чек. Я плачу за услугу. - Но предупреждаю: возможны ошибки... - Вы хотите сказать, что вместо одной луковицы принесете мне сотню? - улыбнулся в темноте Гард. - А вместо одного портсигара - тысячу? - Согласитесь, комиссар, что сначала нужно взять вещь из кармана, а потом уже рассматривать ее и с чем-то сравнивать. Положить ее назад много труднее, чем наоборот. У каждой профессии свои особенности, комиссар. Зато через неделю часы и портсигар будут лежать на вашем столе. - Не надо ставить сроки, Фойт. Однако найти предметы будет тем легче, чем скорее вы приметесь за дело. - Я приду к вам через неделю, - сказал Фойт уже в дверях кабинета. - Одну минуту, Фойт, - остановил его Гард. - Вы знаете легенду о ящике Пандоры? - Нет, комиссар, впервые слышу эту фамилию. - Хорошо. Идите. В темноте Фойт не увидел улыбки комиссара. "Чего стоят злодеяния этого парня по сравнению с аппаратом профессора Грейчера!" - подумал Гард. В полицейском управлении заметили, что комиссар Гард в последнее время пристрастился к чтению газет. Действительно, утро комиссара начиналось с просмотра светской хроники. Сознание того, что оборотень находится где-то в самых влиятельных политических, экономических, военных или культурных сферах, заставляло Гарда с пристальным вниманием сыщика оценивать все явления внутренней и внешней жизни страны, следить за курсом акций, выступлениями сенаторов и бизнесменов, репликами обозревателей, рецензентов и критиков, скандалами и аферами на бирже, телевизионными премьерами и театральными контрактами. Даже за бракоразводными процессами. Гард считал, что оборотень, человек в чужой шкуре, обязательно должен выдать себя, вступив в область ему малоизвестную. Используя присвоенное им лицо, он встанет перед неизбежной необходимостью продолжать деятельность обворованного, что должно неминуемо привести к провалу. Неизвестный и невидимый, как самолетик в стратосфере, Грейчер должен был, по расчетам Гарда, оставить в небе жизни инверсионный след разоблачений. Но чем больше материалов читал и анализировал он, тем труднее ему приходилось. Гард установил, что нити управления всеми телевизионными компаниями держит в своих руках глава знаменитой мыловаренной фирмы "Пузыри и сыновья", театрами заправляет известный в прошлом фехтовальный чемпион и торговец наркотиками, а киностудиями - трубач из портового джаз-банда. Потом Гард раскопал профессора, открывшего "всемирный закон внутривидовой помощи". Закон зиждился на трех главных примерах: 1) если подгнившее дерево падает на здоровое, здоровое удерживает его от падения, препятствуя гниению и тлену на земле, 2) если в гусиной стае один гусь устал, сильные гуси берут его на крыло, препятствуя падению, гниению и т.д., 3) если один неловкий человек поскользнется на улице, другой, ловкий, подхватит его, препятствуя и т.д. Объемля, таким образом, весь мир живой природы (аналогичные примеры легко обнаруживались в мире хищников, приматов, рептилий и даже кишечнополостных и низших водорослей), закон формулировался так: "Человек - человеку, как волк - волку, как дуб - дубу", или сокращенно для зоологии: "Человек человеку - волк", а для ботаники: "Дуб дубу - друг". Гард подумал было, что оборотня надо искать в науке, но тут он натолкнулся на интервью члена сенатской комиссии по делам искусства, в котором тот рассказывал о своих впечатлениях от художественной выставки в Венеции. Сенатор утверждал, что законы перспективы - "выдумка макаронников Возрождения", и если у человека нарисован один глаз, то нечего ссылаться на то, что человек изображен якобы в профиль, а надо прямо признать, что у него действительно один глаз. Гард стал собирать досье на сенатора. То тут, то там натыкался Гард на удивительные и, казалось бы, невероятные вещи. Грандиозные разрекламированные строительства оказывались мошенничеством, патентованные