. Сейчас у нас более скромная задача: обнаружить одного человека и дать мне знать о нем. Левушка встрепенулся. -- Это по мне, Корней Семенович, по мне... Я не залезаю сколько-нибудь далеко, я люблю нашу тихую, безумную практику... Его надо расшатать? -- с улыбкой умиления произнес Левушка. Небредов вздохнул так, словно он в душе разговаривал с Богами. -- Нет, это совсем из другой оперы. Я видел его, немного поработал с этим человеком. Но потом он исчез. Кстати, не исключено, что его духовное состояние поможет нам в смысле путей-дорожек к иному существу, которого еще нет во всем творении. Не он сам -- этот путь, нет, нет, просто с ним связаны некоторые моменты... Кстати, его зовут Станислав, по фамилии Нефедов, я потом опишу вам его... По моим данным, он находится сейчас в одной из деревень между Москвой и Тверью. Я дам точные данные района. Обследовать надо всего пять-шесть деревушек. Его фото, признаки, вообще все, что нужно для этой поездки, -- будет дано, разумеется. После его обнаружения вы по мобильному отрапортуете мне, где он... -- И всего-то! -- воскликнул Левушка. -- Вы знаете, Корней Семенович, как я предан вам. Почему же вы посылаете меня на такой пустяк? -- Это вовсе не пустяк, Лев, -- Небредов поудобней устроился в кресле и посмотрел на восторженного Льва. -- Прежде чем отправить вас в этот путь, я должен вам сообщить кое-что о черной ветви нашего движения непредсказуемых. О раскольниках, о секте внутри нас... -- О Волкове? -- насторожился Лев. -- Именно о нем. Его люди -- великие практики разрушения. Но их конечная цель -- не возникновение иного так называемого существа, а тотальное разрушение человека, расшатывание его сознания. Разрушение ради разрушения. Может быть, есть и еще какая-то тайная цель, но она наверняка негативная. Я о ней конкретно не знаю. Исходя из цели, и методы разрушения у них несколько иные, хотя есть, конечно, и схожие. Лева как-то неуютно хрюкнул и бормотнул: -- Поспать бы мне, Корней Семеныч. Небредов среагировал холодно: -- Когда-нибудь и где-нибудь отоспишься. А теперь слушай. По Волкову -- в конце процесса так называемое человечество будет представлять из себя расшатанное большинство, то есть людей внешне непредсказуемых, а по существу полубезумных. Может быть, всего один процент истинно непредсказуемых, то есть тех, которые, во-первых, обладают техникой самоконтроля и остатками позитивного разума. А во-вторых, которые владеют истинной непредсказуемостью. Ведь непредсказуемость нельзя путать с социальной или, скажем, сексуальной неожиданностью. Подобное -- просто проявление бессознательного, тайных желаний. Если вы дернете своего начальника за нос посреди рабочего дня -- то какая же это непредсказуемость, это значит, что вы потеряли контроль над своими комплексами, и так далее. Сфера психоанализа -- одного из самых убогих и примитивных учений о человеке. Такие действия элементарно предсказать. Истинная непредсказуемость -- это то, чего вы сами, даже в тайниках души, никак не ожидаете, что приходит неизвестно откуда, как озарение, и она прежде всего непредсказуема для вас самих. Это -- высший класс, и где-то это уже переход к иному существу, потому что такое озарение намекает уже на то, что пора прекратить доверять себе как такому нелепому созданию как человек, по крайней мере как современный человек. В практике, к сожалению, истинная непредсказуемость часто смешивается с непредсказуемостью, имеющей чисто психологический, а значит, человеческий, а не метафизический источник. Но есть и чистый высший класс. Вы, Левушка, далеко не чистый, но теоретически вы все это знаете. Я говорю об этом, потому что хочу обратить ваше внимание на следующее. Фактически до этого пункта мы с волковцами почти едины. И вот с одним из волковцев вам придется, вероятно, столкнуться в ваших поисках Станислава. По нашим данным, Влад Руканов, волковец и очень мощный практик, тоже ускоренно ищет Станислава. Руканов -- изощрен, метафизически циничен, воздействие на людей -- высокое. Говорят, что в прошлом воплощении побывал в аду. Конкретно, с адом знаком детально, а уж откуда... Ладно. Дело в том, что волковцы разработали рассчитанный на десятилетия и столетия глубоко квалифицированный, секретный план расшатывания и разрушения психики человечества в историческом масштабе. Они ведь международная организация, и мы, кстати, тоже. Очень многое Волков взял у меня, когда мы были вместе. Ведь и у нас есть такой план, но с другой окраской и не как конечная цель. Этот план учитывает всю тупость и слабоумие современного человечества. Люди воображают, что если они, словно придурки, будут летать из стороны в сторону на своих самолетах, то они уже владеют миром, пространством по крайней мере. И так далее, и так далее... На самом деле их так называемая наука -- наука