голос.) Мисс Салли, никогда больше не звоните мне из вестибюля "Гейозо"! В вестибюле этой гостиницы слишком шумно, слишком много людей разговаривают, неудивительно, что вы меня не слышите! Так слушайте, мисс Салли, у Папы нет ничего серьезного. Мы только что получили медицинское заключение, у него все в полном порядке, если не считать расстройства, которое называется... спастический... спастический колит!.. (Появляется в проеме двери, ведущей в холл, и зовет Маргарет.) Мэгги, пойди-ка сюда и поговори с этой дурой. Я с ней глотку сорвала! Маргарет (выйдя в холл, мелодичным голосом разговаривает по телефону). Мисс Салли?.. Это Мэгги говорит, жена Брика. Как приятно слышать ваш голос. А вы меня слышите?.. Вот и славно! Мама только хотела сообщить вам, что получено медицинское заключение из Очснерской клиники и что у Папы нашли спастический колит... Да, спастический колит, мисс Салли... Совершенно верно, спастический колит. До свидания, мисс Салли, надеюсь, до скорой-скорой встречи! (Кладет трубку на мгновение раньше, чем мисс Салли смогла бы открыть рот, чтобы продолжить разговор. Возвращается через дверь, выходящую в холл.) Она меня прекрасно слышала. Я давно обнаружила, что, когда говоришь с глухими, надо не кричать, а лишь четко произносить слова. Моя богатая родственница, старая тетушка Корнелия, была глуха как пень, однако я научилась говорить так, чтобы меня она слышала: каждое словечко выговаривала медленно, внятно, близко к ее уху. По вечерам читала ей "Коммерческий вестник" - все подряд, даже страницы объявлений, она ни строчки не давала пропустить. И так каждый Божий день. Но какая же подлая оказалась старуха! Знаете, что она оставила мне после смерти? Подписку до конца года на пять журналов и библиотечку дешевых изданий, полную самых скучных книг, которые когда-либо были написаны! Все остальное досталось ее сестре, ужасной стерве, еще подлее, чем она! Во время этой тирады Мама наводит порядок в комнате. Мама (закрывая дверь стенного шкафа, куда она отправила разбросанную одежду). Ох уж мне эта мисс Салли! Папа говорит, она постоянно попрошайничает. Что верно, то верно. Бедная старуха вечно клянчит. По-моему, Папа дает ей меньше, чем следовало бы... Снизу зовут ее, и она кричит в ответ: "Иду-иду!" Направляется к выходу в холл, но в дверях поворачивается и быстро показывает пальцем сначала на дверь ванной, затем на бар, спрашивая жестами: "Брик пил?" Маргарет делает вид, будто ничего не понимает, пожимает плечами и поднимает брови, показывая, что она совершенно озадачена этой пантомимой. (Устремляется обратно к Маргарет.) Брось! Не прикидывайся дурочкой! Я спрашиваю, много он уже хватил спиртного? Маргарет (с коротким смешком). О, по-моему, выпил бокал после ужина. Мама. Не смейся над этим! Одни мужчины после женитьбы перестают пить, а другие, наоборот, начинают! Брик ни капли в рот не брал до того, как... Маргарет (выкрикивает). Это несправедливо! Мама. Справедливо или несправедливо, но я хочу задать тебе один вопрос: ты делаешь Брика счастливым в постели? Маргарет. Почему вы не спросите, делает ли он меня счастливой в постели? Мама. Потому что я знаю, что... Маргарет. Это все - обоюдно! Мама. Что-то здесь не так! Ты бездетна, а мой сын пьет! (Ее зовут снизу, и, произнося последнюю реплику, она торопливо ~идет к двери; у двери оборачивается и показывает пальцем на кровать.) Когда брак расстраивается, причина здесь, вот здесь! Маргарет. Это... Мама с достоинством выплыла из комнаты и захлопнула за собой дверь. ...несправедливо... Маргарет остается одна, совсем одна, и она с отчаянием ощущает это одиночество. Втягивает голову в плечи, сутулится, прижимает к лицу руки со сжатыми кулаками и крепко зажмуривает глаза, как ребенок в ожидании укола. Когда снова открывает глаза, ее взгляд падает на продолговатое овальное зеркало; она бросается к нему, скривив лицо, рассматривает себя и спрашивает: "Ты кто?" Затем слегка приседает, словно кошка, сжавшаяся перед прыжком, и отвечает себе измененным голосом - высоким, тонким, передразнивающим: "Я кошка Мэгги!" Быстро выпрямляется в тот момент, когда, приоткрыв дверь ванной, Брик спрашивает у нее: "Ушла Мама?" Маргарет. Ушла. Брик открывает дверь ванной и, ковыляя, направляется прямо к бару с пустым стаканом в руке. Он тихо насвистывает. Маргарет провожает его взглядом, поворачивая голову на длинной, изящной шее. (Нерешительно подносит руку к горлу - так, словно ей трудно глотнуть.) Знаешь, если бы наша интимная жизни просто угасла, постепенно и естественно сошла на нет, но... ведь она оборвалась внезапно, намного раньше, чем это обычно бывает, и она обязательно возродится - так же внезапно. Я уверена в этом. Вот для чего я стараюсь остаться привлекательной. В ожидании того момента, когда ты снова