снадобья, способные предостеречь от многих жизненных невзгод, - пустым обманом, мэры крупных городов - малограмотными дураками. И удивительнее всего, что канцелярия президента, сенат и все его комитеты, комиссии и подкомиссии, советы, министерства, штабы, союзы, объединения - весь этот гигантский мир, построенный из денег и власти, живущий по законам золота и приказа, не замечал, не желал замечать всего того, что увидел Гард. Потом Гард сделал еще одно невероятное открытие: просмотрев газеты и журналы, вышедшие до появления оборотня, он обнаружил там то же самое! Как это могло случиться? - спрашивал он себя. Почему общество не разваливалось, не рассыпалось в прах? Почему власть, породившая столько идиотизма, причинившая столько бед и не давшая народу ничего, кроме бесправия, существует? На чем же она держится? Нет, оборотня защищают не часы и портсигары! Его защищает положение, которое он занимает в обществе, - стало быть, деньги. Он - подзащитный золота, он заранее оправдан, ибо приговор ему пишут на зеленой бумажке в один кларк. Смешно говорить о злодеяниях Фойта, если сравнить их с коварством Грейчера. Но так же смешно обвинять Грейчера, если думать обо всем том, что безбоязненно и уверенно творится на глазах миллионов людей. Ведь те же самые воротилы, в толпе которых сегодня скрывается Грейчер со своими часами, уже давно живут по этим часам, живут задолго до их изобретения! Несчастный Лансэре открыл и без того известный закон: многоликость, или, лучше сказать, безликость, куда страшнее уэллсовского невидимки! И Гард с ужасом понял, что может просчитаться, что он, наверное, обманул тогда, в разговоре на вилле "Красные листья", а позже - в таверне "Ее прекрасные зеленые глаза", беднягу Таратуру, пообещав ему найти профессора Грейчера. Он понял, что может не найти его, потому что оборотень не один, потому что в каждой клетке мозга, управляющего страной, сидит свой оборотень - человек с непроницаемым ворованным лицом. Лица такие добрые, внимательные, такие умные, приветливые, такие славные и открытые, - они украдены, забраны, конфискованы вот у этих людей, идущих по улице мимо окон гардовского кабинета. Украдены для того, чтобы можно было с их помощью говорить прекраснодушные слова о единстве нации, единстве помыслов и устремлений, единстве капиталов и интересов, единстве богатого и власть имущего - с бедным и бесправным. Там, среди столпов этой системы, Гард пытался разглядеть обман, человека-оборотня, не понимая, что обманна вся система. И если тогда, в универмаге "Бенкур и Кь", он еще мог найти Грейчера, то теперь это действительно становилось невозможным. Там, наверху, если уж искать, легче было найти как раз честного, умного, порядочного человека, разумные и справедливые дела которого преследуют общее благоденствие и процветание. Он был бы слишком заметен на общем фоне. Да, его бы обязательно сразу заметили и не простили бы этой непохожести на остальных, не простили бы ему индивидуального лица. Но Грейчера найти трудно, потому что нельзя схватить оборотня в мире оборотней, нельзя по лицу найти человека там, где у всех одно лицо, нельзя узнать его по поступкам, когда все действуют одинаково... Телефонный звонок прервал мысли Гарда. - Комиссар, - послышалось в трубке, - уже третий раз к нам обращается с запросом о своем муже Алина Фридель, жена парикмахера Пауля Фриделя. Что ей отвечать? Гард помолчал. - Скажите ей, что ее муж жив, здоров ("это правда") и помогает нам в раскрытии одного важного преступления ("это тоже правда"), а чтобы успокоить ее, я попрошу его завтра позвонить ей по телефону... или даже зайти на минуту домой ("это неправда"). - Гард повесил трубку. Потом снова обернулся к телефону, набрал номер "Красных листьев". - Таратура? Это я, привет. Нет, пока ничего нового... У меня к тебе просьба: позови-ка к