ва Гавронского. Голос политрука: ...Да в любой бригаде! Да кого ни возьми! Вот например некий пан Гавронский, лютый враг своего народа, презренный эмигрантский наймит, профессиональный убийца из Армии Краевой. Вы знаете, что такое Армия Краева? Это фашистская агентура, которую Гитлер нам оставил на территории Польши, чтобы убивать из-за угла! Солдаты не просто неподвижны: они наливаются яростью, они, кажется, переклоняются вперед - и сейчас бросятся колоть и топтать заключенных. там смолкает все. Звук в нижнем углу, говорит Гавронский, воодушевленно глядя вверх: - С тех пор как Гитлер напал на Польшу, а в спину нам ударил Советский Союз,- Армия Краева не выпускала оружия. Мы еще хотели быть друзьями Советов... Вокруг головы его, в нижнем углу экрана, проносятся видения дымящейся огненной Варшавы. фортепьянный ливень (революционный этюд Шопена). ...Но после Варшавы! После преданной ими Варшавы!!.. КОСАЯ ШТОРКА СТРЕМИТЕЛЬНО ПОШЛА НАВЕРХ, СТ╗РЛА КОНВОЙНЫХ. = По всему широкому экрану - пламя, взрывы бомб, немецкие каратели, перебегающие тени уличного восстания! революционный этюд!! Но еще громче: - Да замолчите вы со своей проклятой музыкой, пока я ее не перекалечил! РАСКОЛОЛОСЬ И ИСЧЕЗЛО ВС╗. Все стихло. = Тот же арестантский барак. последний звон струны = бандуры, случайно зацепленной пальцами. Старик снял руки с бандуры, смотрит сюда. Все смотрят сюда, на = гражданина надзирателя. Это он кричал. Здоровый, черночубый, и лицо угольное, в угрях. Рядом с ним - Возгряков, низенький заключенный с подслеповатым испорченным глазом и покатым лбом питекантропа. Тряся пальцем, он тянет гнусаво: - Я давно-о говорю, гражданин начальник,- эту бандуру в печке истопить. Не положено здесь музыкальных инструментов! Но надзиратель не ведет головой: - Внимание, заключенные! Прослушайте судебное постановление! Он поднимает бумагу (чуть краешком она становится видна в низу экрана) и мрачно веско читает нам: ...Военный Трибунал Особого Равнинного лагеря МВД СССР, рассмот- рев дело по обвинению... = И опять по экрану проплывают вагонки с заключенными - те же вагонки и те же заключенные, которые уже прошли перед нами раз. Но теперь они не читают, не играют, не лежат, не спят- они приподнялись, переклонились, неудобно замерли, слушают: ...заключенных 4-го ОЛПа Равнинного лагеря МВД Таруниной Марии, 1925 года рождения, прежде осужденной к десяти годам по статье 58-один-А и Скоробогатовой Светланы, 1927 года рождения, прежде осужденной к десяти годам, по статье 58-десять... Загнанные, с исподлобным страхом. И ко всему притерпевшиеся - равнодушно. И облегченные, что приговор - не им. И затаив дыхание. Пряча гнев. И не пряча его. Со страданием. С ненавистью. Бандурист слушает - как будто все это слышал еще от дедов. Дивчина с ведрами кажется испуганной? или удивленной? ...в том, что они уклонялись от честного отбытия срока заключе- ния и вели у себя в бригаде и в бараке разлагающие антисоветские разговоры... Мы и раньше видели этого сурового арестанта Т-120: поджав ноги, он мирно играл в шахматы на нижней койке. Сейчас нет его партнера. И сам он не смотрит на шахматы: он впился, слушая. У него тот украинский тип лица, который бывает от примеси, должно быть, турецкой крови: брови - черные мохнатые щетки, нос - ятаган. ...нашел упомянутых заключенных виновными в предъявленных обви- нениях и приговорил... Рядом с Т-120 приподнялся, взялся за косую перекладину вагонки и как бы повис весь вперед - Володя Федотов. Каждое слово приговора - прожигает его. ...Тарунину Марию, 1925 года рождения, и Скоробогатову Светлану, 1927 года,- к двадцати пяти годам Особых лагерей! ВЕСЬ КАДР КОСО ПЕРЕД╗РНУЛСЯ. = И опять - подслеповатый зэк, слушающий преданно, и надзи- ратель. Кончил читать. Опускает бумагу. Смотрит на барак: - Ясно? О, молчание! Какое молчание!.. = Вдруг в глубине возникает маленький рисунок дивчины с бандуры и всплеск музыки! ...вихрем проносится на нас, захватывая полэкрана,- потрясенная! с закушенными губами! И - нет ее. Надзиратель небрежно, утлом рта: - Выходи на проверку! И повернулся, уходит. Подслеповатый Возгряков кричит, тряся над головой фанерной дощечкой: - На проверку! Бригадиры! Выводите народ на проверку! = Тот угол барака, где шахматист горбоносый и Федотов. Федотов - не в себе: - Друзья! Девчонок, не видевших жизни! За стеной! Здесь! А мы все терпим? Политический лагерь, да? Гай! Гай (это Т-120) еще смотрел туда, откуда читали. Ждал, что еще не все прочли?.. Вдруг резким взмахом ударяет по шахматам, фигуры разлетаются. - Не то, что - девчонок! А ты задумайся... Ярость! Извив ищущей мысли пробивается через его лоб: ...