епнуть сообщнику, а тот может обойти ваш заслон. - И это учтено. Ночью по тайге бесшумно не пройдешь. С нами собаки будут. Значит, пройти можно только по реке. А на реке у меня будет наблюдатель всю ночь. - Ну, Леня! Ну, силен, бродяга! - Косушка только головой покачал. - Ладно. Завтра утром звоню лесничему, и человек пятнадцать он тебе выделит на облаву на тигра. А остальных бери завтра у Дункая. - О'кэй! Сейчас отпущу Дункая в Красное и накажу ему, чтобы ждал меня утром. И никаких подробностей. А Зуева пошлю завтра же утром в Бурунгу, чтобы ждал нас к обеду у себя дома. - Он здесь? - Да в гостинице. Привез птиц продавать. - Ну что ж, Леня, желаю удачи! - И они крепко пожали друг другу руки. 16 Как и условились, с раннего утра Коньков забежал в прокуратуру, и при нем Косушка звонил лесничему на дом и попросил егеря и человек десять - пятнадцать рабочих во главе с Зуевым на облаву тигра-людоеда. Тот ворчал спросонья: "Что еще за фантазия? Ни свет ни заря булгачить народ из-за какого-то тигра. Тоже мне пожар!" - "Петр Афанасьевич, дорогой! - упрашивал его Косушка. - Дело у нас горячее, хуже пожара. Два человека сгинули. Нам нужно прочесать лесную падь на Улахе безотлагательно. Я умоляю тебя, дай мне пятнадцать человек! И немедленно. Иначе придется прокурора просить, в райисполком звонить. Ну зачем?" Лесничий повздыхал, покряхтел и спросил: "Но завтра ты отпустишь их к вечеру?" - "Раньше отпустим. К вечеру дома будут". Наконец лесничий согласился выделить и рабочих, и егеря, и три лодки дать, с горючим в оба конца. Потом Коньков позвонил Дункаю в контору. Тот был на проводе, как дежурный. - Семен Хылович, можешь собрать человек двадцать на облаву тигра? К обеду! - спросил Коньков. - С клепки сниму хороших охотников. И лодки подготовлю, - бодрым голосом отвечал тот. - Ну, молодец! А я приеду часам к одиннадцати. - Буду ждать на берегу у лодочного причала. - Спасибо! Еще вот что: скажи Кончуге, чтобы он никуда не уходил. Мы вместе с тобой и с Кончугой поедем к Зуеву... Так и скажи ему. Поедем на его лодке. Заберем Зуева, потом двинемся в Улахе. - Все сделаю, как надо! - Ну, молодец. Зуева Коньков застал в гостинице, еще сонным. Тот был в одной майке и в брюках - собирался умываться. Выслушав, по какому случаю понадобился он Конькову, Зуев сделал удивленное лицо и даже обиделся, что его по таким пустякам отрывают от дела: я, мол, здесь не баклуши бью. Какая облава тигра? Видел я вашего тигра в гробу в белых тапочках. У меня птицы здесь. На кого я их оставлю? Но когда Коньков прикрикнул на него, он и совсем заупрямился: "У меня начальник есть - лесничий. С ним и разговаривайте". - "Я с ним только что говорил. А теперь вы говорите. Телефон у Агафьи Тихоновны. Звоните ему на дом. И немедленно!" Зуев сходил в дежурку и вернулся озадаченным и хмурым. "Ну и что?" - спросил Коньков. "Что да почто, - проворчал Зуев. - Мне же кого-то надо найти да оставить за себя. Пока там проволынишься с вами, здесь и птицы сдохнут". - "Ты здесь не околачивайся! - начал терять терпение Коньков. - Оставь кого-либо у птиц и без промедления поезжай в Бурунгу. Жди нас к обеду у себя дома. Я заеду за тобой вместе с Дункаем и Кончугой. Ты в моей группе, понял? И потом все вместе поедем в Улахе на облаву. Заночуем там, на Медвежьем ключе. Все запомнил?" - "Ну". - "Не ну, а так точно. Имей в виду, если не застану дома, под землей разыщу и посажу под стражу!" - "Да вы что в самом деле? - обиделся Зуев. - Или я злоумышленник? Раз меня начальник отпустил в ваше распоряжение, то буду там, где приказано. Что за разговор?" - "Это другой коленкор, - сказал примирительно Коньков. - До встречи". К девяти часам утра три моторных лодки с рабочими лесхоза и с егерем уже покачивались на речной волне возле затона. Коньков в плаще и в сапогах сел в переднюю лодку и махнул фуражкой. Затарахтели моторы, и лодки, оседая на корму, стали выходить одна за другой на речной стрежень. По дороге Коньков договорился с егерем Путятиным, что лодки войдут в Медвежий ключ с интервалом в сотню метров одна от другой и встанут на прикол. Палатки разбивать тут же возле лодок. И ждать приезда остальных. А вечером, когда все соберутся, обсудим, как вести облаву. Возле села Красного лодка с Коньковым свернула в протоку, а остальные ходом пошли вверх. Дункай ждал его на берегу с целой оравой охотников, а возле мужчин табунились ребятишки, за которыми бегали со звонким лаем собаки. Не успел выпрыгнуть Коньков из лодки, как удэгейцы, покрикивая на собак: "Га! Га!", стали подтягивать баты, стоявшие на приколе, к берегу и загружать их