ия? - Чего? - удивился Толик. - Я спрашиваю: у тебя есть идейные убеждения? - Маленько есть, - подумав, ответил Толик. - А какие у тебя убеждения? - Разные, - отмахнулся Толик и опять насторожился. - Пошли. - Куда? - не понял я. - Потом поймешь. Он схватил меня за руку, увлекая вперед. Мы почти побежали. Свернули на боковую безлюдную аллею. Впереди нас шли две девушки в красных платьях с красными сумочками в руках. - Понял - куда? - сказал Толик, сбавляя ход; теперь мы шли с той же скоростью, что и девушки. - Давай что-нибудь говори. - А что говорить? - спросил я. - Неважно что, лишь бы громко. - И тут же повысил голос: - Ничего себе крали идут, а? - Ничего, - сказал я еле слышно. - Громче, - шепнул Толик и снова во весь голос: - Тебе какая больше нравится? - И, не дождавшись моего ответа, почти прокричал: - Мне крайняя... Что ж ты молчишь? - снова прошептал он. Видно, поняв, что со мной каши не сваришь, он стал вести игру сам. - Девушки, вы здешние? - спросил он. Девушки молча свернули направо. - Гляди, - громко восхитился Толик, - попутчицы. Мы свернули следом за девушками. Тогда они неожиданно развернулись и пошли в обратную сторону. - Куда мы, туда и они, - бодро прокомментировал этот маневр Толик, и мы, пропустив их вперед, опять пошли следом. Наше преследование кончилось безрезультатно. Возле главного входа девушек ждали двое парней. Когда они шагнули навстречу девушкам, мы с Толиком сделали по шагу в обратном направлении. Физическое превосходство парней было очевидным. - Ну что, теперь погонимся за другими? - спросил я удрученно. - Зачем гоняться? - сказал Толик. - Пускай они за нами гоняются. Вон на лавочке две сидят, пойдем с ними поговорим. - Да ну их, - сказал я. - Бегаем как дураки по всему парку, а толку чуть. - Ну, пошли, сейчас познакомимся. - Как же, познакомимся, - усомнился я. - Точно тебе говорю: познакомимся. Пошли. - Ну, ладно, пошли, - сказал я. Толик обрадовался. - Ты себе какую берешь? - Никакую, - сказал я сердито. - Ну, ладно, я себе беру блондинку, а твоя будет рыжая. Ты рыжих любишь. Я и сам не знал, каких я люблю. Наши очередные жертвы, ни о чем не подозревая, сидели на лавочке и разговаривали. - Здрасьте, - сказал Толик. - До свиданья, - сказала блондинка. - Спасибо, - сказал Толик и сел рядом с блондинкой. - Прошу вас, - пригласил он меня. Я подчинился и сел рядом с рыжей. - Знакомьтесь, - сказал Толик, кивая в мою сторону, - мой друг Валерий, очень большой человек, лауреат Международной премии за укрепление мира между народами. - А вы кто? - с любопытством спросила блондинка. - Я? Я поэт Евтушенко, - сказал Толик скромно. - А я думала: Маяковский, - сказала блондинка. - Маяковский - это он. - А если серьезно? - спросила блондинка. - А если серьезно... - Толик встал и представил торжественно меня и себя: - Валерий Важенин, Анатолий Божко. Это прозвучало солидно. Довольный произведенным впечатлением, Толик сел на место и уже тихим, вкрадчивым голосом спросил: - А вас как прикажете? - Ее Поля, - сказала блондинка, - а меня... вы только не подумайте, что я нарочно... так у нас получилось... меня зовут Оля. - Очень хорошо, - сказал Толик, - запомнить легко, а забыть еще легче. Ну что, Оля и Поля, может, пойдем туда-сюда пошляемся? - Что это вы так говорите? - подала голос Поля. - Что это за слова такие - "пошляемся"? - Это я по-французски, - оправдался Толик. - В смысле погуляем. Поля посмотрела на Олю. - Мне все равно, - сказала Оля. - Может, пойдем потанцуем? - спросила Поля. - Блестящая идея, - согласился Толик. Мы встали, пошли. Запас шуток у Толика истощился, некоторое время мы шли молча. Молчание грозило стать затяжным, и Толик нашел выход из положения. - А что это мы идем и молчим? - сказал он. - Может, поговорим о чем-нибудь? - А о чем? - деловито спросила Оля. - Мало ли о чем. Валера, расскажи девочкам стих. Вот этот... про дерево. - А вы любите книжки читать? - заинтересовалась Поля. Я смутился. - Да так. Иногда. - Я книжки ужасно люблю, - сказала Поля. - Особенно жизненные. Вот я недавно прочла "Сестру Керри". - Драйзера. - Я проявил эрудицию. - Не знаю. Так там мне больше всего понравилось, что все, как в жизни. Когда я жила в Днепропетровске, у нас была одна соседка, капля воды - сестра Керри. А еще недавно я читала "Красное и черное"... - Стендаля, - подсказал я. Поля остановилась и посмотрела мне прямо в глаза. - Учтите, Валера, - строго сказала она. - Я авторов никогда не запоминаю. - Мальчики, а билеты у вас есть? - вдруг вспомнила Оля. - В самом деле, - сказал я и посмотрел на Толика. Толик похлопал себя по карману и сделал кислую рожу. - Так надо купить, - сказала Поля. - Правильно, - обреченно сказал Толик. - Может, у вас нет денег? - У