Ведь их не случайно взяли - их п р о д а л и! ведь это кто-то каждый день... чуть пристукивает согнутым пальцем ...закладывает души наши! Ведь это кто-то стучит, стучит... ЗАТЕМНЕНИЕ. ясные удары: тут-тук. Тук-тук. голос: - Можно. ОБЫЧНЫЙ ЭКРАН. = В маленькой голой комнатке с обрешеченным окном сидит за голым столом надзиратель, читавший приговор. К столу подходит Возгряков и кладет перед надзирателем маленькую мятую бумажку: - Вот, гражданин начальник, списочек: у кого ножи есть. Трое их. Потом вот этот завтра на развод понесет письмо, чтоб на объекте через вольного передать. На живот положит, под нижней рубашкой ищите. А еще один - у него я подметил бумагу в зеленую клетку, на которой было написано воззвание. Надо завтра изъять - не та ли самая бумага? Надзиратель просмотрел списочек: - Здорово. Этого гада с зеленой бумагой надо размотать. А ножи большие? - Не, вот такие, сало резать. - Ну, все равно посадим. Деловой ты у меня старший барака, Возгряков. С тобой можно работать. Кем ты был до ареста, а? Подслеповатый Возгряков усмехается, отворачивается от надзи- рателя в нашу сторону. Глубоко вздыхает. По ничтожному лицу его с постоянно слезящимся больным глазом проходит отблеск величия. - Я был... Садится на скамью как равный. ...страшно сказать, какой большой человек! КРУПНО. = Его лицо, искаженное многими годами лагеря, меж губ сильно прореженные зубы. ...Я в ГПУ был, по нынешнему счету,- полковник. Меня Менжинский знал, меня Петере любил... Сюда меня Ягода за собой потащил. И вот гноят шестнадцать лет... Не верит мне Лаврентий Павлович... Не верит!.. ШТОРКА. = Кабинет попросторнее. Обставлен хорошо. У окна (свободного от решетки) - вазон с раскидистой агавой. За письменным столом в свете настольной лампы - старший лейтенант. Близко к нам - спина сидящего заключенного. Он говорит с грузинским акцентом: - А Федотов на днях прямо призывал к сопротивлению! Кричал: девчонок рядом засуживают - зачем терпим? Видим говорящего спереди, узнаем, что он был близ Федотова в бараке. Сидит независимо, свободно жестикулирует. Он высок, строен и щеголь: подстрижены височки, выхолены брови. ...И ваабшще настроение Федотова - крайне антисоветское. голос: - А Мантрова? - Мантров - хитрый, никогда не говорит. А Федотов - открыто. тот же голос: - Ну, например. Ну, еще конкретное высказывание Федотова. - Ну, пажалуста, конкретно. Говорит: если власть тридцать пять лет на месте сидит, так мы против нее - не контрреволюционеры, а - революционеры. = Старший лейтенант за столом. Очень заинтересован: - Но конкретно, он советскую власть называет? Ведь мы сейчас должны протокол написать, Абдушидзе! - Ну, может советскую власть прямо не называл, но МВД - какая власть? Зачем мне врать, гражданин старший лейтенант? Я не за деньги вам работаю, пА сачувствию. - И еще -за досрочку, Абдушидзе. За досрочное освобождение. БЫСТРОЕ ЗАТЕМНЕНИЕ. и опять так же: тук-тук. Тук-тук. резкий нетерпеливый ответ: - Да! Войдите! = Комната подобная предыдущей. Но офицер - не за письменным столом, а стоит у окна, к нам спиной, в накинутой на плечи шинели. Он повернул голову через плечо к нам. Картинная нервная поза. Он вообще картинно выполняет воинские обязанности. Отрывисто: - Ну, что пришел? Почему так поздно? Мы еще не видим вошедшего, только слышим его задыхающийся шепот: - Гражданин начальник режима! Готовится большой побег человек на двенадцать! Начальник режима рванулся и с места бегом, развевая наброшенной шинелью,- = сюда! Лицом к лицу с С-213, первой скрипкой лагерного оркес- тра. Но не добродушно-сонное выражение у секретаря прораба. Яркие темные глаза его возбуждены: - Во втором бараке... из той комнаты, где бригада Полыганова... лазят ночами под пол и копают... я установил... копают под зону!! У маленького лейтенанта - короткие волосы светлого чубика чуть спадают на лоб. Это - мальчишка, очень довольный, что он - офицер и как бы на фронте. Он еле успевает выговаривать вопросы: - Бригада Полыганова? Какая комната? - Десятая. - Кто да кто бежит? - Точно не знаю. Как бы еще и не из бригады Климова. - Давно копают? Сколько прокопали? - Слышал - дня на два осталось. Лейтенант скрестил руки на груди. Думает. Отрывисто: - Ладно, иди! С-213 отступает из кадра как бы немного кланяясь, прося не забыть доноса и его самого. звук двери (ушел). Только теперь лейтенант бежит к телефонной трубке. Колено поставил на стул: - Ноль три... Жду... Начальник оперчекистского отдела? Говорит начальник режима Бекеч. Имею срочные сведения... ЗАТЕМНЕНИЕ. СНОВА ШИРОКИЙ ЭКРАН. = Но это не сразу заметишь. Не сразу поймешь, что на