ожет быть, она изменила свое решение под влиянием жениха? - спросил адвокат. - Ведь Зауер ее жених? - Я тоже так думаю. Но удивительно, что и этот жених тоже выглядит каким-то помешанным. Он мрачен как туча, будто получение его невестой огромного наследства - страшное несчастье. Зауер мрачен, зол и раздражителен. Или он хороший актер, или они все там помешались... - Но как бы то ни было, - продолжал Оскар Готлиб, положив карандаш в карман и тотчас вынув его обратно, - завещание предъявлено, и надо бороться. Как ваше мнение, господин адвокат? Людерс откинул на спинку кресла голову без единого волоска на розовом черепе и, следя за тающим кольцом дыма, начал говорить, как бы рассуждая сам с собой: - Опровергнуть завещание в исковом порядке по формальным основаниям нельзя: завещание совершено нотариальным порядком, с соблюдением всех законных требований. Протоколом судебного и полицейского дознания установлено, что смерть Карла Готлиба явилась результатом несчастного случая, исключающего злой умысел. Что же остается нам? Доказать ненормальность завещателя в момент составления завещания. Это единственный, но и весьма шаткий путь... Пустив новое колечко дыма, Людерс обратился к Оскару Готлибу: - Скажите мне по чистой совести, каковы были у вас отношения с покойным братом? Не было ли у вас.., э.., э.., размолвок, неладов? - Никаких! - решительно ответил Оскар Готлиб. - Но этот намек во втором завещании? Оскар Готлиб покраснел и заерзал на стуле. - Этот намек! Поймите, что этот намек и служит главной причиной моего желания предъявить иск о недействительности второго завещания. Этот намек позорит меня. Если нелегко примириться с лишением прав на наследство, то еще тяжелее примириться с этой инсинуацией покойного... Я не знаю, чем она вызвана, но здесь какое-то недоразумение. Возможно, что кто-нибудь злонамеренно очернил меня в глазах брата. - Да, запутанная история... Постараюсь сделать все, что можно, но за успех ручаться трудно. И, пустив третье колечко дыма, знаменитый адвокат перешел на более легкую и приятную для него тему о гонораре. 6. СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС Судебный процесс Оскара Готлиба с Эльзой Глюк возбудил большой шум. Головокружительный гонорар, который должен был, в случае выигрыша дела, получить знаменитый адвокат Людерс, огромная сумма, оставленная Готлибом по завещанию, неожиданность его посмертной воли, красота новоявленной наследницы, внезапная смерть Готлиба через месяц после составления завещания - все это служило неисчерпаемой темой для газетных заметок и в еще большей степени для обывательских разговоров. Высказывались самые невероятные предположения, велись горячие споры, заключались пари. Больше всего интересовались взаимными отношениями братьев Готлиб, а также отношением Эльзы Глюк к Карлу Готлибу и Зауеру. Какие нити связывали этих людей? Что произошло между Оскаром и Карлом Готлибом? Почему покойный лишил наследства своего брата? Этот вопрос интересовал и суд. Иск Оскара Готлиба, построенный умелой рукой адвоката Людерса, основывался на том, что завещатель в момент завещания не находился "в здравом уме и твердой памяти". К доказательству этого были приложены все старания. Труп Карла Готлиба потревожили и лучшие профессора произвели анатомирование мозга. В представленном по этому поводу в суд протоколе были очень подробно описаны вес, цвет мозга, количество мозговых извилин, начинающийся склероз, но основная задача была не решена. Сделать прямые выводы о психической ненормальности Карла Готлиба эксперты не решались, хотя - не без влияния Людерса - и нашли "некоторые аномалии". Но у Людерса про запас имелись еще хорошо подготовленные свидетели. С ними Людерсу оказалось управиться легче, чем с экспертами. Карла Готлиба, стоявшего во главе огромного дела, окружало много людей. Среди них не трудно было навербовать свидетелей, готовых дать за приличное вознаграждение какие угодно показания. Руководимые опытной рукой, свидетели приводили много мелких случаев из жизни покойного, которые подтверждали мысль о том, что Карл Готлиб, возможно, был ненормален. Главный бухгалтер рассмешил публику, описав одну странность покойного: его чрезмерное, доходящее до мании, увлечение рационализацией. Карл Готлиб, например, устроил особый лифт, на площадке которого было установлено кресло, стоящее у его письменного стола. Лифт соединял три этажа. Готлиб нажимал кнопку, и из своей квартиры, находящейся во втором этаже, проваливался в первый, где помещался банк. Подписав бумаги или лично повидавшись с нужным клиентом, он возносился на своем кресле, подобно театральному божеству, во второй этаж, прямо к столу и продолжал начатую работу. Готлиб не любил, чтобы во время его работы являлись слуги или служащие. "Это расстраивает работу мыслей", - говорил он. Поэтому по всему дому были проведены особые движущиеся