й вопрос, у него будет выступление, как и у других. ФЕДИН говорит, что можно собрать несколько вопросов и ответить на все вместе. БАРУЗДИН - Хотя Солженицын возражает против обсуждения пьесы "Пир победителей", но нам волей-неволей приходится говорить об этой пьесе. Вопрос: какова была необходимость Солженицыну вообще называть эту пьесу съезду, упоминать е╦? САЛЫНСКИЙ - Я прошу, чтобы Солженицын рассказал, кто, когда и при каких обстоятельствах изъял эти материалы? Просил ли автор о возвращении их? Кого просил? ФЕДИН предлагает Солженицыну ответить на собравшиеся вопросы. СОЛЖЕНИЦЫН повторяет, что ответит на вопросы при выступлении. ФЕДИН, поддержанный ДРУГИМИ: - Но Секретариат не может приступить к обсуждению, не имея ответа на эти вопросы. РОПОТ ГОЛОСОВ - Солженицын может вообще отказаться разговаривать с Секретариатом, пусть об этом заявит. СОЛЖЕНИЦЫН - Хорошо, я отвечу на эти вопросы. Это неверно, что письмо стали передавать по западному радио до съезда: его стали передавать уже после закрытия съезда: и то не сразу. (Далее буквально:) "Здесь употребляют слово "заграница" и с большим значением, с большой выразительностью, как какую-то важную инстанцию, чьим мнением очень дорожат. Может быть это и понятно тем, кто много творческого времени проводит в заграничных поездках и наводняет нашу литературу летучими заметками о загранице. Но мне это странно. Я никакой заграницы не видел, не знаю, и жизненного времени у меня нет - узнавать е╦. Я не понимаю, как можно так чувствительно считаться с заграницей, а не со своей страной, с е╦ живым общественным мнением. Под моими подошвами всю мою жизнь - земля отечества, только е╦ боль я слышу, только о ней пишу". Почему пьеса "Пир победителей" была упомянута в письме съезду? - это ясно из самого письма: чтобы протестовать против незаконного "издания" и распространения этой пьесы вопреки воле автора и без его ведома. Теперь относительно изъятия моего романа и архива. Да, я несколько раз, начиная с 1965 года, писал в ЦК по этому поводу, протестовал. (Далее буквально:) "Но за последнее время изобретена новая версия об изъятии моего архива. Будто бы тот человек, Теуш, у которого хранились мои рукописи, был связан с другим ещ╦ человеком, которого не называют, а того задержали на таможне, неизвестно какой, и что-то нашли (не называют что), не мо╦ нашли, но решили меня оберечь от такого знакомства. Вс╦ это - ложь. У знакомого моего Теуша два года назад было следствие, но такого обвинения ему даже не выставлялось. Хранение мо╦ было обнаружено обыкновенной уличной слежкой, подслушиванием телефонных разговоров и подслушивателем в комнате. Но вот примечательно: едва появилась новая версия - она единым толчком обнаруживается в разных местах страны: лектор Пот╦мкин только что изложил е╦ многолюдному собранию в Риге, один из секретарей СП - московским писателям. Прич╦м от себя он добавил и сво╦ измышление: что вс╦ это я будто бы признал на прошлой встрече в секретариате. А об этом у нас и разговора не было. Не сомневаюсь, что скоро начну со всех концов страны получать письма о распространении этой версии". ВОПРОС - Отвергнута ли редакцией "Нового мира" повесть "Раковый корпус" или принята? АБДУМОМУНОВ - Какое разрешение требуется "Новому миру" на печатание повести и от кого? ТВАРДОВСКИЙ - Вообще решение печатать или не печатать ту или иную вещь - в компетенции редакции. Но в данной ситуации, сложившейся вокруг имени автора, решать должен Секретариат Союза. ВОРОНКОВ - Солженицын ни одного раза не обращался непосредственно в Секретариат союза писателей СССР. После письма Солженицына съезду у товарищей из Секретариата было желание встретиться, ответить на вопросы - поговорить и помочь. Но после того, как письмо появилось в грязной буржуазной прессе, а Солженицын никак не реагирует... ТВАРДОВСКИЙ - Ну, точно как Союз писателей! ВОРОНКОВ - ...это желание отпало. А тут вот появилось второе письмо. Оно ультимативно, оскорбительно, недостойно нашей писательской общественности. Сейчас Солженицын упомянул об "одном секретаре", дававшем информацию партийному собранию московских писателей. Секретарь этот - я. Вам поспешили передать, но плохо передали. Об изъятии ваших вещей я только то сказал на последнем собрании, что вы признали, что отобранные вещи - ваши, и что обыска у вас дома не было. После вашего письма съезду мы естественно сами запросили - почитать все ваши произведения. Но нельзя так грубо обращаться с вашими товарищами по труду и по перу! А вы, Александр Трифонович, если считаете нужным печатать эту повесть и если автор примет ваши исправления - так и печатайте сами, при ч╦м тут Секретариат? ТВАРДОВСКИЙ - А с Беком как было? И Секретариат занимался, и рекомендовали - и вс╦ равно не напечатали. ВОРОНКОВ - Но меня сейчас больше всего интересует гражданское лицо