издавна повелось, что Третья Смена - самая тихая. В это время и народу на улицах меньше обычного. Конечно, правильнее было бы выйти в час пик - в Первую Смену - и затеряться в толпе. Но если нас поджидают герильеры или туги, погибнет невесть сколько случайных прохожих. До площади Мэлл мы добирались часа три - разумеется, не по главной лестнице. Бесконечная череда пустующих автотуннелей и колодцев техобслуживания, по которым восемьдесят лет назад, словно саранча, прокатились толпы луддитов, слилась для меня в одно серое пятно. И вот наконец одолев последнюю лестницу (ржавчины в ней было явно больше, чем железа), мы вышли в служебный коридор. Отсюда до Святилища оставалось не более километра. - Ни за что бы не поверила, что это так просто, - прошептала я в интерком. - Вероятно, они стянули людей к космопорту и частным порталам. Дорогу мы выбрали с таким расчетом, чтобы по возможности не выходить на открытое место - метрах в тридцати под первым торговым ярусом. До крыши улья отсюда было метров четыреста, до Святилища Шрайка - колоссального сооружения причудливых очертаний - менее пятисот. Неурочные покупатели и любители бегать трусцой, завидев нас, торопливо скрывались в боковых коридорах. Полицию, несомненно, уже оповестили, но я бы очень удивилась, если бы она прибыла вовремя. И вдруг из подъемной шахты с гиканьем и криком высыпала куча ярко размалеванных тугов, вооруженных цепями, импульсными ножами и энергетическими рукавицами. Джонни вздрогнул от неожиданности, но тут же развернулся и хлестнул по ним "адской плетью". Пистолет-пулемет выпрыгнул у меня из рук и, следуя за моим взглядом, стал поражать одну цель за другой. Семеро парней застыли с вытаращенными глазами, потом задрали лапки кверху и стали отступать. Мгновение - и они скрылись в шахте. Я взглянула на Джонни и в черном зеркале его шлема увидела себя. На сей раз никто из нас не рассмеялся. Мы перебежали к северному торговому ряду. Несколько прохожих поспешили к дверям магазина. До Святилища оставалось меньше ста метров. В наушниках я слышала удары собственного сердца. Мы были уже в пятидесяти метрах. Высоченные ворота Святилища приоткрылись, и из них выглянул дьякон (а может, священник). Тридцать метров. Если бы нам действительно хотели помешать, это сделали бы раньше. Улыбнувшись, я повернулась к Джонни, но не успела и рта открыть, как на нас обрушился град пуль и лазерных импульсов. Внешний слой доспехов сдетонировал, поглотив и рассеяв кинетическую энергию пуль. А зеркальная поверхность под ним отразила почти все смертоносные лучи. Почти. Удар сбил Джонни с ног. Я упала на одно колено и переключила "Штайнер" в режим самонаведения. Так, десятый этаж на жилой стене Улья. Мой визор оплавился и потерял прозрачность, защитный слой доспехов выгорел почти целиком. Пистолет-пулемет застрекотал, словно швейная машинка из старинной голопьесы. Пятиметровый балкон в десяти этажах над нами окутало облако-разрывных игл и бронебойных пуль. Лазеру конец. Меня словно огрели по спине палкой. Еще раз. И еще. Я не устояла на ногах. Вырубив "Штайнер", я откатилась в сторону и привстала на одно колено. Их было не меньше десятка на каждом ярусе, они двигались быстро, точно и слаженно - прямо балет! Джонни приподнялся и, переключив "плеть" в частотный режим, начал пробивать радужную завесу активной защиты фазированными сериями импульсов. Одна из бегущих фигурок вспыхнула, и тут же позади этого живого факела лопнула витрина, засыпав чуть ли не всю площадь осколками. Из-за парапета высунулись еще двое. Я уложила их из "Штайнера". Раздался визг реверс-моторов. Из-под самого перекрытия вынырнул скиммер и, заложив крутой вираж, понесся прямо на нас. По бетону ударили ракеты. Полетело стеклянное крошево - последние остатки витрин. Я вскинула голову, пару раз сморгнула, прицелилась и выстрелила. Скиммер отшвырнуло вбок, он ударился об эскалатор (на котором стояли, сжавшись от страха, человек десять) и взорвался. Какой-то зевака, на котором вспыхнула одежда, метнулся вниз с восьмидесятиметровой высоты. - Слева! - закричал Джонни по интеркому. Четверо с левитационными ранцами за плечами быстро спускались вдоль стены. Камуфляж из "хамелеоновой кожи" не успевал отслеживать меняющийся фон, превратившись в причудливый калейдоскоп узоров и красок. Один тут же ушел вбок и, оказавшись в "мертвой зоне" пулемета, бросился ко мне. Остальные навалились на Джонни. - Он шел на меня с импульсным ножом - излюбленным оружием этого отребья. Я подставила под удар рукав защитного костюма, прекрасно понимая, что имп пробьет его, но не сразу. Мне нужно было выиграть всего секунду, и я ее выиграла. Я убила его режущим краем перчатки и, развернувшись, дала очередь по тем троим, что напали