бывало, лет сорок назад приходил к своей Кларе: "Там-та-та-там, та, та!" Небольшой переполох в комнате, и наконец взволнованно-удивленное: - Это вы, Кен? Узнала! Президент вошел в громадную спальню, и, пока он шел к Кларе, уже сидящей перед зеркалом, она имела возможность по его походке заметить странную метаморфозу, происшедшую с мужем. Он шел легко, изящно, будто и не было ему семидесяти лет. - Доброе утро, моя дорогая! - сказал президент, нежно целуя лоб своей супруги, уже влажный от крема "Ройда". - Ах, Кен, - воскликнула Клара, заливаясь молодым румянцем, - вы так неожиданно! И вы - курили?! От него пахло сигарой, как в добрые прежние годы. Он улыбнулся и виновато опустил глаза. - Кенчик, - сказала Клара, с трудом вспомнив, как когда-то звала президента, - что случилось с тобой? - Ты помнишь, Клара, как лет сорок назад... - О, не говори такие слова! Сорок лет назад не было ничего такого, что я могла бы помнить, а то ты решишь, что мне больше, чем тридцать пять. Ему всегда нравилось ее кокетство. - Хорошо, Клара, прости меня. Так вот, сорок лет назад, когда ты была хрупкой девушкой, я нес тебя на руках от самой машины до озера Файра, и ты обнимала меня за шею, а вокруг были какие-то люди, но им не было до нас никакого дела, потому что тогда все были молоды! - Разве у тебя уже была в ту пору машина? - сказала Клара. - Ты все забыла, - мягко перебил президент. - Был "форд", и я уже имел маленькую, но собственную адвокатскую контору... А ты помнишь мое первое дело, когда я чуть не опростоволосился, но твой отец... Удивительно, Клара, но это все я так отчетливо помню. А то, что было вчера, словно было тысячу лет назад: ни одного воспоминания! Я сегодня проснулся, открываю глаза: кабинет, уже утро, хочется есть, хочется вина, хочется жить! Понимаешь, Клара, во мне проснулась молодость, я понял, что больше не вынесу ограничений, я устал от них. Вероятно, нервы... Пока президент произносил этот монолог, Клара восхищенно смотрела на мужа и думала, наверное, о том, как жаль, что он "проснулся" так поздно. - Знаешь, Кен, - сказала Клара, - а что, если мы отправимся сейчас на озеро Файра? Сегодня воскресный день, тебе действительно нужно отдохнуть, мы возьмем Арви. - И этих тупых молодчиков О'Шари?! - От них никак нельзя избавиться? - Можно... - неуверенно произнес президент. - Но тогда нам придется ехать вдвоем, без Арви, чтобы улизнуть от них. - Все! Я знаю, что надо делать! Клара решительно поднялась с кресла, еще раз взглянула на себя в зеркало - нет, нет, не так уж дурна! - и вышла из спальни. Через пять минут она вернулась в платье одной из своих горничных. - Твой костюм достаточно скромный, - сказала она, оценивающим взглядом рассматривая рабочий пиджак президента. - У тебя есть деньги? - Кларков пятьдесят, не больше. - Прекрасно! Она была решительной дамой - может, поэтому президент и женился на ней в свое время... - Но, Клара, - сказал он, вновь почувствовав себя таким, каким был много лет назад, когда Клара требовала беспрекословного подчинения и он не смел ее ослушаться, - как мы выйдем незамеченными? Она смерила его таким странным взглядом, словно видела впервые, и медленно произнесла: - Кен, кто вывел тебя в президенты? Так неужели я не выведу тебя из усадьбы? И Клара, с которой президент прожил добрых сорок лет, вдруг подошла к стене в своей спальне и в том месте, где кончалась кровать, нашла какую-то кнопку, а затем распахнула потайную дверь, о которой президент понятия не имел. - Клара! - сказал он строгим голосом, но жена, улыбнувшись нежной и светлой улыбкой, взяла его за руку и увлекла за собой. Если президент в свое время женился на Кларе не из-за ее решительного характера, то наверняка из-за этой улыбки. Через двадцать минут они вышли на шоссе в ста ярдах от того места, где все еще возился с мотором черного "мерседеса" Таратура. Президент, потрясенный тем, что ни одна "собака" из охраны их не заметила, что скромно промолчала все замечавшая даже в темноте Ночная Электронная Система Инфракрасной Аппаратуры (НЭСИА), вел себя излишне возбужденно и порывисто. Не снимая черных очков, он лихо просеменил к "мерседесу" и звонко предложил Таратуре пять кларков за доставку в город. Таратура онемел. Но тут же, взяв себя в руки, вздохнул и с сожалением отказался, сославшись на то, что машина испорчена. - Я сам жду помощи, - сказал он. - А вам... папаша, - с усилием выдавил он из себя, - советую взять такси. Тут их много. И действительно, из-за поворота показалась машина. Президент остановил ее торжественным поднятием руки, и через секунду они укатили. На какое-то время Таратура даже забыл о рации. Акт пятый В душе напичканного лекарствами Джекобса, когда он вернулся от доктора Креера, пели ангелы. Прежде всего он с удовлетворением отметил, что за время его отсутствия ничего не изменилось. Ковер лежал на своем