Солженицына: почему он не реагирует на гнусную буржуазную пропаганду? И почему так обращается с нами? МУСРЕПОВ - И у меня вопрос: как это он пишет в письме: более высоко стоящие товарищи выражают сожаление, что я не умер в лагере? Какое право он имеет так писать? ШАРИПОВ - И по каким каналам письмо могло попасть на Запад? ФЕДИН предлагает Солженицыну ответить на заданные вопросы. СОЛЖЕНИЦЫН - Да то ли ещ╦ обо мне говорили! Лицо, занимающее очень высокое положение и сегодня, заявило публично, что сожалеет: не он был в составе той тройки, которая выносила мне приговор в 1945 году, он бы тогда же приговорил меня к расстрелу!.. Здесь мо╦ второе письмо истолковывают как ультиматум: или печатайте повесть, или е╦ на Западе напечатают. Но этот ультиматум не я ставлю Секретариату, а вам и мне вместе ультиматум этот ставит жизнь. Я пишу, что меня беспокоит распространение повести в сотнях - эта цифра на глазок, я е╦ не подсчитывал - в сотнях машинописных экземпляров. ГОЛОС - Как это получилось? СОЛЖЕНИЦЫН - А вот такое странное свойство обнаружилось у моих вещей: их настойчиво просят почитать, а взяв почитать - за сч╦т своего досуга или своих средств перепечатывают и дают читать дальше. Первую часть повести ещ╦ год назад перечитала московская секция прозы, удивляюсь, почему тут т. Воронков сказал - не знали, где достать, запрашивали в КГБ. Года три назад такое же быстрое распространение получили "крохотные рассказы" или стихотворения в прозе: едва я их стал давать людям читать, как они быстро разлетелись по разным городам Союза. А потом в редакцию "Нового мира" пришло письмо с Запада, из которого мы узнали, что эти крохотные рассказики и там уже напечатаны. Вот чтобы такая утечка не успела произойти с "Раковым корпусом", я и написал сво╦ настоятельное письмо Секретариату. Я не меньше могу удивляться, как мог Секретариат нисколько не реагировать на мое письмо съезду - ещ╦ п_р_е_ж_д_е Запада? И не реагировать на всю ту клевету, которой меня окружили? Т. Воронков употребил здесь замечательное выражение "братья по перу и по труду". Так вот эти братья по перу и по труду уже два с половиной года спокойно взирают на то, как меня притесняют, преследуют, клевещут на меня. ТВАРДОВСКИЙ - Не все безучастны. СОЛЖЕНИЦЫН - ...А редакторы газет, тоже братья, не помещают моих опровержений. (Далее буквально:) "Я уже не говорю, что моей книги не дают читать в лагерях: е╦ не пропускали в лагеря, изымали обысками и сажали за не╦ в карцер даже в те месяцы, когда все газеты трубно хвалили "Один день Ивана Денисовича" и обещали, что "это не повторится". Но за последнее время книгу стали тайно изымать и из вольных библиотек. О запрете выдавать е╦ мне пишут из разных мест: велено отвечать читателям, что книга в перепл╦те, или на руках, или доступа нет к тем полкам и уклоняться от выдачи. Вот свежее письмо из Красногвардейского района Крыма: "В районной библиотеке мне по секрету (я - активист этой библиотеки) сказали, что ваши книги велено изъять. Одна из сотрудниц хотела подарить мне на память ненужный им теперь "Один день" в журнале-газете, другая тут же остановила свою опрометчивую подругу: "Что вы, что вы, нельзя! Раз книгу отобрали в особый отдел, то опасно е╦ кому-нибудь дарить". Не скажу, что книга изъята изо всех библиотек, кое-где ещ╦ есть. Но приезжающие ко мне в Рязань посетители не могли достать моей книги в Рязанской областной ч_и_т_а_л_ь_н_е: им отнекивались разными способами, да так и не дали. Давно известно, что клевета неистощима, изобретательна, быстра в росте, но когда столкнешься с клеветою сам, да ещ╦ с невиданной новой формой е╦ - клеветою с трибуны, то диву да╦шься. Беспрепятственно провернулся круг лжи о том, что я был в плену и сотрудничал с немцами. Но этого уже кажется мало! Этим летом в сети политпросвещения, например в Болшеве, агитаторам было продиктовано, что я бежал в Арабскую республику и сменил подданство. Ведь это же вс╦ записывается в блокноты и разносится дальше с коэффициентом сто. И это рядом со столицей! Есть и другой вариант. В Соликамске (п/я 389) майор Шестаков объявил, что я бежал по туристской путевке в Англию. Говорит заместитель по политчасти - кто же смеет не верить? Другой раз он же объявил: Солженицыну официально з_а_п_р_е_щ_е_н_о п_и_с_а_т_ь! Ну, тут он хоть близок к истине. Ещ╦ так обо мне заявляют с трибун: "его освободили досрочно, а зря". Зря или не зря освободили, это мы можем видеть из судебного решения Военной Коллегии Верховного Суда по реабилитации, оно предложено Секретариату... ТВАРДОВСКИЙ - И там боевая характеристика офицера Солженицына. СОЛЖЕНИЦЫН - А вот "досрочно" - это очень смачно употреблено! Сверх восьмилетнего приговора я просидел месяц в пересыльных тюрьмах, да такую мелочь у нас и упоминать стыдно, затем б_е_з п_р_и_г_о_в_о_р_а получил вечную ссылку, с