ще в детстве, и он поменял фамилию. Моя мать сейчас при смерти и хочет его разыскать. Мы не знаем его фамилии, у нас есть только внешние приметы. Мы знаем, что он очень маленький, как и моя мать, и что он стал священником. Один мой знакомый увидел, как из посольства примерно неделю назад выходил священник. Приятель утверждал, что тот священник был очень похож на мою мать. - Здесь был один священник, - сказала секретарша. - Он сказал, что приехал из Рима, и его звали, по-моему, Тассоне. - Вы знаете, где он живет? - Нет. - У него было дело к послу? - Похоже, что так. - Может быть, посол знает, где он живет? - Не думаю. Вряд ли. - Можно будет его спросить? - Да, я спрошу. - А когда? - Попозже. - Моя мать очень больна. Она сейчас в госпитале, и я боюсь, что дорога каждая минута. В кабинете Торна зазвенел сигнал селектора. Голос секретарши осведомился, не знает ли он, как найти священника, который приходил к нему две недели назад. Торн похолодел. - Кто об этом спрашивает? - Какой-то человек, который утверждает, что вы разбили его фотокамеру. Он считает, что священник - его родственник. Помолчав секунду, Торн произнес: - Попросите его зайти ко мне. Дженнингс сразу же отыскал кабинет Торна. Все вокруг было обставлено в современном стиле. Кабинет находился в конце длинного коридора, по обеим сторонам которого были развешаны портреты всех американских послов в Лондоне. Проходя мимо них, Дженнингс с удивлением узнал, что Джон Квинси Адамс и Джеймс Монро занимали этот пост, прежде чем стали президентами США. Неплохое начало карьеры! Может быть, старина Торн волею судеб тоже станет великим. - Входите, - улыбнулся Торн, когда репортер открыл дверь в кабинет. - Садитесь. - Извините, что я врываюсь... - Ничего. За все годы работы в амплуа фотоохотника Дженнингс впервые находился так близко от своей жертвы. Попасть сюда оказалось проще, чем он думал. Теперь же его трясло: дрожали колени, учащенно колотилось сердце. Возбуждение было так велико, что почти граничило с сексуальным. - Мне бы хотелось еще раз принести свои извинения за разбитую камеру, - сказал Торн. - Она все равно была старая. - Я хочу возместить вам убытки. - Нет, нет... - Мне бы очень хотелось. И вы должны мне в этом помочь. Дженнингс пожал плечами и кивнул. - Скажите, какая камера самая лучшая, и вам ее доставят. - Ну... Вы очень великодушны. - Просто назовите мне самую лучшую. - Немецкого производства. "Пентафлекс-300". - Договорились. Скажите моему секретарю, где вас можно найти. Торн изучал репортера, рассматривал каждую мелочь, от разных носков на ногах до ниток, свисающих с воротника куртки. Дженнингсу нравилось вызывающе одеваться. Он знал, что его внешность ставит людей в тупик. В каком-то извращенном смысле это давало ему нужные зацепки в работе. - Я видел вас на собрании, - сказал Торн. - Я всегда стараюсь быть в нужном месте и вовремя. - Вы очень усердны. - Спасибо. Торн встал из-за стола, подошел к бару и откупорил бутылку бренди. Дженнингс наблюдал, как он разливает напиток, потом взял предложенный стакан. - Вы отлично разговаривали с тем парнем вчера вечером, - сказал Дженнингс. - Вы так считаете? - Да. - А я не уверен. Они тянули время, и оба это чувствовали, ожидая, что собеседник первый приступит к делу. - Я с ним согласен, - добавил Торн. - Очень скоро газеты назовут меня коммунистом. - Ну, вы же знаете цену прессе. - Да. - Им тоже надо на что-то жить. - Верно. Они пили бренди маленькими глотками. Торн подошел к окну и, выглянув в него, спросил: - Вы ищете родственника? - Да, сэр. - Это священник по имени Тассоне? - Он священник, но я не уверен в точности имени. Он брат моей матери. Они были с детства разлучены. Торн взглянул на Дженнингса, и репортер почувствовал в его взгляде разочарование. - Итак, вы его, собственно, не знаете? - спросил посол. - Нет, сэр. Я просто пытаюсь его найти. Торн нахмурился и опустился на стул. - Можно спросить?.. - начал Дженнингс. - Если бы я знал, какое у него к вам было дело, я смог бы... - Это была просьба насчет одного госпиталя. Он просил... пожертвование. - Какого госпиталя? - В Риме. Я точно не помню. - Он не оставил вам свой адрес? - Нет. Видите ли, я сам немного этика расстроен, так как обещал послать чек и теперь не знаю, куда именно. Дженнингс кивнул: - Выходит, мы с вами идем по одному следу. - Видимо, да, - ответил Торн. - Он просто пришел и ушел? - Да. - И больше вы его не видели? Лицо Торна напряглось. Дженнингс заметил это и решил, что посол скрывает что-то. - Больше нет. - Я подумал... может быть, он бывал на ваших выступлениях? Взгляды их встретились, и Торн понял, что с ним ведут какую-то игру. - Как вас зовут? - спросил он. - Дженнингс. Габер Дженнингс. - Мистер Дженнингс... - Габер. - Габер. - Торн изучал его лицо, потом отвел глаза и снова