месте, на полу, часы висели на стене в единственном числе, и вообще в комнате не было никаких признаков чуда. И тут он увидел сигару. Она дымилась. Джекобс погрозил ей пальцем. - Не-ет, - сказал он. - Не обманешь. Он потоптался вокруг стола, зажмурился и даже хихикнул, радуясь своей догадке. Потом осторожно открыл глаза. Сигара дымилась как ни в чем не бывало. - Существуешь? - миролюбиво спросил Джекобс. - Ну существуй. Он сел за стол и громко сказал: - Никакого президента нет! Не было и нет! Сигара есть, раз она существует, а президента нет. Чья сигара? Моя, конечно... Вторая рюмочка, кажется, была лишней. Он задумался. О чем-то подобном философы однажды уже говорили. Как это? "Я" есть "я" только по отношению к своему "я", а поэтому все окружающее есть проекция моего "я". Умные головы! Конечно! Вот он сейчас войдет в кабинет президента, и никакого президента там не окажется, потому что он видел, как тот уехал, а раз он видел, то никакого президента в кабинете быть не может. А когда он вернется обратно, то и сигары не окажется, потому что в его отсутствие исчезнет проекция его "я". Надо только выбросить из голова мысль о сигаре. Тогда все будет хорошо. Надо помнить только о кресле. И о ковре. И о мире тоже. А то, кто его знает, может и он исчезнуть, если о нем не думать. Джекобс на негнущихся ногах сделал несколько шагов к двери президентского кабинета и, мурлыкая детскую считалку: "Раз, два, три, четыре, пять - я иду искать", переступил порог. За столом сидел президент и что-то писал. - Я иду искать, - вслух сказал Джекобс. - Что? - Президент поднял голову. - В чем дело, Джек? Я тебя не звал. - Ах, не звали? - Джекобс широко улыбнулся. - Очень хорошо. Он повернулся, как манекен, и вышел. "Что-то философы путают, - грустно подумал Джекобс. - Раз президент на месте, то и сигара должна быть на месте". Он осторожно покосился: сигара была на месте. "А если это мой президент, то значит..." - и его посетила неожиданная мысль. - Кен, - сказал он, снова входя к президенту, - похоже, вам нужна машина. - Машина? - Президент оторвался от бумаг. - Я не просил никакой машины. - Выходит, речь в благотворительном обществе вы произносить не будете? - Какая речь? Ты видишь, Джек, я работаю. - Допустим, вижу. Но это еще ничего не значит. Так вам не нужна машина? - Джек, ты мне мешаешь. - А в зоопарк вы тоже не поедете? - Что-о?! - Президент отшвырнул ручку, и она прокатилась по бумаге, разбрызгивая кляксы. Лицо Джекобса излучало кротость. - Что с тобой, Джи? - Ничего. Я почему-то решил, что вы хотите выступить по радио. - А-а... Э-э... - Президент попятился вместе с креслом. - Джекобс, кто-то из нас сошел с ума! - Не я. - Боже... Какой сегодня день? - Воскресенье. - Суббота, Джекобс, суббота! Приди в себя! - Воскресенье. Желаете убедиться? Джекобс на негнущихся ногах подошел к столу, набрал номер и с улыбкой протянул трубку президенту. - Сегодня, в воскресенье, - донеслось оттуда, - жителей столицы с утра ждет малооблачная погода без осадков, во второй половине дня... Президент обмяк. - О Господи! - вырвалось у него. - Воскресенье! А что я делал с тех пор, как выступил на митинге филателистов? - Определенно могу сказать: не лечился, Кен, хотя неплохо было бы подлечиться. "А вот сейчас я расскажу ему про философов, - подумал Джекобс, - и подам воды, и мы славно потолкуем о проекциях моего "я", а то, чего доброго, бедняга и вправду подумает, что я сошел с ума". - Джек, - президент взял себя в руки, - суббота сегодня, воскресенье или понедельник, и пусть хоть весь мир спятил, но это еще не дает тебе права мешать мне работать. Уходи и соедини меня с Дороном. - А врача не надо? - Не надо. - И вы никуда не поедете? - Никуда. Джекобс чуть не рассмеялся: - И не надо присылать вам Арви? - Я занят! - взорвался президент. - Ты что, не понимаешь, что я работаю? - А в дурака мы еще будем с вами играть? - не сдавался Джекобс, давясь от еле сдерживаемого смеха. - Вон! - заорал взбешенный президент. - Ну как знаете, Кен, - невозмутимо ответил Джекобс. - А то я могу принести вам сигару. Состояние духа Джекобса было теперь непробиваемо, как железобетон. Этого, однако, нельзя было сказать о Таратуре. Час шел за часом, в канаве оглушительно стрекотали кузнечики, солнце раскалило кузов машины, над пустынным шоссе заструились серебристые переливы марева. А из усадьбы никто не выезжал. "Четыреста восемьдесят семь... Четыреста восемьдесят восемь... Четыреста восемьдесят девять..." - считал Таратура, вывинчивая и снова завинчивая запальную свечу. Когда счет достиг пятисот, Таратура не выдержал. - Шеф, - крикнул он в микрофон рации, - с пятым, похоже, осечка! Его до сих пор нет! Прием. - Черт с ним, - после секунды молчания ответил Миллер. - Хватит и четырех. Возвращайтесь. 