этой вечной обреч╦нностью просидел т_р_и г_о_д_а в ссылке, только благодаря XX съезду освобожд╦н - и это называется досрочно! Как это словечко выражает удобное мировосприятие 1949-53 годов: если не умер у лагерной помойки, если хоть на коленях из лагеря выполз - значит освобожден "досрочно"... Ведь срок - вечность, и что раньше - то вс╦ досрочно. Бывший министр Семичастный, любивший выступать по вопросам литературы, не раз уделял внимание и мне. Одно из его удивительных, уже комичных обвинений, было такое: "Солженицын м_а_т_е_р_и_а_л_ь_н_о поддерживает капиталистический мир тем, что не бер╦т гонорара" какого-то за вышедшую где-то книгу, очевидно "Ивана Денисовича", другой нет. Так если вы знаете, где-то прочли, и очень надо, чтоб эти деньги я у капитализма вырвал - почему же меня не известят? Я-то в Рязани не знаю. "Международная книга"? Иностранная Комиссия СП? - сообщите: вот мол твой патриотический долг забрать эти деньги. Ведь это уже комедийная путаница: кто бер╦т гонорары с Запада - тот продался капиталистам, кто не бер╦т - тот их материально поддерживает. А третий выход? - на небо лети. Семичастный уже не министр, но идея его не угасла: лекторы Всесоюзного общества по распространению научных знаний понесли е╦ дальше. Например, е╦ повторил 16 июля этого года лектор А. А. Фрейфельд в Свердловском цирке. Сидели две тысячи человек и только удивлялись: какой же ловкач этот Солженицын! - умудрился, не выходя из Советского Союза, не имея в кармане вообще ни копейки - материально укрепить мировой капитализм. (Действительно, история для цирка.) Вот такую чушь обо мне беспрепятственно рассказывает всяк, кому не лень. 12 июня здесь, в Секретариате, у нас было собеседование - тихое, мирное. Вышли отсюда, прошло короткое время - и вдруг слухи по всей Москве, вс╦ рассказывается не так, как было, вс╦ вывернуто, начиная с того, что будто бы Твардовский здесь кричал и стучал на меня кулаком по столу. Но ведь те, кто были, знают, что ничего подобного не было, зачем же лгать? Вот и сейчас мы однозначно слышим, что тут говорится, но где гарантия, что и после сегодняшнего секретариата опять вс╦ не вывернут наизнанку? И если уж "братья по перу и труду", так первая просьба: давайте, рассказывая о сегодняшнем Секретариате, ничего не придумывать и не выворачивать. Я - один, клевещут обо мне - сотни. Я, конечно, не успею никогда оборониться и впер╦д не знаю - от чего. Ещ╦ меня могут объявить и сторонником геоцентрической системы и что я первый поджигал кост╦р Джордано Бруно, не удивлюсь". САЛЫНСКИЙ - Я буду говорить о "Раковом корпусе". Я считаю, что эту вещь необходимо печатать - это яркая и сильная вещь. Правда, там патологически пишется о болезнях, читатель невольно подда╦тся раковой боязни, и без этого распростран╦нной в нашем веке. Это надо как-то убрать. Ещ╦ надо убрать фельетонную хл╦сткость. Ещ╦ огорчает, что почти все судьбы персонажей в той или иной форме связаны с лагерем или лагерной жизнью. Ну, пусть Костоглотов, пусть Русанов, - но зачем обязательно и Вадиму? и Шулубину? и даже солдату? В самом конце мы узна╦м, что он - не просто солдат из армии, а из лагерной охраны. Общее направление романа в том, что он говорит о конце тяжелого прошлого. Теперь о нравственном социализме. По-моему, здесь ничего страшного. Если бы Солженицын проповедовал безнравственный социализм - это было бы ужасно. Если бы он проповедовал национал- социализм или национальный социализм по-китайски - это было бы ужасно. Каждый человек волен думать по-своему о социализме и его развитии. Сам я думаю - социализм определяется экономическими законами. Но спорить - можно, зачем же не печатать повести? - Далее призывает Секретариат решительно выступить с опровержением клеветы против Солженицына. СИМОНОВ - Роман "В круге первом" я не приемлю и против его печатания. А "Раковый корпус" - я за публикацию. Мне не вс╦ нравится в этой повести, но не обязательно, чтобы всем нравилось. Может быть, что-то из делаемых замечаний автору надо и принять. А все принять конечно невозможно. Мы обязаны опровергнуть и клевету относительно него. И книгу его рассказов надо выпустить - и вот там-то, в предисловии будет хороший повод рассказать его биографию - и так клевета отпад╦т сама собой. Покончить с ложными обвинениями должны и можем мы - а не он сам. "Пира победителей" я не читал и у меня нет желания его читать, раз автор этого не хочет. ТВАРДОВСКИЙ - Солженицын находится в таких условиях, что ему с выступлением и соваться нельзя. Это именно мы, Союз, должны дать заявление, опровергающее клевету. Одновременно мы должны строго предупредить Солженицына за недопустимую, непринятую форму его обращения к съезду, во столько адресов. Редакция "Нового мира" не видит никаких причин не печатать "Ракового корпуса", конечно с известными доработками. Мы