на Джонни. На них были жесткие боевые костюмы, поэтому струя свинца лишь отшвырнула их назад - так смывают с тротуара мусор. Одному удалось подняться, и тогда второй очередью я сбросила их на нижний ярус. Джонни упал навзничь. Защитный костюм у него на груди местами расплавился. Меня замутило от запаха паленой плоти, но смертельных ран вроде не было. Я наклонилась и приподняла его. - Оставь меня, Ламия. Беги. Лестница... - Связь все время прерывалась. - Заткнись. Ты меня нанял, и я буду тебя охранять. Обхватив Джонни левой рукой я взвалила его на плечо, так, чтобы "Штайнер" оставался свободным. Нас обстреливали с обеих стен улья, со стропил и верхних торговых ярусов. На тротуаре я насчитала не меньше двадцати трупов. Половина из них - в ярких костюмах. Обычные граждане. Энергошарнир в левом колене заело. С негнущейся ногой я кое-как проковыляла метров десять, волоча на себе Джонни. На верхних ступенях лестницы стояли несколько священников. Казалось, они не обращали никакого внимания на всю эту пальбу. - Сверху! Я моментально обернулась. После первого же выстрела "Штайнер" замолк - кончились патроны, но за мгновение до того, как разлететься на тысячу кусочков вместе со всем своим экипажем, скиммер успел выпустить ракеты. Я швырнула Джонни на мостовую и рухнула на него сверху, пытаясь прикрыть своим телом. Все ракеты разорвались одновременно. Большинство - в воздухе, но по крайней мере две пробили настил яруса. Взрывной волной нас сбросило с покосившейся дорожки и отшвырнуло метров на пятнадцать - двадцать. Очень кстати. Пешеходная полоса из ферробетона, где мы находились секунду назад, загорелась, вспучилась, провисла и обрушилась вниз. Образовался естественный ров, который отрезал нас от большинства атакующих. Я поднялась, отшвырнула бесполезный пулемет, сорвала столь же бесполезные лохмотья защитного костюма и перевернула Джонни на спину. Шлем с него слетел, и внешний вид моего подопечного оставлял желать лучшего. В доспехах зияло множество пробоин, из них сочилась кровь. Правую руку и стопу левой ноги оторвало взрывом. Я подняла его и потащила вверх по лестнице в Святилище. И тут завыли сирены. Над площадью появились наконец скиммеры службы безопасности. Герильеры, толпившиеся на верхних ярусах и на той стороне обвалившейся дороги, пустились наутек. Но двое коммандос с левитационными ранцами, похоже, очухались и все-таки бросились за мной. Я даже не обернулась. Волоча негнущуюся левую ногу, я одолевала ступень за ступенью, не обращая внимания на раны и боль в обожженных спине и боку. Скиммеры с воем кружили в воздухе, но к Святилищу не приближались. Пули щелкали по всей площади Мэлл. Сзади до меня доносился торопливый лязг подкованных металлом сапог. Мне удалось преодолеть еще три ступени. Оставалось двадцать. Там, невообразимо далеко, стояли десятки священников и епископ. Я сделала еще шаг и посмотрела на Джонни. Он глядел на меня одним глазом - другой был залит кровью и совершенно заплыл. - Все в порядке, - прошептала я, впервые осознав, что и мой шлем куда-то дался. - Все в порядке. Уже близко. Мне удалось сделать еще один шаг. Две фигуры в блестящих черных доспехах преградили мне путь. Исполосованные пулями забрала поднялись. Под ними - безжалостные лица. - Эй, ты, сучка! Оставь его и уходи. Спасай свою шкуру. Я устало кивнула. Сил хватало только, чтобы стоять и обеими руками держать Джонни на весу. Его кровь капала на белый камень. - Я сказал - отдай его нам. Отцовский пистолет был у меня в той руке, которой я поддерживала Джонни под спину. Но я уложила их обоих - одного в левый глаз, другого в правый. Еще одна ступенька. Затем еще одна. Перед каждым шагом я останавливалась и переводила дыхание. Вот и вершина лестницы. Священники в черных и красных одеяниях расступились и пропустили меня в высокие ворота Святилища. Внутри царил мрак. Я не оглядывалась, но, судя по шуму, толпа на площади собралась огромная. Епископ шел рядом. Я положила Джонни на холодный пол. Вокруг шелестели сутаны. Я кое-как стянула с себя остатки защитного костюма и принялась раздевать Джонни. Его доспехи в нескольких местах прикипели к телу. Я коснулась здоровой рукой опаленной щеки Джонни: - Как жаль... Он чуть повернул голову и приоткрыл глаз. Его левая рука коснулась моей щеки, виска, затылка. - Фанни... Я почувствовала, что он умирает Но когда его рука нашла мой нейрошунт, я вдруг ощутила всплеск теплоты. Теплоты и света. Сработала петля Шрюна. Все, чем был или мог быть Джонни Китс, ворвалось в меня, это было почти как его оргазм два дня назад: всплеск, биение, внезапный прилив теплоты, а следом - покой и эхо пережитого наслаждения. Я медленно опустила его на пол. Дьяконы подняли тело и вынесли наружу - показать