Зеленая. Ну, если суд сочтет возможным, можно и расстрелять. Крики из зала. Мало! Зеленая. Ну, может быть, и мало, я не знаю. Я в этих делах не разбираюсь, и все-таки мы как-то долго вместе работали... Я не могу... (Прикладывая к глазам платок, покидает сцену.) Лариса (выскакивая на сцену. Судьям.) Нет, вы этого не сделаете! Вам ваша совесть не позволит расстрелять отца двоих детей только за то, что он что-то не так сказал. Председатель. Слушайте, кто вам разрешил сюда подниматься? И прекратите заниматься демагогией. Мало ли у кого сколько детей! О детях, прежде чем идти сюда, надо было подумать. Зеленая (вернувшись на сцену). А по-моему, таких людей надо вообще лишить родительских прав. Мы не можем им позволить портить нашу смену. Председатель. Товарищ Зеленая, вы уже закончили ваше выступление и прошу покинуть сцену. (Ларисе.) И вас тоже. (Кричит.) Горелкин! Горелкин (выбегает на сцену). Я здесь! Председатель. Пожалуйста, очистите сцену от посторонних. Горелкин. Слушаюсь! (Подталкивает Ларису и Зеленую.) Попрошу удалиться. Все трое исчезают за кулисами. Председатель. Продолжаем прения сторон. Слово имеет представитель защиты. (Защитнику.) Только, пожалуйста, покороче. Защитник. Я постараюсь. Товарищи судьи, как правильно отметил в своей великолепно аргументированной речи покойный прокурор, мы живем в знаменательную эпоху, когда... Председатель. Товарищ защитник, забудьте этот старый отживший стиль. Не надо этой цветистости. Излагайте самую суть. Защитник (торопливо). Хорошо, хорошо. Товарищи судьи, прежде чем рассмотреть и проанализировать деяния моего подзащитного, я хотел бы вкратце обрисовать условия, в которых он рос и воспитывался. Его детство прошло... Председатель. Товарищ защитник, его детство давно прошло. Давайте ближе к нашему времени. Защитник. Хорошо, хорошо. Товарищи судьи, для того чтобы понять мотивы действия моего подзащитного, нам необходимо бросить хотя бы беглый взгляд на те условия, в которых он жил и работал... Председатель. Товарищ защитник, не надо этого. Он работал и жил, как все. В обыкновенных условиях. Давайте покороче. Вы просите для него снисхождения? Защитник. Совершенно верно. Я прошу для него снисхождения. Я уверен, что в глубине души он глубоко раскаивается в содеянном. Председатель. А это мы у него сейчас спросим. Подсудимый, вам предоставляется последнее слово. Что вы можете сказать в свою защиту? Подоплеков. После всего, что было, я даже не знаю, что сказать. Председатель. Вы можете ничего не говорить. Это ваше право, а не обязанность. Подопдеков. Я ничего не понимаю. Я никогда не думал, что у нас честного человека могут схватить ни за что ни про что... Председатель. Подсудимый, вы опять занимаетесь пропагандой. Не отклоняйтесь, говорите о себе. Подоплеков. А я о ком говорю? Председатель. Вы говорите о каком-то обобщенном честном человеке. Подоплеков. Я говорю об определенном честном человеке, которого вы схватили ни за что ни про что, оторвали от жены, от детей, посадили в клетку, как зверя. Председатель (накаляясь). Подсудимый, я вас предупреждаю, переставьте на нас клеветать! Мы этого не позволим! Мы либеральничать с вами не будем! Подоплеков. Конечно, не будете. Разве вы можете либеральничать? Вы же можете проявлять свою власть только в том, чтобы хватать, сажать, давить человека. А зачем? Вы и сами не знаете, не помните, для чего вы все это создавали и к чему хотели прийти. Вы говорили, что построить то, что вы собирались построить, нельзя без жертв. И вы жертвовали, жертвовали, жертвуете и сейчас, уже забыв, для чего, зачем... Председатель. Шот ап! Подсудимый, я вас лишаю слова! Подоплеков. Вы