м, а пока - еще по стаканчику, без закуски! Кто там протянул блудливые пальчики за горбушкой?! Плюнь, плюнь, тебе говорят! Ну, так что, мужички, вздрогнем?! x x x Задержка... какое-то неприятное, женское слово. Запоздалое подозрение. Беззаветно храбрый сын армянского народа все это время тоже вздрагивал в соседней комнатке, но совсем по другой причине. Поняв, кто пирует на закате или, правильнее, после полуночи, Мумарбек Кумган-Заде отчаянно клацал зубами и все время пробовал ногтем остроту дамасского клинка. В результате состриг себе все ногти начисто и на руках, и на ногах, а вдобавок еще и здорово порезался Чем дольше он прислушивался к. хрипловатым голосам уже пьянеющих гулей, тем яснее ему становилось, как он продешевил. За такую опасную работу следовало добавить не только могущественного дэва, но еще и заколдованную принцессу в придачу. Уж слишком она соблазнительна, даже в образе простолюдинки... А Лев с Ходжой, вовсю верховодя праздничным столом, как-то одновременно поняли, что их план трещит по всем швам. Они наивно надеялись споить вампиров аракой, а уж потом из коридора выскочит бесстрашный принц и посрубает нечисти безмозглые башки! В принципе, проблема была одна - им просто не хватило водки. Даже в виде коктейля уворованная Оболенским склянка дала благословенной жидкости всего на двадцать бокалов. Гулям даже не досталось по три, третья порция вынужденно сократилась на полстакана. Для живого человека две с половиной емкости "Кровавой Мэри" на ночь - более чем достаточно для того, чтобы слететь с катушек вплоть до самого утра. Но, к сожалению, нечисть оказалась куда менее восприимчивой к алкоголю. Да, они расслабились, вошли во вкус, даже немножко оживились, разговорились о своем, но не упали в дым пьяные под стол, на что рассчитывали наши стратеги. - Что делать будем, Левушка? - тихо пропел домулло, обливаясь холодным потом под чадрой. - Арака кончилась. - Могу сбегать, еще украсть... - Ночью?! Вах, если через пару минут мы не подадим им на стол человеческое мясо - они съедят нас Клянусь аллахом, меня уже один за ляжку ущипнул! - Может, ты ему понравился как привлекательная женщина? - однообразно отшутился Лев: проблема действительно вставала в полный рост, и ситуация склизко выходила из-под контроля. - Ну, хочешь, давай прямо сейчас принца запускать! - Он не пойдет... - Из кухни показалась запыхавшаяся Джамиля с небольшим свертком в руках. - Ему дурно, наш герой жалуется на боли в животе от застарелой раны. Говорит, что ему надо полежать часик-другой... - Через часик мы уже не сможем его разбудить, нас съедят эти грязные дети гиен! - Не трави душу, Ходжа! - возмутился Оболенский, откидывая чадру на затылок. - С нами дама, а ты впадаешь в истерику. Вношу в меру разумное контрпредложение - раз уж так все вышло, давайте отдадим им принца. Пусть его кушают! - Стыдись, Лева-джан... - А что? И волки сыты, и нам на рынке коньячных изделий одним конкурентом меньше! - Тогда я пошла его будить, - тут же откликнулась Джамиля. Оболенский вздохнул и сдал на попятный: - Обожди, солнышко, не надо... Это у меня сегодня такие плоскостно-чернушные шуточки получаются, обычно я куда добрее и обаятельней. - О Левушка... как ты меня назвал? - мгновенно разомлела девушка, выделив для себя главное и с чисто женской непринужденностью отметая все остальное. - Солнышко! - певуче подтвердил Лев, крылато обнимая ее за талию, но домулло бесцеремонно прервал их томную идиллию: - Я готов трижды преклонить колени и целовать землю, по которой ступают ноги влюбленных, но там, в соседней комнате, сидят восемь пустынных гулей, и если мы не придумаем, что подать им на стол, - ваши нежные чувства пребудут с вами и на небесах! - Ладно, все! Не поминайте лихом - щас я им сам все маковки с минаретов понаотвинчиваю! - Что ж, Аллах тебе в помощь... - задумчиво прикинул Ходжа. - Одного же ты как-то убил, опыт есть... В любом случае ты достаточно крупный, чтобы гули не попросили добавки. - Нет, не надо! - взмолилась Джамиля, накрепко прижавшись к плечу Оболенского. - Я никогда себе не прощу, если ты погибнешь из-за меня. Может быть, нам удастся их усыпить? Я нашла в вещах мужа вот это... Она развернула тряпочку, извлекла плотный шелковый мешочек и, развязав узел, ткнула под нос Насреддину. В мешочке оказался желтовато-белый порошок, копнув его пальцем и принюхавшись, Ходжа упоенно сплюнул: - Опиум! - Чего? - поразился Лев. - Джамиля, девочка моя, а ты знаешь, сколько дают за хранение такого количества наркоты?! - Настоящий афганский опиум! - продолжал приплясывать домулло. - Джамиля-джан, ты просто умница! Неси сюда скорее жаровню с горящими углями, - не пройдет и минуты, как эти пожиратели падали начнут видеть сладкие опиумные сны! А ты надевай чадру, о недоверчивый неуч... - Я не неуч! - даже обиделся гроза Багдада, но по примеру товарища вновь опустил