аждый раз, когда они попадали в Стародубово, на большую дорогу, они испытывали странное чувство облегчения и потерянности. Будто их раньше на приколе держали, как лошадей; и вот сорвались они на свободу, зашли бог знает куда - и радостно вроде бы, и что делать не знают. Поначалу любовались, как всегда, кирпичными корпусами старого конезавода, высокими резными башнями по углам, зубчатым карнизом, затейливо сплющенными фигурными оконцами, острыми гранеными шпилями... Ну, что за диво! Дворец, да и только... И зачем тому барину понадобилось возводить такие хоромы для лошадей? Чудак. Санаторий бы здесь открыть. Ужинали в высокой бревенчатой чайной. Народ за столиками гудел, - больше все шофера в черных замасленных пиджачках да фуфайках, пили только перцовую - от нее не пахнет. Два мотоциклиста с белыми шлемами на коленях, в коротеньких курточках под черную кожу угощали за столиком красным вином кудрявых девиц; те слушали их, прыскали в сторону, потом откидывались на стуле и заливались звонким смехом. А мотоциклисты в такие минуты все перемигивались. "Дуры вы, дуры! - хотелось сказать Марии Ивановне. - Или вы не видите, что они замышляют?" - А не выпить ли нам по маленькой? - спросил Павел Семенович, тоже поглядывавший на этих развеселых девиц. Мария Ивановна аж вздрогнула: - С каких это доходов? И что за веселье приспичило? - Эх, Маша! Однова живем. Как говорится - проверяй жизнь радостью. Ежели ты прав, тебе должно быть радостно. Вот веришь или нет, а мне сейчас радостно! - Его на смех, дурака, подняли, а он радуется. - Да не в этом дело... Я своего добиваюсь, вот что главное-то. Пока я отстаиваю свою правду, я уважаю себя. - Вот завтра приедем к начальству, получишь по морде и радуйся. - Опять двадцать пять! Ну и получу, а дальше что? - Утрешься, и больше ничего, - сказала Мария Ивановна с какой-то злорадной усмешкой. - А уверенность моя пошатнется? Нет! Укрепится только... Пойду дальше, выше! Пусть, пусть бьют... Но кто будет прав? Вот в чем закорюка. - Кому нужна твоя правота? - Да мне же самому. - Ну и дурак. - Нет, Маша, ты меня должна понять, должна. Правде нужно, чтобы в нее верили. Павел Семенович поймал за руку официантку и попросил чекушку водки. Мария Ивановна сперва отнекивалась пить: "Кабы изжога не замучила?" А выпив стопку, раскраснелась и повеселела: - Ты какой-то бесчувственный. Его бьют, а он говорит: мало. Недаром тебя Колтуном прозвали. - Подумаешь, беда какая! Но главное, Маша, главное! Ничего они из меня не выбьют. На своем стоял и стоять буду. - Павел Семенович широко размахнулся и погрозил кому-то пальцем. - Пошли на волю, а то тарелки побьешь. - Мария Ивановна взяла его под руку, и они заковыляли к дверям. Вечер был теплый, тихий, с тем ранним дремотно-синим туманом, который загодя до полного заката повисает над землей только ранней осенью. Небо было еще светлым, но деревья уже потемнели. Посреди старинного изреженного парка, на самом юру, в окружении четырех искалеченных лип стояла церквушка с пятью куполами без крестов, крытыми черным рубероидом. Оттуда доносился торопливый и тупой перестук мукомольного двигателя да гортанный галдеж галочьей стаи, летавшей над липами. - Пойдем-ка, мать, полюбуемся на красоту божью, - сказал Павел Семенович. - Там любоваться-то нечем. Все уж давно растащено. - На травке посидим, молодость вспомним. Все равно идти некуда. До поезда еще далеко. - Так-то оно так, - вроде бы и соглашалась Мария Ивановна. - Вот и хорошо. Пошли, мать! - Он обнял ее за плечи. - А может быть, в Дом культуры сходим? Там, говорят, картинная галерея открылась, - сказала Мария Ивановна в некоторой нерешительности. - Лучше этой картины не нарисуешь. - Павел Семенович указал рукой на заброшенный парк. - В клубе народ, а тут мы одни. Устал я, Маша. - Ну, пойдем, пойдем... - Мария Ивановна обняла за талию обмякшего Павла Семеновича и повела его по старой выщербленной аллее. Они сели возле церкви на потемневшую от времени и дождей лавочку заломанного чахлого куста сирени. Перед ними широким распадком протянулся до самой речки пустырь. Когда-то здесь были пруды с водопадами, лодками... Посреди каждого пруда возвышался остров с беседкой в цветущей кипени сирени да жасмина. Мария Ивановна вспомнила, как она в тридцатом году, тогда еще комсомолка, приезжала сюда на кустовой слет активистов-избачей. "Даешь темп коллективизации!", "Вырвем жало у кулака!" - кричали они и подымали кверху руки. А потом катались на этих прудах в лодках и пели. Им надели красные нарукавные повязки и кормили в столовой по талонам... Как давно это было! Павел Семенович курил и покашливал. Потом, загасив о подошву папироску, сказал: - Я вот о чем подумал: живем мы вроде понарошке. В игру какую-то играем. И все ждем чего-то другого. Будто она, эта разумная жизнь, за дверью стоит. Вот-вот постучится и войдет. - Ждешь-пождешь, да с тем и