енного в боях петуха. Он огляделся, в его глазах засветился страх... -- Да как же так можно, товарищи?.. -- Когда свои подштанники стирал в воде, а у нас дети умирали -- мы тоже были товарищами? Гниль человеческая... -- спокойно проговорил Квадратный, подошел к нему и толкнул к стене. Потом быстро, но твердо, как и положено солдату, подобрал автомат с плеча, положил руку на затвор. -- Стойте! Это опять был бородач. Он поднял обе руки, и вдруг Ростик понял, что стрельба в самом деле может оказаться ошибкой, если этот человек так думает. Почему так было и что это за человек, Ростик не знал. -- Не нужно, пачкаться об этих... Иначе мы возьмем на себя грех больший, чем каждый из нас может вынести. Они были поставлены властью, не теми людьми, которым мы доверяли, а властью, понимаете? И они так привыкли, они не понимают даже, какое преступление совершали... -- Да кто ты такой? -- спросил парень с автоматом. -- Прямо как блаженный какой! -- Он оглянулся на Квадратного, на Ростика, на остальных своих друзей, с которыми пришел в это здание. -- А я и есть... -- Бородатый выпрямился, выровнял сбитое в крике дыхание. -- Меня зовут отец Петр. Рукоположен... Толпа зашумела. Но женщины, те, которые рвались вперед и от вида которых даже у Ростика застыла кровь, успокаивались. Хотя многие еще трясли кулаками в воздухе, что-то требовали или просто хотели понять, просили, чтобы им объяснили... Ростик стал приходить в себя. Ему уже в самом деле не хотелось участвовать в убийстве этих... Да, они были сволочами, но они в самом деле не понимали, что творили. И может, им следовало дать еще одну возможность понять этот мир? И в этом заключалась какая-то более убедительная доля справедливости, чем в автомате, который старшина Квадратный все еще держал перед Борщаговым. Внезапно вперед выступил Кошеваров. Лицо его перекашивала судорога, рот от крика съезжал набок, но он почему-то был тверд и уверен в себе. -- Люди! -- заорал он. -- Да, получилось плохо. Мы... плохо рассчитали наши возможности, многого не учли... В итоге потеряли людей, и их теперь не вернуть. Но я знаю, все равно кому-то придется печь хлеб, развозить его по домам и больницам, придется подсчитывать запасы, находить лекарства. Я предлагаю... Если и есть человек, который думает тут о деле и не злобствует, так это именно Кошеваров, решил Ростик. Странно, оказывается, не все они гады. Если его не пристукнут по злобе, он может оказаться лучшим из тех, кто сейчас готов работать на город. Толпа вновь качнулась вперед. Каждый орал свое, получалось не очень понятно, но впечатляюще: -- Сволочи, гады ползучие!.. -- Детьми заслонились, как в войну, а сами!.. И даже что-то совсем дикое: -- Людоеды, ведь человечиной в своих райкомах привыкли кормиться!.. Но вперед уже не рвались. Отец Петр стоял чуть сбоку, повернувшись лицом и к толпе, и к начальникам, и к солдатам с голубыми погонами. Он смотрел на людей, и в глазах его была такая скорбь, такая мука и жалость, но и такое понимание, что Ростику захотелось подойти и спросить его, что он на самом деле обо всем этом думает. Но не подошел, постеснялся. Тем временем в первые ряды пробился Рымолов. Он был грязен, как и большинство людей на этой площади. Но его непонятным образом даже грязь делала каким-то возвышенным и -- как ни странно -- спокойным. Он вытолкался вперед, поднялся на ступеньки и заговорил. Голос у него был не самый громкий, но он выделялся, как выделяется голос хорошего актера в любой самой шумной толпе. -- Друзья!.. -- Он поднял голову, и шум стал затихать. -- Сограждане! -- Удовлетворившись полученным эффектом, профессор стал оглядывать толпу, так он делал, наверное, читая лекции. -- Я предлагаю все-таки не казнить этих людей. Да, они замараны подлостью, но это подлость всей системы целиком. Если мы расстреляем их, сами станем, как они. Ведь они всегда были готовы стрелять в нас, не так ли? -- Что делать-то? -- прокричал уже знакомый мужской голос. На этот раз Ростик разглядел крикуна и почти не удивился, когда обнаружил, что это был тот самый языкастый каменщик, который у них в подвале замазывал трещины, пробитые крысами. -- А делать ничего особенного не нужно, -- уверенно сказал Рымолов. -- Их следует отпустить. И запретить им на десять, скажем, лет занимать начальственные посты в городе. А руководство следует выбрать -- как делает это любая демократия, кроме советской. -- Вот тебя и выберем! -- крикнула какая-то женщина. -- А ты потом... Ростик не расслышал, что будет, если Рымолов зарвется и станет как все прежние вожди. -- Ну, тогда переизберете меня, -- предложил Рымолов на всю площадь. Он подумал, постучал ногой по холодному, заснеженному асфальту. -- Обещаю, первое, что сделаю, повешу вот тут на площади вечевой колокол. И каждый, кто что- нибудь узнает про меня или кого-нибудь из начальников