лишаете меня слова, потому что именно слова вы больше всего боитесь. Председатель. Я приказываю вам молчать! Заткните ему глотку! Уберите его из зала! Горелкин торопливо заталкивает клетку за кулисы. По сцене проходят два демонстранта с плакатами: "Подоплекова - на мыло!", "Собаке - собачья смерть!" (В зал.) Суд удаляется на совещание для вынесения приговора. Антракт ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ 1 На сцене Бард с гитарой. Бард (напевает). Течет река. Вода мелка Так мелки наши страсти... И мы за крохи со стола Рвем ближнего на части. Друг друга лупим ни за что И ни за что терзаем, И перед тем, как впасть в ничто. В ничтожество впадаем. (прекратив пение.) Вы будете смеяться, но с новым председателем тоже, кажется, не все в порядке. Он давно уже не появляется на людях, и, как говорят сведущие люди, врачи борются за его жизнь. Говорят, у него жесточайший запор. Так-то или не так, проверить нельзя, и поэтому распространяются самые противоречивые, и иногда даже нелепые слухи, будто, находясь в коматозном состоянии, он все еще успешно осуществляет общее руководство и даже надеется провести в жизнь некоторые из своих оригинальных идей. Впрочем, я лично слишком оригинальных идей побаиваюсь. Когда их начинают внедрять мне хочется закопаться поглубже и переждать. (Поет.) Течет река, Мерцает дно, И шелестит осока. Жизнь наша хлопотная, но Недолгая морока. Вот скоро устье, а потом Забвенья неизбежность... Но перед тем как впасть в ничто, Впаду в любовь и нежность. Появляется Лариса с приемником, исторгающим грохот и свист. Лариса. Слушайте, что же это происходит? Бард. А что? По-моему, как раз ничего не происходит. Лариса. Да как же не происходит? Как же не происходит? Вы только послушайте. (Ударяет приемником об пол, и звуки глушилки сменяются ясным голосом диктора.) Радио. В западных странах растет волна протерта против бесчеловечного обращения с известным поборником прав человека доктором Подоплековым, В Вашингтоне президент Рейган заявил, что жестокость, проявляемая по отношению к таким выдающимся людям, как Подоплеков, еще раз доказывает неспособность тоталитарных режимов решать без насилия не только внешние, но и внутренние проблемы. В Копенгагене демонстранты разбили витрину Аэрофлота. В Лондоне женщины из группы "Зеленый мир" устроили сидячую забастовку. Во Франции ассоциация озабоченных ученых создала специальный комитет Подоплекова, в который вошли шесть лауреатов Нобелевской премии. Комитет выпустил специальное воззвание в защиту ученого... Лариса (выключает радио). Боже мой! Что творится? Зачем вся эта шумиха? Бард. А вы хотите, чтобы с вашим мужем покончили без всякого шума? Лариса. Я не хочу, чтобы с ним покончили, но я боюсь, что из-за этого шума они еще больше рассердятся. Бард. Уверяю вас, они уже сердиты достаточно. Лариса. Но что же мне делать? Бард. Все зависит от того, желаете ли вы быть женой политического заключенного или просто вдовой. Впрочем, у вас есть шанс. Вам следует обратиться к Защитнику. Говорят, что сейчас, в отсутствие Председателя, именно он заворачивает всеми делами. И при этом довольно неплохой человек. Бабник, выпивоха и рыболов. Лариса. А что вы можете сказать о его здоровье? Бард. Это непростой вопрос. Вообще-то он жалуется на тромбофлебит, боли в сердце и мозговые спазмы, но, возможно, это только уловка. Он мечтает стать председателем, а на эту должность, не имея серьезных болезней, претендовать бесполезно, Лариса. И вы думаете, что он мне поможет? Бард. Нет, я как раз думаю, что он не поможет. Но все-таки должны же вы что-то делать. А вот, кстати, и он. 2 Защитник в