подохнешь, - сказала Мария Ивановна. - Видать, наша суета и есть жизнь. Другой, Паша, наверно, не бывает. Подошел от мукомолки сторож, древний старичок в опрятном сереньком пиджачке и в синей косоворотке, застегнутой на все пуговицы: - Покурить, извиняюсь, у вас не найдется? Павел Семенович вынул пачку "Беломорканала". Старичок закурил, присел на лавочку. - Дальние? - спросил он. - Из Рожнова, - ответил Павел Семенович. - По делу или к родственникам отдохнуть? - В область едем. "Малашку" ждем. А тут места знакомые. Сидим вот, пруды вспоминаем, - сказал Павел Семенович. - Да что вы помните! - Мы-то? - оживилась Мария Ивановна. - Даже острова помним. На котором острове сирень росла, на котором жасмин. - Было, было, - закивал старичок. - Да что пруды?! Фанталы били. Белые лебеди плавали... Какие же были аллеи! Перекрещенные и так, и эдак. И кирпичом выстланы. На ребро клали кирпич-то. - А вы что, работали в саду? - спросила Мария Ивановна. - Всякое случалось, - уклончиво ответил старичок. - Сад был бога-атый. Дерева все заграничные посажены. Вот, бывало, начнет снег выпадать - они и зацветут. - Зачем же они в такую пору зацветали? - спросил Павел Семенович. - Цвет померзнет. - На то они и заграничные. Им своя задача дадена от земли. А по нашей природе несовпадение, значит. Но поскольку диковинка - ценность имеет. - Вы, случаем, не здесь живете? - спросил Павел Семенович. - Здесь, при церкви, то есть при мукомолке. А что? - Попить захотелось. - Пойдемте. Старичок провел их к тыльной стороне церкви, где к беломраморному высокому полукружью прилепилась кирпичная сторожка о двух окнах. Они вошли в нее; там, в глубине, оказалась еще и железная кованая дверь, ведущая в церковь. Старичок отворил ее и нырнул за высокий тесаный порог. - Идите сюда! - позвал он, как из колодца. Они вошли в темную сводчатую комнату. - Это кадильня, - сказал старичок. - А сюда батюшка в ялтарь ходил, - указал он на мраморную лестницу, сворачивавшую винтом за округлую мощную колонну. На лестнице стоял у него бачок с водой и кружка. - Пейте на здоровье! Вода была холодная до ломоты в зубах. - У вас здесь прямо как в погребе, - сказала Мария Ивановна. - Я зимой живу в пристройке. "Буржуйку" ставлю там. Стук мукомольного движка доносился сюда совсем глухо, как из подпола. - И стены и перегородки толстые. Смотри-ка, в одном конце работают, в другом не слыхать. Ну и церковь! - сказала Мария Ивановна. - На века ставилась! Верите или нет, с одних кумполов взяли пятнадцать пудов золота. А теперь вот крыша течет, - сказал старичок. Они просидели на пороге сторожки до самой темноты. Старичок все рассказывал и головой качал: - А вот тут стояло дерево - азовские орехи по кулаку на нем росли. Вон там клуб был. У-у! Замечательный. Со всех держав приезжали сюда смотреть. Такой постройки мы, говорят, боле нигде не видали. - Куда ж он делся? - Хрестьяне растащили. Да что там клуб! Все яблони в коллефтивизацию перепилили, скамейки поломали... Ограды железные с могил и те порастащили. - А барин откуда все это взял? - с неожиданной ненавистью спросила Мария Ивановна. - Тоже награбил! - Известно, - согласился старичок. - Но вы на это еще взгляните: ведь его самого не потревожили. Он поженился на учительнице и работал до самой коллефтивизации. А жена настоящая от него отшатнулась. - Где же он работал при советской власти? - спросила Мария Ивановна, которую все более завлекала судьба этого необычного барина. - В Пронске. Он там построил прогимназию и еще до революции ездил туда учить. Охотник был до этого дела. Он ведь при Думе состоял. Однова сказал там. "Зачем нам столько земли? Давайте ее раздадим по хрестьянам". Баре так рассердились на него, что отлили ему чугунную шляпу и калоши. - Чудно, - усмехнулась Мария Ивановна. - Что ж он, выходит, твой барин-то, революционером был? - А кто его знает! Мужичонко он был гундосенький, немудрящий, тощой. Вот главный управляющий был у него мужчина видный. На что вам, говорит, все это строить? Вы на одни процента проживете. А он ему: а люди на что жить будут? - Ха! Он что ж, о крестьянах заботился? - спросила опять с недоверием и злостью Мария Ивановна. - Известно. А то о ком же? Ежели у вас, к примеру, лошадь пала, то справку принеси ему из волости - он тебе денег на лошадь дасть. Вот ковда революция случилась и запрос сделали: как с ним быть, при этой волости оставить его или унистожить, то все селения дали на него одобрение. - Я чего-то не пойму никак. Вы довольны, что революция произошла, или нет? - в упор спросила Мария Ивановна. - Ты в себе, Марья? - сказал Павел Семенович как бы с испугом. - Отчего ж недоволен, - невозмутимо ответил старичок. - Тут нам землю дали. Мы в двадцатых годах зажили куды с добром. Вот меня считали раньше лодырем? А как мне землю дали, я их же обгонять стал. - Подожди ты, не горячись! - Павел Семенович тронул за плечо Марию Ивановну