ва, нападения в собственном доме... Такое творится - голова кругом! - И, как вы заметили, все концентрируется на одном Митьке. - Это... как же? - не поняла Яга. - А вот посмотрите... Мы отправили его на базар, поспрашивать насчет черной ткани. Он вернулся, доложил, что ничего не обнаружил, и в тот же вечер на нас напали. Следом очередное покушение - взрыв, ориентированный, между прочим, именно на Митькин след. Вчерашней ночью упыри не полезли ко мне или к вам. Они убрали стрельцов и дружно взялись за нашего горе-сотрудника. Сегодня я сам слышал подстрекательские выкрики из толпы, что, дескать, милиция - это от дьявола, а Митька - его слуга. - Поймали болтуна-то? - Нет, затерялся в толпе, - сумрачно вздохнул я. - Так вот, теперь я убежден, что все события между собой очень тесно связаны и ключом ко всему все-таки является наш герой. Видимо, вы были правы, он увидел что-то очень важное, но сам не осознал и не понял. А тот, кто об этом знает, не хочет ждать, пока он вспомнит... Его снова попытаются убрать. - Ладно, завтра с утречка с ним потолкуем. Ты сегодня-то чего еще делать будешь? - Видимо, да. Послал стрельцов за Шмулинсоном. Он ведь, хитрец, ушел вчера, так и не объяснив мне, почему рассчитался за ткань до получения товара. - А... ну, вон, видать, его и ведут. - Бабка, приподнявшись, выглянула в окно. - Свеж как огурчик, без вещей, идет в милицию как к себе домой. - Да что вы говорите?.. Ну, тогда зовите его пред наши грозные очи. Шмулинсон шагнул в горницу, фамильярно подмигивая и улыбаясь самой покровительственной улыбкой: - Вине поверите, как я рад вашему лицезрению! Я таки чую, шо наше деловое сотрудничество уже почти дает сочные плоды. - Он без приглашения уселся за стол, по-хозяйски раздвинув локти, и, хитро сощурясь, спросил: - Сегодня мы решаем вопрос оплаты, угадал? - Нет, - сухо ответил я, доставая бумагу и ручку. - Шо за странное слово "нет"? Я категорически не уловил его значения. А... понял! Таки ви хотите знать, чем я располагаю, прежде чем предложить мне свои условия? Это разумно. Мы с вами - деловые люди... - Гражданин Шмулинсон Абрам Моисеевич, сорока трех лет от роду, женат, имеет троих детей... - Ви забыли тещу! - ...работает гробовщиком и портным одновременно, оказывает мелкие услуги как ростовщик, приводов в милицию не имел, за правонарушения не привлекался, проходит в деле о краже черной ткани как свидетель и пострадавший. Все так? - В самое сердце! Именно так и не иначе, - растроганно подтвердил Шмулинсон, - только ви забыли про тещу. Она тоже сидит на моей шее и, представьте себе, много ест... - Абрам Моисеевич, - устало оборвал я, - скажите, почему вы заплатили деньги до того, как получили товар? - А то? - сразу насторожился он. - Где-то тут скрыт крупный криминал? - Во всем Лукошкине даже дети знают классическую формулу здоровой торговли: товар - деньги. У вас почему-то наоборот. Отдаете деньги, судя по указанной сумме, немалые, и спокойненько ждете целый день, чтобы только завтра пойти на склад за получением ткани. Вас ничего не напрягает? - А шо такого? Нет, шо такого, ви мне скажите! Я таки весь жутко пострадавший, а ви мне шьете дело! Нет, так у нас ничего не получится... Вам придется искать себе другого заместителя. Рад был видеть, преисполнен печали, буду вспоминать с щемящей болью в груди... Спешу откланяться. - А ну сесть! - Я хлопнул ладонью по столу так, что самовар подпрыгнул, а перепуганный гробовщик вцепился руками в шляпу. Нервотрепки последних дней давали о себе знать... Яга укоризненно свела брови, но ее глаза смеялись. - Итак, мне очень хотелось бы знать, какие именно причины побудили вас на столь "странный" поступок? - А шо? Чуть шо, сразу... Я шо, нарушил? Ви, гражданин начальник, или выдвигайте напротив меня ваши обвинения, или я склонен жаловаться государю! - постепенно успокаивая сам себя, завернул Шмулинсон. - Значит, не хотите отвечать? Хорошо, я сам вам расскажу. - Ви? Мне? Ой, ну жутко интересно... - Вы заплатили Кирокосьянцу и Аксенову деньги вперед, так как были почти на сто процентов уверены, что на складе ткани не окажется. Думаю, вам известно имя человека, который также искал черную ткань и был готов ее у вас перекупить. Наверняка он сначала обращался напрямую к поставщикам, но купцы отказали. Они дорожат своим именем и не станут нарушать данное слово из-за лишней горсти серебра. А вот вы смекнули, как на этом можно сделать