ками задержанный.-- Моя Циля такой паникер, она всегда думает самое худшее. -- Ага,-- заулыбался капитан, совершенно довольный.-- Значит, вы считаете, что попасть к нам -- это даже хуже, чем под машину. Я вижу, вы человек очень умный, и вы нравитесь мне тем, что очень верно оцениваете обстановку. Но в таком случае вы должны согласиться, что посылать кого-нибудь к вашей супруге и обнадеживать ее, что вы скоро вернетесь, было бы преждевременно. Вы знаете, что мы не очень охотно расстаемся с нашими гостями, и, учитывая это, стоит ли понапрасну волновать старую женщину.? Это было бы в какой-то степени даже, я бы сказал, негуманно. -- Я вас понимаю,-- охотно согласился старик.-- Я вас очень хорошо понимаю. Мне тоже приятно видеть ваше лицо, начальник, но нам все-таки скоро придется проститься, и я вам скажу почему. Но прежде всего я попрошу вас уволить этого идиота.-- Большим пальцем гость указал на стоявшего за его спиною Свинцова. -- Как вы сказали?-- предвкушая большое веселье, переспросил капитан.-- Вы сказали э т о г о и д и о т а? -- А скажите мне, кто же он есть? Вы спросите его, что он причепился ко мне на базаре? Что я такого ему сделал? -- Да в самом деле,-- капитан повернул голову к подчиненному.-- Свинцов, что он тебе такого сделал? -- Пущай сам скажет,-- хмуро буркнул Свинцов. -- И скажу,-- пригрозил задержанный.-- Я все скажу, как было. -- Буду очень рад вас послушать, -- искренне сказал капитан. Он потянулся к стоявшему за его спиной сейфу, достал стопку линованной бумаги и положил на стол перед собой. На первом листе было написано: ПРОТОКОЛ ДОПРОСА N Гр-на(нки)................................... (фамилия, имя, отчество) Год рождения................................. Место рождения............................... Социальное происхождение..................... Национальность............................... Партийность.................................. Образование.................................. Профессия.................................... Должность и место работы..................... обвиняемого(ой), подозреваемого(ой).......... (нужное подчеркнуть) в преступлениях по ст. ст. УК РСФСР.......... Капитан вынул из железного стаканчика самопишущую ручку с золотым пером, подчеркнул нужное: "обвиняемого" -- и доброжелательно посмотрел на своего визави.д -- Итак?-- сказал капитан. -- Вы хотите записать то, что я вам скажу?-- спросил гость почти польщенно. -- Непременно,-- кивнул капитан. -- Ладно, пишите,-- вздохнул обвиняемый.-- Я старый человек, получаю пенсию двенадцать рублей, а глаза у меня открыты и видят, где чего дают. В воскресенье утром в двадцать минут восьмого меня разбудила моя жена Циля. Записали? Она сказала: "Мойша, у нас нечего есть. Ты должен пойти на базар и продать что-нибудь из вещей". А я имею профессию сапожника и у меня всегда есть немножкои кожи. Я взял старые хромовые голенища и пошел на базар. И тут ко мне подходит этот ваш идиот и спрашивает: какое я имею право спекулировать. Я ему объясняю, что спекуляция -- запишите -- это когда покупают дешево, а продают дорого. А я ничего не покупаю, а только продаю. Тогда он спросил, какая у меня фамилия икя ему сказал. И он взял меня за шиворот и потащил в ваше отделение. А вокруг собрался народ, и все стали говорить, что поймали шпиона. У меня есть очень хорошая профессия, и свой кусок хлеба я всегда заработаю. А если ему не понравилась моя фамилия... -- Какая фамилия?-- перебил Миляга и занес ручку над протоколом. -- Моя фамилия -- Сталин. Капитан вздрогнул, но тут же не забыл улыбнуться. -- Как вы сказали? -- Вы хорошо слышали, как я сказал. Капитан пришел в себя. Он встречал всяких сумасшедших, в том числе и страдающих манией величия. Он мигнул Свинцову, тот сделал движение рукой, и самозванец -- много ли ему надо?-- свалился со стула. -- О-ой!-- застонал он, поднимаясь.-- Ой, начальник, этот ваш идиот таки снова дерется! Вы видите, у меня из носа течет кровь. Я прошу записать это в ваш протокол. С трудом поднявшись, он стоял перед капитаном и держался за нос, из которого действительно падали на пол большие красные капли. -- Ну ничего,-- улыбнулся капитан.-- Человек погорячился Но у него были основания. Он, может быть, нервный а вы его оскорбляете, называя идиотом. В его лице вы оскорбляете и те органы, которые он собой представляет. Я уже не говорю о том, что вы посмели назвать себя именем, которое всем нам слишком дорого, которое в нашей стране может носить только один человек, вы знаете, о ком я говорю. -- Ой, начальник!-- покачал головой самозванец.