телефону Юма Рожери. Нет-нет, настоящего Юма, с лицом парикмахера... Хэлло, Юм! У меня к вам просьба, старина. Надо сыграть одну чертовски трудную роль. Я завтра пришлю машину, и вам придется съездить домой к Фриделю, да... Жена очень беспокоится, и разговоры всякие ползут... Я знаю, что это нелегко. Но, понимаете, это надо сделать. Спасибо, Юм! Я ценю, что впервые за двадцать последних лет вы будете играть, не подписав контракта... Спасибо, старина! "Если мы не найдем Грейчера, что же будет с этими несчастными? - подумал Гард, вешая трубку. - Ведь на обмане долго не продержишься... Впрочем, это уже устаревшая фраза. Ах, Грейчер, быть может, вы и не знаете, что использованное вами чудовищное открытие позволило скромному полицейскому комиссару сделать другое открытие, не менее чудовищное. Спасибо, профессор..." И Гард пошел к шкафу, где стояла бутылка стерфорда. 12. МОЛОДЕЦ, ЭРНИ! Как и было обещано, ровно через неделю на столе комиссара полиции появилась первая дань гангстера: девятнадцать серебряных луковиц и сто двадцать восемь серебряных портсигаров. Гард попросил Фойта "погулять" где-нибудь немного, а сам внимательно осмотрел награбленное добро. Увы, это были нормальные часы и нормальные портсигары. Они разноголосо верещали, открываясь, а часы монотонно тикали, навевая на комиссара невеселые мысли. Гард задумчиво щелкнул последнюю луковицу и стал ждать Фойта. - Все это не то, Эрни, - сказал Гард, когда Фойт переступил порог его кабинета. - Ищите дальше. - Но это наиболее похоже на предметы, о которых вы мне говорили, - озабоченно сказал Фойт. - Если бы вы видели, комиссар, какую отбраковку мне пришлось делать самому! Ребята перестарались и натащили Бог знает что! - Что же именно? - поинтересовался Гард. Фойт рассмеялся: - Это невозможно описать! Они особенно перестарались с часами. Конечно же, я сам виноват. Прибежал к своим и на радостях говорю: "Так и так, друзья, если у вас нет желания проводить подписку на обелиск над моей могилой, надо пощупать самых жирных поросят в нашем хлеву! Добывайте часы и портсигары, друзья мои, и работайте без прежнего страха, потому что у нас есть сильный защитник!" Я имел в виду вас, господин комиссар. Ведь вы наверняка выручите из беды моих мальчиков, если они невзначай попадутся? Они, конечно, быстро раззвонили об этом по всей стране, хотя и не очень поняли, в чем тут фокус... - По всей стране? - спросил Гард. - Ну, мало ли друзей у деловых людей, комиссар! - с улыбкой ответил Фойт. - И началось! Не очень хорошо разобравшись, они тащили мне все. Около сотни кукушек, часы с боем, с музыкой, с движущимися человеческими фигурами, - презанятная, скажу я вам, конструкция! Около полутора тысяч портсигаров, среди которых два с крышками, открывающимися внутрь! Когда все это свистит, кукарекает и играет, у нас в подвале начинается сумасшедший дом, комиссар! - В каком подвале? - перебил Гард. - На складе моей фирмы, - небрежно бросил Фойт. - На складе?! Где? - У нас много складов, комиссар, - осторожно произнес Фойт, мгновенно вспомнив, что он сидит все же в полицейском управлении. - Я просто не могу запомнить все адреса. Гард засмеялся. - Что вы смеетесь? Самое смешное впереди. Когда мне приперли башенные часы с министерства военно-морского флота, я понял, что надо что-то предпринять. К этому времени у меня стояли уже семьдесят четыре стенных механизма с гирями, каждый величиной с тот самый саркофаг, который Микки Раскер спер в позапрошлом году в Каире. Маятниковые часы я еле успевал считать, просто валил их в кучу. А будильников!! Один мой друг с Запада прислал сразу два грузовика будильников и эшелон портсигаров! Кстати, хотите, я подарю вам будильник президента? Все-таки достопримечательность... - Добрались и до президента? - засмеялся Гард. - А вы боялись. - Виноват, но президенту мы оставили точно