глянул в окно. - Мне тоже очень важно найти этого человека. Этого священника, который был здесь. Мне кажется, я был с ним резок, и мне хотелось бы извиниться. - В каком смысле резок? - Я довольно грубо его выпроводил, даже не выслушав, что он хотел сказать мне. - Я уверен, что он привык к атому. Когда приходится просить о пожертвованиях... - Я хотел бы разыскать его. Для меня это очень важно. Посмотрев на Торна, можно было легко убедиться, что это действительно так. Дженнингс понял, что он на верном пути, но не знал, куда этот путь его приведет. Все, что он сейчас мог, - это играть в открытую. - Если я его найду, дам вам знать, - сказал он. - Будьте так добры. - Разумеется. Торн кивнул. Дженнингс поднялся, подошел к Торну и пожал ему руку. - Вы чем-то взволнованы, мистер посол? Надеюсь, мир не собирается взорваться? - О нет, - улыбнувшись, ответил Торн. - Я ваш поклонник. Поэтому и преследую вас. - Спасибо. Дженнингс направился к двери, но Торн остановил его. - Мистер Дженнингс? - Да, сэр. - Я хотел бы знать... вы ведь никогда не видели этого священника? - Нет. - Вы сказали, что он мог быть на моих выступлениях. Я подумал, что, возможно... - Что? - Да нет... Это неважно. - Можно, я как-нибудь сделаю ваши фотографии дома? - попросил вдруг Дженнингс. - Так сказать, в кругу семьи? - Сейчас не самое лучшее время для этого. - Может быть, я позвоню вам через несколько дней? - Да, пожалуйста. - Хорошо, я позвоню. Репортер вышел, и Торн внимательно посмотрел ему вслед. Этот человек определенно что-то знает, но что он может знать о священнике? Было ли простым совпадением, что человек, с которым он познакомился чисто случайно, разыскивает именно того самого священника, который днем и ночью преследует его? Торн долго думал, но так ничего и не решил. Как и многие другие недавние события в его жизни, все это казалось простым совпадением, за которым скрывалось, однако, нечто большее. 8 Для Эдгаро Эмилио Тассоне жизнь на земле была не лучше, чем жизнь в чистилище. Из-за этого он, как и многие другие, присоединился к обществу сатанистов в Риме. Сам Тассоне был португальцем, сыном рыбака, который погиб у берегов Ньюфаундленда, вылавливая треску. От детских воспоминаний остался лишь запах рыбы. Тассоне осиротел в восемь лет и был взят в монастырь, где монахи избивали его день и ночь, чтобы он признался во всех своих смертных грехах. К десяти годам он был уже спасен и смог прильнуть к Христу, но зато у него начались боли в позвоночнике - как раз там, куда ему вбивали веру. Из-за страха перед Богом он посвятил свою жизнь церкви, восемь лет учился в семинарии, день и ночь изучая Библию, читал о любви и гневе Бога и в возрасте двадцати пяти лет отправился в свет спасать грешных людей от пламени ада. Он стал миссионером, сначала поехал в Испанию, потом в Марокко, проповедуя везде слово божье. Из Марокко он отправился на юго-восток Африки, и там обнаружил племена, которые нужно было обратить в веру. Он начал избивать несчастных, как это в свое время делали с ним, и вскоре понял, что их мучения вызывали у него почти физическое наслаждение. Смерть преследовала его, ходила за ним по пятам, и каждый раз он считал, что станет ее жертвой. В Найроби он познакомился с обходительным священником, отцом Спиллетто, и признался ему в грехах. Спиллетто обещал защитить его и взял с собой в Рим. Именно здесь, на собрании в Риме, он был ознакомлен с догмами поклонников Ада. Сатанисты обеспечивали убежище тем, кто скрывался от гнева божьего. Они жили, наслаждаясь телесными удовольствиями, и Тассоне делил свое тело с теми, кто ему нравился. Это была группа изгоев, которые, объединившись, могли противостоять остальным. Дьявола почитали путем оскорбления Бога. Именно в это время, в расцвет успешных действий сатанистов, библейские символы указывали на приближение момента, когда история Земли будет внезапно и бесповоротно изменена. В третий раз за время существования планеты Нечистый сможет послать своего потомка и доверить его воспитание до зрелости своим ученикам на земле. Два раза до этого такие попытки были предприняты, и оба раза неудачно: сторожевые псы Христа обнаруживали Зверя и убивали его еще в младенчестве. На этот раз провала быть не должно. План продуман до мелочей. Неудивительно, что Спиллетто выбрал Тассоне одним из трех исполнителей плана. Этот маленький ученый священник был по-собачьему предан и выполнял приказы без малейшего раздумья и колебания. Поэтому на его долю выпала самая жестокая часть плана: убийство невинного младенца, который, на свое несчастье, тоже был частью плана. Спиллетто должен был найти приемную семью и позаботиться о том, чтобы заветного ребенка приняли в нее. Сестра Мария-Тереза (которую знали раньше под именем Баалок) должна была наблюдать за беременностью и помогать