экране. Наискосок по нему - подземный лаз. Он просторен настолько, чтобы полз по нему один. Туннелик укреплен боковыми столбиками и верхними поперечинками. На потолке даже горит электрическая лампочка. Лагерное метро! Сюда, к нам, ползет человек, толкая перед собой фанерный посылочный ящик, наполненный землей. Он ползет, и за ним, в дальнем конце, открывается второй человек, который там лежа, не прерываясь, копает короткой лопатой. А здесь, впереди, откатчика земли встречают руки товарища. Полный ящик сменен на пустой, и первый откатчик ползет с ним в глубь к копающему, а ящик с землей поднят в просторный барачный подпол с кирпичными столбиками там и сям. Скрюченная темная фигура заключен- ного относит ящик, высыпает землю в кучу. Сверху открывается щель треугольником (отодвинутый люк). Оттуда: - Орлы! Через пять минут даю смену. Заключенный снизу, так же приглушенно: - Михаил Иваныч! Юстас твердо говорит - зону прошли. Машины с дороги здорово слышно. - Ну, молодчики. Еще два ящика и вылезайте. Люк закрылся. Но мы проходим линию пола. ЭКРАН СУЖАЕТСЯ ДО ОБЫЧНОГО, = Михаил Иваныч Полыганов, небольшого роста, средних лет мужичок с жестким волчьим выражением старого лагерника поднимается от закры- того люка и еще с одним помощником надвигает на него стойку вагонки. = Комнатка подходящая - всего из двух вагонок. Кто спит, а кто готовится идти - не одевается, а раздевается (наверху должна быть одежда без земли). очень тихо. Полыганов прислушивается к двери в коридор. а в оркестре - удар!! ШИРОКИЙ ЭКРАН. = Группа солдат с двумя собаками и станковым пулеметом полу- кругом оцепляет место у лагерного забора, снаружи. = Лейтенант Бекеч. Как это интересно! И при ночных фонарях видно его решительное полководческое лицо. Он становится на колени. Ухом к земле. Другому офицеру, конвойному: - Слышно, как царапают. Послушай. = Мы тоже - очень близко к земле. И вровень видим: солдат, присевших в засаду. Собак с настороженными ушами. Готовый к бою пулемет. - Сегодня уже не успеют. А завтра мы их голенькими возьмем! ШТОРКА. = Уже взошло розовое солнце. По степи идет колонна заключенных, опустивших головы, человек на шестьсот. = Против солнца видно, как от тысячи ног поднимается до пояса пыль дороги. И висит. В стороне - домики поселка. = Гуще обычного оцепление конвоя вокруг колонны. И сзади идет резервных десятка полтора солдат. = Видим всю колонну наискосок спереди, в первых шеренгах - Климова и Гая. Сбоку в кадр и в цепь конвоя входит офицер с надменным злым лицом. Подняв руку, он кричит: - Стой, направляющий! Остановилось все оцепление и колонна. Заключенные подняли лица. ...Внимание, конвой! Патроны до-слать!! гремят затворы, почти одновременно все. Смятение по колонне. Оглядываются, переглядываются. Офицер кричит: ...При малейшем шевелении в колонне заключенных - открывать огонь без дополнительной команды! Оружие - к бою! = Все конвоиры выставили стволы. ...Заключенные!!! Ложись, где стоишь! Ложи-ись! Колонна дрогнула. Одни неуверенно начинают приседать и уже ложатся (среди них - С-213). Но соседи одергивают. Колебания. Гай и Климов показывают: не ложись! Не ложатся. Поднялись и кто лег. С-213 на одном колене. Все стоят. Дико смотрят на конвой. И вдруг из крайнего ряда - здоровенный парнюга с глупым лицом - нет, с лицом затравленным! - нет, с обезумевшим от ужаса! - поднял руки вверх! и выбежал из колонны! - и бежит, бежит на конвоиров! Он сумасшедший просто! Благим матом ревет: - Не стреляйте!! Не стреляйте!! = Колонна напряглась - но не шевельнулась! = Офицер убегает и кричит: - Бей его! Бей его! = Тот конвоир, на которого бежит безумец, отступает и одиночными выстрелами выстрелы. в грудь ему!.. в грудь!.. в живот! Из телогрейки парня, из спины с каждым выстрелом вылетает кусок ваты! кусок ваты! клочок ваты! Уже убит. Но еще бежит... Вот - упал. = Колонна! - сейчас вся бросится на конвой! крик офицера: - Ложи-ись!.. Огонь! Огонь! пальба. = Бьют, как попало, над головами! над самыми головами!! И кричат остервенело сами же: - На землю!.. Ложи-ись!.. Все ложись!.. = Как ветер кладет хлеба - так положило волной заключенных. В пыль! на дорогу! (может, и убило кого?) Все лежат! Нет! Стоит один! пальба беспорядочная. = Лежат ничком. Плашмя. И скорчась. С-213, жирнощекий; смотрит зло из праха наверх - как продолжает стоять Р-863, Гавронский. Вскинутая голова! Грудь, подставленная под расстрел! Гонор - это честь и долг! С презрительной улыбкой он оглядывает стреляющий конвой и опускается из кадра нехотя. пальба реже, а все идет. Конвоиры и сами некоторые трясутся и бьют все ниже, все ниже. Это и есть "когда ружья стреляют сами". Один конвоир ошалел и еще кричит: - Ложись! Ложись! Ложись! = никому. Поваленной колонне. стихло. Гай и Климов лежат впереди других и с земли смотрят зверьми сюда. Пыль висит над колонной от паденья тел. = Убитый парень у ног конвоиров. = Сквозь конвойное оцепление входит Бекеч со списком. Минута его истории! - Кого называю - встать! И выйти! Полыганов! = Из навала тел поднимается маленький Михаил Иваныч. Весь перед уже не черный, а от пыли серый. ...