нул мне свои журналы и фотографии. А я возьми да и скажи: - Кстати, вот... его работа, - я показал фотографии Паскалевых произведений в архитектурном журнале. Это был какой-то очень решительный объект. Весь из металлоконструкций и стекла. Городская художественная галерея, где-то на севере Франции, в небольшом городке. Паскаль построил ее года четыре назад и получил за нее какую-то премию. Я специально показал самый дикий объект, чтобы услышать что-то вроде: "И за это его не посадили?" или "У нас мужики сортиры делают красивее". Но Алеша внимательно посмотрел фотографии, забрал у меня журнал и стал листать. Когда Паскаль вернулся, Цикл пальцем ткнул в фотографию и сказал громко, как будто говорил с глухим человеком: - Ты сделал? - Да!!! Но это было давно! - Молоде-е-ец! - Цикл переглянулся со мной и показал на Паскаля пальцем, так, как если бы тот был какой-нибудь работящий зверек, типа бобра или енота-полоскуна. И все, больше они не разговаривали. Паскаль только на прощание сунул Циклу свою визитную карточку. А Цикл, в свою очередь, прощаясь, спросил меня громким шепотом: "Модный, значит?" Я сказал, что вполне модный... И вот - на тебе! Глаза Паскаля блестели, причем казалось, что левый глаз блестит ярче, чем правый. - Альеша решил, что Катеррина будет решать, как будет получаться. Мы думаем, как делать мансарду, по-смотрри. Он стал показывать мне какие-то размашисто исполненные эскизы. Там были его любимые металлоконструкции. То, что он мне продемонстрировал, было почти дикостью... Дикостью, даже в сочетании с Паскалем. Но Катерину в леопардах, и тем более Алешу-Цикла, я представить себе во всем этом просто не мог... Паскаль говорил, а я думал, стоит ли то, что сейчас со мной происходит, того, чтобы позвонить Ей, и рассказать об этом. И если об этом стоит рассказать, то как следует эту историю интерпретировать: как эпизод забавный и курьезный или как историю вероломства и предательства. - Катеррина, - Паскаль обратился к нашей молчаливой даме, - извините нас, пожалуйста. Мы немного отойдем. Катя слегка приподняла брови... и все. Паскаль увлек меня в сторону. - Саша, я все очень хорошо понимаю! - сказал он спокойным и ровным голосом, совсем немного отведя меня от столика. Он говорил, казалось, совершенно без акцента. - Как ты думаешь, сколько я тебе должен за твою помощь? - Паскаль???! - мое лицо, видимо, отобразило полное смятение и непонимание вопроса. - Саша! Я должен тебе за твою помощь. Обязательно должен. Сколько? Это же нормально! Ты помог мне найти хороший заказ, и я тебе плачу. Ты хочешь процент или какую-нибудь определенную сумму? - Паскаль, дорогой!!! - сказал я совершенно спокойно. - Ты где этому научился? Здесь или у себя на родине? - Саша! Не говори, как моя первая жена, пожалуйста. - Он сказал это с какой-то неподражаемо "нашей" интонацией. - Поздравляю, дружище! Ты отлично начал! Пока! Я искренне рад за тебя! - я улыбнулся как можно честнее, потом наклонился к Паскалеву уху и громким шепотом сказал: - Поаккуратнее с Катериной, Алеша может подвесить и поджарить... Я протянул ему руку, он машинально пожал ее. Я развернулся и вышел из кафе. Быстро-быстро подошел к машине, сел за руль и минут пять думал о произошедшем. Нужно было срочно разобраться в этом. И я разобрался, как мог. Во-первых, Паскаль как минимум выиграл спор! Во-вторых, хотел я делать этот ремонт для Цикла? Не хотел! Нужна мне эта канитель со всем тем, что хотел Алеша-Цикл получить в итоге нашего сотрудничества? Не нужна! Ловко Паскаль все обстряпал? Ловко! Влюблен я сейчас или нет? Влюблен!!! Прав Паскаль сейчас? Не прав! Правильно я изобразил обиду? Правильно! Значит, все очень хорошо!!! Можно спокойно напиться с Максом! И как же хорошо, что мне удалось сохранить вид благородной обиды. Это прекрасно. Какой же Паскаль молодец-то, а?! Вот так смотришь на этих иностранцев, которые идут по Тверской, не глядя под ноги и замедляя общее движение. Идут, рты чуть-чуть приоткрыты, улыбаются. Кажется, все такие наивные, милые, нежизнеспособные. А тут вон как, оказывается! Молодец! Я завел машину и поехал, поехал просто вперед. Нужно было обдумать причину, выдумать повод позвонить Ей. Из-за того, что встреча с Паскалем сократилась практически до минимума - у меня появилось свободное время... И можно было что-нибудь сделать... Например... Позвонить Ей. *5* Я отлично знаю, что звонить, конечно, не нужно. В этом нет решительно никакого смысла! После таких звонков становится только хуже. Причем в любом случае. Например, вот ты не выдержал и позвонил. Предварительно придумал причину, высосал из пальца какой-то предлог и набрал заветный номер... И тебе не ответили! До этого звонка было не здорово, а после... стало просто невыносимо! Почему она не ответила? Не услышала звонка? Опять же почему? Не хочет отвечать? Может быть, у нее определился номер того, кто ей звонит, то есть мой номер, и она не пожелала ответить? Почему? Я надоел? Или она занята? Или она не одна? Почему она не отвечает? Надо бы позвонить с другого, не известного ей номера... Или она ответила, но коротко сказала: "Извини, не могу сейчас говорить, перезвоню сама", - и отключилась. Почему не может? Уже не рабочее время, а если даже рабочее, зачем же так-то! Она перезвонит! Когда? Ждать невыносимо! Но она уже сказала, что перезвонит сама, и значит, сам я уже перезвонить не могу. Она же сказала!... Вдруг она в больнице у кого-нибудь или на похоронах, мало ли что. А если она позвонит нескоро, как тогда жить? А если вовсе не позвонит сегодня, как спать? Как дожить до завтра? Надо немедленно придумать совсем весомый повод, чтобы как бы не мочь снова не позвонить. Или я позвонил, а она обрадовалась, мы поговорили, о чем-то договорились даже... И вот прощаемся, я говорю: "Пока, целую", - а она: "Пока-пока". И не сказала "целую". Почему? Почему она не сказала? И я начинаю думать, думать... И понятно, что срочно нужно придумать предлог, чтобы снова позвонить и снять это напряжение, а иначе можно просто сойти с ума. Или звонишь... и все хорошо! Поговорили прекрасно, и договорились обо всем, и она "поцеловала" в конце разговора, и попрощались хорошо. И минут десять-пятнадцать после такого разговора - счастье и покой. Но скоро, очень скоро покой улетучивается. А просто после такого прекрасного разговора ты вспоминаешь каждое ее слово... У тебя больше ничего нет, кроме этих слов. Ты перебираешь весь разговор, все его детали, как драгоценные камешки, и сначала радуешься... а потом камешки меркнут, их становится НЕДОСТАТОЧНО! И нужно еще, еще... И желание позвонить становится еще сильнее и невыносимее, чем до того последнего звонка... И нужно немедленно найти причину снова набрать ее номер. Или ее номер занят, она говорит с кем-то............ То есть, звонить Ей не надо. Ни в коем случае. Это я понимал. Понимал с самого начала. Я помню, как Она обрадовалась, когда я позвонил ей в первый раз............ Паскаль позвонил мне минут через десять после того, как я отъехал. Голос его был очень, как бы это сказать... значительным. - Саша! Пррости меня, пожалуйста! Ты должен меня послушать. Я понимаю, как ужасно ты подумал. Прости, но я не такой сволоч, как ты решил. Я тебе все объясню!!! - Паскаль, я... - Я тебе хочу сказать, - он не дал себя перебить, - что если тебе так не нравится, и если ты со мной так не захочешь больше разговаривать, то я откажусь от этого заказа. Я просто откажусь и все! "А-а-а!!" - подумал я. - Паскаль! Я сейчас не могу говорить. Извини. Поговорим позднее. Я сам тебе позвоню. - Саша, я срочно хочу... - Потом поговорим! Я чуть позже тебе позвоню. O.K.? Пока! - Я отключился. То-то же! Пускай помучается. Очень хорошо! Только зачем я сказал это "O.K."? Зачем? Вышло грубо и как-то по-дурацки... Позвоню ему вечером или завтра. Да! Так вот... Когда я позвонил ей в первый раз, она обрадовалась. Узнала не сразу, но... почти сразу, и обрадовалась. Три дня, которые я непонятно как прожил... Те три дня, после той встречи, когда она дала мне свой телефон, и до того, как я ей позвонил... Казалось - все те три дня я только вдыхал и не выдыхал. А тут она обрадовалась, и я выдохнул. У меня так легко-легко получилось предложить ей встретиться! Она согласилась! Не в тот же день, конечно, а через пару дней. Мы встретились в кофейне на бульваре... совсем недалеко от Чистых прудов. Я пришел раньше и видел, как она подходила к кафе. В этот раз я разглядел ее очень хорошо и подробно. Оказывается, я каждый раз забывал и забываю ее лицо. Не в том смысле, что не помню его. Но в смысле: не могу удерживать его в памяти и воспроизводить. Оно так прекрасно, что мне не хватает памяти на воспроизведение! А ее фотографию я не хочу иметь при себе, и вообще не хочу ее фотографию... Непонятно, зачем фотография нужна... Хотя, я хотел бы беспрерывно ее фотографировать. Она пришла тогда почти точно вовремя. На ней было легкое пальто... У нее прекрасный вкус! Как мне нравится, как она одевается! От нее так пахнет! Мне нравится все! Я так ее люблю!!! Слишком сильно! Невыносимо! Мы только один раз были в том кафе, а я не могу теперь проезжать мимо него. Я стараюсь этого не делать. Мы просидели тогда в нем не более сорока минут, выпили - она чай, я два кофе. Говорили ни о чем, она смеялась, а я смотрел на нее - и думал о том, как я хочу взять ее сейчас за руку и не отпустить никогда. Посидели сорок минут, и это кафе стало для меня "нашим" кафе. Я не могу туда зайти больше, и вид этого кафе ранит меня. И бульвары... все бульвары ранят. И весь город ранит меня беспрерывно. Потому что она здесь. А все те места, где мы встречались, стали просто эпицентрами нестерпимого... волнения, тревоги... Вот, к примеру, на открытии косметического салона она дала мне номер своего телефона, и теперь все косметические салоны мучают меня и заставляют вздрагивать. Мало того, даже слово "косметика", и то как-то тревожит. И слово "космос"... из-за близости звучания не оставляет шансов быть спокойным хоть иногда. И вот так со всем! Я узнал, что она работает в туристической фирме и занимается авиаперелетами - теперь для меня все турфирмы стали источниками сильнейших сердечных спазмов... И все офисы всех авиакомпаний тоже. Все-все, что