бесконечные ленты - транспортеры. Если Готлибу нужна была книга из библиотеки или стакан кофе, он заказывал нужную вещь по телефону, и на бесшумно двигающейся ленте транспортера к его столу подъезжали поднос со стаканом кофе, книга, ящик с сигарами. - Его увлечение гигиеной также граничило с манией, - говорил один из свидетелей. - Во всех комнатах были расставлены тергометры, гигрометры и сложные аппараты, определяющие состав воздуха и очищающие его. Готлиб не признавал обычной вентиляции: "Наружным воздухом, отправленным пылью и бензиновой гарью, не очистишь воздух в доме", - говорил он. И воздух очищался химически. Специально приставленное лицо следило за тем, чтобы температура неизменно стояла на двенадцати градусах Цельсия: летом она искусственно охлаждалась до этого предела, чтобы воздух был не сух и не влажен, чтобы в нем не убывал кислород и не появлялась углекислота; воздух искусственно озонировался. Новые, более покладистые или лучше оплаченные Людерсом, эксперты-психиатры, на основании этих показаний, дали свое заключение с мудрым названием психоза покойного Готлиба. Дело начало явно склоняться в пользу Оскара Готлиба. Оставался только один вопрос, осложнявший решение суда, - отношение Карла к Оскару. Правда, и по этому вопросу ряд свидетелей дал благоприятные показания, подтвердив наличность "братских чувств" между Карлом и Оскаром. Но разрыв между братьями мог произойти на какой-нибудь интимной почве, неизвестной даже близким людям. К счастью для Оскара, доказать существование происшедшей между братьями ссоры никто не мог. Людерс уже предвкушал победу, мысленно распоряжаясь крупным гонораром. Дача в Ницце... Новый автомобиль... Мариэтт... Людерс улыбнулся и сощурил глаза, как кот. Ради этого стоило повозиться с экспертами и свидетелями!.. Людерс старался вовсю, внеся в дело свои недюжинные способности и ораторский талант. В тот день, когда суд должен был вынести решение, огромный зал суда не мог вместить всех желающих услышать приговор. Любопытные искали глазами Эльзу Глюк, но ее не было. Зауер защищал ее интересы. Людерс превзошел себя и произнес блестящую речь. Он тонко анализировал показания свидетелей и экспертов, делал неожиданные сопоставления и выводы, блестяще отпарировал выступление мрачного Зауера. Несколько раз остроумные замечания Людерса покрывались аплодисментами публики, в большинстве, видимо, стоявшей на стороне "законных наследников", то есть Оскара Готлиба. При всей внешней беспристрастности судей было видно, что и они склоняются в пользу Готлиба. - Что касается отношений покойного Карла Готлиба к моему доверителю, Оскару Готлибу, - сказал в конце своей речи Людерс, - то, каковы бы они ни были, какое значение могут иметь симпатии и антипатии душевнобольного? Зауер говорит, что Карл Готлиб вел крупное дело. - Людерс пожал плечами. - История знает примеры, когда безумные короли управляли огромными государствами, и народ даже не догадывался об этом... Часть публики зааплодировала. Председатель суда позвонил в звонок. В этот момент со своего места поднялся Оскар Готлиб. Он имел какой-то сонный вид. С безжизненным лицом, волоча ноги, он равнодушно подошел к столу, за которым сидели судьи, и вяло сказал: - Прошу слова. Наступила глубокая тишина. Как бы что-то припоминая, с трудом подбирая слова, Оскар Готлиб проговорил: - Неверно... Неверно говорил Людерс. Карл был нормален и здоров. И Карл по заслугам лишил меня наследства. Я виноват перед ним. Зал напряженно затих. Людерс растерялся, потом бросился к Оскару Готлибу и с раздражением дернул его за рукав. - Что вы говорите? Опомнитесь! Вы губите все дело! Вы с ума сошли, - шипел он, задыхаясь, на ухо старику. Оскар отдернул руку и с неожиданным раздражением крикнул: - Что вы тут шепчете? Не мешайте! Уйдите! Я виноват перед Карлом... Я не могу говорить, в чем моя вина... Это дело семейное... Но это и неважно... Даже судьи были поражены. - Но отчего же вы только теперь говорите об этом? - спросил председатель суда. - Потому теперь.., потому... - Готлиб задумался, как бы потеряв мысль, потом продолжал: - Потому что я не знал, что некоторые обстоятельства стали известны покойному брату. Я узнал об этом только сегодня. Не я, а Эльза Глюк заслужила это завещание. Судебный зал вдруг зашумел как прорвавшаяся плотина. Звон колокольчика председателя заглушался поднявшимися криками, Людерс был бледен; покачиваясь, подошел он к пюпитру и дрожащей рукой налил воды. Стакан звенел о зубы, и вода пролилась на грудь. Зауер казался удивленным не менее других. А Рудольф Готлиб, красный, разъяренный, бросился к отцу и, тряся его за плечи, что-то кричал. Но Оскар был безучастен ко всему. Тогда Рудольф подбежал к судебному столу и, потрясая кулаками, покрывая шум зала, закричал: - Неужели вы не видите, что он сошел с ума? Тут все или сумасшедшие, или преступники... Я этого