толпе, властям и тем, кто хотел удостовериться. Потом меня увели. Две недели я провела в приютской больнице Святилища. Мне заживили ожоги, удалили шрамы, извлекли осколки, пересадили кожу, восстановили мышцы и нервы. И все же боль не проходила. Все, кроме священников, потеряли ко мне интерес Техно-Центр удостоверился, что Джонни мертв, что его ИскИн не оставил после себя никаких следов и что его кибрид тоже мертв. Я подала заявление, и мне возобновили лицензию. Дело замяли - уж тут постарались власти. Пресса сообщила, что "между бандами, контролирующими улей Дрегс, произошла кровавая разборка, которая выплеснулась на площадь Мэлл. Среди бандитов и мирных жителей имеются убитые". Полиция подтвердила эту версию. А за неделю до того, как пришло известие, что Гегемония разрешила кораблю "Иггдрасиль" с паломниками на борту отбыть на Гиперион, в зону боевых действий отправилась через портал Святилища на Возрождение-Вектор и около часа просидела в тамошнем архиве. Потрогать эту рукопись я не могла - каждый листок хранился в отдельном вакуумном пакете. Но рука была его: мне уже приходилось видеть почерк Джонни. Пергамент пожелтел и стал хрупким от старости. Там было два фрагмента. Вот первый: Не стало дня, и радостей не стало. Губ сладостных, лучистых глаз, тепла Ладони робкой, нежного овала, Чуть слышных слов, груди, что так бела. Исчезло юной розы совершенство, Исчезло счастье, скрывшись без следа, Исчезли стройность, красота, блаженство, Исчез мой рай - исчез в тот час, когда На мир нисходит сумрак благовонный И ночь - святое празднество любви - Завесою, из тьмы густой сплетенной, Окутывает таинства свои. [Д.Китс; сонет написан, по-видимому, 10 октября 1819 г. и обращен к невесте поэта Фанни Брон; встрече с ней в этот день предшествовала продолжительная разлука, во время которой Китс, предчувствуя неизлечимость начавшейся болезни, безуспешно пытался подавить свои чувства] Любовь! Твой требник прочитал я днем; Теперь молю: дай мне забыться сном. [Д.Китс. Написано, по всей вероятности, в ноябре - декабре 1819 г., когда Китс работал над последней, незавершенной поэмой "Колпак с бубенцами" (автограф отрывка сохранился на полях рукописи)]. Второй был написан второпях, на каком-то обрывке, словно пишущий схватил первый подвернувшийся под руку листок. Одно воспоминанье о руке, Так устремленной к пылкому пожатью, Когда она застынет навсегда В молчанье мертвом ледяной могилы, Раскаяньем твоим наполнит сны, Но не воскреснет трепет быстрой крови В погибшей жизни... Вот она - смотри: ["Ромео и Джульетта", III, 5] Я беременна. Думаю, Джонни знал об этом. А может, и нет. Я беременна дважды: ребенком Джонни и памятью петли Шрюна. Не знаю, связано одно с другим или нет, а если связано, то в какой степени. Пройдут месяцы, прежде чем родится ребенок, и всего несколько дней, прежде чем я предстану перед Шрайком. Но я помню те минуты, когда истерзанное тело Джонни вынесли на обозрение толпы, а меня еще не увели. Они стояли там, в темноте, - сотни священников, дьяконов, экзорцистов, служек и простых верующих... в красном полумраке под вращающимся идолом Шрайка... и вдруг все разом монотонно запели, и голоса их эхом отдавались под готическими сводами. А пели они примерно следующее: "БЛАГОСЛОВЕННА БУДЬ БЛАГОСЛОВЕННА БУДЬ МАТЕРЬ НАШЕГО СПАСЕНИЯ БЛАГОСЛОВЕННА БУДЬ ДЛАНЬ НАШЕГО ИСКУПЛЕНИЯ БЛАГОСЛОВЕННА БУДЬ НЕВЕСТА НАШЕГО СОЗДАНИЯ БЛАГОСЛОВЕННА БУДЬ" Я была ранена и в шоке. Я ничего не понимала. Да и сейчас не понимаю. Но я знаю, что когда наступит время и Шрайк придет, мы с Джонни встретим его вместе. Уже давно стемнело. Вагон беззвучно скользил между звездами и льдом. Все молчали, только поскрипывание троса нарушало тишину. Некоторое время спустя Ленар Хойт обернулся к Ламии: - У вас тоже свой крестоформ. Ламия молча посмотрела на священника. - А как вы думаете, - обратился к ней полковник Кассад, - Хет Мастин и был тот самый тамплиер, что разговаривал с Джонни? - Возможно, - ответила Ламия Брон, хотя я этого так и не выяснила. И тогда полковник, глазом не моргнув спросил у нее: - Хета Мастина убили вы? - Нет. Мартин Силен потянулся и зевнул. - До рассвета еще два-три часа. Кто-нибудь, кроме меня, собирается спать? Ленар Хойт и Вайнтрауб кивнули. - Я подежурю, - сказал Федман Кассад. - Все равно не засну. - Я, пожалуй, составлю вам компанию, - предложил Консул. - А я согрею вам обоим кофе, - сказала Ламия Брон. Остальные вскоре уснули; Рахиль тихо мурлыкала во сне, а они сидели втроем у окна и смотрели на далекие холодные звезды. 