и к старику: - Вы мне вот что ответьте. Должен человек знать или нет, для чего он живет? Блеклые, как стираная сарпинка, глазки старика оживились, заблестели: - Раньше говорили: не спрашивай. Служи богу и обрящешь покой. - А что есть бог? Вы-то как понимаете? - Бог есть согласие жить по любви. - Это верно! - Павел Семенович даже по коленке прихлопнул. - Именно все дело в согласии. Не то иной выдумает счастье и толкает тебе в рот его, как жвачку ребенку. На, пососи и ни о чем не проси! А если я не хочу такого счастья? Тогда что? - Ну хватит тебе! Ты чего разошелся?! - Мария Ивановна сама стала одергивать Павла Семеновича. - Пойдем! Уже поздно. - Так что тогда? - опять спросил Павел Семенович, вставая с крылечка. - Господь поможет, - сказал старичок, прощаясь. 10 Наутро им повезло - их приняли первыми. Облисполком занимал старинное серое здание с высокими циркульными окнами. Говорят, что раньше здесь помещалась городская управа, а напротив, в теперешнем обкоме, губернская управа. Там, возле парадной двери, висела медная дощечка: "В этом здании работал великий русский писатель-сатирик М.Е.Салтыков-Щедрин". Когда бы ни проходил мимо этого здания Павел Семенович, он непременно останавливался, смотрел на медную доску и всегда удивленно отмечал про себя: "Вице-губернатор, генерал! А какую критику наводил?" Он и теперь невольно задержался возле бывшей губернской управы и сказал: - Видела, Марья, доску-то? Генералом был и то критиковал. А ты на меня орешь. - Ну и дурак твой генерал! Чего ему не хватало? - Дак разве критику для себя наводят? - А для кого же? - Для общества, голова! Чтобы всем хорошо жилось. - Всем хорошо никогда не будет. В это время из растворенной двери на них строго посмотрел постовой милиционер. - Ну, пошли, пошли! Чего рот разинул? - Мария Ивановна потянула за рукав Павла Семеновича. - А то попадешь не в то место. Критик! В вестибюле облисполкома тоже стоял милиционер, но чином поменьше и не такой строгий. Они остановились возле его тумбочки и стали рыться в карманах - паспорта искать. Постовой вежливо взял под козырек: - Вам куда? - К председателю или к любому заместителю. - Пожалуйста, по лестнице на второй этаж. Лестница была широкая, из белого мрамора с затейливыми балясинами в виде двух бутылок, приставленных друг к дружке донцами. В большой приемной самого главного председателя им сказали, что Александра Тимофеевича нет и что он сегодня не принимает. Если хотят, то пусть обратятся к секретарю товарищу Лаптеву. Он разберется. Секретарь облисполкома Лаптев оказался на редкость приветливым человеком; невысокий, плотный, с твердокаменной ладонью, но с лицом округлым, белым и мягким. Одет он был в серый костюм из плотной дорогой ткани, но уж сильно поношенный, застиранный на широких, как шинельные отвороты, лацканах. Он усадил Павла Семеновича и Марию Ивановну поближе к своему столу и все улыбался, словно на чай пригласил. - Чем могу быть полезен? - спрашивал он, переводя ласковый взгляд с одного на другого. - Дело-то у нас пустяковое, - сказала Мария Ивановна. - Это как посмотреть, - перебил ее Павел Семенович. - Ежели со стороны оскорбления личности подойти, то здесь судом пахнет! - Павел Семенович вскинул голову, сердито поглядывая на Марию Ивановну. - Да что случилось-то? - проявляя слегка нетерпеливость, спросил Лаптев. - Меня оскорбили публично, в печати! Исказили факты... И не хотят давать опровержения. - Да ты не с того начал. Помолчи! - остановила Мария Ивановна Павла Семеновича и обернулась к Лаптеву. - У нас дверь в общем коридоре... Отворялась наружу - внутрь притолока мешала. Возле нее спал пьяный сосед Чиженок. Ну вот... - Ничего не понимаю, - Лаптев затряс головой и развел руками. - Да при чем тут дверь? - раздраженно сказал Павел Семенович. - Дверь мы перенесли правильно, по законному постановлению исполкома. Ну? И в статье никто этого не оспаривает. Речь идет об искажении фактов, об умышленной клевете. - Дурак ты! - вспыхнула Мария Ивановна. - Завтра перенесут дверь на старое место и Берта приедет... Что будем делать? - Товарищи, товарищи, давайте спокойно! - Лаптев поднял руки и растопырил пальцы. - Вещественные доказательства, документы при вас? - Все, все имеется, - ответила Мария Ивановна. - Кладите на стол, и все разберем по порядку. Они положили выписку из постановления райисполкома о переноске двери, заверенную Фунтиковой, выписку из решения ЦК профсоюза медработников, потом газету "Красный Рожнов" с отчеркнутыми местами в заметке Вити Сморчкова. Лаптев надел очки и наклонил свою лобастую голову. Выражение лица его стало меняться - щеки отвисли, нос сперва покраснел, а потом расцвел эдаким лиловым бутоном. Перед ними сидел старый и очень уставший человек. - Все законно, - сказал он, посмотрев бумаги. - Дверь правильно перенесли. Никто не имеет права заставить вас переставить ее на прежнее место. В