рюкзаками с продуктами, медвежьими шкурами для подстилок, палатками и охотничьим снаряжением. Через полчаса пять батов, полные людей, собак и всякой утвари, тарахтя моторами, стали разворачиваться и уходить за лесной остров к невидимой речке вслед за черной лодкой лесничества. Коньков поднялся на берег. Здесь, кроме ребятишек, Дункая и стариков, на бревнах сидел Кончуга и сосал свою короткую трубочку. Возле него пристроились две собаки, лежал туго набитый рюкзак, из которого торчал ствол карабина. - У тебя все готово? - спросил Кончугу Коньков, здороваясь. - Готово, такое дело. - Тогда в путь! - Я сейчас домой сбегаю, - забеспокоился Дункай. - У меня там все припасы, - и потрусил рысцой к своему дому, стоявшему за конторой. Коньков поглядел по сторонам: ни на берегу, ни возле конторы, где стояли бабы, Инги не было. - Я, пожалуй, тоже схожу на медпункт, - сказал Коньков Кончуге. - Мне кое-что надо сказать Инге насчет Калганова. - Ходить не надо, - отозвался Кончуга. - Инга сама придет. - Сюда, на берег? - Конечно. - Тогда давай грузиться. - Давай, такое дело, - согласился Кончуга. Коньков взял свой рюкзак, карабин, лежавший тут же, и снес их в бат. За ним спустился вниз со своим снаряжением, в окружении собак, и Кончуга. Пока Кончуга укладывал на дно лодки медвежьи шкуры, палатку, рюкзак, собаки сидели тут же, возле воды, и повизгивали от нетерпения. Показался на берегу и стал спускаться по тропинке Семен Хылович, нагруженный огромным рюкзаком; а за ним в таежном снаряжении - в олочах, в шапочке с накомарником, откинутым на затылок, с рюкзаком за спиной и с карабином в руках - быстро шла Инга. К лодке она подошла вместе с Дункаем. - А вы куда собрались? - спросил ее Коньков с нарочитым удивлением. Инга сперва прошла в лодку, сняла рюкзак и только потом ответила: - С вами еду. - Но мы еще к Зуеву завернем, - сказал Коньков. - Знаю. Коньков подмигнул Дункаю и с наигранным недоумением в голосе продолжал спрашивать Ингу: - Как же вы так? Без приглашения? Без разрешения? Инга ответила угрюмо и с вызовом: - Приглашать вы меня все равно будете. На допросы! Вот я и решила пойти вам навстречу. И тигр меня интересует - не часто в наших краях людоеды появляются. И стрелять умею. По всем статьям подхожу. Она уселась поудобнее в самом носу бата, за ней прошел и уселся Дункай. - Ну что ж, - сказал Коньков Кончуге. - Поехали! Кончуга крикнул на собак: - Га! Они тотчас прыгнули в лодку, и Кончуга стал шестом отталкивать бат от берега. 17 К Бурунге они подошли часа через три. Солнце еще светило мощно, хотя от воды тянуло острой свежестью - предвестником вечерней прохлады. Оставив Дункая в лодке с вещами и собаками, взяв с собой только карабины и патроны, они втроем пошли на заимку Зуева. Хозяин с хозяйкой встретили их возле забора, у калитки. Настя была в толстой пуховой кофте и в цветном платке - с красными бутонами по черному фону. Зуев стоял в сером пиджачке и в голубой рубахе нараспашку. Всем своим праздничным видом они как бы подчеркивали, что рады гостям. Но рассмотрев наконец своими близорукими глазами гостей, узнав Ингу, Настя побледнела; как с перепуга, невнятно сказала всем "здрасьте" и, диковато озираясь, стада потихоньку отступать к дому. Зато Зуев пошел навстречу гостям, улыбаясь во все лицо, широко распахнув руки, словно обниматься хотел. Это его показное радушие удивило Конькова, и он подумал, что смена настроения у Зуева, должно быть, неспроста. - Проходите, гости дорогие, проходите в избу! - говорил Зуев. - Мы уж прямо заждались. И стол давно накрыт. Все остыло. Возле порога стояла Настя, теперь уже спокойная, и степенно, с легким поклоном, приглашала гостей в дом. Но Коньков заметил, что смотрела она как-то вкось и в глазах ее все еще таился тот первоначальный испуг. Инга на одно мгновение задержала на ней свой быстрый рысий взгляд, и ноздри ее крошечного носа дрогнули и округлились. "Ну, быть потехе", - подумал Коньков, наблюдая с крыльца за обеими соперницами. Посреди горницы Зуевых был накрыт стол: белая скатерть, красные помидоры, грибки маринованные, яйца и огромная жаровня с медвежатиной, дышащая еще парком. А по концам стола стояли две бутылки водки, два графина с медовухой и бутылка красного вина в центре. - Да вы как к свадьбе приготовились, - сказал с усмешкой Коньков. - Только вот кого женить будем? - А может, поминки собрали? Все-таки человек был вроде бы не чужой, - съязвила Инга, поглядывая на хозяйку. - Нет, мы без особой цели, - покраснела Настя, пряча глаза. - Садитесь! Дорога дальняя, на воде. Озябли, наверно. - За сколько часов доберемся