скверное, придет, позвонит и скажет, в чем его претензии. Справедливо? Толпа зашумела. Теперь в ней уже не было агрессии, хотя злость еще оставалась. -- Наши предки всегда так жили, -- вдруг сказал отец Петр. -- И мы так будем жить. Нас немного осталось, пусть так и будет. Толпа вдруг стала расползаться, кто-то из задних рядов уже проталкивался наружу, чтобы отправиться домой. -- Ну, все! -- прокричал Рымолов. Потом он повернулся к Кошеварову, к начальникам и стал перечислять: -- Кошева- ров, Ворожева, прошу вас заняться подсчетом наличных ресурсов сегодня, а завтра с утра доложить... Ростик не слушал. Это были распоряжения человека, который решил взять на себя властные полномочия. Что из этого получится, могло подсказать только завтра. Внезапно Рымолов окликнул и его: -- Гринев! Ты пригласи-ка свою маму и сам завтра приходи... Кто-то прорвался к бывшим партийным бонзам, кому-то двинули в ухо, кажется Борщагову, но драчуна уже оттеснили, уже уговаривали не злиться. -- Я буду, Андрей Арсеньевич! -- ответил Ростик. Рымолов улыбнулся бледными губами и подошел к отцу Петру, стал что-то говорить. Бородач покачал головой, потом стал неторопливо отвечать. Делать тут было больше нечего. Власть, похоже, в самом деле перешла в новые руки. Ростик посмотрел, как самые предприимчивые из толпы продрались ко входу в райком и полезли внутрь, надеясь поживиться тем, что осталось в райкомовском убежище, как Квадратный подошел к голубопогонникам и стал резковато, но уже беззлобно спрашивать кто да что, как Борщагов в окружении трех или четырех самых верных холуев проталкивался через толпу... Все было к лучшему. Хотя полной уверенности в этом у него не было. 35 Заседание в бывшем кабинете первого секретаря Борщагова началось часов в десять. Уже давно включилось солнце, Уже давно стали собираться самые первые, нетерпеливые функционеры, приглашенные Рымоловым. Ростик был там, но он не терял времени даром, сходил в гараж. По сравнению с прежними временами, вход в гараж был свободный, нигде и видно не было голубопогонных, только шоферня да пара механиков в замасленных до изумления телогрейках. Чернобров был уже тут. Но возился не с БМП, а около вполне мирного, курносого "газика". Узнав Ростика, водила кивнул и пожаловался: -- Шины объели, сиденья, даже поролон -- тудыть их против шерсти... -- А хоть что-то тут ездить может? Ростик оглянулся по сторонам. Машин в гараже было немало. Стояли тут и "Волги", и даже один ЗИМ с весьма понурым видом, -- должно быть, потому, что его бампер странно скособочился и шины, как у большинства машин, прохудились. -- Не знаю еще, -- прогудел Чернобров и, вздохнув, полез в мотор, разбираться. -- В общем, постараюсь, но ручаться не могу. А что, -- спросил он из-под капота, -- опять в Чужой город посылают? -- Ничего не понятно пока. -- М-да, без транспорта будет хреново, -- заключил Чернобров и стал так энергично звенеть гаечными ключами, что Ростик решил ему не мешать. Когда в кабинете все расселись, преимущественно на найденных где-то вокзальных скамьях, расставленных рядами, как в кинотеатре, Ростик обнаружил, что собралось человек тридцать. Среди них оказалось немало вполне примелькавшихся среди начальства лиц, но было и немало новых. О своей роли тут Ростик толком не думал, но подозревал, что олицетворяет человека с ружьем. Начал Кошеваров. У него была перевязана голова, но он кипел энергией. Почему-то эта голова привлекла такое внимание, что даже профессор не выдержал: -- Простите, Илья Самойлович, почему у вас бинты, как у мумии какой-то? Ответила мама: -- Вчера вечером, когда уже стемнело, кто-то изрядно помял нашего, так сказать, мэра, прямо во дворике дома. Но в общем ничего страшного. -- Вот как? -- Рымолов закусил губу. -- Да ерунда это, -- отозвался Кошеваров, -- отвели душу, и слава Богу. Днем, если помните, вообще чуть не расстреляли. %• -- Продолжим, -- решил Рымолов. -- Так что у нас? -- Вчера мы провели очень поверхностную перепись, и оказалось, что в городе осталось, по нашим оценкам, тысяч семьдесят пять, в лучшем случае, восемьдесят. -- Так мало? -- спросил кто-то из заднего ряда. -- Эта цифра, к сожалению, скоро будет еще меньше, -- отозвалась вдруг мама. -- У нас нет ни перевязки, ни лекарств. Вчера выяснилась и вторая проблема -- очень мало медицински грамотных людей. Почему-то раньше это не принимали в расчет, они почти на треть были мобилизованы... солдатами. А теперь, когда нужно лечить людей... -- Может, организуем ускоренные курсы? -- Рымолов постучал карандашом по кипе бумаг, которые он держал на широком мраморном подоконнике за неимением стола. Свежее стекло было вставлено только в наружные пазы. -- Но врачам придется самим позаботиться не только о практике, но и о преподавании? -- Было бы неплохо, -- согласился Кошеваров. -- Я не берусь отвечать за