я: 1) ничего не собираюсь брать обратно из того, что я понаписал; 2) я ничего в этом смысле не намерен у тебя просить, ни о чем не хочу тебя умолять, что бы сводило дело с тех рельс, по которым оно катится. Но для твоей личной информации я пишу. Я не могу уйти из жизни, не написав тебе последних строк, ибо меня обуревают мучения, о которых ты должен знать. Я даю тебе честное слово, что я невиновен в тех преступлениях, которые подтвердил на следствии". Но почему подтвердил? И Бухарин первым из всех оболгавших себя подробно объясняет - почему! "Мне не было никакого выхода, кроме как подтверждать обвинения и показания других и развивать их: ибо иначе выходило бы, что я не разоружаюсь. Я, думая над тем, что происходит, соорудил примерно такую концепцию: есть какая-то большая и смелая политическая идея Генеральной чистки: а) в связи с предвоенным временем, б) в связи с переходом к демократии эта чистка захватывает а) виновных, б) подозрительных, с) потенциально подозрительных... Без меня здесь не могли обойтись. Одних обезвреживают так-то, других по-другому, третьих по-третьему... Ради бога не думай, что здесь скрыто тебя упрекаю. Даже в размышлениях с самим собой я настолько вырос из детских пеленок, что понимаю, что большие планы, большие идеи и большие интересы перекрывают все. И было бы мелочным ставить вопрос о собственной персоне наряду с всемирно-историческими задачами, лежащими прежде всего на твоих плечах". Опять - Высшая целесообразность, всемирно-историче-ская задача. Когда-то во имя этого они убивали других, теперь - друг друга. Обретши большую идею, Бухарин успокаивается, ибо уже не жалкий человеческий страх за себя и за семью заставил его предать, но - Большая идея. В мире идей он "свой"! Уже не трус, почти герой: во имя большого жертвует честью! Идет на гибель! От восторга он становится возвышен и жаждет каяться. "Я не христианин. Но у меня есть свои странности - я считаю, что несу расплату за те годы, когда я действительно вел борьбу... больше всего меня угнетает такой факт. Летом 1928 года, когда я был у тебя, ты мне говорил: знаешь, почему я с тобой дружу? Ты ведь не способен на интригу? Я говорю - да. А в это время я бегал к Каменеву. Этот факт у меня в голове, как первородный грех иудея. Боже мой, какой я был мальчишка и дурак, а теперь плачу за это своей честью и всей жизнью. За это прости меня, Коба. Я пишу и плачу, мне уже ничего не нужно... Когда у меня были галлюцинации, я видел несколько раз тебя и один раз Надежду Сергеевну. Она подошла ко мне и говорит: "Что же это такое сделали с вами, Николай Иванович? Я Иосифу скажу, чтобы он вас взял на поруки". Это было так реально, что я чуть было не вскочил и не стал писать тебе, чтобы ты... взял меня на поруки. Я знаю, что Н. С. не поверила бы, что я что-то против тебя замышляю, и недаром "подсознательное" моего "Я" вызвало этот бред". Он надеется: Коба простит. Если бы он знал, с какой яро-стью должен читать Хозяин рассуждения о жене в письме того, кто был для него "убийцей"... "А с тобой я часами разговариваю. Господи, если бы был такой инструмент, чтобы ты видел всю мою расклеванную и истерзанную душу! Если бы ты видел, как я к тебе привязан... Ну, да все это психология, прости. Теперь нет ангела, который отвел бы меч Авраамов, и роковые судьбы осуществятся. Позволь мне, наконец, перейти к последним моим небольшим просьбам: а) мне легче тысячу раз умереть, чем пережить предстоящий процесс: я просто не знаю, как я совладаю с собой... я бы, позабыв стыд и гордость, на коленях умолял бы тебя, чтоб этого не было, но это, вероятно, уже невозможно... я бы просил тебя дать возможность умереть до суда, хотя знаю, как ты сурово смотришь на эти вопросы; в) если (далее зачеркнуто. - Э. Р.)... вы предрешили смертный приговор, то я заранее прошу тебя, заклинаю прямо всем, что тебе дорого, заменить расстрел тем, что я сам выпью яд в своей камере (дать мне морфий, чтобы я заснул и не проснулся). Дайте мне провести последние минуты, как я хочу, сжальтесь. Ты, зная меня хорошо, поймешь: я иногда смотрю в лицо смерти ясными глазами... я способен на храбрые поступки, а иногда тот же я бываю так смятен, что ничего во мне не остается... так что если мне суждена смерть, прошу тебя о морфийной чаше (Сократ); с) дать мне проститься с женой и сыном до суда. Аргументы такие: если мои домашние увидят, в чем я сознался, они могут покончить с собой от неожиданности. Я как-то должен подготовить их к этому. Мне кажется, это в интересах дела и его официальной интерпретации. Если мне будет сохранена жизнь, то я бы просил: либо вы-слать меня в Америку на X лет. Аргументы за: я провел бы кампанию по процессам, вел бы смертельную борьбу против Троцкого, перетянул бы большие слои колеблющейся интеллигенции, был бы фактически анти-Троцким и вел бы это дело с большим размахом и энтузиазмом. Можно