-- Зачем вы так сторого со мной говорите? Вы даже не можете себе представить, что с вами будет, когда вы посмотрите мой документ. Вы будете вместе с вашим идиотом вылизывать с пола мою кровь языком. А потом я буду приходить к вам и буду снимать штаны, и вы вместе с вашим идиотом будете целовать меня в заднее место. Новый удар Свинцова свалил его с ног. При этом изо рта его вылетела вставная челюсть, стукнулась о косяк и раскололась надвое. Обхватив голову руками, самозванец стонал и выкрикивал что-то бессвязное. -- Свинцов,-- сказал капитан,-- а в самом деле, где его документы? -- Не знаю,-- сказал Свинцов,-- не смотрел. -- Посмотри. Свинцов нагнулся над потерпевшим, обшарил и положил на стол капитана старый засаленный паспорт. Капитан брезгливо раскрыл паспорт, посмотрел и глазам своим не поверил. Может быть, первый раз в жизни улыбка сползла с лица капитана. Ему показалось, что в кабинете темно, он вклю- чил настольную лампу. Буквы, четко выведенные канцелярской тушью, прыгали перед глазами Миляги, он никак не мог их сложить. Слатин, Сатлин, Салтин... Нет, все-таки Сталин. Сталин Моисей Соломонович. Неужели родственник? Капитана знобило. Он уже видел себя приставленным к стенке. Бог ты мой, что же это такое! Ведь отец Сталина, кажется, был сапожник! -- Свинцов!-- сказал капитан, не слыша собственного голоса.-- Выйди из кабинета! Свинцов вышел. Но это не облегчило положения капитана. На какое-то время он просто сошел с ума и производил совершенно бессмысленную работу: то придвигал к себе какие-то бумажки, то отодвигал их. Потом схватил пресс-папье, придавил им паспорт, подул на паспорт и двумя руками осторожно подвинул его к краю стола. А задержанный, между прочим, все еще лежал на полу. Он лежал в прежней позе, скорчившись и держа голову руками, словно боялся, что иначе она вовсе отвалится. Капитан отодвинул стул и, приняв стойку "смирно", произнес во весь голос, словно командовал: -- Здравствуйте, товарищ Сталин! Сталин отнял от лица одну руку и недоверчиво покосился на капитана. -- Здгаствуйте, здгаствуйте,-- осторожно сказал он.-- Мы уже виделись. Надо было б помочь ему встать, но капитан не решался. У него дрожали колени и во рту появился керосиновый привкус. -- Вы...-- сказал он и сглотнул слюну.-- Вы -- папа товарища Сталина? -- Ой, как у меня все болит!-- Сталин пополз на четвереньках по полу, подобрал сперва один кусок челюсти, потом другой.-- Мои зубы!-- простонал он, глядя на эти обломки.-- Боже мой, что я теперь без них буду делать? Он с трудом поднялся и сел перед капитаном. Посмотрел ему в глаза. -- Что, испугался, бандит?-- спросил он злорадно.-- Садись, сволочь, сто бочек на твою голову. Где я возьму теперь такие зубы? -- Мы вам вставим новые,-- поспешил заверить капитан. -- Новые,-- передразнил старик.-- Где вы возьмете такие новые, хотел бы я знать? Эти зубы вставлял мне мой сын. Разве в этом городе кто-нибудь умеет делать такие зубы? -- Эти зубы делал лично товарищ Сталин?-- умилился капитан и протянул руку.-- Можно потрогать? -- Дурак,-- сказал Сталин, отодвигая обломки.-- У тебя руки в крови, а ты ими все хочешь трогать. И тут в мозгу капитана забрезжило спасительное воспоминание. Если это отец Сталина, то, значит, сам Сталин должен называться Иосиф Моисеевич. Но его ведь зовут... его ведь зовут... Миляга никак не мог вспомнить отчество любмого вождя.о -- Я извиняюсь,-- начал он нерешительно,-- но ведь, кажется, у папы Сталина другая фамилия. И имя не такое.-- Постепенно капитан приходил в себя.-- Почему же,Псобственно говоря, вы себя выдаете за папу товарища Сталина? -- Потому что я и есть папа товарища Сталина. Мой сын, товарищ Зиновий Сталин, самый известный в Гомеле зубной техник. -- Вот оно что!-- К капитану вернулось игривое настроение.-- Ну что ж, у нас зубные техники тоже работают очень неплохо. Он нажал кнопку звонка. В дверях появилась Капа. -- Свинцова!-- приказал капитан. -- Сейчас.-- Капа вышла. -- Вы хотите опять позвать сюда этого идиота?-- забеспокоился Сталин.-- Вы знаете, я вам не советую этого делать. Вы еще молодой человек, у вас все впереди. Зачем вам портить свою карьеру? Послушайте совета старого человека. -- Я вас уже слушал,-- улыбнулся капитан. -- Послушайте еще. Я с вас денег за совет не возьму. Я вам только хочу сказать,вчто если кто-нибудь узнает, что вы арестовали и били Сталина, пусть даже не того Сталина и даже не его папу, а просто какого-нибудь Сталина, боже мой, вы даже не представляете себе, что с вами будет! Капитан задумался. Пожалуй, старик прав. Положение действительно щекотливое. Вошел Свинцов. -- Звали, товарищ капитан? -- Выйди,-- сказал Миляга. Свинцов вышел. -- Послушайте,-- сказал капитан,-- Моисей... э... -- Соломонович,-- не без достоинства подсказал Сталин. -- Моисей Соломонович, зачем вам носить эту фамилию? Вы же знаете, кому она принадлежит. -- Во-первых, она принадлежит мне,-- сказал Моисей Соломонович.