нас? - Толик скривился презрительно. - У нас денег мешок. Валера, отойди на минутку. - (Мы отошли с ним в сторону.) - У тебя хоть что-нибудь есть? - Тридцать копеек. - Это не деньги, - сказал Толик. - Это слезы. Посиди пока с ними, чтоб не сбежали. Я скоро вернусь. Он ушел, а я остался. Говорить было не о чем, мы молчали. Первой заговорила Оля. - Жарко сегодня, - сказала она, вытирая шею платочком. - Да, действительно жарко, - согласился я. - Может, хотите воды? Надо было как-то растянуть время. - Лучше мороженое, - робко сказала Оля. - Эскимо? - бодро уточнил я и потрогал в кармане свои тридцать копеек. - Пломбир, - возразила Поля. В этот момент я ее ненавидел. Мы встали в хвост длинной очереди за толстой теткой в цветастом открытом платье. Не знаю, на что я рассчитывал. Может, на то, что, пока подойдет очередь, появится Толик. Или разразится стихийное бедствие. Очередь двигалась довольно быстро. Небо было чистое, звездное. Стихийного бедствия пока не предвиделось. Что делать? Может, просто сбежать? Очередь катастрофически приближалась. Спасение пришло неожиданно. - Смотрите, - сказала вдруг Поля. - Спутник летит. - Где спутник? - спросил я, выходя на всякий случай из очереди. - Вон, прямо над головой, смотрите. Я отошел еще дальше. - Нет, это не спутник, - сказал я, - это самолет. - Откуда вы знаете? - не поверила Оля. - Вс-первых, - сказал я, - это можно определить по шуму двигателей. Во-вторых, по огням. Они называются "БАНО" - бортовые аэронавигационные огни. - Вы что, - сердито спросила Поля, - все знаете? - Не все, - сказал я, - но это знаю. В школе я занимался в авиамодельном кружке, и мы там кое-что проходили. - Братцы, - сказала Оля, - а очередь-то мы пропустили. - Неужели? - всплеснул я руками. И в самом деле. Тетка в цветастом платье, которая стояла впереди меня, отходила в сторону, торжественно, как факел, неся перед собой эскимо на палочке. - Все ваша эрудиция, - упрекнула Поля. - Ну, ничего, постоим, - сказал я в расчете на то, что теперь нам мороженого просто не хватит. - Время у нас еще есть. - Какое же время? - сказала Оля. - Вон ваш товарищ уже идет. Наконец-то. Беспечно размахивая транзистором, к нам приближался Толик. - А если вы все знаете, - не унималась Поля, - скажите, это правду говорят, что дельфины - мыслящие существа? - Чего? - спросил подошедший Толик. Поля повторила вопрос. - Не думаю, - сказал Толик. - Если б они были мыслящие, они бы в трусах плавали. Мы пропустили девчонок вперед, а сами немного отстали. - Достал? - шепотом спросил я у Толика. - Достал два билета, - сказал Толик, - толкнул частнику подшипник за рубль. - Что же делать? - Придумаем что-нибудь... Девочки, - сказал он, подходя к Оле и Поле, - вот вам два билета, вы идите, а мы сейчас придем. У нас тут еще одно небольшое дельце есть. - Что это у вас все дела какие-то? - недоуменно сказала Поля, но билеты взяла. Они ушли, а мы остались. Играла музыка. Над освещенной, забитой людьми танцплощадкой стояла пыль. - Ну что ты еще придумал? - спросил я у Толика. Мне это уже все надоело, я бы с удовольствием ушел домой, чтобы, лежа на диване, подремать над какой-нибудь книжицей. - Пойдем через служебный вход, - сказал Толик, - Больше делать нечего. Возле оркестрового купола в заборе, ограждающем танцплощадку, кто-то выломал железные прутья, получилась дыра, не очень большая, но для нас с Толей в самый раз. Эту дыру Толик и называл служебным входом. Возле дыры, опершись на забор, стояли два парня в одинаковых синих рубашках, здоровые и плечистые, должно быть спортсмены. Они о чем-то между собой разговаривали. - Ребята, милиции нет? - деловито спросил Толик. Парни перестали разговаривать, повернулись к нам. - А что, пролезть хотите? - с любопытством спросил тот, который загораживал дыру. - Может быть, - уклончиво сказал Толик. - А что? - Да ничего, - парень подвинулся к своему товарищу, освобождая дыру. - Откуда тут милиция? Валяйте. - Как бы не вляпаться, - засомневался Толик. - Как хотите, - сказал парень, - мы вот не вляпались. Толик посмотрел на парней, потом на меня. - Ну, ладно, - решил он, - давай, Валера, ты первый, а я за тобой. Только я пролез на ту сторону и разогнулся, как сразу заметил красную повязку на рукаве парня, стоявшего возле дыры. - Вот и хорошо, - сказал парень. Он сжал мою руку повыше локтя так сильно, что я понял: вырываться бессмысленно. Толик сразу все сообразил и отпрянул от забора. - Так вы дружинники, - сказал он укоризненно. - Так уж получилось, - сказал тот, что держал меня за руку. - Чего ж ты не лезешь? - В другой раз, - пообещал Толик. - Ну, смотри, дело твое, - сказал дружинник и обратился к своему товарищу: - Пойдем, что ли? - Пойдем, - сказал тот, почесывая