до Улахе? - спросил Коньков Зуева, присаживаясь к столу. - Часа за два, за три. К ночи доедем. - А вы сами не видали этого тигра? Живым не возьмем его? - спросил опять Коньков Зуева. - Самому не приходилось. Но Калганов говорил, что старый. Так что этого живым не возьмешь, - усмехнулся Зуев. Сели за стол. Зуев налил вина и водки в рюмки и поднял свою. - За удачную охоту! - сказал он. - И за счастье в этом доме, то есть за любовь, - добавила Инга, не притрагиваясь к своей рюмке. У Насти дрогнула рука, плеснулось красное вино на белую скатерть. - Как кровь на белье, - сказала Инга, глядя гневно на Настю. - Не похоже? Настя зарделась, как бутон на ее черном платке, и поставила рюмку. - Прошу выражаться культурнее, - Зуев смерил сердитым взглядом Ингу, и верхняя губа его с рыжими усиками гневно дернулась. - Все ж таки мы за обеденным столом сидим, а не в перевязочной. Инга только фыркнула и ответила не ему, а Насте, не сводя с нее упорного взгляда: - Кто сидит, а кто и лежит. - Я не понимаю, что вы имеете в виду? - сказала Настя и обернулась к ней, все лицо ее выражало теперь не смущение, а глубокую печаль. - Ах, вы не понимаете? - нервно усмехнулась Инга. - Я тоже не понимаю, как можно пировать после того, что произошло в трех шагах отсюда? Настя только горестно вздохнула и снова уставилась в белую скатерть прямо перед собой. А Зуев сказал: - Наш стол здесь ни при чем. - Конечно! - подхватила Инга. - И жена ваша ни при чем. - К чему весь этот разговор? Мы собрались выпить. Или нельзя? - обратился он с усмешкой к Конькову. Тот пожал плечами и вынул пачку папирос, стал закуривать. - Кому нельзя, а мне можно, - сказал Кончуга. - Я озябла. За рулем сидел! - Взял свою рюмку и выпил. Его поддержал Зуев: - Молодец, Кончуга! В самом деле, развели канитель. На здоровье! - Он тоже выпил и стал закусывать. - Мертвый, как говорится, в гробе спит, а живой пользуйся жизнью. Веселись то есть. А ему теперь постом не поможешь. - Зато он любил помогать кое-кому... при жизни, - сказала Инга, обернувшись к Зуеву. - Вы не слыхали? Зуев поперхнулся: - Кх-хэ! Кх-ха-а! Кыххх! - Он закрылся рукой и вышел из-за стола. - Я си-ичас... - просипел он и выбежал за дверь. - Это недостойно! Вы не имеете права! - гневно сказала Настя. - Значит, я не имею права? А вы какое имели право встречаться с Калгановым? - крикнула Инга. - Теперь невинность изображаете? Но кто его сюда завлек? Вы! И погиб он здесь из-за вас! - Я... я не виновата... ни в чем! - Настя закусила губу и всхлипнула. - Это ложь! - Ложь! - У Инги тоже зарделись скулы и недобро заблестели и сузились янтарные глаза. - Тогда я прямо скажу: вы были в ту ночь в лагере у Калганова! Настя открыла рот и подняла руку, словно заслоняясь от удара. - И не смейте возражать! - кричала Инга. - Я точно это знаю. И следы возле него были ваши. И кеды ваши. Я могу это доказать. Настя закрыла лицо руками, зарыдала и быстро вышла из горницы в бревенчатый пристрой, отгороженный толстой стеной. - Чего так шуми? Выпей немножко - сразу спокойнее будешь, - сказал Кончуга племяннице. - Я в этом доме кружки воды не выпью! Инга вышла в сени, хлопнув дверью. - А я, понимаешь, озябла. Мне можно? - спрашивал Кончуга Конькова, наливая себе водки. - Пей на здоровье! - Коньков встал из-за стола и прошел к Насте в бревенчатый пристрой, плотно затворив за собой дверь. Настя лежала на диване, уткнув лицо в подушку, и глухо рыдала. Коньков присел возле нее на стул, оглядел обстановку этой комнаты, похожей на спальню. В углу стоял комод, рядом с кроватью платяной шкаф, трюмо на подставке, и перед ним зеленый бархатный пуф. - Успокойтесь, Настя. - Коньков стал утешать ее: - Быть в лагере у Калганова той ночью еще не значит совершить преступление. Но имейте в виду, если вы будете запираться, придется взять вас под стражу... А там перекрестные допросы, улики... Свидетели! Докажут. Но тогда вас будут судить за укрывательство преступления. Настя встала, все еще всхлипывая, оправила волосы, потом накинула крючок на дверь. - Я хочу, чтобы нас никто не слышал. - Понятно! Будем говорить тихо, - согласился Коньков. - Итак, вы знали Калганова? - Да. - Когда вы с ним познакомились? - Года два назад. Я в школе в Красном селе работала. - Какие у вас были с ним отношения? - Мы встречались... - Как? - Ну... - Настя повела плечом и замялась. - У вас была любовь? - Была. - Почему же вы не поженились? Он не захотел или вы? - Он меня держал в неопределенности. - Каким образом? - Говорил, что он прирожденный холостяк. Что замужество - это предрассудок. Что замужество убивает любовь, что