так не оставлю! Суд прекратил заседание. Председатель приказал очистить зал. 7. ПРОПАВШИЙ НАСЛЕДНИК В иске было отказано, завещание утвердили. Эльза Глюк становилась наследницей. Ни Рудольф, ни Людерс, у которого сорвался огромный гонорар, не хотели примириться с этим. Но как быть? Освидетельствовать Оскара Готлиба, признать его ненормальным и учредить над ним опеку в лице Рудольфа, чтобы иметь возможность апелляции? Дело осложнялось тем, что Оскар тотчас после суда исчез бесследно. Заочно объявить его недееспособным не представлялось возможным. Рудольф залезал в долги, швыряя деньги на поиски пропавшего отца, обещал крупную награду. Но отец не находился. Срок для обжалования близился к концу. В отчаянии Рудольф бросился к Эльзе Глюк. Она еще не перебралась в дом Карла Готлиба, переходивший к ней по завещанию, но пунктуально являлась туда, не прекращая работы. В комнате личного секретариата Штирнер что-то диктовал ей, она записывала. Могло показаться странным, что она сидит за прежней работой, но Рудольф был в таком состоянии, что не обращал ни на что внимания. - А, молодой человек, ну как ваши дела? - спросил его Штирнер с улыбкой. - Это вас не касается, молодой человек, - с раздражением ответил Рудольф, - мне нужно переговорить с фрейлейн Глюк! - и Рудольф вопросительно посмотрел на Штирнера, как бы приглашая его выйти. Штирнер прищурил один глаз. - Конфиденциально? Пожалуйста! - и он вышел. Рудольф, взъерошив волосы, стал бегать по кабинету: - Фрейлейн!.. Фрейлейн!.. - начал он и вдруг, закрыв лицо руками, заплакал навзрыд. - Что с вами? - спросила Эльза, растерявшаяся от такой неожиданности. Рудольф подбежал к ней, бросился на колени и, ломая руки, стал просить прерывающимся от слез голосом: - Умоляю вас!.. Не губите меня. Откажитесь от наследства! Ну на что оно вам? То есть оно громадно, кто же откажется от богатства? Но ведь оно не для вас, я хочу сказать, вы ни при чем, оно к вам пришло неожиданно... Ах, у меня мысли путаются... А я?.. Я ведь только и жил мыслью об этом... Отец скопидом, дрожит над каждым грошом. Я наделал столько долгов... Вы! Почему вы? С какой стати вы? Ведь это же нелепо, ни с чем не сообразно, чудовищно! Ведь это.., я не знаю, что говорю, но вы поймете, поймете и пожалеете меня... Откажитесь от наследства, иначе.., я покончу с собой. - Я не могу этого сделать, - спокойно ответила Эльза. - Как не можете? Кто же вам может помешать? Разве вы не отказывались от него? - Я не помню... - Сжальтесь, сжальтесь, умоляю! Иначе я.., покончу с.., да, я уже говорил об этом... - Рудольф вскочил и, трепля рукой свою рыжеватую шевелюру, вновь забегал по комнате. Он казался безумным. Вдруг он остановился и, уставив взгляд в одну точку, сжал левой рукой подбородок. - Проклятие! Проклятие этим рыжим волосам, этому веснушчатому лицу! - и он дергал себя за волосы и бил по щекам. - Если бы я был хоть красив... А вы, вы прекрасны... Если бы вы, если бы я.., если бы я сделал вам предложение? Эльза улыбнулась. Раскрасневшийся, с взлохмаченными рыжими волосами, он был необычайно смешон в эту минуту. - Благодарю вас, но у меня есть жених. - Конечно, чепуха. Я просто с ума схожу и выбалтываю свои мысли. Вы прекрасны, но не вы, ваше богатство нужно мне. Я, однако, не мог думать, чтобы такая красота могла быть такой недоброй и.., корыстной! - добавил он желчно после короткой паузы. Эльза нахмурилась. - Я не корыстна. - Тогда что же мешает вам отказаться от наследства и сделать меня и моих сестер счастливейшими людьми? Подбежав к ней, он вдруг схватил ее за руку и, глядя прямо в глаза, со всей силы ненасытного желания, задыхаясь, молвил: - Откажитесь! Откажитесь! Откажитесь!.. По спокойному лицу Эльзы прошла тень. Брови нахмурились, в ней как будто поднималась борьба. Рудольф, несмотря на все свое волнение, заметил это и начал просить с удвоенной силой. Но в тот момент лицо Эльзы вновь приняло спокойное выражение, веки полузакрылись, и она тихо, но решительно сказала: - Пустите, - высвободила руки и, ни слова больше не говоря, пошла к двери. - Куда же вы? Подождите! - Рудольф бросился за Эльзой, пытаясь ухватить ее за руку. Но в этот момент дверь комнаты открылась, вбежала собака и с угрожающим ворчанием стала между Рудольфом, и Эльзой. Вслед за собакой появился Штирнер. - Э, это уж нехорошо! - сказал он. - Кто же хватает за руки чужих невест? Рудольф стоял, дрожа как в лихорадке, и мерил Штирнера недружелюбным взглядом. Штирнер спокойно и насмешливо смотрел на него. Рудольф топнул ногой, быстро повернулся на каблуках и выбежал из комнаты. Прыгнув в автомобиль, он стал бормотать, как в бреду: - Все погибло! Все погибло!.. - Куда прикажете? - спросил шофер. - Все погибло! Все погибло! К Людерсу... С этими же словами "все погибло!" он вбежал в кабинет Людерса, не обращая внимания на клиентку, которая сидела у адвоката. - Людерс! Все