деньги... Этот некто знал, когда ткань поступит на склад, и вы это знали. Поэтому сунули всю сумму в руки недоумевающего армянина, спокойненько прождали целые сутки, а наутро осторожно уточнили, нельзя ли забрать купленное? Как вы и ожидали, черной ткани на складе не оказалось! Оставалось лишь поднять шум, обвинить купцов в прикарманивании "последних денег бедного еврея" и получить в качестве откупного солидный куш, что вы и намеревались сделать. - Ну, не... шо ви такое сочиняете? Да я ни в одном глазу... как можно?! Такие достойные люди, а я против них... - Вот именно. Лукошкинские купцы славятся непререкаемой честностью в своем бизнесе. Малейший скандал мог бы бросить тень на их репутацию... Еще полгода назад они бы безоговорочно вернули вам деньги и щедро добавили от себя, лишь бы не допустить такого позора. Вы ошиблись лишь в одном: времена изменились. Теперь в столице работает милицейское отделение. И слава Богу, купеческие головы додумались сюда обратиться... Вам ведь этого очень не хотелось? По смуглым щекам горбоносого афериста текли неискренние слезы, он аккуратно промокнул их мятым носовым платком, отступая на заранее подготовленные позиции: - Ну... и шо? Где ж тут... состав преступления? - Мошенничество, милый друг, - охотно пояснил я, - да еще в особо крупных размерах. Когда до купцов дойдет, как именно вы их подставили, они обойдутся без черной ткани, от всей души украсив ВАШ гроб хоть китайской парчой. - Сколько мне светит? - мгновенно прекращая слезоразлив, по-деловому уточнил Шмулинсон. - Все зависит от моей доброты, но мне нужна информация. - Понял на раз, начальник. Пишите. За два дня до привоза ткани ко мне подходил некий пастор Швабс из немецкой слободы. Ему срочно нужны были три штуки черного шелка и четыре штуки бархата на нужды костела. Я охотно согласился, можно сказать, подал руку помощи, но... мы не сошлись в цене. Прошу заметить в протоколе, шо он обозвал меня "грязным барыгой". За шо? Если я покупаю по одной цене, а продаю по другой - так это мой кусок хлеба, зачем ругаться? - Дальше, - потребовал я. - Ну, он сказал, шо тогда я ее вообще не увижу. Очень неприятный человек, ни с того ни с сего такие угрозы... Поговорив дома с Сарой, я принял мудрое соломоново решение - заплатить вперед. Либо все тихо и я таки получаю товар, либо его нет и я... опять не в обиде! Слушайте, ви так молоды, у вас все впереди, а у меня больная жена, голодные дети, теща с язвой и шумы в сердце. Я сказал чистую правду, клянусь Моисеем! Теперь я могу поспешить откланяться? Когда гробовщик вышел, я тут же приказал двум стрельцам, дежурившим в сенях, идти за ним следом, но на расстоянии, чтоб не заметил. Дело к ночи, а гибель ценного свидетеля меня абсолютно не устраивает. Парни кивнули и обязались бдить за "долгоносым" вплоть до самого его дома. Вообще стрельцов в тот вечер у нас было пруд пруди. Еремеев расквартировал на бабкином дворе едва ли не половину своей сотни. Все были суровы, собранны и полны решимости отомстить за гибель боевого товарища. - Никитушка, ты бы шел спать, касатик... - начала Баба Яга, когда мы напились чаю. Я выпил не меньше трех чашек, успокаивая душу после "содержательного" допроса свидетеля. - Сейчас пойду, стрельцов дождусь только. Не век же они будут его провожать. - Да уж, больше часа прошло... Вскорости должны быть. А как ты угадал про того злодея, что тканями интересовался? - Про пастора? Это элементарная логика. Первые сомнения мне подбросил царь Горох, он начал шуметь, будто евреи вечно норовят с наших купцов три шкуры содрать. Глупости, конечно... По мне, так все хороши, но сама идея того, что Шмулинсон знал или подозревал о краже, в голову запала. - Одно непонятно, зачем же пастору немецкому черную ткань красть? У них ведь, как я помню, во всем одеянии церковном черного цвета нет. Сам в белом платье по улицам разгуливает, служки его в коричневых рясах. При чем же тут черное-то? - "Ищите причину - найдете преступника", как говорил нам полковник Шмулько. - Че ж тут искать? - удивилась Яга. - Преступник - пастор этот, как его... Швабс. Заарестовывать его - и дело с концом! - Хорошо бы... а за что? - За... за... вот ведь, змей, и ухватить-то его не за что! - К сожалению... Что мы можем ему предъявить? Что некий Шмулинсон бездоказательно утверждает, будто бы он, гражданин Швабс, пытался перекупить у него черную ткань, а когда не вышло, в сердцах пообещал, что тогда