было бы послать со мной квалифицированного чекиста и в качестве добавочной гарантии оставить здесь мою жену на полгода, пока я не докажу, как я бью морду Троцкому. Но если есть хоть какое-то в этом сомнение, то послать меня хоть на 25 лет на Печору и Колыму, в лагерь, где я поставил бы университет, институты, картинную галерею, зоо- и фотомузеи. Однако, по правде сказать, я на это не надеюсь. Иосиф Виссарионович! Ты потерял во мне одного из способнейших своих генералов, тебе действительно преданных. Но я готовлюсь душевно к уходу от земной юдоли, и нет во мне по отношению к вам, и к партии, и ко всему делу ничего, кроме великой и безграничной любви. Мысленно тебя обнимаю, прощай навеки и не поминай лихом своего несчастного Н. Бухарина". Это письмо и есть последний ключ к процессам - здесь все написано. Нет, никакого помилования Хозяин ему не обещал. Это Бухарин все надеялся, а он молчал. Это Бухарчик на все согласился, бесконечно объясняясь в любви к палачу, а он... молчал! Это Бухарин, величайший теоретик партии, сам за Сталина придумывает обоснование процессов - "большую и смелую политическую идею Генеральной чистки", даже не зная, существует ли она в действительности, чтобы прикрыть ею "подленького бесенка страха". Так без всякого обещания со стороны "друга Кобы" он вовсю сотрудничал со следствием. Постараемся понять нашего интеллигента - правдивого лжеца, слабого силача, благородного подлеца, смелого труса и при том талантливого безмерно, даже в унижении своем. Он никогда не скажет: "Я попросту боюсь гнева этих ужасных жестоких людей", но обязательно выдумает великую идею, обос-нование. Как я понимаю его и... люблю! Ибо я тоже - дитя страха. Вся моя сознательная жизнь прошла в стране Страха. "Сжальтесь. Ты, зная меня хорошо, поймешь..." Да, Сталин их хорошо знал. И потому придумал процессы. КОНЕЦ ЗАГАДКИ ВЕКА Никакие просьбы сдавшегося врага Хозяин не выполнил, разрешив лишь написать письмо жене перед самым процессом. "Милая, дорогая моя Аннушка, ненаглядная моя. Я пишу тебе уже накануне процесса, и пишу тебе с определенной целью, которую подчеркиваю тремя чертами: что бы ты ни прочитала, что бы ты ни услышала, сколь бы ужасны ни были соответствующие вещи, что бы обо мне ни говорили, что бы я ни говорил - переживи все мужественно и спокойно. Подготовь домашних, помоги им, я боюсь и за тебя и за других, но прежде всего за тебя. Ни на что не злобься, помни о том, что великое дело СССР живет и это главное, а личные судьбы преходящи и мизерабельны по сравнению с этим. Тебя ждет огромное испытание, умоляю тебя, родная моя, прими все меры, натяни все струны души, но не дай им лопнуть, ни с кем не болтай ни о чем. Ты самый близкий, самый родной мне человек. И я прошу тебя всем хорошим, что было между нами: чтоб ты сделала величайшее усилие, величайшим напряжением души помогла себе и домашним пережить страшный этап. Мне кажется, что отцу и Наде не следовало бы читать газет за соответствующие дни: пусть на время как бы заснут... Если я об этом прошу, то поверь, что я выстрадал все, в том числе и эту просьбу, и что все будет, как этого требуют большие и великие интересы. Я в огромной тревоге за тебя, и если бы тебе разрешили написать мне, передать мне несколько успокоительных слов по поводу высказанного, то эта тяжесть свалилась хоть несколько бы с моей души. Об этом прошу тебя, друг мой милый. Распространяться сейчас о своих чувствах неуме-стно, но ты и за этими строками увидишь, как безмерно, глубоко я тебя люблю". Передавать письмо его жене никто не собирался, ибо безмерно любимая Бухариным Аннушка уже была арестована. Только через 54 года старой женщине вручат письмо, которое когда-то писал ее муж молодой красавице Анне Лариной. Почти полстолетия имя ее мужа будет ругательством в стране, которую он основал. Этого требовали "большие и великие интересы", перед которыми "личные судьбы преходящи и мизерабельны". А потом был последний процесс знаменитых большевист-ских вождей. Дело истребления соратников Ильича подходило к концу. Процесс стал завершением созданного Хозяином триллера. Как положено в конце повествования, все было разъяснено, все сюжетные линии сведены воедино. Бухарин и Рыков, оказалось, сотрудничали сразу с троцкистами-зиновьевцами, с немецкими шпионами, с Тухачевским и прочими военачальниками, с националистическим подпольем и с вредителями в НКВД в лице Ягоды и его людей. Так что одной из "звезд" процесса стал главный организатор предыдущих процессов - Ягода. Ему придали "врачей-убийц, осуществлявших его коварные замыслы". В этой роли выступили известнейшие врачи, имевшие несчастье лечить "кремлевских бояр", - Плетнев, Левин, Казаков и прочие. На все народные вопросы постарался ответить Хозяин. Например, обвинялся нарком земледелия Чернов, прославившийся во время коллективизации террором в деревне. Теперь ироничный