всех, но уверен, если добавить паек, многие согласятся и на большую нагрузку. -- Некоторые врачи и так не уходят домой из больниц, -- отозвалась мама, -- если мы предложим им еще и преподавать... -- И все-таки это необходимо, -- проговорил Рымолов. -- Нужно будет подумать и о возобновлении занятий в университете. Может, в самом деле, если ввести за это добавочные пайки, преподаватели согласятся... Кстати, что у нас с пайками? Отозвалась Тамара Ависовна, мама Любы. Формально она и раньше числилась среди руководителей города и теперь чувствовала себя вполне привычно. -- Я что могу доложить. -- Ее грузинский акцент не портил впечатления компетентности и спокойствия. -- Общепита, конечно, нет. Но в целом, как ни странно, восемьдесят тысяч людей вполне можно прокормить до лета. Разносолов не будет, но с голода никто не умрет, это точно. А весной нужно сеять, пахать. Кошеваров подал голос: -- Я считаю, следует разрешить огороды. Семена, правда, трудно найти, но, может быть, в университете кое-что найдется? Рымолов опять постучал карандашом по своим бумагам. По мере того как ему докладывали, он все чаще записывал что-то на обрывках серой, дешевой бумаги. Когда он переворачивал свой листок, Ростик увидел, что с оборотной стороны на нем напечатан какой-то бланк. -- С биологическими кафедрами я поговорю, но... Есть Другие идеи по поводу семян? Ростик рассказал, как Пестель нашел около Чужого города мутированную пшеницу. Рымолов подтвердил, что это неплохая догадка -- сеять то, что тут уже вполне может служить пищей людям. Теперь записывать стал и Кошеваров. Потом слово взял лейтенант Достальский. Он сидел в самом дальнем ряду с автоматом на коленях. Он был по-военному лаконичен: -- Считаю большой удачей, что удалось сохранить лошадей. Это значит, совсем без транспорта не останемся. Я уж не говорю о кавалерии. Вот только их очень мало, нужно найти кого-то, кто в них разбирается, и наладить конное производство. -- Долго это, -- отозвался кто-то. -- Зато надежно. Это же лошади, не верблюды какие-нибудь, -- сказал Достальский. Ростик заподозрил, что в училище у них, как у пограничников, например, был курс конноспортивной подготовки. Хотя за верблюдов тоже стало немного обидно. -- А может, мустангов где-нибудь тут найдем? -- спросил кто-то. Но дискуссия о мустангах не удалась, ее прервал Рымолов: -- У нас мало времени. Кто может сказать что-нибудь о насекомых? Снова докладывать взялся Достальский: -- Я был там вчера. Саранча уничтожила Рой. Рымолов вдруг посмотрел на Ростика: -- Это похоже на то, что ты говорил, вернувшись из Чужого города. -- Похоже, -- кивнул Ростик. -- Возможно, насекомые начали готовить защиту от саранчи, но опоздали. -- И победили те, у кого было больше сил, -- поддержал его Достальский. -- С этой стороны угрозы пока не видно. Рымолов посмотрел на него: -- Лейтенант, металл нашли? -- Не только рельсы или колеса, но и пули, гильзы, обломки инструментов -- все спрессовано и спаяно в небольшие чушки. -- Тогда тебе, лейтенант, придется позаботиться о том, чтобы все это вернулось на территорию завода. Соберешь все в одном месте, как прежде, выставишь охрану. -- Таскать придется на руках, -- сказал Достальский. - Нужны люди. -- Людей пришлем, если есть пища, многие проблемы отпадают, -- отозвался Кошеваров. -- За паек многие будут только рады мобилизоваться. -- А почему нужно таскать на руках? -- спросил, подумав, Рымолов, -- Попробуй найти мастеров, пусть склепают тачки какие-нибудь. Или хотя бы носилки... В общем, проследи, чтобы не надрывались... Доклад следовал за докладом. Как ни удивительно это было, но положение их оказалось совсем не безнадежным. Ростик даже стал опасаться, что в этом проявляется магия начальственного кабинета, из которого жизнь по ту сторону стен представляется вполне спокойной, ровной и неопасной. Или действительно существовала окопная правда и правда штабов? Ростик потряс головой, он уже плохо понимал, зачем тут оказался. -- Гринев, -- позвал его Рымолов. Ростик поднял голову, людей осталось меньше половины, остальные, экономя время, разошлись работать. Дел и вправду было немало. -- Подумай, не говорил ли тебе твой высокоинформированный триффид о том, как часто случаются тут... -- Он назвал это -- борым, -- подсказал Ростик. -- Да, именно. Когда нам следует ждать следующее нашествие? О чем он спрашивает, подумал Ростик. О том, что действительно говорил триффид, или о том, что мне в моих видениях являлось? Но разве об этом так вот переспросишь? -- Если нужно, я смотаюсь туда и спрошу его. -- Мне не только его ответ нужен, но и твои комментарии. Теперь понятно, признал Ростик. Ладно, тогда так: -- Я не очень хорошо понял ситуацию, но... Нужно быть готовым встретить тех, кто придет за саранчой. Кошеваров уронил свой карандаш, который держал, подобно Рымолову, словно