погибло!.. Она отказала... Эльза отказала по всем пунктам, этого и надо было ожидать... Завтра истекает срок на подачу апелляции. Отец пропал... Если бы мы хоть знали, что он умер... Но нет, и тогда было бы поздно!.. Опеку не учредишь в несколько часов... Все погибло... Остается одно: подать апелляцию... Доверенность моего отца на ваше имя не уничтожена... - Но это безнадежно при наличии в деле заявления Оскара Готлиба. - Все равно, подавайте!.. Может быть, отец найдется к тому времени, когда дело будет пересматриваться. Людерс пожал плечами, но подумал, что, пожалуй, это и верно. Главное - не пропустить срока, а там обстоятельства могут повернуться иначе. Апелляция была подана. Но Оскар Готлиб по-прежнему не подавал о себе никаких вестей. Все способы проволочек были исчерпаны, дело было проиграно Готлибами во всех инстанциях. Эльза Глюк вступила в права наследства. 8. СТЕКЛЯННЫЙ ДОМ Увлечение покойного банкира рационализацией сказалось и на архитектуре его дома, построенного по последнему слову американизированной строительной техники. Красота этой новой архитектуры определялась новым каноном: утилитаризмом. Весь огромный, растянутый в" длину трехэтажный дом Готлиба был сделан из железа, стекла и бетона и внешне был скучно прямолинеен, как разграфленный лист гроссбуха. Ни одной радующей глаз кривой линии, ни одного украшения. Огромные стекла во всю стену придавали дому вид какого-то гигантского аквариума. Казалось, стекла были слишком хрупкой защитой для миллионов, которыми ворочал банк Готлиба. Но "золотые рыбки" этого аквариума хранились глубоко на дне его - в подземном этаже. Сталь и бетон этого казнохранилища способны были выдержать налет не только земных, но и воздушных бандитов. Сотни автоматических звонков и световых сигналов, особые перископы, дающие возможность находящимся в первом этаже сторожам видеть, что делается в подвале, автоматически захлопывающиеся двери, электрические заградители и киноаппараты обрекали на неудачу всякую попытку проникнуть сюда силой или хитростью. В свое время Готлиб не мало бросил денег на то, чтобы через репортеров, описывающих все эти чудеса заградительной техники, оповестить весь мир о неприступности его банковской твердыни и отбить охоту любителей легкой наживы проникнуть в подвалы. И действительно, за десять лет был только один случай покушения, и он окончился очень плачевно для смельчаков: двое взломщиков, лучшие специалисты своего дела, были захлопнуты автоматической дверью, как мыши в мышеловке. Автоматически приведенный в действие киноаппарат заснял это происшествие, и картина демонстрировалась во всех кинематографах, как образец наказанного порока. Правда, злые языки утверждали, что все это ограбление было инсценировано самим Готлибом, пригласившим, за приличное вознаграждение, известных "артистов" уголовного дела и обещавшим им выход на свободу, когда шум вокруг дела утихнет, но тем не менее картина возымела действие. Банкир и его вкладчики спали спокойно. В первом, надземном, этаже помещался банк со всеми его отделениями. Здесь же помещались вооруженные сторожа, в которых, в сущности, не было и нужды. Но банкир содержал довольно большой штат их "для декорации". Квартира Готлиба помещалась во втором этаже, где середину занимали гостиная, приемная, личный секретариат и кабинет. Правый конец здания был разделен на две комнаты, соединенные с кабинетом; в одной помещалась спальня Готлиба, в другой жил Штирнер. Эти комнаты Штирнер держал всегда на запоре, не допуская туда служащих даже для уборки. В левом же конце этажа помещался "зверинец" Штирнера: его ученые собаки, волки, свиньи, кошки и медведь. Все они жили совместно в трогательном единении. Бросив ученую карьеру, Штирнер продолжал "по-любительски", как говорил он, изучать психологию животных. Почти две трети верхнего, третьего, этажа, его середину, занимала картинная галерея - гордость Готлиба и предмет шуток и острот знатоков. Здесь в таком же трогательном единении, как звери Штирнера, бок о бок уживались подлинный Андреа дель Сарто с грубо поддельным Корреджио, мазня неизвестного дилетанта с карандашным рисунком Леонардо да Винчи. Все картины были расставлены на станках, расположенных в ряд перпендикулярно стеклянным стенам; Готлиб называл это "рационализацией освещения". Середина зала была пуста, если не считать стоявшего на помосте рояля. Для торжественных обедов приносились из кладовых какие-то замысловатые раскладные рационализированные Готлибом столы, которые в сложенном виде занимали очень мало места, но собрать их было истинным мученьем: слуги выходили из себя, когда им приходилось складывать бесконечные кусочки, доски, бруски... Эта работа напоминала китайскую головоломку. Отдельные части, неверно пригнанные, рассыпались, не слушались, не входили в пазы. Слуги нервничали, Готлиб еще больше. - Ну как же вы не понимаете? Это