увидишь меня так, как видят другие мужчины. Да-да, как видят меня другие мужчины! Они по-прежнему глазеют на меня, Брик, и им нравится то, что они видят. Да-да! Кое-кто из них готов многое отдать... Посмотри, Брик! (Стоя перед продолговатым овальным зеркалом, она обеими руками касается своей груди, потом бедер.) Какое еще упругое у меня тело! Ни здесь, ни здесь ничего не опустилось, ни капельки... Она говорит тихим, дрожащим голосом, в котором звучит детская мольба. В этот момент, когда он оборачивается и бросает на нее быстрый взгляд, она должна властно завладеть вниманием публики и держать ее в неослабном напряжении вплоть до первого антракта. Я все еще возбуждаю желание в мужчинах. Лицо у меня иногда бывает осунувшимся, но фигура, как и у тебя, отлично сохранилась, и мужчины продолжают любоваться ею. На улицах они как один оглядываются на меня. Не дальше как на прошлой неделе в Мемфисе всюду, куда бы я ни пошла, мужчины бросали на меня такие пламенные взгляды - сквозь платье жгло! В клубе, в ресторанах, в магазинах буквально каждый встречный мужчина пялил на меня глаза, потом оборачивался и смотрел мне вслед, А что было на вечере, который Элис задала в честь своих нью-йоркских кузенов?! Самый красивый мужчина в компании последовал за мною наверх и пытался войти вместе со мной в дамскую туалетную комнату: не отставал от меня до самой двери и сделал попытку протиснуться внутрь! Брик. Почему же ты его не впустила, Мэгги? Маргарет. Хотя бы потому, что я не настолько вульгарна. Пусть бы даже мне и хотелось уступить. Сказать, кто это был? Великолепный Максвелл, вот кто! Брик. Как же, помню, помню, хороший был нападающий, но получил какую-то травму спины и сошел со сцены. Маргарет. Теперь у него нет травмы и нет жены, и он по-прежнему ко мне неравнодушен! Брик. В таком случае надо было впустить его в туалетную. Маргарет. Чтобы меня застали там с ним? Я не настолько глупа. О, может, когда-нибудь я еще изменю тебе, раз уж ты так оскорбительно толкаешь меня на это! Но если я и встречусь с каким-нибудь мужчиной, то, будь уверен, я позабочусь о том, чтобы ни одна душа не узнала. Потому что я не намерена давать тебе повод развестись со мной как с неверной женой. Брик. Мэгги, я не стал бы разводиться с тобой как с неверной женой. Разве ты не знаешь? Да я бы только рад был узнать, что ты нашла себе любовника. Маргарет. Нет уж, лучше не рисковать. Предпочитаю быть кошкой на раскаленной крыше. Брик. Не очень это, наверно, уютно - быть кошкой на раскаленной крыше... (Начинает тихонько насвистывать.) Маргарет. Да, конечно, но я смогу вытерпеть столько, сколько потребуется. Брик. Ты могла бы уйти от меня, Мэгги. (Снова насвистывает.) Маргарет (резко поворачивается и бросает на него яростный взгляд). Не хочу! И не уйду! К тому же, если бы я ушла от тебя, ты не смог бы мне дать ни цента, кроме того, что тебе подкинет Папа, а он умирает от рака! Заметно, что до сознания Брика наконец дошло - по-видимому, только теперь, - что Папа обречен, и он вопросительно смотрит на Маргарет. Брик. Мама только что сказала, что он здоров и диагноз благоприятный. Маргарет. Она так думает, потому что ей сказали то же, что сказали Папе. И оба с готовностью поверили, бедные старики... Но сегодня вечером ей скажут правду. Когда Папа ляжет спать, ей скажут, что он умирает от рака. (Со стуком задвигает ящик комода.) Опухоль злокачественная, и это последняя стадия. Брик. Папа знает? Маргарет. Ну что ты, разве таким больным когда-нибудь говорят об этом? Никто не говорит им: "Вы умираете". Все должны их обманывать. Они сами себя должны обманывать. Брик. Зачем? Маргарет. Зачем? Затем, что люди мечтают жить вечно, вот зачем! Но большинство хочет вечной жизни на земле, а не на небе. Он реагирует на этот проблеск юмора коротким, невеселым смешком. Вот так... (Подводит брови и глаза.) Такие дела... (Оглядывается вокруг.) Куда я положила сигарету? Не хватало еще поджечь этот дом, да еще когда здесь Мэй с Гупером и пятеркой уродов! (Нашла сигарету и жадно затягивается, выпуская дым.) Так что это его последний день рождения. А Мэй с Гупером - они знают. О, они-то отлично знают! Они первыми получили все сведения из Очснерской клиники. Вот почему они прикатили сюда со своими бесшеими уродами. Поэтому. А ты знаешь одну вещь? Что Папа еще не составил завещания? Папа никогда в жизни не составлял завещания, и они теперь из кожи лезут, стараясь покрепче внушить ему, что ты спиваешься, а я не имею детей! Он какое-то время продолжает пристально смотреть на нее, затем, буркнув что-то резкое, но невнятное, поспешно ковыляет из комнаты на галерею, освещенную угасающим, уже сильно померкшим золотым светом. Маргарет (продолжая говорить с распевом литургии). А ты знаешь, я ведь люблю Папу, искренне люблю