любовь должна быть свободной. Ну и все такое... Теперь это модные взгляды... - и потупилась. - Н-да. - Коньков помолчал, потом спросил: - Вы переписывались? - Он не любил писать письма. Говорил, что это тоже предрассудок. Уехал в экспедицию куда-то в Якутию. Я потеряла с ним связь и с год ничего не знала о нем. - И вы решили выйти замуж за другого? - Да... В прошлом году. - А с Зуевым вы давно знакомы? - Давно. Раньше, чем с Калгановым. - Он что, в Красном жил? - Нет, он в райцентре жил. Работал экспедитором торговой базы. Часто приезжал к нам. Потом перешел в лесничество. Мы поженились, жили у меня, при школе. Но тут приехал Калганов, познакомился с Ингой... И мне в отместку стал крутить любовь у всех на глазах. Инга понимала это, и ненавидит меня. - А вы любили Калганова? - Да. - Зачем же вышли за Зуева? - Куда же деваться? Деревня, глушь... Четыре года одна прожила, и никакой надежды... - А Зуев знал о вашей связи? - Конечно. Когда приехал Калганов, он стал меня ревновать. - Скандалил? - Всякое было. Из-за этого и ушел сюда и меня увез. Говорил - временно. Мол, подыщем что-нибудь получше - переедем, станешь опять работать. - Понятно. А теперь скажите, что было в ту ночь? Настя опять всхлипнула. Потом с минуту молчала, подавляя в себе приступы плача. И заговорила ровным голосом: - Дня за три до этого Калганов с Кончугой заезжали к нам. Вели мирные застольные разговоры... А на другой день все уехали. Ивана вызвали в район, а Калганов с Кончугой подались в тайгу. - И что ж? Зуев спокойно поехал в район? Он же знал, что Калганов остался поблизости. - Знал... Предупреждал меня, что нагрянет... Я его успокоила. Говорила, что возврата к прошлому не будет. Ну... и все в таком плане... Она вдруг попросила: - Дайте мне папироску. - Вы ж не курите! - Бросила. Когда-то курила... С Калгановым. - Пожалуйста! - Коньков протянул ей пачку. Она затянулась раза два глубоко и жадно, потом продолжила рассказ: - В тот же день, по отъезде, Калганов пришел ко мне и стал меня уговаривать уехать с ним. Я заплакала, говорю ему - поздно! А он свое - я, мол, все понял, что был свиньей... Что не может без меня жить... - Она вдруг часто стала всхлипывать, и плечи ее затряслись, потом опять пересилила себя. - Мы встречались с ним. И в ту, последнюю ночь я согласилась с ним уехать. Вот только, говорю, Зуев приедет. Стыдно бежать как ворам. - Значит, были в ту ночь у него в лагере? - Была... Он отправил куда-то Кончугу... Уже под утро он проводил меня лесом до пожни. Мы расстались, как нам казалось, ненадолго. Он пошел к себе в лагерь, а я домой. Подхожу к дому, смотрю - дверь в сени растворена и собака лежит на пороге. У меня ноги подкосились, я поняла, что дома Иван. Я хорошо помнила, что закрывала дверь на замок и ключ положила в условленном месте, где мы обычно прячем его. Смотрю на этот черный дверной проем и не могу шага ступить. Оперлась о забор и чую, что сердце готово разорваться... Тут выбежал Иван, растрепанный, с бешеными глазами. И слова не дал мне выговорить - ударил в висок. Я упала. Он стал бить меня ногами и скверно ругался... И вдруг на реке раздался выстрел. Иван словно остолбенел, поглядел туда со страшным испугом. Потом сказал мне: если скажешь кому, что я был ночью здесь, убью. И бросился бежать к реке. Она опять сделала несколько глубоких затяжек и потом сказала: - Я еле встала... Отдышалась немного. И пошла туда, в лагерь. Сердце мое билось и ныло нестерпимо вот здесь, - указала она на ключицу. - Я чуяла недоброе. Пришла в лагерь - там пусто. Вышла на косу и увидела его, убитого... Вот все, что я знаю... - Спасибо, Настя! - Коньков положил на ее руку свою ладонь и слегка пожал пальцы. - Спасибо! - Вы сейчас арестуете Ивана? - спросила она. - Ни в коем случае! И прошу вас ничего об этом не говорить. Мы едем на облаву. Благодарю вас! - Коньков первым вышел из пристроя. В горнице за столом сидели Кончуга и Зуев. Зуев был насторожен и спросил: - Ну, что будем делать? - Настя успокоилась... Так что давайте собираться на охоту. - Да мы готовы! - с заметным облегчением сказал Зуев. - Вы бы поели да выпили. - А я это сделаю в дороге. Поехали! - сказал Коньков. 