4. ВЫЗОВ ДОРОНУ По воскресеньям первую половину дня Дорон работал. Это не значило, что Дорон не умел отдыхать. Напротив. В воскресенье он позволял себе встать на час позже, не торопясь - за стаканом черного кофе, - перечитывал ночные донесения, перелистывал утренние газеты и тем самым сразу включался в ритм жизни планеты. Дорон был и мудр и равнодушен; в донесениях он видел смысл и содержание истории, к творцам которой причислял и себя. Программу второй половины воскресенья готовил Дитрих, который точно угадывал желания и фантазии своего генерала. Поэтому вечером Дорону предстояла либо стрельба из лука по летучим мышам, либо поездка в варьете, ужин при свечах с певицами, развлечения в духе Борджиа, пасторальные танцы. В одном он был уверен твердо: Дитрих не ошибается и вечер будет приятным, интересным, запоминающимся. В этот день все шло, как и всегда. До обеда было еще далеко. В углу кабинета то и дело раздавался пулеметный стук телетайпа, и Дитрих неслышно клал на угол стола бумаги с нулями и единицами. Дорон, погруженный в обдумывание, не замечал своего секретаря. В эти часы Дорон оставался сверхточной и сверхлогичной вычислительной машиной. - Осмелюсь побеспокоить, господин генерал. - Дитрих воспользовался секундным перерывом в размышлениях Дорона, точно им угаданным. - Сейчас объявили, что по радио будет выступать президент. - Стоит ли слушать эту болтовню? - вслух спросил себя Дорон. - Ладно, включи. Дорон гордился своим умением делать сразу несколько дел: думать, писать, слушать. Гай Юлий Цезарь, говорят, тоже обладал таким качеством. Мурлыкающую речь президента он слушал вполуха, но сразу отметил некоторое своеобразие выступления: президент много и с жаром говорил о регби. Мысли генерала текли параллельно, не мешая друг другу. "Если Ла-Ронг действительно осуществит операцию на гене, то это открытие должно принадлежать нам..."; "Чего этот старик так напирает на регби? Нет ли тут тайного политического хода?"; "Ла-Ронг работает в нищей стране. Переманить его, вероятно, не составит большого труда. Но если он патриот..."; "Надо было сразу догадаться. Президент - умница. Какой тонкий ход: привлечь перед выборами на свою сторону болельщиков регби!.."; "...тогда нужно будет организовать против Ла-Ронга газетную кампанию. Подрыв религии, связи с коммунистами. Ему уже некогда будет заниматься наукой. Не грубо ли?"; "Да, у президента надо поучиться. Как заливается!"; "Нет, другой план лучше. Надо будет устроить Ла-Ронгу видный административный пост. Если патриот, клюнет. Благо народа, благо страны... и все время уйдет у него на совещания, заседания, председательство, руководство. Это хорошо. Изящно и действенно"; "Можно подумать, что от правил регби зависит ход государственной политики. Интересно, сам президент всерьез принимает свои речи?" На пульте перед Дитрихом зажегся огонек. Секретарь снял трубку: - Господин генерал, вас просит президент. "Ну конечно, выступление было записано на пленку", - подумал Дорон. - Поздравляю с отличной речью, господин президент. Я в восторге от вашего тонкого хода. Какого хода? С регби! Что? Терпеть не можете регби? Это естественно, я тоже. Грубая игра. Но народ... "Хлеба и зрелищ", как говорили римляне. Перед выборами надо польстить народу... Да, да, полон внимания, господин президент. - Генерал, - донеслось из трубки, - настоятельно прошу форсировать опыты по дублированию. Я только что подписал распоряжение о выделении вам из секретного фонда пяти миллиардов кларков. Результаты должны быть получены за месяц до выборов. - Слушаюсь! - воскликнул Дорон. - Поскольку мы принадлежим к одной партии, я раскрою вам смысл этого требования. Успех опытов повлияет на финансирование кампании. Боюсь, что и противном случае трудно будет одолеть Ярборо. А Ярборо, как вы знаете, ненавидит интеллигенцию и всех, кто с ней связан. Прошу понять, что мой успех будет и вашим успехом, генерал. - Это я прекрасно понимаю. И могу вас заверить... ("Как бы не так! Ярборо тоже не кретин и в случае победы не закроет передо мной кассу. Но лучше иметь дело со стариком, тем более что сейчас он зависит от моих работ, а не мои работы от него".) Могу заверить, что вы можете быть спокойны, господин президент. Я был и остаюсь вашим верным... - на мгновение Дорон запнулся, подыскивая нужное слово, - генералом! - Вот и отлично. Вы знаете, я не забываю своих друзей. Уверен в успехе. Всего хорошего, генерал. - Дитрих, откуда он звонил? - спросил Дорон. Дитрих взглянул на пульт: - Из усадьбы, генерал. - Я так и понял, - сказал Дорон. - Это была пленка. Ну что ж, все складывается превосходно. До обеда еще оставалось время, чтобы обсудить ситуацию с Ла-Ронгом. А там уже скоро вечер... Хм, еще пять миллиардов кларков, без которых, откровенно говоря, уже вполне можно обойтись. Чистейший подарок! Шальные деньги. Президент, вероятно, здорово боится этого Ярборо. Ну и отлично! Деньги можно употребить... на