Вон туда! = показывает ему Бекеч за свою спину. И выкликает дальше: ...Шиляускас! Цвиркун! МЫ ОТХОДИМ, ОТХОДИМ. голос Бекеча слабей. Вот уже не слышен. Только видно, как встают по его вызову заключенные и, взяв руки за спину, переходят в отдельный маленький строй, где их строят лицами в ту сторону, откуда пришла колонна. Они "арестованы". Их окружает резервный конвой. ШТОРКА. = Два заключенных (передний из них - Меженинов, сейчас он без очков) в затылок один другому несут длинную кривую ржавую трубу. Задний (нестарый мужчина с крупным носом, крутым выражением) спраши- вает: - Слушайте, дОцент! А не поменять ли нам плечи? Останавливаются. Меженинов: - Ну, командуйте. - Раз-два-бросили! Скидывают с плеч трубу и увертываются от нее. стук и призвон трубы. Разминают плечи. Кряхтят. Задний показывает куда-то: - Объясните мне, пожалуйста, член-корреспонден, куда смотрит, например, Госплан! Почему в безлесной пустыне такую громадину... = Над просторной производственной зоной - длинный, высокий корпус - из еще не потемневшего струганого дерева. Его кончают строить: по стропилам положили продольную обрешетку и во многих местах уже покрыли тесом. В разных местах перед корпусом и на крыше его - рабочее движение черных фигурок. ...отгрохали из чистого дерева! Ведь это дерево везли сюда за три тысячи километров! Голос Меженинова: - Полковник! Какой вы стали ужасный критик! А небось, ходя в погончиках, считали, что "все действительное разумно"? СТЯЖКА КРУЖКОМ вокруг двух фигурок на гребне здания. И УВЕЛИЧЕНИЕ. Это Климов и Гай сидят на самом коньке. Вблизи них никого. но оживленный плотничий стук. Гай: - ...и ничего никогда здесь из побегов не выйдет. Подлезали под проволоку и уходили подкопом,- а далеко? Кого мотоциклами не догнали,- высмотрели самолетом. Разве нас держит проволока? Нас держит пустыня! - четыреста километров без воды, без еды, среди чужого народа - их пройти надо! Полыганова я умней считал, а тебя - тем более. - Павел! Чем ждать, пока в БУРе или на каменном карьере загнешься,- лучше бежать! Что-то делать! - Не бежать надо, Петя! - А что-о!? Вдохновение на лице Гая: - Не нам от них бежать! А заставить, чтоб о н и от нас побежали!! Климов пытается угадать мысль Гая. Веселый голос поет неподалеку. - чом, чом, чернобров, чом до мэне нэ прийшов! = Это ниже, где крыша еще не покрыта,- с чердака высунулся меж обрешетки тот мордастый молодой Ы-655, сосед бандуриста, такой упитанный, будто он и не в лагере: - мабуть, в тэбе, чернобров, шапци немае?.. И оглядясь: ...Ну, ходимть, бригадиры, до Богдана! Галушки будем йисты! ОТ НЕГО ВИДИМ как Гай и Климов, сидя, съезжают по крыше сюда, вниз, и спры- гивают на чердак. = Здесь темнее. Двое уже сидят, остальные усаживаются под скосом крыши, в уголке чердака. Здороваются. - Селям, Магомет!.. Здравствуй, Антонас! = Богдан: - Що ж, панство, можливо буты спочинать? От мусульманского центра- е, от литовского - е, у русских ниякого центра нэма, Петька будэ тут за усю Московию. А у нас, щирых украинцев, руки завсе на ножах, тильки свистни! плотничий стук - отдаленным фоном. КРУПНЫМ ПЛАНОМ, ИНОГДА ПЕРЕМЕЩАЯСЬ, ОБЪЕКТИВ ПОКАЗЫВАЕТ НАМ то двух, то трех из пяти. Эпическое лицо кавказского горца Магомета, доступное крайностям вражды и понимания (он уже очень не молод). Смуглого стройного литовца Антонаса - какими бывают они, будто сошедши с классического барельефа. Румяного самодовольного Богдана. Климова. Страстно говорящего Гая: - Друзья! Вы видите - до какого мы края... Нас доводят голодом, калечат в карцерах, травят медью. И собаками травят. И топчут в пыли. Срока наши не кончатся никогда! Милосердия от них...? - никогда! Мы тут новые, но десять поколений арестантов сложили кости в этой пустыне и в этих рудниках! И мы - тоже сложим! Если не поднимемся с колен! МГБ нас как паук оплело, пересеяло нас стукачами большими и малыми. Мы потому брюхом на земле, что сами на себя каждый день и каждый час доносим начальству. Так какой же выход? Чтоб мы могли собираться! Чтоб мы могли говорить! Чтоб мы жить могли! Выход один: Лицо Гая. Он страшен. - Н о ж в с е р д ц е с т у к а ч а! Магомет. Литовец. Климов. Бандеровец. Да это трибунал! ...