газете допущены искажения. Добивайтесь опровержения. - Легко сказать, добивайтесь, - Павел Семенович заерзал на стуле. - Мы сунулись было к редактору с нашим председателем месткома, а тот и не глядит. - Хорошо, я позвоню Павлинову. Поезжайте домой. Когда вышли на улицу, Павел Семенович удовлетворенно хмыкнул: - Видала, Марья! Вот оно как все обернулось-то, а? Ну, теперь я этому Федулееву поднесу дулю под нос. - Погоди хорохориться. Что еще Павлинов скажет? - Да плевал я теперь на Павлинова. Ехали обратно на скором поезде. В Стародубово угодили прямо к автобусу. Так что после обеда были уже дома. - Убирайся тут, а я схожу к Павлинову, полюбуюсь на его самочувствие, - сказал в радостном нетерпении Павел Семенович. Он помылся, побрился, свежую рубашку надел и пошел, как на банкет. Павлинов встретил его без особого удивления и даже негодования. "Значит, звонил Лаптев. Накрутил хвостато", - отметил Павел Семенович. В кабинете, развалясь на диване, сидел капитан Стенин. Они с Павлиновым собирались съездить вечерком на охоту, уток попугать, и настроены были благодушно. Чернобровый, чубатый Павлинов, еще по-молодому крепкий, загорелый, с закатанными рукавами белой рубашки, с распахнутым воротником (пиджак его висел на стуле), был похож на инструктора по физкультуре. - Вот и хорошо, что сами пришли, - сказал Павлинов, здороваясь с Павлом Семеновичем, но не подавая руки. - Значит, поняли. Садитесь! - указал он на стул. - А что я должен понять? - спросил Павел Семенович, настораживаясь. - А то, что вашим поведением возмущена общественность. Это нашло свое отражение и в прессе. Надо кончать с этими кляузами. И дверь перенесите на старое место. - То есть как?! - опешил Павел Семенович. - А вот так. И соседи перестанут жалобы писать, и пресса успокоится. И нечего вам разъезжать по области. Сами виноваты. - Во-первых, в прессе опубликована клевета на нас, - Павел Семенович от неожиданного оборота слегка заикался, - з-за которую товарищи Сморчков и Федулеев должны отвечать. Не меня, а их выступление надо считать кляузным. В подтверждение моих показаний вот вам выписка ЦК профсоюза медработников, заверенная товарищем Долбежовым. - Павел Семенович положил бумагу прямо перед Павлиновым да еще ладонью прихлопнул по ней. - Вы мне не суйте ваши медицинские бумажки. Если нужно будет, мы самого Долбежова вызовем и спросим: с какой целью он пытается покрывать всяких очернителей? - Павлинов отшвырнул бумажку так, что она полетела со стола. - Это я очернитель? - так же сердито спросил Павел Семенович, подымая свою выписку. - А то кто же? Стенин, что ли? - усмехнулся Павлинов. Капитан Стенин захрустел пружинами и тоже улыбнулся. - Вам известно мнение товарища Лаптева, секретаря облисполкома? - еще строже спросил Павел Семенович, вскидывая голову. - Ну-ну, удиви! - опять усмехнулся Павлинов. - Товарищ Лаптев заверил, что решение исполкома насчет двери правильное... И что... - А я говорю, Фунтикова ввела исполком в заблуждение, - перебил его Павлинов. - И что газета исказила факты. И Федулеев должен опубликовать опровержение. Да вы знаете об этом сами, но только прикрываетесь передо мной некоей игрой, - повысил голос Павел Семенович. - Это вы у нас мастер до всяких антиобщественных игр! - загремел Павлинов. - Кто подсовывает дурацкие проекты? Я, что ли? Пораспустились!.. - Павлинов встал, громыхнул стулом и с минуту молча ходил вдоль стола, остывая. Потом сказал спокойно: - А что касается Лаптева, то он мне звонил и сказал только одно: пусть Полубояринов подает в суд на Сморчкова, если он считает себя правым. Вот и выполняй это. - Я пришел не в суд, а к вам, чтобы вы наказали виновных. Ведь не суд разрешил мне дверь перенести. - Опять двадцать пять! - Павлинов сел за стол и стал терпеливо втолковывать Полубояринову: - Поймите же, вы недостойно себя ведете. Вы рассылаете во все инстанции непроверенную информацию, подрываете порядок. Вы ввели в заблуждение Фунтикову, а та исполком. Вы тем самым воспользовались и захватили себе полкоридора. Общественного! Вы, люди широко живущие, имеете комнату и кухню - целую отдельную квартиру на двух человек... В то время как другие живут тесно и даже в подвалах. Вместо того чтобы осознать это, вы повально всех вините, требуете наказаний... Чуть ли не суда! Нескромно, товарищ Полубояринов. - Спасибо за такое наставление. Но лучше бы вы не мне лекцию прочли, а себе о своем вообще некрасивом поведении. Как вы, переезжая к нам в Рожнов из Стародубова, захватили у рабочих консервного завода квартиру из трех комнат в пятьдесят три квадратных метра. Со всеми удобствами!.. И все это на семью в четыре человека. Да мало того, вы не сдали квартиру в Стародубове. Поселили в ней своих родственников. Павлинов поглядел на Стенина и густо покраснел: - Видали? Ревизор из народного контроля нашелся... - Да о чем с ним говорить? - отозвался