-- Потому что мой отец был Сталин и мой дедушка тоже Сталин. Нам эту фамилию дали еще за царя. Дедушка имел небольшой заводик, где он варил сталь. И поэтому его прозвали Сталин. -- Но все-таки неудобно такое совпадение... -- Это вам неудобно, а мне даже очень удобно. Потому что если у меня будет фамилия Шпульман или, например, Иванов, так-таки этот ваш идиот сможет вставлять мне зубы, сколько захочет. Между прочим, в Гомеле начальник много раз предлагал мне менять мою фамилию, но я сказал ему одно слово -- нет. Между прочим, он был на вас очень похож. Это был не ваш брат? -- У меня нет братьев,-- грустно сказал капитан.-- Я был единственный ребенок в семье. -- Мне-таки вас очень жаль,-- посочувствовал Сталин.-- Один ребенок в семье -- это всегда плохо. Потому что он может вырасти эгоист. На это замечание капитан ничего не ответил. Изорвав протокол допроса, он бросил его в корзину. Затем он встал, объявил гостю, что был очень рад познакомиться, и протянул руку. Но гость уходить не спешил. Прежде чем покинуть Учреждение, он попросил вернуть ему голенища и выписать направление в областную поликлинику для ремонта зубных протезов. -- Это мы устроим.-- Капитан вызвал Капу и приказал ей немедленно составить соответствующий текст. Капа была потрясена приказанием, не зная, чем оно продиктовано. Учреждение всегда проявляло заботу о людях, но не до такой же степени! -- Может быть, вы отправите его на курорт?-- спросила она насмешливо. Старик оживился и просил на курорт его покуда не отправлять. -- Я очень люблю курорт и особенно Крым,-- сказал он.-- Крым -- это жемчужина жемчужина юга, это цимес. Но я боюсь, что туда скоро войдут эти немцы. -- Да, уж немцы бы вас полечили,-- сказала Капа многозначительно. Ей тут же пришлось пожалеть о своем неосмотрительном замечании. Старик выразил явное недовольство. -- Эта девушка, мне кажется, немножко антисемитка,-- сказал он с явной тревогой за ее будущее.-- А ведь она молодая и выросла, я думаю, не при старом режиме. А, наверное, она партийная или комсомолка. Глядя на Капу как на несчастную калеку, он вздыхал, охал, качал головой и сказал ей с горечью, что, если она не изменит своих убеждений, ей придется тоже целовать его "в заднее место". Однако, прежде чем приступить к этой церемонии, ей придется вытереть губы. -- Потому что моя жена Циля,-- объяснил он,-- очень ревнива. И если она увидит губную помаду, получится целый гвалт и разлад семьи. Не понимая, что происходит, Капа взглянула на капитана. Почему он позволяет этому наглецу так разговаривать? Почему он не прикажет немедленно его расстрелять? -- Капочка,-- улыбнулся ей капитан, явно торопясь замять инцидент,-- я тебя очень прошу -- пойди и выпиши товарищу направление. Обиженно поджав губы, Капа отправилась выполнять приказание. Она тут же вернулась и, не глядя на старика, спросила, как его фамилия. Сталин охотно открыл рот, но его опередил капитан. -- Не нужно никакой фамилии,-- быстро сказал он.-- Напиши на предъявителя. -- Ничего не понимаю,-- сказала Капа.-- Что это за человек, у которого нет фамилии? -- У меня есть фамилия,-- сказал старик. -- Да, у него есть фамилия,-- подтвердил капитан,-- но она секретная.-- Он улыбнулся отдельно старику и отдельно Капе.-- Пойди и напиши, что тебе сказано. Предъявитель сего направляется... Несколько минут спустя капитан провожал старика до ворот, как самого почетного гостя. На лавочке у ворот дей- ствительно сидела старая женщина. Она держала на коленях рваную плетеную кошелку и смотрела прямо перед собой. Сразу было видно, что ожидание есть привычное ее состояние. Минуты и часы ожидания она заполняла обычно перечислением великих людей, которых дал миру ее народ. Сейчас она смотрела прямо перед собой и, загибая пальцы, бормотала: -- ...Маркс, Эйнштейн, Спиноза, Троцкий, Свердлов, Ротшильд... -- Циля,-- сказал ей Сталин,-- я хочу познакомить тебя с этим молодым человеком. Это очень интересный молодой человек. -- Он еврей?-- оживилась Циля. -- Он не еврей, но он очень интересный молодой... -- Ох!-- потеряв к Миляге интерес, покачала головой Циля.-- Что у тебя за дурная привычка? Как только приезжаем на новое место, ты сразу идешь к этим гоям. Неужели ты не можешь найти себе другую компанию? -- Циля, ты напарасно так говоришь. Это очень хороший молодой человек. Он даже немножко лучше того, который был в Гомеле. Потому что тот, который был в Гомеле, держал меня в тюрьме трое суток и трое суток я ему объяснял, почему меня нельзя держать в тюрьме. А этот понял все сразу. Вернувшись к себе, капитан Миляга сказал Капе что-то примирительное и взял у нее письмо, пришедшее с сегодняшней почтой. Вероятно, это была анонимка. Адрес Учреждения был написан левой рукой, адрес отправителя вовсе отсутствовал. В этом не было ничего необычного. В Учреждение, возглавляемое капитаном Милягой, граждане почти всегда писали письма без обратного адреса и за редкими исключениями левой рукой. (Исключения составляли