Автор предложил врагу бухаринских идей участвовать в процессе вместе с Бухариным. Откуда ужасы коллективизации? И Чернов каялся: рассказывал, как сознательно искажал верную политику коллективизации по заданию Бухарина и Рыкова. Отсутствие масла, постоянные перебои с хлебом - почему все это в стране социализма? И вот уже глава Центросоюза Зеленский кается: все случилось в результате вредительских заданий, которые он получил от правых. Есть известная версия: Хозяин наблюдал за процессами. "Над сценой зала было несколько небольших окошек, завешенных темной тонкой тканью. Скрываясь за этими занавесками, можно смотреть сверху в зал, а из зала было видно, как за тканью вьется дымок - дымок его трубки", - писал очевидец. Что ж, вполне возможно и даже естественно. Главный режиссер должен наблюдать за спектаклем. Видимо, учтя слабое место предыдущих зрелищ - подозрительную готовность обвиняемых во всем соглашаться с обвинением, - в этот процесс были введены "неожиданности". Н. Крестинский, член ленинского ЦК, вдруг заявляет: "Я не признаю себя виновным... я не совершил ни одного из тех преступлений, которые мне вменяются". Зал ошарашен. Но Режиссер не позволяет слишком долгих эффектов. Уже на следующий день Крестинский заявил: "Я прошу суд зафиксировать мое заявление, что я целиком и полностью признаю себя виновным... Вчера под минутным чувством ложного стыда, вызванного обстановкой скамьи подсудимых... я не в состоянии был сказать правду..." Трудился на процессе и Бухарин - вовсю изменял историю. Любимец Ленина рассказывал, как, желая воспрепятствовать Брестскому миру, собирался вместе с левыми эсерами арестовать любимого Ленина. Бухарин не только называл себя "презренным фашистом", но и выполнял то, что обещал в письме, - защищал истинность процессов от кри-тики Запада. Но до конца роль не выдержал. Чем дальше шел процесс, тем больше Хозяин понимал: Бухарин затеял двойную игру. Признавая все, он попытался... не признавать ничего конкретно. Оценил Сталин и ловкий ход "самого талантливого из его генералов" - Бухарин вдруг рассказал о некоем своем договоре с Николаевским: в случае процесса над Бухариным тот должен организовать кампанию протеста. Так напомнил хитрый Бухарчик европейским социалистам о когда-то организованной им самим кампании в защиту левых эсеров и попросил вернуть должок, помочь, устроить кампанию в его защиту. Хозяин еще раз понял: ничто их не вы-учит. Только могила. Кампания, конечно, была организована, но... времена изменились. Одних западных социалистов успел подкупить НКВД, другие верили, что Сталин является последним оплотом против угрозы Гитлера и не смели "играть на руку фашистам". Как писал Николаевский: "Ряд влиятельнейших органов западной печати неожиданно выступил апологетами террористической политики Сталина". Правда, Ромен Роллан все-таки отправил Сталину послание: "Разум типа Бухарина - это богатство для его страны... Мы все повинны в смерти гениального химика Лавуазье, мы, самые отважные революционеры, преданные памяти Робеспьера... мы глубоко скорбим и сожалеем. Я Вас прошу о милосердии..." Но Хозяин не удостоил его ответом. После вынесения смертного приговора осужденные написали просьбы о помиловании. Я читаю в архиве их последние строки. Рыков пишет несколько официальных фраз. Бухарин, естественно, - куда подробнее. Его прошение заканчивается так: "Я стою на коленях перед Родиной, партией, народом и его правительством и прошу... о помиловании". Но видимо, следователи сказали: прошения недостаточны, надо еще потрудиться. И на следующий день, 14 марта, Бухарин пишет новое длиннейшее прошение. Там есть удивительные строки: "Я внутренне разоружился и перевооружился на новый со-циалистический лад... Дайте возможность расти новому, второму Бухарину - пусть будет он хоть Петровым. Этот новый человек будет полной противоположностью умершему, он уже родился, дайте ему возможность хоть какой-нибудь работы". Здесь он опять повторяет свою любимую романтическую мысль: расстреляйте Бухарина, которого надо расстрелять во имя "больших интересов", а мне сохраните жизнь под именем Петрова. Пишет прошение и Ягода: "Перед всем народом и партией стою на коленях и прошу помиловать меня, сохранить мне жизнь". Интересно: полицейский Ягода и эстет Бухарин пишут одни слова - "стою на коленях". В этом церковном стиле видна рука Главного редактора прошений. А потом за ним пришли... Только тогда Бухарин понял: история с прошениями была лишь последней пыткой - пыткой надеждой. Всех приговоренных расстреляли. Так что бухаринскую просьбу о "морфийной чаше" Хозяин тоже не выполнил. Вместо смерти Сократа Бухарин получил смерть от рук "наших". Бухарина расстреливали последним. "Друг Коба" не простил ему суда. И заграницы. И жены. Он дал ему испить до конца всю муку ожидания смерти. Хозяин лично принял участие в издании стенографического