резиновых сапогах и с удочкой через плечо идет вдоль сцены, что-то насвистывая. Лариса. Здравствуйте. Защитник. Здравствуйте. Лариса. Много наловили? Защитник. Да нет, ничего не поймал. Но это не важно. Меня во всяком деле интересует не результат, а процесс. А вы что же, радио слушаете? Лариса. Да так, знаете, иногда слушаю, когда время есть. "Для вас, женщины" или "Писатели у микрофона". Защитник. Бросьте темнить. Я защитник, но не стукач. И что же там, много шуму? Лариса. Да, шум есть. Какие-то зеленые женщины, нобелевские лауреаты. Витрину расколотили. Защитник. Интересно! Да, интересно! Значит, мы им хорошо наступили на хвост. Лариса. Насчет их не знаю, а нам наступили. У меня дети опрашивают, где папа. Я говорю: папа в командировке. А мне Игорь говорит: "Неправда, мне в школе сказали, что папа в тюрьме". Слушайте, а правда, говорят, что новый председатель тяжело болен? Защитник. Да нет, слухи сильно преувеличены. У него насморк, кашель, стенокардия и рак прямой кишки с метастазами в печени. И больше ничего. Лариса. Правда? А я очень за него беспокоюсь. Вы знаете, мне неудобно отнимать у вас время, но я слышала, что вы теперь играете такую важную роль, и я хотела вас попросить, может, как-то можно освободить моего мужа? Ведь все-таки сейчас там, на Западе, такой шум, такой шум! Он же никому не нужен. Защитник. Да, да. Этот шум, это просто ужасно. И я вообще этих людей не понимаю. Ну хорошо, ну посадили кого-то, ну даже несправедливо посадили, но зачем же еще бить витрины? Лариса. Совершенно с вами согласна. Но я думаю, что если бы вы моего мужа освободили, этот шум мог бы немедленно прекратиться; Защитник (смеется). Ах, какая хитрая женщина! Как будто вы не понимаете, что если мы освободим вашего мужа, они там это воспримут как нашу слабость и в следующий раз еще больше побьют витрин. Но если вы действительно желаете вашему мужу добра, поговорите со своим мужем, убедите его, пусть признается, пусть покается... пусть поможет нам убедить этих, которые бьют витрины, что мы все - судьи, прокуроры, защитники и подсудимые - единое и монолитное общество. Пусть он нам поможет, а мы тоже в долгу не останемся. Лариса. Вы его освободите? Защитник. Ну к чему эта торговля? Впрочем, может быть, даже освободим. Лариса. Вы хотите, чтобы я с Сеней поговорила? Но меня же к нему не пускают. Защитник. Да, это вообще не полагается. Но в данном случае, я думаю, мы это как-то уладим. Лариса. Но я не могу ручаться. Сеня, он, знаете, такой самолюбивый, такой гордый и непреклонный. Защитник (растроган). Моя жена то же самое говорит обо мне. Я знаю, что он гордый и непреклонный. А вы с ним ласково так и по-женски... Вкусненького ему что-нибудь принесете. У вас что-нибудь есть? Лариса. Да, да, конечно. Я уже кое-что принесла. Вот видите (достает из сумки синюю курицу), это моей маме выдали как ветерану труда. Защитник (брезгливо морщась и слегка отступая). Гм. Да. Симпатичная курочка. Но вы ее поберегите. Пусть ее ваша мама кушает. А мужу вашему мы достанем что-нибудь другое. Пожалуй, я вам выпишу пропуск в наш спецбуфет. Там иногда кое-что бывает. Возьмите ему колбаски, пивка... Он пиво любит? Лариса. Да, конечно. Но все-таки я боюсь. Сеня такой гордый, такой непреклонный. Защитник. Знаю, знаю. И, поверьте, уважаю его за это. Но вы попробуйте, поговорите, а мы со своей стороны тоже попробуем как-нибудь на него повлиять. 