левши, они обычно писали правой рукой.) В таких письмах содержались обычно мелкие доносы. Кто-то критиковал карточную систему. Кто-то выражал сомнение в нашей скорой победе над немцами. Кто-то на кухне рассказал анекдот сомнительного содержания. Некий бдительный товарищ просил обратить внимание на творчество поэта Исаковского. "Слова данного поэта,-- писал бдительный товарищ,-- в песне "Лучше нету того свету..." звучат с пластинок и разносятся с помощью радио на весь Советский Союз, в том числе и известная строчка "Как увижу, как услышу". Но прислушайтесь внимательно, и вы уловите нечто другое. "Каку вижу, каку слышу" -- вот как звучит"этот текст, если прислушаться". Бдительный товарищ предлагал пригласить поэта Куда Надо и задать ему прямой вопрос: "Что это? Ошибка или злой умысел?" Заодно автор письма сообщал, что он уже сигнализировал об этом вопиющем факте в местнуюо газету, однако ответа до сих пор не получил. "Упорное молчание газеты,-- делал вывод бдительный товарищ,-- поневоле наводит на мысль, не находится ли редактор в преступной связи с поэтом Исаковским, а если находится, не является ли это признаком разветвленной вредительской организации?" К чести Учреждения надо сказать, что оно принимало меры далеко не по каждому такому сигналу, иначе на воле не осталось бы ни одного человека. Итак, письмо, пришедшее с последней почтой, на первый взгляд казалось вполне заурядным. Но капитану почему-то подумалось, что именно в этом письме содержится важное сообщение. Он вскрыл письмо и с первых строк понял, что не ошибся. "Сообщаем, что в нашем селе Красное скрывается дезертир и предатель Родины товарищ Чонкин Иван, который проживает в доме почтальона Беляшовой Анны и имеет при себе оружие, а также боевую технику в виде аэроплана, который не летает на бой с немецко-фашистскими захватчиками, а стоит в огороде без всякой пользы в период тяжелых испытаний для нашей страны. Красноармеец Чонкин Иван, хотя его место на фронте, на фронте не воюет, а занимается развратом, различными видами пьянки и хулиганства. Вышеупомянутый Чонкин Иван высказывал незрелые мысли и недоверие к марксистско-ленинскому учению, а также к трудам Ч.Дарвина о происхождении человека, в результате которых обезьяна в человека превратилась посредством труда и осмысленных действий. Плюс к вышеуказанному, он допустил преступную потраву скотиной Беляшовой Анной огорода известного местного селекционера и естествоиспытателя Гладышева Кузьмы, и этими своими действиями Чонкин, безусловно, нанес большой урон нашей советской науке сельского хозяйствахна ниве гибридизации. Просим унять зарвавшегося дезертира и привлечь к ответственности по всей строгости советских законов. К сему жители деревни Красное". Капитан прочел письмо и красным карандашом подчеркнул слова "дезертир, предатель, Чонкин". Синим карандашом подчеркнул фамилию "Гладышев", сбоку написал "анонимщик" и поставил вопросительный знак. Письмо было как раз кстати. Пора было приниматься за претворение в жизнь указаний Верховного Главнокомндующего. Капитан вызвал к себе лейтенанта Филиппова. -- Филиппов,-- сказал он ему,-- возьми сколько тебе нужно людей, завтра поедешь в Красное, арестуешь дезертира по фамилии Чонкин. Ордер получишь у прокурора. Разузнай, кто такой Гладышев. Может быть, он нам еще пригодится. 19 С вечера небо затянуло обложными тучами, и пошел дождь. Он шел не переставая всю ночь, и к утру дорогу так развезло, что идти по ней было немыслимо. Нюра шла по обочине, и ее большие, отцовские еще сапоги то и дело слезали, приходилось придерживать их за голениища. Да еще сумка от дождя набухла и норовила сползти с плеча. Промаявшись так километра два с половиной, вышла Нюра к первой развилке и увидела крытую брезентом полуторку. Возле нее копалось несколько человек в серых гимнастерках. Промокшие и перепачканные с ног до головы, они расчищали кто лопатами, а кто и просто руками дорогу перед машиной, а один с двумя кубиками на петлицах стоял чуть в стороне и курил, прикрывая ладонью от дождя, расклеившуюся самокрутку. Сзади из-за машины вышел огромный верзила с куском фанеры, используемой вместо лопаты. Увидев Нюру, огибавшую полуторку стороной, верзила остановился и уставился на нее зверскими своими глазами из-под рыжих бровей. -- Женчина!-- вскричал он удивленно, словно встреча произошла на необитаемом острове. Люди в серой форме бросили работу, повернулись к Нюре и стали молча ее разглядывать. Под их взглядами Нюра попятилась. -- Девушка!-- окликнул Нюру тот, что курил.-- До Красного далеко? -- Нет, не далеко,-- сказала Нюра.-- Вот еще с километр проедете, за бугор перевалите, а там уже будет видно. А кого вам нужно?-- Она осмелела. -- Там у вас дезертир какой-то живет, мать его в душу,-- доверчиво объяснил стоявший рядом с лейтенантом боец с лопатой. -- Прокопов,-- строго оборвал его лейтенант,-- не болтай. -- А чего я такого сказал?