хотели только получить одобрение Секретариата или хотя бы - что Секретариат не возражает. (Просит Воронкова достать уже прежде подготовленный, ещ╦ в июне, проект коммюнике Секретариата.) Воронков не спешит достать коммюнике. Тем временем ГОЛОСА - Да ведь ещ╦ не решили! Есть и против! ФЕДИН - Нет, это неверно, Секретариат не должен ничего печатать и опровергать. Неужели мы в ч╦м-то виновны? Неужели вы, Александр Трифонович, считаете себя виновным? ТВАРДОВСКИЙ (быстро, выразительно) - Я?? - нет. ФЕДИН - Не нужно искать искусственного повода для выступления. Какие-то слухи - недостаточный повод. Другое дело, если Солженицын сам найд╦т повод развязать возникшую ситуацию. Тут должно быть публичное выступление самого Солженицына. Но вы подумайте, Александр Исаевич, в интересах чего мы станем печатать ваши протесты? Вы должны прежде всего протестовать против грязного использования вашего имени нашими врагами на Западе. При этом, конечно, вы сумеете найти возможность высказать вслух и какую-то часть ваших сегодняшних жалоб, сказанных здесь. Если это будет удачный и тактичный документ - вот мы его и напечатаем, поможем вам. Именно с этого должно начаться ваше оправдание, а не с ваших произведений, не с этой торговли - сколько месяцев мы имеем право рассматривать вашу рукопись - три месяца? четыре? Разве это страшно? Вот страшное событие: ваше имя фигурирует и используется там, на Западе, в самых грязных целях. (одобрение среди членов секретариата) КОРНЕЙЧУК - Мы вас пригласили не для того, чтобы бросать в вас камни. Мы позвали вас, чтобы помочь вам выйти из этого тяж╦лого и двусмысленного положения. Вам задавали вопросы, но вы ушли от ответа. Отда╦те ли вы себе отч╦т: идет колоссальная мировая битва и в очень тяж╦лых условиях. Мы не можем быть в стороне. Своим творчеством мы защищаем сво╦ правительство, свою партию, свой народ. Вы тут иронически высказались о заграничных поездках как о приятных прогулках, а мы ездим за границу вести борьбу. Мы возвращаемся оттуда измотанные, изнур╦нные, но с сознанием исполненного долга. Не подумайте, что я обиделся на замечание о путевых заметках, я их не пишу, я езжу по делам Всемирного Совета Мира. Мы знаем, что вы много перенесли, но не вы один. Было много других людей в лагерях, кроме вас. Старых коммунистов. Они из лагеря - и шли на фронт. В нашем прошлом было не только беззаконие, был подвиг. Но вы этого не увидели. Ваши выступления - только прокурорские. "Пир победителей" - это злобно, грязно, оскорбительно! И эта гадкая вещь распространяется, народ е╦ читает! Вы сидели когда там? Не в 37-м году! А в 37-м нам приходилось переживать!! - но ничто не остановило нас! Правильно сказал вам Константин Александрович: вы должны выступить публично и ударить по западной пропаганде. Идите в бой против врагов нашей страны! Вы понимаете, что в мире существует термоядерное оружие и несмотря на все наши мирные усилия Соединенные Штаты могут его применить? Как же нам, советским писателям, не быть солдатами? СОЛЖЕНИЦЫН - Я повторно заявляю, что обсуждение "Пира победителей" является недобросовестным, и настаиваю, чтобы он был исключ╦н из рассмотрения! СУРКОВ - На чужой роток не накинешь платок. КОЖЕВНИКОВ - Большой промежуток времени от письма Солженицына до сегодняшнего обсуждения свидетельствует как раз о с_е_р_ь_╦_з_н_о_с_т_и отношения секретариата к письму. Если бы мы обсуждали его тогда, по горячим следам, мы бы отнеслись острей и менее продуманно. Мы решили сами убедиться, что это за антисоветские рукописи. И потратили много времени на их чтение. По-видимому, документально доказана военная судьба Солженицына, но мы обсуждаем сейчас не офицера, а писателя. Я сегодня впервые услышал, что Солженицын отказывается от пасквильного изображения советской действительности в "Пире победителей", но я не могу отказаться от своего первоначального впечатления от этой пьесы. Для меня момент отказа Солженицына от "Пира победителей" ещ╦ не совпал с моим восприятием этой пьесы. Может быть потому, что в "Круге первом" и в "Раковом корпусе" есть ощущение той же мести за пережитое. И если стоит вопрос о судьбе этих произведений, то автор должен помнить, что он обязан тому органу, который его открыл. Я когда-то первый выступил с опасениями по поводу "Матр╦ниного двора". Мы тратили время, читали ваши сырые рукописи, которые вы не решались даже дать ни в какую редакцию. "Раковый корпус" вызывает отвращение от обилия натурализма, от нагнетания всевозможных ужасов, но вс╦-таки главный план его - не медицинский, а социальный, и он-то неприемлем. И как будто сюда же относится и название вещи. Своим вторым письмом вы вымогаете публикацию своей недоработанной повести. Достойно ли такое вымогательство писателя? Да все у нас писатели охотно прислушиваются ко мнению редакторов и не торопят