отчета этого процесса, сам редактировал речи, вычеркивал и дописывал слова уже расстрелянных. До самого конца взыскательный Автор создавал свой триллер. КЭКЭ УХОДИТ Все это время он продолжал писать письма матери: "Передают, что ты здорова и бодра, правда ли это? Наш род, видимо, крепкий род. Желаю здоровья, живи долгие годы, мама моя". Он знал, что это неправда. Мать была больна. Тбилиси - маленький город, так что она уже слышала и об Орджоникидзе, и о его братьях. Все ночи шли аресты. Старые националисты и боровшиеся с ними старые большевики - все должны были погибнуть. Ужас правил городом. И мать в тот страшный год начала умирать. "Маме моей привет. Посылаю тебе шаль, жакетку и лекарства. Лекарства сперва покажи врачу, а потом прими их. Потому что дозировку лекарства должен определить врач..." В середине раскаленного лета 1937 года последовало сообщение: "4 июня в 23 часа 5 минут у себя на квартире после тяжелой и продолжительной болезни скончалась Екатерина Георгиевна Джугашвили". Был пик репрессий, а он знал: на Кавказе умеют мстить. И он не посмел приехать в Грузию, проводить ее в могилу. Этого он тоже не забудет: враги не дали ему проститься с матерью! Так ушла из жизни упрямая Кэкэ, не простившая Сталину милого Сосо, убитого революционером Кобой... Я нашел в его архиве присланный ему из Тбилиси жалкий список вещей, оставшихся после ухода матери владыки полумира. Она прожила жизнь нищей и одинокой. Такой и умерла. После ее смерти вернулись обратно и его письма, которые она сохранила... Теперь он был совсем свободен от прошлого. ГЛАВА 18 Создание новой страны СЧАСТЛИВАЯ ДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ Бесконечные нудные описания арестов и процессов, казалось бы, заставляют представить угнетенное состояние духа, в котором жила страна в страшном 1937 году. Отнюдь! Подавляющее большинство населения весело просыпалось под неумолчные громкоговорители, с рвением мчалось на работу, с энтузиазмом участвовало в ежедневных митингах, где проклинались враги, и внимательно читало тощие газеты с отчетами о процессах, доказавших надежность чекистов. Люди знали о тяжелой доле трудящихся на Западе, очень жалели угнетенных негров и всех, кому не выпала доля жить в СССР. Наш сосед по коммунальной квартире жил в одной комнате с женой, матерью и дочерью. Он всегда радостно напевал, просматривая газету в очереди в общую уборную. Во время Октябрьских праздников они всей семьей участвовали в демонстрации: шли на Красную площадь, а потом рассказывали парализованной матери, как они видели Сталина. Мать была глуха, и они ей орали на всю квартиру... Боялись ли они НКВД? Вопрос бы их возмутил. Они знали, что НКВД боятся только враги... Знали ли они об арестах? Еще бы! Многие их знакомые были арестованы. Но лишь потому, что оказались врагами. И вообще аресты происходили после полуночи - в некоей Ночной жизни. Она их не касалась. Ночью они спали сном праведников, чтобы поутру вновь счастливо проснуться и напевать в очереди в клозет... Это было так похоже на то, о чем писал Уильям Ширер в своей книге о гитлеровской Германии: "Стороннего наблюдателя... несколько удивило бы, что немцы не сознавали себя жертвами запугивания и притеснения со стороны бессовестной и жестокой диктатуры. Наоборот, они с неподдельным энтузиазмом поддерживали эту диктатуру". Открытые процессы с их величественной торжественно-стью возмездия - принадлежали к развлечениям Дневной жизни... Как и положено истинному цезарю, Хозяин устраивал много развлечений в Дневной жизни для счастливых сограждан. Например, появились рубиновые звезды на башнях Кремля, и люди семьями ходили на Красную площадь смотреть, как они загорались ночью... Гремела маршами Дневная жизнь - ибо это была страна Победителей. Монархистов, меньшевиков, эсеров, кадетов, белую гвардию - всех они победили в гражданской войне. Теперь побеждали в мирной жизни - за две-три пятилетки догнали и скоро перегонят весь мир. Каждый день газеты сообщали о победе какого-нибудь передовика труда - и страна ликовала. Победили религию - от Святой Руси остались лишь обезглавленные храмы. На каждом процессе чекисты побеждали врагов и шпионов. Победили саму смерть - нетленный Ильич ждал сограждан в Мавзолее. Каждый день Сталин дарил жителям первого в мире социалистического государства какую-нибудь новую победу. Вот в открытых автомобилях по улицам столицы провезли летчика Чкалова и экипаж его самолета. Впервые в мире совершили они беспосадочный перелет по маршруту Москва-США... А ежегодные парады на Красной площади - военный, физкультурный и воздушный! И наконец, чествования главных победителей - героев труда. В 1935 году, начиная процессы против вредителей, Сталин распорядился найти шахтера, который должен был дать гигантскую выработку угля. Причем на той же шахте следовало обнаружить