на лицо черную сетку. - У меня, между прочим, законченное высшее, я такую практику при ФСБ проходил - тебе и не снилось! Что, как и почем бывает за покупку, хранение и распространение наркотических веществ, мне очень хорошо известно. Дедуля подвел юную супругу под монастырь, а ты тут малайские пляски устраиваешь... - Друг мой, - весело откликнулся Насреддин, - умерь свой праведный пыл и заткнись, ради аллаха! Иногда ты бываешь таким нудным, что я спрашиваю себя: чем этот вечно недовольный ворчун так зацепил мое сердце? Но, быть может, ты просто не знаешь всех свойств опиума? Ты сам его пробовал хоть когда-нибудь? - Ну да! Естественно! Еще бы! Вот вчера буквально покуривал... - Плохо врешь, раньше лучше получалось... Отойди от дверей, я один пойду. Подоспевшая вдовушка сунула в руки Ходжи большое медное блюдо с двумя ручками по бокам. На середине оранжевой горкой горел древесный уголь. Сунув мешочек с порошком себе под мышку, домулло пнул дверь ногой, ловко нырнув внутрь. Сквозь щель меж дверью и косяком доносилось удовлетворенное бормотание гулей, слова Насреддина глушились скрежетом их зубов. - Да, да!... Сию же минуту, как будет угодно моим повелителям! - Насреддин выперся из страшной комнаты задом, низко кланяясь и глуповато хихикая. Потом, прислонясь спиной к стене, он повернулся, тяжело дыша: - Все успел. - Что успел? - Оболенский заботливо поддержал друга, стянул с него мокрую чадру, зашвырнув ее в угол. - Я говорю - что успел? Объясни толком. - Все. Остальное в руках Аллаха. - Ты прекратишь издеваться?! - Ты же сам все на свете знаешь, - язвительно ответил домулло. - У тебя и образование выше высшего, и слова ученые про грузовики, и девушки тебя вон какие любят... - Три - два в твою пользу, - вынужденно согласился Лев. - Давай колись, раскрывай карты. - Левушка, он всего лишь высыпал опиум на угли! - охотно пояснила Джамиля. - Сейчас сонный аромат убаюкает гулей, а когда они уснут под властью чар "белой смерти", мы разбудим принца и он обезглавит всех. - Хм, неужели? Вообще-то действительно чем-то таким сладковатым уже потянуло... - Плотней закройте дверь! - спохватился Насреддин. - Это все происки шайтана! Если мы хотя бы пару минут будем вдыхать дым опиума, то уснем вместе с ними. Я хорошо знаю, что эта вещь делает с людьми... - А... как же тогда туда войдет наш буденновец с саблей? - уточнил Лев, но Ходжа легко ответил на несложный вопрос: - Мы прикроем ему нос и рот мокрым шелком. Сначала он зальет водой угли, а потом отрубит головы всем восьмерым убийцам. - Дельно... - признал Лев. - А долго ждать? - Теперь уже нет - прислушайтесь... Из-за закрытой двери не доносилось ни одного звука. Бормотание гулей стихло, выкриков, чавканья и всех сопутствующих застолью шумовых эффектов слышно не было. Заговорщики многозначительно перемигнулись, покивали и направили отдельную делегацию - будить армянского героя. Время буквально жаждало подвига! x x x Если совести мало - экономь ее! Бесплатная юридическая консультация. - Я туда нэ пойду! Кылянус папой! - А я клянусь мамой, что пойдешь! Мать твою так через эдак в три прихлопа, с подсвистыванием и метрономом! Кто договор подписывал, коммерсант бакинский?! - Кито, я? Нычего нэ знаю... Нэ толкай мынэ в спыну - я кынязь! - Ах ты... хвост собачий! Джамиля, отойди, я при дамах от души выражаться себе не позволяю, а хочется... Так вот, ты, аппендицит в черкеске! А ну, смотри сюда - это чья подпись? Это кто подрядился нашинковать соломкой шестерых пустынных гулей? Это кому должны быть уплачены: трон, дворец и невольницы (сто штук, по каталогу!)?! - Нэ пойду! Минэ мало... Я - кынязь! Аванс да вай... - Щас дам... Ой как щас авансирую под левый глаз! - Нэ нада, понял! Вот ее хочу, пусть ана аванс даст... Под рукой у Джамили не оказалось ничего тяжелого, и она вынужденно побежала на кухню. Видимо, принц каким-то шестым чувством уловил, что произойдет по ее возвращении. Мумарбек быстро свел кредит с дебетом, понял, что на заступничество могущественнейшего дэва полагаться не приходится, и разумно выбрал меньшее зло. То есть комнату с восемью голодными, подвыпившими, да еще и окуренными гулями. Оболенский уважительно пропустил героя вперед, добавив ему коленом для скорости. Гордый армянский юноша наградил его испепеляющим взглядом, но спорить не стал - со стороны кухни уже доносились быстрые девичьи шажки. Домулло так и стоял, припирая спиной дверь. На его лице бродила бессмысленная улыбка. - Где вы так долго-о ходите, о-о-о, несносные дети снежных иблисов? - ласково, с растяжкой, полюбопытствовал он. - Та-а-к... - принюхался Лев. - А запашок-то все же просачивается. Марш на улицу, отдышись, придешь в мокрой маске. - А зачем? Мне и тут хорошо-о... - Балной, да?! - уверенно констатировал принц, и Оболенский вынужденно кивнул. Выбора не было, приходилось подменять Ходжу и брать на себя