того же Ла-Ронга! На десяток Ла-Ронгов! Превосходная мысль! - Дитрих, сегодня хороший день. - Так точно, господин генерал. Разрешите обратить внимание вот на это донесение? - Что такое? Хм... "Незапланированный расход энергии в Институте перспективных проблем". В воскресенье? - Прикажете дать взбучку? - Зачем? Миллер просто усердствует, зря я в нем сомневался. Работает даже в воскресенье! Судя по расходу энергии, у него сегодня серьезные успехи. Поистине день чудес. Соедини меня с "Миллером, Дитрих. Пока секретарь набирал номер, Дорон успел отключиться, чтобы уточнить план обработки Ла-Ронга. Генерал терпеть не мог непоследовательности. Что бы ни происходило, а начатое дело должно быть закончено. - Ни в лаборатории, ни дома телефон Миллера не отвечает, господин генерал. - Странно. Не хочет, вероятно, отрываться от работы. Хорошо, успею поздравить его завтра. И все же Дорону трудно было сосредоточиться на текущих делах. Каким-то внутренним чутьем он инстинктивно почувствовал, что именно сегодня вздымается гребень событий, влекущих его вверх. И потому он не удивился, когда Дитрих положил на стол экстренный выпуск газеты. Экстренный?! Дорон, торопливо пробежав полосы, с некоторым разочарованием отложил газету. Всего-навсего утренняя речь президента на благотворительном собрании. "Ну и энергия у старика!" - подумал он. Внезапно он снова схватил газету. Какое-то несоответствие, какая-то нелогичность... Так и есть. Он еще раз перечитал это место. "С печалью я гляжу на бурные проявления низменного инстинкта непросвещенных масс, которые так ясно проявляются в оглушительном реве толпы на регби, этой грубой, отталкивающей игре, достойной только пьяниц. Я поднимаю этот бокал (Дорон иронически улыбнулся) за то, чтобы у нас было больше больниц, церквей и школ - и меньше пьяниц! Больше воздержания от порока - и меньше упоения грубыми зрелищами!" Дорон с досадой отшвырнул газету. Когда только эти политики научатся быть логичными! Впрочем, это в их характере: сегодня говорить одно, а завтра - нечто прямо противоположное. Но чтобы в один и тот же день! Старик явно теряет чувство меры. - Господин генерал, вас просит президент. - Как? - Вас просит президент. Дорон вытер вспотевший лоб. Что, если телепатия действительно существует, и стоит подумать о президенте, как он тотчас... - Слушаю вас, господин президент. - Генерал, сегодня весь день я думаю о вашем богопротивном дублировании и молю Бога, чтобы он простил мне мой грех. В трубке трещало, и Дорон еле слышал голос президента. - Господин президент! - заорал Дорон. - Я не понимаю вас! Плохо слышно! - И я решил... - Голос наконец прорвался сквозь треск помех и зазвучал так громко, что Дорон отвел трубку от уха. - ...решил с Божьей помощью прекратить ваши пагубные опыты впредь до... - Голос опять пропал. - Господин президент, господин президент! Но ведь четверть часа назад вы твердо обещали... Алло, не слышу! Можно подумать, что вы говорите из автомата! - Я говорю из своей машины. Четверть часа назад я не видел этих бедных мартышек... - Каких мартышек?! - Дорон сел. - ...которые как две капли воды похожи друг на друга, и даже родная мать не может их различить. Но если Богу позволено так делать, то для нас это грех! - Господин президент! Что с вами? Откуда вы говорите? - Из зоопарка. Здесь так хорошо светит солнце, поют птички, и как я подумаю о том, что у нас творится... Я твердо решил. Прощайте. - Алло, алло! Но трубка уже безмолвствовала. - Безумие какое-то! - Дорон был бледен. - Откуда президент звонил первый раз? - Из усадьбы. Это точно. Показал пульт, и, кроме того, я узнал голос его секретаря Джекобса. - Быть не может! За пятнадцать минут доехать до... зоопарка?! Я ничего не понимаю! Дитрих, Мартенса мне! Срочно! Мартенс, доверенное лицо Дорона в охране президента (благородный псевдоним шпиона), к счастью, оказался на месте. Дорон выхватил трубку из рук Дитриха и заговорил с Мартенсом сам: - Где сейчас президент? - Простите, это вы, господин генерал? Докладываю. Президент сегодня встал как обычно, то есть поздно, у него был отличный стул... - Вы получите сто кларков, если без лишних слов точно и коротко скажете мне, где сейчас президент! - В данную конкретную минуту? - О Боже!!! - В данную минуту господин президент находится у себя в кабинете. - Вы в этом уверены? - Господин генерал, я не пьян, и если вы думаете, что я пьян... - Нет, нет! Он точно в кабинете? - Так же точно, как то, что вы обещали мне сто кларков. "Подонок!" - выругался про себя Дорон. - И он не уезжал в зоопарк? - В зоопарк? Президент сроду не бывал в зоопарке. Болтают, будто утром он уезжал на радио, но чтобы в зоопарк... - Болтают или выезжал? - Болтают. А то бы я знал. Президент сидит в своем мягком кресле и... Но Дорон уже повесил трубку. - Дитрих! Во-первых, выдать этому дураку сто кларков. Во-вторых, найти