Стенин. - Его самого привлекать надо за клевету... - Я могу доказать, - ринулся к Стенину Павел Семенович. - Ну, хватит! Поговорили... - властно сказал Павлинов. - Видно, ты не из тех, которым на пользу наставления. Скажем по-другому: вот вам недельный срок - и чтобы дверь в коридоре была поставлена на место. Понятно? - Нет, не понятно. Дверь останется там, куда ее перенес горисполком. - Тогда я сам пойду к вам. Вон возьму милиционера, - кивнул он в сторону Стенина. - И поломаю вашу дверь. - Попробуйте... - Семен Ермолаевич, я вам не одного милиционера, а двух выделю, - сказал Стенин. - Чтоб они подержали его. Не то еще и сопротивление окажет. - От него все можно ожидать. Он и за топор схватится, - криво усмехнулся Павлинов. - Я хочу знать - на каком основании вы будете дверь ломать? - спросил Павел Семенович. - А на таком! - Павлинов поглядел на Стенина. - На основании правил пожарной безопасности. Вы стеснили общие проходы. - Наоборот! У меня притолока раньше угрожала пожаром. Вот, поглядите. У меня чертеж есть, - Павел Семенович достал из кармана еще одну бумажку. Но Павлинов только рукой повел, так, от себя, как сбрасывают со стола мусор: - Все твои документы липа. Я и смотреть их не стану. Даю тебе недельный срок: не перенесешь дверь - пеняй на себя. - И не подумаю. - Ступай! 11 Павел Семенович, весь избитый красными пятнами, пришел от Павлинова и бросил в лицо Марии Ивановне: - Можешь радоваться: опровержения не будет! Все они заодно... И ты вместе с ними. Мария Ивановна решилась: раз Федулеев пошел на нее в открытую, то и ей не пристало прятаться за сутулою спину своего благоверного. - Ты чего орешь? - развернула она плечи, и гневом задышало ее лицо от мужнего оскорбления. - Я тебе кто? - Сотрудник Сморчкова, вот кто... - Сам ты сморчок. За правду постоять не сумеешь? Так погляди, как поступают взрослые люди. Она надела свою черную выходную шляпу, похожую на валенок, взяла черный зонт с костяным набалдашником и, несмотря на позднее время, пошла в редакцию. Федулеев сидел в своем кабинете и вычитывал полосу; кроме него да секретарши Ирочки, в редакции никого. "Жаль, что нет сотрудников, - подумала Мария Ивановна. - Его хахуля не в счет. А без свидетелей что за скандал?" Она презирала секретаршу за то, что в давнее время - еще года четыре назад - поймала ее с поличным в кассе горводснаба. Мария Ивановна работала тогда инспектором райфо. Ирочка воровала квитанции, подделывала их и получала чистые денежки. Ее осудили по статье 92 (часть вторая) за присвоение государственных средств. Но в ту пору в газетах писали насчет перевоспитания... И взяли Ирочку на поруки... Ирочка встретила Марию Ивановну с издевательской вежливостью, как провинившуюся школьницу: - Ваш рабочий день уже кончился. Или вы позабыли чего? - Тебя позабыла спросить: работать мне или отдыхать. Мария Ивановна с ходу пошла к редакторской двери, обитой черным дерматином. - Петр Иванович очень занят! - Ирочка с кошачьей проворностью подскочила к двери. - А я что, дурака пришла валять? Прочь с дороги! Но не тут-то было. Ирочка прислонилась спиной к двери и продолжала вежливый разговор: - Вы же не посторонний человек, Мария Ивановна. Вам известно, что Петр Иванович в эти часы вычитывает газету. Зачем же отвлекаете? - А я говорю, отойди от двери! У меня дело поважнее - закон пришла выверить. Дверь наконец открылась изнутри. Федулеев стоял у порога удоволенный: - Представителям закона здесь всегда рады. Прошу, Мария Ивановна! - даже лысую голову чуть наклонил, а лицо так и готово лопнуть от смеха. Ирочка приняла такую же почтительную шутовскую позу и сказала нараспев, в тон редактору: - Пож-жалуйста! Только зонтик оставьте. У нас в кабинете не течет. - А сколько это вас в кабинете? - съязвила и Мария Ивановна. - Да вы и впрямь как ревизор, - усмехнулся Федулеев. - С каким мандатом? - С государственным как бухгалтер... Да еще с партийным как коммунист. С вас довольно? - Ба-альшой вы человек, - сказал Федулеев. Мария Ивановна прошла в кабинет, села в кресло, а зонтик положила на редакторский стол. Ирочка оставила дверь растворенной, удалилась к своему маленькому столику с пишущей машинкой, а Федулеев стал прохаживаться по кабинету. - Может быть, вы все-таки закроете дверь и выслушаете меня? - сказала Мария Ивановна. - Говорите, говорите. Здесь у нас секретов не бывает. Мы публичная печать. Живем открыто, - весело отозвался Федулеев. - Ладно, публичная так публичная. Вы опровержение давать будете? - Мария Ивановна, вы меня удивляете. Вы сколько у нас работаете? Третий год? Скажите, давали мы хоть раз опровержение? Никогда, - отчеканил Федулеев. - Потому что мы - печать. А в печати факты помещаются только проверенные. Вы когда-нибудь читали опровержение? - Вы мне печать в нос не суйте. Я знаю, какая правда у нас в редакции. - На что вы намекаете? - На то самое... Вы нарушаете постановление