командование. Успешное окончание операции зависело теперь не от великого хитреца, а от неопытного в этом деле Багдадского вора. Хотя... ведь как сказать, неопытного... В критической ситуации русские люди удивительно быстро всему учатся... - Взвод! Ра-авняйсь, смирна! Джамиля, что это у тебя? Серп? И что ты им собралась делать?! Не надо, мы оба догадались... Спрячь, мстить принцу будешь после. А сейчас быстро два мокрых шелковых полотенца для нашего героя и его прибалдевшего советчика. - Когда девушка пулей унеслась за требуемым, настал черед наемного работника. - Живот втяни! Грудь колесом! И побольше пламени в глазах, так, чтоб искры прыгали, как по кошке статическое электричество... Вот, совсем другое дело! Молодец! Орел, горный, ширококлювый, с перьями... Саблю вынимай. Да осторожнее же, бестолочь, - сам себя без наследства оставишь... крепче ее держи, двумя руками. Джамиля, вяжи ему нос! Ага, вот так, чтоб только щелочка для осмотра оставалась... Ну, ниче, ниче - вылитый спецназовец из столичного ОМОНа. Ходжа, пропусти смертника, кумган ему в заде! Издав на прощание грозный горловой писк: "Всэх зарэжу-у!", молодой принц, пригнувшись, нырнул в быстро распахнутую дверь, которую, разумеется, сразу же и прикрыли. Долгую минуту из комнаты доносились звуки великого сражения: хруст растаптываемых фруктов, прощальный звон разбиваемой посуды, хищный свист сабли и хлесткие звуки ударов. - Ва-ай мэ-э-э...-умиленно заблеял Насредцин, съезжая по стене на пол. - Как мне тут... о мои - и возлюбленные друзья по-о-о преступной стезе порока-а-а... Ка-а-кие вы тут все краси-ивые... - Может, на него водой поплескать? - засомневался Лев, ему еще никогда не приходилось видеть человека, находящегося под наркотическим воздействием. - Не поможет, увы... Твоему другу станет лучше на свежем воздухе, - знающе пояснила девушка. - Вы неси его во двор, а я посторожу тут... - Не хочу оставлять тебя одну, солнышко... но ты права. - Оболенский присел на корточки и с величайшим трудом взвалил размякшее тело домулло себе на плечи. - Черт... ну ты и... тяжелый же, как кабан! - Ка-а-кие вы умные-е... и красивые-е... и добрые-е... все четверо-о-о... клянусь аллахом... - Понес, - пошатываясь, встал Лев, - у братана уже в глазах двоится... Он сгрузил безвольного Насреддина у забора, усадил поудобнее, похлопал по щекам и, отдышавшись, поспешил назад. Первое шоковое впечатление - дверь в комнату гулей полуприкрыта, а Джамили у входа нет! Первая шальная мысль о том, что деловой армянский принц попросту ее украл в качестве аванса. Рев, который испустил благородный потомок князей Оболенских, посрамил бы любого ревнивого бизона и наверняка побеспокоил сон многих жителей близлежащих кварталов. Резко бросившись в погоню, яростно сопя от предвкушения возмездия, он тем не менее догадался, выскочив во двор, поинтересоваться у трезвеющего Ходжи: а не проходил ли тут горбоносый герой с перекинутой через плечо заложницей? Домулло долго не мог ответить внятно. Не потому, что не знал, а по причине активного взбалтывания - Лев, требуя ответа, тряс друга, как Мичурин грушу. В конце концов, дважды едва не прикусив себе язык, Насреддин кое-как объяснил, что никого тут не видел. Недоверчиво обмозговав данный факт, Оболенский наказал соратнику бдить вовсю, никого не пропускать и кинулся обратно в дом. Из той самой комнаты, где пировали гули, доносились поощрительные выкрики и ритмичные удары в бубен. Разгоряченный Лев рванул дверь так, что несчастная едва удержалась на петлях. Опиумный угар ударил в лицо Багдадского вора... В относительно небольшом помещении можно было смело вешать широкий русский топор! В клубах сизо-желтого дыма задумчиво балдели восточные вампиры. Убитых, зарезанных или порубанных не было ни одного! Двое постукивали ладошками в днища медных подносов, остальные хлопали или отщелкивали ритм плошками. Горячий армянский принц возлежал в обнимку со всеми, и лицо его светилось таким неземным счастьем, что все вопросы отпадали разом. Парень приторчал в "стране ароматов". Но самое невероятное было то, что в центре комнатки, прямо на дастархане, полураздетая Джамиля с бубном старательно демонстрировала танец живота! Оболенский глубоко вздохнул, ахнул и прислонился к косяку... На девушке оставался лишь расшитый бисером жилетик да пестрые индийские шаровары. Ее глаза были полуприкрыты, движения замедленны, а пухлые губки нежно пытались произнести что-то вроде: "Левушка-а..." Она наверняка приоткрыла дверь на какой-нибудь подозрительный шум и... почти мгновенно попала во власть белого афганского опия. Как, впрочем, и принц... хотя это уже не важно. Все уже не важно... Ни гули, ни Джамиля, ни отпрыск армянского княжества... Все это пыль, тщета, суматоха и бренность. Истинны лишь вот эти невероятно соразмеренные и упругие удары в медные подносы. Ах, как они звучат... Как они