среди охраны человека поумней. В-третьих... Нет, во-первых! Немедленно выяснить, где Миллер. Когда секретарь вышел, Дорон схватил со стола пустотелую гипсовую копию статуи Неповиновения и изо всех сил запустил ею в стену. Она с грохотом разлетелась на мелкие осколки. Генерал недаром изучал научную информацию. Он знал, что психологи рекомендуют нервам именно такую разрядку. Ла-Ронг мог еще неделю спать спокойно. Дорону было теперь не до него. - Выяснили? - встретил он Дитриха вопросом, как только тот переступил порог. - Прислуга отвечает, что профессор не был дома со вчерашнего вечера. Его супруга третьего дня уехала к своим старикам в Паркинсон и вернется только в субботу. - Достать из-под земли! - Да, генерал, - поклонился Дитрих. - Целым и невредимым! И тут на пульте снова зажегся желтый огонек. Дорон покосился на него со страхом. - Вас слушают, - сказал Дитрих, щелкая рычажком. - Даю. Он зажал ладонью микрофон: - Господин генерал, это он сам. - Президент? - Миллер. "Надо обратить серьезное внимание на телепатию, - машинально подумал Дорон. - Она существует!" - Профессор Миллер, хорошо, что вы позвонили. - Голос Дорона звучал почти спокойно. - У меня к вам всего один вопрос, я ищу вас с самого утра. - Насчет президента? Ставлю вас в известность, генерал, что мной синтезировано три новых. Вместе с оригиналом в стране сейчас четыре президента. - Что-о?! Где вы находитесь?! - Хотел бы я знать, господин генерал. - Зачем вы так шутите? Вы понимаете... - А вы, господин генерал? - Вы рискуете многим. - Вы тоже, если сообразите, что вас тоже можно дублировать. Дорон окаменел. Трубка выскользнула из его рук, но Дитрих сумел подхватить ее. На безмолвный вопрос генерала он тихо ответил: - Звонит из автомата. Район Строута. - Миллер, - прошептал Дорон, - вы меня слышите? - Да. - Чего вы от меня хотите? - Узнаете немного позже. Всего хорошего. Телефон дал отбой. 5. ЗА КРУЖКОЙ ПИВА "Денег у меня на одну маленькую кружечку, а выпить я хочу минимум две больших", - рассуждал Фред Честер. Что же предпринять? Клуб прессы? Там не хотелось брать в кредит: надо держать марку. Занять у знакомых? Странное дело: у тех, которые бы дали, нет денег, а у тех, у кого они есть, не хочется занимать. Бар в "Скарабей-паласе"? Дорого. "Титанус"? Это не пивная, а какой-то конвейер по изготовлению пьяных людей. Значит, "Указующий перст". Милый и добрый "Указующий перст", где ему. Честеру, без особых переживаний всегда давали несколько кружек в кредит. Честер и сам не заметил, что уже шагает по направлению к "Указующему персту". Это была маленькая пивная, простая пивная без модернистских выкрутасов и стилизации под океанский корабль или море. Сюда снобы не ходили. В "Персте" Фред взял газету, кружку пива и, дожидаясь, пока осядет пена, принялся читать. Речь президента на благотворительном обеде. "Наш папа плодовит, как лабораторная мышь, - подумал Фред. - Час назад старик говорил по радио о регби и вот уже успел..." Он пробежал статью: "Мы слишком внимательны к телу, забыв о духе... Спорт и косметика, автомобили и авиация, целые отрасли промышленности заняты телом... даже пластические операции... где эквивалент духа?.. Вознесет ли авиация наши принципы?.. Устранит ли косметика изъяны морали?.. Кто и чем сможет сделать пластические операции наших нравов?.. Сейчас, перед лицом воинствующего атеизма Ярборо и его единомышленников, мы обязаны прежде всего в интересах нации подумать о горизонтах процветания духа..." До чего же гнусный старик! Ведь час назад он кричал по радио о том, что нация погрязла в мелком самокопании, порицал культ узкогрудых грамотеев, этих лазутчиков туберкулеза, агитировал за регби как за наиболее полное выражение национального здоровья и политического здравомыслия и упрекал Боба Ярборо в строительстве библиотек вместо стадионов. Честер опустил газету, чтобы взять свою кружку и... остолбенел. За его столиком сидел президент с женой... - Свежее пиво? - учтиво осведомился президент у безработного репортера. "Неужели моя прелестная Линда права и я действительно допрыгался до белой горячки?" - пронеслось в голове Честера, но на всякий случай он ответил: - Здесь всегда свежее пиво. - Разрешите представиться: Карл Бум, коммерсант. Моя жена. "Может, и в самом деле Бум?" - подумал Честер, но тут же заметил, как президент слегка подтолкнул свою супругу локтем. "Ну, погоди, старый лицемер, - решил тогда про себя Честер. - Я отучу тебя корчить Харун-аль-Рашида и бегать "в народ"! И он воскликнул: - Не может быть! - Уверяю вас, - растерянно сказал президент, оглянувшись на Клару. - Значит, мы однофамильцы. - То есть? - Я тоже Бум, - представился Честер. - Феликс Бум, зубной техник. - Очень приятно. - "Коммерсант" и его супруга натянуто улыбнулись. - Как вам нравится вот это? - Честер протянул газету с "горизонтами процветания". - А