3 Затемнение. Лариса и Защитник исчезают. На сцену вывозят клетку, в которой сидят Подоплеков и Наседка. Подоплеков хлебает баланду, а Наседка, вцепившись руками в прутья клетки, смотрит куда-то вдаль. Подоплеков (отодвигая миску). Нет, не могу я есть эту баланду. У меня же гастрит, изжога. Неужели человеку даже в последние дни его жизни нельзя дать чего-нибудь съедобного? Наседка (насмешливо). Да, безобразие. Могли бы доставить из ресторана шашлык по-карски и бокал холодного грузинского вина. Подоплеков. Ладно, нашел место для шуток. Наседка. А я не шучу. Раньше приговоренного хотя бы спрашивали о последнем желании. Чего он хочет. Выкурить гаванскую сигарету или переспать с женщиной. А потом выводили во двор, читали приговор, молитву, завязывали глаза. Причем ты мог отказаться и встретить смерть с открытыми глазами. Подоплеков. Да-да, я именно так и сделаю. Я откажусь завязывать глаза и я скажу... я что-нибудь им скажу. Наседка. Да что ты! Ничего не скажешь. Подоплеков. Поему это не скажу? Обязательно скажу. Наседка. Да не успеешь ты ничего сказать. Сейчас это совсем не так делают, сейчас просто входят в камеру... Подоплеков. Не хочу, не хочу, не хочу ничего слушать! (Затыкает уши, но неплотно.) Наседка. Стыдно, Подоплеков. Стыдно прятать голову, как страус. Надо до конца оставаться мужчиной. Так вот, входят в камеру вертухаи с черным мешком... Подоплеков, Это зачем еще черный мешок? Наседка. На голову надевают. Подоплеков. Не желаю никакого черного мешка. Я хочу с открытыми глазами... Наседка. Ага, они тебя спросят. Они мешок на голову, руки скрутят и в соседнюю камеру. А там пол к середине покатый, а в середине дырка. Подоплеков. Зачем дырка? Наседка. Для стока крови. Подоплеков (затыкая уши). Не хочу слушать! Наседка. А ты ничего не услышишь. Мешок на голову, голову к дырке, бабах, и все. Подоплеков. Не надо, не надо мне этого рассказывать. Я боюсь. (Дрожа от страха, забивается в угол). Слышен ужасающий скрежет ключа. В камеру врываются Горелкин и Юрченко с черным мешком. Кидаются к Подоплекову. Не надо! Я не хочу! Я боюсь! Горелкин (к Юрченко). Да не того берешь! Этого надо. 4 Оставив Подоплекова, милиционеры вмиг скручивают Наседку и в черном мешке выволакивают из клетки. Подтаскивают к Защитнику, который сидит в отдалении за столом. Отпускают руки, снимают мешок. Наседка. Надо же, костоломы какие! Так же и руки можно вывернуть. (Докладывает Защитнику.) Так что все сделал, как вы велели. Защитник. Ага, поговорили? Наседка. Поговорили, Дрожит как осиновый лист. На все готов. Защитник. Ну и хорошо. Объявляю вам благодарность. Наседка. Рад стараться. Защитник. Вы свободны. Наседка. Слушаюсь! (Уходит.) Защитник (Горелкину). Теперь пригласите жену. Горелкин выходит, возвращается с Ларисой. Они с сумкой. Ну что, Лариса Павловна, принесли? Очень хорошо. Надеюсь, там, в буфете, неплохие продукты? Лариса. Да уж продукты, ничего не скажешь. Защитник. Это нам за вредность такие дают, Лариса Павловна. Ну что ж. Сейчас вам будет предоставлено свидание с мужем. Возможно, он покажется вам немного нервным. Ничего не поделаешь, переволновался. Как ни говорите, а здесь не курорт. Да, а продукты, между прочим, лучше переложить в этот мешочек. Лариса. Зачем? У меня сумка хорошая. Защитник. Порядок, Лариса Павловна. Некоторые жены в таких сумках норовят принести что-нибудь недозволенное. Иногда в подкладках прячут даже бритвочки или мышьячок. Подержите! (Пересыпает содержимое сумки в мешок.) Ну вот и хорошо. Пожалуйста, Лариса Павловна! 