возвышают, зовут, притягивают, манят куда-то высоко, к чистоте, первозданности, упоению высотой! Неужели никто этого не слышит и не понимает?! О, смешные, нелепые люди... Распахните сердца, откройте души, идите вслед за мной, к единому свету божественного откровения, и вы не пожалеете! Смотрите же, я открыл Истину! Все за мной... туда... высоко в небо... и вы не пожалеете! Никогда... ни за что... нет... не... Идемте! x x x Вы у меня еще и не так полетите. Чайка по имени Джонатан Ливингстон. У этой истории мог бы быть очень печальный конец. Нет, если бы совсем уж фатальный, так и рассказа бы вообще не было. Лев Оболенский не вернулся бы с Востока, не поведал бы свою эпопею мне, а я, как вы знаете, никогда ничего не выдумываю. Неблагодарное это дело. Еще в Библии сказано, что "правду говорить легко и приятно". Вот этим я и занимаюсь, а выдумки оставим другим, тем, у кого это лучше получается. Мы с Оболенским, до его отправки в больницу, имели довольно поверхностное знакомство. Ну, он заезжал пару раз к нам в Астрахань, решал какие-то дела в верхах. Я, периодически бывая в Москве, сталкивался с ним у общих знакомых, в "Дюнах" или знаменитом "Петровиче". Это уж после Востока его так припекло, что он сам стал искать помощи профессионального писателя. А до всей багдадской одиссеи он не производил лично на меня впечатления такого уж ярого правдолюбца. В смысле, непримиримого борца за свободу личности и права каждого человека, без всяких расовых, территориальных и религиозных ограничений. Нет... Лев был совершенно нормальным парнем, с реальным взглядом на жизнь; чуточку сноб, чуточку хвастун, но добрейшее сердце и шумная душа любой компании. Багдад как-то очень заметно его изменил... Оболенский стал более внимателен и терпим к людям, особенно к старикам. Он резко заинтересовался поэзией, постоянно цитируя иранско-персидскую лирику, причем всегда значимо и к месту. Когда Маша родила, он таскал своего первенца едва ли не в зубах, был самым трогательным и заботливым отцом, искренне считая, что именно в детях продолжается наша жизнь. Вот только игры с малышом у него были немного странные... Например, поманит ребенка погремушкой, положит ее на пол, а сам отвернется. Малыш, гугукая, тянется за игрушкой, она гремит - папа оборачивается и грозит пальцем. Потом снова и снова, до тех пор, пока кроха не возьмет погремушку так, чтоб она и не дзинькнула. Вот тут Лев счастлив! Шум, смех, визг, веселье на всю квартиру! Левину жену это поначалу тоже удивляло, потом привыкла - да мало ли... Багдадский вор проснулся от жары. Что-то обволакивающе теплое давно припекало ему бок, но оборачиваться не хотелось. Тем паче что слева кто-то ласково сопел в ухо. С трудом разлепив ресницы, Оболенский бегло отметил, что лежит во дворе дома вдовы, что солнце давно в зените и палит немилосердно, а сама хозяйка территории безмятежно вкушает сок на сгибе его руки. Первая мысль: а с чего это мы на голой земле развалились? Никаких, даже обрывочных, воспоминаний о том, что и где, с кем и почем происходило, даже близко нет. Голова восхитительно пуста и легка так, что вертеть ею одно удовольствие. Чуть скосив глаза на скрип двери, Лев узрел сумрачного Ходжу с медным кумганом в руках. По лицу было видно - идет поливать. И даже не надо спрашивать кого... Слишком уж выразительно поджаты губы, и руки дрожат, то ли от предвкушения, то ли от... От чего конкретно, установить не удалось, так как домулло, встав над беззащитными друзьями, начал демонстративно лить из носика кумгана противную теплую воду. Совершенно обалдевший от такой наглости Оболенский с вытаращенными зенками терпеливо лежал, так и не проснувшаяся Джамиля счастливо морщилась, словно ее щекочут, а Насреддин с каменным лицом продолжал свое черное дело. Когда на нос Багдадского вора упала последняя капля, он осторожно высвободил руку, поудобнее уложил свою подружку в теплой луже и встал. Сильные руки сгребли Ходжу за грудки, приподняли и пару раз внушительно встряхнули. Соучастники пристально, без злобы, смотрели друг другу в глаза... - Какого хрена? - медленно начал Лев. - О аллах... - торжественно пояснил Ходжа. - Ну, и фигли?! - заключил Оболенский. - Шайтан с тобой... - охотно согласился Насреддин. - Что вы делаете, эфенди?! - Джамиля, открыв очи, увидела страшную картину и бросилась их разнимать, но, поскользнувшись, вновь шлепнулась в лужу, окатив брызгами грязи обоих. - Ладно, пошли в дом, там побеседуем. - На этот раз твой язык говорит умные вещи, но прояви благоразумие и сначала поставь меня на эту землю греха и праха. - Так вы не будете драться, почтеннейшие? - с абсолютно нелогичной смесью радости и разочарования уточнила девушка, бодро вскочила на ножки и первая шмыгнула в дверь. Ходжа оттирал рукавом грязные капельки со лба. Лев неторопливо оглядел двор, к нему постепенно возвращалась память, но следов