их. СОЛЖЕНИЦЫН (буквально) - "Несмотря на мои объяснения и возражения, несмотря на полную бессмыслицу обсуждать произведение, написанное двадцать лет назад, в другую эпоху, в несравнимой обстановке и другим человеком, к тому же никогда не опубликованное, никем не читанное и выкраденное из ящика, - часть ораторов сосредотачивается именно на этом произведении. Это гораздо бесмысленнее, чем, например, на 1-м съезде писателей поносить бы Максима Горького за "Несвоевременные мысли" или Сергеева-Ценского за осваговские корреспонденции, которые ведь были опубликованы, и лишь за 15 лет до того. Здесь сказал Корнейчук, что "такого не было и не будет, и в истории русской литературы такого не было". Вот именно! ОЗЕРОВ - Письмо съезду оказалось политически страшным актом. Оно прежде всего пошло к врагам. В письме были вещи неправильные. В той же куче с несправедливо репрессированными писателями оказался и Замятин. По поводу печатания "Ракового корпуса" можно условиться с "Новым миром": вещь может идти при условии исправления рукописи и дискуссии по провед╦нным исправлениям. Тут предстоит ещ╦ очень серьезная работа. Повесть разнослойна по качеству, есть в ней и удачи и неудачи. Особенно приходится возражать против плакатности, карикатурности. Я просил бы о целом ряде купюр по повести, о которых сейчас здесь просто нет времени говорить, философия нравственного социализма не просто принадлежит герою, она звучит как отстаиваемая автором. Это недопустимо. СУРКОВ - Я тоже читал "Пир победителей". Е╦ настроение: "да будьте вы все прокляты!" И в "Раковом корпусе" продолжает звучать то же. Кто изо всех персонажей вош╦л в мир героя? Только этот странный Шулубин, так же похожий на коммуниста, как я на... Шулубин, с его бесконечно устарелыми взглядами. Не буду скрывать, я человек начитанный. Все эти экономические и социальные теории я хорошо знаю, нюхал я и Михайловского, и Владимира Соловь╦ва, и это наивное представление, что экономика может зависеть от нравственности. Претерпев столько, вы имели право обидеться как человек, но вы же писатель! Знакомые мне коммунисты имели, как вы выражаетесь, вышку, но это нисколько не повлияло на их мировоззрение. Нет, повесть эта - не физиологическая, это - политическая повесть, и упирается вс╦ в вопросы концепции. И потом этот идол на Театральной площади, - хотя памятник Марксу ещ╦ не был тогда поставлен. Если ваш "Раковый корпус" будет напечатан, эта вещь может быть поднята против нас и будет посильнее мемуаров Светланы. Да, конечно, надо было бы упредить появление повести на Западе, но - трудно. Вот я был последнее время близок к Анне Андреевне Ахматовой, знаю: дала она нескольким человекам почитать "Реквием", походил он несколько недель - и сразу напечатан на Западе. Конечно, наш читатель уже настолько развит и настолько искуш╦н, что его никакая книжка не увед╦т от коммунизма, а вс╦-таки произведения Солженицына для нас опасней Пастернака: Пастернак был человек, оторванный от жизни, а Солженицын - с живым, боевым, идейным темпераментом, это - идейный человек. Мы - первая революция в истории человечества, не сменившая ни лозунгов, ни знам╦н! "Нравственный социализм" - это довольно обывательский социализм, старый, примитивный и (в сторону Салынского) не знаю, как можно в этом не разобраться, что-то тут найти. САЛЫНСКИЙ - Да я его не защищаю вовсе. РЮРИКОВ - Солженицын пострадал от тех, кто его оклеветал, но он пострадал и от тех, кто его чрезмерно захваливает и приписал ему качества, которых у него нет, - Солженицыну если отказываться - то и от "продолжателя русского реализма". Поведение маршала Рокоссовского, генерала Горбатова - честнее, чем ваших героев. Источник энергии этого писателя - в озлоблении, в обидах. По- человечески можно это понять. Однако вы пишете, что ваши вещи запрещают? Да цензура не прикоснулась ни к одному из ваших романов! Удивляюсь, почему Твардовский испрашивает разрешения у нас. Вот я же, например, никогда не просил у Союза Писателей разрешения - печатать или не печатать. (Просит Солженицына отнестись с доверием к рекомендациям "Нового мира" и обещает от "любого из присутствующих" постраничные замечания по "Раковому корпусу".) БАРУЗДИН - Я как раз принадлежу к тем, кто и с самого начала не разделял восхищения произведениями Солженицына. Уже "Матр╦нин двор" намного слабее первой его вещи. А в "Круге первом" очень много слабого, так убого наивно и примитивно показаны Сталин, Абакумов и Поскр╦бышев. "Раковый корпус" же - антигуманистическая вещь. Конец повести подводит к тому, что "по другому надо было идти пути". - Неужели Солженицын мог рассчитывать, что его письмо "вместо выступления" так-таки сразу и прочтут на Съезде? Сколько съезд получил писем? ВОРОНКОВ - Около пятисот. БАРУЗДИН - Ну! И разве можно было в них быстро разобраться? - Не согласен с