при родах. Тассоне нужно было проследить, чтобы не осталось никаких улик, и захоронить тела на кладбище. Тассоне с радостью вступил в заговор, потому что понимал, что он уже больше не новичок в секте. Его будут помнить и почитать: он, который когда-то был сиротой-изгнанником, теперь принадлежит к числу Избранных, он вошел в союз с самим Дьяволом! Однако за несколько дней до события что-то начало происходить с Тассоне. Силы покинули его. Давали о себе знать шрамы на спине. Каждую ночь, лежа в кровати, он тщетно пытался заснуть, боли усиливались. Пять ночей он ворочался в постели, отгоняя прочь беспокойные картины, встающие перед глазами. Тассоне начал принимать настойки из трав, вызывающие сон, но ничего не смог поделать с кошмарами, преследовавшими его и во сне. Он видел Тобу, африканского мальчика, умолявшего его о помощи. Он видел фигуру человека без кожи, глазные яблоки были устремлены на него, на лице были обнажены все связки и мышцы, безгубый рот кричал, молил о помиловании. Тассоне увидел себя мальчиком: он стоит на берегу и ждет, когда вернется отец. Потом он увидел свою мать на смертном одре. Она молила его простить ее за то, что умирает и оставляет его одного таким беззащитным наедине с судьбой. Той ночью он проснулся в слезах, как будто сам был матерью, молящей о прощении. А когда сон снова одолел его, фигура Христа появилась у его кровати. Христос во всей своей чистой красоте, со шрамами на стройном теле, встал на колени у кровати Тассоне и сказал, что путь в царство Божье для него не закрыт, что он может быть прощен. Нужно только покаяться. Эти кошмары так потрясли Тассоне, что Спиллетто заметил его напряжение. Он вызвал его к себе, надеясь выяснить, что произошло. Но Тассоне зашел уже слишком далеко и знал, что его жизнь может оказаться в опасности, если он покажет, что у него зародились сомнения. Тассоне объяснил, что его очень мучают боли в спине, и Спиллетто дал ему пузырек с таблетками, успокаивающими боль. До самого последнего момента Тассоне пребывал в состоянии-наркотического транса, и видения Христа перестали преследовать его. Наступила ночь на шестое июня. Шестой месяц, шестое число, шестой час. Свершились события, которые будут потом мучить Тассоне до конца его дней. У матери Антихриста начались схватки, и она стала подвывать. Сестра Мария-Тереза успокоила ее эфиром, и гигантский плод прорвался сквозь матку. Тассоне покончил с роженицей камнем, который дал ему Спиллетто. Он размозжил ей голову и таким образом подготовил себя к тому, что ему надо было совершить и с человеческим сыном. Но когда ему принесли новорожденного, он замешкался, потому что ребенок был необычайно красив. Он посмотрел на них: два младенца лежали рядом. Один, покрытый густой шерстью, весь в крови, и рядом с ним - нежный, розовый, прекрасный ребенок, смотрящий на Тассоне с безграничным доверием. Тассоне знал, что ему надо было совершить, и сделал это, но сделал неудачно. Нужно было повторить, и он плакал, открывая корзину. На какое-то мгновение Тассоне почувствовал безудержное желание схватить ребенка и бежать с ним, бежать подальше, туда, где они будут в безопасности. Но он увидел, что младенец уже почти безнадежен, и на голову младенца еще раз опустился камень. И еще раз. И еще. Пока плач не прекратился, и тело не застыло в неподвижности. В темноте той самой ночи никто не видел слез, струящихся по щекам Тассоне; более того, после этой ночи никто не видел его больше в секте. На следующее утро он скрылся из Рима и четыре года жил, как во тьме. Он уехал в Бельгию и работал среди бедняков, потом пробрался в клинику, где нашел доступ к наркотикам. Теперь они нужны были ему не только для того, чтобы успокоить боль в спине, но и противостоять воспоминаниям той ночи, преследовавшим его. Силы постепенно оставляли Тассоне. Когда же он наконец пошел в больницу, его диагноз быстро подтвердился. Боли в спине были вызваны злокачественной опухолью. Операция была невозможна. Тассоне умирал и хотел получить прощение от Бога. Собрав остатки сил, он поехал в Израиль, захватив с собой восемь пузырьков с морфином, чтобы успокаивать пульсирующую боль в спине. Ему нужен был человек по имени Бугенгаген. Это имя связано с Сатаной с самого начала истории Земли. Именно Бугенгаген в 1092 году разыскал первого потомка Сатаны и изобрел средство уничтожить его. И в 1710 году другой Бугенгаген нашел второго потомка и лишил его возможности проявить какую бы то ни было власть на Земле. Это были религиозные фанатики, настоящие сторожевые псы Христа. Их задачей было не допустить власти Дьявола на Земле. Семь месяцев потребовалось Тассоне, чтобы разыскать последнего потомка Бугенгагенов, укрывшегося в крепости под землей. Здесь он, как и Тассоне, ждал своей смерти, мучимый беспорядками века и тем, что