правительства. - Какое? - Декрет СНК СССР от двадцать первого декабря тысяча девятьсот двадцать второго года, параграф второй. Вы его читали? - Ну? - Вот тебе и ну... По этому декрету запрещается держать на работе в качестве подчиненных прямых родственников. А у вас не кто-нибудь из прямых родственников, а собственная жена работает. Да еще не имеет на то образования. Вот она, ваша правда. Федулеев оглянулся на Ирочку и остановился: - Образование у нее в пределах педучилища. - Это как в пределах? По коридорам прошлась, а в классы не пустили? Федулеев печально вздохнул и сел за стол. - Мария Ивановна, третий год вы у нас работаете и ни разу даже не упомянули о таком серьезном декрете. Скажу вам честно, я не юрист и не знал о существовании такого декрета. И более того, сожалею, что мой ответственный финансовый работник не информировал меня об этом. Я допускаю, что вы совершили такой промах неумышленно. Наверно, память вас подвела. Да ведь и неудивительно - возраст у вас преклонный. Пора вам, Мария Ивановна, уходить на пенсию. Давно пора. - Я подожду, пока ваша жена уйдет отсюда. - Ждать не придется, Мария Ивановна... коллектив редакции не потерпит. Вы же знаете, как это делается: сперва один выговор, потом другой. А там приказ об увольнении, и точка. Ну, зачем вам доводить дело до точки? - У меня, слава богу, ни одного выговора не бывало. - Есть уже один, есть, - Федулеев только руками развел и с таким огорчением на лице, будто сам и страдал больше всех от этого выговора. - Ирина, принесите книгу приказов! И не успела Мария Ивановна дух перевести, как перед ее носом уже лежала книга редакционных приказов, раскрытая на нужной странице. Приказ N 44 по редакции "Красный Рожнов" от 27 августа. Ввиду невыхода на работу 27 августа сего года бухгалтера редакции Полубояриновой М.И. без уважительных на то причин этот день считать прогулом и не оплачивать, а за невыход на работу объявить выговор. Редактор газеты "Красный Рожнов" Федулеев. "Так вот оно что! - сообразила Мария Ивановна. - Вот почему они так нагло со мной любезничали". - Это ложь! Фальсификация! - Мария Ивановна хлопнула рукой по раскрытой книге, словно муху убила. - Книга приказов тут ни при чем. Ведите себя культурно. - Ирочка взяла книгу и выскользнула из кабинета. - Какая же фальсификация? - спросил Федулеев. - Злостная! Я ездила в облисполком жаловаться на вашу клевету. Я заходила в управление по печати - месячный отчет выверяла... А вы мне прогул? - В область ездят в командировку, не так ли? - строго спрашивал Федулеев. - Командировочные я ей не выписывала, - отозвалась из своего предбанника Ирочка. - Правильно, - кивнул головой Федулеев, - потому что я и приказа не отдавал считать вас в командировке. Да вы и не отпрашивались у меня. Так ведь, Мария Ивановна? - Дак я же с отчетом ездила! - Ну и что? Отчет не исключение из правил. - Да не впервой же я так ездила. - Не знаю... Может быть, вы и раньше ездили жаловаться... Но я этого не знаю, - Федулеев оставался невозмутимым. - Это же произвол! - все еще не сдавалась Мария Ивановна. - Какой произвол? Я просто довожу до вашего сведения: один выговор вы получили и второй на подходе. - Да вы что, издеваетесь? Или в представление играете? Это что еще за второй выговор?! - Он пока только в проекте... Появится он или нет - все зависит от вас. Сегодня, кажется, двадцать седьмое число? А когда авторский гонорар внештатным корреспондентам перечисляется? В третьей декаде месяца, так? - Это при наличии денег. А когда их нет, мы перечисляем в начале следующего месяца. - У нас есть деньги на расчетном счете. - Всего семьдесят пять рублей, а гонорара надо перевести сто девяносто. Федулеев опять печально усмехнулся: - Свою зарплату вы получаете дважды в месяц... Аванс берете. А вот авторам выслать по частям считаете за труд. Инструкцию нарушаете. Нехорошо. - Дак мы ж каждый месяц так делали!.. - Вот и худо, что так делали. За задержку гонорара получите взыскание. - Вы просто мерзавец и негодяй! - Мария Ивановна схватила зонтик, стукнула им об пол и встала. - Но имейте в виду, в райкоме союза вам не удастся меня ошельмовать. Я член бюро! - Вы усугубляете свое дело, - Федулеев и голоса не повысил. - Зачем вы оскорбили меня? Да еще в присутствии председателя месткома, - он кивнул в сторону Ирочки. - Прежде чем выносить ваше дело на райком союза, мы здесь решим, на месткоме... Я говорю из сочувствия к вам: подавайте заявление. Уходите добровольно. - Разбойники! Вы что ж, хотите чтоб я в гроб добровольно легла? - Зачем же? Живите на здоровье. Пенсия у вас будет вполне приличной. - Спокойной жизни захотелось, да? Не выйдет. Сама жить не буду, но и вам не дам. - Вольному воля. 12 На другой день Павлинов позвонил Федулееву: - Ну, как там ваша собственница? Не прихватила еще к своему кабинету лишних полтора метра? - Замышляет новую кампанию с книгой