-- Прокопов бросил лопату и сел за руль. Машина тронулась, продвинулась немного вперед и снова засела в грязи. Нюра пошла дальше. Она прошла немного по дороге, потом забрала вправо и низом, низом вдоль речки кинулась назад, к Красному. Чонкин спал так крепко, что разбудить его удалось не сразу. Пришлось даже плеснуть в лицо холодной воды. Нюра рассказала о людях, застрявших на дороге, о разговоре насчет дезертира. -- Ну и пущай ловят своего дезертира,-- мотал сонной головой и ничего не понимал Чонкин.-- Я-то здесь при чем? чем? -- О, господи!-- всплеснула руками Нюра.-- Да неужто ты не можешь понять? Дезертир-то кто? Ты. -- Я дезертир?-- удивился Чонкин. -- Я, что ли? Чонкин спустил ноги с кровати. -- Чтой-то ты не то, Нюрка, болтаешь,-- недовольно сказал он.-- Какой же я тебе дезертир, сама подумай. Меня сюда поставили охранять эроплан. Сколь я ни обращался в часть, никто меня не сымает. Сам я покинуть пост не могу, не положено по уставу. Как же я могу быть дезертиром? Нюра стала плакать и умолять Чонкина принять какие-то срочные меры, потому что им все равно ничего не докажешь. Чонкин подумал и решительно встряхнул головой. -- Нет, Нюрка, прятаться мне негоже, потому что я свой пост оставлять не имею права. И снять меня не может никто, окромя разводящего, начальника караула, дежурного по части или...-- Чонкин подумал, какое еще ответственное лицо может снять его с поста, и решил, что после дежурного по части он может подчиниться не ниже , чем генералу...-- или генерала,-- заключил он. И стал одеваться. -- И что же ты будешь делать?-- спросила Нюра. -- А что мне делать?-- пожал он плечом.-- Пойду, стану на пост, и пущай попробуетпкто подойти. На дворе по-прежнему шел дождь, поэтому Чонкин надел шинель, а поверх нее натянул ремень с подсумками. -- Стрелять в них будешь?-- с испугом спросила Нюра. -- Не тронут, не буду,-- пообещал Чонкин.-- А если уж тронут, пущай не обижаются. Нюра кинулась к Ивану, обхватила его шею руками, заплакала. -- Ваня,-- попросила она, давясь слезами.-- Прошу тебя, не противься им. Убьют. Чонкин провел рукой по ее волосам. Они были мокрые. -- Что делать, Нюрка,-- вздохнул он.-- Я ж часовой. Давай на всякий случай простимся. Они поцеловались три раза, и Нюра, хотя и не умела этого делать, перекрестила его. Чонкин перекинул винтовку через плечо, нахлобучил пилотку и вышел на улицу. Дождь как будто бы утихал, и где-то за Ново-Клюквиным засветилась неяркая радуга. С трудом выдирая ноги из липкой грязи, Иван прошел к самолету, чувствуя, как в худой правый ботинок сразу же просочилась вода. Дождь шуршал, как пшено, по тугой обшив- ке крыльев, тяжелые капли дрожали на промасленном брезенте чехла. Чонкин забрался на правую нижнюю плоскость, а верхняя укрывала его от дождя. Сидеть было не очень удобно, потому что плоскость была покатой и скользской. Зато обзор был хороший, и Чонкин держал в поле зрения обе дороги -- верхнюю и ту, что шла вдоль берега Тепы. Прошел час, никто не появлялся. Прошло еще полчаса, Нюра принесла завтрак -- картошку с молоком. Тут кончился дождь и выглянуло солнышко. Оно отразилось в лужах и засверкало яркими блестками в каждой капле. То ли от солнца, то ли от завтрака, то ли от того и другого вместе у Чонкина улучшилось настроение и прошло ощущение близкой опасности. И стал он даже немножко подремывать. -- Эй, армеец! Чонкин вздрогнул и вцепился в винтовку. У забора стоял Плечевой. Он стоял босиком, и обе штанины его были почти до колен подвернуты. Через плечо перекинут был бредень. -- Ищу напарника с бредешком походить,-- объяснил он, с любопытством поглядывая на Чонкина. -- Отойди,-- сказал Чонкин и отвернулся. Но одним глазом приглядывал все-таки за Плечевым. -- Да ты что?-- удивился Плечевой.-- Обиделся на меня? Есл ты насчет того, что я про Борьку рассказывал, так это т зря. Я сам не видел, может, она с ним и не живет. Плечевой повесил бредень на забор, нагнулся и просуну ногу между жердями. Он собирался просунуть уже и втору но Чонкин соскочил с плоскости. -- Эй, эй, не лезь! Застрелю!-- закричал он и направи винтовку на Плечевого. Плечевой попятился назад, поспешно стащил бредень с забора. -- Чокнутый ты, паря, ей-богу,-- проворчал он и направилс к реке. Тут из-за бугра показалась крытая машина. Шофер газова и крутил баранку. Рядом с ним на подножке, держась з дверцу, стоял перепачканный лейтенант и командовал. Остальные люди в серых мундирах, уже и вовсе с ног д головы заляпанные грязью, взмыленные, подталкивали. Машин все равно пробуксовывала, и зад ее заносило то в одн сторону, то в другую. С любопытством наблюдая эту неожидан ную сцену, Плечевой посторонился. -- Эй, товарищ, помог бы!