так просто! - и он подбегал сам, складывал, выдергивал, подставлял, ронял, ушибался и сердился больше всех. Теперь с этим было покончено. Столы мирно почивали в разобранном виде, как и их разобранный на части несчастный хозяин. Зал был пуст. Поэтому приятно было отсюда войти в смежный зимний сад. Широкие листья пальм покрывали большой аквариум. Вьющиеся растения оплетали искусственный грот. Яркие орхидеи радовали глаз пестротой красок. Уютные диванчики между лаврами и цветущими олеандрами давали возможность отдохнуть и послушать певчих птиц, летавших на свободе. К другому концу зала примыкала библиотека, которая находилась под двумя кабинетами Готлиба, помещавшимися во втором и первом этажах. Все эти три комнаты соединялись лифтом с установленным на нем креслом. В библиотеку, состоявшую исключительно из роскошных изданий в дорогих, тисненных золотом переплетах, Готлиб любил "взлетать" на своем подъемном кресле после работы, чтобы выкурить здесь сигару. Но книг он не читал. Изредка вынимал он какую-нибудь из них, раскрывал и разглядывал рисунки. - Маки-домовой, Tarsus spectrum.., бывают же такие несуразные животные! Прямо в очках! Фу, гадость, еще во сне приснится! - и он захлопывал книгу и сладко потягивался после трудового дня. Две крайние комнаты пустовали. Одна из них находилась над спальней покойного Готлиба, другая - над комнатой Штирнера. В эту последнюю комнату Штирнер ввел Эльзу, когда осмотр дома был окончен. - Вот и все ваши владения. Я думаю, что вам здесь будет хорошо. Здесь много света и воздуха, как, впрочем, и во всем доме, недаром у вашего завещателя был такой прекрасный, свежий вид и румяные щеки. При упоминании о завещателе Эльза вздрогнула, и легкая тень пробежала по ее лицу. Штирнер нахмурился. - Эльза, - серьезно сказал он, - неужели все это вас не радует? Ведь вы сейчас одна из богатейших женщин в мире. Вы можете исполнить всякий ваш каприз. Если вам не нравится этот дом, вы можете остановиться в любом из двадцати шести домов, принадлежащих вам теперь в городе, вы можете жить на ваших виллах в Ницце, в Ментоне, в Оспидалетти, на Майорке, в Алжире, я уж не помню где... - О чем-то подумав, он продолжал: - Но вам здесь должно понравиться. - Да, мне здесь должно понравиться, - как эхо прозвучал ответ Эльзы. - В соседней комнате будет помещаться ваша прислуга. В этой комнате, как и везде, электрических звонков больше, чем в мебели обойных гвоздиков, а телефонов еще больше, чем звонков... Не сходя с кресла, вы можете потребовать все что угодно. Чашка кофе сама подъедет к вам на транспортере... До скорого свидания! Когда он ушел, Эльза устало опустилась в кресло и, склонив голову, закрыла лицо руками. Где-то далеко пробили часы, и звон их гулко разнесся по пустому залу. Эльза долго сидела неподвижно. Она думала о своей жизни, так странно сложившейся. Дочь бедных родителей, круглая сирота, она рано узнала нужду. Еще девочкой она была необычайно красива. Эта красота принесла ей в жизни много радостей и много горя. Одна состоятельная старушка, фрау Беккер, одинокая вдова, увидя в приюте красивого ребенка, взяла девочку к себе. В то время Эльзе было двенадцать лет. До семнадцати она прожила у фрау Беккер. Эти пять лет были лучшими в ее жизни. Старушка любила ее, даже баловала, дала хорошее образование, и Эльза привязалась к ней, как к матери. Но старушка неожиданно умерла, не оставив завещания. Родственники бросили Эльзе подачку в такой оскорбительной форме, что она отказалась от их помощи и взялась за работу. Прошло два тяжелых года, в продолжение которых ей пришлось узнать свет с неприглядной стороны. При ее красоте ей не трудно было получить место в магазине, и она находила эти места, но быстро бросала их из-за слишком открытых признаний ее красоты со стороны хозяев. Она решила перейти на другую работу. Вечерами изучала она стенографию, и когда изучила, ей посчастливилось поступить к Готлибу. Здесь же она познакомилась с Зауером и полюбила его за одно то, что он с уважением относился к ней и был всегда корректен и выдержан. Получение наследства выбило ее из колеи. Она никак не могла понять, как и почему она приняла наследство, после того как решила отказаться от него. - Почему? Почему? - спрашивала она себя. Вдруг лицо ее стало спокойным. Глаза полузакрылись. Так она просидела несколько минут. Наконец она вздохнула полной грудью, как человек, вышедший из душного помещения на свежий воздух. С удивлением она чувствовала, что от ее смутной тревоги и тоски не осталось следа. Она встала, сладко потянулась, как бы разминая затекшие члены, и с любопытством осмотрела комнату. - Право, здесь очень занятно. Какой интересный рисунок на ковре! А сколько света! Как легко дышится! Она глубоко вздохнула и с новым чувством какого-то обостренного любопытства стала осматривать свое новое помещение: библиотеку, картинную галерею и чудесный зимний сад. - И это все мое!.. В первый раз она подумала: "А ведь Штирнер прав! Какая я счастливая!.." 