не исполнил своей миссии. Он знал, что времени осталось мало, но был беспомощен и не мог воспрепятствовать рождению сына Сатаны на Земле. Тассоне нашел старика и рассказал ему всю историю, упомянув о своем участии в рождении зверя. Бугенгаген слушал с отчаянием, но не мог вмешиваться в ход событий, не осмеливаясь выйти из своей подземной тюрьмы. К нему должен был прийти человек, непосредственно связанный с ребенком. Боясь упустить драгоценное время, Тассоне поехал в Лондон, чтобы разыскать Торна и убедить его посетить Бугенгагена. Он снял однокомнатную квартиру в Сохо и превратил ее в крепость, такую же надежную, как церковь. Главным его оружием было священное писание. Он заклеил все стены и окна страницами Библии. На это у него ушло семьдесят Библий. Повсюду висели кресты, он старался не выходить на улицу, если на кресте, усеянном осколками зеркала, который висел у него на шее, не отражался солнечный свет. Боль в спине усиливалась, встреча в кабинете Торна оказалась неудачной. Теперь Тассоне ходил за послом по пятам, и отчаяние его росло. Сегодня он с утра наблюдал за Торном, который с группой высокопоставленных чиновников передавал в дар обществу будущий жилой дом в бедном районе Челси. - ...Я счастлив начать осуществление именно этого проекта... - громко говорил Торн, превозмогая шум ветра и обращаясь к толпе, наблюдавшей за ним, - ...так как это представляет волю самого общества улучшить уровень жизни. При этих словах он копнул лопатой землю. Ансамбль аккордеонистов заиграл польку, и Торн направился к железному забору пожать руки зрителям, просовывающим их через решетку. Он старался пожать каждую протянутую руку и пару раз даже пригнулся к забору, чтобы его поцеловали тянущиеся губы. Неожиданно Торн застыл: чьи-то руки с необычной силой притянули его за отвороты пиджака к самому забору. - Завтра, - тяжело задышал Тассоне прямо в лицо перепуганному послу. - В час дня, в Кью Гарденс... - Отпустите меня! - задохнулся Торн. - Пять минут, и вы больше никогда меня не увидите. - Уберите свои руки... - Ваша жена в опасности. Она умрет, если вы не придете. Торн отпрянул, и священник так же неожиданно исчез. Торн долго размышлял, как ему поступить. Он мог бы послать на встречу полицейских, но его беспокоило обвинение, которое он должен будет предъявить. Священника начнут допрашивать, дело станет достоянием общественности. Нет, это не выход. По крайней мере, не сейчас. Торн никак не мог понять, о чем хочет рассказать ему священник. Он говорил что-то о рождении ребенка: страшное совпадение заключалось как раз в том, что именно в этом вопросе Торн был вынужден прятать свою тайну. Возможно, вместо полиции сложно будет послать на встречу какого-нибудь человека, который либо заплатит священнику, либо запугает его так, чтобы тот исчез. Но и в этом случае придется кого-то впутывать. Он вспомнил о Дженнингсе, фотографе, и почувствовал непреодолимое желание позвонить ему и сообщить, что нашелся человек, которого тот ищет. Но этот вариант тоже не пойдет. Нет ничего более опасного, чем впутывать представителя прессы. И все же ему хотелось, чтобы с ним был еще хоть кто-нибудь, с кем можно было бы поделиться. Он был по-настоящему напуган, боялся того, ЧТО мог рассказать ему священник. На следующее утро Торн взял свою машину, объявив Гортону, что хочет некоторое время побыть один, и все утро провел за рулем, избегая появляться в офисе. Ему пришло в голову, что он может просто проигнорировать требование священника, и такой отказ, возможно, заставит священник потерять к нему интерес и исчезнуть. Но и это не удовлетворило его, так как Торн сам искал встречи. Он должен встретиться с этим человеком лицом к лицу и выслушать все, что тот скажет. Священник сказал, что Катерина в опасности и умрет, если Торн не придет. Катерина не могла быть в опасности, но Торна очень беспокоило, что и она теперь стала одной из центральных фигур в воспаленном мозгу ненормального человека. Торн приехал в двенадцать тридцать, припарковал машину за углом и с напряжением принялся ждать. Ровно в час Торн внутренне собрался и медленно пошел в парк. Он надел плащ и темные очки, чтобы его не узнали, но попытка изменить внешность еще более усиливала его возбуждение. Торн стал взглядом искать фигуру священника. Тассоне в одиночестве сидел на скамейке спиной к нему. Торн легко мог уйти и остаться незамеченным, но вместо этого двинулся вперед и подошел к священнику. Тассоне вздрогнул от неожиданного появления Торна. Лицо его напряглось и покрылось испариной, как будто он страдал от невыносимой боли. Долгое время они молчали. - Мне надо было прийти сюда с полицией, - коротко бросил Торн. - Они вам не помогут. - Говорите. Что вы хотели мне сообщить? Тассоне заморгал, руки у него затряслись. Он был весь во власти сильнейшего напряжения, одновременно борясь с болью. - ...