вредителей-интеллигентов, естественно, мешавших трудовому подвигу шахтера. Таков был сочиненный Хозяином сюжет, тотчас воплощенный в жизнь. Шахтер Стаханов - паренек из деревни, с обаятельным лицом - был найден, невиданный рекорд организован, вредители на шахте обнаружены. По всей стране началось движение "стахановцев". На неприспособленном оборудовании добивались высочайших выработок. Катастрофы на производстве тут же списывались на вредителей. Рекорды "стахановцев" должны были подстегивать остальных. Теперь Сталин периодически устраивал праздничные шоу: съезды "стахановцев". И всюду - масса, коллектив. Он создал страну коллективов. Все - коллективно. Коллектив на работе и дома, ведь подавляющее большинство квартир было коммунальными. Коллектив на отдыхе - воскресные выезды на природу. Коллективные праздники - День шахтера, День строителя, День металлурга... Все профессии имели свой праздник, чтобы коллективы в этот день могли вдоволь (и главное - вместе) пьяно повеселиться. По всей стране он открывает парки культуры и отдыха. Здесь под руководством специально обученных массовиков люди веселились (опять же коллективно). Все - коллективно... В разгар террора, в 1938 году, в Москве в Центральном парке культуры и отдыха происходили карнавалы трудовых коллективов. Миллионы человек счастливо, беззаботно веселились. Он был прав, когда сказал слова, которые цитировались на миллионах плакатов: "Жить стало лучше, жить стало веселей". Сделав парки центрами коллективного веселья, он лично следил, чтобы там непременно была "наглядная пропаганда". Это означало: во всех аллеях висели цитаты - его и Боголенина, призывы партии и лозунги. Среди деревьев белели обязательные статуи его новых святых великомучеников: убиенного кулаками пионера Павлика Морозова и убиенного троцкистами-зиновьевцами Сергея Кирова. На главных площадях парков - статуи Боголенина и Богосталина. В дальних аллеях - грудастые, с толстыми гипсовыми ляжками и круглыми задами физкультурники и физкультурницы. В парках он велел открыть тиры и парашютные вышки - коллективно стреляли в тирах и прыгали с парашютом. Как и Гитлер в Германии, он следил, чтобы поколение росло крепким - готовил его к осуществлению Великой мечты... Эта постоянная массовость от съездов до отдыха, это рас-творение личности в коллективе породило самое ценное - коллективную совесть. Личная ответственность умерла - есть коллективная: "так велела партия", "так велела страна"... Коллективная совесть помогала людям спокойно радоваться жизни в дни жесточайшего террора. И горе тому, у кого пробуждалась личная совесть. Знаменитый писатель Аркадий Гайдар в 1938 году даже попал в психушку, откуда писал своему другу писателю Рувиму Фраерману: "Тревожит меня мысль - я очень изоврался... иногда я хожу близко около правды... иногда вот-вот... она готова сорваться с языка, но будто какой-то голос резко предостерегает меня: берегись! Не говори! А то пропадешь!" Но главным народным праздником Дневной жизни был футбол (кстати, он был и любимым развлечением интеллигенции). На футболе подавленные страхом чувства выплескивались в криках и эмоциях. На стадионе можно было забыть о загнанном в подсознание ужасе. Главное соперничество в футбольной жизни страны шло между двумя клубами: "Динамо" (клубом НКВД) и "Спартаком" (командой профсоюзов). Вся интеллигенция болела за "Спартак". Это была дозволенная фронда... В дни встреч этих команд на стадионе в правительственной ложе появлялся руководитель НКВД. Сначала это был Ягода. Но расстреляли Ягоду, и в ложе стал появляться маленький Ежов. Расстреляют Ежова, и в ложе появится Берия. Все они свирепо болели за команду "Динамо" и ненавидели Николая Старостина - основателя и главу "Спартака". Старостина знала вся страна. Наверное, после Сталина и Ленина это была самая знаменитая фамилия. Четыре самых известных футболиста страны - братья Старостины. Николай Старостин и начал великое противостояние "Спартак" - "Динамо". Он был неистощим на спортивные выдумки. В 1936 году на Красной площади должен был проходить очередной парад физкультурников. Глава комсомола и организатор этого празднества Александр Косарев задумал во время парада показать футбол - прямо на площади. Осуществить это было поручено "Спартаку", к невероятной ревно-сти поклонников "Динамо". Во время парада по сигналу Косарева по всей Красной площади был раскинут гигантский ковер - изумрудное поле. На поле выскочили спортсмены "Спартака" и начали демонстрировать игру. Косарев, стоя рядом со Сталиным, сжимал в руке белый платок. Было условлено: если игра придется не по вкусу Хозяину, по отмашке платком следовало немедленно прекратить. Хозяин не любил футбол. В тот день он с непроницаемым лицом следил за игрой. Но его соратники на Мавзолее сошли с ума от восторга: Ворошилов подпрыгивал и кричал. А внизу под ними лежал непогребенный Боголенин... Косарев