такие же, купленные за собственные деньги. Мы уважаем президентов... Я отвлекся, комиссар. Так вот, я почувствовал, что становлюсь крупным специалистом во всех этих кукушках-погремушках, а я люблю свою профессию и не хотел бы деквалифицироваться. Надо было что-то предпринимать. Тогда мы собрали съезд карманников страны. Съехались человек двести руководителей, солидные люди, ну, разумеется, делегация из-за рубежа... - Куда? - снова перебил Гард. - Что - куда? - не понял Фойт. - Куда съехались? - Вы невыносимо любознательны, комиссар. Съезд работал на юге - скажем так. На берегу ласкового, теплого моря. Для пленарных заседаний сняли роскошный ресторан, докладчики... - А хозяин ресторана? - спросил Гард. - Что - хозяин? - Он не мог накрыть всю вашу компанию? - Хозяин?! - изумился Фойт. - Что вы! Хозяин - один из популярнейших карманников мира, о нем книги написаны. Сейчас он солидный человек, взрослые дочери, купил себе имя, документы, ресторан... Ну что вы! Милейший старик! Так вот, я выступил с отчетным докладом, объяснил обстановку, представил полный список моего часового парка - замечу попутно, что ни одни часы не пропали. К этому времени у меня уже были: два хронометра с авианосца, затем какая-то хитрая тикалка, о которой мне сказали, что она - часовой механизм нейтронной бомбы, и я хранил ее на всякий случай в другом городе, и, наконец, какой-то ни на что не похожий прибор без циферблата и без стрелок, хотя меня уверяли, что это часы. Клянусь, комиссар, они даже не тикали! Их вытащили из какой-то шахты, в которую никому не разрешалось входить, чтобы не испортить их ход, поскольку они будто бы были самыми точными часами в мире! Вы же понимаете, чего проще - украсть часы из шахты, когда в нее никто не заходит! О портсигарах я даже не говорю. Если бы люди, у которых пропали портсигары, с горя бросили курить, вся нация поздоровела бы, комиссар! Короче говоря, я выступил и сказал, что дальше так продолжаться не может. Я сказал, что мне нужны только старинные серебряные луковицы и серебряные портсигары... И вот пожалуйста, результат! - Фойт кивнул на стол. - Печальный результат, - сказал Гард. - Теперь, комиссар, когда даны точные инструкции, мы найдем то, о чем вы говорите. Дайте мне еще неделю! - Хорошо. Но торопитесь, Эрни. А эти можете забрать обратно. - Гард закурил и отвернулся к окну. Он слышал, как за его спиной Фойт складывал в портфель девятнадцать серебряных луковиц и сто двадцать восемь портсигаров. Мягко щелкнул замок портфеля... Страна была объята часовой и портсигарной лихорадкой. Поскольку люди Фойта не всегда знали друг друга в лицо, а отличительной формы они не носили, злосчастная луковица или какой-нибудь портсигар, прежде чем добраться до Фойта, перекрадывались по два и по три раза. Великие карманники сделали для себя неожиданное открытие: когда воровство идет в таком всеобщем масштабе, оно лишается смысла и не приносит даже элементарного обогащения. Все крали у всех! Во всяком случае, король часов Мариан Смок-старший и король портсигаров Эдвард Бинкельфорд не могли увеличить выпуск дефицитных товаров и обогатиться в связи с этим, так как дефицита не было. Небольшая часть краденого, которая в конечном итоге оседала на складе Эрнеста Фойта, не могла существенно отразиться на экономике, а все остальное Фойт вновь "пускал в оборот", не желая "пачкать руки" на пошлом карманном воровстве. Люди кое-где уже определяли время по солнцу, и не только потому, что у них не было часов, но и потому, что они боялись их вынимать, если они и были. Единственный приличный бизнес сделал король сигарет Майкл Ворни, который стал выпускать курево в картонных портсигарах... В то утро Гард опоздал на работу, поскольку у него тоже украли часы и вот уже неделю он ориентировался по радио, но, видно, что-то случилось и там, так как передача, обычно