Когда еврей в Сион придет... - прошептал он. - Что? - Когда еврей в Сион придет. И небеса пошлют комету. И Рим познает свой восход. Мы больше... не увидим света. Сердце у Торна оборвалось. Этот человек определенно сумасшедший! Он читал стихи, лицо его было неподвижным, как в трансе, а голос постепенно повышался. - Из вечного моря зверь тот восстанет. И войско придет, чтобы биться до смерти. Убьет брата брат, и свой меч не оставит. Пока не умолкнет последнее сердце! Торн наблюдал за священником, а тот в экстазе с трудом выдавливал слово за словом. - Книга Откровений предсказала все это! - крикнул он наконец. - Я здесь не для того, чтобы выслушивать религиозные проповеди, - сухо сказал Торн. - Только через человека, находящегося полностью в его власти, сможет Сатана повести свое последнее и самое страшное наступление. Евангелие от Даниила, Евангелие от Луки... - Вы сказали, что моя жена в опасности. - Езжайте в город Меггидо, - с натугой произнес Тассоне. - В старом городе Джезриль вы найдете старика Бугенгагена. Только он один может рассказать, как должен умереть ребенок Сатаны. - Видите ли... - Тот, кого не спасет Агнец, будет разорван Зверем! - Прекратите!!! Тассоне замолчал, обмяк и дрожащей рукой стер пот, обильно выступивший у него на лбу. - Я пришел сюда, - тихо сказал Торн, - потому что вы сказали, что моя жена в опасности. - У меня было видение, мистер Торн. - Вы сказали, что моя жена... - Она беременна! Торн замолчал и отступил. - Вы ошибаетесь. - Нет. Она на самом деле беременна. - Это не так. - ОН не даст этому ребенку родиться. ОН убьет его, пока тот спит в утробе. Священник застонал от боли. - О чем вы говорите? - спросил Торн. Ему было трудно дышать. - Ваш сын, мистер Торн! Это СЫН САТАНЫ! Он убьет неродившегося ребенка, а потом убьет и вашу жену! А когда убедится, что все ваше богатство переходит к нему, тогда, мистер Торн, он убьет и ВАС! - Довольно! - Обладая вашим богатством и властью, он создаст свое страшное царство здесь, на Земле, получая приказы непосредственно от Сатаны. - Вы сумасшедший, - прохрипел Торн. - Он ДОЛЖЕН умереть, мистер Торн! Священник задохнулся, и слезы покатились из его глаз. - Пожалуйста, мистер Торн... - Вы просили пять минут... - Езжайте в город Меггидо, - умолял Тассоне. - Найдите Бугенгагена, пока не поздно! Торн покачал головой, указав дрожащим пальцем на священника. - Я вас выслушал, - сказал он с ноткой предупреждения в голосе, - теперь я хочу, чтобы вы выслушали меня. Если я еще когда-нибудь вас увижу, вы будете арестованы. Резко повернувшись, Торн зашагал прочь. Тассоне крикнул ему вслед сквозь слезы: - Встретимся в аду, мистер Торн! Мы там вместе будем отбывать наказание! Через несколько секунд Торн скрылся, а Тассоне остался один. Все кончено, он проиграл. Медленно поднявшись, священник оглядел опустевший парк. Вокруг стояла зловещая тишина. И тут Тассоне услышал какой-то звук. Звук несся откуда-то издали, будто рождаясь в его собственном мозгу, и постепенно нарастал, пока не заполнил собой все вокруг. Это был звук "ОХМ!". И когда он стал громким до боли, Тассоне схватился руками за распятие и в страхе оглядел парк. Тучи на небе сгущались, поднялся ветерок, постепенно набирающий силу, и кроны деревьев грозно задвигались. Зажав крест в обеих руках, Тассоне пошел вперед, отыскивая безопасное местечко на улице. Но ветер неожиданно усилился, бумаги и прочий уличный мусор завертелись у его ног, священник пошатнулся и чуть не задохнулся от порыва ветра, кинувшегося ему в лицо. На другой стороне улицы он заметил церковь, но ветер с ураганной силой набросился на него. Звук "ОХМ!" звенел теперь у него в ушах, смешиваясь со стоном усиливающегося ветра. Тассоне пробирался вперед. Туча пыли не позволяла ему разглядеть дорогу. Он не увидел, как перед ним остановился грузовик, не услышал скрип огромных шин в нескольких дюймах от себя. Автомобиль рванулся в сторону автостоянки и резко замер. Раздался звук битого стекла. Ветер неожиданно стих, и люди, крича, побежали мимо Тассоне к разбитому грузовику. Тело шофера бессильно привалилось к баранке, стекло было забрызгано кровью. Тассоне стоял посередине улицы и плакал от страха. В небе прогремел гром; вспышка молнии осветила церковь, и Тассоне, повернувшись, снова побежал в парк. Рыдая от ужаса, он поскользнулся и упал в грязь. В тот момент, когда Тассоне пытался подняться на ноги, яркая молния сверкнула рядом и превратила ближайшую скамейку в пылающие щепки. Повернувшись, он пробрался через кустарник и вышел на улицу. Всхлипывая и пошатываясь, маленький священник двинулся вперед, смотря прямо в грозное небо. Дождь пошел сильнее, обжигая его лицо, город впереди расплывался в сплошном потоке прозрачной воды. По всему Лондону