что? - осторожно спросил президент. - А то, что теперь уже всем ясно, что старый болван в глубоком маразме! - Вы кого имеете в виду? - с некоторым беспокойством спросила Клара. - Одного нашего общего знакомого, - не моргнув глазом, ответил Честер. Журналист ликовал. Он понял, что ему представился наконец тот фантастический, лишь в сновидениях доступный случай, когда он может сказать самому президенту все, что о нем думает. В состоянии большого душевного подъема Фред осушил кружку пива, тут же потребовал вторую и, навалившись грудью на липкий столик, начал: - Объясните мне, пожалуйста, кого мы поселили в Доме Власти? Кто это такой? Нет, нет, не надо мне перечислять знаменательные даты его биографии с предвыборного плаката, от которого тошнит каждого приличного гражданина, - надеюсь, вас тоже. Что он за человек? Каковы его взгляды? - Ну, как же... - смущенно сказала жена президента. - Он истинный христианин, любящий муж и отец... - Отцом может быть любой негодяй, - перебил Честер, даже не догадываясь, какую глубокую травму он нанес жене президента. - Согласитесь, мадам Бум: чтобы стать президентом, недостаточно быть всего лишь отцом, как недостаточно быть только президентом, чтобы превратиться в отца! Клара, по лицу которой пронесся весь спектр существующих в природе цветов, чуть не упала со стула. - Наш президент - демократ! - сказал президент, очнувшись от потрясения. - Он тонкий политический стратег, теоретик в области финансов... - И президент напряг склеротическую память, вспоминая сведения из предвыборных агитброшюр. - И гуманист, - добавила жена. - И гуманист, - согласился президент. - Этот зажравшийся сноб - демократ? - воскликнул Честер. - За всю жизнь он не пожал руку ни одному рабочему человеку, за исключением тех случаев, когда его фотографировали. Этот демократ за все свое президентство не преодолел по земле и мили собственными ногами. А зачем демократу целая шайка телохранителей, вооруженная огнеметами, газами и лазерами? - Но политические враги... - начал было робко президент. - Какие враги? - горячо перебил Честер. - Вы верите в эти сказки? Как, по-вашему, господин Бум, можно ли всерьез говорить о вражде кукол в театре марионеток? - Вы забываетесь! - выдохнула Клара. - Ничуть! Ссориться могут лишь актеры, дергающие за ниточки. - Уж не хотите ли вы сказать, что я... - перебил президент. - Помилуй Бог, - в свою очередь перебил Честер, - вы мне глубоко симпатичны, и я никоим образом не хотел бы обидеть вас, господин Бум. - Я хочу сказать, что из ваших слов явствует, что президент - лицо пассивное и ничего не решающее? - Совершенно верно! - улыбнулся Честер. - Я рад, что помог вам разобраться в этой простой проблеме. - Но если президент ничего не решает, как объясните вы ожесточенную борьбу за этот пост? - не скрывая неудовольствия, спросила Клара. - Так ведь Боб Ярборо - такой же законченный кретин. У него единственное преимущество: он моложе. Если же исключить физиологию, они абсолютно одинаковы: два близнеца из одной политической банды. - Но Ярборо... - начал было президент, однако Честер тут же перебил его: - Не рассказывайте мне о Ярборо. Я уже все о нем знаю. Вот, читайте! - Честер сунул под нос президенту газету. - "Тонкий стратег на полях политических битв... Демократ, в жилах которого бьется пульс его народа... Знаток права... Теоретик юриспруденции..." И разумеется, гуманист!.. Прочитали? Каково? А? Я спрашиваю: каково бедному избирателю, которому приходится выбирать между этими двумя близнецами? Неужели им так сложно хоть чуть-чуть пофантазировать? - Кому - им? - осторожно спросил президент. - Ну, тем, кто дергает за ниточки. - Если бы я был президентом... - торжественно начал президент, но в это время официант попросил Фреда к телефону. - Простите, мистер Бум, - извинился Фред, - подождите одну минуту. Мне страшно интересно было бы узнать, что бы вы предприняли, будучи президентом. - И он встал из-за стола. "Кто бы это мог звонить? - думал Честер, шагая к телефонной будке. - По всей вероятности, кто-нибудь из друзей, которым известны две мои тайны: отсутствие денег и кредит в "Указующем персте". Только бы не уполз президент, пока я буду говорить по телефону!" Он поднял трубку: - Алло! Честер слушает. - Привет, старина! - Этот голос он узнал сразу. 