начинающаяся в четверть девятого утра, тоже запоздала на пятнадцать минут. В управлении его уже ждал Фойт. - Простите, комиссар, - сказал Эрни, как только они вошли в кабинет, - мои люди донесли мне, что и вы пострадали. - Ерунда, - сказал Гард. - Пошло бы на пользу дела!.. - Смотрите. И Фойт выложил перед Гардом очередную добычу: восемь серебряных луковиц и полный чемодан серебряных портсигаров. Даже не отсылая Фойта "прогуляться", Гард принялся лихорадочно вскрывать луковицы, на всякий случай стараясь не направлять на себя возможные зеленые лучи. И на четвертой же луковице - удача! Мелодичный малиновый звон, тонкий зеленый луч, и Гард на секунду лишился сознания, то ли от радости, то ли от действия аппарата... Фойт почтительно стоял в стороне, наблюдая за Гардом, как это делают взрослые люди, тихо радуясь радостям ребенка от купленной игрушки. Немного придя в себя, комиссар спросил: - Эрни, у кого взяты эти часы? - Не знаю, комиссар, - ответил Фойт. - Мне очень важно установить владельца! - Увы, комиссар, при таких масштабах вести регистрацию было трудно... Гард долгим взглядом посмотрел в лицо Фойта, затем подошел к нему, положил гангстеру руку на плечо и дрогнувшим голосом произнес: - И все же вы молодец, Эрни. Играйте отбой. Вы свободны... Да, постарайтесь в дальнейшем избирать пути, которые не пересекаются с моими. Мне было бы очень грустно иметь с вами дела на профессиональной основе... Фойт повернулся и вышел, и когда за ним закрылась дверь, Гард почувствовал, что рука его сама потянулась к носовому платку. "Старею, - подумал комиссар Гард. - Ах, черт возьми, старею!" ЭПИЛОГ Не чаще, но и не реже чем раз в полгода Гард, захватив с собой Таратуру, садился в "ягуар" и, влекомый воспоминаниями, катил на юг, к морю. В прекрасном отеле "Покой" для них всегда были два пятикомнатных номера, в которые они обычно заходили не более чем на пятнадцать минут: принять после дороги душ и сменить сорочки. Затем они спускались в ресторан "Кто прошлое помянет", бывший главной целью их приезда. В дверях ресторана стоял швейцар роскошного вида, с необычайно благородным лицом, седыми висками и усиками, подстриженными скобкой. Он обменивался с приезжими рукопожатием, как со старыми и добрыми знакомыми, а навстречу Гарду уже спешил хозяин ресторана, старик лет шестидесяти. - Рад видеть вас, дорогой комиссар! - говорил он, почтительно склонив голову. - Ваш столик готов. В нескольких безобидных с виду фразах, которыми они обменивались, пока проходили к столику, никто из посторонних не обнаружил бы ничего, кроме элементарной светскости, тем более что они произносились с неизменной улыбкой, не сходившей с уст говорящих. - Сегодня у вас не будет конференции или съезда, дорогой Стив? - спрашивал комиссар Гард. - Мы ждали вас, дорогой комиссар, - отвечал хозяин ресторана, - а когда вы приезжаете, все прочие мероприятия идут кувырком. - Очень жаль, - улыбался Таратура, - а то у нас не так уж много работы. - Не сокрушайтесь, - отвечал радушно хозяин, - и берегите здоровье. - Стив, - говорил Гард, - вы хорошо помните съезд, который проходил здесь лет пять назад под руководством Эрнеста Фойта? - Кто прошлое помянет, дорогой комиссар... - Вы хотите сказать, нам лучше бы пообедать в соседнем ресторане? И все трое разражались добрым и громким смехом, в котором был и тайный смысл, поскольку соседний ресторан, конкурирующий с "Кто прошлое помянет", назывался "Око за око". Заказ у гостей принимал сам хозяин. Перед тем как отдать распоряжение кухне, он говорил, опережая вопрос приезжих: - За Остина не беспокойтесь, он процветает. - Как я понимаю, - говорил Гард, - еще немного, и он станет вашим компаньоном? - Увы, - отвечал Стив, - боюсь, конкурентом, потому что он задумал перекупить "Око за око". А как поживает Эрни, комиссар? - Вам лучше знать, Стив. - Клянусь