она никому не достанется? Банальнейшее брюзжание из-за несостоявшейся сделки. Состава преступления - никакого, признаков правонарушения - тоже. Не говоря уж о том, что немец вообще сделает круглые глаза и скажет, что он этого еврея впервые в жизни видит! Нет... Направление мы получили правильное, но, чтобы добиться результата, нам еще пахать и пахать... - Охохо-о-нюшки, грехи наши тяжкие... - сочувственно вздохнула Яга, убирая со стола. В дверь постучали, явились стрельцы, следившие за Шмулинсоном. - Все мирно, батюшка сыскной воевода. До самого дома проводили гробовщика энтого. - В дороге ничего особенного не приметили? - Нет... ну, вот разве... - Говорящий замолчал, неуверенно глянул на напарника, потом все же решился и продолжил: - Показалось мне, будто на Гончарном переулке из-за забора человек выглядывал. Вроде вылезть собрался, да нас услыхал... Я туда сбегал - никого. Иваныч говорит, показалось... - Так... Это все? - уточнил я. - Вроде все, - кивнули оба. - Ясно. А что, молодцы, когда шли обратно, не было ли у вас ощущения, что за вами следят? - Как в воду глядишь, участковый! - перекрестились стрельцы. -- Только назад повернули, а чуем, ровно в спину кто дышит. Всю дорогу со страху оборачивались... Ну, да Бог миловал... - Что ж, спасибо за службу. Вы свободны, доложите Еремееву о выполнении задания, и пусть располагает вами по собственному усмотрению. Бабуль, так я, видимо, пойду? Время и впрямь позднее, а этот петух завтра опять ни свет ни заря... - Тревога-а! - истошным мужским воплем грянуло за окном. - Тревога, ребята, вражье! Я бросился к дверям первый, оба стрельца - за мной, Яга кинулась к окошку. Во дворе горели факелы, толпились вооруженные люди, несколько человек в середине что-то яростно рубили бердышами... - А ну, пропустите! Да разойдись же! Пропусти, кому говорю! Когда я протолкался в центр, от "врагов" осталась лишь куча мелко нарубленных костей, плоти и тряпок, крови не было... На этот раз я узнал бы их и без дактилоскопического анализа. Ганс Гогенцоллерн и Георгий Жуков, бывшие охранники, неудавшиеся террористы, упыри, сегодня вечером похороненные па кладбище иноземцев. По крайней мере, нам так было обещано... Сейчас бессмысленно гадать, как они выбрались из могил. Наверно, осиновых колов все-таки не вбили. О результате Яга предупреждала... - Никто не пострадал? - Нет, батюшка участковый, - откликнулись стрельцы. - Мы на стреме были, во всеоружии. Только эти злодеи через забор прыгнули, как мы их всем миром - в топоры! - Вообще-то поступили правильно, но только в данном конкретном случае, - напомнил я. - Это упыри, избавились от них, и ладно. А представьте, если бы живые люди? В плен надо брать, а не за бердыши хвататься. Впредь глядите повнимательней... Ну а за службу - всем спасибо. - Рады стараться, батюшка сыскной воевода! - тихо грянули герои. -- А что... это вот те самые, что Игната Дубова порвали и Петрушку Котова башкой к бревнам приложили? - Да, те самые. В немецкую слободу этот мусор больше не повезем. Возьмите дров из поленницы и сожгите все это к чертовой матери. - Слушаемся, - облегченно вздохнули стрельцы. - Стало быть, за своих мы все ж таки отомстили, сделали богоугодное дело... Ну, вот так-то, будут знать! Тащи дрова! У кого огонь? Гореть им на том свете, как на этом... Я вернулся в дом. Рассказал Яге, как и что, да она и сама все в окошко видела. - Ох, Никитушка, двоих злодеев завалили, а как бы дальше-то худо не было... Мы, вишь, все веточки рубим, а сам ствол - целехонек. Не нравится мне это... - Мне тоже, а что поделать? Пока у нас на руках лишь разрозненные подозрения. Помните рассказ стрельцов? Я убежден, что они действительно видели упырей, охотящихся за Шмулинсоном. Когда убедились, что тот надежно заперся в доме, они пошли следом за стрельцами к отделению. Видимо, хотели попробовать счастья еще раз... - Так ты все считаешь, что им наш Митька нужен? - По рабочей версии - да. Вот он завтра проснется, я первым делом спрошу, не слыхал ли он о других покупателях черной ткани. Почти уверен, что он вспомнит тихого немецкого пастора. Но только вспомнит сам, без нашего давления, как нечто настолько несущественное, о чем в донесении и упоминать не стоило. - Совсем ты запутал меня, старую... Да разве ж охранники посольские пастору подчиняются? У них, чай, свое начальство есть. Попробовал бы наш поп Кондрат командовать, да вон хоть тем же Еремеевым. Где