этого старика, действительно люблю его. Знаешь... Брик (тихо, рассеянно). Да, знаю... Маргарет. Я всегда восхищалась им, несмотря на его грубые манеры, непристойный язык и тому подобное. Потому что Папа остается самим собой и не стыдится быть таким, какой он есть. Он не стал корчить из себя джентльмена-плантатора, он до сих пор остается деревенщиной с низовьев Миссисипи, таким же неотесанным деревенщиной, каким он, наверно, был, когда работал здесь простым надсмотрщиком у прежних владельцев имения - Джека Строу и Питера Очелло. Но он стал-таки хозяином имения и превратил его в самую большую и самую доходную плантацию во всей Дельте. Папа всегда мне нравился... (Выходит на просцениум.) Значит, это последний его день рождения. Жалко. Но приходится смотреть фактам в лицо. Нужно много денег, чтобы заботиться о пьянице, а именно эта высокая обязанность легла с некоторых пор на мои плечи. Брик. Ты не обязана заботиться обо мне. Маргарет. Обязана. Когда двое находятся в одной лодке, они должны заботиться друг о друге. Во всяком случае, тебе потребуются деньги на отборное виски, когда ты прикончишь весь запас. Или ты удовольствуешься девятицентовым пивом? Мэй с Гупером замышляют лишить нас прав наследства на имение Папы, они хотят сыграть на том, что ты пьешь, а я бездетна. Но мы можем сорвать их планы. Мы сорвем их планы! Брик, знаешь, всю свою жизнь я была ужасно, отвратительно бедна! Это правда, Брик! Брик. Я не говорил, что это неправда. Маргарет. Всегда должна была подлизываться к людям, которых терпеть не могла, потому что они имели деньги, а я была бедна как церковная мышь. Ты не знаешь, каково это. Так я скажу тебе: это все равно как если бы ты оказался за тысячу миль от своего виски! И должен бы был добираться до него с этой сломанной ногой... без костыля!.. Вот каково приходится, когда ты бедна как церковная мышь и должна подлизываться к родственникам, которых ты ненавидишь, потому что у них есть деньги, а у тебя нет ничего, кроме чужих обносков да нескольких заплесневевших от старости трехпроцентных государственных облигаций. Мой папочка, видишь ли, был любитель выпить, это у него стало страстью, совсем как у тебя! А бедная мама должна была делать вид, будто ничего не произошло и мы по-прежнему занимаем положение в обществе, тогда как весь наш доход составляли полтораста долларов в месяц по этим старым государственным облигациям! В тот год, когда я впервые появилась в обществе, когда состоялся мой первый выезд в свет, у меня было всего два вечерних платья! Одно из них мать сама сшила мне по выкройке из журнала мод, а другое - поношенное - дала мне противная богатая кузина, которую я не переносила! На нашей с тобой свадьбе я была в подвенечном платье моей бабушки... Вот почему я чувствую себя кошкой на раскаленной крыше! Брик все еще на галерее. Кто-то - судя по голосу, негр. - участливо окликает его снизу: "Привет, мистер Брик, как ваша нога?" Брик поднимает стакан, словно это ответ на вопрос. Молодой еще можно прожить без денег, но старой без денег не проживешь. В старости никак нельзя без денег, потому что быть старой и без денег - это слишком ужасно. Можно быть или молодой, или богатой, но старой и бедной быть немыслимо. Это правда, Брик... Брик рассеянно насвистывает. Ну вот, теперь я одета, полностью одета, больше мне делать нечего. (Жалким, почти испуганным голосом.) Я одета, полностью одета, делать мне больше нечего... (Она беспокойно, бесцельно движется по комнате и говорит как бы сама с собой.) Я знаю, в чем была моя ошибка... Что же еще?.. Ах да! Мои браслеты... (Начинает нанизывать на запястья целую коллекцию браслетов, по пяти-шести на каждую руку.) Я много об этом думала и теперь знаю, в чем была моя ошибка. Да, я совершила ужасную ошибку, когда рассказала тебе правду об истории с Капитаном. Ни под каким видом не должна была признаваться, это была роковая ошибка - рассказать тебе про тот случай с Капитаном. Брик. Мэгги, помолчи о Капитане. Я серьезно говорю, Мэгги; прикуси язык и помолчи о Капитане. Маргарет. Да пойми же ты, что мы с Капитаном... Брик. Не думаешь ли ты, что я шучу, Мэгги? Может, тебя обманывает то, что я говорю не повышая голоса? - Пойми, Мэгги, ты играешь с огнем. Ты... ты... ты преступаешь границы, преступать которые нельзя никому. Маргарет. Нет уж, теперь я скажу все, что должна тебе сказать. Мы с Капитаном занимались любовью, если только это можно назвать любовью, потому что в результате каждый из нас ощутил, что стал еще немного ближе к тебе. Понимаешь ты, сукин сын этакий, ты слишком много требовал от людей - от меня, от него, от всех бедных, несчастных, жалких сукиных детей, которым довелось любить тебя, а таких было немало, да, таких было немало помимо меня и Капитана; ты чересчур многого требовал