вчерашних событий он почему-то не заметил. Хотя, если разобраться, они непременно должны были бы быть... Остановившись на этой мысли, Лева сел на порог, прижав широкой спиной дверь дома: - Ходжа, без обид? - Без обид, Лева-джан... - Все еще напряженный Насреддин присел рядом. - Ты совсем ничего не помнишь? - До определенного момента... Ты оставался у две-, рей, мы с Джамилей приволокли принца, запустили его внутрь, а тебя я вытащил на свежий воздух. - Ты спас мне жизнь, - буднично откликнулся домулло. - Хвала Аллаху, сподобившему тебя на этот шаг, ибо твоя предусмотрительность и забота избавила всех нас от необходимости стоять сейчас перед престолом Всевышнего. - Потом я вернулся, - совершенно игнорируя факт благодарности друга, продолжил наш герой, - но Джамилю не застал. Она сдуру полезла в комнату к гулям и, видимо, круто наглоталась дыма опиума. А на девчонок наркотики действуют гораздо быстрее... Короче, когда я туда вломился, она уже вовсю наяривала танец живота с одновременным стриптизом. Ей-богу, у нее хорошо получалось! Гули прихлопывали, принц армянский балдел так откровенно, что грех будить, а я вроде встал, как дурак, и не знаю, с чего начать... Ну, конечно, позже... Хм, вот честно говоря, что было потом, я и не помню. Но что-то было, да? - О да! Клянусь святыми мощами старого Хызра и следами от колесницы пророка Мухаммеда, еще как было! - Ой-е... - разом понурился Лев. - Слушай, я что, под этим делом наговорил чего не надо? Частушки матерные пел, анекдоты похабные рассказывал, девушек щупал, приставал ко всем, да? - Не-е-т, ничего подобного, - ласково успокоил Ходжа, и от его теплой улыбки Оболенскому окончательно стало не по себе. - Я лежал вот здесь, у забора, почти отдышавшийся от белого дыма опиума, и видел все. Ты вышел в обнимку с гулями, убеждая их, что только сейчас преподобный Ричард Бах открыл тебе тайну Дара Крыльев! Кстати, что это за пророк? Не помнишь... Ну так вот, потом вы все, кроме девушки, пошли и поднялись на вон тот минарет, дабы познать небо и сладость безграничного полета. Джамиля не дошла до ворот, сон сморил ее прямо здесь... Я кое-как встал, укрыл ее своим халатом и, держась за забор, поковылял за вами. Я кричал тебе, но увы... Твой слух был подчинен исключительно твоему же голосу. Кроме себя ты не слышал никого! Лев изо всех сил напрягал мозговые извилины, в надежде хоть что-то вспомнить, но память, плотно укутавшись в чадру тумана, категорически отказывалась показать свое личико. - Дверь, ведущую на верх минарета, гули для тебя просто выломали. Я сам видел, стоя внизу, как сверху спланировал первый кровосос... Он рухнул на камни, расшибаясь в брызги, под твой ободряющий крик: "Лети, Икар, сын мой!" Второго ты почему-то назвал Гастелло, третьего АН-124, остальные тоже получали какие-то немусульманские имена. Но как они падали, разрази меня аллах! Шумно, ярко, с выдумкой и фантазией, разбиваясь на тысячи лоскутков и горсти серой пыли! После четвертого я собрал волю в кулак и пополз по ступенькам наверх... Пока добрался до самой высокой площадки, ты уже сбрасывал вниз довольно хихикающего принца. - Что?! - ахнул Лев. - И он... насмерть?! - Увы, - покривился Ходжа. - Он зацепился воротником за какую-то железяку и повис. Высота не более чем в два локтя, думаю, его уже сняли. - Он, наверное, кричал? - Зачем кричал? Как повис, так сразу и уснул. Что ты так на меня смотришь, не веришь? Ты тоже там уснул, и я едва успел тебя подхватить, прежде чем ты развернулся бы на другой бок. Лева, ты крупный мужчина... Один поворот во сне - и тебе пришлось бы рассказывать о нем самым прекрасным гуриям рая. - Как же ты меня допер? - с уважением протянул Оболенский. - Пришлось бежать за Рабиновичем, - пояснил домулло. - Он честно привез тебя домой, сгрузил здесь, и мы с ним от усталости так и уснули оба в обнимку за сараем. - Тэк-с... Ну, что бог ни делает - все к лучшему, а на... в смысле, какого... короче, поливать-то нас зачем было? - Знаешь... от зависти! - подумав, решительно признал Насреддин. - Уж больно хорошо вы там лежали с этой луноликой вдовой бесстыжего злодея. А я там, как... не знаю кто, в обнимку с ослом... прости аллах меня грешного! x x x Не умница не красавица, а кому что нравится... Парадоксы любви. Они ушли от Джамили после обеда. Не спрашивайте почему. Лев мог назвать тысячу причин, и все они были чрезвычайно весомыми в той же степени, как и ровно ничего не значащими. Официальная версия их возвращения в лавку башмачника Ахмеда такова: в домике вдовы никак нельзя больше оставаться, не подвергая хозяйку риску ареста за укрывательство опаснейших преступников. Возмутителей спокойствия искали повсюду, а не в меру любопытные соседи вполне могли, прельстившись наградой, заложить друзей со всеми потрохами. Наскоро переловив всех индусов, дервишей, лекарей и астрологов, глава городской стражи