Рюриковым: это правильно, что вопрос о разрешении поставлен на Секретариате. Наш секретариат должен чаще превращаться в творческий орган и охотно давать советы редакторам. АБДУМОМУНОВ - Это очень хорошо, что Солженицын наш╦л мужество отказаться от "Пира победителей". Найд╦т он мужество подумать, как выполнить предложение К. А. Если мы выпустим в свет "Раковый корпус" - ещ╦ будет больше шума и вреда, чем от его первого письма. И что это значит - "насыпал табаку в глаза макаке-резус - просто так"? Как это - просто так? Это - против всего нашего строя высказывание. В повести есть Русановы, есть великомученик от лагеря - и только? А где же советское общество? Нельзя так сгущать краски, нельзя подавать повесть так беспросветно. Много длиннот, повторов, натуралистических сцен - вс╦ это надо убрать. АБАШИДЗЕ - Успел прочесть только 150 страниц "Ракового корпуса", поэтому глубокого суждения иметь не могу. Но не создалось такого впечатления, чтоб этот роман нельзя было печатать. Но, повторяю, глубокого суждения иметь не могу. Может быть самое главное там дальше. Мы все, честные и талантливые писатели, всегда боролись против лакировщиков, даже когда нам это запрещали. Но у Солженицына есть опасность впасть в другую крайность - у него места чисто очеркового разоблачительного характера. Художник - как реб╦нок, он разбирает машину, чтобы посмотреть, что внутри. Но истинное искусство начинается со сборки. Я замечаю, как он спрашивает у соседа фамилию каждого оратора. Почему он нас никого не знает? Потому что мы его никогда не приглашали. Правильно предложил К. А., пусть сам Солженицын ответит на клевету, может быть сперва по внутреннему употреблению. БРОВКА - В Белоруссии много людей, тоже сидевших, - например, Сергей Граковский, тоже отсидел 20 лет. Но они поняли, что не народ, не партия, не советская власть, виноваты в беззакониях. Записки Светланы с Галиной - это бабья болтовня, народ уже раскусил и сме╦тся. А тут перед нами - общепризнанный талант, вот в ч╦м опасность публикации. Да, вы чувствуете боль своей земли, и даже чрезмерно. Но вы не чувствуете е╦ радости. "Раковый корпус" - слишком мрачно, печатать нельзя - (Как и все предыдущие и последующие ораторы, поддерживает предложение К. А. Федина: Солженицын должен выступить в печати против западной клеветы по поводу его письма.) ЯШЕН - (Ругает "Пир победителей"). Автор не измучен несправедливостями, а отравлен ненавистью. Люди возмущаются, что есть в рядах Союза писателей такой писатель. Я хотел предложить его исключить из Союза. Не он один пострадал, но другие понимают трагедию времени лучше. Вот, например, молодой Икрамов. - В "Раковом корпусе", - конечно, рука мастера. Автор знает предмет лучше любого врача и профессора. Но вот за блокаду Ленинграда он обвиняет кроме Гитлера - "ещ╦ других". Кого это? - непонятно. Берия? Или сегодняшних замечательных руководителей? Надо же ясно сказать. - (Вс╦ же оратор поддерживает мужественное решение Твардовского поработать над этой повестью с автором. И после этого можно будет дать посмотреть узкому кругу.) КЕРБАБАЕВ - Читал "Раковый корпус" с большим неудовольствием. Все - бывшие заключ╦нные, вс╦ - мрачно, ни одного т╦плого слова. Просто тошнит, когда читаешь. Вера предлагает герою свой дом и свои объятия, а он отказывается от жизни. Потом это "девяносто девять плачут, один сме╦тся" - это как понять? это - про Советский Союз? Я согласен с тем, как говорил мой друг Корнейчук. Почему автор видит только ч╦рное? А почему я не пишу ч╦рное? Я всегда стараюсь писать только о радостном. Это мало, что он от "Пира победителей" отказался. Я считал бы мужеством, если бы он отказался от "Ракового корпуса" - вот тогда я б обнял его как брата. ШАРИПОВ - А я б ему скидку не дал, я б его из Союза исключил! В пьесе у него вс╦ советское представлено отрицательно и даже Суворов. Совершенно согласен: пусть откажется от "Ракового корпуса". Наша республика освоила целинные и залежные земли и идет от успеха к успеху. НОВИЧЕНКО - Письмо съезду разослано с недопустимым обращением через голову формального адресата. Присоединяюсь к строгим словам Твардовского, что мы эту форму должны решительно осудить. Не согласен с главными требованиями письма: нельзя допускать вс╦ печатать. Это что ж тогда - и "Пир победителей" печатать? По поводу "Ракового корпуса". Сложное испытываю отношение. Я - не реб╦нок, мне тоже прид╦тся умирать и может быть в таких же мучениях, как герои Солженицына. И здесь-то важнее всего: какова твоя совесть? каковы твои моральные резервы? И если бы роман ограничивался этим, я бы считал нужным печатать. Но - низкопробное вмешательство в нашу литературную жизнь - карикатурная сцена с дочкой Русанова. Идейно-политический смысл нравственного социализма - это отрицание марксизма-ленинизма. Потом эти слова Пушкина - "Во