люди разбегались в поисках убежища, закрывали окна, и через шесть кварталов от парка учительница никак не могла справиться со старомодным шестом для закрывания фрамуг, а ее маленькие ученики наблюдали за ней. Она никогда не слышала о священнике Тассоне и не знала, что судьба свяжет ее с ним. А в это время по скользким и мокрым улицам Тассоне неотвратимо приближался к зданию школы. Задыхаясь, он брел по узеньким переулкам, бежал без определенной цели, чувствуя на себе неотступный гнев. Силы у Тассоне иссякали, сердце отчаянно колотилось. Он обошел угол здания и остановился передохнуть, раскрыв рот и жадно глотая воздух. Маленький священник и не думал бросить взгляд наверх, где в этот миг неожиданно произошло легкое движение. На высоте третьего этажа прямо у него над головой железный шест для закрывания оконных фрамуг выскользнул из рук женщины, тщетно пытавшейся удержать его, и ринулся вниз. Его наконечник рассекал воздух с точностью копья, которое метнули с небес на землю. Шест пробил голову священника, прошел сквозь все его тело и пригвоздил человека к земле. И в этот момент дождь неожиданно прекратился. Из окна третьего этажа школы выглянула учительница и закричала. С другой стороны парка люди несли мертвого шофера разбитого грузовика, на лбу которого отпечатался кровавый след от руля. Тучи рассеялись, и солнечные лучи коснулись земли. Стайка детей собралась вокруг священника, висящего на шесте. Капли воды стекали по его шляпе, по лицу, на котором застыло выражение крайнего удивления. Рот у того, кого звали Тассоне, был открыт. Рядом прожужжал слепень и сел на его раскрытые губы. На следующее утро из ящика у входных ворот в Пирфорде Гортон вынул газеты и принес их в комнату, где в это время завтракали Торн и Катерина. Уходя, Гортон заметил, что лицо у миссис Торн было усталым и напряженным. Она выглядела так уже несколько недель, и он полагал, что это связано с ее посещением врача. Сначала он думал, что у нее какая-то телесная болезнь, но потом в вестибюле больницы на табличке прочел, что ее врач, мистер Гриер, специалист по психиатрии. Сам Гортон никогда не испытывал нужды в психиатре и не знал людей, которые обращались бы к ним. Он всегда считал, что психиатры существуют только для того, чтобы сводить людей с ума. Когда в газетах писалось о людях, совершавших какие-нибудь зверства, обычно тут же сообщалось, что они обращались к психиатру. Причина и следствие вполне очевидны. Теперь, наблюдая за миссис Торн, он видел только подтверждение своей теории. Какой бы жизнерадостной ни казалась Катерина по дороге в Лондон, на обратном пути она всегда молчала и выглядела крайне плохо. С тех пор, как начались эти визиты, настроение ее ухудшилось, и теперь она пребывала в постоянном напряжении. Отношение ее к слугам выражалось в резких приказах, а в отношениях с ребенком было все, кроме материнских чувств. Самое ужасное заключалось в том, что ребенок теперь сам искал с ней контакта. Долгие недели, когда она пыталась вернуть его любовь, не прошли даром. Но теперь, когда Дэмьен искал мать, ее нигде не было. Для самой Катерины психотерапия казалась пугающей: под внешними страхами она обнаружила бездонную пропасть волнений и отчаяния. Она не понимала, кто же она такая на самом деле. Она помнила, кем была РАНЬШЕ, помнила свои желания, но теперь все прошло, и она не видела для себя будущего. Каждый пустяк приводил ее в состояние страха: звонок телефона, звук срабатывающего таймера на плите, свисток чайника... Все вокруг будто требовало внимания. Она находилась в таком состоянии, что общаться с ней стало почти невозможно, а в этот день было особенно трудно, потому что она обнаружила нечто, требующее немедленных действий. Необходим бью серьезный разговор с мужем, на который она все не решалась, а теперь, помимо всего, сюда вмешивался ребенок. Он начал липнуть к ней по утрам, пытаясь привлечь ее внимание. Сегодня Дэмьен с шумом и грохотом катался на педальном автомобильчике по паркету, постоянно натыкаясь на ее стул и вопя во время игры на манер паровозного гудка. - Миссис Бэйлок!!! - закричала Катерина. Торн, сидящий напротив жены и приготовившийся развернуть газету, был поражен яростными нотками в ее голосе. - Что-нибудь случилось? - спросил он. - Это все Дэмьен. Я не выношу такого шума! - По-моему, не так уж и громко. - Миссис Бэйлок! - снова крикнула она. В дверях показалась грузная женщина. - Мэм? - Уберите его отсюда, - скомандовала Катерина. - Но он же только играет, - воспротивился Торн. - Я сказала, уберите его отсюда! - Да, мэм, - ответила миссис Бэйлок. Она взяла Дэмьена за руку и вывела из комнаты. Ребенок посмотрел на мать, в глазах его застыла обида. Торн заметил это и с досадой повернулся к Катерине. Она продолжала есть, избегая его взгляда. - Почему мы решили иметь ребенка, Катерина? - Наш образ жизни... - ответила она. - ...