от тех, кто тебя любил, ты - высшее существо! Ты, божественный и несравненный! И вот мы с ним легли в постель, и оба вообразили в мечтах, что это я с тобой. И я, и он! Да-да-да! Это правда, правда! Что тут такого ужасного? Я не вижу в этом... По-моему, все дело в том... Да, я не должна была говорить тебе... Брик (сейчас голова его слегка откинута назад и неестественно, неподвижна). Это Капитан сказал мне. Не ты, Мэгги. Маргарет. Я сказала тебе! Брик. После того, как сказал он! Маргарет. Какая разница, кто... Брик (внезапно поворачивается и, облокотясь на перила, зовет). Эй, девочка! Девочка! Девочка (издали). Что, дядя Брик? Брик. Скажи всем, чтобы шли сюда наверх! Пусть идут сюда! Маргарет. Я не могу остановиться! Пускай приходят - я и при них стану говорить тебе об этом... Брик. Девочка! Ну иди же, иди. Делай, что я тебе сказал, зови их! Маргарет. ...потому что я должна, должна высказать тебе это, а ты, ты!.. Ты никогда мне не даешь! (Разражается рыданиями, потом берет себя в руки и продолжает почти спокойно.) Это было что-то прекрасное, идеальное, о чем говорится в греческих легендах; да и не могло быть ничем другим, ведь ты же есть ты, поэтому и было все так грустно, так ужасно. Это была такая любовь, которая никогда бы не смогла ни во что воплотиться, не принесла бы никакого удовлетворения, куда там, даже откровенного признания не допустила бы. Брик, поверь мне, Брик, я понимаю это, все понимаю! По-моему, это было... это было нечто благородное! Разве ты не видишь, с каким уважением я говорю об этом? Я только в одном, одном-единственном хочу убедить тебя: нужно позволить жизни продолжаться, пусть даже с мечтой о жизни... все... кончено... Брик сейчас без костыля. Опираясь на мебель, он передвигается по комнате туда, где остался костыль, и подбирает его. (Горячо, словно одержимая какой-то неподвластной ей силой.) Помню, когда в колледже мы встречались вчетвером, Глэдис Фицджеральд и я, ты и Капитан, это больше смахивало на свидания между тобой и Капитаном. Мы же с Глэдис были при вас чем-то вроде компаньонок, словно вы нуждались в провожатых! Чтобы произвести хорошее впечатление на публику... Брик (угрожающе приподнимает костыль). Мэгги, ты хочешь чтобы я ударил тебя этим костылем? Ты что, не знаешь, что я могу убить тебя этим костылем? Маргарет. Господи Боже мой, да убивай, пожалуйста, как будто мне не все равно! Брик. У человека раз в жизни бывает что-то большое; хорошее, настоящее. Большое, хорошее - и притом настоящее! У меня была дружба с Капитаном. А ты говоришь о ней грязно!.. Маргарет. Я не говорю о ней грязно! Я говорю о ней как о чем-то чистом. Брик. Не любовь к тебе, Мэгги, а дружба с Капитаном была для меня этим единственным, большим и настоящим. Ты же говоришь о ней грязно. Маргарет. Значит, ты не слушал меня, не понял, что я говорю! Я говорю о ней как о чем-то до того чистом, что это убило беднягу Капитана! То, что было между вами, приходилось держать на льду, да-да, чтобы не испортилось, да! И смерть была единственным средством сохранить это... Брик. Я женился на тебе, Мэгги. Зачем бы я женился на тебе, Мэгги, если бы я был... Маргарет. Брик, подожди разбивать мне голову, дай мне кончить! Я же знаю, поверь мне, я знаю, что только Капитан желал, да и то подсознательно, чтобы между вами возникло что-то такое, что не было бы абсолютно чистым... Позволь мне напомнить, как все было. Мы с тобой поженились в самом начале лета в год окончания нашего, старого Миссисипского университета и были счастливы, ведь правда же? Мы были счастливы, блаженствовали, вместе взрывались восторгом каждый раз, когда любили! Но осенью того же года вы с Капитаном отклоняете замечательные предложения работы, решив и дальше оставаться героями футбола, уже профессионалами. Той же осенью вы создаете свою команду, "Звезды Юга", чтобы навеки оставаться неразлучными друзьями-спортсменами! Но что-то тут не заладилось, что-то с вами - и со мной тоже! - начало твориться. Капитан стал прикладываться к бутылке... ты тогда повредил позвоночник и не мог играть в День благодарения в Чикаго - смотрел матч по телевизору, лежа на больничной койке в Толидо. Я поехала с Капитаном. "Звезды Юга" проиграли, потому что бедняга Капитан был пьян. Мы с ним пили тогда всю ночь в баре гостиницы, а когда над озером Мичиган начал заниматься холодный рассвет и мы, пьяные до головокружения, вышли полюбоваться им, я сказала: "Капитан! Ты должен или разлюбить моего мужа, или попросить его принять твою любовь!" Или то, или другое! Он наотмашь ударил меня по губам! Потом повернулся и побежал - наверняка так и мчался без остановки до дверей своего номера... Ночью я пришла к нему, поскреблась в дверь, как пугливая мышка, и он предпринял ту жалкую, напрасную, тщетную попытку доказать, что