всех стихиях человек Тиран, предатель или узник" - это оскорбительная теория. Все эти вещи категорически неприемлемы ни для нас, ни для нашего общества и народа. Судьями общества в повести взяты все пострадавшие, это оскорбительно. Русанов - отвратный тип, правдиво изображен. Но недопустимо, что он становится из типа - носителем и выразителем всего нашего официального общества. Коробит частое употребление имени Горького в этих подлейших и грязнейших русановских устах. Даже если роман будет довед╦н до определенной кондиции - он не станет романом соцреализма. Но будет явлением, талантливым произведением. Проч╦л я и "Пир победителей" - и что-то по человечески надломилось по отношению к автору. Надо преодолеть всяческие корешки, ведущие от этой пьесы. МАРКОВ - Состоялось ценное обсуждение. Оратор только что приехал из Сибири, пять раз выступал перед массовой аудиторией. Надо сказать, никакого особенного ажиотажа вокруг имени этого автора нигде нет. Только в одном месте подали записку - я прошу извинения, но именно так было написано: "а когда этот Солженицын перестанет поносить советскую литературу?" - Мы жд╦м от Солженицына совершенно ч╦ткого ответа на буржуазную клевету, жд╦м выступления в печати. Он должен защитить свою честь как советского писателя. Заявлением о "Пире победителей" он снял с моей души камень. "Раковый корпус" я оцениваю, как и Сурков. Вещь стоит вс╦-таки в каком-то практическом плане. Совершенно не приемлю в ней всех общественно-политических заходов. "Кто-то сделал" - безвестные адреса. При установившемся добром сотрудничестве между "Новым миром" и Александром Исаевичем эта повесть может быть дописана, хотя и потребуется очень серьезная работа. А сегодня пускать в набор конечно нельзя. Что же дальше? Конструктивно: А. И. готовит такое выступление в печати, о котором тут все говорили, очень хорошо будет как раз в преддверии праздника - а уж потом возможно будет какое-то коммюнике со стороны Секретариата. Вс╦ же я продолжаю считать его нашим товарищем. Но в сложной ситуации мы, А. И., оказались по вашей вине, а не по чьей другой. Предложения об исключении из Союза? - при тех началах товарищества, которые должны сложиться, мы не должны торопиться. СОЛЖЕНИЦЫН - Уже несколько раз я выступал сегодня против обсуждения "Пира победителей", но приходится опять о том же. В конце концов я могу упрекнуть вас всех в том, что вы - не сторонники теории развития, если серь╦зно предполагаете, что за двадцать лет и при полной смене всех обстоятельств человек не меняется. Но тут я услышал и более серь╦зную вещь: Корнейчук, Баруздин и ещ╦ кто-то высказались так, что "народ читает" "Пир победителей", будто эта пьеса распространяется. Я сейчас буду говорить очень медленно, пусть каждое слово мое будет записано точно. Если "Пир победителей" пойд╦т широко по рукам или будет напечатан, я торжественно заявляю, что вся ответственность за это ляжет на ту организацию, которая использовала единственный сохранившийся, никем не читанный экземпляр этой пьесы для "издания" при моей жизни и против моей воли: это она распространяет пьесу! Я полтора года непрерывно предупреждал, что это очень опасно! Я предполагаю, что у вас там не читальный зал, а пьесу дают на руки, е╦ возят домой, а там есть сыновья и дочери, и не все ящики запираются на замок - я предупреждал! и сейчас предупреждаю! Теперь о "Раковом корпусе". Упрекают уже за название, говорят, что рак и раковый корпус - не медицинский предмет, а некий символ. Отвечу: подручный же символ, если добыть его можно, лишь пройдя самому через рак и умирание. Слишком густой замес - для символа, слишком много медицинских подробностей - для символа. Я давал повесть на отзыв крупным онкологам - они признавали е╦ с медицинской точки зрения безупречной и на современном уровне. Это именно рак, рак как таковой, каким его избегают в увеселительной литературе, но каким его каждый день узнают больные, в том числе ваши родственники, а может быть вскоре и кто-нибудь из присутствующих ляжет на онкологическую койку и поймет, какой это "символ". Совершенно не понимаю, когда "Раковый корпус" обвиняют в антигуманистичности. Как раз наоборот: это преодоление смерти жизнью, прошлого - будущим, я по свойствам своего характера иначе не взялся бы и писать. Но я считаю, что задачи литературы и по отношению к обществу и по отношению к отдельному человеку не в том заключаются, чтобы скрывать от него правду, смягчать е╦, а говорить истинно то, как оно есть, как жд╦т его. И в русских пословицах мы слышим то же правило: Не люби поноровщика, люби спорщика. Не тот доброхот, у кого на устах м╦д. Да вообще задачи писателя не сводятся к защите или критике того или иного способа распределения общественного продукта, к защите или критике той или иной формы государственного устройства. Задачи