указку. -- Кого? Кто это? -- Ну, -- Ростик колебался, он не знал, как это выразить, -- вообще-то, они с самой саранчой мало связаны, но что-то общее у них есть. Я даже не думаю, что их следует назвать мародерами... Не знаю, ни в чем не уверен. Виденье о тех, кто придет после саранчи, у него было кратким, слабым и совершенно -неинформативным. Он не смог его интерпретировать даже для себя. Рымолов спокойно, изучающе посмотрел на него и предложил: -- А конкретней что-нибудь сказать можешь? -- Это кто-то большой и слегка похожий на нас, людей, -- сказал Ростик. -- Обдумав переговоры с Марамодом в Чужом городе, я уверен, что нас даже приняли за них, когда мы там появились первый раз. И лучше их ждать, чем надеяться, что они не появятся. -- В таком случае круг внешнего наблюдения нужно расширить. И как можно дальше. -- Просто наблюдения? -- спросил Кошеваров. -- Нет, "не только. Пусть наблюдатели охотятся, топографируют местность, делают прочие наблюдения. Это, конечно, работа для знающих, поэтому... Гринев, придется начинать с тебя. -- Понимаю, -- кивнул Ростик. -- А ты не представляешь, откуда могут появиться эти твои мародеры? С саранчой знание направления позволило обойтись единственным постом, -- проговорил Достальский. -- Они не мои, -- пробурчал Ростик, поднимаясь. -- Я не понял, мне в Чужой город наведаться или самому разведку организовать? -- Это на твое усмотрение. -- Рымолов осмотрел встающих людей. -- Так, что мы забыли? Внезапно Ростик вспомнил: -- Вчера вы обещали повесить вечевой колокол. Все замерли. Рымолов посмотрел на Ростика разом повеселевшими глазами: -- В самом деле, некрасиво получается, первое, и единственное, предвыборное обещание чуть не забыл. Спасибо, что напомнил. -- Но у нас нет колокола, -- сказал Кошеваров. -- Помнится, -- Рымолов подумал, посмотрел в окно, опять пошлепал карандашом по бумагам, -- в подвале обсерватории остался один, снятый с церковной колокольни -- хотели использовать в музее атеизма, да так и не собрались. Вот только где его вешать? -- Перед райкомом, -- предложил Ростик. -- Где вчера митинг прошел. -- Митинг? -- Рымолов хмыкнул. -- Потом прикинем, может, в самом деле, склепаем арку и водрузим все сооружение на том самом месте. Но повесить колокол нужно сегодня... Ростик, полагаю, эта задача тебе по плечу. Ростик кивнул. Это было несложно. -- И все-таки где вы будете вешать колокол? -- подался вперед слегка сонный Вершигора, главред "Известки". Как оказалось, он все время был рядом. -- А на вытянутую руку памятника Ленина, -- решил Ростик. -- Он стоял без дела столько лет, пусть хоть сейчас немного поработает. -- Одобряю, -- кивнул Кошеваров, и довольная улыбка появилась на его бледном, перебинтованном, но неравнодушном лице. 36 Ростик возвращался домой незадолго до темноты. За день он набегался так, что только звон в ушах стоял да круги плыли перед глазами. Помимо колокола он начал подготовку к первой разведывательной экспедиции с самыми широкими задачами, и это оказалось делом весьма хлопотным. Город пробуждался после нашествия летающих крыс, звенели пилы, тюкали топоры. В недалеком от них дворе, кажется у Кошеварова, гавкала собака. Это было странно, раньше у них псины не было. И все-таки Октябрьская выглядела почти мертвой. Снег лежал сплошным сугробом на проезжей части, половина домов стояли нежилыми, деревянные сараюшки, выходящие в проулки между палисадничками, рассыпались, уж очень здорово их погрызла саранча... Зато из трубы его дома поднимался дымок. Ростик обрадовался, значит, мама уже пришла из своей больницы. Вот еще бы догадалась воды для помывки согреть, и вовсе... Знаменитая отцова лавочка была не пустой. На ней, прямо на обледенелых досках, сидела Люба Ворожева. Она выглядела озабоченной, но и спокойной. -- Мама говорила, что девушкам сидеть... -- начал было Ростик, но запнулся. На Любане были солдатские ватные штаны и очень толстая, материнская, дубленка, сделанная отцом из зимовочного тулупа. В этом наряде она казалась матрешкой,; неуязвимой для холода и даже слегка деревянной. -- Да, много ты о девушках знаешь, -- улыбнулась она. -- Может, посидишь рядом? Ростик смел снег с лавочки, сел. Тулуп и у него был что надо, сегодня только со склада получил. Как и солдатский сидор с пайком на ближайшую неделю. Не зря же бегал по всем складам, разнося записки от разных начальников, от Кошеварова и до Тамары Ворожевой. К тому же, как теперь почему-то стало казаться, и акацию крысы объели меньше других, и день был с намеком на весну. По крайней мере, снег определенно стал грубее -- верный признак скорых оттепелей. -- Что делал сегодня? -- спросила Любаня. -- Да так, колокол вешал, экспедицию готовил. И он рассказал ей в нескольких словах, какие приказы получил и как взялся за их исполнение. -- Неплохо, -- одобрила его