18 Лодки Зуева и Кончуги еще засветло дошли до Медвежьего ключа. Тут, на песчаной косе в самом устье ключа, поджидал их рослый бородач с двумя рыжими широкогрудыми амурскими лайками. Это был егерь Путятин; поначалу Коньков не узнал его - он стоял в разосканных под самый пах яловых сапогах, в брезентовом плаще нараспашку и в башлыке с опущенным накомарником. Он откинул с лица накомарник и степенно поздоровался со спутниками Конькова. - Вы прямо к ужину угодили, на готовое, - гудел он, добродушно посмеиваясь. - Значит, удачливые. - Тигр-то не убежал? - спросил Коньков. - Охотники Дункая сказали, что здесь, в распадке. Значит, от нас не уйдет. - Вы его что, на привязи держите? - спросил Коньков Дункая. - Я бы привязал, да ремня лишнего нет, - отшучивался Семен. - Брючной тоненький - ненадежный. Вот у тебя надежный ремень - милицейский. Может, уступишь? - Э, нет! - усмехнулся Коньков. - Когда идешь на тигра, ремень нужно туже затягивать. Не то штаны спадут. - А где же ваш ужин? - спросил Кончуга. - Я озябла, понимаешь. - Там, на берегу ключа, - махнул егерь рукой. - Там и палатки стоят. - Аким Степанович, а охотников развели по пикетам? - спросил Коньков. - Да... Вдоль всего Медвежьего ключа... Теперь тут мышь не проскочит. Ну, пошли ужинать! - Почему пошли? Поедем на лодках! - сказал Зуев. - Нет, лодки оставим здесь, - сказал Коньков. Зуев с недоумением поглядел сперва на Конькова, потом на Дункая. - Почему? - спросил Дункай Конькова. - Так нужно, - ответил тот уклончиво. Потом с улыбочкой обернулся к Зуеву: - Мало ли какой казус может выйти? Мы тигра на ключе караулим, а он вдруг вздумает по реке от нас уйти, вплавь. Говорят, и среди тигров хитрованы водятся. Тут нам и пригодятся лодочки. Так что, Батани, - обернулся Коньков к Кончуге, - оставь собак здесь, при лодках. А сам иди за нами. Айда! Надев за спину рюкзаки, взяв карабины, они пошли за егерем. Не прошли они по берегу ключа и две сотни метров, как увидели егерский бивак: стояли две палатки, горел костер на воле, кипел котел на треноге, а вокруг костра лежало с дюжину загонщиков. - Здорово, охотнички до ухи! - сказал Коньков. - Привет кашеедам, - отшучивались те. - Возьмите в компанию. У нас и орудии при себе, - Коньков вынул ложку из-за голенища и потянулся к костру. - На чужой каравай рот не разевай! - Она у нас архиерейская, уха-то. А у тебя звание не соответствует, - наперебой острили загонщики и шумно гоготали. - Какая архиерейская уха? Это еще что за религиозная пропаганда? - строго спросил Коньков. - Вон главный шаман, с него и спрашивай, - кивнули на егеря. - Пока еще только утки варятся, - сказал Путятин. - Трех на реке подстрелили. А рыба вон, в ведре, ждет очереди. Возле костра стояло конное ведро, полное чищеных ленков и хариусов. - Это как же? И рыбу, и уток в один котел? - спросил Коньков. - Вот это и есть архиерейская уха. Сварятся утки, потом в бульоне будем варить рыбу, - смачно причмокивая, пояснял егерь. - Погоди, вот поспеет - язык проглотите. - Ну что ж, пока язык на месте, давай, рисуй обстановку, - сказал Коньков егерю. Они вдвоем с егерем пошли в палатку. Здесь на раскладном столике они расстелили карту. В палатке было уже сумеречно. Они засветили фонарями, склоняясь над картой. - Тигр, по приметам охотников, находится сейчас в этом районе, по правую сторону ключа. По ключу, как и договаривались, расставлены пикеты. И здесь пикеты и флажки, чтобы не пошел вверх, - указал Путятин карандашом на верховье ключа. - Отсюда, с высот, пойдут загонщики. Забросил их туда по реке утром. Где сам станешь? Где ставить Зуева, Кончугу? - Зуев останется при мне. А место я выберу. Дай мне поколдовать над картой. - Ну что ж, колдуй! А я пойду рыбу запускать в котел. - Путятин вышел. А Коньков, обшарив глазами все высотки и впадины на обширном зеленом пространстве, решил, что если кто-то и скрывается здесь, то держится либо неподалеку от реки, либо поблизости от ручья. Ручей перекрыт, думал он, а вот река? Кого туда поставить? Самому нельзя - Зуев может за ночь натворить дел. Кончугу? Тоже нельзя. Все-таки на подозрении. Семена? Начальник ведь, заснет еще... Н-да... Так и не решив этого вопроса, Коньков вышел из палатки. Начинали сгущаться сумерки, и звончее, навязчивее зудели комары. Отмахиваясь от них фуражкой, Коньков поскорее подсел к спасительному костру. Загонщики, среди них Дункай, Зуев, Кончуга, Путятин - все были здесь. А Инги нет. Коньков встал и сходил заглянул в другую палатку. И там ее не было. - Где Инга? - спросил он Кончугу. - Она, понимаешь, на речку пошла. Накомарник в лодке оставался. - Странная забывчивость, - сказал Коньков и быстро пошел в темнеющие лесные заросли по направлению к реке. Инга сидела в лодке. Увидев подходившего Конькова, насмешливо спросила: - Боитесь, что сбегу? - Вы что здесь делаете? - Мечтаю. - Почему не у костра? - Шума не люблю. - Вы неподходящее время выбрали для шуток. - А я не шучу. Вот сижу и думаю как раз: когда же настанет это подходящее время? - Смотря для