сел бы, там и слез! - Вообще-то - да... Мне это тоже не дает покоя. Но других гипотез пока нет. Может быть, они ему служили как духовному отцу? А может, он их загипнотизировал как-то? - Чушь мелешь, участковый! - досадливо отмахнулась Яга. - Уж в этом-то я б их сразу раскусила... Нет, они по иным причинам и после смерти его воле послушны. Иное колдовство здесь кроется, сильное да страшное... - Ладно вам перед сном кошмары нагнетать, - зевая, попросил я. - Давайте-ка спать пойдем. По комнаткам, на бочок, и баиньки. День завтра тяжелый... - А когда он у тебя в последний раз легкий был, Никитушка? -- улыбнулась бабка. - Иди, иди, соколик, а насчет снов не беспокойся, уж я о том озабочусь... Митька выздоровел! Это было первой новостью, порадовавшей меня в то утро. Или нет, вернее, второй, первой было отсутствие петуха. Меня разбудил заботливый стрелец, присланный Еремеевым, а не эта скандальная птица. До определенного момента я не мог поверить в свалившееся на голову счастье... Неужели петух повесился?! На деле все оказалось гораздо прозаичнее, я так умотался за день, что утром просто проспал петушиный крик. Значит, по-настоящему радостным остается все-таки одно событие -- выздоровление нашего младшего сотрудника. Причина, по которой Баба Яга скрепя сердце позволила меня разбудить, - срочный вызов к царю! Горох в очередной раз "страшно гневался на неуважительного участкового". В большинстве случаев это делалось в уступку некоторым влиятельным боярам, до сих пор не простившим мне "посягательства" па их древние права. Просто в деле о шамаханском заговоре оказался изрядно замешан один очень родовитый гражданин, столбовой боярин Мышкин, и мне, естественно, пришлось его допрашивать, держать в порубе... Словом, обращаться без церемоний, как с обычным подозреваемым. Для прочих это было началом конца света! Горох хотя и всемерно меня поддерживал, но иногда "кидал кость" боярской думе, устраивая шумные разносы всему управлению в моем лице. Что делать, политика везде одинакова... - Никитушка, к царю-то пойдешь, меня не забудь, - застенчиво напомнила бабка, пододвигая ко мне миску с варениками. Я только кивал, болтать с набитым ртом трудновато, а готовила Яга отменно. - У меня, слышь, тоже своя версия имеется. Да ты кушай, кушай, родной, не отвлекайся... Митю мы опосля чая вызовем, да и расспросим с предосторожностями. Сейчас он во дворе молодым стрельцам о своих подвигах бахвалится. Врет, будто бы с ним даже двое упырей справиться не смогли... О чем это я? А, насчет версии... Вот я что удумала, надо тебе к лесному дедушке сходить, посоветоваться. Я-то сама уж не один годок в городе живу, нюх притупился, силы уже не те, а леший, он с землей-матушкой навечно корнями связан... Если в нашем деле какое чужедейное волшебство есть, он тебе на него сразу же укажет! А мне сдается - есть оно. Шамаханцы-то что! Тьфу - и нет их Орды! Они же язычники поганые, без Кощеева зелья ничего из себя не представляют... А тут мы дело имеем с врагом серьезным. Сдается мне, за пастором этим такие силы стоят, что и Кощей с ними за ручку поздороваться не погнушается. Вот от царя вернемся - я тебя в лес свожу... - М... н... в лес!.. - отрицательно замотал головой объевшийся я. - Давайте лучше вас туда командируем, у меня от общения с русалками еще мурашки по коже бегают. А леший, я так полагаю, еще более крупный авторитет? Нет уж, мы как-нибудь по старинке, методом дедукции... - Да ты не волнуйся, милый, я те все, что надо, обстоятельно расскажу. Если вечером поедешь, то к утру уже назад обернешься. - А вы-то почему не хотите сходить? - Нельзя мне... - снова засмущалась бабка, да так, что щеки у нее стали красными. - Дело тут такое... слишком уж личное. Сватался он ко мне неоднократно. Я все отказывала, молодой была, глупой... Долго мы с ним не виделись, и теперь уж что старое ворошить? Только опасение имею, приду в лес - ну, как он вновь приставать начнет? - Да... но... - при мысли о том, кем надо быть, чтобы плениться "прелестями" Бабы Яги, - мне едва не стало дурно. - Так... ведь он, наверно, старый уже? - Старый, - подтвердила Яга. - Я-то еще в девчонках бегала, а он уже не молод был. Теперь-то, видать, совсем стар, но рисковать не буду. Знаю я вас, мужиков, седина в голову - бес в ребро! В конце концов она меня уговорила, пообещав с текущими делами отделения управляться самолично. Да и за ночь что особенного может