6 Башня Хроноса возвышалась над восточными отрогами Большой Уздечки - причудливая и мрачная груда сочащихся влагой камней с тремя сотнями комнат и залов внутри, путаница неосвещенных коридоров, ведущих к длинным и узким залам, башням и башенкам, балконы, смотрящие на северные пустоши, вентиляционные шахты, протянувшиеся к свету на полкилометра и берущие начало чуть ли не в самом лабиринте этого мира, парапеты, отполированные холодными горными ветрами, лестницы - внутренние и наружные, - высеченные в камне и никуда не ведущие, стометровые витражи, установленные так, чтобы ловить первые лучи солнца во время солнцестояния и лунный свет зимними ночами, маленькие, величиной с ладонь, оконца, из которых, собственно, не на что смотреть, бесконечная череда барельефов, притаившиеся в нишах гротескные изваяния, и более тысячи горгулий, облепивших карнизы и парапеты, колонны и склепы и заглядывающих сквозь деревянные стропила в огромные залы. Обращенные к кроваво-красным окнам северо-восточного фасада, днем освещаемые солнцем и газовыми факелами - по ночам, они отбрасывали уродливые тени, отмечавшие время, словно какие-то дьявольские солнечные часы. Повсюду виднелись следы последних хозяев башни: покрытые багровым бархатом жертвенники, висящие в воздухе и стоящие изваяния их божества с разноцветными лезвиями и рубиновыми глазами. Еще больше статуй, высеченных из камня, на узких лестницах ив темных залах - вздумай кто-нибудь прогуляться здесь ночью, он неминуемо наткнулся бы на торчащие из скалы колючие пальцы или острое лезвие, а то и на все четыре шрайковы руки, зовущие в смертельные свои объятия. И в довершение ко всему - прихотливые кровавые узоры во многих комнатах и залах, красные арабески на стенах и потолках коридоров, пятна запекшейся бурой субстанции на постелях - и большая столовая, в которой, распространяя невыносимый смрад, уже не первую неделю гниют остатки брошенной трапезы, стол, стулья, стены и пол залиты кровью, тут и там валяются немые кучи окровавленной и изодранной в клочья одежды. И повсюду мухи. - Веселенькое местечко, чтоб мне пусто было! - воскликнул Мартин Силен, и его голос гулко раскатился по залу. Отец Хойт сделал несколько шагов и замер. Солнце уже начало клониться к закату, и сквозь прорезанные в западной стене на высоте сорока метров узкие щели в зал падали косые столбы света. - Это невероятно, - прошептал он. - Собор Святого Петра в Новом Ватикане ничто по сравнению с этим. Мартин Силен рассмеялся и стал еще больше похож на сатира. - Этот храм построен для живого божества. Федман Кассад поставил на пол походный мешок и кашлянув, сказал: - По-моему, эта башня гораздо старше Церкви Шрайка. - Конечно, - подтвердил Консул. - Но они хозяйничают здесь вот уже двести лет. - Что-то не видно этих хозяев, - сказала Ламия Брон, держа в левой руке отцовский пистолет. Войдя в Башню, они минут двадцать пытались до кого-нибудь докричаться, но замирающее эхо, тишина и жужжание мух постепенно вынудили их умолкнуть. - Эту пакость построили андроиды и крепостные клоны Печального Короля Билли как раз к прибытию спин-звездолетов, - пояснил поэт. - Восемь местных лет тяжелого труда. Предполагалось, что здесь будет самый большой туристический центр во всей Сети, отправной пункт экскурсий к Гробницам Времени и Граду Поэтов. Но, думается мне, несчастные трудяги андроиды еще тогда знали местную версию легенды о Шрайке. Сол Вайнтрауб стоял у восточного окна, приподняв дочку повыше, и неяркий вечерний свет падал ей на щеку и на сжатый кулачок. - Знали так знали, - сказал он. - Поищем лучше уголок, где нет следов этой резни и где мы сможем спокойно поужинать и поспать. - Выходим вечером? - спросила Ламия. - К Гробницам? - уточнил Силен, впервые за все время путешествия выказывая интерес хоть к чему-то. - Ты хочешь идти к Шрайку в темноте? Ламия пожала плечами: - Не все ли равно? Консул, стоявший у двери из армированного стекла, которая выходила на каменный балкон, закрыл глаза. Его тело все еще продолжало покачиваться в такт движению вагона. Две бессонные ночи и растущее нервное напряжение окутали сознание серой пеленой, сквозь которую двенадцать часов полета над горными вершинами воспринимались как краткий миг. Он чуть было не задремал, но вовремя открыл глаза. - Мы все едва держимся на ногах, - сказал он. - Переночуем здесь, а утром отправимся в путь. Отец Хойт вышел на узенький балкон и облокотился на грубые каменные перила. - Отсюда видны Гробницы? - Нет, - ответил Силен. - Они находятся вон за той грядой. А видите те белые штуковины на севере и немного западней... похожие на торчащие из песка обломанные зубы? - Вижу. - Это Град Поэтов. По первоначальному замыслу короля Билли это место было выбрано для города Китса и многих других вещей, столь же светлых и прекрасных. Местные жители говорят, что сейчас в нем обитают безголовые призраки. - Уж не один ли ты из них? - спросила Ламия. Силен