Богом, - восклицал хозяин, - вот уже год, как я не видел Фойта! - Во сне? - с улыбкой спрашивал Таратура. И вновь ресторан оглашался добрым смехом, даже не привлекающим внимание посторонних. А их было немало. С некоторого времени - точнее говоря, с тех пор, как в ресторане появился новый швейцар, - сюда зачастили разные влиятельные люди. Они приезжали в "Кто прошлое помянет" и в гордом одиночестве, и во главе шумных компаний, оставляя хозяину изрядные суммы денег и расплачиваясь со швейцаром так, как будто отдавали ему громадный и неиссякаемый долг. Во всей стране, пожалуй, больше никто не получал таких чаевых, но швейцар привык к ним, принимая деньги с достоинством императора, обложившего данью покоренные им государства. Любовь влиятельных людей к ресторану была, как правило, недолгой, но крепкой. Проходил месяц, второй, и какой-нибудь министр здравоохранения, регулярно навещающий ресторан, словно передавал эстафету какому-нибудь королю стали, который, в свою очередь, через определенный промежуток времени уступал свою привязанность известному дипломату. Прослышав о том, что "Кто прошлое помянет" пользуется успехом у известных людей, сюда зачастили и представители кругов, стоящих рангом ниже. Отдохнуть в "Покое" и поужинать в ресторане, проведя сутки-двое у моря, - это стало признаком хорошего тона, своеобразным приобщением к высшему свету: "Поедем, милый, в "Кто прошлое помянет", там нынче бывает имярек!" Стив процветал, прекрасно понимая, что обязан процветанием своему швейцару, которого, в свою очередь, к нему устроил комиссар Гард. Вот почему чувство благодарности к комиссару полиции вот уже пять лет не выветривалось из сознания бывшего гангстера. В крепком подпитии сильные мира сего иногда чудили. Нет, они не заказывали Стиву ни цыган, ни стриптизов, ни даже танцевальной мелодии. Они просто поднимали уставшие лица и в течение нескольких минут безотрывно смотрели на швейцара немигающим взором, смотрели грустно и тоскливо, съедаемые изнутри печалью, как смотрят люди на свое собственное изображение в зеркале, досадуя на быстротекущее время или на свое прошлое, вдруг явившееся перед очами. Гард отлично понимал смысл этих взглядов, часто ловил их, присматривался к людям, "заболевающим" любовью к ресторану, не без оснований подозревая в них оборотня. Да, это каждый раз мог быть профессор Грейчер, без конца меняющий шкуры и фамилии, должности и капиталы, но Гард ничего не мог с ним поделать, поскольку не мог преодолеть броню, защищающую высшее общество. Грейчер приезжал в "Кто прошлое помянет", чтобы посмотреть на себя - на швейцара. Когда, применив аппарат. Гард дал событиям обратный ход, вернув несчастным обитателям виллы "Красные листья" их собственные тела, лишь один бродяга Остин остался без оболочки, и ему пришлось взять себе внешность профессора Грейчера. Бывало, при каком-то странном совпадении, они собирались все вместе в милом ресторане: какой-нибудь финансовый воротила или министр, бросающий странные взгляды на жену, то есть вдову Грейчера; швейцар Остин, облаченный в тело профессора; инспектор Таратура, переживший все ужасы перевоплощения, и комиссар Гард - единственный почти до конца разбирающийся во всем человек. Все они в разной степени узнавали друг друга, но все молчали, что было самым красноречивым подтверждением главной философии современного общества: "Молчи, даже если хочешь говорить, и будь слеп, даже если хочешь видеть". И все же есть какие-то поры, через которые просачивается молва. Откуда это началось, неизвестно, но будто из воздуха родилось прозвище, которым наградили швейцара Остина - Профессор. И, бывало, собираясь в ресторан, какая-нибудь парочка, обсуждая планы, никогда не говорила: "Поехали в "Кто прошлое помянет", а говорила: "Давно мы не видели Профессора... Заглянуть, что ли, к нему на ужин?"