чего и для кого? - Для всех... Когда, например, люди станут людьми, а не зверями? Когда порядочные будут жить и работать как совесть подсказывает, а негодяи сидеть где положено? Когда любить будут и не обманывать?.. - У нее вдруг задрожали губы, она отвернула лицо и сказала, немного помолчав: - Да вам-то что до этого? Вы ведь допрос пришли снимать. Так давайте, допрашивайте. - Вы теперь жалеете, что поехали с нами? - Я не умею жалеть. И меня никто не жалел. Так что спрашивайте уж напрямую. - Хорошо. Вы были в ту ночь на реке? - Была. - Когда вы оказались на месте происшествия? - Сначала вечером... поздно. Но на стоянке никого не было. Я решила, что они на пантовке. Я поехала на верхние солонцы. Но там никого не оказалось. Тогда я решила, что они охотятся в Гнилой протоке. Там много водяного лютика, изюбры и сохатые любят там пастись. Добралась туда за полночь. Но встретила там только дядю. Он мне сказал, что Калганов под вечер привел в лагерь Настю, а что Зуев в городе. Тогда и решила, что он у нее. Поехала домой... И тут увидела на стоянке его, убитого. А рядом ее следы. Эти кеды я на ней раньше видела. Синенькие. Было уже утро, хотя солнце еще не встало... Больше я ничего не знаю, - глухим голосом закончила она. - А как вы думаете, в момент убийства Калганова Настя была вместе с ним? Рядом? - По следам этого не скажешь. У него след размашистый. Чувствуется, он бежал к реке навстречу опасности. Навстречу своей смерти. А ее следы мелкие, частые. Чувствуется, она шла, немея от ужаса. Наверное, слышала выстрел и пришла позже. Они долго молчали. Коньков курил, а Инга смотрела на бегущую воду реки, возле берега темную, как конопляное масло, а на стрежне играющую мертвенно-желтым переблеском в вялом свете взошедшей луны. - А вам никто не встречался на реке? - Нет. - И шума мотора не слыхали? - Солонцы слишком далеко от того места, а Гнилая протока еще дальше. Ничего я не слыхала. - Понятно... - Коньков помедлил и потом заговорил с заминкой: - Может, вы и сами догадались, что меня и следователя не столько тигр интересует, сколько этот тип, который где-то прячется в здешних местах. Ваши люди говорят. - Знаю. - И... у меня есть опасения, что ночью к нему попытается проникнуть кто-либо из возможных сообщников, чтобы увести его отсюда, либо... Вы понимаете? - Понимаю. - Медвежий ключ надежно перекрыт. Если он пойдет сверху, его там схватят. Но если он предупрежден кем-то насчет засады... Если он опытный и рисковый, то может двинуться туда вдоль реки, по берегу, именно по этому берегу. - Понятно. Человек прячется где-то на этом берегу. - Но он может и по реке пойти. - Как, по открытой реке, на моторе? - удивилась Инга. - Зачем на моторе? Вдоль берега, отталкиваясь шестом. В тени деревьев. Луна будет как раз светить справа... Значит, тот берег будет освещен, а этот в тени. Я бы сам здесь продежурил всю ночь. Но не могу оставить Зуева одного. С ним сесть здесь - тоже не могу. Он исхитрится каким-нибудь сигналом предупредить об опасности. Он у меня на сильном подозрении. То, что он ночью был там, я теперь не сомневаюсь. Но нам нужны его сообщники. Иначе вывернется. Он скользкий, как угорь. - То есть вы хотите, чтобы я осталась здесь, в засаде? - спросила Ингани. - Да. Вы любили Калганова. И вы должны помочь нам уличить его убийцу. - Я согласна, - ответила без промедлений. - Вон, на самом юру под тем ильмом натяну полог. Меня с реки не заметят, я же смогу увидеть даже плывущее бревно. Только заберите от меня собак. - Собак заберу. А лодки останутся здесь. Если кого-либо заметишь, останови. Будет уходить - стреляй! А в лодке, по реке захочет уйти - стреляй не в лодочника, а в лодку. Мы прибежим и пойдем вдогонку. У лодки Зуева мотор сильный. От нас не уйдет. - Я вас поняла. Буду всю ночь сидеть как сова. 19 Два выстрела с коротким промежутком раздались с реки в первом часу ночи. После сытной ухи и легкой выпивки загонщики уже спали в палатках. Возле костра сидели только Путятин, Коньков да Кончуга. Зуев с Дункаем храпели под небольшим пологом, натянутым возле самого ручья, где поменьше комарья. Сырости они не боялись - для подстилки прихватили с собой две больших медвежьих шкуры. Эти выстрелы всполошили только собак да Зуева с Дункаем, а загонщики в палатках и не почухались. Коньков, как спринтер после знака, поданного стартовым пистолетом, рванулся в таежную темень за собаками, далеко оставив всех позади себя. Он поспевал за собаками огибать буреломную заваль и выворотни, словно держал их на невидимой шлее, и, не успев даже запыхаться, через какую-то минуту выбежал на бугор