пообещал награду в двести золотых динаров только за указание убежища Багдадского вора и его напарника. Рисковать жизнью приютившей их девушки Оболенский не смог бы никогда... На самом деле все было гораздо тоньше и глубже, но вряд ли сейчас имеет смысл копаться в душевных метаниях молоденькой персиянки и голубоглазого россиянина. Я не лез к моему другу с дотошными расспросами, а он сам не хотел об этом говорить. К тому же это все равно была не последняя их встреча... По базару наши герои ехали молча. Вернее, ехал-то как раз Ходжа Насреддин, а Лева шествовал чуть позади хвоста Рабиновича, держа под мышками по большой узбекской дыне и мысленно проклиная все того же модельера, придумавшего для восточных женщин чадру! Любой другой в его положении шел бы себе тихонечко и радовался, что по сей день находится на свободе. Однако же Оболенский, чересчур всерьез относящийся к своей карьере профессионального вора почему-то был убежден, что просто обязан каждый раз нарываться на неприятности. "Вор должен сидеть в тюрьме!" - как говаривал незабвенный Глеб Жеглов, и это правильно. Все прочее время ему (вору!) следовало вести разгульный образ жизни, сорить деньгами, менять женщин, ибо век короток, а эмирская плаха всегда голодна... Исходя из этих взглядов Лев, не выпуская дынь, обворовывал прохожих, чисто для профилактики. Не всех подряд, а вполне респектабельных на вид, так что к середине пути его "бюст" увеличился аж на пять кошельков с деньгами. Правда, из-за нечетного числа и разницы в количестве монет левая грудь казалась гораздо больше и тяжелее правой, но... По большому счету, все это такие мелочи! Кстати, Ходжа, восседающий на осле и периодически оглядывающийся, так ни разу и не заметил, чем именно развлекается его друг. Домулло старательно вертел головой, подобно морской губке впитывая все базарные разговоры, слухи и сплетни. А слухов в Багдаде в тот день витало видимо-невидимо... Из уст в уста передавали волшебную сказку о неуловимом Багдадском воре, о цене, назначенной за его голову, о его бесстрашных проделках и о полном бессилии власть имущих остановить отчаянного наглеца. Разумеется, всех "задержанных по делу об оскорблении высокородного господина Шехмета и его благопристойного племянника Али Каирского" отпустили без разговоров. После очной ставки с грозным начальником городской охраны несчастным давали десять палок по пяткам (так, на всякий случай) и выкидывали из зиндана вон. Забивать тюрьму впустую - бессмысленно, и Шехмет прекрасно понимал всю сложность поставленной перед ним задачи. В идеале он вообще мог рассчитывать исключительно на силу денег - поймать двух ловких аферистов в многолюдном и шумном Багдаде было делом совершенно запредельным... А народ вовсю веселился! Оно и понятно, разве можно удержаться от улыбки, если кто, мнящий себя царем и богом, надменно взирающим свысока на простых людей, поскальзывается и садится в лужу? Да не один раз, а с завидным постоянством... Все правильно, так и должно это быть - везде, всегда, во все времена и в любую эпоху! Я не пытаюсь критиковать тогдашнюю власть Багдада: во-первых, это слишком легко (с высоты нашего с вами опыта!), а во-вторых, надо было видеть ситуацию их глазами. А с их точки зрения, город подвергался настоящему террору со стороны потерявших всякий стыд криминальных элементов. То есть совершенно очевидно, что надо приложить все силы для ликвидации негодяев, пока общественный порядок не захлебнулся в хаосе безвластия и беззакония. По совести говоря, я даже в чем-то на стороне эмира, хотя Лев все-таки мой друг... Ахмед, отдохнувший и подлечившийся, встретил наших героев не очень ласково. Нет, не то чтобы попытался выгнать из дома или как-то на это намекнуть, но... Некая суетливость в нем присутствовала. Рабинович первый уловил завуалированные нотки неискренности и категорически отказался встать за лавкой, предпочитая занять пост у входа, как бдительный часовой. - Вах, как я рад, как я рад! Какое счастье, что вы наконец вернулись целыми и невредимыми! Какая жалость, что у меня сегодня столько дел... сплошные заказы! И все такие срочные! Я сейчас буду раскладывать подошвы от чувяков по всему полу... - Салам алейкум! - непринужденно поздоровался Лев, крепко пожимая руку башмачника. - А уж как мы рады тебя видеть в здравом уме и трезвой памяти... Давай, сворачивай свое ателье и сгоняй, по дружбе, в ближайший ресторанчик - у меня Ходжа некормленый, - А... э... у... уважаемый и почтеннейший Лева-джан, ты же знаешь - на всем базаре у тебя нет более преданного и верного друга! - Владелец лавочки начал ходить вокруг Оболенского кругами, старательно поджимая хвост. - Увы, я не знал, что именно сегодня вы осчастливите мой дом своим приходом... Горе мне! Видите, как тут неприбрано, пыльно, пахнет мокрой кожей, а вот вон в той чайхане - совсем другое дело... Как они готовят