Что? - А как бы мы могли без ребенка, Джереми? Ты разве слышал, чтобы в прекрасной семье не было прекрасного ребенка? Торн, пораженный ее словами, не ответил. - Катерина... - Это ведь верно, да? Мы просто не думали, что значит воспитывать ребенка. Мы просто вычисляли, как будут выглядеть наши фотографии в газетах. Торн удивленно посмотрел на нее, она спокойно выдержала этот взгляд. - Верно? - спросила она. - Об этом с тобой врач говорил? - Да. - Тогда и мне надо будет с ним побеседовать. - Да, он тоже хотел с тобой встретиться. Она говорила открыто и холодно. И Торн вдруг испугался того, что она может ему сейчас сказать. - О чем же он мне расскажет? - спросил он. - У нас есть проблема, Джереми, - сказала она. - ...Да? - Я больше не хочу иметь детей. Никогда. Торн внимательно смотрел на нее. - Хорошо? - Если ты этого так хочешь... - ответил он. - Тогда ты дашь согласие на аборт. Торн застыл. Он был поражен. - Я беременна, Джереми. Я узнала об этом вчера утром. Наступила тишина. У Торна закружилась голова. - Ты меня слышишь? - спросила Катерина. - Как это могло случиться? - прошептал Торн. - Спираль. Она иногда не помогает. - Ты беременна? - Недавно. Торн побледнел. Он уставился на стол, руки у него затряслись. - Ты кому-нибудь говорила об этом? - Только доктору Гриеру. - Ты уверена? - В том, что я не хочу больше иметь детей? - Что ты беременна... - Да. Зазвонил телефон, и Торн автоматически снял трубку. - Да? - Он замолчал, не узнавая голоса. - Да, это я. - Потом удивленно посмотрел на Катерину. - Что? Кто говорит? Алло, алло! В трубке послышались короткие гудки. Торн не шевелился, глаза его наполнились тревогой. - Что там? - спросила Катерина. - Насчет газет... - И что же насчет газет? - Кто-то сейчас позвонил... и сказал "прочитайте газеты". Он посмотрел на сложенную газету, медленно открыл ее и сжался, увидев фотографию на первой странице. - Что там? - спросила Катерина. - Что случилось? - Она взяла газету у него из рук и обратила внимание на фотографию. Это был снимок священника, пронзенного оконным шестом. Заголовок под ним гласил: "В смерти священника повинен лишь случай". Катерина посмотрела на мужа и увидела, что он дрожит. Она в смущении взяла его за руку. Рука была ледяная. - Джерри... Торн медленно поднялся. - Ты знал его? - спросила Катерина. Но он не ответил. Катерина снова взглянула на фотографию и, читая статью о происшествии, услышала, как завелась и отъехала от дома машина Торна. В статье было сказано: "Для миссис Джеймс Акрюиан, учительницы третьего класса в Бишопс Индастриал Скул, день начался, как обычно. Была пятница, и, когда пошел дождь, она готовила класс к чтению вслух. Хотя капли дождя и не попадали в класс, учительница решила закрыть окно, чтобы было не так шумно. Она и раньше жаловалась на старинные окна, потому что не могла дотянуться до верхних фрамуг и всегда вставала на табуретку, даже имея в руках шест. Не попав на этот раз в металлическое кольцо на окне крючком шеста, она высунула шест наружу, намереваясь достать внешнюю часть фрамуги и подтащить ее к себе. Шест выскользнул у нее из рук и пронзил случайного прохожего, остановившегося у здания, очевидно, в поисках убежища от дождя. Личность погибшего устанавливается в настоящий момент полицией с целью розыска его родственников". Катерина ничего не могла понять. Она позвонила в контору Торна и попросила, чтобы он перезвонил ей, как только появится. Потом Катерина позвонила доктору Гриеру, но он был так занят, что даже не смог подойти к телефону. После этого она связалась с больницей, чтобы договориться насчет аборта. 9 Увидев фотографию священника, Торн сразу же поехал в Лондон, судорожно перебирая в мозгу все, что могло помочь разобраться в этом деле. Катерина БЫЛА беременна, священник оказался прав. И теперь Торн уже не мог игнорировать остальные слова Тассоне. Он попытался припомнить их встречу в парке: имена, места, куда он должен был поехать по настоянию Тассоне. Он попытался успокоиться, вспомнить все недавние события: разговор с Катериной, анонимный телефонный звонок. "Прочитайте газеты", - сказал знакомый голос, но Торн никак не мог припомнить, кто это мог быть. Кто вообще знал, что он был связан со священником? Фотограф! Это был его голос! Габер Дженнингс! Приехав в офис, Торн заперся в кабинете. Он соединился с секретаршей по селектору и попросил ее позвонить Дженнингсу. Дженнингса не было дома. Она доложила об этом Торну и добавила, что звонила Катерина, но он решил перезвонить ей попозже. Она захочет поговорить об аборте, а он еще не был готов ответить ей со всей определенностью. "Он убьет его", - вспомнил Торн слова священника. - "Он убьет его, пока тот спит в утробе". Торн быстро отыскал телефон Чарльза Гриера и объяснил ему, что им необходимо срочно увидеться. ...