было хоть как-то с ней связано... А с ней было связано ВС╗. Особенно этот город. Я ехал и думал: "Уже час дня, а я никак не могу ей позвонить, нет внятной причины, да еще Макс тут. Надо быть с ним. Куда его девать?!" Еще нужно было заехать на один объект. Я вел "стройку". Ну, то есть, делал очередной магазин, и там возникли какие-то проблемы, и нужно было заехать - поругаться. Нужно было привести в чувства бригаду строителей, которые, видимо, расслабились. Ехать туда было рано. Есть я не хотел. С этим в последнее время вообще были проблемы. Я не ел ни черта! Не хотелось. Паскаль даже спросил меня как-то: "Саша! Ты что, не пользуешься едой?!" Ну, не лезло в меня! А что еще можно делать в Москве в обеденное время в будний день? И вдруг, пришла счастливая мысль. Я обрадовался ей. "Постригусь, - решил я. - Надо постричься". В школе, в старших классах, я очень хотел иметь длинные волосы, но они не очень росли. Волосы у меня вообще не очень. Никогда мне мои волосы не нравились. Я стригусь нечасто и значения волосам особого не придаю. Но когда мне бывает плохо, не в смысле, заболел или огорчился, а когда долго плохо... мне хочется побрить голову наголо. Я уже делал это. Помогает. Не знаю чем, но помогает. Становится как-то легче, что-то обновляется. И некоторое время каждый подход к зеркалу вызывает удивление и даже улыбку. То есть, после бритья головы моя внешность вызывала у меня улыбку. Я с радостью побрил бы голову и в этот раз. Но что Она об этом подумает, как Ей это понравится? И если Она спросит: "Зачем ты это сделал?", - я же не смогу ей сказать: "Понимаешь, я слишком сильно тебя люблю, я не могу справиться с этим чувством, я схожу с ума. Вот я и подумал, может быть, будет лучше мне побыть без волос. Может быть, станет легче". Я не могу так сказать! А что тогда говорить? Все остальное не будет правдой. А как я могу Ей сказать неправду?! И, кстати, я Ей еще ни разу не сказал прямым текстом, что люблю ее. Я поехал на Петровку. Там, во дворах, есть одна знакомая парикмахерская, где можно надеяться попасть к хорошему мастеру без записи... в обед, в будний день. Я давно перестал ходить в такие парикмахерские, где приходится сидеть и ждать в живой очереди. Те парикмахерские остались там, в Родном городе. Там в очередях сидят мальчики и пенсионеры. Стригут их одинаково. Там громко работает радио. Толстые парикмахерши говорят еще громче. Они говорят обо всем-всем, как будто тех, кого они стригут, вовсе не существует. Они говорят, стригут, потом крикнут: "Следующий", берут веник или щетку и, продолжая разговор, плохо подметают у своего рабочего места. "Как будем стричься?" - и опять свое. Если бы мне, как в детстве, подкладывали доску под задницу, чтобы я сидел выше, я бы продолжал ходить в такие парикмахерские. Там меня стригли и хвалили за то, что я такой хороший. И я казался себе очень талантливым и чудесным человеком. Мне повезло. Оказался свободный мастер. Она охотно согласилась меня постричь. Маленькая, худенькая, можно сказать, костлявая, с очень выразительным острым лицом. "Такая может свести с ума, - подумал я. - И наверняка кого-то уже свела". Мне очень повезло с ней. Она оказалась немногословная, внимательная, и такая, ну... в общем, когда она меня стригла, то от сосредоточенности, ответственности сжимала губы так, что губы белели. Короче, два месяца назад я обязательно взял бы у нее телефон, чтобы, якобы, иметь возможность стричься только у нее. - Как будем стричься? - глядя на мое отражение в зеркале, спросила она. - Ну, так... покороче. Сверху уберите чуть-чуть, уши откройте, впереди так... ну-у-у, в общем, чтобы было прибрано, но не прилизано, понимаете? И сзади слишком явной окантовки не делайте, я не офицер. Она улыбнулась, запустила пальцы мне в волосы, пошевелила ими. - Понятно. Пойдемте голову помоем, - сказала она. - Пойдемте, хотя я мыл голову утром. - В порядке у вас волосы, просто с мокрыми волосами легче работать. Она мне мыла голову, массируя ее и поливая теплой водой. Зачем я так влюбился? Как бы мне было сейчас хорошо, если бы не это. Как только она стала меня стричь - я начал засыпать. Я видел в зеркале себя, завернутого в... эту... ткань, не знаю точного слова, в общем, в то, во что заворачивают в парикмахерских. Из свертка торчала голова. Голову стригла женщина. Она внимательно рассматривала мои волосы и стригла их. Она лучше меня знала, как мне будет лучше, какую и где оставить длину волос. Я пришел сюда, потому что хотел, чтобы обо мне позаботились. Она касалась моей головы, легонько поворачивала и без усилий наклоняла ее. Я засыпал. Было так приятно. Глаза мои закрылись. Я увидел какие-то белые пятна среди темноты. Я думал, но думал ту мысль, которую думал не здешний я, а тот, который находился во сне. Не могу сказать, что я видел сон. Я же не спал, как спят в постели ночью. Это был другой сон. Сон, который бывает, только когда тебя стригут. Потому что сон в вагоне метро или сон на лекции - это другие сны. В общем, я подумал... И мысль была такая, которую просто так не воспроизвести. Это была не мысль даже, а