плов! А шурпу повар варит по специальному монгольскому рецепту, и говорят, что странники со всех земель спешат туда, дабы вкусить... - Минуточку, - дошло до Льва. - Ходжа, чего он хочет? - Если мы осчастливили его дом своим приходом, то своим уходом - просто вознесем его в райские кущи, - сурово подсказал Насреддин, пристально глядя в пристыженные глазки башмачника. - Ахмед, ты непрозрачно намекаешь, что мы должны отвалить? - Кто? Я?! Да разрази меня шайтан огромным чирием на поясницу! Да отсохни мой язык, как осенний лист чинары! Да поглотят мою печень муравьи, растаскивая ее по кусочку! Да ниспошлет Аллах паршу на мою бритую голову! Да иссякнет животворящий сок в моих... Просто я сегодня такой больной, такой усталый - где уж мне принимать дорогих гостей? Может, все-таки в чайхану, а, ребята? И без меня... желательно. Друзья переглянулись. Ослик, сунув морду, обозрел диспозицию и коротко всхрапнул, как бы говоря: "Мочите его, братаны. На улице никого нет, ежели че - я посемафорю". Видимо, и сам башмачник прочел приговор в обоюдном молчании Льва и Ходжи. Он невольно попятился, запнулся о брошенные тапки, опрокинувшись на старый коврик: - А-а-а-а! Ну, бейте меня! Убивайте меня! Режьте меня живьем, раз так вам всем хочется-а-а!!! - Пойдем, Лева-джан... - тихо повернулся Насреддин. - Если прямое дерево изогнуло под легким ветром свой ствол, представь, как оно будет гнуться под настоящей бурей? Нам лучше уйти до урагана... - Эх, Ахмед, Ахмед... - Оболенский горько вздохнул, сплюнув себе под ноги. - Был мужиком, а сейчас орешь, как стыдливая старуха на приеме у рентгенолога. Деньги-то наши еще не все в расход пустил? И не верещи... Аллах тебе судья, мы рук марать не будем... - Какие деньги?! - взвился уязвленный в самое сердце башмачник. - Кому нужны ваши деньги?! Вон они, в углу, в мешочке, забирайте к иблису! - Тогда какого ты тут... - Не выражайся в доме мусульманина! Пришел, нашумел, нагрубил... Я вам не подряжался всю жизнь за кебабом на палочках бегать! У меня, может... дела свои. Я, может... ко мне тут... прийти должна... должны... а тут вы со своей пьянкой! У, злостные нарушители законов Шариата... - Ба-а... - ошалело вытаращился Оболенский, - так у тебя тут вовсю кипит личная жизнь?! Что ж ты сразу не сказал, харя твоя немытая... Ходжа, но это же в корне меняет дело! За это надо выпить! Домулло солидно кивнул, башмачник уронил лицо в ладони и глухо зарычал, но в эту минуту в лавку кубарем влетел перепуганный Рабинович, и раскатистый женский бас оповестил: - Тьфу, зараза, понаставили тут... Ахмед, ты уже дома? x x x Лучше прогневить Аллаха, чем женщину. Из стенаний вынужденных евнухов. То, что вошло в лавку следом, - трудно назвать одним словом. Одной фразой? Попробуем... Тогда это примерно звучало бы так: "В дом вошла Женщина с Большой Буквы!" Причем с самой большой. В Оболенском было под два метра, да с метр в плечах. Так вот, вошедшая красавица вряд ли была намного ниже и уж никак не уже в груди. Даже наоборот, за счет впечатляющего бюста, более напоминающего два четырехлитровых кувшина, девушка казалась куда крупнее Багдадского вора. Лицо округлое, нос крупный, губы пухлые, щеки румяные, брови черненые; одета в свободное зеленое платье, синие шаровары и ярко-красные туфли без задников. Но самое удивительное, что на ней не было чадры! Так, легкая серебристая вуаль на расшитой тюбетейке, и все... - Салам алейкум, уважаемые! Ахмед, тебя что здесь, обижают?! - Нет, нет! - поспешил встать с пола влюбленный башмачник. - Ты... я... о! Позволь представить тебе двух моих, самых любимых, друзей! - Не поняла-а... - В голосе девушки зазвучала явная смесь ревности и недоверия. - Ты не говорил, что у тебя есть другие любимые друзья... кроме меня! - О свет моих очей! Как ты могла подумать?! Они... любимые, но не в этом смысле... Ты для меня - единственная и неизменная любовь, вот уже второй день сжигающая пожаром страсти мое бедное сердце! Оболенский и Ходжа молчали как рыбы, прижавшись к стене и не делая ничего, что могло бы быть истолковано как непредумышленная угроза. Впечатляющий объем бицепсов у девицы читался даже через свободного покроя одежду. Пока она не проявляла особой агрессии, но возражать ей почему-то не хотелось. Как, собственно, и вообще раскрывать рот без разрешения... - О мой нежный персик! - О моя спелая дынька! Вслед за этим последовали бурные восхищения друг другом, тихие поцелуи и довольно откровенные объ ятия. Пользуясь тем, что влюбленные несколько от влеклись, Лев подпихнул в зад распластанного на полуРабиновича, делая ему знак сваливать побыстрее. Ос лик кивнул и уполз по-пластунски, прижав уши к спине и заметая след кисточкой хвоста. - О хрустальная звезда моих снов! Обними меня-я-а-а-а... - О бесценный алмаз моей души! Я не сильно тебя прижала? - Лева-джан... Т-с-с! Тебе не кажется, что мы лишние... - одними