затылок. Ему, видно, очень не хотелось со мной возиться. - Пошли, - сказал тот, что держал меня за руку. - Пусти руку, - сказал я, - тогда пойду. - А не побежишь? - Не бойся, - успокоил я, - не побегу. Пробираясь между танцующими, я столкнулся с Олей и Полей. Они танцевали вдвоем. - Валера, - обрадовалась Оля. - А Толя где? - Сейчас я его найду, - сказал я. - Вы не ждите, - сказал дружинник, - он его долго будет искать. Мы вышли с танцплощадки и направились по аллее к выходу. Сзади на почтительном расстоянии двигался Толик. - Ты, может, с нами хочешь? - обернулся дружинник. - А чего это мне с вами идти? Я через забор не лез, - сказал Толик. - Валера, что матери передать, если надолго задержат? - Ничего, - сказал я сердито. - Валера, ты на меня не сердись. Если бы я первый полез, они сцапали бы меня. - А почему же ты не полез первым? - Кому-то же надо быть первым. А теперь что ж - нам двоим пропадать? - Ну и сволочь у тебя дружок, - заметил дружинник, шедший ближе ко мне. - Возьми его тоже, - сказал он своему товарищу. - Иди сюда, - сказал второй дружинник и сделал шаг к Толику. - Сейчас, разбежался, - сказал Толик и на шаг отступил. - Догоню ведь, - сказал дружинник и сделал еще один шаг. - Как же, догонишь, - сказал Толик, отступая к кустам. - У тебя по бегу какой разряд? - Черт с ним, - сказал тот, что был возле меня. - Хватит нам на первый раз одного. - Ты можешь пойти на танцы, - сказал я Толику. - Дырка свободна. - Ладно, - оборвал дружинник, - хватит разговаривать. Пошли. Дежурный по отделению милиции, молодой белобрысый сержант, при моем появлении не проявил ни малейшего удовольствия. - Вы еще мне танцоров будете водить, - сказал он дружинникам. - Дали бы под зад пинка - и пускай себе катится на все четыре. А теперь протокол на него составлять, начальству докладывать. - Мы еще одного хотели взять, - сказал дружинник, приведший меня, - да он убежал. - Ладно, идите. - Сержант недовольно махнул рукой. - А ты садись на скамейку, посиди. Я сел на желтую, с облупившейся краской скамейку, а дружинники все еще стояли, переминаясь, перед барьером, отделявшим их от дежурного. - Ну, чего стоите? - сказал дежурный. - Сказано вам: свободны. Они-то, наверное, думали, что им вынесут благодарность за их выдающийся подвиг. Обиженные, они повернулись и направились к выходу. Сидевший на табуретке у входа толстый милиционер в надвинутой на глаза фуражке посторонился, дружинники вышли. - Так, может, я пойду, если я вам не нужен, - сказал я и встал. - Отдохни пока, - сказал дежурный и обратился к стоявшей перед ним девице примерно моего возраста, а может, чуть-чуть постарше: - Так как твоя фамилия? Девица стояла, положив руки и подбородок на барьер, и смотрела на милиционера преданными глазами. - Иванова, - сказала она охотно. - А может, Петрова? - Может, Петрова, - согласилась девица. - А правильно как? - Правильно Иванова. - Ты где-нибудь работаешь? - Нет. Работала в столовой, потом уволили по сокращению. На самообслуживание перешли. - В какой столовой? - В какой столовой-то? Ну, в обыкновенной столовой. Знаете, где едят. - Ты мне голову не морочь. Номер столовой? - А я, чего-то не припоминаю. - И где находится не помнишь? - Нет. - Ну, хорошо. А родители у тебя есть? - Нет. - А у кого ты живешь? - У тетки. - А как фамилия тетки? - Иванова. - А зовут как? Девица перевела взгляд с сержанта на меня, потом опять на сержанта, пожала плечами и вздохнула. - Не помню. Сержант вздохнул тоже. - Ну, хорошо. А где живет твоя тетка? - А она не живет. Она померла. Дежурный вышел из себя. - Слушай, что ты мне голову морочишь. Вот сядь здесь и сиди до утра. Начальник придет, он сам с тобой будет разговаривать. - Как же сидеть? - возмутилась девица. - Мне на троллейбус надо и спать охота. - Сидя поспишь. Ну-ка, танцор, подойди сюда. Я подошел. - Как фамилия? - Важенин. - Зовут? - Валерий. - Где работаешь? - В почтовом ящике. - Я решил напустить туману. - Что ж ты, ящик, без билета на танцы лазишь? Денег нет? - (Я промолчал.) - Раз денег нет - сиди дома. А теперь будешь здесь сидеть. До утра. А утром к судье - и на пятнадцать суток. Понял? Вот. Садись... Крошкин, - сказал он толстому милиционеру. - Ты тут погляди за ними. Я сейчас вернусь. Сержант ушел. Девица сидела на лавочке, обхватив руками колени и глядя в пол. Когда я садился с ней рядом, она быстро вскинула на меня глаза и снова опустила их к полу. Я исподволь к ней пригляделся. Беленькая такая, с красивыми ногами. Глаза у нее, насколько я успел заметить, были большие, темные, только слишком подкрашены в уголках. Темная юбка в обтяжку слегка открывала круглые колени. - Тебя правда Валеркой зовут? - шепотом спросила девица. - А что ж я - врать буду? - ответил я тоже