6. МИНИСТР ИЗОБРЕТАЕТ ЗАГОВОР Обе машины, стрельнув по фасаду бликами ветровых стекол, въехали во двор президентской усадьбы почти одновременно. Дорон, ковыряя носком трещину в асфальте, ждал, пока вылезет министр. Из распахнутой дверцы второй машины наконец показались ноги, обутые в дешевые сандалии. Дрыгнув, сандалии утвердились на пыльной земле; следом вылез и сам министр внутренних дел Эрик Воннел. Он отчаянно щурился. Круглые очки на крючковатом носу, перышки седых волос, торчащие в разные стороны, делали его похожим на вспугнутого филина. К груди министр прижимал пухлый портфель. - Э... э... дорогой генерал... Переваливаясь, Воннел подошел к Дорону и, взяв его под локоть, увлек в тень от дома. - Уф! - Он вытер платком пот. - Я все еще не могу прийти в себя после вашего звонка. Рассказывайте. Дорон покосился на министерскую машину. Из окна вились струйки сигаретного дыма. Четверо дюжих молодцов на заднем сиденье, уперев локти в колени, затягивались, как по команде, разом вспыхивая четырьмя огненными точками. Раскаленный двор был пуст. Только на крыльце стоял, широко расставив ноги, охранник и выжидающе глядел на министра и генерала. - Все, что мне известно, я доложил вам по телефону. Воннел хмуро кивнул: - Согласитесь, однако, что это похоже на бред. - Буду рад, если это окажется бредом. - Невероятно! Все так спокойно... Мы можем попасть в дурацкое положение. - Вы скажете, Эрик, что приехали с экстренной проверкой состояния охраны. - И прихватил вас, Артур, чтобы потом вместе отправиться на рыбалку? Блестящий вариант. Он поманил охранника. Тот приблизился с достоинством каменной статуи и металлическим голосом, четко, по-уставному меняя тональности, произнес: - Господин - министр - прикажете - доложить - о - вашем - приезде - господину - секретарю - господина - президента? Секунду министр разглядывал охранника. - Галстук! - зловеще прошептал он. (Охранник вздрогнул и живо подтянул узел галстука.) - Вижу, вижу, как вы тут распустились! Собрать всех. Быстро и тихо. - Осмелюсь - заметить - ночная - смена - спит! - Разбудить. Общего сигнала не надо. Поодиночке. В Мраморную комнату. Президент у себя? - Так точно! - Не беспокоить. Где Джекобс? - В приемной! - Вызвать его первым. Веж-ли-во! На время разговора подменить. Служба государства! Все ясно? - Так - точно! - Исполнять. Что ж, генерал. - Воннел повернулся к Дорону. - Идемте. Там хоть прохладно. Ох, что будет, если вы... Что будет! - Ничего не будет, - мрачно сказал Дорон. - Просто вы заявите, Эрик, что я сошел с ума. - А что, я так и сделаю... - сказал министр. Воннел пошел к ранчо, на ходу подняв руку и щелкнув пальцами. Сигареты в автомобиле разом потухли. Дверцы бесшумно распахнулись, и четыре фигуры безмолвно двинулись вслед за министром. Опустившись в кресло-качалку, Воннел поставил рядом с собой портфель, снял очки и слегка помассировал веки кончиками пальцев. В мятых брюках, сандалиях, рубашке с короткими рукавами, он походил теперь на заурядного дачника, невесть как попавшего в эту комнату с высоким лепным потолком, гладкими стенами "под мрамор" и бронзовыми подсвечниками на каменной полке, двоящимися в старинном тусклом зеркале. - У вас, генерал, - тихо сказал Воннел, - еще осталось несколько секунд, чтобы подумать, не померещилась ли вам эта сказка с дублированием. - Это не сказка, Воннел. Это наука. - Тем хуже. Входите, входите, Джекобс! Как ваше здоровье, старина? - А ваше, господин Воннел? И господин генерал тут? Вы один? Министр посмотрел на Дорона, Дорон - на министра. Джекобс с безоблачной улыбкой смотрел на обоих. Из кармашка его жилета торчал окурок сигары. - Один ли я? - переспросил Дорон. - Разве я могу быть сам-два? - Почему бы и нет? (Дорон вздрогнул.) "Я", как известно, есть "я" материальное и духовное, а потому... - Да вы присядьте, сядьте, Джекобс! - Министр вскочил с кресла-качалки. - Вот сюда, отличное кресло. Ах, как жарко на улице! Президент, надеюсь, чувствует себя хорошо? - Прекрасно, Воннел, даже слишком! - Джекобс кивнул. - Они будут рады вас видеть. - Они... что? - Разве я сказал "они"? - Да, сказали. - Ах, это все лекарства Креера. "Мы, Божьей милостью"... Туманят голову. - Какие лекарства? - Президентские, я тоже их выпил. - А почему их пил президент? - спросил Воннел. - Ведь вы сказали, что он прекрасно себя чувствует? - Смотря кто, - загадочно произнес Джекобс. Разговор явно зашел в тупик. - Скажите, Джек, - мягко начал Дорон, - президент куда-нибудь сегодня уезжал? - Конечно. Они уехали на благотворительное собрание, выступать на радио и с сыном в зоопарк. В трех машинах. А сейчас президент сидят у себя в кабинете. - Нет, нет, Джекобс! - Воннел прижал к груди портфель, словно ища защиты. - О Боже мой! Он всякий раз уезжал отсюда? - Ну да, господин министр. Уехать можно только оттуда, откуда можно уехать. И он был бы рад вас видеть, если бы с утра, как он мне сам сказал, не был занят чтением бумаг. - С самого утра? - Разве я могу не верить своему президенту? Министр и Дорон переглянулись. - Джекобс, - осторожно сказал министр, - как может президент с утра быть в кабинете, если он уехал? - Может. Если философы говорят "может", значит, так оно и есть. - Какие философы? Джекобс скромно промолчал. - К черту! - воскликнул Дорон. - Расскажите все по порядку, когда и куда уезжал президент. Джекобс стал добросовестно называть время каждого отъезда. Воннел поспешно