идея, которая пришла в виде желания, мечты, видения и даже истории. Но пришла и ушла в один миг... как вспышка. Как свет молнии в ночи. Молния освещает мир на миг, но видно все в деталях. Много-много всего видно! И можно этот миг описывать долго-долго. Так и со мной. Идея пришла в одно мгновение, и целиком, во всех подробностях... Сейчас я расскажу, что мне привиделось. Я увидел... Быстро стемнело, и мы зажгли костры. Наш избитый батальон - стрелковый батальон измотанного и обескровленного экспедиционного корпуса - готовился покинуть лагерь. Мы получили приказ срочно отступать. Отступить нужно было ночью, тайно, не привлекая внимания неприятеля. Мне приказано было остаться. Осколки моего взвода и я должны были жечь костры, чтобы враг ничего не заподозрил и думал, что наш батальон на месте. Утром мы встретим неприятеля и постараемся подарить уходящим как можно больше времени. Быстро двигаться они не могли. Было много раненых, да и те, кто остались невредимы, очень страдали от жажды и усталости. Месяц назад нам удалось прорваться на узком участке, и какое-то время мы успешно наступали. Но потом наше наступление завязло в песках и совсем остановилось. Снабжение сильно отстало. Только некоторым грузовикам удалось проползти через пески и доставить нам немного столь необходимых боеприпасов, еды и воды. Воды сильно не хватало. Последние несколько дней не удавалось думать ни о чем, кроме воды. И вот нам приказали срочно отступить. Я был возмущен. Два дня назад наши разведчики ушли и до сих пор не вернулись. Их нельзя было лишать шанса вернуться к своим, хотя надежды на их возвращение почти не осталось. Я настаивал, чтобы кто-то остался хотя бы до утра. Вот и оставили меня и мой взвод. Я был рад. Я прекрасно себя чувствовал. В этом мире не было женщин. Они были где-то далеко. А здесь их даже представить себе было трудно. Батальон уходил тонкой вереницей и сразу исчезал в темноте. Мы прощались быстро и молча. Кому-то пожимал руку, с кем-то обнимался. Не было сил даже на то, чтобы подумать, что мы больше никогда не увидимся. Точно не увидимся! Все так устали, что было не до таких мыслей. Кто-то спешно дописывал письмо, чтобы отдать уходящим. Последние письма! А я не стал писать. А кому?! Я хотел написать только Ей! А что я Ей могу написать? Что я думаю только о Ней. И буду думать до самой смерти... Нет! Я не могу так Ей написать... А если я напишу Ей что-нибудь милое и забавное, Она же все равно узнает, что со мной случилось. Она поймет, что я писал Ей это милое и забавное письмо, будучи уже обреченным. Она будет плакать. А я не хочу, чтобы Она плакала. Вот я и не стал ничего писать. Подул сильный ветер, он поднимал в воздух песок и носил какой-то хлам по опустевшему лагерю. Жуткий зной сразу сменился холодом. Ветер почти срывал пламя с костров. Огонь завывал. На длинном флагштоке громко хлопал наш флаг. Пока мы будем живы - он будет там. Мне было хорошо. Я так устал, так сильно страдал от жажды и едва стоял на ногах от недосыпа, что просто ничего не чувствовал, кроме сухого языка во рту и тяжелых век, которые моргали все медленнее и подымались не выше середины глаз. Все это притупило остроту мысли о том, как сильно и нестерпимо я Ее люблю. Завтра, а точнее уже сегодня, все кончится. Я чувствовал себя отлично! Я прошел, проверил и поправил костры. Потом спрыгнул в неглубокую траншею и добрел по ней до пулемета. Пулемет был обложен мешками с песком. Я погладил пулемет и пару раз легонько похлопал его ладонью. Потом вынул из кармана плоскую стальную фляжку, встряхнул ее. Там было немного виски. Я пошелестел во рту языком, пошевелил губами и даже потрогал потрескавшиеся губы пальцами. Но пить не стал. Я посмотрел вверх. Звезд было много-много. Потом посмотрел туда, куда был направлен пулемет. Там, в темноте, далеко, виднелись костры вражеского лагеря. Туда два дня назад ушел Макс и пока не вернулся. Я обещал ему, что мы допьем виски вместе. Макс такие обещания не забывает. Я сунул фляжку обратно. Я же остался здесь ждать его. Я не мог уйти, иначе как я буду жить? Что это будет за жизнь, если я уйду?! Я сел на дно траншеи, прямо у пулемета. Я не спал последние несколько суток. Бороться со сном было уже невозможно. "Посплю, - подумал я. - Можно поспать чуть-чуть". Сон сначала расслабил мою нижнюю челюсть, потом шейные позвонки, глаза стали закрываться, а нижняя губа отвисла. Но мысль в голове продолжала звучать. Такая ясная и радостная мысль: "Хорошо, что нет никаких сил и переживаний! И еще хорошо, что Ей нельзя позвонить. Невозможно! А то бы сейчас думал, как Ей позвонить, о чем Ей сказать, нужно звонить или нет?!!! Хорошо мне! Хорошо!" Шея и челюсть окончательно расслабились, и голова упала на грудь... Моя голова упала на грудь, и я проснулся. Парикмахерша хихикнула. - У меня ножницы очень острые. Осторожнее, пожалуйста. - Скажите, а многие засыпают, когда вы их стрижете? - Да все почти, - глядя мне в глаза через зеркало, сказала она. - Да вы спите, только не дергайтесь. Еще минуть десять можно поспать. Какое там! Я совершенно обалдел от увиденного. Там было так