писателя касаются вопросов более общих и более вечных. Они касаются тайн человеческого сердца и совести, столкновения жизни и смерти, преодоления душевного горя и тех законов протяж╦нного человечества, которые зародились в незапамятной глубине тысячелетий и прекратятся лишь тогда, когда погаснет солнце. Меня огорчает, что некоторые места в повести товарищи прочли просто невнимательно и отсюда родились извращенные представления. Уж этого-то быть не должно. Вот "девяносто девять плачут, один сме╦тся" - это ходовая лагерная пословица; к тому типу, который лезет без очереди, Костоглотов подходит с этой пословицей, чтобы дать себя опознать, и только. А тут делают вывод, что это - про весь Советский Союз. Или - макака резус, она два раза там встречается, и из сопоставления ясно, что под злым человеком, насыпавшим в глаза табаку просто так, подразумевается конкретно Сталин. А что мне возражают? - что не "просто так"? Но если не "просто так" - так значит, это было закономерно, необходимо? Удивил меня Сурков, я даже не мог сразу понять, почему он заговорил о Марксе, где он там у меня в повести? Ну, Алексей Александрович! Вы же поэт, человек с тонким художественным вкусом, и вдруг ваше воображение дает такой промах, вы не поняли этой сцены? Шулубин приводит учение Бэкона в его терминологии, он говорит "идолы рынка" - и Костоглотов пытается это себе представить: рынок, а посреди возвышается сизый идол; Шулубин говорит - "идолы театра" - и Костоглотов представляет идола внутри театра, нет, не лезет, - так значит, на Театральной площади. И как же вы могли вообразить, что речь идет о Москве и о памятнике Марксу, ещ╦ не поставленном?.. Сказал товарищ Сурков, что несколько недель понадобилось "Реквиему" походить по рукам - и он оказался за границей. А "Раковый корпус" (1-я часть) ходит уже больше года. Вот это- то меня и беспокоит, вот потому я и тороплю Секретариат. Ещ╦ тут был мне совет товарища Рюрикова: отказаться от продолжения русского реализма. Вот от этого - руку на сердце положа - никогда не откажусь. РЮРИКОВ - Я не сказал - отказаться от продолжения русского реализма, а от истолкования этой роли на Западе, как они делают. СОЛЖЕНИЦЫН - Теперь относительно предложения Константина Александровича. Ну, конечно же, я его приветствую. Именно п_у_б_л_и_ч_н_о_с_т_и я и добиваюсь вс╦ время! Довольно нам таиться, довольно нам скрывать наши речи и прятать наши стенограммы за семью замками. Вот было обсуждение "Ракового корпуса". Решено было секцией прозы - послать стенограмму обсуждения в заинтересованные редакции. Куда там! Спрятали, еле-еле согласились мне-то дать, автору. И сегодняшняя стенограмма - я надеюсь, Константин Александрович, получить е╦? Спросил К. А.: "в интересах чего печатать ваши протесты?" По-моему, ясно: в интересах отечественной литературы. Но странно говорит К. А., что р_а_з_в_я_з_а_т_ь ситуацию должен я. У меня связаны руки и ноги, заткнут рот - и я же должен развязать ситуацию? Мне кажется, это легче сделать могучему Союзу Писателей. Мою каждую строчку выч╦ркивают, а у Союза в руках вся печать. Я вс╦ равно не понимаю и не вижу, почему мо╦ письмо не было зачтено на съезде. Теперь К. А. предлагает бороться не против п_р_и_ч_и_н, а против с_л_е_д_с_т_в_и_я - против шума на Западе вокруг моего письма. Вы хотите, чтобы я напечатал опровержение - а чего именно? Не могу я вообще выступать по поводу ненапечатанного письма. А главное: в письме мо╦м есть общая и частная часть. Должен ли я отказаться от общей части? Так я и сейчас все так же думаю, и ни от одного слова не отказываюсь. Ведь это письмо - о ч╦м? ГОЛОСА - О цензуре. СОЛЖЕНИЦЫН - Ничего вы то гда не поняли, если - о цензуре. Это письмо - о судьбах нашей великой литературы, которая когда-то покорила и увлекла мир, а сейчас утратила сво╦ положение. Говорят нам с Запада: умер роман, а мы руками машем и доклады делаем, что нет, не умер. А нужно не доклады делать, а романы опубликовывать - такие, чтоб там глаза зажмурили, как от яркого света - и тогда притихнет "новый роман", и тогда окоснеют "нео-авангардисты". От общей части своего письма я не собираюсь отказываться. Должен ли я, стало быть, заявить, что несправедливы и ложны восемь пунктов частной части моего письма? Так они все справедливы. Должен ли я сказать, что часть пунктов уже устранена, исправляется? Так ни один не устран╦н, не исправлен. Что же мне можно заявить? Нет, это вы расчистите мне сперва хоть малую дорогу для такого заявления: опубликуйте во-первых мо╦ письмо, затем - коммюнике Союза по поводу письма, затем укажите, что из восьми пунктов исправляется - вот тогда и я смогу выступить, охотно. Мо╦ сегодняшнее заявление о "Пире победителей", если хотите, тогда печатайте тоже, хоть я не понимаю ни обсуждения украденных пьес, ни опровержения ненапечатанных писем. 12 июн