Пусть скажет нам Бог христианский, Бог мусульманский, Бог нашей совести - какой нам оставили выход другой?! Они воодушевлены! Их тоже уже не разжалобишь! ...Не сами ли стукачи поползли за смертью?!.. ЗАТЕМНЕНИЕ. музыка возмездия! = В серых тревожно шевелящихся клубах - экран. Меж них в середине - беззащитная, равномерно дышащая грудь спящего. Сорочка с печатью "Лагерь N..." Кромка одеяла. И вдруг взметается (крупная) рука с ножом. Удар в грудь! - и поворот дважды. Снова взлет руки. С ножа каплет кровь. И струйкой потекла из раны. Клубится, клубится экран, как дым извержения. Удар!! - и поворот дважды! и в музыке эти удары! Взлет руки. Она исчезла. Серое и красное на экране. протяжный болезненный человеческий крик: - А-а-а-а-а-а-а-а-а-а... Клубы расступаются. Виден весь убитый, лежащий на нижнем щите вагонки. И кровь его на груди, рубашке, одеяле. И вокруг - еще спавшие, теперь в испуге поднимающиеся с вагонок люди от крика: - А-а-а-а...! Комнатка - на семь тесно составленных вагонок. За обрешеченным окном - темно. Это кричит - старик-дневальный в дверях, обронив швабру и мусорный совок. Это он первый увидел убитого и криком поднял спящих. Теперь, когда он не один перед трупом, крик его стихает. = Все молча смотрят на убитого. Непроницаемые лица. Жалости - нет. ШТОРКА. = В той же комнате. Все - так же. Перед трупом стоит Бекеч. Два надзирателя. Режущим взглядом обводит Бекеч - И ни-кто? Ниче-го? Не видел?! заключенных. Они: - Мы спали... Мы спали, гражданин начальник... Дневальный - Только подъем был! Гражданин надзиратель только барак отперли! Я за шваброй пошел. Прихожу, а уж он... Бекеч сощурился. - Тебя-то я первого и арестую! Ты мне назовешь, кто не спал! КОРОТКОЕ ЗАТЕМНЕНИЕ. те же серые клубы по экрану. та же музыка возмездия. И тот же взмах руки с ножом. Вынутый нож кровоточит. ШТОРКА. ОБЫЧНЫЙ ЭКРАН. = Больничная палата, ярко освещенная. За обрешеченным окном темно. На пятерых койках - больные. С шестой выносят на носилках тело. Голос: - В операционную! Быстро! Тело вынесли, и Бекеч спиной своей прикрыл за носильщиками дверь: - И вы?! То-же-ска-жете-что-не-ви-дели?!..- вонзающимся взглядом озирает он = оставшихся оцепеневших больных в своих койках. ...Не слышали, как здесь убивали? Десять ножевых ран - и вы хрипа не слышали? Тумбочку опрокинули,- а вы спали? Больные - при смерти от страха, но не шелохнутся. Глаза их оста- новились. Еще раньше остановились, чем пришел Бекеч их пугать. Крик Бекеча возносится до тонкого: - Спали?! Одеялами накрылись, чтобы не видеть? ШТОРКА. = Операционная. Врач с седыми висками из-под белой шапочки. Сосредоточен на работе. Его молодой помощник (больше виден со спины). Очень тихо. Редко, неразборчиво - команды хирурга. = Операционный брат четко, поспешно, беззвучно выполняет прика- зания. У окна стоит Бекеч, следит пристально. Белый халат внаброску, поверх его кителя. Хирург чуть поворачивается в сторону Бекеча. Негромко: - Он умирает. Бекеч порывается: - Доктор! Очень важно! Хотя бы полчаса сознания! Десять минут! Чтобы я мог его допросить! - кто убийца? Хирург работает. Неразборчивые команды. Иногда - стук инструмента, положенного на стекло. Тишина. Хирург наклонился и замер. Выпрямился. Бесстрастно: - Он умер. ШТОРКА. В предоперационной - хирург и его помощник. Они уже сняли маски, расстегивают халаты. Видны номера у них на груди. Молодой увлеченно: - Галактион Адрианович!.. Простите мою дерзость, но во время операции мне показалось, что вы могли бы... Почему вы не...? = И шапочку снял хирург. Уважение и доверие внушает его бесстрастное лицо. К такому - без колебания ляжешь под скальпель. Посмотрел на собеседника. В сторону вниз. Опять на собеседника: - Сколько вы сидите, Юрочка? Молодой врач: - Два года. Третий. - А я - четырнадцать. Я - четырнадцать... Пауза. ШТОРКА. ШИРОКИЙ ЭКРАН. Гул многих голосов. Это гудит строй арестантов. = Здание барака со светящимися обрешеченными окошками, и еще два ярких фонаря над его крыльцом. Спинами к нам - заключенные. Темные спины, построенные по пять перед тем, как их загонят а барак. Сзади сплошали, не построились, разброд. Еще сзади к ним подкрадывается надзиратель-"морячок". Вдруг взмахивает короткой плеткой и по шее одного! другого! Крик ужаленных. Все бросаются строиться... "Морячок" смеется. У него истеричный смех, и все черты истеричные. = И там, на крыльце, под фонарями, смеется кто-то маленький с дощечкой в руке: - Давай их, надзиратель! Давай их, дураков! МЫ НЕС╗МСЯ К НЕМУ над головами строя. Это - Возгряков, старший барака. Он трясется в полубеззубом смехе. И карандашом