9. ПЯТЬДЕСЯТ ПРОЦЕНТОВ ПРИБАВКИ Штирнер, оставив Эльзу, быстро спустился во второй этаж. В комнате личного секретариата он застал Зауера, Эмму Фит и старушку экономку фрау Шмитгоф. Зауер смотрел на него недружелюбно, Фит и Шмитгоф - с тревогой. После того как Эльза Глюк стала полноправной хозяйкой, все они не знали, как сложатся их дальнейшие отношения. - Здравствуйте, господа! - оживленно сказал Штирнер. - Я от новой хозяйки! Не беспокойтесь ни о чем: вы все останетесь, я уже говорил с Эльзой.., фрейлейн Глюк... Работы у нас теперь будет много... Наша прекрасная хозяйка не знакома с банковским делом, и на нас - главным образом на меня и вас, Зауер, - выпадает тяжесть управления делами банка Эльзы Глюк. - Прошу за меня не решать и не определять моих обязанностей, - желчно сказал Зауер. - Да... Но как же иначе? Ну, мы еще поговорим. Меня ждет одно неотложное дело. Штирнер быстро прошел в кабинет, что-то написал на письменном столе Готлиба, спрятал написанное в ящик стола, запер на ключ и прошел в свою комнату. Скоро он вышел обратно и вновь уселся за письменный стол Готлиба. В кабинет вошла Эльза, а вслед за ней явились Зауер, Фит и Шмитгоф. Эмма и экономка благодарили Эльзу за то, что она оставляет их у себя. - А! Фрейлейн Глюк, очень рад, что вы пожаловали ко мне! - сказал Штирнер. - Как вы чувствуете себя? - Благодарю вас, хорошо. - Вам понравился дом? - Очень! - ответила она оживленно. - Весь верхний этаж залит солнцем. Кажется, будто плаваешь в солнечном океане. А этот зимний сад - очаровательный уголок. Право, нет нужды ездить в Ниццу, имея недалеко это зеленое убежище! - Отлично! Значит, все в порядке? - весело улыбнулся Штирнер. На Зауера неожиданное оживление и жизнерадостность Эльзы произвели обратное впечатление. Он насторожился, подозрительно посмотрел на нее и стал кусать губы. - А теперь будьте любезны снять с ваших плеч деловую обузу, - сказал Штирнер. - Согласно вашему желанию, я заготовил полную доверенность на мое имя... Будьте добры подписать ее. Зауер, Шмитгоф и даже наивная Фит были удивлены. Всем казалось естественным, что доверенность будет дана Зауеру - жениху Эльзы, или по крайней мере управление делами будет разделено между ним и Штирнером. - Да, да, - охотно ответила Эльза и взяла перо. - Одну минутку! - Штирнер позвонил, и в комнату вошел старичок нотариус с двумя свидетелями. - Извините, - встретил его Штирнер, - что мы беспокоим вас, приглашая, по старой памяти, на дом... Старичок любезно закивал головой. Эльза подписала доверенность. В несколько минут формальности были закончены. - Надо, чтобы все было по форме. Благодарю вас! Вы свободны, - сказал Штирнер. Нотариус, Фит и Шмитгоф вышли. - Вы, Зауер, остаетесь юрисконсультом. Но наш новый банкир добрее старого и увеличивает ваше жалованье на пятьдесят процентов. Вы так, кажется, распорядились? - Да, да! - ответила Эльза. - Благодарю вас за честь, но я отказываюсь от ваших прибавок и от места... - ответил позеленевший Зауер. - Но почему, Отто? Ты шутишь! - спросила Эльза, глядя на жениха. - Ну, вы тут договаривайтесь с хозяйкой, а мне некогда. Надо спуститься в банк, благо старик Карл изобрел такой хороший способ сообщения. И, нажав кнопку, Штирнер провалился в люк. - Ты шутишь, Отто? - повторила Эльза, оставшись одна с Зауером, и ласково прикоснулась к его руке. Зауер брезгливо отдернул руку и поморщился. - Не знаю, кто из нас шутит... Мне кажется, что вы, фрейлейн Глюк... - Отто!.. - Но только ваши шутки похожи на издевательство.., издевательство над человеческим достоинством, любовью, доверием, дружбой. Зауер заговорил с обидой в голосе. - Эльза! Что с тобой, Эльза? Ты уверяла меня, что откажешься от наследства, и ты обманула меня... Зачем? - Отто, но разве ты не понимаешь, что так надо было? И не ты ли сам выступал на суде от моего имени? - Да, я выступал... Я не знаю, почему я выступал... Это какое-то бесовское наваждение... Впрочем, ты просила меня и я сделал... Ведь я ни в чем не могу отказать тебе... Но ты? Ты обманула меня! Ты стала миллионершей и опять разбудила во мне всех демонов сомнений, которые терзают меня. Это наследство позорит тебя, пятнает нашу любовь. И это еще не все: ты вдруг выдаешь доверенность Штирнеру!.. Какие новые черные подозрения пробуждаешь ты?.. Ты с ним заодно. Ты.., близка ему! Ты соучастница его преступлений. Ты дурачила меня как мальчишку. - Отто! - Молчи! Неужели ты не понимаешь, что вокруг твоего имени сплетут легенды, тебя смешают с грязью, и эта грязь долетит сюда с улиц, в эти золотые хоромы - они не защитят тебя. Ты живешь с ним в одном доме, ты... - Успокойся, Отто, умоляю тебя! - Нет, не успокоюсь!.. Тебе всего этого оказалось еще мало. Ты хочешь унизить меня, предлагаешь пятьдесят процентов