-- хрипло прокричал ему лейтенант -- Ну да, делать нечего,-- пробурчал Плечевой и,повернувшись, медленно пошел дальше. Но потом ему стало совсем любопытно, он вернулся и пошел обратно за машиной, которая подъехала к правлению и там остановилась. 20 Иван Тимофеевич Голубев в своем кабинете трудился над составлением отчета о ходе сеноуборки за последнюю декаду. Отчет был, конечно, липовый, потому что никакой уборки в последнюю декаду почти не было. Мужики уходили на фронт, бабы их собирали -- какая уж тут уборка! В райкоме такую причину уважительной не считали, Борисов матерился по телефону, требовал выполнения плана. Он, конечно, знал, что требует в эти дни невозможного, но бумажка о сделанной работе была для него важнее самой работы -- его тоже материли те, кто стоял над ним. Поэтому он собирал бумаж- ки со всех колхозов, складывал цифры, составлял свою бумажку и посылал в область, где на основании районных отчетов тоже сочиняли бумажку, и так шло до самого верха. Вот почему председатель Голубев сидел сейчас в кабинете и вносил лепту в общее и большое бумажное дело. Он расчертил лист бумаги на клеточки, в которых против фамилий бригадиров проставлял гектары, центнеры, проценты и трудодни. Потом позвал счетовода Волкова, сидевшего в соседней комнате. Волков быстро на счетах сложил цифры в каждой колонке, и председатель проставил их в графе "итого". Отпустив счетовода, председатель поставил свою четкую подпись, подул на свежеиспеченный документ и отодвинул, чтобы полюбоваться издалека. Цифры выглядели внушительно, и председатель поймал себя на ощущении, что сам этим цифрам частично верит. Сделав дело, встал, чтоб размяться. Потягиваясь, подошел к окну и застыл с поднятыми руками. Перед конторой стояла полуторка с крытым верхом. Возле нее толпились перепачканные люди в серых мундирах, а двое поднимались уже на крыльцо. "За мной!"- ахнул мысленно председатель. Как не готовился он к своей участи, но сейчас появление этих людей застало его врасплох. Тем более, что он просился на фронт и, кажется, его просьбу собирались удовлетворить.Теперь все кончено. Председатель заметался по кабинету. Что делать? Бежать бессмысленно, да и некуда и вот их шаги уже слышны в соседней комнате, там, где сидит счетовод. Спрятаться? Смешно. Вдруг взгляд его упал на только что составленную бумагу. Вот она, улика! Сам себе подписал приговор. Что делать? Сжечь? Поздно. Изорвать? Склеят. Выход был только один. Иван Тимофеевич скомкал бумагу и затолкал в рот. Но прожевать не успел. Дверь отворилась, на пороге появились двое. У первого, щуплого, были кубики на петлицах, у второго, со звероподобным лицом,-- треугольнички. Лейтенант, размазывая грязь, стер рукавом пот с лица и поздоровался. В ответ раздалось неясное мычание. Решив, что перед ним обычный глухонемой, лейтенант недовольно поморщился, ибо не любил людей, не умеющих отвечать на задаваемые им вопросы. -- Где председатель?-- строго спросил он.-- Голова!-- Руками он изобразил большую голову. -- Муу-у,-- промычал председатель и покорно ткнул себя пальцем в грудь. Лейтенант сперва удивился, он никогда не видел глухонемых председателей (как же он выступает на собраниях?), но подумал, что раз так есть, значит так надо, и начал об"яснять, помогая себе руками: -- Понимаешь, тут есть один человек... дезертир, понимаешь?-- Лейтенант, как мог изобразил сначала бой ("паф-паф"), а затем человека, бегущего с поля боя.-- И мы его должны...-- Он выхватил из кобуры пистолет и ткнул председателя им в живот...-- Руки вверх! Председатель отвалил нижнюю челюсть, заслюнявленный ком бумаги выпал у него изо рта, а сам он вдруг зашатался и рухнул на пол, ударившись при этом затылком об стену. Лейтенант растерялся, посмотрел на председателя, потом на бойца, безмолвно застывшего возле дверей. -- Вот черт,-- пробормотал он растерянно.-- Увидел пистолет -- и сразу упал в обморок. Бумагу зачем-то жрет.-- Он поднял с пола изжеванную бумагу, брезгливо развернул ее, посмотрел, бросил на стол. Потрогал лежащего носком сапога, потом нагнулся, стал бить его по щекам.-- Эй, слышь вставай, что ли, вставай, нечего тут придуриваться.-- Взял руку, пощупал запястье.-- Не разберу -- есть пульс или нет. Он расстегнул на председателе френч, рубашку и приложил руку к груди. -- Свинцов, не топай,-- сказал он и прислушался. Сердце если и билось, то так тихо, что его не было слышно. -- Ну что,-- с любопытством спросил Свинцов. -- Не разберу.-- Лейтенант поднялся с колен, хотел отряхнуть их, но посмотрев на брюки, понял, что этого делать не надо.-- А ну-ка послушай ты, у тебя, может, слух получше. Свинцов, в свою очередь, стал на колени и приложил ухо к груди. Потом поднял голову и сказал: -- Мыши. -- Какие мыши?-- не понял лейтенант. -- Под полом скребутся,-- объяснил Свинцов.