шепотом. Она убрала руки с колен и подвинулась ко мне вплотную. - А я им все вру, - сказала она. - Им хоть правду говори, хоть неправду - все равно не поверят, так я вру нарочно, пускай работают, пишут свои протоколы. Или вообще не говорю ничего. Спрашивает: "Как зовут?" А я говорю: "Не помню". - "Что, говорит, тебе память отшибло?" А я говорю: "Не отшибло, а я такая и родилась беспамятная". Ну, он злится! А вообще-то меня Татьяна зовут. - "Итак, она звалась Татьяной..." - Чего это ты сказал? - А это стихи такие, - сказал я. - Стихи? - переспросила она мечтательно. - Я стихи ужас как люблю. Прямо до смерти. - И прочла, откинув в сторону правую руку: - "Вино в бокале надо пить, пока оно играет, жизнь дана, надо жить, двух жизней не бывает". Милиционер на табуретке очнулся, сдвинул фуражку на затылок, посмотрел на Татьяну. - Ты чего? - спросил он зловеще. - Самодеятельность устраиваешь? - Проснулся? - обрадовалась она. - С добрым утром, дядя. Физкультпривет! - Я вот тебе дам физкультпривет, - лениво проворчал милиционер. - Какой сердитый, - скривила губы Татьяна. - Тебя что, работа испортила? - У меня работа нормальная, - сказал милиционер. - Не то что у тебя. - А сколько тебе платят за твою работу, а? - С меня хватает. - Я вижу, что хватает. Небось, когда здесь по коридору идешь, ушами за стенки цепляешься. - Замолчи! - повысил голос милиционер. - А чего мне молчать-то? Свобода слова. Понял? Чего хочу, то говорю. - Замолчи, а то встану, - сказал милиционер. И встал. - Ну, чего встал? - Татьяна тоже встала. - Думаешь, я тебя испугалась, да? Да мне на тебя плевать. Тьфу! Милиционер двинулся к ней. Я вжался в стенку. Сейчас что-то будет. Татьяна, протянув вперед руки с растопыренными пальцами, продолжала дразнить приближавшегося к ней милиционера. - Ну, подойди сюда, - перешла она на завораживающий полушепот. - Подойди, бегемот проклятый, подойди еще. А-аа! - закричала она неожиданно пронзительным голосом, вскочила на лавку и прижалась спиной к стене. - Чего орешь? - растерялся милиционер. - А что, испугался? - Татьяна заплясала на лавке. - Чего ору, да? А вот хочу и ору. А-аа! - закричала она еще пронзительней. Расстегивая на ходу кобуру револьвера, вбежал дежурный сержант. Остановился посреди комнаты. - В чем дело? - спросил он, переводя взгляд с Татьяны на милиционера. - Спроси у нее. - Милиционер отошел к своей табуретке, сел и снова закрыл глаза козырьком. - Чего вопила? - спросил с любопытством сержант у Татьяны. Татьяна села на место, оправила юбку, сложила руки между колен и сказала жалобно: - Сержант, он меня изнасиловать хотел. - Тебя? - насмешливо переспросил сержант. - Меня, - сказала она еще жалобней и для убедительности шмыгнула носом. - Вот, пожалуйста, свидетель сидит, - показала она на меня. - Он может подтвердить. - Бедная ты, - сказал сержант, заходя за свою загородку. - Несчастная. Беззащитная. - И стукнул неожиданно кулаком. - Будешь у меня тут хулиганить - я тебя живо на пятнадцать суток оформлю. Ясно? - Ясно, - покорно согласилась Татьяна. Зазвонил телефон. Сержант снял трубку. - Дежурный по отделению милиции слушает, - сказал он в трубку. - Да. Алкоголики? Ну, ладно, поместим где-нибудь. Я думаю, им отдельной жилплощади не требуется? - Он повесил трубку, раскрыл какую-то книгу и отметил в ней что-то. - Сержантик, - ласково сказала Татьяна, - отпусти меня домой, а? А то я на последний автобус опоздаю, тетка волноваться будет. - Тетка, которая померла? - поинтересовался сержант. - Да она не то чтобы померла, а так - и померла, и не померла, и живет еще. - Отпустить ее, что ли? А, Крошкин? - обратился сержант к толстому милиционеру. - Крошкин, - попросила Татьяна. - Крошечка, скажи, пусть отпустит. - А ты чего обзывалась? - обиженно сказал Крошкин. - Да я ж пошутила. Я просто так. Характер у меня дурной. Тетка говорит: "Тебя с таким характером ни один дурак не возьмет замуж". - Ладно, пусть идет, - махнул рукой сержант. - Пусть идет, - согласился Крошкин. Отодвинулся, освобождая проход, и снова закрыл глаза козырьком. - Вот спасибо. - Татьяна вскочила и направилась к выходу. Обернулась: - Спасибо, сержантик. И тебе спасибо. Слышь, Крошечка. - Она постучала пальцем по козырьку. - Иди, - махнул рукой Крошкин. - И больше не попадайся, - добавил сержант. - В ваше отделение, - сказала Татьяна, - ни за что в жизни. Мы остались втроем. Сержант посмотрел на меня. - Ну, а с тобой, орел, что будем делать? Я пожал плечами: - Дело ваше. - Ладно, - сказал он весело, - я сегодня добрый. Валяй и ты. Я не заставил себя долго упрашивать. Татьяна стояла на улице. Она рассматривала приткнувшиеся к бровке тротуара милицейские мотоциклы. Увидев меня, обрадовалась, как родному. - Ой, - сказала