сказанное мной - неправда... Брик поднимает костыль и, целя в Мэгги, наносит удар, от которого вдребезги разбивается изящная лампа на столе. Этим я его и погубила - сказав ему правду, которую, как внушил себе он сам, как внушал ему тот мир, где он родился и вырос, твой и его мир, ни в коем случае нельзя говорить! Ведь так?.. С тех пор Капитан был конченый человек: он только пил и накачивался наркотиками... Кто подстрелил дрозда? Я, я... (откинув голову и крепко зажмурив глаза) своей стрелою милосердной! Брик снова наносит удар костылем; снова промахивается. Промахнулся! Прости, я не пытаюсь оправдать мой поступок, Боже мой, нет! Я скверная, Брик. Не понимаю, зачем это нужно - притворяться хорошими, ведь хороших людей нет. Богатые и обеспеченные, те могут позволять себе соблюдать моральные нормы, обычные моральные нормы, но я никогда не могла позволить себе такую роскошь. Вот так-то! Зато я не притворяюсь! Уж в честности мне не откажешь, ведь правда? Родилась бедной, росла бедной и бедной, наверно, умру, если только не сумею урвать что-нибудь на нашу долю из наследства Папы, когда он умрет от рака! Но пойми же, Брик! Капитан умер! Я жива! Кошка Мэгги... Брик, неловко прыгая на одной ноге, снова пытается пришибить ее костылем. ...жива! Я жива! Я... Он швыряет в нее костылем - костыль пролетает над кроватью, за которой она укрылась. Брик, потеряв равновесие, падает лицом вперед на пол, и в этот же момент она заканчивает свою реплику. ...жива! В комнату врывается Дикси, в головном уборе индейского воина и с игрушечным пистолетом в руке; она стреляет пистонами в Маргарет и кричит: "Бах, бах, бах!" Снизу, через открытую дверь в холл, доносится смех. При появлении девочки Маргарет, тяжело дыша, присела на край кровати, (Встает и с холодной яростью произносит.) Девочка, твоя мама или еще кто-нибудь должны были научить тебя... (переводит дыхание) стучаться в дверь, прежде чем входить в комнату. А то люди могут подумать, что ты... плохо воспитана... Дикси. Бу-бу-бу! Что делает на полу дядя Брик? Брик. Я пытался убить твою тетю Мэгги, но промахнулся - и упал. Девочка, подай мне мой костыль, чтобы я смог встать с пола. Маргарет. Да, подай своему дяде костыль, милая, он у нас инвалид: сломал себе лодыжку вчера ночью, когда прыгал через барьеры на школьной спортивной площадке! Дикси. Почему вы прыгали через барьеры, дядя Брик? Брик. Потому что я прыгал через них раньше, а люди любят делать то, что они делали раньше, даже когда больше не могут делать это... Маргарет. Вот так. Слышала? А теперь, девочка, уходи. Дикси трижды стреляет в Маргарет из своего пистонного пистолета. Перестань, перестань сейчас же, уродина! Ах ты маленькая бесшеяя уродина! (Вырывает пистолет и выбрасывает его вон через распахнутые двери на галерею.) Дикси (с преждевременно развившейся способностью уязвить побольнее). Вы завидуете! Вы завидуете, потому что не можете рожать детей! (С выпяченным животом проплывает мимо Маргарет на галерею, показав ей по дороге язык.) Маргарет с силой захлопывает за ней двери и прислоняется к ним, часто и тяжело дыша. Пауза. Брик, чье виски расплескалось, наливает себе новую порцию и с отрешенным выражением лица сидит на огромной, с пологом на четырех столбиках, кровати. Маргарет. Видишь? Они злословят по поводу нашей бездетности даже при пятерых своих маленьких бесшеих уродцах! Пауза. Голоса людей, поднимающихся по лестнице. Брик, в Мемфисе я показалась врачу... гинекологу... Меня тщательно обследовали и сказали, что мы можем иметь ребенка, когда только захотим. А сейчас у меня как раз тот период, чтобы... Ты слушаешь меня? Ты слушаешь? Ты слушаешь меня?! Брик. Да. Я слышу тебя, Мэгги. (Остнанавливает взгляд на ее пылающем лице.) Но, черт возьми, хотел бы я знать, как это ты собираешься зачать ребенка от мужчины, который тебя не переносит? Маргарет. Над этим-то я и ломаю себе голову. (Резко поворачивается в сторону двери, ведущей в холл.) Идут! Огни рампы постепенно гаснут. Занавес ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ На сцене не произошло никакого перерыва во времени. Маргарет н Брик - в тех же позах, в каких они были в момент окончания первого действия. Маргарет (у двери). Идут! Первым появляется Папа - высокий мужчина с пронзительным, тревожным взглядом. Он движется с осторожностью, чтобы ни перед кем не обнаружить свою слабость, даже перед собой, а вернее - прежде всего перед собой. Папа. Ну-ну, Брик. Брик. Привет, Папа... Поздравления! Папа. А, уволь... Приближаются и остальные, одни - через холл, другие - по галерее: с обеих сторон доносятся голоса. На галерее перед дверями показываются Гупер и его преподобие Тукер, их голоса отчетливо слышны. Они останавливаются снаружи, пока Гупер раскуривает сигару. Тукер (оживленно). Да, но