резко повернулся, собираясь ей ответить, но взглянув на пистолет в ее руке, прикусил язык. Со стороны лестницы послышались гулкие шаги, и в комнату вошел полковник Кассад. - Над столовой есть две маленькие кладовые, - сказал он. - Они выходят на балкон, но попасть в них можно только по этой лестнице. В случае чего защитить их будет легко, и они вполне... чисты. Силен рассмеялся: - Вы имеете в виду, что на нас будет трудно напасть? Или, если кто-то все же нападет, у нас не будет возможности бежать? - А куда нам, собственно бежать? - резонно заметил Сол Вайнтрауб. - И действительно, - устало согласился с ним Консул. Собрав свои вещи, он взялся за ручку куба Мебиуса, поджидая отца Хойта. - Кассад прав. Нам надо где-то устроиться на ночь. По крайней мере, уйдем из этой комнаты. Здесь воняет смертью. Ужин состоял из остатков сухого пайка, нескольких глотков вина из последней бутылки Силена и черствого кекса, сохраненного Солом Вайнтраубом, чтобы отметить их последнюю совместную трапезу. Для кекса Рахиль была слишком мала, но молоку отдала должное и, перевернувшись на животик, мгновенно уснула на своем матрасике. Ленар Хойт достал из мешка маленькую балалайку и тихонько забренчал. - А я и не знала, что вы умеете играть, - удивилась Ламия Брон. - Так, самую малость. Консул потер глаза: - Жаль, здесь нет фортепьяно. - У вас-то оно есть, - заметил поэт. Консул посмотрел на него. - Тащите же его сюда, - сказал Силен. - Я бы не возражал и против скотча. - О чем это вы? - сердито спросил отец Хойт. - Опомнитесь! - О космическом корабле, - ответил Силен. - Помните ли вы, как наш незабвенный Глас Куста Мастин говорил нашему другу Консулу, что его секретное оружие - это уже знакомый нам изящный кораблик, стоящий сейчас в космопорте Китса? Вызовите его. Ваше Консульство. И у вас будет фортепьяно. В дверях появился Кассад, который устанавливал на лестнице лучевую защиту. - Инфосфера планеты мертва, - сказал он. - Спутники связи выведены из строя. Корабли ВКС используют узкие пучки. Как, по-вашему, он его вызовет? - Передатчик мультилинии, - вмешалась в разговор Ламия. Консул смерил ее взглядом. - Передатчик мультилинии - это ящик размером с дом, - пояснил Кассад. Ламия пожала плечами: - И все же в словах Мастина есть смысл. Будь я на месте Консула... будь я среди нескольких тысяч обитателей личных космических кораблей - нескольких тысяч на всю эту треклятую Сеть... я бы непременно позаботилась, чтобы в случае необходимости его можно было вызвать. Эта планета слишком примитивна, чтобы полагаться на ее коммуникационную сеть, ионосфера не годится ни к черту, а когда начинается какая-нибудь заварушка, первым делом сбивают спутники связи... Я бы связывалась со своим кораблем по мультилинии. - А размеры передатчика? - осведомился Консул. Ламия Брон посмотрела ему прямо в глаза. - Гегемония пока еще не может построить портативный передатчик мультилинии. Но говорят, что Бродяги - могут. Консул улыбнулся. Где-то внизу раздался скрип, завершившийся металлическим ударом. - Оставайтесь на местах, - приказал Кассад, сорвал с пояса "жезл смерти" и, выключив тактическим комлогом лучевое ограждение, исчез на лестнице. - Если не ошибаюсь, для нас наступил комендантский час, - сказал Силен. - Теперь, здесь господствует Марс. - Заткнись, - бросила ему Ламия. - Вы думаете, это Шрайк? - спросил Хойт. Консул поморщился. - Шрайку не нужно бряцать оружием на лестницах. Он может просто появиться... здесь. Хойт покачал головой: - Я имел в виду, что именно из-за Шрайка вокруг никого нет. И эти следы бойни... - Жители могли покинуть свои деревни после приказа об эвакуации, - возразил Консул. - Никому не хочется встречаться с Бродягами. А ССО окончательно вышли из-под контроля. И следы вполне могут оказаться делом их рук. - А где же тела убитых? - осведомился Силен. - Вы принимаете желаемое за действительное. Наши отсутствующие ход зева, жившие там, внизу, теперь украшают своими телами стальное дерево Шрайка. На котором вскорости окажемся и мы. - Заткнись, - устало произнесла Ламия Брон. - А если я не замолчу, - осклабился поэт, - вы, мадам, пристрелите меня? - Обязательно. Никто больше не проронил ни слова, пока не возвратился Кассад. Включив лучевое ограждение, он повернулся к своим спутникам, расположившимся на ящиках и кусках пенолита. - Пустяки. Несколько стервятников - их, кажется, называют здесь предвестниками - влетели через разбитые стеклянные двери в зал и как раз завершали пиршество. Силен хмыкнул: - Предвестники. Очень подходящее название. Кассад со вздохом сел на одеяло и, прислонившись к ящику, принялся неторопливо есть. Комнату освещал единственный фонарь, захваченный на ветровозе, и в дальних от балконной двери углах по