она, разведя руки в стороны. - Тебя тоже выпустили? А я так и знала, что выпустят. Куда ж им нас девать? Некуда. Тебе куда идти? - Некуда, - ответил я в тон ей. - Как некуда? - всполошилась она. - Тебе что, негде ночевать? - Она подошла ко мне ближе и посмотрела мне прямо в глаза. - Что ты, - поспешно сказал я, - я пошутил. У меня все есть. У меня есть квартира с мамой, бабушкой и швейной машинкой. - Да? - сказала она разочарованно. - А где ты живешь? Я сказал. Она вздохнула. - Тебе близко. А мне аж за Дворец переть. Автобусы спатки легли. - Пошли провожу, - предложил я. - Далеко ведь. - Ничего, - сказал я беспечно. Она взяла меня под руку, и мы пошли. Никогда до этого я не ходил под руку с девушкой. На улице было тепло и тихо. Шелестели листья на ветках деревьев. По улицам только что прошли поливальные машины, и звезды отражались неясно на мокром асфальте. Мы шли рядом. Я посмотрел на нее сбоку и засмеялся. - Ты чего смеешься? - спросила она удивленно. - Вспомнил, как ты Крошкина воспитывала, - сказал я. - А! - Она засмеялась тоже. - Здорово я ему выдала. Вообще-то он ничего, толстячок потешный. Правда? - Правда, - сказал я, остановился и посмотрел на нее. - Послушай, а за что тебя забрали в милицию? - А ты разве не понял? - тихо спросила она. - Не понял. Она выпустила мою руку, отошла в сторону и сказала вызывающе: - За легкое поведение. - Правда? - спросил я упавшим голосом. - Конечно, правда. Она опять оживилась, схватила меня за руку, и мы пошли дальше. - Понимаешь, я с мальчишечкой одним на лавочке целовалась. Я вообще-то целоваться не люблю. А он пристал ко мне, прямо чуть не плачет. А у меня характер такой дурной: жальливая я очень. Думаю: "Ну, если ему так нужно, что мне, жалко, что ли? Не убудет ведь меня. В крайнем случае потом умоюсь". А тут этот Крошечка. "Вы чем, говорит, занимаетесь в общественном месте?" А я говорю: "Не твое дело, проходи себе стороной". А он говорит: "Ах, не мое дело..." И свисток в зубы. А я говорю: "Выплюнь ты этот свисток, он заразный". Мальчишечка-то убежал, а мне бежать не на чем, у меня и так каблук еле держится. А ты думаешь, я правда нигде не работаю? Это я им нарочно сказала. А я вообще-то работаю в парикмахерской. Вот приходи, я тебе любую стрижку сделаю, польку молодежную, польку простую, канадскую, бокс, полубокс, что хочешь. У нас работа художественная. Наш бригадир говорит: "Парикмахер - все равно что скульптор. Он из обормота произведение искусства делает". На пустыре было тихо и темно. Неуклюжая громада Дворца, освещенная единственной лампочкой, мрачно темнела на фоне звездного неба и косилась на нас пустыми проемами окон. - Страшный какой, - сказала Таня. - Кто ж, интересно, будет в таком жениться? - Может, мы с тобой, - пошутил я. - Не надо насмехаться, - строго сказала Таня. Пустырь сразу переходил в широкую улицу. Потом мы пересекли площадь, прошли еще немного вперед и повернули направо в темный глухой переулок, в конце которого горел фонарь на столбе. Мы до этого фонаря не дошли и остановились возле крупнопанельного пятиэтажного дома. Было только половина первого, но ни одно окно в доме не светилось, все подъезды тоже были темны. - Как в войну во время затемнения, - сказал я. - А откуда ты знаешь, как было в войну? - спросила она. - Я не знаю, мне рассказывали, - сказал я, - а потом еще я видел кино. - Чего-то я к тебе за какой-нибудь час так привыкла, - грустно сказала она. - Как будто сто лет тебя знаю. Даже расставаться не хочется. Я подумал, что она врет, но все равно было приятно. - Мне тоже не хочется, - сказал я. - Может, еще погуляем? - спросила она. Легко сказать - погуляем. Мама с бабушкой, наверно, уже сходят с ума, обзвонили уже все милиции, больницы, "скорую помощь" и бюро несчастных случаев. Я постеснялся ей это сказать, я сказал: - Не могу. Мне на работу рано вставать. Она поежилась то ли от холода, то ли просто так. - На работу? Мне вообще-то тоже. Ну, ладно, пока. Она издалека протянула мне руку. Рука у нее была маленькая и холодная. - А когда мы с тобой встретимся? - спросил я. - Никогда. - Она вырвала руку и скрылась в темном подъезде. Я постоял немного на улице, потом тоже вошел в подъезд. Ничего не было видно. Я нащупал рукой шершавую полоску перил и остановился, прислушался, услышал ее шаги. Она тихо, словно крадучись, поднималась по лестнице. Я думал: сейчас откроется дверь и я на слух определю, на каком этаже она живет. Сейчас она была, как мне казалось, на третьем. Пошла выше. Четвертый. Еще выше. Значит, она живет на пятом. Остановилась. Сейчас откроется дверь. Не открывается. Я посмотрел наверх. Ничего не было видно, только чуть обозначенное синим окно на площадке между третьим и вторым этажами. Может, Татьяна тоже пытается разглядеть меня и не видит? Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я ступил на первую ступеньку лестницы. Потом на вторую. Тихо-тихо, ступая на носках, я поднимался по лестнице. Вот и пятый этаж. Лестница кончилась. Татьяна была где-то рядом. Я слышал, как она прерывисто дышит. Я вытащил из кармана спички и стал ломать их одну за другой, потому что они никак не хотели загораться. Наконец одна спичка зашипела и вспыхнула, и я увидел Татьяну. Испуганно прижавшись к стене, она стояла в полушаге от меня и смотрела, не мигая. Потом ударила меня по руке, и спичка погасла. Потом она обхватила мою шею руками, притянула к себе и прижалась своими губами к моим. Я позабыл о маме, о бабушке, о себе самом. Вдруг она громко зашептала: - Убери руки, обижаться буду! Руки! - Она резко меня оттолкнула. Я зацепил ногой мусорное ведро, оно загремело. - Тише! - шепнула она. Глаза мои привыкли к темноте, в слабом свете, проникавшем сквозь окно на площадке между этажами, я различал смутно ее лицо. По-моему, она усмехалась. Усмехалась потому, что я дышал, как загнанная лошадь, и ничего не соображал. - Ты что, сумасшедший? - спросила она. - Нет, - сказал я, переводя дыхание. - А чего ж ты? - Чего "чего"? - Чего руки распускаешь, говорю? - сказала она громко. Я не знал, что ответить. - Ты всегда так делаешь? - спросила она уже тише. - Всегда. - Я рассердился и полез в карман за сигаретами. - Дай закурить, - сказала Таня. - А ты разве куришь? - А как же. Прикуривая, она смотрела на меня с любопытством. Я поспешил прикурить сам и погасил спичку. Некоторое время курили молча. Потом она спросила: - Ты раньше с кем-нибудь целовался? - Всю жизнь только этим и занимаюсь. - Что-то не похоже, - усомнилась она. - Почему? - Почему? - Она затянулась и пустила дым прямо мне в нос. - Не умеешь. Хочешь, научу? Я ничего не ответил. Она взяла у меня окурок и вместе со своим бросила в лестничный пролет. Окурки, ударяясь о ступеньки и рассыпая бледные искры, полетели зигзагами вниз, то встречаясь, то расходясь, и пропали. - Ну, учись, - сказал Татьяна и пригнула меня к себе. Назавтра мы договорились встретиться снова. В восемь часов возле универмага. Приближалось утро, небо бледнело, на улицы вышли дворники и громко шаркали метлами. Пустырь я пересек напрямую и вышел к площади Победы. За площадью свернул на бульвар и пошел по аллее. Редкие фонари рассеивали конусы света, на темных скамейках блестела роса. Я шел, не торопясь. Торопиться мне, собственно говоря, было уже просто некуда. Бабушка с мамой, конечно, обегали все, что можно обегать ночью, и теперь сидят при свете, ждут. Приду - будут попрекать, будут демонстративно глотать сердечные таблетки и капли. Хоть совсем не приходи. Потом я услышал какие-то голоса и смех и посмотрел вперед. Впереди меня под фонарем расположилась группа каких-то людей. Они сдвинули вместе две скамейки, некоторые сидели на этих скамейках, а те, кому не хватило места, стояли. Я несколько сбавил шаг и стал смотреть себе под ноги. Потом нашел кусок кирпича, хотел положить его в карман, но в карман он не влез, я прижал его к бедру и пошел немного правее, подальше от скамейки, на всякий случай. Мало ли чего может случиться, когда на улице нет ни милиции, ни прохожих - никого, кроме меня и этих парней. О чем они разговаривали между собой - я не слышал, но когда я поравнялся с ними, они замолчали и уставились на меня, я этого не видел, но чувствовал. Я шел, напрягшись, и держал кирпич так, чтобы его не было видно. - Валерка! - услышал я знакомый голос и обернулся. Ко мне приближался Толик. И я сразу вспомнил двор школы, турник, тренирующихся парашютистов и приказ инструктора в кожаной куртке собраться в три часа ночи на бульваре у кинотеатра "Восход". Я незаметно бросил кирпич в кусты. - Ты откуда? Из милиции, что ли? - Из санатория, - сказал я сердито. Я никак не мог простить ему, что он ушел, когда дружинники тащили меня в милицию. - Ну, я так и знал, что до утра выпустят, - сказал Толик. - У них и без тебя работы хватает. - Ну да, - сказал я, - ты все знал заранее. А чего ж тогда ты со мной не пошел? - А зачем нам вдвоем идти? - сказал Толик. - Тебе разве легче было бы, если б меня тоже забрали? - Морально легче, - сказал я. - Вместе лезли, вместе надо и отдуваться. Я на твоем месте ни за что не ушел бы. - Ну и зря, - сказал Толик. - Зря не ушел бы. Ты прыгать будешь? - Ну да, прыгать, - сказал я. - Ты-то выспался, а я из-за тебя всю ночь глаз не сомкнул. - А я, думаешь, спал? - обиделся Толик. - Я этих провожал. Как их? Олю и Полю. - Ну и что? - спросил я. - Да ничего. Они в общежитии живут. Я хотел с Олей в подъезде постоять, а эта зараза рыжая тоже стоит, не уходит. Ну, я