5 Распихивает перед ней дверь клетки. Лариса входит. Защитник запирает дверь. Остается снаружи подслушивать. Подоплеков, не замечая Ларисы, видит только черный мешок, забивается в угол, заслоняется руками. Подоплеков (кричит). Нет! Нет! Нет! Не хочу! Лариса (растерянно). Сеня, что с тобой? Это же я, Лариса. Подоплеков. Лариса? (открывает глаза.) Лариса. Значит, все уже позади? Все кончено? Лариса. Сеня, что ты говоришь? Что кончено? Подоплеков. Да, он правильно говорил. Это оказалось не так уж страшно. А теперь я чувствую такой подъем! Такую необыкновенную легкость! (Ларисе.) Слушай, а ты почему здесь? Разве ты умерла раньше меня? Но ведь когда меня забирали, ты была еще живая. Лариса (обнимая его). Сеня, бедный, ты заболел. Ты заболел! Ну, ничего. Ничего! Это не важно. Я тебя вылечу. Ты знаешь, как я о тебе беспокоюсь. Даже вот курить начала. (Достает сигарету, чиркает спичкой.) Подоплеков. Ой! Лариса. Что с тобой, Сеня? Подоплеков. Что ты спичками так чиркаешь неосторожно? Сера отлетела. Больно. (Озаренный догадкой.) Слушай, а раз больно, значит, я жив? Жив? Лариса. Ну конечно, ты жив. Ты нездоров, но ты жив. Подоплеков. Какой ужас! Лариса. Сеня, но почему же ужас? Ведь жизнь так хороша! Жить, дышать, любить, что может быть прекраснее этого? Подоплеков. Жить прекрасно? Прекрасно сидеть в клетке, жрать баланду и ждать, когда к тебе придут с черным мешком? Прекрасно когда тебя... (замечает в руках Ларисы черный мешок. Истерически). Почему у тебя в руках этот мешок? Лариса. Этот мешок? Это тебе передача. Вот цыпленок, колбаса краковская... Подоплеков. Краковская? Надо же! Неужели еще на свете бывает краковская колбаса? Я даже забыл, как она пахнет. Где ты ее достала? Лариса. Защитник разрешил купить для тебя в спецбуфете. И вот еще хлеб, сыр, чеснок и пиво. Хочешь пивка? Подоплеков. Пивка? Это все тоже для меня из спецбуфета? А, понимаю. Это последнее желание. Лариса. Между прочим, защитник просил... Я даже не знаю, как тебе это сказать... Я знаю, ты такой гордый и непреклонный... Но подумай обо мне и о наших детях... Подоплеков (вгрызаясь в колбасу.). Детям я уже ничем не смогу помочь. Но ты должна им сказать, что их отец был человеком честным, порядочным, хотя и не очень умным. Лариса. Что значит был, Сеня? Ты был и есть, и еще не все потеряно. Защитник сказал... Ты знаешь всему этому цену. Защитник просит, чтобы ты, если можно, немножко в чем-то признался, покаялся, кого-нибудь осудил и тебя простят. Подоплеков. Простят? То есть не расстреляют? Лариса. Ну конечно же, не расстреляют. Подоплеков. Гм. И защитник прислал мне колбасу, чеснок, пиво только для того, чтобы я покаялся? Лариса. Сеня, я знаю, ты такой гордый, такой непреклонный, но... Подоплеков (начинает смеяться. Сначала тихо, потом громче, до истерики, выдавливая сквозь смех отдельные слова). Мне? Краковскую? Пиво? Чтобы покаялся? Дураки! Лариса. Сеня, я понимаю, цена слишком велика. Подоплеков. Конечно, велика. Да я не то что за пиво или за колбасу, я готов и задаром. Я жить хочу. 6 Защитник подслушивал все это время. Теперь он выходит на авансцену. Защитник (обращаясь к публике). Наш процесс подходит к концу. Осужденный Подоплеков... Шум за кулисами. Что там за шум? Горелкин подбегает и что-то шепчет Защитнику на ухо. Оказывается, там иностранные корреспонденты. Жалуются, что мы не пускаем их на процесс. Разве мы ее пускаем? (Горелкину.) Пусть входят. Два корреспондента с блокнотами, фотоаппаратами, микрофонами и телекамерой. У нас процесс открытый, а это значит, что присутствовать на нем может каждый желающий. Господа, пожалуйста, не шумите! (Пауза.) Так вот, осужденный Подоплеков обдумал свое поведение, и нашел в себе мужество правильно и нелицеприятно оценить свою прошлую преступную деятельность и просит дать ему возможность публично высказать свои мысли. Руководствуясь гуманными принципами, мы решили предоставить ему такую возможность. Я попрошу доставить сюда подсудимого. 