стенам начали взбираться тени. - Наша последняя ночь, - заметил он. - Осталось рассказать еще одну историю. - И полковник взглянул на Консула. Консул, комкавший в кулаке клочок бумаги с нацарапанной на нем цифрой "7", облизал сухие губы: - Зачем? Цель нашего паломничества теперь недостижима. Все недоуменно поглядели на него. - Что вы имеете в виду? - спросил отец Хойт. Консул смял бумажку и швырнул ее в угол. - Чтобы Шрайк исполнил чью-то просьбу, количество паломников должно выражаться простым числом. Нас было семеро. После... исчезновения Мастина осталось шесть. Теперь мы идем на смерть без всякой надежды на то, что наше последнее желание будет исполнено. - Предрассудки, - буркнула Ламия. Консул вздохнул и потер висок: - Да, возможно. Но это была наша последняя надежда. Отец Хойт указал на спящего ребенка: - А Рахиль не может быть седьмой? Сол Вайнтрауб погладил бороду: - Нет, не может. Паломник должен прийти к Гробницам по собственной воле. - Но она однажды уже сделала это, - продолжал Хойт. - Может быть, этого достаточно? - Нет, - ответил Консул. Мартин Силен, что-то писавший в блокноте, встал и зашагал по комнате: - Господи, да посмотрите вы на себя со стороны! Какие там к черту шестеро паломников, нас тут целая армия! Вот вам Хойт с его крестоформом, содержащим в себе дух Поля Дюре. Наш "получувствующий" эрг вот в этом ящичке. Полковник Кассад, вспоминающий Монету. Госпожа Брон, если верить ее рассказу, несущая в себе не только нерожденного ребенка, но и покойного поэта-романтика. Наш ученый с младенцем, которым была когда-то его дочь. Ваш покорный слуга - со своей музой. Консул, тоже прихвативший в этот безумный поход хрен знает какой багаж. Бог мой, братцы, да наша компания должна была получить обалденную скидку! - Сядь, - бесцветным голосом произнесла Ламия. - Нет, знаете, он прав, - вмешался Хойт. - Даже присутствие отца Дюре в крестоформе должно как-то повлиять на нашу численность и прибавить к шести желанную единицу. Настанет утро, мы укрепимся в нашей вере... - Смотрите! - закричала Ламия Брон, указывая на балконную дверь: темнеющее вечернее небо внезапно озарили яркие сполохи. Все бросились на балкон и замерли, потрясенные: в небе то здесь, то там беззвучно вспыхивали ослепительно-белые клубки термоядерных взрывов и тут же начинали стремительно распухать, словно круги, разбегающиеся по поверхности лазурного озера; яркие звездочки сдетонировавших фугасов выбрасывали голубые, желтые и алые нити и, закрутившись спиралью, сжимались в точку, как цветы, закрывающиеся на ночь; гигантские "адские плети" молниями рассекали небо и, словно чудовищные косы длиной в несколько световых часов, срезали все на своем пути, пока не натыкались на разрывавшие вакуум защитные сингулярности; мерцающие силовые экраны вздрагивали и гасли под напором громадных потоков энергии, чтобы появиться вновь несколько наносекунд спустя. И, словно следы алмаза на синем стекле, в темном небе проступали безукоризненно-четкие бело-голубые полоски выхлопов факельных звездолетов и линейных кораблей. - Бродяги! - выдохнула Ламия. - Да, война началась, - бесстрастно подтвердил Кассад. Консул вдруг с ужасом обнаружил, что плачет, и отвернулся. - А это не опасно - стоять здесь? - спросил Мартин Силен, выглядывавший из-за дверного косяка. - На этом расстоянии - нет. - Кассад, смотревший в свой электронный бинокль, опустил его и сверился с тактическим комлогом: - Сражение идет в трех астрономических единицах от нас. Бродяги прощупывают оборонительные линии ВКС. Это самое начало. - А портал уже включен? - спросила Ламия Брон. - Эвакуация Китса и других городов началась? Кассад покачал головой. - По-моему, нет. Пока. Я думаю, флот будет держать здесь оборону, пока не закончится подготовка сферы в окололунном пространстве. И лишь когда корабли ВКС начнут прибывать сюда сотнями, откроют эвакуационные порталы в Сеть. - Он снова поднял бинокль. - Адское будет зрелище. - Смотрите? - На сей раз отец Хойт показывал не на фейерверк в небе, а на пустоши, лежащие за низкими холмами. В нескольких километрах от Башни к невидимым отсюда Гробницам двигалась одинокая фигура, которая на таком расстоянии казалась крошечным пятнышком, но при каждой вспышке отбрасывала длинную тень. Кассад навел бинокль на фигуру. - Шрайк? - тихо произнесла Ламия. - Не думаю... Кажется, тамплиер, если судить по одеянию. - Хет Мастин! - вскричал отец Хойт. Кассад пожал плечами и передал бинокль остальным. Консул отошел в сторону и прислонился к балконным перилам. Тишину нарушал только свист ветра, но из-за этого картина бушевавшего в небе сражения казалась еще более зловещей. Когда подошла очередь Консула, он тоже приник к биноклю. Высокий человек в просторной накидке