плюнул и ушел. Поехали, а? - Да я не знаю, - заколебался я. - Мать волноваться будет. - Не будет, - сказал Толик. - Она ко мне приходила в час ночи, я сказал, что ты поехал к товарищу за книжками для института и останешься у него ночевать. Поехали. В это время из-за угла выехал микроавтобус с включенными подфарниками. Он остановился как раз напротив скамеек. Из него вылез знакомый уже нам инструктор и, сложив ладони рупором, весело закричал: - Эй, парашютисты, вали все сюда! Все парашютисты кинулись прямо через газон к машине. - Ну что, ты едешь или не едешь? - нетерпеливо спросил Толик. - Да я не знаю, - сказал я. Я все еще колебался. - Ну, как хочешь, - сказал Толик и побежал к машине. - А, была не была, - сказал я и побежал вслед за ним. Дорога была длинная. Мы проехали весь город, выехали на шоссе, потом свернули на проселочную дорогу и еще долго ехали по ней. Когда приехали на аэродром, было уже совсем светло. Аэродром был аэроклубовский. На нем не было, как я себе представлял раньше, бетонных дорожек или стеклянных ангаров - просто клочок поля с выгоревшей травой, два небольших домика и несколько белых цистерн с бензином, врытых наполовину в землю. Маленькие зеленые самолетики (потом я узнал, что они называются "ЯК-18") взлетали, садились, рулили по земле, таща за собой хвосты желтой пыли. По полю взад и вперед сновали какие-то люди в комбинезонах. Наш микроавтобус подъехал к одному из домиков, над крышей которого болтался полосатый мешок. Инструктор первый вылез из кабины и встал возле дверцы. - Вылезайте, да побыстрей, - скомандовал он. Парашютисты стали по одному выпрыгивать из машины, а инструктор считал: - Раз, два, три, четыре... Пятым из машины вылез я. - А ты встань сюда. - Инструктор показал мне место рядом с собой. - И ты тоже, - сказал он вылезшему из машины Толику. Пересчитал остальных. Скомандовал: - В колонну по два становись! Равняйсь! Смирно! Шагом марш вон к тому самолету. - Он показал на самолет, который стоял отдельно от других. У него на фюзеляже был нарисован такой же, как на куртке инструктора, парашютный значок. - А мы как же? - растерялся Толик. - Как хотите, - сказал инструктор. - У меня вас в списках нет. Мы остались одни. - Дурачок какой-то, - укоризненно сказал Толик, глядя вслед удаляющемуся инструктору. - Раньше не мог сказать. - А он нарочно завез нас, хотел проучить, - сказал я. - Я и говорю: дурачок. - Вид у Толика был виноватый. - Может, такси где поймаем? У меня деньги есть. Я у отца трешку свистнул. - Какое уж тут такси, - безнадежно сказал я. Я достал сигареты, дал Толику, взял себе. Пробегавший мимо человек в комбинезоне сказал: - Ребята, здесь курить нельзя. Там за домом курилка. За домиком вдоль стены тянулась длинная, врытая в землю скамейка, перед ней железная бочка, тоже врытая в землю и наполненная наполовину водой. Вода была мутная, в ней плавали жирные размокшие окурки. На краю скамейки сидели два летчика. Один - лет тридцати, маленький, коренастый, черный, как жук, - был похож на мелкого жулика. На нем были широкие брюки и бежевая куртка на молниях. Из-под белого подшлемника выбивалась на лоб аккуратно подстриженная челочка. Другой был постарше, повыше, рыжий, с белыми глазами, как у альбиноса. Мы с Толиком сели с другого краю. Летчики не обратили на нас никакого внимания, они вели между собой какой-то странный, непонятный мне разговор. Белоглазый жаловался: - Выходит, курсант сломал ногу, а ты должен за него отвечать. - А как он сломал? - спросил черный. - Ткнулся на три точки? - Если б на три. А то как шел носом, так и воткнулся. - И что, ничего теперь с ногой сделать нельзя? - Черт ее знает. Отдали пока в ПАРМ, может, там сварят. А не сварят - придется новую ставить. А за новую вычтут из зарплаты. - Это уж точно, - вздохнул черный. - У меня в прошлом году курсант фонарь в воздухе потерял, и то два месяца высчитывали, а это же нога. Он встал и швырнул в бочку окурок. Белоглазый тоже встал и свой окурок раздавил каблуком. Они ушли. Впереди нас, немного левее, белели наполовину врытые в землю большие цистерны. Они были огорожены колючей проволокой. Между двумя цистернами стоял маленький черный ишак, запряженный в двухколесную тележку, на которой лежала железная бочка. И маленький человек в грязном комбинезоне при помощи ручного насоса перекачивал что-то не то из цистерны в бочку, не то из бочки в цистерну. - А я эту Олю вчера поцеловал, - неожиданно похвастался Толик. - Мы стояли в подъезде, а рыжая пошла к себе воды попить. А я Олю к батарее прижал и - чмок, прямо в губы. А она ничего, только говорит: "Не надо, Толя, мы еще мало знакомы". А я говорю: "Так будем больше знакомы". И тут эта рыжая снова приперлась и помешала. - Толик