-- А может, и крысы. Писк такой грубый, вроде бы не мышиный. У меня в подполе прошлый год завелись, а я попервах не понял, думал мыши, и кошку сдуру туда и запусти. Так они на нее там как набросились, и хвост объели, еле жива осталась. -- Свинцов, я тебе разве мышей слушать приказывал? Сердце бьется или не бьется? -- А кто его знает,-- ответил Свинцов.-- Я же не врач и в этом деле без особого понимания. Я думаю так, фортку надо открыть для свежего воздуха. Если живой, значит, очнется, если мертвый -- с носа чернеть начнет. А так разве определишь? -- Черт-те чего,-- сказал в сердцах лейтенант,-- народ какой-то пошел слабонервный. И чего они нас боятся? Мы же кого попало не хватаем, а только по ордеру. Ладно, хрен с ним, пусть лежит. Пойди в соседнюю комнату, приведи однорукого. Только не груби, а то и он загнется, где мы тогда понятого возьмем? Свинцов открыл дверь в соседнюю комнату и позвал Волкова. Волков робко переступил порог, а когда увидел лежащего под столом председателя, вовсе позеленел и затрясся от страха. -- Вы знаете этого человека?-- кивнул лейтенант на неподвижно распластанное тело. -- Не знаком!-- прокричал Волков, прикусив с перепугу язык. -- Как не знаком?-- удивился лейтенант.-- Кто же это? -- Председатель Голубев,-- трясясь от нелепости своих ответов, пролепетал Волков.-- Но я с ним только по службе, а в смысле личных отношений мы даже не разговаривали. -- Так уж не разговаривали?-- недоверчиво посмотрел лейтенант.-- Что ж это вы встречались и не разу, ни одним словом не перемолвились? -- Ни одним... Ей-богу, ни одним. Я, конечно, беспартийный... образование у меня маленькое, я в этих этих делах ничего не понимаю. -- А мы тебя научим понимать,-- с места сказал Свинцов. -- Он мне однажды, правда, сказал, что труды Маркса- Энгельса рабочему человеку понять трудно, тут, мол, нужно иметь специальную политическую подготовку. -- Так,-- сказал лейтенант.-- И все? -- И все. Свинцов тяжело шагнул к Волкову и приставил к его носу огромный красный кулак, заляпанный родинками и веснушками. -- Ты у меня брось запираться, а то я тебе нос набок сверну. Тебя лейтенант вежливо спрашивает, так ты, падло, вежливо отвечай. Неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы лейтенант не вспомнил, что пришел сюда вовсе не затем, чтобы допрашивать Волкова. Оборвав грубость Свинцова, он объявил Волкову, что ему в качестве понятого доверяют присутствовать при аресте дезертира Чонкина. 21 Они шли развернутым строем по широкой улице Красного. Их было семь человек. Восьмым был счетовод Волков, он плелся, сильно отстав и испуганно озираясь по сторонам, словно ждал неожиданного нападения сзади. Завидев их, жители деревни прятались по избам и осторожно выглядывали из-за занавесок, дети переставали плакать, и собаки не лаяли из-под ворот. Тишина стояла, как перед рассветом в тот самый час, когда все, кто ложится поздно, уже легли, а те, кто рано встает, еще не встали. Люди, смотревшие за ними из-за занавесок, замирали, когда строй приближался к их избам, и облегченно вздыхали, когда он проходил мимо. И снова затаивались в любопытстве и страхе: куда же они? К кому? Когда же серые люди прошли дом Гладышева, всем стало ясно: идут к Чонкину, больше не к кому -- одна только изба перед ними осталась, последняя. -- Стой! Кто идет?-- неожиданно для всех раздался голос Чонкина. В предшествующей тишине он показался таким громким, что его услышала вся деревня. -- Свои,-- не останавливаясь, буркнул лейтенант и дал знак подчиненным не задерживаться, идти дальше. -- Стой! Стрелять буду!-- Чонкин щелкнул затвором. -- Не стреляй, ты арестован!-- прокричал лейтенант, на ходу рсстегивая кобуру револьвера. -- Стой! Стрелять буду!-- повторил Чонкин и, взяв оружие на изготовку, дал предупредительный выстрел в воздух. -- Бросай оружие!-- Лейтенант быстрым движением выхватил пистолет и, не целясь, выстрелил в направлении Чонкина. Чонкин ловко нырнул под фюзеляж и вылез с другой стороны. Пуля прошила капот двигателя и застряла где-то там внутри. Чонкин пристроил винтовку на конце фюзеляжа возле киля и осторожно высунул голову. Серые приближались. Теперь они все держали пистолеты в руках, а безоружный счетовод Волков, все удаляясь от лейтенанта и отставая, стремился укрыться за широкой спиной Свинцова. Чонкин, не теряя времени, совместил линию прицела с подбородком лейтенанта и нажал на спусковой крючок. Но в этот момент его кто-то толкнул под локоть, и это спасло лейтенанта. Пуля просвистела над самым его ухом. -- Ложись!-- крикнул лейтенант и первым самоотверженно бухнулся в грязь. Чонкин вздрогнул и обернулся. Испуганный выстрелом кабан Борька отскочил и теперь приближался снова с настороженным дружелюбием. -- Брысь!-- Чонкин замахнулся на Борьку прикладом, но тот, поняв этот жест как шутку, набросился на Ивана, и унять его было не просто. А серые, хоть и залегли рядом со своим командиром, могли каждую минуту ринуться в наступление. Первым опомнился лейтенант. -- Эй, ты!