произойти? Если бы днем - дело другое, а ночью... Бандиты тоже люди, им тоже спать надо. К царю мы пошли все трое плюс еще четверо стрельцов в качестве охраны. День как день... Народ занимался своими делами, никто не паниковал, об упырях горожане не знали, и я почувствовал некоторую зависть к этим безмятежным людям. Если верить Яге, то в Лукошкине свило гнездо какое-то страшное колдовство, и хотя его цели пока не ясны, но намерения наверняка преступны. Что можно такого взять с города? Зачем кому-то устраивать здесь тайную резиденцию чужеродных темных сил? Во-первых, нам и своих хватает. Во-вторых, я не уверен, что местный "криминал" потерпит конкуренцию. И все ради чего?! Обложить Лукошкино данью? Требовать от жителей человеческих жертв? Поменять власть? Установить свой порядок и свою религию? Чушь какая-то... Это от нехватки настоящей рабочей информации всякая дрянь лезет в голову. И все-таки где-то в глубине подсознания билась мысль о том, что здесь есть рациональное зерно, надо только его разглядеть. Все непременно встанет на свои места, как только мне станет понятной причина кражи черной ткани... Цвет! Черный цвет... Видимо, все дело в нем. Дальше мои умозаключения натыкались на железобетонную стену отсутствия фактов. Гадать можно долго, но следствие держится только на голых фактах. Увы, именно их категорически не хватает... У царского терема нас встречала представительная делегация бояр, немецкий посол и двое его приближенных, включая пастора Швабса. Теперь, когда он был у нас под подозрением, я постарался рассмотреть его попристальнее. Увы, в этом человеке не было ничего, за что мог бы зацепиться взгляд. Среднего роста, среднего телосложения, неопределенного возраста (где-то после тридцати, но до семидесяти), блеклые глаза на тусклом и настолько обыкновенном лице, что память отказывалась его фиксировать. Ни одной особой приметы! Когда-то я читал, что люди именно с такой внешностью становились кадровыми разведчиками и профессиональными шпионами. Он не был похож ни на кого, но при этом на всех одновременно... Филимон шумно пригласил всех в зал боярской думы. Пока поднялись, пока расселись, пока объявили о приходе царя... Горох прошествовал через весь зал, как флагман на белых парусах, с ходу бухнулся на подушки трона и оборвал начавшего дежурное перечисление титулов дьяка: - Цыц! Дел невпроворот, на охоту собираюсь, время на праздную болтовню тратить не соизволяю. Значит, так, посол немецкий в третий раз жалобу пишет на участкового нашего, воеводу сыскного Ивашова Никитку. - Наказать милиционера! В кандалы его! Дожили, иностранцы в нос тычут, попрекают... - дружным хором отозвались боярские ряды. Горох недобро сощурился и продолжил: - Однако ж, первую и вторую жалобщину посол при мне разорвал с извинениями серьезными. - Так и мы о том, наградить бы молодца! - с тем же пылом поддержала дума. - Службу справно несет, своих не забижает, иностранцы, и те, опомнившись, поклон ему бьют. Опять же для престижу российского зело полезно! - Вот только третью жалобу он сам мне в руки утречком и вручил. По его словам выходит, что украл у него сыскной воевода ночью два трупа из костела, да и надругался над прахом. На куски посек, в огне спалил, а пепел по ветру развеял. - Казнить участкового!!! Христопродавец! Совсем страх Божий потерял! - через секундное замешательство раздалось со всех сторон. - Нешто мы язычники какие, чтоб к покойным уважения не иметь? Казни, государь, отступника! Царь вскинул бровь, и в зале мгновенно повисла тишина. - Ну что, посол немецкий, тебе слово. Говори все как есть, что на душе накипело... Уж мы выслушаем и без промедления будем суд вершить, скорый, но справедливый. - Государь, - немец с достоинством шагнул вперед и поклонился так, что "уши" завитого парика коснулись напольного ковра, - и вы, благородные господа бояре, я прошу у всех вас прощения за то, что оторвал от важных государственных дел. Только что, во дворе, мы переговорили с Никитой Ивановичем, я получил исчерпывающие ответы и ни одной претензии в адрес лукошкинской милиции не выдвигаю. Надеюсь, что и младший лейтенант Ивашов извинит мне некоторую горячность ложных выводов. Благодарю за внимание... На этот раз тупое молчание висело гораздо дольше. - Че делать-то? - жалобно раздался наконец чей-то одинокий голос. -- Опять награждать, что ли? - А может, в кандалы? На всякий случай... А, государь? -- участливо поддержал