жалоб и предложений, - весело ответил Федулеев. - Куда же она собирается жаловаться? - В Москву отпрашивается. - Ах, вон как! Ну, ты ее домой отправь. Скажи, что комиссия придет из райисполкома. - Кто к ней собирается? - Я сам пойду. Прихвачу с собой Стенина и проведу беседу на тему: не суйся, Матрена, в божий рай, когда хвост подмочен. - Попробуй. Я тоже пытался вчера вразумить ее: не шуми, говорю, бабуся, когда тебя мешком накрыли. - А она что? - Я, говорит, сама вас подолом накрою. Павлинов помолчал... - Распущенность, понимаешь. А ты что? - Предложил ей уйти на пенсию, - хохотнул Федулеев. - Правильно! А она? - Отбрыкивается. - Не хочет по-доброму? Сунь ей два выговора... - Это мы уж сообразили. Но она рассчитывает на поддержку в райкомсоюзе. - А зачем тебе с союзом связываться? Проводи ее через собрание. Учти, решение собрания юридическому обжалованию не подлежит. - Правильно! - Ну, так посылай ее домой... Павлинов с капитаном Стениным пожаловали к обеду. Мария Ивановна и Павел Семенович сидели на кухне, ждали. Не обедалось. Мария Ивановна разлила было суп по тарелкам, каждый схлебнул по ложке, да и задумался, как на поминках. И суп остыл. Когда застучали в двери, они словно очнулись - Павел Семенович побежал, вихляя плечами, отпирать двери, а Мария Ивановна выплеснула из тарелок суп обратно в кастрюлю. Увидев мокрые тарелки на столе, Павлинов усмехнулся: - К обеду угодили... значит, кому-то из нас с вами повезет. - Может, к столу присядете?.. У нас и выпить найдется, - сказала Мария Ивановна, как-то жалко улыбаясь. - Ну, мы к вам не гулять пришли, - ответил Павлинов, решительно отметая всякое беспринципное примирение. - И вообще я бы вам не советовал заниматься такими дешевыми методами компроментации власти. - Кого мы компрометируем? - огрызнулся Павел Семенович. - Это вы начали завлекать любезностью. - Поговорили, и будет, - остановил его Павлинов. - Стенин, приступай к осмотру двери на предмет пожарной безопасности. Капитан Стенин сперва отмерил четвертями по стене от кухонного дымохода до дверной притолоки, потом растворил дверь, поковырял пальцем изрезанную дерматиновую обшивку, шагами измерил оставшийся коридорный закуток и сказал Павлинову: - Общая коридорная площадь уменьшилась на полтора квадратных метра. - Ну? - спросил Павлинов. - Значит, во время пожара эвакуация будет стеснена, - заключил капитан. - Ну вот, - удовлетворенно заключил Павлинов. - Как же так? - спросила Мария Ивановна. - Или во время пожара будут бежать не на улицу, а к нам? - Вот именно! - обрадовался Павел Семенович этому доводу. - Ведь наша дверь стоит не по пути соседям на улицу! - А ежели у вас пожар случится? - огорошил их вопросом Стенин. - Дак за свой пожар мы сами ответим, - сказала Мария Ивановна. - Извиняюсь, за любой пожар отвечаем прежде всего мы, район! И за вас в том числе, - вступился Павлинов. - А почему же вы не отвечали, когда дверь стояла у дымохода? Или вы на это глаза закрывали? - спросила Мария Ивановна. - Дымоход заштукатурен. Не в нем дело. Тут у вас получился закуток, в котором вы держите баллоны с газом, - сказал Стенин. - А если это ложь? - У нас есть сведения... - А если это ложь? - повторил Павел Семенович. - А чем вы докажете, что это ложь? - спросил Стенин. - Как чем? Где вы видите баллон? Ну? Здесь же нет его. - Ну и что? - сказал Павлинов. - Вы его убрали, потому что ждали нас. - Это не доказательство пожарной опасности, - сказал Павел Семенович. - Ах, вам этого мало! - сказал Стенин. - Хорошо, пойдем дальше. Он прошел в кухню и величественным жестом указал на посудную полку и хлебный шкаф, висевшие на стене над кухонной плитой: - А это что? - Как что? Кухонная полка, - сказала Мария Ивановна. - Я спрашиваю в противопожарном отношении. - Дак полка, она полка и есть. - Нет, извиняюсь... Во-первых, она деревянная, во-вторых, висит над газовой плитой. Может воспламениться. - От чего? - От газа. - До нее не только что газом, рукой не дотянешься, - сказала Мария Ивановна. - А это не важно. Раз не положено, значит, не положено. Полку и шкаф перевесить на другую стенку либо обить их жестью. Даю сроку два дня, иначе оштрафую. Так... пойдем дальше. Покажите мне газовый ящик! Они вышли вчетвером из дома. - Вон он, - указал Павел Семенович на длинный и черный ящик, словно гроб, приставленный к кирпичному цоколю. - А почему он не обит жестью? - спросил капитан Стенин, с удивлением глядя на Павлинова. - Дак у всех в Рожнове такие. Все ящики Дезертир сбивал, - ответил Павел Семенович. - Я не Дезертира спрашиваю, а вас! - строго сказал Стенин. - Почему ящик не обит жестью? - А вон у соседей обиты? Поглядите, ну! - Вы не кивайте на соседей. Дойдет и до них очередь. Я хочу выяснить: вы сознательно уклоняетесь от выполнения правил пожарной безопасности или нет? - Интересно, в чем же выражается моя сознательность? - спросил Павел Семенович. - А