Визит Торна не удивил Гриера. Между беспокойством и отчаянием Катерины теперь почти не было границы, и доктор видел, что несколько раз она уже переступала эту черту. Страхи женщины росли, и он беспокоился, как бы Катерина не решилась на самоубийство. - Никогда нельзя угадать, как далеко зайдут эти страхи, - сказал врач Торну в кабинете. - Но, честно говоря, я должен сознаться, что она готовит себя к серьезнейшему эмоциональному потрясению. Торн напряженно сидел на жестком стуле, а молодой психиатр сильно затягивался табачным дымом, стараясь поддержать огонь в трубке, и расхаживал по комнате. - Ей стало хуже? - спросил Торн дрожащим голосом. - Скажем так: болезнь прогрессирует. - Вы можете чем-нибудь помочь? - Я вижу ее два раза в неделю и считаю, что ей нужны более частые консультации. - Вы хотите сказать, что она сумасшедшая? - Она живет в мире своих фантазий. Эти фантазии очень страшны, и она реагирует на этот кошмар. - Что за фантазии? - спросил Торн. Гриер помолчал, раздумывая, стоит ли все рассказывать или нет. Он тяжело опустился на стул и прямо взглянул в глаза Торна. - Во-первых, она выдумала, что ее ребенок на самом деле не ее. Эта фраза поразила Торна, как гром среди ясного неба. Он застыл и ничего не мог ответить. - Честно говоря, я рассматриваю это не как страх, а как желание. Она подсознательно хочет быть _б_е_з_д_е_т_н_о_й_. Так я это трактую. По крайней мере на эмоциональном уровне. Торн сидел ошеломленный и продолжал молчать. - Конечно, я не могу даже предположить, что ребенок для нее не имеет значения, - продолжал Гриер. - Наоборот, это единственное и самое важное для нее на свете! Но почему-то она считает, что ребенок - угроза для нее. Я не знаю, откуда именно идет этот страх, от чувства материнства, эмоциональной привязанности или просто мышей, что она неполноценна. Что ей не справиться. - Но она сама _х_о_т_е_л_а_ ребенка, - выдавил наконец Торн. - Ради вас. - Нет... - Подсознательно. Она старалась доказать, что достойна вас. А как это лучше доказать, чем родить вам ребенка? Торн смотрел прямо перед собой, в глазах его горело отчаяние. - А теперь обнаруживается, что она не справляется с реальной жизнью, - продолжал Гриер. - И она пытается отыскать причину, чтобы не считать себя неполноценной. Она выдумывает, что ребенок не ее, что ребенок - зло... - ...Что? - Что она не может полюбить его, - объяснил Гриер. - Потому ищет причину, отчего он недостоин ее любви. - Катерина считает, что ребенок - зло? Торн был потрясен, на лице его отражался страх. - Сейчас ей необходимо это чувствовать, - объяснил Гриер. - Но дело также и в том, что другой ребенок был бы для нее гибелью. - Все же в каком смысле ребенок - зло? - Это только ее фантазия. Так же, как и то, что этот ребенок не ее. Торну стало трудно дышать, к горлу подступил комок. - Не стоит отчаиваться, - ободрил его Гриер. - Доктор... - Да? Торн не мог продолжать. - Вы хотели что-то сказать? - спросил Гриер. На лице доктора появилась озабоченность. Человек, сидевший перед ним, просто-напросто боялся говорить. - Мистер Торн, с вами все в порядке? - Мне страшно, - прошептал Торн. - Конечно, вам страшно. - Я хотел сказать... я боюсь. - Это естественно. - Что-то... ужасное происходит. - Да. Но вы оба это переживете. - Вы не понимаете... - Понимаю. - Нет. - Поверьте мне, я все понимаю. Почти плача, Торн схватился за голову руками. - У вас тоже сильное переутомление, мистер Торн. Очевидно, более сильное, чем вы предполагаете. - Я не знаю, что мне делать, - простонал Торн. - Во-первых, вы должны согласиться на аборт. Торн поднял глаза на Гриера. - Нет, - сказал он. - Если это исходит из ваших религиозных принципов... - Нет. - Но вы легко должны понять необходимость... - Я не дам согласия, - твердо сказал Торн. - Вы должны. - Нет! Гриер откинулся на стуле и с ужасом посмотрел на посла. - Я бы хотел знать причины, - тихо произнес он. Торн смотрел на него и не шевелился. - Мне предсказали, что эта беременность прервется. Я хочу доказать, что этого не произойдет. Доктор уставился на него в крайнем изумлении. - Я знаю, что это звучит нелепо. Возможно, я... _с_о_ш_е_л_ с у_м_а_. - Почему вы так говорите? Торн тяжело посмотрел на него и заговорил, с трудом выдавливая слова. - Потому что эта беременность должна продолжаться, чтобы я сам не начал верить... - Верить?.. - Как и моя жена. Что ребенок - это... Слова застряли у него в горле, он поднялся и почувствовал беспокойство. Дурное предчувствие охватила его. Торн ощутил, что сейчас должно что-то случиться. - Мистер Торн? - Извините меня... - Пожалуйста, садитесь. Резко тряхнув головой, Торн вышел из кабинета и торопливо пошел к лестнице, ведущей на улицу. Очутившись на улице, он кинулся к машине,