так и не махнул платком, и счастливые футболи-сты поняли - понравилось... Они ошиблись. Он просто дал им повеселиться напоследок - этим жалким слабым людям, стоявшим рядом с ним на Мавзолее. И Косарев, и Чубарь, и Постышев, и Рудзутак - все, кто по-детски радовался игре, должны были вскоре исчезнуть вместе со старой партией... Он пользовался этой глупой слабостью сограждан. В 1936 году ошеломляющим событием для СССР были не процессы - страна жила приездом футболистов-басков. Сталин дал народу очередной праздник - выписал этих знаменитых футболистов, тогда лучших в мире. Страна ликовала. Ягода и Ежов позаботились: "Спартак" не был заявлен на участие в матчах, баски играли с "Динамо". И дважды разгромили команду НКВД! Страна погрузилась в траур. И тогда Сталин велел выиграть. Ежов предложил выпустить на поле "Спартак". Он понимал - поражение от басков станет концом команды. "Спартак" тренировался под Москвой. На матч команду везли торжественно - в открытых "линкольнах". Но у автомобилей по пути вдруг стали лопаться шины (НКВД не дремал?). Опоздай "Спартак" - и ему конец! Но они успели - приехали, когда на поле уже выходил судья. Переодевшись прямо в машинах - на глазах восхищенных болельщиков, - "Спартак" выбежал на поле. Они сражались насмерть. Для басков это был футбол, для "Спартака" - борьба за жизнь. В конце игры на табло были невероятные цифры: "Спартак" разгромил басков со счетом 6 : 2. Страна ликовала, незнакомые люди целовались на улицах. Старостин стал кумиром страны. Руководство НКВД скрежетало зубами. В 1938-1939 годах "Спартак" делал невозможное - выигрывал и чемпионат, и кубок страны. Это было уже слишком. Берия, расстрелявший Ежова, начинает вплотную заниматься футболом. В юности он сам был футболистом и даже играл за одну из грузинских команд. Он был, как сейчас говорят, фанатом "Динамо". С этого момента Старостин был обречен. Но он и его братья были слишком популярны, и Хозяин не позволил... Это случится уже в дни войны, когда всем будет не до футбола. 20 мая 1942 года Старостин проснулся от яркого света. Пистолет в лицо - и крик: "Встать!" Его вывели, втолкнули в машину, отвезли на Лубянку и предъявили показания уже расстрелянного Косарева. Оказывается, глава комсомола на следующем параде физкультурников "готовился ликвидировать руководителей партии и правительства, для чего организовал боевую группу из спортсменов во главе с Николаем Старостиным". В ту же ночь арестовали и трех его братьев. Все они получат по десять лет лагерей - мягчайший приговор по тем временам. Так Старостин вступил в Ночную жизнь, о которой старались не говорить и даже не думать. НОЧНАЯ ЖИЗНЬ После полуночи на улицы Москвы выезжали черные машины... Все, что происходило в Ночной жизни, принадлежало только ей и являлось тайной. Если арестовывали в коммунальной квартире, то соседи, несмотря на шум, ни за что не выходили из комнат, а утром, стоя в очереди в туалет или в ванную, прятали глаза от близких исчезнувшего ночью. И те тоже прятали заплаканные глаза. Теперь они были как бы зачумленные... И квартира ждала, как правило, недолго. Вскоре исчезала и семья... В правительственном "Доме на набережной" не было коммунальных квартир. Здесь проживала новая элита - члены правительства, старые большевики, высшие военачальники, вожди Коминтерна и, наконец, родственники Хозяина - Аллилуевы и Сванидзе. На высоких дверях великолепных квартир появлялись все новые сургучные печати. Весь 1937 год шла напряженная Ночная жизнь. Прокуроры подписывали чистые бланки, в которые следователи НКВД могли заносить любые фамилии. Тюрьмы были переполнены, камер не хватало, но Хозяин решил и эту проблему. Во всех крупных управлениях НКВД с июля начинают работать "тройки". В них входили: местный руководитель НКВД, местный партийный руководитель, местный глава советской власти или прокурор. "Тройки" имели право выносить смертный приговор, не считаясь с нормами судопроизводства. Подсудимый при решении своей судьбы не присутствовал. И конвейер смерти заработал: суды "троек" занимали 10 минут - и расстрел. Суд над Енукидзе был из самых длинных - 15 минут - и высшая мера. А Хозяин все подстегивал телеграммами: "По установленной практике "тройки" выносят приговоры, являющиеся окончательными. Сталин". Торопил, торопил... По закону еще от 1 декабря 1934 года приговор исполнялся немедленно. Усердствовали "тройки", чтобы в 1938-1939 годах в полном составе разделить судьбу своих жертв. Хрущев: "Все, кто входил в эти "тройки", - расстреляны". Каганович: "Не все". Хрущев: "Абсолютное большинство". (Из стенограммы пленума ЦК 1957 года.) Торопясь к монолитному обществу, Хозяин перевел свои жертвы на самообслуживание. Убивал Ягода со своими палачами под одобрение Рудзутака, Эйхе, Чубаря, Постышева и прочих. А потом пришла для них пора исчезнуть под пулями команды Ежова... Но скоро