-- Отклеившись от земли, лейтенант поднял над головой какую-то бумагу.-- Ты арестован. Вот ордер на твой арест, подписанный прокурором. -- Неужто сам прокурор подписал?-- удивился Чонкин. -- А что же я буду обманывать?-- обиделся лейтенант не столько за себя, сколько за свое учреждение.-- Мы без санкции прокурора не берем. -- И фамилию мою прокурор знает? -- А как же. Ты ведь Чонкин? -- Чонкин. А то кто ж.-- Он даже засмеялся, смущенный тем, что такие большие люди отрывались от своих больших дел, запоминали его фамилию и записывали на официальной бумаге. -- Ну так ты сдаваться будешь?-- допытывался лейтенант. Чонкин подумал. Ордер -- документ, ничего не скажешь, серьезный. Но в уставе не сказано, чтоб часового с поста снимали по ордеру. -- Не могу, товарищ лейтенант, никак не могу,-- придавая своему голосу интонацию полного сочувствия, сказал Чонкин.-- Я, конечно, понимаю -- у вас задание. Но кабы ж ты был разводящий, либо начальник караула, или хотя б дежурный по части... -- Считай, что я дежурный по части,-- согласился лейтенант. -- Не,-- сказал Чонкин.-- В нашей части таких нет. Я всех командиров знаю на личность, потому служил при столовой. Понял? И форма у тебя не такая. -- Ну, ладно,-- рассердился лейтенант.-- Не хочешь сдаваться по-хорошему, заставим по-плохому. Он решительно встал на ноги и двинулся к Чонкину. В одной руке он держал пистолет, а другую с ордером поднял над головой. За лейтенантом поднялись и осторожно начали передвигаться его подчиненные. Счетовод Волков остался на месте. -- Эй! Эй!-- закричал Чонкин.-- Лучше стойте! А то ведь я буду стрелять! Я ведь на посту. Он во что бы то ни стало хотел избежать кровопролития, но ему больше не отвечали. Чонкин понял, что переговоры завершились неудачно, и снова перекинул винтовку через фюзеляж. Борка мешал ему, хватал зубами за полу шинели, тогда Чонкин левой рукой стал чесать ему бок, приговаривая: "Борь-Борь-Борь". Держать винтовку одной рукой было неудобно, но зато Борька теперь не мешал, он размяк, улегся в грязь и задрал ноги. Как все свиньи, он любил ласку. -- Чонкин!-- предупредил лейтенант. Приближаясь, он размахивал ордером и пистолетом.-- Не вздумай стрелять, хуже будет. Прозвучал выстрел, пуля прожшла бумагу насквозь, да еще в том самом месте, где стояла печать с подписью прокурора. Лейтенант и его подчиненные, теперь уже без команды, повалились на землю. -- Ты что наделал, паскуда!-- чуть не плача закричал лейтенант.-- Ты испортил документ, подписанный прокурором! Ты прострелил печать с гербом Советского Союза! Ты за это ответишь! Очередной выстрел снова заставил его ткнуться в грязь носом. Стараясь не поднимать голову, лейтенант повернул лицо к Свинцову. -- Свинцов, заползай с той стороны! Надо его отвлечь. -- Есть!-- ответил Свинцов и приподнял зад, в который тут же впилась пуля, посланная Чонкиным. Свинцов вдавил себя в мокрую землю и заревел нечеловеческим голосом. -- Что с тобой, Свинцов?-- обеспокоился лейтенант.-- Ты ранен? -- Ва-ва-ва-ва!-- выл Свинцов не от боли, а от страха, что рана смертельная. Чонкин из-за укрытия бдительно следил за своими противниками. Они лежали в грязи, и все, кроме рыжего, не подавали признаков жизни. Позади всех лежал влипший в эту историю ни за что ни про что счетовод Волков. За своей спиной Чонкин услышал чьи-то медленные шаги. -- Кто там?-- вздрогнул он. -- Это я, Ваня,-- услышал он голос Нюры. -- А, Нюрка,-- обрадовался он.-- Подойди. Только не высувайся, убьют. Почеши какбана. Нюра присела над кабаном, стала чесать его за ухом. -- Видала,-- довольно сказал Чонкин.-- А ты боялась. -- А дальше-то что будет?-- уныло спросила Нюра. -- А чего дальше?-- Чонкин не спускал глаз с лежавших в грязи.-- Пущай лежат, покуда меня не сменят. -- А если тебе на двор надо будет? -- Если на двор...-- Чонкин задумался. Но тут же нашел выход из положения.-- Тогда ты посторожишь. -- А когда стемнеет?-- спросила Нюра. -- И когда стемнеет, будем стеречь. -- Глупой,-- вздохнула Нюра.-- Они же серые. Их и сейчас в грязи не видать. А когда стемнеет и вовсе. -- Ну вот еще каркаешь тут под руку,-- рассердился он на Нюру по свойственной человеку привычке направлять свой гнев на тех, кто говорит неприятную правду, как будто, если не говорить, сама правда от этого станет лучше. Но все же Чонкин задумался, стал перебирать в уме возможные варианты. И придумал. -- Нюрка,-- сказал он, повеселев.-- Вали в избу, возьми сумку и веревку подлиньше. Поняла? -- Нет,-- сказала Нюра. -- Опосля поймешь. Вали. 22 Вскоре желающие могли видеть такую картину. Из своей избы вышла Нюра с длинной веревкой и с почтальонской брезентовой сумкой. Она зашла сзади лежавших на дороге людей и дала Чонкину знак рукой. -- Эй,