Любаня. -- Выходит, мы молодцы? -- Да, мы победили, и теперь это следует... -- Победили? Что именно? -- Да все, -- заявил Ростик. -- И саранчу, и коммунистов, и зиму, и голод... Такая у нас полоса пошла -- одни победы. И все за нас. Любаня посмотрела в сторону дома. Наползла какая-то хмарь, даже дым из печи был едва виден. -- А что было сегодня для тебя самым радостным? -- А у тебя? -- Ну, солнышко сегодня стало светить чуть ярче, чем вчера. Говорят, весна быстро наступит. А теперь ты давай. -- Ну, я больше всего порадовался, что у меня теперь есть задание. И появились интересные мысли. Вообще, здорово, что у нас после восстания начальство поумнело. -- Не все, -- сказала Любаня. -- А кто не поумнел? -- Борщагов. Говорит, что снова нужно собирать компартию. Обещает, как только выйдет из больницы, разработать конституцию с правом оппозиции на проведение митингов. -- Из больницы? -- Ну, его же вчера, пока он шел домой, где-то подловили... Как мальчишки в школе, честное слово. Ростик вспомнил, что утром Кошеваров тоже героически не замечал повязку на голове. Судя по всему, райкомовскому первосекретарю досталось больше, если он оказался в больнице. -- Прибьют его когда-нибудь. -- Непременно, -- согласилась Любаня. -- Лучше бы у него ничего не вышло, он самое хорошее дело готов испортачить. А что у тебя еще было хорошего? -- Ну, еще на аэродроме я видел Кима. -- Ты и там был? -- Еще бы! Мне же нужно местность картографировать, а лучше всего это сделать сверху, с воздуха. Вот я и отправился туда, чтобы выяснить, когда они полетят? -- А они полетят? -- Пока никто толком ничего не знает. Но Ким говорил, что аэродром почти не пострадал, там ангары довольно жесткие, и саранча почти не пробилась. К тому же эти фанатики остались вместе с машинами, чтобы защищать их... И как ни странно, многое отстояли. Почти ни одного серьезного прорыва у них так и не случилось. -- Вот это да! -- восхитилась Любаня. -- Какие молодцы. -- Да, молодцы, -- подтвердил Ростик. -- Жаль, он мне раньше не сказал, я бы к ним пробрался. -- Ты был в больнице, на своем месте. А там, если учесть, что они отбились, и Кима хватило. -- В общем, Ким обещает сделать, что сможет, и начать полеты. -- Когда? -- Через месяц... То есть местный месяц, в три недели. Итого -- первого апреля. -- Никому не верю, -- подхватила Любаня. Ростику все более определенно казалось, что она думает о чем-то совсем другом, не о том, что они тут рассказывают друг другу. Внезапно Любаня решилась, задержала дыхание, а потом выпалила: -- А у нас будет полет? -- Что ты имеешь в виду? -- Я имею в виду нас с тобой. Ростик оторопел. Он знал, что это когда-нибудь будет, верил в это и всегда надеялся, что он произнесет какие-нибудь соответствующие слова на этом самом месте. Но сейчас, сразу после саранчи... Он провел рукой по волосам, не заметив, что снял шапку. Дурацкий автомат за плечом сухо звякнул о кирасу. И этот панцирь еще, этот меч... Зачем он его сегодня взял с собой, автомата хватило бы. Хотя для чего и автомат нужен, если он всего лишь по городу ходит? Противника нет, вероятно, в округе на несколько сот километров, а он -- с автоматом. Ерунда какая-то. Или привычка... -- Н-не знаю. Дел невпроворот, мне вчера какие-то мародеры привиделись... Я об этом Рымолову сказал, он поверил. Он вообще после того, как прогноз на закапывание оправдался, стал ко мне прислушиваться, кажется. А тут такое... -- Да, такое. Именно. Посидели молча. Плохо все получилось, а как теперь исправить, он не знал. Вот она сейчас встанет, уйдет к себе, и он с ней никогда больше не сможет заговорить, даже по-дружески. -- Любаня, я всегда хотел тебе сам это предложить. Понимаешь? Но только это казалось жутко сложной проблемой... Любаня внезапно сверкнула глазами. -- А ты смотри на это проще, как на проблему выживания. Рода, например, фамилии. Ростик смутился, смешался. Он почувствовал, что краснеет. Эх, и почему девчонки с этим так торопятся, что им, шпоры мерещатся, что ли? -- Ну, в общем, и выживания тоже. Но здесь я как-то не могу... Любаня повернулась к нему. И маленькая была, чуть выше плеча, а смотрит почему-то свысока. Как будто сейчас вынет платок, утрет нос и начнет воспитывать. -- Но мы же победители? Сам сказал, сколько побед за нами, и за тобой в том числе. Неужели еще одну маленькую победу не сможешь мне завоевать? -- Тебе? -- Да, мне. Для меня. Ну и для себя тоже, если это правда. Ростик кивнул. -- Конечно, правда. Ты же знаешь. Нас еще во втором классе дразнили "жених и невеста". -- Я об этом тоже сегодня вспомнила, -- улыбнулась она. Но на глаза ее почему-то опустился иней. Или это был не иней? -- Ну почему ты не скажешь того, что я жду? Ростик понял. И про себя, и про нее. -- Да, я и в самом деле не решался, но сейчас скажу. Любаня, я люблю тебя. Она улыбнулась, провела рукой по