7 Высвечивается клетка. Подоплеков (запивая колбасу пивом). Надо же! Неужели они отменят приговор! И даже выпустят на свободу? Трудно даже себе представить! Как я счастлив! Как я безумно счастлив! Я буду жить, дышать воздухом, пить жигулевское пиво. Может быть, иногда даже с воблой. Слушай, а что, там воблы не было? Лариса. Где? Подоплеков. Ну в этом самом специальном буфете. Лариса (растерянно). Я что-то не заметила. Подоплеков. Ты скажи защитнику, пусть следующий раз воблу передаст, а то я могу я отказаться. Лариса. Хорошо, я скажу. Я понимаю, Сеня, каяться так трудно, так неприятно. Придется пережить неприятные моменты. Некоторым покаяние твое не понравится. Подоплеков. Плевал я на некоторых. Лариса. Может быть, некоторые даже перестанут подавать руку. Подоплеков. Плевал я на их руки. Лариса. Может быть, даже кто-нибудь плюнет тебе в лицо. Подоплеков. Плюнет в лицо? Так это же прекрасно! Лариса. Что же тут прекрасного, Сеня? Подоплеков. Разве ты не понимаешь? Ну вот плюнь мне в лицо. Лариса. Зачем? Подоплеков. Ну, плюнь, плюнь, не стесняйся. Лариса. Ну, пожалуйста (Плюет). Подоплеков (утираясь). Вот и прекрасно. Вот и замечательно. Я ощущаю плевок, значит, я существую. Значит, я жив. (Ходит по клетке, декламируя). Подоплеков и теперь живее всех живых, наше знамя, сила и оружие! Лариса. Я очень рада, что ты согласился принять такое мужественное, такое самоотверженное решение. А то, понимаешь, они там на Западе, просто с ума посходили. И "Голос Америки", и Би-би-си, и "Свобода", на какую станцию ни наткнешься, все бубнят: Подоплеков, Подоплеков Подоплеков. Подожди, подожди. Ты что это говоришь? Какой голос, какое Би-би-си, какая свобода? Они обо мне, что ли, говорят? Лариса. Мало того, что говорят. Так еще комитеты какие-то там создали. А еще этот... президент... Подоплеков. Какой еще президент? Лариса. Ну какой же, американский. Так он тоже туда же. Подоплеков. Куда же туда же? Лариса. Ну туда же. Ну что ему? Ну зачем же в чужие дела мешаться? Я восхищаюсь, говорит, мужеством таких людей, как Подоплеков. Подоплеков. Как Подоплеков? Что ты городишь? Американский президент говорил обо мне? Лариса. Ну, конечно, о тебе. Подоплеков. Так прямо и сказал: Подоплеков? Лариса. Да, к сожалению, так прямо и сказал. Подоплеков. Надо же? Президент Соединенных Штатов Америки знает, что есть такой человек - Подоплеков? Лариса. Ну и что? Ты тоже знаешь, что есть такой человек - президент Соединенных Штатов Америки. Подоплеков. Глупая курица! Ты что говоришь! Ты знаешь, что президента Соединенных Штатов Америки знают все во всем мире. А он всех знать не обязан. Надо же, как взлетел Подоплеков! Надо же, какое счастье! Лариса. Сенечка, милый. Да какое же это счастье сидеть в клетке? Подоплеков. Темная женщина! Глупица! У тебя мозг, как грецкий орех. Да если бы я не сидел в клетке, так президент, может быть, и не знал бы, что на свете есть Подоплеков. А теперь знает. Какого-нибудь Смита, какого-нибудь Томсона или Симсона он не знает, а Подоплекова знает... (Хватает мешок, сметая в него остатки еды, кидает туда же пустую бутылку.) Лариса. Сеня, что ты делаешь? Подоплеков. Дураки! Идиоты! Кретины! На что они рассчитывали? Неужели они думали, что Подоплеков за эту колбасу, за это пиво, да хотя бы даже и за воблу продаст свою бессмертную душу? Пожертвует своим добрым именем! 