второй. Царь демонстративно молчал. Бояре осторожно начали обсуждение, мало-помалу увлеклись и вскоре кое-где уже переходили на "ты", хватали друг друга за бороды, грозно размахивая резными посохами. Что ни говори, а времена не так резко меняются... Дума, например, как была, так и осталась прежней. Мы втроем неспешно считали мух... Митька ковырял лаптем узор на ковре, Яга что-то пересчитывала па ладони (вроде камушки, а вроде и чьи-то зубы), я отрешенно пялился на двух стилизованных русалок, вырезанных на подлокотниках трона. Волосы одной казались зеленоватыми, кудри другой отливали глубокой синевой... - Быть по сему! - неожиданно громко рявкнул Горох, перекрывая общий бардак. Бояре, ворча, расселись по местам. - Иди сюда, сыскной воевода... За службу верную, по поддержанию имени российского перед державами иноземными, жалую тебе мою царскую благодарность да кошель с червонцами сверху. - Спасибо, большое спасибо. - Я взял золото. - Стой, куда пошел? Я ж еще не закончил, - удивился царь. - А за халатность и попустительство да над гостями чужедальними насмехательства глупые велю тебя наказать десятью плетьми прямо посередь двора. Или ты деньгами откупишься? Я посмотрел на него задумчиво и вернул кошелек. В зале раздалось довольное урчание. Бояре выглядели, словно коты, объевшиеся сметаны. Горох исхитрился угодить всем, даже послу: - А ты, друг Кнут Гамсунович, больше нас пустыми жалобами не тревожь. Ишь, взял манеру шутки шутить... Утром пишешь - вечером рвешь. На третий-то раз уже не смешно, ей-богу. Когда царь объявил очередное заседание закрытым и все начали расходиться, Горох незаметно сделал мне знак, щелкнув пальцами. Я шепнул Бабе Яге, что задержусь, чтоб ждали с Митькой во дворе. Она понятливо кивнула и, цапнув парня под локоток, ушла со всеми. Охрана царской особы также удалилась, став караулом у дверей. - Ты что же такое творишь?! - обрушился на меня Горох, едва мы остались одни. - Голова твоя еловая, милицейская, ты хоть что-нибудь в международной обстановке понимаешь? Ты на фига мне отношения с немцами обостряешь до крайности? - Но... - Молчать! Не перечь государю, ибо в гневе я за себя не отвечаю! Три дня - три жалобы, это как? Ты что ж, генерал, решил, что ежели я на посла при тебе всех собак спустил, то так во веки веков будет? - Не совсем, но вы... - Не возражать! - окончательно взвинтился царь. - Я те повозражаю! -- Он спрыгнул с трона и с размаху ткнул мне кулаком в лицо, целя в нос. Горох, конечно, драчун не из последних, но и нас в школе милиции не только дорожным правилам учили. Я профессионально заломил ему руку за спину, не особо задумываясь о последствиях, Горох крякнул от боли: - Пусти, злодей... - Драться не будете? - Ладно... Прощу тебя на сегодня. Да пусти же, кому говорят! После чего мы сели рядком, и я обстоятельно рассказал государю весь парад последних событий. Он ахал, вскрикивал, перебивал, уточнял детали, а в самом конце и вовсе завопил в голос: - Где посол?! Да я ему сейчас все рога поотшибаю, козлу недоверчивому! - Не надо! - Я успел оттащить его величество от двери. - Это уж точно лишнее... Не волнуйтесь, мы накроем всю банду, но раньше времени хватать всех подозреваемых - глупо. - Так и по хвостам бить - проку мало! - опомнился царь, вновь напуская на себя вид бывалого милицейского полковника. - Значит, так, твои действия, участковый... Во-первых, обо всем тотчас докладывать мне! Во-вторых, сам в змеиное гнездо не лезь, где я другого такого опера найду? В-третьих, будешь ихнего пахана вязать - меня позови, я с тобой инкогнито, в стрелецком платье сам на задержание пойду. - Вам должность не позволяет, - засомневался я, - да и бояре наверняка такой хай поднимут... Не царское это дело. - Царское! Очень даже царское! - надулся государь. - Ты думаешь, если я на троне сижу, так мне в жизни больше ничего не интересно? Я, чай, не бревно в короне, а человек действенный, мыслящий. А ты со мной все споришь, как с деспотом каким... Вот женю тебя, дурака, будешь знать! - Не надо, - поспешно капитулировал я. - Лучше уж я вас с собой на облаву возьму. - Ну, то-то... А насчет лесного дедушки, так послушайся моего совета - сказки это все, ничего ты так не узнаешь. - Хм... я раньше думал, что и русалки - сказки, и Кощей - ненастоящий, и упыри - плод воображения. А вдруг он все-таки есть? Яга-то в этом уверена. - Так я и не говорю, что нет его, - пустился в объяснения царь