в том, что вы ссылаетесь то на Дезертира, то на соседей. Если бы не знали, вы бы так просто и сказали - виноват. - Да в чем же я виноват? - Не прикидывайтесь невменяемым, - сказал Павлинов. - А вы мне не угрожайте! - повысил голос Павел Семенович. - Тише, товарищ Полубояринов, тише! Пока вам говорят вежливо: замените деревянный ящик на железный, - сказал Стенин, постукивая по доскам. - Этим ящиком пользоваться нельзя. Я запрещаю. Даю вам сроку два дня. - Это произвол! - крикнула Мария Ивановна. - Какой произвол? Мы акт составим, сами распишемся и вам дадим расписаться. Все по науке. Можете обжаловать, - сказал Стенин. - Но газ отключим... временно. - Может быть, вы и квартиру нашу закроете? - нервно усмехнулся Павел Семенович. - А это что у вас? - спросил Стенин, указывая на деревянную пристройку к дровяному сараю. - Гараж. - Деревянный гараж, и рядом с домом? - удивленно обернулся Стенин к Павлинову. - Ну, знаете ли! - Кто вам разрешил здесь строить деревянный гараж? - строго спросил Павлинов. - Как кто? Горисполком, - Павел Семенович глядел в недоумении то на Павлинова, то на Стенина. - Я вам такого разрешения не выдавал, - сказал Павлинов. - Это еще до вас было... Десять лет тому назад. - Покажите право на застройку! - Да где же я его теперь возьму? Это ж когда было? - Павел Семенович покрылся потом, руки его мелко подрагивали, он быстро озирался по сторонам, словно хотел дать стрекача. - Дело серьезное. Если вы не представите документальное подтверждение, гараж снесем, а вас накажем, - сказал Павлинов. - Нам Халдеев разрешил, - вступилась Мария Ивановна. - Он, слава богу, жив и живет напротив нас. Зайдем к нему и выясним. Павлинов весь перекосился и так посмотрел на Марию Ивановну, словно ему жареную лягушку предложили: - Да вы что? Законное постановление хотите подменить словесным показанием? Ну, Полубояринова! Кто вас только и на работе держит? А ведь вы бухгалтер! - А что я бухгалтер? - Вы так вот и подшиваете словесные показания в книгу отчетов? - Павлинов обернулся к Стенину и удивленно поднял брови. Капитан Стенин засмеялся: - Просто она нас за дурачков принимает. - Это вы из нас делаете дураков. Не выйдет! - Ну, поговорили, - властно сказал Павлинов. - А теперь получите приказ: в недельный срок незаконно построенный гараж снести. - А куда я машину дену? - спросил Павел Семенович. - Получите в горисполкоме право на застройку законным путем. - Ну, дайте мне разрешение! Вы же председатель. Вам все подчиняются. - У меня есть, между прочим, приемные часы. Запишитесь на прием в порядке живой очереди. Но предварительно могу сказать вам: под строительство гаражей у нас отведено место за городом, возле Пупкова болота. - Дак я же инвалид! Я и буду прыгать на одной ноге до Пупкова болота. - Это нас не касается. - Мне же машину профсоюз медработников бесплатно дал. Для инвалида машина - это ноги! А вы гараж у меня отбираете? - Я вам даю недельный срок, - холодно ответил Павлинов. - А я, извиняюсь, должен обследовать этот гараж, - сказал Стенин. - Можно ли еще им пользоваться неделю-то. - Вот именно, - согласился Павлинов. - А ну-ка, откройте! Павел Семенович долго путался в карманах - ключ никак не мог найти. - Дак он же открытый... Гараж-то, - сказала Мария Ивановна. - Да, да. Я только что приехал с работы. Ключ-то в замке, замок там, в пробое, - деревянно пробормотал Павел Семенович, и все пошли осматривать гараж. Ворота, словно чуя свою скорую гибель, визгливо заскрипели. - Хозяин! Ворота смазать не может, - усмехнулся Павлинов. - Это он с целью, - сказал Стенин. - Средство от воров: кто вздумает машину угнать, сразу всю улицу разбудит. Ну, вот вам, глядите! - Стенин указал на масляную тряпку, валявшуюся возле брезента. - Масляный предмет рядом с материалом - грубейшее нарушение правил. А вот еще! Открытая банка с маслом возле деревянной стенки. Нет уж, извиняюсь, здесь надо акт составлять. Стенин полез в планшетку и вынул актовую книгу. - Так с чего начнем? - он приложился было писать на планшетке, опершись на кузов машины, и вдруг обрадованно воспрянул: - Да вы только поглядите, поглядите на проводку! "Лапша" набита прямо на доски. Ни изоляторов, ни прокладки огнеупорной! Да это же просто бикфордов шнур на пороховой бочке, - тыкал он в электропроводку. - Она же у меня не подключена, - сказал Павел Семенович. - Света у меня в гараже нет. - А откуда мы знаем? Может быть, ты его только что отключил? Перед нашим приходом! А? Нет, за такое дело надо штрафовать, - Стенин опять обернулся к Павлинову. - И я так думаю, - кивнул тот. Пока капитан Стенин составлял акт, Павел Семенович убирал банку с маслом, тряпки, брезент; все это он совал в смотровую яму, обделанную бетоном, и виновато бормотал: - Надо же, как все обернулось. Они всегда лежали у меня в смотровой яме... бетонной! Это я с работы заспешил, не успел прибраться. - Ну, чего ты