ведь у церкви Святого Павла в Гренаде уже целых три мемориальных витража, причем последний из них - лучшего цветного стекла, с изображением Христа как доброго пастыря с агнцем на руках, - стоит две с половиной тысячи! Гупер. И чье же это пожертвование, ваше преподобие? Тукер. Вдовы Клайда Шлетчера. Она же пожертвовала церкви Святого Павла купель. Гупер. Знаете, отец, что следовало бы пожертвовать вашей церкви? Систему охлаждения! Тукер. Да уж что верно, то верно! А знаете, как почтила семья Гаса Хэмма его память? Пожертвовала церкви в Ту Риверс совершенно новое каменное здание для нужд прихожан с баскетбольной площадкой в подвальном этаже и... Папа (с громким лающим смехом, который в действительности совсем не весел). Э, ваше преподобие! Что это вы все толкуете о пожертвованиях в память усопших? Уж не думаете ли вы, что кто-то здесь собрался сыграть в ящик? А? Обескураженный этим вопросом Тукер не находит ничего лучшего, как громко рассмеяться. Мы так и не узнаем, что бы он сказал в ответ, потому что его выводит из неловкого положения приход жены Гупера, Мэй, и "дока" Бо, семейного врача: едва только они появляются у порога двери, ведущей из холла, ее высокий, резкий голос начинает звучать на всю комнату. Мэй (почти благоговейно). ...Значит, так: им делали уколы против брюшного ти-и-ифа, уколы против столбняка, уколы против дифтерита, уколы против желтухи, уколы против полиомиелита - эти уколы им делали каждый месяц с мая по сентябрь, - а еще им делали прививки... Гупер? Эй, Гупер! Против чего делали прививки всем нашим малышам? Маргарет (не дожидаясь конца предыдущей реплики). Брик, включи проигрыватель! Послушаем для начала музыку! Беседа становится общей, голоса говорящих, сливаясь, звучат подобно птичьему гомону. Один только Брик не принимает участия в разговоре; стоит с рассеянной, отсутствующей улыбкой, облокотясь на бар и время от времени прикладывая ко лбу кубик льда в бумажной салфетке. Он никак не реагирует на просьбу Маргарет. Она сама устремляется к комбайну и наклоняется над его пультом управления. Гупер. Мы подарили им эту вещь к третьей годовщине свадьбы; там три громкоговорителя. Комната внезапно содрогается от мощных звуков кульминации вагнеровской оперы или бетховенской симфонии. Папа. Выключите к черту эту штуковину! Почти сразу вслед за этим наступает тишина, через мгновение нарушаемая громогласными возгласами Мамы, которая вкатывается через дверь из холла со стремительностью атакующего носорога. Мама. Где тут мой Брик, где мой дорогой малыш?! Папа. Извиняюсь! Включите поскорей снова! Все очень громко смеются. Папа известен своими насмешками над Мамой, и громче всех смеется этим его шуткам сама Мама, хотя иногда они бывают довольно жестокими, - тогда она берет в руки какую-нибудь вещь или начинает суетливо что-нибудь делать, чтобы скрыть обиду, которую не может замаскировать даже громкий хохот. На этот раз она в отличном настроении: после того как ей сообщили вымышленное "медицинское заключение" о состоянии здоровья Папы, у нее отлегло от сердца. Поэтому сейчас она лишь глупо и смущенно хихикает, глядя на Папу, а потом оборачивается к Брику - все это очень живо и энергично. Мама. Вот он где, вот мой дорогой малыш! Что это у тебя в руке? Отдай-ка этот стакан, сынок, твоя рука создана, чтобы держать вещи получше! Гупер. Посмотрим, как Брик отдаст свой стакан! Брик отдает стакан Маме, предварительно осушив его. И снова все разражаются хохотом, одни - тонким, другие - басовитым. Мама. Ах ты мой плохой мальчик, ай-ай-ай, мой бяка мальчик! Ну поцелуй свою мамочку, непослушный шалун! Глядите-ка, не хочет, отворачивается. Брик никогда не любил, чтобы его целовали и лезли к нему с нежностями, - видно, он всегда был слишком этим избалован! Сынок, выключи эту штуку! Брик только что перед этим включил телевизор. Выключает. Терпеть не могу телевизор; уж радио - хорошего мало, а телевизор - того хуже. (Пыхтя, шлепается на стул.) Ой, что же я тут-то уселась? Я хочу сидеть на диване, рядом с моим любимым, держаться с ним за руки и ласково прижиматься к нему! На Маме все то же черно-бело-серебристое платье. Его крупный асимметричный рисунок, напоминающий пятнистую шкуру какого-то массивного животного, блеск больших бриллиантов и многочисленных жемчужин, сверкающие бриллианты, вделанные в серебряную оправу ее очков, ее трубный голос и зычный хохот - все это с момента появления Мамы буквально заполняет собой всю комнату. Папа смотрит на нее с постоянной гримасой хронического раздражения. (Еще громче.) Ваше преподобие, эй, ваше преподобие! Дайте-ка мне руку и помогите встать с этого стула! Тукер. Знаю я ваши фокусы! Мама. Какие фокусы? Дайте мне руку, чтобы я могла встать и... Тукер протягивает ей руку. Она хватает его за руку и