профанов, которые подходят к природе с черного хода и не знают даже того, что знали о природе не такие уж давние древние. Все это неизбежно плохо кончится, хотя временные периоды золотого сна могут быть. А ментальность современных людей рано или поздно доведет их -- одних до полного автоматизма и отупения, других -- до безумия. И вот в этом мы им серьезно поможем, подтолкнем, а тем, кому не помогает, к тем применим более радикальные способы воздействия на психику. Планы эти хорошо продуманы и рассчитаны также на иллюзорность их глупых надежд. Лева вовсе и не думал спать. Его глаза вдруг расширились, и он согнулся на кресле крючком. -- А вам не жалко их, Корней Семенович? -- высказался он, спрятав голову. Небредов подошел к Лемурову (такова была фамилия Левушки в этом мире): -- Волкову не жаль, а может быть, и жаль. Но что значит "жаль"? Ведь они сами определили себя, кто они есть, определили по своей жизни. И так и эдак -- конец будет не совсем хорош для многих. Видите, я все смягчаю, значит, мне жаль. Да, в конце концов, этот негатив -- только одна сторона. Ну, отпадут многие, даже большинство, от высшей жизни, рассеются по всяким вонючим норам, Вселенная-то велика, место для всех найдется, ну, страдания, ну, будут кувыркаться, тупеть -- так ведь это и здесь происходит то же самое. Ну, погниют -- глядишь, рано или поздно, скорее поздно, выскочат куда-нибудь на солнце... Бог с ними. Не наша это забота, пусть архитекторы миров и разбираются... У нас -- другое... Мы -- истинно непредсказуемые, потенциально иные существа, а они просто расшатанные. Большая разница. Лемуров, видимо, успокоился, хотя где-то в глубинах чуток всплакнул. -- Все будет хорошо, -- по-медвежьи неуклюже сказал Небредов. -- Ночуйте тут в гостиной на диванчике. Белье в шкафу. А я пойду к себе в спальню. Вскоре мрак охватил гостиную. Тени словно кидались друг на друга. Часы на стене тикали ровно, но эта ровность выводила из себя. Впрочем, Левушка собрался с силами и довольно быстро заснул. Но среди ночи запел во сне. Левушка любил петь во сне и пел порой долго и настойчиво. Однако засыпал от пения еще глубже. На этот раз дверь в гостиную отворилась и высунулась заспанная женщина в халате: -- Лева, что вы поете так шумно и дико? Прекратите, вы не даете спать! -- строго прикрикнула она. Левушка открыл глаза и прекратил. Все же через час, заснувши, опять запел, только не на весь дом: Раскинулось море широко, -- распевал он известную песню. Глава 11 Деревня Малогорево приютилась на высоком берегу небольшой речушки. С другой стороны ее окружал среднедремучий лес, зато с берега были видны необъятные и словно оцепеневшие от вечности просторы. Пространству не было конца, как будто в нем таились другие миры. В деревне мало кто бывал со стороны, но в этот погожий летний день мимо проезжал на потертом автомобиле неопределенный человек. Этот неопределенный человек, озираясь, вышел из машины и, поскольку она застряла, решил пройтись по улице за помощью. В деревушке было, с одной стороны, как-то безлюдно, с другой -- недалеко на длинной скамейке около забора сидели люди, хотя по ощущению безлюдность сохранялась, даже когда человек брел к людям. Остановился же он перед ними как вкопанный, хотя никуда его, в сущности, не вкопали. Пожилой люд, сидевший на скамейке -- старички и старушки -- хором молчали и словно смотрели все разом в одну точку. И вид их был не то что пугливый, а скорее неестественно задумчивый. Неопределенный человек гаркнул на всю деревню, помогите, мол, с машиной, но деревенские на скамейке отрешенно молчали. Человек подумал: "Не мертвые ли" -- и решил для убеждения в этом стукнуть ближайшего старичка кулаком по голове, но, когда подошел поближе, старичок соскочил со скамьи и стал бегать вокруг приезжего, называя его свалившимся с неба. Неопределенный человек закричал на это мат-ком, но закричал он не потому, что решился, а потому, что испугался. -- У вас мертвецы вокруг меня бегают, -- пробормотал он. В ответ на такие слова пожилые разом соскочили со скамьи и набросились на приезжего, но не трогая его. -- Нахал какой, смотреть нам вперед себя не дает! -- закричала одна старушка. -- Да я чтоб тачку мою помогли... -- громко зашипел на них неопределенный человек. -- И не поможем! -- прервали его. -- Сначала станцуй вот с нами, тогда поможем! -- заорал тот старичок, который первым соскочил со скамьи и потом бегал вокруг. От такого предложения неопределенный человек остолбенел. Он подумал, что перед ним люди с луны, хотя это была неправда. "Совсем они не с луны, -- тупо осудил он свои мысли, -- хотя, конечно, все возможно". Мысли прыгали, как обезумевшие блохи. А в это время как раз подкатила машина, из которой выскочил молодой человек. То был не кто иной, как Лев Лемуров. -- Это Малогорево?!