стучит по фанерной дощечке: - Ну, разбирайся! А то запрем барак и уйдем. Будете тут стоять! = Первые ряды, как видны они с крыльца Возгрякову. Молодой мрачный ингуш раздвигает передних и продирается вперед. Омерзение на его лице. = Возгряков: - Ты куда? Тоже плетки...? - Но ингуш с ножом!! = На мгновение - Возгряков. Ка-ак..? = И ингуш с ножом, взлетающий по ступенькам. На нас! Все завертелось: Возгряков! Ингуш! Взмах ножа! Все перевернулось! хрип. Топот. Стук упавшего тела. = Труп Возгрякова на ступеньках навзничь, головою вниз. Безобразный оскал застыл на лице. Глаза- открыты. С бельмом один. Под ухом - кровь. В откинутой руке он так и зажал счетную дощечку. Арестанты сплотились вокруг крыльца. Вот они, сжатым полу- кольцом, одни головы да плечи стиснутые. И друг через друга, друг через друга лезут посмотреть на убитого (он лежит ниже и ближе экрана). Весь экран - в лицах. Любопытство. Любопытство. Отвращение. Равнодушие. Больше ничего. И вдруг, расступясь, все разом подняли глаза... = на ингуша. Он с крыльца острым взглядом кого-то еще увидел в толпе. И поигрывает ножом. Напрягся к прыжку вниз. = Там надзиратель-"морячок" отбегает задом от толпы, пятится, как собака от кнута. = Но не его ищет ингуш! = Вон кто-то метнулся из толпы и побежал прочь. Черная фигурка заключенного, как все. = И ринулся за ним ингуш!! Ему кричат вдогонку: - Хадрис! Хадрис! Шарахнулся в сторону "морячок". Хадрис пробежал мимо. = Убегает жертва. = Гонится Хадрис. И МЫ ЗА НИМИ! Пересекли ярко освещенную пустую "линейку". Через канавку - прыг!.. Через канавку - прыг!.. Вокруг барака!.. За столбы цепляясь, чтобы круче повернуть! На крыльцо!.. В дверь!.. ЭКРАН СУЖАЕТСЯ ДО ОБЫЧНОГО. = По коридору! На двери надпись: "Старший оперуполномоченный". Убегающий толкнул плечом. Заперто. И - мимо! Ждать некогда! Двери... Двери... Надпись: "Начальник лагерного пункта". Толкнул. Подалась. Вбежал. Но закрыть не успел - и Хадрис туда же! = Кабинет, В глубине за столом - брюзглый майор (что сидел у прораба) в расстегнутом кителе. Вскочил: - Как?! Что?.. И заметался, увидев = нож, поднятый Хадрисом за головой. Медленно наступает Хадрис по одну сторону продолговатого стола заседаний, ногами расшвыривая стулья. = Убегающий стукач - вокруг стола майора и цепляется за майора: - Спасите меня! Спасите, гражданин начальник! Между ними - опустевшее кожаное кресло майора. Майор отрывает от себя руки стукача: - Да пошел ты вон! Да пошел ты вон! и отбегая другой стороной стола заседаний, поднял руки: - Только меня не трогайте, товарищ! Только меня не... = В круглом кресле майора запутался стукач, ногами не протолкнется мимо стола: - А-а-а-ай! - последний крик его перед тем, как рука Хадриса наносит ему верный удар в левый бок. Только этот один удар. И вынул нож. И в кресле начальника лагеря - мертвый стукач. = А Хадрис возвращается, как пришел. = Перед ним - открытая дверь в коридор. Майор убежал. = Хадрис выходит в коридор. Пусто. Медленно идет, читая надписи: "Цензор" "Начальник Культурно-Воспитательной Части" "Старший оперуполномоченный". Толкает дверь. Открыл. Вошел. В комнате кричат по телефону: - Всех свободных вахтеров - сюда! И вызовите конвой по тревоге! - Это кабинет с агавой, где мы уже были. По ту сторону стола - трое. Загораживаются. = Это майор звонил (все также расстегнут китель, волосы растрепаны) - и бросает трубку = мимо рычажков. = Рядом - старший лейтенант со стулом в руке (они в зоне без пистолетов) и истеричный "морячок". Дергается, размахивая плеткой: - Не подходи! Не подходи! = Но Хадрис очень спокойно подходит. Он несет кровавый нож на ладони и сбрасывает его перед собой. стук ножа о стекло. - Это были два очень плохие люди,- тихо говорит Хадрис. Он уже никуда не торопится, стоит прямой, с достоинством. = Накровянив, нож лежит на столе, на стекле. Его хватает = "морячок". Те трое позади стола как за баррикадой. Старший лейтенант: - Кто послал тебя? Кто тебя научил?? = Хадрис поднимает глаза к небу. Очень спокойно: - Мне - Аллах велел. Такой предатель - не надо жить. МЕДЛЕННОЕ ЗАТЕМНЕНИЕ. порывистый стук. = Распахивается та же дверь. Высокий Абдушидзе вбегает согнутый. Где его щегольство и самоуверенность? Он умоляет, извивается - на том месте, где недавно стоял Хадрис; - Гражданин оперуполномоченный! Спасите, меня зарэжут! Спасите! В пастели рэжут, на ступеньках рэжут,- я не могу там жить! Я вам па-совести служил - спасите меня! = Старшему лейтенанту - он был один в кабинете - некуда спешить. Заключенные режут заключенных, под начальством земля не горит. - Я не совсем понимаю, Абдушидзе,- как же я тебя спасу? В другой лагерь отправить - у нас этапов не намечается. Здесь у себя на стуле посадить - не могу, мне работать надо. = Абдушидзе - почти на коленях, когтит себе грудь: - Гражданин старший оперуполномоченный! На адну ночь в барак не пойду! Меня знают! Меня убьют! Посадите меня в БУР! Заприте замком! Там не тронут! - Удивился старший лейтенант: - Вот как?.. Рассеянная улыбка. Водит пальцем по долгому листу агавы. ...