с видом явного превосходства посмотрел на меня. - Подумаешь, - сказал я. - Я всю ночь целовался. - С милиционером? - Зачем с милиционером? С девчонкой. Вчера познакомился. - Где познакомился? - Толику никак не хотелось в это поверить. - В милиции, - сказал я. - Не заливай. - Не веришь - не надо, - сказал я и снова стал следить за человеком в грязном комбинезоне. Человек перестал качать насос. Сложил шланг, после чего залез на бочку и пнул ишака сапогом. Ишак покорно тронулся и, миновав узкий проход в колючей проволоке, побрел в сторону стоянки самолетов, таща за собой двуколку с железной бочкой, на которой крупными белыми буквами было написано: "Масло". - Слышь, - не выдержал Толик. - А что за девчонка? Красивая? - Красивая, - сказал я. - А зовут как? - Таня. Я не хотел рассказывать ему, но он пристал как банный лист: как выглядит да сколько лет, и я постепенно ему все рассказал. Тогда Толик подумал и сказал с облегчением: - А, я ее знаю. - Откуда? - удивился я. - Да ее все знают, - сказал Толик. - Она с Козубом путалась. - Кто это тебе говорил? - не поверил я. - Козуб. Да я и сам сколько раз видел их вместе. - Мало ли чего ты видел. Может, это вовсе и не она. - Да как же не она? - сказал Толик. - Все сходится: Татьяна, работает парикмахершей. Она за Дворцом живет? - Нет, не за Дворцом, - соврал я. Продолжать этот разговор мне не хотелось. Далеко над опушкой леса на большой высоте кружился самолет. Он делал всевозможные фигуры: петли, бочки, иммельманы, то падал вниз камнем, то свечой взмывал вверх и терялся за легким облачком. Из-за домика вышел белобрысый паренек в комбинезоне, подпоясанном армейским ремнем. Под ремнем болтался шлемофон с дымчатыми очками. В руках у него было ведро, в ведре лежала какая-то часть мотора, болты, гайки. Я сначала не обратил на парня никакого внимания, потому что следил за самолетом. - Во дает! - восхитился Толик. - Вот бы на нем прокатиться. Скажи? Я не ответил. Паренек достал из кармана комбинезона сигареты, спички, закурил. - Смотри, смотри, штопорит! - закричал Толик. - Не штопорит, а пикирует, - поправил парень. - Да? Пикирует? - усомнился Толик. Он осмотрел парня с ног до головы, задержал взгляд на шлемофоне с очками и спорить не стал. Я тоже посмотрел на парня и вдруг узнал: - Славка! Славка недоуменно посмотрел на меня и тоже просиял: - Валерка! Ты что здесь делаешь? - Да ничего. Толик, познакомься: это Славка Перков, мы с ним в школе вместе учились. Толик не спеша протянул Славке руку и со значением представился: - Толик. - А ты здесь что делаешь? - спросил я. - Вообще то же, что и все, - сказал Славка. - Летаю. - Как летаешь? - не понял я. - Ну как летаю. Обыкновенно. Я же в аэроклубе учусь. Ты разве не знал? - Первый раз слышу. - Вот тебе на. - Славка даже присвистнул. - Да я уже кончаю. Еще месяц - и все. - А потом что? - спросил я. - Потом пойду в истребительное училище. Сейчас у истребителей такие скорости, что летать можно только лежа. - И ты сам можешь летать на самолете без инструктора? - Конечно, сам, - сказал Славка. - Я же тебе говорю: кончаю уже. - И вот так можешь? - Я показал на самолет, выполнявший фигурный пилотаж. - Знаешь что? - Славка встал, взял ведро в руки. - Хочешь со мной прокатиться? - А разве можно? - Даже нужно. А то нам вместо человека мешок с песком во вторую кабину кладут. Для центровки. Но на всякий случай, если спросят, хочешь ли в аэроклуб, говори: "Хочу". Мечта, мол, всей жизни. Понял? - Понял, - сказал я. - Только я ведь с товарищем. - Ну, можно и товарища. - Славка посмотрел на Толика. - Пойдешь? - Я-то? - Ты-то. Толик посмотрел на Славку, потом на кувыркающийся самолет, снова на Славку. - Да нет, - сказал он лениво, - что-то не хочется. - Повернулся ко мне: - А ты иди, если хочешь, я здесь подожду. Мы со Славкой прошли в конец стоянки, к самолету, который стоял без колес, поднятый на "козелки". Из открытой кабины торчали ноги в брезентовых сапогах. - Техник! - Славка поставил ведро и забрался на крыло. - Техник! - Он дотронулся до одной ноги и покачал ее. - Я карбюратор промыл, все в порядке. Голос из кабины ответил: - Теперь промой подшипники колес, набей смазку, я шплинт поставлю, потом проверю. - Техник, - сказал Славка. - Мне летать пора. Ноги поползли сперва вверх, потом опустились на крыло, из кабины вылез рыжий человек с перепачканным смазкой лицом. - "Летать", "летать", - сказал он, вытирая потный лоб рукавом и еще больше размазывая грязь. - Летать все хотят, а как драить машину, так вас днем с огнем не найдешь. Скажи командиру, пусть пришлет курсантов, которые отлетали. - Ладно, - сказал Славка, - скажу. - Он повернулся ко мне: - Бежим. Посреди аэродрома квадратом были расставлены четыре длинные ска