глазам. Это оказался не иней. -- Я тоже люблю тебя. И всегда любила, и теперь рада тебе это сказать. А еще, -- сказал Ростик, -- в целях решения проблемы выживания рода, например, я предлагаю тебе стать моей женой. А то, знаешь, всякое может случиться, все-таки в Полдневье живем. -- Ну, про Полдневье можно было бы и не говорить на ночь глядя. Она повернулась к нему и крепко-крепко прижалась холодноватыми, почему-то солеными губами к его губам. Вот так это и бывает, подумал Ростик. Неужели так же было и у отца с мамой? Неужели это происходит со мной и с моей Любаней? Любаня отодвинулась от него немного. Посмотрела налево, потом направо, в сторону своего дома. -- Знаешь, невестам полагается думать над такими предложениями. Но, учитывая твою всепобедность и Полдневье, я полагаю, что... В общем, так. Наш дом почему-то пострадал больше твоего, поэтому я, пожалуй, перееду к тебе. Может быть, прямо сегодня. Ростик почувствовал, что не дышал последние минуты три. К тому же сидор с пайком упал на снег. Он наклонился, поднял его, отряхнул снежинки с брезента. -- Это правильно, Любаня, но... -- Что тебя беспокоит, победитель? -- А мама? -- спросил Ростик. -- Что она скажет? Любаня улыбнулась так, что старая акация за их спинами чуть не раскрыла свои цветы на два месяца раньше срока. -- Она обещала, что будет входить к нам в комнату со стуком. -- Как так? Ты хочешь сказать, что обо всем с ней уже договорилась? Любаня закусила нижнюю губу, что еще с детства служило признаком ее нежелания признаваться в каком-нибудь озорстве. Но на этот раз кивнула. -- Она согласилась переехать в твою комнату, а нам отдала дальнюю, так называемую спальню. -- Вот это да! -- вырвалось у Ростика. -- Это всегда когда-нибудь происходит. -- Она погладила его по рукаву, успокаивая. -- Так это же заговор! -- вскричал он в радостном ужасе. Любаня снова кивнула. -- Она у меня молодец, -- восхитился Ростик. -- И ты тоже молодец. Оба вы у меня... -- Сегодня у нас будет свадьба, -- сказала Любаня, поправляя платок. -- Мамы, правда, не будет, и гостей не будет, но это и не обязательно. Их можно позже позвать, когда станет теплее. Тогда во всем признаемся, расставим столы в саду... Но свадьба сегодня состоится. Я даже воду поставила на плиту, чтобы горячей была... -- Это ты печь топишь? -- спросил Ростик, в очередной раз обмирая от сладкой неожиданности. Любаня опять кивнула. Потом подхватила его под руку и силой подняла с лавочки. -- Заговор, -- твердо сказал Ростик, -- - как пить дать. Потом всмотрелся в лицо Любани. Стало совсем темно. Но ее глаза были видны, и в этих огромных темных озерах плескалась радость и любовь. Он постоял, подумал и, прежде чем толкнуть калитку, добавил: -- Жизнь продолжается. Летопись вторая. Место отсчета Часть 1. Операция "Соседи" 1 Весна пришла в Полдневье сразу, за пару ночей оголились вершины пологих холмов, а сугробы стали пористыми, насыщенными влагой и почти такими же серыми, как небо, под которым стоял Боловск. Экспедиция в Чужой город проваливалась дважды. Сначала БМП застряла на красной глине, так что ее пришлось вытаскивать с помощью дизельного тягача. А во второй раз отряд доехал лишь до разлившейся речушки, из которой ребята во время самой первой поездки пили воду, и снова вынужден был вернуться. Зато с третьей попытки, верхами, Ростик со старшиной Квадратным всего с одной ночевкой добрались до Чужого города и с удивлением обнаружили, что вокруг него кипит весенняя работа. Миновав границу, отмеченную камнями, видными даже под снегом, они попали на наезженную дорогу и уже на рысях добрались до стен. Никто не пытался остановить их, лишь время от времени они ловили на себе взгляды червеобразных Махри, которые дружно, распевая странноватые, пискляво-заунывные песни, возились на полях. В городе царило еще большее оживление. Бригады червеобразных восстанавливали разрушенные дома, некоторые мостили улицы новыми плитами или выравнивали после зимы старые. Общее впечатление чуть не праздничной сумятицы усиливалось из-за стай очень красивых, похожих на попугаев разноцветных птиц с длинными, остренькими хвостами, которые кочевали по крышам. Их переливчатые крики не надоедали, как, например, карканье ворон, хотя исполняли они, по всей видимости, ту же роль. На этот раз Ростик с Квадратным выехали на площадь перед библиотекой без особых трудностей. Спешившись, они попытались войти в знакомое здание с барельефом, но тут их остановил тонкий и подвижный зеленокожий Шир Гошод с цветком на плече. Выставив вперед три свои руки, без всякого выражения, лишь поворачивая голову то в одну сторону, то в другую, чтобы видеть сразу обоих людей, он стал наступать, пока все вместе они не отпятились в центр площади. Ростик так и не понял, зачем им пришлось отходить так далеко, почему нельзя было устроиться у стены, но