хорошо! Там было прекрасно! Господи! Что это со мной?! Мне нужно туда. Если бы я знал технологию возвращения!!! Возвращения туда, где остатки моего батальона... ну, в общем, туда... Я бы вернулся... только бы меня и видели. - Интересно, а где вы только что были? Вы так улыбались хорошо, - очень приятным голосом сказала парикмахерша. - Улыбался? - Да-а-а! И губами шевелили! Очень мило. Далеко, наверное, слетали только что? - Очень далеко. Очень! - Как же холодно-то! Я так устала от зимы. Я бы хотела сейчас куда-нибудь в теплые края. - Она не улыбалась, просто говорила и продолжала стричь. - А как вы поняли, что я был в теплых краях? - Я ничего не поняла! Просто хочу лета поскорее или в теплые края. А вы, значит, только что погрелись? - Она продолжала стричь. - Точно! Погрелся. - Я покивал головой. - Не надо головой трясти. Ножницы очень острые... В этот момент я увидел в зеркале человека... Мне было видно, как у меня за спиной какой-то человек с улицы подошел к большому окну парикмахерской и стал всматриваться внутрь. Окно было замерзшим, поэтому он приблизил лицо вплотную к стеклу. Я не смог толком рассмотреть его. Пальто, на голове ничего. Он коротко оглядел парикмахерскую и отошел, вышел из поля моего зрения. Моя мастер закончила стричь меня. Она вымыла мне голову, потом высушила волосы феном. Горячий ветер трепал волосы и обжигал кожу на голове. "Как в пустыне", - подумал я. Хорошо, что я постригся. Хорошо! Вот только мелкие отстриженные волосы нападали за воротник. Одно неверное движение при разматывании этой чертовой мантии... и за воротником оказались колючие волоски. Нужно заехать сменить рубашку и вымыть шею. Но до вечера это вряд ли получится. Я обречен оставшийся день терпеть мучительный зуд и раздражение на шее. Но зато я побывал Там! Ради такого можно потерпеть. Уходя, я пожал руку женщине, которая почти час заботилась обо мне и дышала совсем-совсем рядом. Почти час! Я был ей искренне благодарен. Очень! Я вышел из парикмахерской и постоял несколько секунд у двери. Боковым зрением я увидел человека в длинном темном пальто, который поспешно сел в автомобиль. Я тут же посмотрел прямо туда, но он уже скрылся за тонированным стеклом машины. Мне показалось, что это был тот же самый мужчина, что заглядывал в окно. Моментально вспомнился свет фар в затылок... Что за ерунда? С какой стати? Кто я такой, чтобы за мной следить? Чепуха! Машина, в которую сел тот человек, поехала прочь, а вскоре повернула и скрылась. Это был темный и скучный большой "мерседес". Обычный "мерседес", каких в Москве много. Номер я запомнил. "Да ну, - подумал я, - ерунда!" У меня однажды были неприятности. Меня обвинили в воровстве денег. Заказчики, совсем молодые ребята откуда-то с Урала, рванули где-то денег и решили сделать бильярдный клуб. Я был совсем неопытен. Они дали мне большую сумму и попросили сделать все "по-человечески". Еще они сказали, чтобы я их сильно не беспокоил, а когда деньги кончатся - они дадут еще. Деньги кончились довольно быстро. Видимо, у них тоже. Они обвинили меня в воровстве. Были какие-то тягучие и дурацкие разговоры, они угрожали, стращали. Я очень переживал. Тогда я только начинал работать в Москве и был щепетилен в вопросах денег, проводил сутки напролет на стройке... А тут вон как. Они пугали меня, а я верил. Конечно, я старался не показывать страха, но было неприятно. Они даже изобразили слежку за мной. Короче, получил полезный опыт. Но в последнее время у меня не было подобных ситуаций... так что... "Ерунда", - подумал я. *6* В пятнадцать минут третьего я не выдержал и набрал Ее номер. Просто набрал номер, и все. Никакого повода я так и не придумал. В висках шумно запульсировала кровь... Но голос оператора сообщил о том, что вызываемый абонент временно недоступен. Какой ужасный голос! Как должно быть много проблем у той женщины, которая позволила записать свой голос для этих чертовых телефонных сообщений. Эти голоса огорчают всегда! Они спокойны и, как бы, снисходительны, как голоса психиатров. Человек, может быть, погибая, из последних сил, в отчаянии набирает номер, а там, в телефонной трубке, спокойный женский голос - мол, позвоните позже. Какие жуткие проклятия слетают с уст или проносятся в головах тысяч и тысяч людей, которые слышат этот голос. И так происходит постоянно, каждую секунду. И днем, и ночью в адрес этой бедной женщины летят жуткие ругательства, а если не в ее адрес, то в связи с тем, что услышали ее голос. Как, должно быть, ей непросто живется. А, скорее всего, получилось все очень просто. Ей, видимо, предложили записать несколько фраз. Она их наговорила в микрофон, получила немного денег... И вот такие последствия! Наверняка у ее мужа или мужчины тоже есть телефон. Сначала они вместе посмеялись над тем, что кому бы он не звонил, получается, что звонит как будто ей. Но постепенно... все пошло наперекосяк. Ее голос стал у него прочно ассоциироваться с чем-то неприятным... И вот они уже ругаются, а он просто не может больше слышать ее голос! В итоге, она остается одна. И с кем бы не пришлось ей встречаться, все говорят: "Простите, мне ваш голос кажется очень знакомым..." В общем, беда... Я ехал, думал о чем-то, не об этой бедной женщине, а о чем-то, чего я не помню... Что-то тревожное и неприятное варилось у меня в голове. Все вместе: и этот мужчина, который заглядывал в окно парикмахерской, и фары, которые светили мне в затылок, и то, что Она выключила телефон, и еще миллион всего. Я ехал нормально... поворачивал в нужном месте, показывал повороты, маневрировал, притормаживал, но я не могу вспомнить, как я выехал на Садовое кольцо. И еще... зачем я поехал туда? Я был, как бы... Ну, то есть, бывает, читаешь, читаешь книжку, а потом, вдруг, раз - и понимаешь, что все буквы, слова и знаки препинания я прочитал, но не понял и не запомнил того, что читал, и надо возвращаться назад и перечитывать все снова. А лучше в такой момент вообще отложить книгу, потому что бесполезно читать. Я ехал в таком вот состоянии, и вдруг меня вернули... Вернули в мою машину... на Садовое кольцо. Кто-то, какая-то женщина, обгонявшая меня на маленьком желтом автомобиле, громко сигналила мне и выразительно жестикулировала, мне же. Я тут же почувствовал, что что-то не так с машиной... Заднее левое колесо спустило, и какое-то время я ехал на спущенном колесе. Оно было изжевано в хлам. Так захотелось очень громко выругаться, а еще пнуть и ударить машину... И я тут же все это сделал... Сразу после этого захотелось все бросить и выпить, но это нужно было делать уже постепенно. Запаски у меня не было... просто не было! Я каждый божий день думал, что надо заехать к специалистам, привести запаску в порядок... Я думал об этом каждый раз, как садился в машину... вот уже месяц... Я выругался еще раз - не помогло совершенно. Колесо было уже не спасти. Я сел в машину и дополз до ближайшей парковки. Метров сто пятьдесят, не больше. И как я мог ехать так до этого и ничего не чувствовать?! Нужно было что-то делать с машиной. Не бросать же ее так! И я ее тут же бросил. Взял с заднего сидения шарф и перчатки, пожалел, что не надел утром кепку, захлопнул машину и бросил ее. Как-нибудь завтра разберусь. "Не могу сейчас этим заниматься! Не могу-у-у!!!" Я собрал ладонью немного снега... На крыше стоящей рядом машины было много слежавшегося снега... Потом я наклонился и стал протирать этим снегом шею. Шея горела от волосков, которые нападали за воротник. От снега было очень приятно! "Нужно сменить рубашку! Принять душ и сменить рубашку", - эта мысль была ясной и очень конструктивной. "Надо бы поехать домой. Домой!" Но дом находился ровно в другой стороне, и неблизко. А еще, я не хотел видеть то место, которое я подразумеваю, когда говорю: "Я пошел домой". Я не хотел видеть его при дневном свете... Весь этот не доведенный до конца ремонт, который я начал два года назад, а теперь не видел смысла его заканчивать, потому что мои представления о том, что я хочу у себя дома, сильно изменились за эти два года. "Я не хочу туда. Сейчас не хочу!" Я захотел взять себя за голову и тут же сделал это. "Какая маленькая у меня голова, какой это маленький сосуд! И сколько же в ней говна, а?!" Я так и стоял минуту, а потом мне позвонил Макс! "Спасибо! Спасибо, Макс!!!" - Здорово! Ну как ты? - радостно спросил он. - Х...во! - очень быстро ответил я. - Чего так? - Все, Макс! Я без машины! Колесо проколол. Труба! - Отлично!!! Значит, можно выпить немедленно!!! - Это да! Но маленько погодя... Я на стройку заеду, а ты пока подумай, куда пойдем. Но, Макс, я сильно соответствовать тебе не смогу. У меня должна быть вечером еще встреча. - Женщина? - Макс! Давай я не буду сейчас тебе ничего объяснять, а? Я тут на улице стою, кругом опаздываю, в общем... - Саня, а ты на метро - и кругом успеешь! Кстати, если ты встречаешься с женщиной, то я не обижусь, а если не с женщиной, то забудь, как меня зовут! - Макс! Ты бороду сбрил? - Саня, - Макс перешел на шепот, - с этим лажа! Тетя от бороды в восторге. Увидела - так обрадовалась. Я при ней сбрить ее никак не могу. Попозже сбрею, не переживай! Разберемся. - С бородой на глаза ко мне не показывайся! Даже не вздумай! Через час созвон. Бай! Зачем я сказал этот "бай", что со мной? То "O.K.", то "бай" какой-то... Надо было выбраться отсюда! Надо ехать на эту чертову стройку. Я поднял руку, машина остановилась. Я заглянул внутрь. В машине было накурено, грязно и жарко. Еще там за рулем сидел парень в кепке. "Плевать", - подумал я. - На проспект Вернадского. И я тороплюсь! Он молча кивнул. Я сел на сиденье, покрытое чехлом, имитирующим шкуру зебры. Белые полоски были серыми, как на тельняшке очень грязного матроса. В машине я увидел пару маленьких икон. Как только мы поехали, парень включил музыку. Ужасную музыку. - Покажешь, как ехать! - перекрикивая музыку, спросил он. - Останови, - сразу сказал я. - Ну ты че? Я же по-человечески спрашиваю, - очень спокойно сказал парень. - Останови, говорю! - Ну-у-у! - он остановился. Я сразу вышел из машины и сильно хлопнул дверцей. - По голове себе постучи, - открыв форточку, крикнул он мне. - Машину вымой и сам помойся! Понял? И карту города... - Да пошел