и Ежова он попросит к стенке. Тысячи высших партийных работников входили в "тройки" и "особые совещания", вершившие приговоры. Но Хозяин хотел, чтобы в истреблении участвовало как можно больше народа. И на тысячах собраний миллионы граждан приветствовали сообщения о расстрелах врагов, ежедневно газеты печатали обращения трудящихся, где они призывали покарать смертью "троцкистско-зиновьевско-бухаринских убийц". В 1937 году он пристегнул к Ночной жизни новые сотни тысяч: теперь аресты ответственных работников должны были подписываться руководителями их ведомств. Ирония истории: в 1937 году прошло празднование 20-летия ВЧК - основателя Ночной жизни. Хозяин превратил его в национальное торжество. Поэты воспевали народную любовь к тайной полиции. Славословие шло весь год параллельно... с жесточайшим истреблением самих героев торжества - старых чекистов, сотрудников Ягоды! Все ночи шли массовые аресты в роскошных домах НКВД. Ночной звонок - разбужен хозяин, и вот уже выводят вчерашнего владыку человеческих судеб из квартиры. Зная возможно-сти своего учреждения, многие чекисты двери не открывали, и в ответ на ночной звонок следовал выстрел в квартире. Застрелился друг Горького - начальник горьковского управления НКВД Погребинский, основатель трудовых коммун для уголовников; за ним последовал знаменитый украинский чекист Козельский... Список можно продолжать без конца. Были и новаторы в бегстве из Ночной жизни. Московский чекист Ф. Гуров выбросился из окна кабинета. Вскоре выбрасываться из окон стало модным: тот самый Черток (каменев-ский инквизитор), когда пришли за ним, тотчас прыгнул с балкона 12-го этажа. Они падали на ночную улицу на глазах у изумленных редких прохожих. Смерть тараканов, мор... И сколько их повторило вслед за своим шефом: "Бог все-таки есть!" "ЗВЕЗДЫ" НОЧНОЙ ЖИЗНИ Но трогать лучших палачей Ягоды Хозяин Ежову запретил. Пока. Прежде чем исчезнуть, эти выдающиеся инквизиторы были направлены потрудиться в республики. Чекист М. Берман (его брат был начальником ГУЛАГа) долгое время работал в Германии по заданию Коминтерна - готовил революцию. Этот чекист-романтик, ненавидевший Сталина, тем не менее привез из Европы компромат на любимого им Бухарина. Берман входил в группу следователей, готовивших процесс Зиновьева-Каменева, принимал участие в деле Рютина (и в его избиении). В начале 1937 года Хозяин отсылает его в Белоруссию на повышение - наркомом внутренних дел республики. Сознавая надвигавшуюся опасность, он старался: репрессировал 85 000 оппозиционеров и их близких. Но "мавр сделал свое дело", и всесильный Берман, обладатель тайн кремлевских процессов, отправился на родную Лубянку - уже арестантом. Он особенно усердствовал, уничтожая правых, и Хозяин, как обычно, сохранил юмор: Бермана расстреляли как участника "заговорщической организации правых в НКВД". И этот тоже понял: Бог есть! Пришла очередь еще одной ночной "звезды": начальника сталинской охраны Паукера. Он много сделал для укрепления охраны - теперь она напоминала армию. Дорогу до Ближней дачи охраняли более 3000 агентов и автомобильные патрули. Когда машина Хозяина выезжала из Кремля, весь 30-километровый маршрут был как бы на военном положении. В машине рядом с ним, готовясь защитить его грудью, сидел Паукер. По его предложению решением Политбюро Хозяину было запрещено ходить без охраны даже по Кремлю. Что ж, он всегда безропотно подчинялся партийным решениям... Но шут и лакей Паукер, к сожалению, принадлежал к старой гвардии чекистов. Кроме того, этот хитрец служил всем членам Политбюро, в том числе тем, которые должны были исчезнуть. Он поставлял им автомобили, собак, платья для жен, игрушки для детей - и стал их другом, к несчастью для себя... Затянутый в корсет Паукер с орденом Ленина на груди еще ездил в подаренном Хозяином "линкольне", а его судьба была уже решена. Он исчез в Ночной жизни тихо и бесследно вслед за своими друзьями - могущественными чекистами времен Дзержинского. Никого не забыли. Даже ушедшие из органов легендарные деятели Красного террора Петерс и Лацис, а также знаменитые латышские стрелки, верно охранявшие Ленина, - все будут расстреляны. Отправился в ночь Николай Крыленко, первый больше-вистский главнокомандующий, а потом грозный прокурор, сам отправлявший на расстрел и дворян, и эсеров, и большевиков. Он сначала потерял пост наркома юстиции, но все должны были знать: Хозяин борется за жизнь верного прокурора, бестрепетно предавшего стольких старых друзей. Посему "добрый Иосиф" с добрыми словами позвонил на дачу, где в страхе жил Крыленко. Счастливый прокурор начал спать спокойно. В спокойную ночь его и арестовали. Так что и он мог теперь сказать: Бог есть! Вместо Крыленко Генеральным прокурором стал Вышин-ский. Опять юмор истории: вчерашний враг большевиков, требовавший в 1917 году ареста Ленина как изменника и немецкого