возражать, конечно, не стал. Он лишь назвал несколько раз имя знакомого ему Шир Марамода, после чего, получив в ответ кивок носом, стал терпеливо ждать. Квадратный впервые оказался в Чужом городе, он разглядывал дома и барельефы, словно попал в музей. Ростик попытался было утихомирить его, но получил резонный ответ: -- Взводный, а может, равнодушие к их городу считается большим нарушением приличий, чем любопытство? Не прошло и получаса ожидания под солнцем, как всегда висевшим в зените, как из дверей библиотеки появилась фигура, припадающая на одну из ног. По этой хромоте Ростик определил, что видит старого знакомого. Шир Гошод в гротескной, но в целом правильной форме попытался повторить тот поклон, которым Ростик встретил его еще зимой. Рост тоже поклонился, чтобы закрепить эту форму приветствия, и улыбнулся. Брови и боковые жвала зеленокожего раздвинулись. Старшина откомментировал: -- Ишь ты, тоже улыбаться умеет. По заведенной схеме Ростик расстелил прямо на площади привезенный из дому половичок, уселся, выбрал более пыльный участок плиты, чем соседние, и попытался нарисовать Боловск, окруженный насекомыми, которых уничтожает черная волна саранчи. Как и несколько месяцев назад, Марамод зашел за спину и встал, беспрерывно поворачивая голову, чтобы видеть рисунок то одним глазом, то другим. Квадратный дважды попытался вмешаться в работу Ростика, но тот отогнал его так решительно, что старшина недовольно зашипел. Сбоку от картинки Ростика Шир Марамод начертил рисунок, на котором черный вал борыма уничтожал нескольких червеобразных, оказавшихся по ту сторону выставленных у города камней. Не составляло труда понять, что Шир изображал гибель последних бунтовщиков, затеявших прошлым летом гражданскую войну. Тогда Ростик приставил к своим насекомым парочку червеобразных и, обозначая союз между ними, заключил в общую рамку. Но Марамод одним движением красноречиво перечеркнул ее по диагонали. Этой проблемы Марамод больше не видел, ее не существовало. Ростику осталось только согласиться и продолжать. Старательно, чуть не высунув язык, он нарисовал сбоку от Чужого города переплетение различных труб, двух человечков, вышедших из городских стен верхом на лошадях, и проложил дорогу к обозначенному объекту. Шир Марамод задвигал бровями, носом, боковыми жвалами, стер дорогу и недвусмысленно изобразил пересекающее путь копье. -- Но почему? -- спросил Квадратный. Как оказалось, старшина стоял у них за спиной и смотрел на все, что происходило на пыли. -- Н'Чму? -- повторил Марамод старательно. -- Чму. Тогда Ростик опять принялся изображать дорогу от Чужого города, но теперь она приводила в Боловск. По ней двигался высокий Шир Гошод. Ростик ткнул в нее пальцем и указал на собеседника. Марамод раздвинул боковые жвала, оглянулся на библиотеку. Ростик мог бы поклясться, что сейчас Шир каким-то образом пытался беззвучно поговорить с кем-то, кто остался в ней. Но собеседование было таким коротким, что понять в нем ничего не удалось. И все-таки Ростик почувствовал, что под действием использованной Широм силы в его теле поднимается волна холода, в животе собирается комок отвратительной тошноты. Знакомые симптомы оказались настолько некстати, что он попытался подняться с коврика, чтобы уступить его старшине, но не успел. Мрак налетел как черная буря, заволакивающая зрение и сознание, оглушающая все чувства разом. И в глубине этого тумана возникали светящиеся образы, которые проявлялись все яснее, словно переводные картинки, которые Ростик так любил в детстве. Ростик не сопротивлялся, он лишь следил, как эти идеи входят в его мир... Очнулся Ростик потому, что Шир Марамод, приблизив свой правый глаз, с интересом наблюдал за его лицом, держа его руки своими зелеными сильными лапами. Ростик обратил внимание, что вместо ногтей у Шира росли короткие, крепкие колючки коричневатого цвета. От этих рук, от всей фигуры веяло такой искренней попыткой понять, что же происходит с чужаком, что Ростик попробовал благодарно улыбнуться. Улыбка не получилась, холодный пот заливал глаза, руки дрожали, а губы не растягивались, будто сделанные из глины. -- С тобой что-то произошло, -- констатировал Квадратный из-за плеча. Ростик оглянулся. Старшина выглядел спокойным, но очень, прямо-таки необычайно внимательным. -- Ничего страшного, они как-то подействовали на меня, и кажется, сами не догадываются как. -- А ты догадываешься? -- Тоже нет, -- хмыкнул Ростик. На этот раз улыбка получилась. -- Но будем надеяться, это тот самый улов, ради которого мы сюда притащились. Старшина кивнул, и Ростик увидел, как он сжимает автомат побелевшими от напряжения пальцами. Это был плохой признак, пожалуй, отсюда следовало уезжать. От непонимания ситуации Квадратный мог сорваться в любую минуту. Последний раз опустив руку, Ростик нарисовал знак вопроса поверх