ты!... - сказал он, не дослушав. Голос у него был сильный и спокойный. Он сорвался с места и уехал. Я еще чего-то тявкнул ему вслед... И остался, как оплеванный. Как оплеванный чистоплюй. Хуже стало многократно! Я пошел к метро. Снег освежил ненадолго. Шея снова дала о себе знать. "Надо хотя бы снять рубашку и очистить воротник от волос. Нельзя в начале дня ходить в парикмахерскую. Или надо ходить в салон, где научились уже не сыпать волосы за шиворот. Хватит экономить на таких вещах!!! - Было ясно, что нужно что-то сделать. - Рубашку новую купить, что ли?" Но купить рубашку - это же целое дело. Только кажется, что это легко! На самом деле хороших рубашек так же мало, как... всего хорошего. Это же вещь, которая будет очень близко к телу!... Оказывается, я давненько не был в метро. Да-а! В метро... Там не прекрасно и не ужасно. Там как в метро... Там как всегда. Пока спускался по эскалатору, попытался собрать мысли в порядок. Надо было это сделать. А то что-то совсем стало худо. Тревога и раздражение... просто достигли своего предела. Мальчишка, лет пятнадцати, сильно толкнул меня плечом, пробегая мимо по эскалатору, а я схватил его, выругал и обидно отпихнул прочь. Зачем?! Ну, совсем уже нервы были никуда... И тогда я пустился в размышления. Такие размышления, которые всегда помогали мне в моменты непонятной тревоги. Нужно было найти источник раздражения и просто его локализовать и осознать как таковой. И даже если нет возможности его устранить и исправить, все равно становилось легче. Значит, так: "Отчего же меня трясет? А?! В целом все более-менее нормально. У меня сейчас два объекта. На одном все О.К.... Почему опять O.K.? Я что, герой-ковбой что ли?... Надо избавляться от этих океев. Значит, на одном - все в порядке, а на другом - лажа. С этим понятно! Обеспокоили мужик у окна, машина у подъезда и общее ощущение слежки. Но это просто ерунда. Какая слежка? За кем? Кто я такой, чтобы за мной следили? Хорошо! Теперь Макс. Макс?! А что Макс? Макс как Макс. Все нормально. Машина? Ну а что с машиной? Завтра с утра позвоню, и мне скажут, что делать. Машина как раз таки чепуха! А что не чепуха? То, что дома бардак, и давно? Да! Это неприятно. Я это не люблю". Я люблю, чтобы все было прибрано, чисто и поглажено. Люблю, чтобы машина была вымыта и в ней не накапливался разный хлам, чтобы в багажнике лежали только необходимые вещи, а не было всяких коробок, пакетов, журналов, которые собирался три месяца назад кому-то отдать. Я люблю, когда мои книги и музыка в порядке, рабочий стол не завален, а в ящиках стола почти пусто. Я люблю выбрасывать разный хлам - открытки, которые дарили мне, или же те, что я собирался подарить сам и не подарил, визитные карточки тех, кого я не мог вспомнить, буклеты, газеты, путеводители по разным городам, где я побывал, и прочее, и прочее. Когда я выбрасываю хлам, мне становится легче жить. Когда я помою машину, она начинает лучше ездить, когда привожу в порядок обувь - улучшается здоровье. Но сейчас все было в состоянии полного беспорядка. Даже в недоделанном ремонте может быть какая-то структура, но сейчас... везде висели рубашки, которые надо было стирать и гладить. Валялись книги, какие-то бумаги... в общем, все! А еще пыль... Машина тоже заросла. А в ванной комнате... Короче - ужас! Я периодически находил тех, кто наводил порядок у меня дома. Это были домработницы или те женщины, что на какое-то время поселялись у меня. Но идеальный порядок мог навести только я сам. Я это делал... очень редко. Если не брил голову наголо, то наводил порядок дома. Сейчас очень хотелось навести порядок! Только сил не было совершенно. "Хорошо, - подумал я дальше, - с беспорядком сейчас не справиться, это очень неприятно. Но понятно! Нечего так нервничать из-за этого. В любом случае, дело поправимое. Беспокоит ли меня выходка Паскаля? Пожалуй, нет! Паскаль, скорее, мне помог. Я, по совести, не хотел этого заказа! С Паскалем все в порядке, к тому же он хочет извиниться. Нормально с этим! А отчего же так хреново-то мне?! Рубашка и эти волосы? Да! Это серьезно. С этим нужно срочно что-то делать. И она выключила телефон! Вот основной источник тревоги!!! Плохо мне! Плохо! Мне нужно услышать Ее голос! Скорее! Немедленно!" Я протолкнулся в вагон метро. Народу было много. "Это еще и от зимней одежды, - мелькнуло в голове. - Летом будет легче. Летом всегда легче. Но к лету должно что-то измениться, иначе я до лета не доживу". Я прикрыл глаза и даже едва слышно простонал. Потом мои глаза открылись, и я увидел на уровне своих глаз головы людей. Мы стояли, плотно прижавшись друг к другу. Головы покачивались, поезд быстро бежал по тоннелю. Я видел эти головы. Через окна в конце вагона был виден другой вагон. Там, казалось, люди качаются сильнее. А им, наверное, казалось наоборот. "Вот среди голов мотается моя голова, - подумал я. - А в этой голове творится такое! Если бы можно было улавливать приборами энергию каких-то переживаний, то мою голову можно было бы отследить из космоса. Ее было бы видно даже сквозь землю, на такой глубине, где проложено