усаживает себе на колени с пронзительным хохотом. Видели когда-нибудь священника на коленях у толстой дамы? Эй, эй, люди! Видели священника на коленях у толстой дамы? Мама на всю округу прослыла любительницей подобных грубых, неизящных шуток. Маргарет наблюдает эту сцену со снисходительным юмором, потягивая красное вино со льдом и посматривая на Брика, зато Мэй с Гупером обмениваются досадливыми жестами: они относятся к фиглярству Мамы не с юмором, а с беспокойством, так как Мэй видит в подобных ее выходках возможную причину того, что, несмотря на все их с Гупером старания, им как-то не удается войти в круг избранных молодых пар Мемфиса. В комнату, хихикая, заглядывает кто-то из слуг-негров, Лейси или Суки. Они ожидают знака внести именинный пирог и шампанское. Папе совсем не весело. Несмотря на то, что, услышав благоприятное заключение врачей, он почувствовал огромное душевное облегчение, он недоумевает, почему же не отпускает мучительная боль: словно лисьи зубы вгрызаются в кишечник. "Однако этот спастический колит - серьезная штука", - говорит он самому себе, но вслух рычит на Маму. Папа. Слушай, мама, может, хватит возни? Ты слишком стара и слишком толста для этих детских дурачеств. И кроме того, женщине с твоим давлением - у нее двести весной было! - опасно так резвиться - кондрашка может хватить... Мама. Давайте праздновать Папин день рождения! Негры в белом вносят огромный именинный пирог с зажженными свечами и ведерки с шампанским во льду; горлышки бутылок украшены атласными лентами. Мэй с Гупером запевают песню, и все, в том числе негры и дети, подхватывают. Один только Брик остается безучастным. Все. С днем рождения! - С днем рождения! - Папа, поздравляем. Внуки же поют: "Деда поздравляем". Счастья вам желаем! Другие поют: "Долгих лет желаем!" Мэй вышла на середину сцены и образует из своих детей некое подобие хора". Мы слышим, как она вполголоса отсчитывает; "Раз, два, три!" - и они запевают новую песенку. Дети. Скинка-минка, динь-динь-динь, Скинка-минка, динь-ля-ля, Все мы любим так тебя. Скинка-минка, динь-динь-динь, Скинка-минка, динь-ля-ля, Они разом поворачиваются в сторону Папы. Мы любим, дедушка, тебя! Все вместе оборачиваются лицом к зрителям, словно хор в музыкальной комедии. Мы любим дедулю родного, Мы любим дедулю, да-да, Мы любим тебя, дорогого, Мы любим дедулю всегда. Скинка-минка, динь-динь-динь, Скинка-минка, динь-динь, ля-ля, Мэй поворачивает свой хор в сторону Мамы. И любим, бабуля, тебя! Мама заливается слезами. Негры выходят. Папа. Ида, в чем дело? Что с тобой? Мэй. Это от счастья. Мама. Я так счастлива, Папа, так счастлива, что должна дать счастью выход: поплакать или еще что-нибудь. (Неожиданно и громко в наступившей тишине.) Брик, ты слышал, какую чудесную новость о Папином здоровье принес из клиники доктор Бо? Папа совершенно здоров! На все сто! Маргарет. Как замечательно! Мама. Он здоров на сто процентов. С блеском, на "отлично", выдержал все обследования. Теперь, когда мы знаем, что он ничем не болен, если не считать спастического колита, я могу кое в чем вам признаться. Я ужас как волновалась, чуть с ума не сошла: боялась, а вдруг у Папы... Маргарет (вскакивая на ноги, перебивает ее громким восклицанием). Брик, дорогой, разве ты не собираешься вручить Папе свой подарок ко дню рождения? (Проходя мимо Брика, выхватывает у него стакан с виски. Берет красиво упакованный сверток.) Вот он, Папа, это от Брика! Мама. Из всех Папиных дней рождения этот самый грандиозный: сотня подарков и кипы телеграмм от... Мэй (перебивая). Что там такое, Брик? Гупер. Ставлю пятьсот против пятидесяти, что Брик понятия не имеет. Мама. Главное в подарке - сюрприз. Пока не развернешь пакет, не знаешь, что там такое. Посмотри же подарок, Папа. Папа. Посмотри сама. Я хочу кое-что спросить у Брика! Пойди-ка сюда, Брик. Маргарет. Папа зовет тебя, Брик. (Развертывает пакет.) Брик. Скажи Папе, что я охромел. Папа. Вижу, что охромел. Я хочу узнать, как тебя угораздило. Маргарет (прибегая к тактике отвлечения). Ох, вы только посмотрите, это же кашемировый халат! (Поднимает халат за плечи, демонстрируя его всем присутствующим.) Мэй. Сколько изумления в твоем голосе, Мэгги! Маргарет. Никогда ничего подобного не видала. Мэй. Вот странно-то. Xа! Маргарет (резко поворачиваясь к ней, с ослепительной улыбкой). Что же тут странного? У моих родителей не было иного богатства, кроме доброго имени, и такие предметы роскоши, как кашемировые халаты, до сих пор меня изумляют! Папа (угрожающе). Тише! Мэй (в запальчивости игнорирует это предупреждение). Интересно только, отчего ты так изумляешься сейчас, если сама же купила его в магазине Лоувенстайна в Мемфисе еще в прошлую субботу. Сказать, откуда я знаю? Папа. Я же сказал: тише! Мэй. Я знаю это от продавщицы, которая продала его тебе. Она обслуживала меня и сказала: "О, миссис Поллит, здесь только что была ваша невестка - она купила кашемировый халат для вашего свекра!" Маргарет. Сестрица! Какой талант пропадает! Тебе бы не домашним хозяйством заниматься да не с детьми сидеть, а в ФБР работать или... Папа. Тише! У его преподобия Тукера более замедленные рефлексы, чем у других. Он заканчивает начатую фразу после этого грозного окрика. Тукер (доктору Бо). ...