застегнул верхнюю пуговицу рубашки, щелкнул портфелем. "Магнитофон, - тотчас понял Дорон. - Предусмотрителен, бестия!" Не было больше дачника. Не было больше человека с лицом вспугнутого филина. Перед Джекобсом стоял министр внутренних дел при исполнении служебных обязанностей. Но старик будто не замечал перемены. Он светло и ласково смотрел на Воннела, как дед смотрит на внука, целящегося в него из игрушечного автомата. И министр смутился: - Благодарю вас, Джекобс. Пожалуйста, пройдите в соседнюю комнату и подождите. - Я могу потребоваться президенту. - Не можете. - Блажен тот, кто думает, будто он думает за других... - Государственная служба, Джекобс! - строго произнес министр. - Ах служба! В воскресный день! Сочувствую. Такая жара... Может, хотите освежительного? Воннел чуть не вытолкал Джекобса за дверь. - Вы правы, Дорон, - сказал он почему-то шепотом. - Типичный заговор! Ну погодите!.. - И он потряс в воздухе кулаком. Потом нажал кнопку селектора, соединяющего с комнатой охраны. - Командира ночной смены - ко мне! У командира ночной смены О'Шари было заспанное, отекшее лицо. Но достаточно было одного взгляда министра, чтобы оно разгладилось, как под утюгом. - О'Шари! - В голосе министра звенел металл. - Куда президент отбыл во время вашего дежурства? - На собрание благотворительного общества! - бодро отчеканил О'Шари. - Кто с ним в охране? - Пэл и Андерсон. - Вернулись? - Никак нет. - Были другие вызовы? - Не могу знать. Я сменился в десять ноль-ноль, и с тех пор... - Вы отметили выезд в журнале? - Так точно. - Кто заступил смену? - Грег. - Ко мне! - Слушаюсь. Грег, полный человек добродушного вида, сразу смекнул, что сейчас потребуется вся его находчивость. Но внешне это никак не отразилось на его лице: он казался олицетворением спокойствия. - Грег! Куда отбыл президент во время вашего дежурства? - На радио, господин министр. - А еще? - В зоопарк, господин министр. - Охранники вернулись? - Нет. - Вы знали о том, что до вашего дежурства президент отбыл еще на благотворительное собрание? - Конечно. По книге регистрации. - Вас не удивил короткий промежуток времени между вызовами? - Я исполняю приказания, господин министр. - Но вы думали об этом? - Я обязан думать об охране президента. - Где же сейчас президент? - В своем кабинете. - А ваши люди, которых послали с ним на собрание, на радио и в зоопарк? - В городе. - С президентом? - Совершенно верно. - Вы в этом убеждены? - С ними поддерживается радиосвязь. По инструкции. - Значит, президент находится сейчас сразу в трех местах? - В четырех. Вы забыли, что он у себя в кабинете. - Грег! Как может президент быть одновременно в четырех местах?! - В связи с этим у меня имеется жалоба сенату. - Жалоба?! Сенату?! На кого? - На вас, господин министр. Министр подпрыгнул. - Так точно. Не мое дело знать государственную необходимость, которая заставила президента поступать таким образом, как он поступает. Но, поскольку его планы затрагивают вопросы охраны, ваш секретариат обязан был информировать нас заранее. А он не информировал. Налицо явное нарушение сенатской инструкции. Дорон едва удержался от смеха: так забавно выглядел потерявший дар речи Воннел. - Да, вы правы, - судорожно глотнув воздух, сказал министр. - Я разберусь. Идите. - Слушаюсь. Грег круто повернулся. "Хорошая все-таки вещь бюрократия", - подумал он. - Не сказка! Не сон! - Воннел забегал из угла в угол, снова прижимая к себе портфель. - Один президент в кабинете. Второй смотрит кенгуру. Третий где-то на радио. Четвертый пьет на благотворительном банкете антиалкоголиков. Четыре президента! О Бог мой, что же делать? - Убрать лишних, пока об этой истории никто не узнал. - Как вы сказали? Убрать? - Министр остановил свой бег и подозрительно посмотрел на Дорона. - Вот что, генерал. Я не знаю, как появились лишние президенты. Я не знаю, кто их создал. Я не знаю, зачем. Я знаю одно: в этом деле замешаны вы! - Я? Но позвольте, Воннел... - Профессор - ваш. Не так ли? Установка - ваша. Не так ли? - Но ведь я... - Сообщили об этом. Разберемся. Я далек от подозрений, но, сами понимаете, государственная служба! - Что вы собираетесь делать? - Сейчас узнаете. Воннел коснулся одной из пуговиц своей рубашки, и четверо приехавших с ним людей разом вошли в комнату. Сразу стало тесно. - Вот! - Министр покопался в портфеле и вынул оттуда какую-то бумажку. - Срочно пригласите всех по этому списку. Сюда. Инструкции, как это сделать, там есть. Далее: немедленно вызвать в усадьбу команду "АС". Президентской охране передать приказ: исполнять обязанности как обычно. Охрану шоссе, Дома Власти, радио, телеграфа, всех аэродромов и банков возложите на своих людей. Группе "АС" взять на себя правое крыло здания, вашим людям - левое. Дополнительные распоряжения я дам, когда потребуется. Супругу президента пригласить ко мне. Полк "Моргинг"