Это идея. И ты согласен добровольно там сидеть? Голос Абдушидзе: - Жить захочешь - куда не полезешь, гражданин старший оперупол- номоченный... Набирает номер телефона: - Начальник тюрьмы? Слушай, какая у тебя самая сухая теплая камера?.. Так вот эту шестую ты освободи. И пришли ко мне взять одного человечка... ШТОРКА. = Кабинет Бекеча. Добродушный доносчик С-213 со слезами: - Гражданин лейтенант! Еще день-два они понюхают и поймут, что полыгановских - продал я... А я у матери - один сын. И срок скоро кончается... Плачет. Бекеч остановился в резком развороте: - Дурак! На что ты мне нужен в тюрьме? Сейчас ты - сила, ты - кадр! А в тюрьме - дармоед. Что мне тебя - для бесклассового общества оберегать? Плач. Неподвижная голова Бекеча, как он смотрит вбок, вниз, на пла- чущего. По его энергичным губам проходит улыбка: - Ну ладно. Иди в барак и жди. Через час после отбоя придут два надзирателя и тебя арестуют. Строй благородного! Еще с тобой порабо- таем! ЗАТЕМНЕНИЕ. ИЗ НЕГО - ШИРОКИЙ ЭКРАН. = Почти во всю его длину лежит на нижнем щите вагонки грузный крупный мужчина. Он - в перепоясанной телогрейке, в ватных брюках и сапогах (редкость среди заключенных). Его нога, дальняя от нас, закинута на раскосину вагонки, ближняя, чтобы не на одеяло, свеши- вается в проход. Он - не на спине, а немного повернут к нам, и мы узнаем его - это тот "полковник", который нес трубу. Он говорит лениво, веско, абсолютно: - Хре-еновина все это, м-молодые люди. Романтический бандитизм. Корсиканская партизанщина. У меня немалый военный опыт, но и я не могу представить, с какой стороны эта междоусобная резня приблизит нашу свободу? = Он говорит - Федотову, сидящему через проход на постели около Мантрова. Тот лежит и слушает. Федотов порывается: - Полковник, я вам скажу!.. = Но с таким собеседником не поспоришь, он давит: - Да нич-чего вы мне, стьюдент, не скажете! Может быть, режут стукачей, а может быть - достойнейших людей? Кто это фактически докажет - стукач? не стукач? Вы при его доносе присутствовали? Нет! Откуда ж вы знаете? = Мантров приподымается, впивается пальцами в плечо Федотова. Впервые мы видим его потерявшим самообладание: - Полковник прав! А за что зарезали повара санчасти? За то, что он бандеровцам отказал в рисовой каше? Палачи! Грязные средства! Это - не революция! Голос Федотова дрожит: - Вы меня в отчаяние приводите! Если так... = Полковник: - Вы - юноша, очень милый, чистый, очевидно - из хорошей семьи, и вы не можете быть сторонником этих бессмысленных убийств! Федотов быстро переклоняется к нему и шепчет: - А что вы скажете, если я сам, сам принял в них участие?! Полковник, колыхаясь от смеха: - Ха-ха-ха! Так не бывает! Рука, державшая перо, не может взять кухонного ножа! - Но Лермонтов владел и кинжалом!.. - Вы-выходи на развод!! - = громко орет в дверях надзиратель, тот черночубый, угреватый, читавший приговор девушкам. Шум общего движения, ворчание, скрип вагонок. И уже первые зэки идут на выход мимо надзирателя, = Вид с крыльца. Свинцовое утро. Ветер. Небо с низкими быстрыми тучами. От крыльца к линейке тянется поток арестантов. Все они - уже в ватном, потертом и новом, больше - сером, иногда - черном. И летних картузиков ни на ком не осталось, а - матерчатые шапки-"сталинки". Идут на развод, но многие сворачивают в сторону - туда, где стоит газетная витрина с крупным вылинявшим заголовком "ПРАВДА". Вокруг этой "Правды" - толчея, не пробиться. И МЫ ТАМ, через плечи смотрим, читаем меж голов - листовку: марш освобождения!! ДРУЗЬЯ! Не поддавайтесь первому угару свободы! Стукачи дрогнули, но хозяева - в креслах. Они плетут нам новые сети. Будьте едины! В о т н а ш и т р е б о в а н и я: 1. Свободу узникам БУРа! 2. Отменить карцеры и побои! 3. На ночь бараков не запирать! 