к тому ильму, где был натянут полог. Коньков сунулся было в полог, но там никого не было. Инга покрикивала внизу, от реки: - Лодку вытащи насухо! Так, а теперь брось шест и не вздумай вильнуть или побежать... Уложу как зайца. Подымайся на берег! Коньков сам хотел спуститься вниз, но за спиной услышал хруст валежин и тяжкое пыхтение. Он посветил фонариком - Зуев! "Ах, сволочь! Не спал и даже не раздевался..." - успел подумать Коньков. - Что здесь за стрельба? - спросил Зуев, щурясь и заслоняясь руками от света. - Сейчас узнаем. Пока Инга вела по откосу какого-то здоровенного мужика сюда, к ильму, подоспели и Дункай, и Кончуга, и Путятин. Задержанный шел сутулясь, низко опустив голову, за ним - Инга, держа его под прицелом; оплечь висел у нее второй карабин с раздробленной ложей. Коньков высвечивал их обоих фонариком. Задержанный наконец поднял голову, и все увидели его скуластое, блестевшее от пота лицо, мертвенно-синее от страха. - Кузякин! - удивился Коньков. - Ты что, с неба свалился? - Шел вдоль берега, на шесте, с выключенным мотором, - сказала Инга за Кузякина. - Я его окликнула. Он развернул лодку и стал заводить мотор. Я выстрелила в мотор. Тогда он поднял со дна лодки карабин. Я выстрелила в карабин. Вот, ложу раздробила, - Инга сняла с плеча карабин и протянула его Конькову. - Я крикнула ему, если не причалит к берегу, продырявлю голову, как пустую банку. Он понял, что с ним не шутят. Вот и причалил. - У кого вы взяли карабин? - спросил Коньков Кузякина. - Зуев дал, - ответил тот, глядя себе под ноги. - Врет он! - крикнул Зуев. - А вы помолчите! - строго сказал ему Коньков и опять Кузякину: - Как вы здесь оказались? Куда шли? Кузякин мотнул головой, как притомленная лошадь, и опять уставился себе на ноги. - Кашевара Слегина шли выручать? Отвечайте! - повысил голос Коньков. - Зуев вас послал? - Да. Сегодня утром... - Сволочь! - крикнул Зуев. - А мясо у кого брали? Тоже у Зуева? - Да. - Врет же он! Врет! - надрывался Зуев. - Да чего уж там? - глянул на него виновато Кузякин. - Не все ли равно теперь? - Дубина! - сказал Зуев и отвернулся. - Где брали мясо? - спросил Коньков. - Тут недалеко есть тайник. - Кузякин кивнул на Зуева: - Он сам покажет. - Ладно... - зло покривился Зуев. - Я покажу... Но имей в виду - ты сейчас сам себя приговорил к смерти. - Разговорчики! - прикрикнул на Зуева Коньков. - И Слегин там прячется? - Там, - ответил Кузякин. - Значит, ты шел, чтобы вывезти отсюда Слегина? - Да! - Врешь, мерзавец! Ты шел, чтоб его зарезать. Убрать, чтоб не проболтался, - сказал Зуев со злобным азартом. Коньков посмотрел на Зуева, потом на Кузякина и спросил: - Так кто же из вас троих стрелял в Калганова? - Не знаю, - ответил Кузякин. - Х-хе! Он не знает! - усмехнулся Зуев и кивнул на Кузякина: - Да он же, он убил Калганова. - Это еще надо доказать, - исподлобья посмотрел Кузякин на Зуева. - Идемте. Я докажу... - Зуев пошел впереди по речному берегу. - Идите! - сказал Коньков, подталкивая Кузякина. - Разберемся... Тайник оказался совсем неподалеку. В полуверсте по реке вверх от устья Медвежьего ключа и метров на сто в глубь тайги стоял могучий тополь Максимовича, эдак обхвата в три. К нему и подвел всех Зуев и сказал: - Здесь он. Коньков осветил фонариком лесные заросли вокруг тополя, в надежде увидеть какую-нибудь избушку на курьих ножках. Но ничего такого не увидел. - Где же тайник? - недовольно спросил он. Зуев подошел к тополю и стукнул три раза по шершавой коре. И вдруг дерево открылось - дверь была врезана в ствол и замаскирована искусно набитой на доски корой. Из тополя выглянула испуганная физиономия; высвеченный фонарем, парень заслонился ладонью и спросил хриплым спросонья голосом: - Это ты, что ли, Иван? - Выходи давай! - сказал ему Зуев и, обернувшись, пояснил Конькову: - В тополе большое дупло. Я устроил в нем избушку. Парень был маленький, шустрый; он вылез и таращил испуганные глаза на Конькова. - Не ждал нас? - усмехнулся Коньков. - Вы - Слегин Иван? - Ага! - с готовностью отозвался тот. Коньков заглянул в дверь: в избушке, устроенной в дупле исполинского дерева, стоял топчан, столик, табуретка и даже "буржуйка", труба от которой отходила вверх, в дыру, невидимую за огромным суком. На перекладине над топчаном висели копченые окорока, а под ним и под столом лежали перебинтованные панты. - Шесть пантов! - пересчитал их Коньков и сказал Зуеву: - А у тебя здесь промысел налажен. Зуев промолчал. - Как ты здесь оказался? - спросил Коньков Слегина. - Тебя же тигр слопал? - Какой тигр? - испуганно переспросил парень и глянул на Зуева. - Я