Горох. - Как же лесу и без лешего стоять? Я имел в виду, что информацию свою ты там не добудешь. Потому как представить тебе нечего, улики ни одной нет. Леший, может, и впрямь в любой вещице колдовскую силу угадает, но только ведь нет у нас на руках ничего. Всякий мусор после взрыва? Или зуб выбитый? Так он же человеком утерян был, а не упырем, нечистью охранники уже после смерти стали... Да и тела ты самолично сжечь повелел. С чем пред светлые лешевы очи предстанешь? Тут он меня подцепил... Все, что было в деле, - это неуверенные подозрения в причастности немецкого пастора к грабежу и убийству. Доказательств -- ни одного! Все улики косвенные, свидетелей вообще нет... Да любой начинающий адвокат при таком раскладе отмажет самого отпетого преступника в пять минут! - То-то и оно, что крыть тебе нечем, - глубокомысленно заключил Горох. - Тяжела служба милицейская, все понимаю, а помочь не могу. Хочешь, кошелек верну? Только по-тихому, пока никто не видит... - Да ладно... не надо. Бояре правы, никакой награды я пока не выслужил. - Это правильно. - Государь сунул было руку за пазуху, как бы в поисках кошелька и, удовлетворенно нащупав его, оставил на том же месте. - Чем до вечера заниматься-то будешь? - В немецкую слободу пойду, хочу там попристальней оглядеться. - Дело говоришь. А я, пожалуй, уж ни на какую охоту не поеду. Медведей да зайцев в зиму бьют, глухарей да уток - по осени, а за мелким сором мне соколов гонять неохота. - Тогда честь имею. - Я развернулся на выход. - Эй, погоди! - задержал меня царь. - Ну-ка... покажи еще разок, как это ты так лихо руку крутить навострился... После третьей попытки Горох уяснил механизм приема и, наскоро попрощавшись со мной, убежал тренироваться на стрельцах. Я отправился восвояси... Во дворе ожидала моя команда. С той же стрелецкой охраной мы направились в сторону немецкой слободы. Митька, как ни в чем не бывало, вертелся вокруг нас с Ягой, донимая меня вопросами: - А что царь-то сказал? - Ничего особенного, уточнил отдельные моменты по ходу следствия. - И все? Эхма... я-то думал, что он вам кошелек с червонцами обратно вернет. - Нет, я отказался. - Чего?! - едва не взвыл Митька, выпучив глаза. - Отказался, отказался, - спокойно подтвердил я, - материальное поощрение мы пока еще не заработали, но... - А что "но"? - с надеждой протянул герой. - Но у меня осталась устная царская благодарность! Митька решил, что я над ним издеваюсь, изобразил глубокую обиду и было ускорил шаг, но Баба Яга задержала его за рукав и елейным голоском начала тонкий психологический допрос: - А что, Митенька, как нонешние купцы с покупателями себя ведут, не грубят ли? - Грубят! - мгновенно "включился" в игру наш младший сотрудник. - Еще как грубят, и обзываются неприлично, и обвешивают безбожно. А с капустой квашеной вообще что удумали?! Сверху в бочонок сухую да кислую валят, а сочную да ядреную внизу держат! Тетка Матрена эта не иначе как враг идейный, потому что с капустой такое творит - не дай бог... - Ох, ох, и не говори, милый, - участливо подпела бабка. - А я-то, старая, хотела ткани бархатной на кацавейку прикупить, да боюсь одна идти -- еще недомерят... - Недомерят! - категорично подтвердил Митька. - Лавочники, они ж, паразиты, вконец стыд и совесть потеряли. Недомер, недовес, товар лежалый... Вот тетка Матрена, например, уж на что честное лицо делать научилась, а сама в капусту так и норовит вместо брусники калину подсыпать! - Ай-ай-ай... Да как таких людей только земля носит? И ты говоришь, в тряпичном ряду тоже безобразие творится? Надо беспременно Никите Иванычу доложить, а то ведь, поди, уже покупатели вовсю жалуются? - Жалуются! Сам слышал! Вот на днях буквально при мне скандал был... Мужик какой-то черную ткань у купца Кондрашкина требовал, а тот не завез. Сует ему под нос синюю да коричневую, а черной-то и нет! Я было ближе протолкался, чтоб поддержать да возмущение солидарное выказать, только глядь - а и нет никого. Один купец за прилавком озирается... Увидел меня - креститься начал, я ить тогда с рогами был. Ну да, меня с цели не собьешь, развернулся я, да напрямую к тетке Матрене. Что ж ты, говорю, ведьма старая, делаешь? Разве это вкус? Разве у капусты квашеной, да с брусничкою, такой вкус быть должен? - Разберусь я с ней, как бог свят разберусь! - от души пообещала Яга. - Вот ведь времена, прибудешь в лавку - ни товара, ни обслуживания. Я бы на месте мужика