всех их изображений, имея в виду ощущение, которое навалилось на него и которое Шир Марамод так внимательно разглядывал. Он не мог пояснить его более подробно, он не знал, как это сделать, да и голова уже начинала побаливать, не позволяя сосредоточиться на мелочах. Но он надеялся, что общее выражение недоумения будет понятно зеленокожему. И вдруг что-то произошло с Широм. Он еще больше наклонился к мостовой, и под его ловкими пальцами стал появляться ответ на этот глупый вопрос. Сначала это была пунктирная фигура, выдвигающаяся примерно с северо-западной стороны. Потом она стала еще больше и накрыла чуть не весь Чужой город, изображенный зеленокожим ранее. Если представить такую фигуру по отношению к настоящему городу, она достигала нескольких сот метров. И что это могло быть, Ростик даже не подозревал. В одном он был убежден: на суше существо таких размеров жить не способно. Но оно определенно жило, потому что Шир Марамод изобразил, что именно такое существо атакует уже не только город, разрушая дома, сминая башни, но и вносит опустошение в переплетение труб, которое Ростик изобразил как завод Шир Гошодов. Атака, насколько понял Ростик, не только исходила сверху, но еще и начиналась совершенно неожиданно. Это наводило на мысли. Он поднял голову, нашел наиболее выразительную крышу, увенчанную шаровидной башенкой, скрывающей, очевидно, баллисту, и указал на нее пальцем. Потом со всей выразительностью, доступной после внезапного приступа, поднял брови в вопросительной гримасе. Шир Марамод кивнул носом, и этот диалог понял даже Квадратный и пояснил уверенно: -- Он говорит, на них скоро кто-то нападет. -- Несомненно, -- согласился Ростик. -- И это вполне достойный результат нашего посольства. Впрочем, сам он так не думал. Результатом было что-то, чего он пока не мог понять, но что уже гнездилось в его голове. Но пояснять это Квадратному было бы слишком сложно. К тому же и Марамод мог это перехватить. Чувствительность зеленокожего была такой, что он определенно осознавал какие-то мысли людей, даже не стараясь вникать в их жестикуляцию и мимику. -- Ну, если мы чего-то добились, то можно отсюда сваливать, -- предложил старшина. Раскланявшись с Шир Марамодом, он подошел к лошадям. Во взгляде, которым Квадратный окинул площадь, крыши и окна домов, появилась настороженность. Он был готов к любым действиям, если кто-то помешает им уехать. Но им ничего не грозило -- это было настолько очевидно, что Ростик всерьез задумался о пригодности старшины к таким посольствам. Подобрав коврик, он раскланялся со своим собеседником. Потом усилием воли заставил себя избавиться от слабости и к лошадям подошел вполне уверенно. Взобравшись в седло, вдруг открыл, что удержать поводья сейчас ему трудновато. Но с помощью старшины Ростик справился. Недалеко от ворот к ним подошли двое .зеленокожих в одеждах, сшитых из разноцветных лоскутов, что определяло их статус как гораздо более низкий, чем у носящего жемчужно-серые хламиды Шир Марамода. Они проводили ребят за стены. Но тут, вместо того чтобы направиться по уже знакомой дороге на юг, в сторону Боловска, Квадратный довольно решительно свернул направо и повел свою лошадь вдоль городской стены. Ростик поинтересовался: -- Что это значит? -- У нас есть приказ выяснить хоть что-нибудь о заводе. Я хочу его выполнить, -- чуть более сухо, чем обычно, ответил старшина. Ростик спорить не стал. Миновав выгон, они нашли узкую, но наезженную колею, пробитую повозками через вспаханные поля, и двинулись в сторону пологих холмов, между которыми скрывался котлован, где, как Ростик помнил, находилось странное сооружение зеленокожих. 2 Ростик еще не очень хорошо ездил на лошади, поэтому некоторые части тела заставляли его испытывать если не все муки мира, то по крайней мере добрую их половину. Жеребцов им с Квадратным выдали всего неделю назад, когда выяснилось, что все кобылы обещают приплод. Это было хорошей новостью, хотя иным горожанам она показалась малозначимой. Продвигаясь по колее между только-только пробившимися красно-зелеными росточками, путники все чаще поглядывали в сторону работающих по обе стороны от дороги червеобразных. Никаких надсмотрщиков видно не было, определенно, они крестьянствовали не как рабы на плантациях, а по меньшей мере как колхозники. Солнце припекало уже с ощутимой вечерней яростью, когда они достигли котлована, на дне которого находился завод Гошодов. Но в сам котлован спуститься им не дали. Откуда-то сбоку прозвучали резкие крики. Повернув голову, Ростик увидел трех зеленокожих Широв, бегущих к ним изо всех сил на своих трех ногах, несущих связку дротиков в коротких левых руках и размахивающих более мощным копьем в единственной правой, мускулистой руке. Но и помимо трех ног побежка у них была любопытная -- уж очень они выворачивали голову, чтобы вид