шпиона, ныне обвинял в измене Ленину (и опять-таки в шпионаже) победивших вождей большевистской партии. На этот раз обвинял удачно - все они были казнены. С каким-то садистским упоением Вышинский осыпал оскорблениями на процессах бывших вождей большевиков: "зловонная кучка человеческих отбросов", "звери в человече-ском облике", "выродки рода человеческого", "бешеные псы" и так далее... Карьера Вышинского в чем-то объясняет этот кровавый пафос и всю его зловещую фигуру. Меньшевик Вышинский в 1920 году стал большевиком, ибо только вступив в ряды большевиков, мог сделать карьеру молодой честолюбец. Орлов рассказывал, как работал с ним в прокуратуре еще в 20-е годы. Ненавидевший Вышинского, он с удовольствием описал ту атмосферу презрения, которой окружили бывшего меньшевика его тогдашние коллеги - старые большевики. Они презирали в нем все - даже его "вежливые манеры, напоминавшие царского офицера". Между тем, как признает Орлов, Вышинский был "одним из способнейших и блестяще подготовленных прокуроров"... Все те годы бывшему меньшевику пришлось жить под дамокловым мечом исключения из партии. Орлов вспоминал, как Вышинский рыдал в кабинете, когда над ним нависла очередная угроза потерять партбилет: исключение из партии означало конец карьеры, а порой и жизни. Так что можно представить его ненависть к старым большевикам и весь тот ад, что созрел в душе этого честолюбца. Хозяин сумел найти нужного человека на нужное место. Забавно: в своих воспоминаниях Орлов противопоставляет "честного старого большевика, ленинского прокурора" Крыленко беспринципному карьеристу, прокурору сталинского времени Вышинскому. Забыл бывший генерал НКВД, что все открытые процессы 20-х годов - "шахтинское дело", "процесс Промпартии", - закончившиеся расстрелами и тюрьмой для невинных, провели рука об руку председатель суда Вышинский и главный обвинитель прокурор Крыленко. У тех же старых большевиков учился Вышинский презрению к человеческой жизни. При этом грозный прокурор продолжал жить в мучительном страхе. Он знал: не сумеет угодить Хозяину - и тот сразу вспомнит о его прошлом. Все вокруг напоминало о возможной гибели. Даже дача, на которой жил Вышинский, раньше принадлежала одному из отправленных Хозяином на смерть - соратнику Ленина Серебрякову. И потому Вышинский служил Хозяину рабски, как пес. Хозяин поручил ему сформулировать новые принципы большевистского судопроизводства. Еще Дзержинский в 1918 году говорил: "Какой аргумент может быть лучше признания подсудимого!" Для полуграмотной России, не имевшей привычки к главенству законов, принцип "ведь он же сам сознался" был абсолютно убедительным. Хозяин отлично это понимал - на этом "народном принципе" строились все его открытые процессы. Идеи Хозяина Вышинский научно изложил в своих многочисленных сочинениях. "Признание обвиняемого и есть царица доказательств" - так сформулировал он основной принцип судопроизводства страны социализма. Весь 1937 год уничтожали старых революционеров, тех, кто сотворил обе революции, - левых и правых эсеров, стариков-народовольцев, анархистов. Камеры объединили непримиримых врагов: меньшевиков, большевиков, эсеров и уцелевших аристократов. Столько лет они боролись друг с другом - чтобы встретиться в одной тюрьме. Рассказывали про полубезумного кадета, который катался от хохота по полу камеры, глядя на этот Ноев ковчег революции... Всех их успокоила ночная пуля. Было ликвидировано знаменитое "Общество бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев", вокруг которого группировались старые большевики, и журнал "Каторга и ссылка". Членам "Общества" и сотрудникам журнала предоставилась возможность познать ссылку и каторгу в основанном ими государстве. И сравнить с царскими... Бьет ключом Ночная жизнь. Всю ночь беспрерывно трудится лифт в "Доме на набережной". Арестованы наркомы: тяжелой промышленности, финансов, земледелия (двое), торговли, связи, военной промышленности, юстиции, просвещения, все правление Госбанка... Молотов потерял всех своих заместителей в правительстве, Каганович - всех руководителей железных дорог... Пустые кабинеты в наркоматах: обрывки бумаги на полу, выдранные таблички... На ответственные должности назначаются молодые люди. Был арестован Ян Рудзутак, исполнявший многие высшие партийные должности. Несмотря на пытки, он не оболгал себя и требовал свидания с членами Политбюро. Что ж, Хозяин это требование удовлетворил - отправил к избитому Рудзутаку членов Политбюро во главе с Молотовым. - Рудзутак ни в чем себя не признал виновным, - вспоминал Молотов. - Показал характер... жаловался на чекистов... говорил, что его очень били, здорово мучили. - Неужели вы не могли за него заступиться, ведь вы его хорошо знали? - спросил его поэт Чуев. - Нельзя было по личным только впечатлениям. У них материалы... Он был моим замом, по работе со мной встречался,