4. Восьмичасовой рабочий день! 5. За труд - зарплату! Бесплатно больше работать не будем! Тираны! Мы требуем только справедливого!! = Федотов сам не свернул, но с улыбкой смотрит, как сворачивают к газетной витрине. Его глаза блестят. Он запрокидывает голову, глубоко вдыхает, вдыхает и говорит никому: музыка смолкла. - Ах, как хорошо у нас в лагере дышится! Что за воздух стал! С ним поравнялся кто-то и сует ему незапечатанный конверт: - Володька! На, прочти быстро, что я пишу, и пойдем вместе бросим. Федотов изумлен: - А я при чем? - Как при чем? Читай-читай! Что я не о п е р у пишу, а домой. Вместе запечатаем и бросим. Теперь все так делают. Чтоб за стукача не посчитали. Федотов весело крутит головой, просматривает письмо на ходу: - И я в цензоры попал! Нет, что за воздух?! Ты чувствуешь - что за воздух! Они быстро идут. Автор письма заклеивает конверт и при Федотове бросает его в почтовый ящик на столбе. = Густая толпа на линейке. Оживление. Смех. В толпе курят, ходят, проталкиваются, играют (удар сзади - "узнай меня!"), беспо- рядочно стоят во все стороны спинами. Потом спохватываются и перед самым пересчетом и обыском разбираются по пять. Мантров сбочь линейки стоит рядом с дюжим нарядчиком. Тот с фанерной дощечкой, пересчитывает каждую бригаду и записывает. В молодом приятном лице Мантрова - обычное самообладание. = Нарядчик сверяется с дощечкой: - Мантров! У тебя на выходе - двадцать один. Меженинова оставишь в зоне. Мантров поднимает бровь и усталым изящный движением кисти показывает: - Дементий Григорьич! Вы - останетесь. = Строй бригады (уже первая пятерка проходят). В нем - Меженинов. Его большое лицо, крупные черты, брови седые. Давно не брит. Мягкие глаза его сверкнули твердостью: - Почему это я должен остаться? Д л я к о г о? Голос нарядчика: - Ничего не знаю. Распоряжение такое. Но Меженинов, кажется, понял и знает. Непреклонно смотрит он чуть подальше, на... = лейтенанта Бекеча. В нескольких шагах от линейки недвижимо стоит Бекеч. Он скрестил на груди руки. Нахмурился. Шапка барашковая большая, сам маленький. Молодой Наполеон? = Меженинов возвышает голос: - Передайте, нарядчик, тем, кто вам велел: дурак только к ним сейчас пойдет! Сегодня останешься - а завтра на койке зарежут. Все слышал Бекеч. Еще хмурей. Неподвижен. Нарядчик, наверстывая заминку, пропускает быстро пятерки: - Вторая! Третья! Четвертая! В пятой два. Следующая бригада! = Бригаду Мантрова (в ней и широкая спина полковника Евдокимова) видим сзади, как она пошла на обыск, распахивая телогрейки. Пять надзирателей в армейских бушлатах, перепоясанных поясами, стоят поперек линейки и встречают заключенных объятьями Иуды. ШТОРКА. = Во всю ширину экрана видны по грудь четверо из одной пятерки: Меженинов, Федотов, Евдокимов и Мантров. Пятый изредка виден плечом, иногда скрывается и Федотов. И сзади них мелькают лица - лишь настолько, что мы чувствуем толщу колонны, идущей не похоронно, как в начале фильма, а скорей размашисто. Явно ощущается ходьба. За голо- вами - свинцовое недоброе небо. Меженинов рассказывает полковнику и Мантрову: - В зеленом начале моего срока на тихой теплой подкомандировке оперчасть вербовала меня в стукачи. Удивляюсь сам - это не было легко, но я устоял. Был сослан в штрафную бригаду - на каменный карьер, мрачнейшие бандиты. И полгода тянул среди них...! Устоявши раз, устоявши два,- падать под конец как-то жалко. Полковник усмехается: - Все-таки, дОцент, вы в вызывающей форме отказались! При остатке срока в год - можно на этом и погореть. Мантров внимательно прислушивается к их разговору. Федотов же не слышит. Он упоен, смотрит вперед и никуда. Когда объектив больше поворачивается в его сторону - слышно дуновение маршеобразной музыки. Меженинов: - На этом нас и ловят. В начале - мы боимся чересчур долгого срока, в конце - дрожим за освобождение. Это - психология набора 37-го года. С ней гнулись и подыхали. А я - сторонник вот этих новых боевых ребят. Тем более с е й ч а с! - чего дрожать? Простая разумная отговорка: боюсь, мол, что меня зарежут! Резкий окрик: - Ра-зобраться по пять! Раз-говорчики в строю! Меженинов: - ...Процедура чекистов, которой мы трепетали всю жизнь, вдруг оказалась такой неуклюжей: арест, протоколы, следствие, суд, пересуд. А здесь возмездие мгновенно: удар ножа! На рассвете. Все видят, что это - пострашней! И никто не только стучать не пойдет,- не пойдет и минуты с ними беседовать! Полковник возмущен: - Вы - интеллигентный человек, а отстаиваете какую-то дикую резню! Меженинов: - Прекрасное время! Где это есть еще на земле? - человек с нечистой совестью не может лечь спать!! Какое очищение! Маршеобразные мысли Федотова. Окрик: - Ра-зобраться по пятеркам! Кому говорят?! Полковник: - Ав-вантюра! Меженинов: - Но мы доведены и приперты. А что бы вы предложили другое? Полковник: - Да если бы мне только дали сформированный современный полк... Он приосанился. Он видит сейчас тот полк. Он уже почти им командует... ...я б этим псам показал! Меженинов: - Но тот, кто сформировал бы полк, нашел