Сторк и Ринер идут голова в голову! (Весело хохочет, но, заметив, что все молчат, а Папа свирепо смотрит на него, сконфуженно смолкает.) Папа. Ваше преподобие, надеюсь, я не перебил очередной рассказ о мемориальных витражах, а? Тукер натянуто смеется, затем сухо покашливает в неловкой тишине. Знаете что, ваше преподобие? Мама. Слушай, Папа, перестань подкалывать его преподобие! Папа (повышая голос). Слыхали такое выражение: "одно харканье, а плюнуть нечем"? Так вот, это ваше сухое покашливание заставляет вспомнить о нем: "одно харканье, а плюнуть нечем"... Пауза, которую прерывает только короткий испуганный смешок Маргарет, единственной здесь, кто способен понять и оценить гротескное. Мэй (поднимая руки и бренча браслетами). Интересно, москиты сегодня кусаются? Папа. Что-что, Мама-младшая? Ты что-то сказала? Мэй. Да, я говорю, интересно, съедят ли нас заживо москиты, если мы выйдем подышать на галерею? Папа. Если съедят, я велю размельчить ваши кости в порошок и пустить на удобрение! Мама. На прошлой неделе все вокруг опрыскивали с самолета, и, по-моему, это помогло, во всяком случае я ни разу... Папа (прерывая ее). Брик, мне сказали, если только это не вранье, что вчера ночью ты прыгал через барьеры на школьной спортивной площадке? Мама. Брик, сынок, Папа к тебе обращается. Брик (с улыбкой, потягивая виски). Что ты сказал, Папа? Папа. Говорят, ты вчера ночью прыгал через барьеры на школьной беговой дорожке? Брик. Мне то же самое сказали. Папа. Что ты там делал - прыгал или, может, задом дрыгал? Чем ты там занимался в три часа ночи - укладывал бабу на гаревую дорожку? Мама. Какой ужас, Папа! Теперь ты не на положении больного, и я не разрешаю тебе говорить такие... Папа. Тише! Мама. ...гадости в присутствии его преподобия, я... Папа. Тише! Я спрашиваю, Брик: ты что, развлекался вчера ночью на этой гаревой дорожке? Может, гонялся по ней за какой-нибудь юбкой и споткнулся в пылу погони?.. Так было дело? Гупер хохочет, громко и фальшиво, а вслед за ним разражаются нервный смехом и другие. Мама топает ногой и поджимает губы. Она подходит к Мэй и что-то ей шепчет. Брик выдерживает тяжелый, пристальный, насмешливый взгляд отца с застывшей на губах неопределенной улыбкой и со стаканом виски в руке - это его обычная защитная реакция во всех ситуациях. Брик. Нет, сэр, не думаю... Мэй (одновременно с ним, тихо). Ваше преподобие, давайте немного прогуляемся на свежем воздухе. Она и Тукер выходят на галерею, в то время как Папа продолжает. Папа. Тогда чем же ты, черт побери, занимался там в три часа пополуночи? Брик. Барьерным бегом, Папа, бегом и прыжками через барьеры. Но эти высокие барьеры стали слишком высоки для меня. Папа. Из-за того, что ты был пьян? Брик (его неопределенная улыбка слегка сникает). Трезвый я не пытался бы прыгать и через низкие... Мама (поспешно). Папа, задуй свечи на своем именинном пироге! Маргарет (одновременно). Я хочу предложить тост за Папу Поллита, за его шестьдесят пятый день рождения, за крупнейшего плантатора-хлопковода в... Папа (вне себя от гнева и омерзения, рычит). Я сказал "хватит", значит, хватит, прекратите этот... Мама (подходя к Папе с пирогом). Папа, я не позволяю тебе говорить таким тоном, даже в твой день рождения, я... Папа. Я буду говорить так, как мне заблагорассудится, Ида, и в мой день рождения, и в любой другой день в году, а если кому-нибудь здесь это не понравится, то может убираться на все четыре стороны! Мама. Ты так не думаешь! Папа. С чего ты взяла, что я так не думаю? Тем временем происходил оживленный, но осторожный обмен знаками Гупера с кем-то, находящимся на галерее, и Гупер тоже вышел на галерею. Мама. Я знаю, что ты так не думаешь. Папа. Ни черта ты не знаешь, никогда ни черта не знала! Мама. Ты не можешь так думать. Папа. Нет уж, как говорю, так и думаю! Будь уверена! Я черт знает что терпел, потому что в живых уже себя не считал. Ты тоже считала, что я в могилу гляжу, вот и начала распоряжаться да командовать. Так вот, Ида, можешь теперь уняться, потому что я не собираюсь умирать, так что можешь кончать с этим делом, хватит, накомандовалась! Ты больше не будешь здесь распоряжаться, потому что я не умру. Я прошел через все лабораторные обследования, через эту чертову диагностическую операцию, и у меня ничего не нашли, кроме спастичес