прибавки. Ха-ха-ха!.. Любовь и достоинство за пятьдесят процентов! Зауер закатился истерическим смехом и не мог сдержаться. Потрясенная Эльза беспомощно смотрела на него. В ней происходила ужасная, борьба. Наконец нервы ее не выдержали, и она расплакалась. Зауер утих, нервно всхлипывая, и от времени до времени тяжело вздыхал. - Как я несчастен.., как я несчастен!.. - тихо говорил он, сидя на кресле и положив голову на руки. Эльза подошла и обняла его. - Отто, неужели ты думаешь, что я такая дурная? Ведь я же люблю тебя! Ну успокойся, милый мой, родной... Я все сделаю, что ты скажешь... - Правда? - Правда, - твердо ответила Эльза. - Не вини меня, я сама не знаю, как все это произошло... Зауер поднялся. Вслед за ним поднялась и Эльза. - Мне не надо богатства, я люблю тебя, только тебя, - сказал он, сжимая ее руки. - И ради моей любви я требую: завтра же, слышишь, завтра, не позже, мы обвенчаемся с тобой, и завтра же ты выгонишь из дома проклятого Штирнера со всеми его собаками! - Я согласна. - Эльза! - Отто!.. Площадка лифта бесшумно поднялась. - Ого! Целуются! - вдруг услышали они за собой насмешливый голос Штирнера и, оторвавшись друг от друга, оглянулись. - Какая трогательная сцена! Штирнер сидел за письменным столом, покуривая сигару. - Вы здесь зачем? - негодующе воскликнул Зауер. - По долгу службы, - насмешливо ответил Штирнер. - Доверие, которым облекла меня наша хозяйка... Наша хозяйка изменила свое решение и дает вам полный расчет, - перебил его Зауер, - доверенность на ваше имя будет уничтожена. В вознаграждение же за ваши заслуги вам будет выдано полностью двухмесячное содержание с надбавкой пятидесяти процентов. - Придется мне открывать бродячий цирк, - сказал Штирнер, почесав лоб. Но, оставшись один, он нахмурился, вынул из ящика стола какие-то чертежи, просмотрел их, сердито проворчал что-то, поспешно вошел в свою комнату и надолго заперся в ней. 10. "ДЕВУШКА С РАЗБИТЫМ КУВШИНОМ" Прошел месяц. Эмма Фит сидела на своем обычном месте и писала на ремингтоне. Зауер, побледневший, небрежно причесанный, небритый, долго ходил большими шагами по кабинету, искоса поглядывая на Эмму. Потом он подошел к ней и, покачиваясь из стороны в сторону, в упор стал смотреть ей в лицо. Резвые пальцы Эммы начали делать перебои на клавишах ремингтона. Она покраснела под пристальным взглядом Зауера и, не прерывая работы, спросила: - Почему вы так смотрите на меня, господин Зауер, как будто никогда не видали? Вы мешаете мне работать... - Фрейлейн Эмма, а ведь вы прехорошенькая! Эмма покраснела еще больше, но попыталась сделать вид, что не расслышала его слов. - Странное дело! - продолжал Зауер. - Более года, как вы здесь служите, я встречаюсь с вами каждый день, но только за последний месяц у меня как будто открылись глаза: приятный овал лица, мягкие волосы, к которым хочется прикоснуться и погладить, изумительные глаза! В них детская наивность и лукавство маленького бесенка. Вы живая "Девушка с разбитым кувшином". - Я не разбивала никаких кувшинов. - Это картина Греза. А вы... - Перестаньте, Зауер. Эмме приятно было слушать Зауера, но она скрывала свои чувства, боясь гнева Эльзы. А Эльза уже не раз заставала их за такой беседой. Эльза с достоинством проходила мимо, но Эмма чувствовала, что ее "хозяйка", как шутя теперь она звала ее, все видит и понимает. - Господин Зауер, я не узнаю вас! - Я сам не узнаю себя, деточка. Философы уверяют, что познать самого себя - самая трудная задача в мире... Зауера действительно нельзя было узнать. Корректный, аккуратный, педантичный Зауер перестал, чего никогда не было раньше, заботиться о своей внешности, начал ходить по ресторанам, покучивать в подозрительной компании, халатно относиться к делу. - Вот что, дорогая фрейлейн Фит, довольно вам трещать на этом неблагодарном музыкальном инструменте. Пора кончать. Идемте наверх, я покажу вам в зимнем саду новых золотых рыбок в аквариуме. Их недавно выписал Штирнер в подарок нашей хозяйке. Эмма колебалась. Зауер, улыбаясь, многозначительно посмотрел на дверь кабинета. - Боитесь хозяйки? Эмма вспыхнула и поднялась. - Только на одну минуту! Я спешу домой... Но эта минута длилась более получаса. Зауер болтал и любезничал без умолку. Эмма краснела от тайного страха быть застигнутой. Посмотрев на часы, Эмма вдруг поднялась. - Боже, я опоздала!.. - и она, поправляя прическу, вышла из зимнего сада в пустынный зал. - Послушайте, Эмма, едем сегодня с вами в театр, а вечером поужинаем в "Континентале" и послушаем джаз-банд. Эмма, привыкшая видеть Зауера серьезным, не могла удержаться от смеха. Зауер подхватил ее под руку и, скользя по паркету, повлек к выходу. Эту сцену наблюдала Эльза, стоявшая меж станками картин. Она часто бродила по галерее. Когда Зауер и Эмма удалились, побледневшая Эльза вышла из своего угла, прошла в зимний сад и устало опустилась на скамейку перед аквариумом. Журчал фонтан, золотые рыбки медленно двигались за зеленью стекла, всплывали на поверхность и пускали пузырьки воздуха. Было тихо. Птицы сидели на ветвях, нахохлившись, как под дождем. Эльза опустила голову и увидела лежащий на полу портфель из желтой кожи, с серебряными инициалами "О.