8 Тем временем клетку вывозят на авансцену. Лариса незаметно исчезает. Защитник. Как известно, в последнее время на Западе поднята новая оголтелая истерия по поводу якобы нарушения у нас так называемых прав человека. Поводом для этой разнузданной кампаний является арест некоего Подоплекова, совершившего тяжкие преступления. Однако впоследствии Подоплеков осознал всю преступность своей прежней деятельности и нашел в себе мужество решительно ее осудить. Пожалуйста, Подоплеков. Корреспонденты выскакивают на сцену, суют в клетку микрофоны, придвигают камеру телевидения. Вспыхивают блицы фотоаппаратов. (Как бы ведя пресс-конференцию.) Скажите, Подоплеков, до вашего ареста вы враждебно относились к нашей системе? Подоплеков. Да я даже не знаю. Трудно сказать. Вообще-то говоря, хотя я и относился враждебно, но при этом я этого даже как бы не сознавал. Защитник (пытаясь направить Подоплекова). Но в чем-то конкретном выражалось же это ваше неприятие нашего образа жизни, вашего враждебного к нему отношения? Подоплеков. Да-да, конечно, выражалось, но как-то так неясно, я бы сказал, выражалось. Просто, когда я выходил на улицу и видел все эти красивые лозунги и транспаранты и вот эти портреты, мне было, в общем как-то противно. И когда я сидел на собраниях и слушал всякие речи, мне было, в общем, как-то противно, а когда я видел но телевизору всякие съезды, когда кто-нибудь что-то скучное и длинное такое говорит, а все хлопают, мне было, в общем, как-то противно, и я старался смотреть только хоккей или фигурное, что ли, катание, хотя иногда тоже было, в общем, как-то противно. Защитник (несколько обеспокоен). Но теперь вы осознали, что вы были не правы? Подоплеков. Да, конечно, теперь после того, как это случилось, у меня было время, я подумал, я понял, что был не прав. Защитник. Говорите, Подоплеков, говорите. Записывайте, господа. Вы, господин... у вас микрофон далеко. Вы поближе его, поближе, а то вашим радиослушателям не будет слышно. Подоплеков. И я подумал, что раньше я был очень пассивным. Как все. И когда кого-то брали, я думал, это не мое дело, мое дело чертить свои чертежи, спать с женой и смотреть хоккей. А потом, когда меня взяли, я смотрел в зал и ждал, что же будет. Но ничего не случилось. Но ведь сегодня меня, а завтра другого, а послезавтра третьего, а мы все вместе и каждый по отдельности будем смотреть и говорить - это не мое дело, а они всех нас и будут душить поодиночке. И я понял, что так дальше жить невозможно, я решил, что надо бороться, и я буду бороться... Защитник. Подоплеков, подумайте, что вы говорите! Крики. Он с ума сошел! - Провокация! - Остановите его! - Милиция! Подоплеков (заглушая остальные голоса). И я буду бороться до последней минуты, до последнего вздоха. Меня хотели купить колбасой. (Швыряет мешок на сцену). Но Подоплеков свою бессмертную душу на кусок колбасы не меняет! Крики. Уберите его! - Уберите из зала корреспондентов! Милиционеры и охранники толкают клетку в глубь сцены. Подоплеков (удаляясь, простирает руки сквозь решетку). Я продолжаю борьбу до конца! Лучше умереть стоя, чем жить на коленях! Я объявляю смертельную голодовку! Передайте американскому президенту, что Подоплеков погибает, но не сдается. Передайте английскому премьер-министру, германскому канцлеру, японскому императору, тибетскому Далай-ламе, папе римскому и всему прогрессивному человечеству... Крики. Погасите свет! - Вызовите милицию! Гаснет свет. Слышна трель милицейских свистков. Затем нарастающий звук сирены, шуршание шин, шум борьбы, блеск мигалки. Шум внезапно стихает, и в темноте слышен тихий и чистый голос Барда: - Зачем зацветаешь? - Спросили цветок. Ответил: - Затем, чтобы цвесть. - Но есть ли в цветенье какой-нибудь прок? Ответил: - Наверное, есть... Голос Барда постепенно стихает, звуки аккомпанемента, напротив, усиливаются. В конце слышна только музыка. Вспыхивает свет. На сцене, понурив головы, стоят все участники спектакля. Конец