губами прошелестел Насреддин. - Линяем... - не разжимая зубов, подтвердил Лев. - Тут сейчас такая эротика начнется - сам шайтан покраснеет! Уходим, пока она и нас не включила в список... Оба свидетеля постарались не дышать и стать предельно плоскими, надеясь незамеченными выскользнуть за дверь, но не успели... Рослая девушка на миг оторвалась от расцеловывания своего щуплого любимого и обратила к ним огненный взгляд: - Не убегайте, почтеннейшие! - В одном этом предложении было все - и просьба, и угроза, и уговоры, и наезд. Лев с Ходжой сделали удивленные глаза, изо всех сил демонстрируя, что просто чешут спины о косяк. Измученный любовью башмачник рухнул в угол, на прикупленные подушки, а его подруга уволилась следом. Она расположилась легко и вольготно, подмяв под себя счастливого Ахмеда так, чтобы ее спине было удобно... - Ваши имена, аксакалы! - M-м... Аллах не сподобил нас столь высоким званием... - начал было домулло, - Аксакалы - это многомудрые старцы, а мы с другом еще даже не шагнули на путь постижения Истины, ибо... - Имена! - еще раз, без нажима, повторила гостья. Ахмед за ее спиной улыбался так, словно ему вырезают аппендикс. Или, вернее, выдавливают, без наркоза... - Лев Оболенский! - Ходжа Насреддин! - Ой... не может быть... Врете, почтеннейшие?! - Мы похожи на самоубийц? - глухо буркнул Оболенский. - Нет, правда... Вы - те самые нарушителя порядка, злодеи, воры, обманщики и ослушники Шариата, которых днем с огнем ищет весь город?! - Вай мэ... Вот уж не думал, что буду знаменит превыше самых ученых мужей Багдада... - скорбно покачал головой Насреддин, сегодня его вело на философский лад. - Ахмед! - Уп... оу-у!... Да, дорогая? - Не будь неженкой, я и не собиралась делать тебе больно... - богатырствующая девица пару раз "щекотнула" возлюбленного локотком по ребрам. - Но не могу же я сама представляться малознакомым мужчинам... - Так, может, и не стоит? - с надеждой вскинулся Лев. - Стоит! - обрубила подруга владельца лавки. - Во-первых, вы ведь уже видели мое лицо... - Мы забудем это! - вдохновенно поддержал Ходжа, но все усилия были тщетны. - А во-вторых, я давно хотела познакомиться с отчаянными хитрецами, покрывшими вечным позором саму старую Далилу с ее уродиной дочерью. Ахмед, представь меня! - Благороднейшая и достойнейшая, скромнейшая и учтивейшая, мудрейшая и утонченнейшая госпожа Ирида аль-Дюбина! - дрожащим от страсти и вожделения тенором пропел сияющий башмачник. Увы, ни Ходжа, ни Оболенский никак не разделяли его восторга, но безоговорочно предпочитали оставаться очень вежливыми. То есть - первый низко поклонился, приложив ладонь ко лбу, а второй почувствовал странное желание присесть в реверансе. - Ну?! - новопредставленная (упаси аллах сказать - преставившаяся!) требовательно взглянула на друзей, так лихо изогнув правую бровь, что та приобрела форму разящего ятагана. - M-м... мы это... Щас...счастливы лицезреть, так сказать! - постучав себя кулаком в грудь, выдавил Оболенский. - А также, если не оскорбим вас излишним любопытством, очень хотели бы знать, а чем это мы, собственно, обязаны счастью лицезрения?! - осторожно уточнил Ходжа. Аль-Дюбина утробно расхохоталась, встала и, шагнув вперед, ласково приобняла друзей за плечи: - Да просто так... Зашла в гости к своему любимому, тут - вы, грех было бы не свести знакомство с самым великим вором Багдада и самым ловким хитрецом Востока! На секунду Льву показалось, что над ними издеваются, но в волооких глазах девушки горело такое неподдельное восхищение, что он... улыбнулся. Насреддин хмыкнул. Рабинович вновь сунул морду в дверь и примиряюще фыркнул, обнажив в ухмылке неровные желтые зубы; возревновавший было башмачник радостно захихикал, присвистывая сквозь недавние дырки... Мгновением позже все буквально плюхнулись на пол от невыносимого хохота! Абсолютно беспричинного, пустопорожнего, но такого искреннего и счастливого... Мосты взаимопонимания порой очень труднонаводимы, а смех является самой короткой дорогой от сердца к сердцу. Ну и что из того, что новая любовь Ахмеда кардинально отличалась от всех девушек Багдада? Да и только Багдада ли?! Ходить по улицам без чадры, на равных разговаривать с мужчинами, гоготать во весь голос, не опускать глаз, и вообще вести себя так, словно весь мир должен отвернуться, если его что-то не устраивает, - способен не каждый... Ирида аль-Дюбина - внебрачная дочь самого визиря и скромной декханки из высокогорного улуса - могла позволить себе многое... - А отец никогда и не отказывался от меня, - непринужденно развалившись на подушках и частично (пардон!) на дорогом башмачнике, первая феминистка Востока вкушала краденое вино и купленные персики, продолжая светскую беседу. - Когда может, помогает мне и маме. Но женщины в наших краях совсем не похожи на ваших. Мы - свободны, сильны и уверены в завтрашнем дне! - П