это... Иван меня сюда послал... - Когда? - Да вроде четыре дня назад. Я уже здесь и дни-то перепутал. - А ты вспомни, и поточнее! - строго сказал Коньков. - Скажи все, подробнее. И не врать! - А чего мне врать? Я мясо не крал. Я покупал его. Вот у них, - указал он на Зуева и Кузякина. - Как ты здесь оказался? Почему ушел из бригады? Зуев хотел было что-то сказать, но Коньков прикрикнул на него. - Молчать! - и Слегину: - Говорите. - Дак ночью, значит... Они шли на лодке вверх. А я еще не спал, на косе сидел. Вот мы и договорились: обратно пойдут - мяса мне продадут. Возвращались они на рассвете. Я вышел на косу. Дали мне мяса и говорят: мол, теперь сматывайся. Почему? А потому, говорят, что шухер. Утром приедет сюда Калганов, он по нашим следам идет, и станет пытать тебя - у кого ты мясо покупал? А я говорю - не скажу. Тут мне Зуев говорит: "Дурак! Вы вторую неделю изюбрятину варите. Ведь кто-то же проговорится из рабочих. Да они уж, поди, сказали ему. Он же тут околачивается". Я испугался. А Зуев еще добавил: "Он тебя потянет в милицию за незаконную покупку дичины. Там все скажешь. И получишь срок вместе с нами". Я чуть не заплакал: что ж мне теперь делать, говорю. А Зуев мне сказал: "Заблудись в тайге дней на пять. Пройди на Медвежий ключ и поживи в моем тайнике. Возьми с собой хлеба. Остальное все там есть. Не отощаешь. А Калганов уедет - я дам знать. Вернешься к себе на стан. Скажешь: плутал". Сейчас, говорю, хлеба возьму и дам деру. Но Зуев меня остановил: "Куда, - говорит, - ты, дурень? Сперва мясо свежее спрячь. Положь его в большую кастрюлю да прикопай возле воды, не то пропадет". Это я все сделаю, говорю. И хотел за кастрюлей бежать. А Зуев меня опять остановил: "Вот еще что, - говорит. - На Кривом Ручье свежие тигриные следы. Тут, мол, какой-то приблудный тигр появился. Кинь свою кепочку возле следа, а сам по ручью, по воде, топай на перевал. Оттуда спустишься к Медвежьему. Пусть думают, что тебя тигр слопал. Так будет вернее. Когда придешь в стан, еще посмеешься над своими". Я все так и сделал. А насчет того, что мясо покупал, не отказываюсь. Виноват, судите. - А кто убил Калганова? - строго спросил Коньков. - Как убили? Калганова? - испугался Слегин. - Когда? - В то утро, когда ты бежал из стана. - Я? Калганова?! Да что вы, товарищ лейтенант? - Слегин осекся голосом и всхлипнул: - Да я разве замахнусь на такого человека? Я ж совсем ничего не знаю! - Ну? Так кто же из вас убил Калганова? - спросил опять Коньков, поочередно глядя то на Кузякина, то на Зуева. - Не знаю, - сказал Кузякин. - Зато я знаю, - с ненавистью смерил его взглядом Зуев. - Мы возвращались с мясом. Возле Бурунги, на косе, остановились. Я пошел домой, за женой приглядеть. А он в лодке остался. Пока я выяснял там с ней свои отношения, Калганов накрыл Кузякина. Он его и кокнул. Я слыхал выстрел. Когда прибежал - все было кончено... - И тут выкручивается! - гневно сказала Инга. - Чем докажете? - спросил его Коньков. - Человек я запасливый. - Зуев прошел в свою избушку и вышел оттуда со вставным стволом, и, подавая его Конькову, сказал: - Убили Калганова из этого ствола. Проверить не трудно. Ствол нестандартный, пуля хранится у вас. - Как он у вас оказался? - спросил Коньков, оглядывая этот вкладыш. - Кузякин вынул его из своего дробовика и в реку бросил. А я уж потом достал его. Благо что вода неглубокая и светлая. Авось, думаю, пригодится. - Какой негодяй! А сам вроде бы и ни при чем? Негодяй! - Инга всхлипнула и вдруг сорвала свой карабин с плеча. - Инга! Не смейте! - крикнул на нее Коньков. - Таких стрелять надо, как бешеных собак! - завизжала она, передергивая затвором. Кончуга схватился за ствол и с трудом вырвал из ее цепких рук карабин. Она зарыдала, забилась в истерике и упала на землю лицом вниз. - Она больной немножко, - сказал извинительно Кончуга, передавая карабин Конькову. - Она целую неделю не спит... Вот какое дело. - Инга, успокойтесь! - сказал Коньков, наклоняясь над ней. - Ведь слезами горю не поможешь. Вставайте! Пора идти. Она не ответила, только рыдания стали судорожнее и ходуном ходили ее плечи. - Пускай плачет, - сказал Кончуга. - Легче будет, такое дело. Вы идите. Все. Я здесь оставайся. - Заберите панты, дверь тайника заприте, - сказал Коньков Путятину и Дункаю. - И пойдем к лодкам. - А как насчет облавы? - спросил егерь. - Облава отменяется. Как видите, тигр не виноват. Так что все по домам. И они двинулись гуськом по тайге, все дальше уходя от лежавшей ничком на земле Инги и от Кончуги, сидевшего возле нее с трубочкой во рту и с карабином на коленях. 1969