З.". В то же время она услышала приближающиеся шаги. "Отто Зауер забыл портфель и идет за ним", - мелькнула у нее мысль. Она хотела скрыться в грот, чтобы не встречаться с ним, но, подумав, осталась на месте. Зауер вошел, напевая шансонетку. Увидев Эльзу, он сделал удивленное лицо, немного смутился, но тотчас принял непринужденный вид. - А! Изволите прогуливаться по садам? Как вам нравятся золотые рыбки? Я думаю, под хорошим соусом они очаровательны. Но Эльзу не рассмешила шутка. - Послушайте, Зауер, что все это значит? - О чем вы говорите, повелительница? - О том, что было здесь сейчас, и вообще о всем вашем поведении за последний месяц. Зауер покраснел. - Фрейлейн Глюк, я могу задать вам тот же вопрос. Что значит ваше поведение? Вы исполнили ваше обещание? Разве вы уже моя жена, а Штирнер уволен? На каком основании вы предъявляете права на свободу моих поступков? - Никаких прав я не предъявляю. Я не отказываюсь от своих обещаний, хотя и не выполнила их. - Почему? Эльза смутилась в свою очередь. Почему? Она сама не знала. Здесь опять был провал в ее сознании. И она испытала знакомое уже ей неприятное ощущение утраты памяти. Ее мысль билась о невидимую преграду, как муха о прозрачное стекло. Эльза опустила голову и молчала. А Зауер пытливо рассматривал черты ее лица и ее фигуру и думал, удивляясь: "И как только я мог любить ее? Ничего особенного! Таких красивых живых манекенов сколько угодно в любом магазине модного платья. Ее шея красива, но несколько длинна, странно, что я не замечал этого раньше. А эти узкие плечи... А родинка у левого глаза - она совсем не на месте. Эта родинка решительно портит ее!.." - Вы не отвечаете!.. Вам нечего сказать? Наконец Эльза ответила: - Но ведь и вы не оставили службу. Почему? Она попала в больное место Зауера. Он действительно не ушел по непонятной для него самого причине. Месяц тому назад, как-то неожиданно для самого себя, Зауер охладел к Эльзе и воспламенился любовью к Эмме. Временами он чувствовал тяжесть этого, как и других своих поступков: такой разлад с самим собой выбивал его из колеи. Он испытывал как бы раздвоение личности, и это мучило его. Чтобы забыться, он начал курить и вести рассеянный образ жизни. Но ему не хотелось признаться в том, что он сам себе не может ответить на вопрос, почему он не уходит из этого дома. Это раздражало его, и он повернул вопрос в другую сторону. - А, так вам хочется поскорее избавиться от меня? Теперь все понятно!.. Эльза с укором посмотрела на него. - Отто, вы опять будете оскорблять меня? - Будьте совершенно покойны! Мы в достаточной степени измучили друг друга, и нам пора прекратить эту игру. Если хотите знать, я не ухожу отсюда потому, что люблю Эмму Фит. Да, люблю и сегодня же сделаю ей предложение! Это объяснение казалось ему наиболее правдоподобным, хотя где-то в подсознании он и чувствовал, что обманывает себя: разве не мог он уйти вместе с Эммой? Эльза откинулась на спинку и только тихо сказала: - Отто!.. Наступило молчание. В душе Зауера шевельнулось что-то похожее на жалость. Но тотчас промелькнула мысль: лжет, притворяется, как всегда. И он стал говорить с раздражением: - А чего же вы от меня ожидали? Недоставало, чтобы я согласился играть роль чичисбея, как это водилось когда-то в Венеции!.. Официальный друг дома! От этой почетной должности отказываюсь. При вашем богатстве найдутся другие охотники. А меня увольте. Эмма Фит с неба звезд не хватает, миллиардами не ворочает, вся ее душа состоит из одной простенькой пружинки, но эта девушка сумеет быть честной женой. Эльза не возражала, склоняя голову все ниже, как под ударами бича. Зауер поднял портфель. - Зауер беден, но Зауера нельзя купить за пятьдесят процентов прибавки к жалованью! Простите, меня ждут. И, преувеличенно любезно раскланявшись, он вышел. Шаги его четко отдавались в огромном зале. Эльза сидела, как пришибленная. Бой часов привел ее в себя. Она вздрогнула. - Пять часов. Как поздно! Сгущались зимние сумерки. Эльза вышла в зал и огляделась по сторонам. Случайно ее взгляд скользнул по роялю; вдруг ей захотелось играть. Она подняла крышку инструмента, уселась и заиграла. Ей казалось, что еще никогда она не играла с такой охотой... Вдруг она вздрогнула. Прямо перед собой она увидела лицо Штирнера. Когда он вошел?.. Он стоял, прислонившись к роялю, и глядел на нее. Его лицо было бледнее обыкновенного, серьезно и печально. Тонкие губы нервно вздрагивали. Эльза вскрикнула и прекратила игру. - Играйте, прошу вас! - сказал он искренно и просто. Эльза, оправившись от испуга, продолжала. Он некот