метро. Мне, наверное, сейчас больнее всех. Не может быть много таких больных голов одновременно в одном месте. Не должно быть! Иначе провода погорят. Господи! Если бы мне удалось Ее поцеловать, наверное, где-нибудь в Уругвае или Новой Зеландии взорвалась бы какая-нибудь электростанция. Мне нужно сесть. Немедленно сесть!" Езды до нужной мне станции было минут двадцать пять без пересадки. Я очень хотел сесть, и когда место рядом освободилось, я решительно двинулся к нему и сел. Я видел, как к этому же месту устремилась пожилая полная женщина в пальто и мохеровом берете, под которым была прическа. В руке она держала большую сумку. Этой сумкой она раздвигала людей. Увидев мой маневр, тетка... (позвольте мне ее так назвать) укоризненно покачала головой. "Наплевать! - твердо решил я. - Не нравится мне эта тетка, не хочу уступать!" Я закрыл глаза, чтобы не видеть... никого чтобы не видеть. - Как же не стыдно!! Чуть не убил тут всех, так кинулся, - сказала тетка. - И делает вид, что не видит никого. Ни стыда ни совести! "Да пошла ты, зараза, - очень уверенно и спокойно подумал я. - Обязан я, что ли, тебе уступать место. С детства уступаю. Детство закончилось! К тому же тетка противная. Злобная тетка! Мне нужнее сейчас! Бесполезно! Буду сидеть, и все!" Я заставлял себя не думать об этом и не заводиться. Справа от меня стояли три парня. Я услышал их голоса и то, о чем они говорили. Говорили они громко, с сильным московским выговором. - Не буду я брать машину, какой мне интерес? - говорил один. Видимо, он старался не материться в людном месте, поэтому говорил как-то не бегло. - Толян не хочет мне машину давать просто так. Значит, мне ее мыть, а потом вас возить. Вы бухать будете, а я... - Да ты прикинь, машина нужна по-любому! Завтра утром заедем, купим все... - говорил другой. - Сколько мы пива на себе унесем? На выходные не хватит! А там, в деревне, где ты будешь за пивом бегать по морозу? Сразу все возьмем, и все. Потом заедем за девками и поедем. Туда приехали - и бухай нормально! Весь день. А в воскресенье мы тоже пить не будем... - Не хочу я у Толяна машину просить. Он ноет, бля... Как я позавидовал этим парням! Они планируют свои выходные дни. Я позавидовал им не в смысле "по- бухать" пару дней где-то в деревне. А в смысле, что у них есть выходные дни. У них выходные! Работали неделю, дождались выходных, выпили - не выпили, рыбалка - не рыбалка... неважно. У них выходные! А у меня выходные в последний раз были наверное... в Родном городе. Давно! А теперь, кто мне даст выходной?! Кто мне даст выходной день от того, что творится у меня голове? Кто мне даст выходной от Нее? Да никто! Даже если бы давали, как его взять?! Я сам взять не смогу. Надо дозвониться срочно! Если удастся договориться о встрече сегодня - это одно. Если сегодня Она не может, точно скажет, что сегодня не может, тогда сразу после стройки отправлюсь на воссоединение с Максом... и надо выпить! Как же хорошо выпивать с Максом. Особенно раньше! Тогда, когда я расстался с женой, мы частенько выпивали. Очень здорово! Сначала я не мог соответствовать Максовым затеям, а потом... даже превзошел его по многим показателям. Сначала мешало странное чувство, что НАДО ДОМОЙ. То есть, в какой-то момент срабатывал внутренний тормоз, исчезало ощущение свободы и радости. Нужно было говорить самому себе: "Нету у тебя дома, где тебя ждут, где нужно кому-то что-то говорить, где кто-то что-то будет говорить тебе. Нет дома, куда надо обязательно вернуться, по возможности, до полуночи. Нет тех, кто ждет и волнуется или сердится. НЕТУ! Можно веселиться!" Но веселье как-то само собой ослабевало. И подступала тоска или что-то вроде тоски. Так длилось долго. Потом это прошло! Но если быть точным, выходные были у меня, пока я был женат. Тогда были выходные! Мне так нравилось как-нибудь в пятницу вечером, не планируя ничего, неожиданно напиться с Максом. Всегда все развивалось одинаково. Мы начинали выпивать пиво, потом ели, потом я собирался ехать домой, но... как-то не удавалось мне это сделать. Потом мы перемещались куда-то. В начале двенадцатого я обязательно звонил домой. - Милая, я уже еду. Мы с Максимом тут засиделись. У Сергея сегодня день рождения, но... - я старался говорить как можно быстрее, пока не перебили. И мне казалось, говорил я совершенно трезвым голосом. В ответ я всегда слышал либо: "Не трудись!", или "Все понятно!", или просто тишину, а потом гудки. В любом случае, вторую реплику мне сказать не удавалось никогда. Тогда я обижался и выпивал уже без тормозов. Приходил домой часика в три, прокрадывался, сшибая стулья, на диван. Утром мне было худо. Со мной не разговаривали. Я болел, звонил Максу. Ему было еще хуже. Мы немного болтали по телефону, договаривались встретиться поскорее в маленьком прокуренном ресторане, где было все какое-то коричневое, и по вечерам там пел и играл музыкант, известный городу под прозвищем "Бемоль". Этот ресторан находился в аккурат на полпути от моего дома до дома Макса. В Родном городе все близко. Когда я приходил, Макс уже сидел с пивом. Особенно хороши были выходные летом,