с капюшоном решительно шагал по озаряемому багровым светом песку. Видна была только его спина. - Куда он идет - к нам или к Гробницам? - спросила Ламия. - К Гробницам, - ответил Консул. Отец Хойт поднял к полыхающему небу свое осунувшееся лицо. - Если это Мастин, нас снова семеро, не так ли? - Он опередит нас на несколько часов, - возразил Консул. - А если мы заночуем здесь, как предполагали, то на полдня. Хойт пожал плечами: - Все это теперь не имеет значения. Семь человек отправились в паломничество. И к Гробницам тоже прибудут семеро. Шрайку этого достаточно. - Если это действительно Мастин, - заговорил Кассад, - к чему эта шарада в ветровозе? И как он смог попасть сюда раньше нас? Ведь других вагонов на канатке не было, и уж, конечно, он не мог пешком перевалить через Уздечку. - Обо всем этом мы расспросим его завтра, когда придем к Гробницам, - устало сказал отец Хойт. Ламия Брон попыталась поймать какую-нибудь станцию в общем комм-диапазоне своего комлога, но эфир молчал. Слышалось только шипение помех да отдаленный рокот электромагнитных импульсов. Она взглянула на полковника. - Когда начнется бомбардировка? - Не знаю. Это зависит от того, насколько успешно флот ВКС будет держать оборону. - С обороной у них неважно, иначе разведчики Бродяг не уничтожили бы "Иггдрасиль", - напомнила Ламия. Кассад молча кивнул. - Эй, послушайте, - вдруг произнес Мартин Силен, - а ведь мы окажемся в самом эпицентре, ни дна ему ни покрышки! - Вот именно, - подтвердил Консул. - Если Бродяги атакуют Гиперион, чтобы воспрепятствовать открытию Гробниц Времени, как следует из истории, рассказанной нам госпожой Брон, то Гробницы, да и весь этот район для них основная цель. - Они применят ядерное оружие? - нервно спросил Силен. - Почти наверняка, - ответил Кассад. - Я полагал, антиэнтропийные поля заставляют корабли обходить этот район стороной, - заметил отец Хойт. - Если в них есть экипаж, - произнес Консул. - Антиэнтропийные поля не действуют на управляемые ракеты, самонаводящиеся бомбы и лучи "адских плетей". По той же причине они не действуют и на механическую пехоту. Бродяги могут забросить сюда пару-другую боевых скиммеров или танков-автоматов - и смотреть потом издалека, как они изничтожают долину. - Они не сделают этого, - сказала Ламия Брон. - Они хотят контролировать Гиперион, но не уничтожить его. - Я бы не стал рисковать, полагаясь на это предположение, - заметил Кассад. Ламия улыбнулась. - Тем не менее именно это мы и делаем. От сверкающей в зените огненной мозаики отделилась искра, которая быстро превратилась в яркий оранжевый уголек, прочертивший небосклон Полыхнуло пламя, и окрестности Башни огласил резкий визг раздираемого воздуха. Огненный шар вырос в размерах и исчез за горами. Спустя минуту Консул осознал, что у него перехватило горло, а руки железной хваткой сжимают перила. Он шумно выдохнул. Ему показалось, что все остальные тоже только сейчас перевели дыхание. Ни взрыва, ни сотрясения почвы так и не последовало. - Не сработало? - спросил отец Хойт. - Скорее всего, это подбитый малый охотник ВКС, который пытался достичь орбитального периметра или сесть в космопорте Китса, - деловито ответил полковник Кассад. - Но ему это не удалось, не так ли? - спросила Ламия. Кассад промолчал. Мартин Силен, подняв полевой бинокль, осматривал темнеющие пустоши в поисках тамплиера. - Скрылся, - сказал он наконец. - Наш славный Капитан либо обогнул холм, за которым лежит долина Гробниц Времени, либо повторил свой трюк с исчезновением. - Жаль, что теперь мы уже не услышим его историю, - сказал отец Хойт и добавил, повернувшись к Консулу: - Но вашу мы услышим, не правда ли? Консул вытер вспотевшие ладони о брюки. Его сердце бешено колотилось. - Д-да, - с трудом произнес он, осознав только в этот миг, что действительно решился. - Да, я расскажу свою историю. С восточных склонов гор с ревом налетел ветер, и, откликнувшись ему. Башня Хроноса загудела. Частота вены щек над их головами как будто уменьшилась, но в насту пившей темноте каждая новая казалась ослепительнее предыдущей. - Пойдемте отсюда, - сказала Ламия, и, ветер тут же унес ее слова. - Становится холодно. Погасив единственную лампу, они сидели в темной комнате, которую освещали теперь лишь разноцветные зарницы. У предметов внезапно появлялись тени, исчезали и вновь возникали, окрашивая стены во все цвета радуги. На несколько мгновений воцарялась темнота, а затем следовал новый залп. Консул порылся в своей сумке и вынул странного вида прибор, размерами чуть побольше стандартного комлога, с необычным орнаментом и жидкокристаллическим дисплеем на передней панели, какие можно увидеть разве что в исторических голопьесах. - Секретный мультипередатчик? - сухо спросила Ламия Брон. Консул хмуро улыбнулся: - Это старинный комлог. Его привезли с Земли во время Хиджры. - Он достал из нагрудного кармана стандартный микродиск и вставил его в гнездо: - Как и отец Хойт, я должен сначала рассказать историю другого человека, чтобы вы смогли понять мою собственную. - Дерьмо на палочке, - ухмыльнулся Мартин Силен. - Неужели в этой компании только я смог сразу рассказать собственную историю? И долго мне придется... Реакция Консула изумила даже его самого. Он вскочил, сгреб щуплого поэта в охапку и, с размаху ударив его о стену, схватил за шею и прошипел: - Еще одно слово, стихоплет, и я тебя убью. Силен начал было сопротивляться, но Консул сдавил ему горло и так выразительно на него взглянул, что тот притих. Лицо его побелело. Полковник Кассад, не говоря ни слова, осторожно развел их в стороны и, прикоснувшись к висевшему на поясе "жезлу смерти", предупредил Силена: - Свои замечания держите при себе. Тот, массируя шею, молча отошел подальше и плюхнулся на ящик. Консул прошел к двери, сделал несколько глубоких вдохов и вернулся к поджидавшим его паломникам. - Извините меня. Просто дело в том... Никогда не думал, что способен на такое. Небо в дверном проеме побагровело, затем раскалилось добела. Несколько секунд спустя снова наступила темнота. - Мы понимаем, - мягко сказала Ламия Брон. - Все мы испытывали нечто подобное. Консул потеребил нижнюю губу, прочистил горло и наконец уселся рядом с древним комлогом. - Запись не такая старая, как сам прибор, - пояснил он. - Она сделана около пятидесяти стандартных лет назад. Я кое-что добавлю от себя, когда она закончится - Он помолчал, будто собираясь сказать еще что-то, потом покачал головой и включил антикварный прибор. Изображения не было. Голос несомненно принадлежал молодому человеку. Он звучал на фоне бриза, шелестевшего то ли травой, то ли ветками кустарника, а вдали шумел прибой. По мере того, как нарастал накал космической битвы, небо полыхало все яростней. Консул сжался, словно ожидая сокрушительного удара. Но удара не последовало. Он закрыл глаза и вместе с остальными стал слушать. ИСТОРИЯ КОНСУЛА: ВСПОМИНАЯ СИРИ Я взбираюсь по крутому склону холма к гробнице Сири в тот самый день, когда на отмели Экваториального Архипелага возвращаются острова. Погода дивная, но я ее за это ненавижу. Небо безмятежно, как в легендах Старой Земли, отмели пестрят круглыми пятнами ультрамаринового цвета, с моря дует легкий бриз, шурша красноватой ивнянкой. А мне хотелось бы, чтобы небо затянули облака и этот день был сумрачным. Чтобы стоял густой туман, от которого по корабельным мачтам в гавани Порто-Ново стекали бы капли воды, и пробудился от сна ревун маяка. Или задул яростный морской самум, который прилетает из холодных южных широт и гонит перед собой плавучие острова и пасущих их дельфинов, пока те не укроются от него под защитой наших атоллов и скалистых берегов. Любая скверная погода лучше этого теплого весеннего дня, когда солнце сияет на таком синем небосводе, что хочется бегать вприпрыжку и кататься по мягкой траве, как я бегал и дурачился когда-то вдвоем с Сири на этом самом месте. Да, на этом самом месте. Я останавливаюсь, чтобы оглядеться. Солоноватый южный бриз гонит по траве легкую рябь, и она кажется шкурой неведомого зверя. Я прикрываю рукой глаза и всматриваюсь в горизонт, но там ничего нет, ничто не движется. Волнение усилилось, и за лавовым рифом на морской глади появились небольшие барашки. - Сири, - шепчу я, сам не зная зачем. В ста метрах от меня стоят люди. Они остановились отдохнуть, но глаз с меня не спускают. Траурная процессия растянулась больше чем на километр - до белых домиков на краю города. В первых рядах я вижу седую голову моего младшего сына. На нем синий, вытканный золотом мундир Гегемонии. Я знаю, что должен подождать его и идти с ним вместе, но он, как и другие престарелые члены Совета, не может поспеть за широкими шагами моих молодых, натренированных на корабельной службе ног. Однако этикет требует, чтобы я шел вместе с ним, с моей внучкой Лирой и с моим девятилетним внуком. К черту этикет. К черту их всех. Я поворачиваюсь к ним спиной и взбегаю по крутому склону холма. Все же на рубашке у меня проступают пятна пота, прежде чем я добираюсь до округлой вершины холма и вижу гробницу. Гробницу Сири. Я останавливаюсь. Ветер здесь прохладный, хотя солнце греет вовсю. Гладкие белые стены мавзолея ослепительно сверкают. У закрытых дверей выросла высокая трава. Вдоль покрытой гравием узкой дорожки на черных флагштоках развеваются выцветшие памятные флажки. Я нерешительно обхожу гробницу и приближаюсь к обрыву в нескольких метрах за ней. Трава примята - туристы, которым ни до чего нет дела, раскладыва