того прямо в отделение так и пошла. Надо бы его найти и свидетельские показания к делу пристроить. Он из себя-то каков? На этот раз Митька на удивление долго молчал, чесал в затылке, морщил лоб, искренне пытаясь вспомнить. - Нет, не могу сказать, бабуля... Обычный такой. Как все. Только вот... не наш он. Баба Яга бросила на меня выразительный взгляд. Я слегка кивнул, что ж - многое становилось понятым. В отделении нас ждали. Стрельцы из еремеевской сотни доложили о некоторых мелких проступках, паре семейных скандалов, поимке одного конокрада и одной попытке церковного самосуда. Последнее меня заинтересовало, тем более что с остальным стрельцы разобрались собственными силами. - Богомаза одного знаменитого от отца Кондрата с братией едва отбить успели. - Странно... Отец Кондрат всегда производил впечатление человека солидного, уравновешенного, он даже голоса никогда не повысит. При мне, по крайней мере... - Ну, вообще-то, - замялся стрелец, - батюшка наш порой... себе позволяет. Редко, конечно, по большим церковным праздникам. Как он говорит: "Питие - не грех, в меру, в потребное время, во славу Божию!" - Это уже интересней, - воодушевился я, цитата мне понравилась, - и что же учудил наш преподобный, находясь в состоянии алкогольного опьянения? - Богомаза приезжего начал доской иконной по башке бить. Два дьякона вмешались было, а как увидели, чего этот иконописец там намалевал, так и сами рукава позасучивали... Он кое-как вырвался, да в бега! Отец Кондратий с дьяками - за ним, кадилами над головой крутят, матерят его всячески, мы, когда увидали, еле отбить успели... - Где задержанные? - А... это... можно разве? Духовных-то особ в отделение особо не потащишь, проклянут еще... - Перед законом все равны, - наставительно отметил я. - Пока еще церковь никто не отделял от государства, это будет сделано гораздо позднее, в двадцатом веке. Ладно, а пострадавший куда делся? - А вот его мы в поруб запихали, - облегченно вздохнул стрелец. - Ему там сейчас самое безопасное место, еды мы оставили, пущай переночует парень, а? - Ну... вообще-то это у нас камера предварительного заключения, а не гостиница. Но, с другой стороны, темнеет уже, гнать человека на ночь глядя - тоже не дело. Ладно, утром сам с ним поговорю. Я прошел в терем, Яга уже вовсю хлопотала у печи, а Митька скромненько сел в сенях. Видимо, не хотел слишком уж часто мозолить нам глаза - вдруг я вспомню, что собирался его уволить? От плотного ужина я принципиально отказался, больно надо с набитым желудком в седле трястись... Яга поворчала для порядка, но уступила и, усевшись напротив, начала неторопливый инструктаж: - К лешему пойдешь пешим, он коней не жалует. Оружия с собой тоже никакого не бери, смыслу нет - саблей его не изрубить, пулей не застрелить, а пушку ты, что ж, на своем гробу потащишь? Неча хозяина зря гневить, так иди... В провожатые тебе клубочек дам, куда он покатится, туда и ты ступай. От меня привет передавай, да особо не расписывай - решит еще, что я ему намеки делаю. Мне ж потом хоть в лес не заходи, любая кикимора пальцем тыкать будет... - Бабуль, не отвлекайтесь, что я ему сказать должен? - Вот обо всем, что у нас тут творится-то, и скажи! Пущай он по своим каналам проследит, а нет ли тут умыслу злодейского, инородного? - У нас улики ни одной! - вовремя вспомнил я. - Предъявить ему для экспертизы абсолютно нечего. - Он же леший, а не дьяк судейский! - укоризненно качнула носом Яга. -- Это вон Гороху да боярам будешь улики в нос совать, а в лесу они без надобности. Он тебе и так, на слово, поверит. Давай-ка, собирайся, Никитушка, время не ждет! Собираться мне особенно нечего, взял планшетку с материалами по делу, надел фуражку перед зеркалом, сунул яблоко в карман на дорогу, вот и все сборы. Бабка достала из корзинки с вязаньем самый обыкновенный клубок серых шерстяных ниток, еще раз пообещав присматривать за городом в мое отсутствие. - Клубочек-то раньше времени на землю не бросай. Выйдешь за ворота, иди направо, к сосновому бору, как до кладбища дойдешь, обогни его по тропиночке, а уж там напрямую в лес-то и иди. Как три сосны высокие в три обхвата толщиной увидишь - так клубок бросай, а сам за ниточку держи, он тебя выведет. Уже во дворе мы еще немного поспорили с Еремеевым, который мою ночную прогулку прямо обозвал дурацкой затеей. Но в конце концов смирился, настояв в свою очередь на том, что до леса меня проводят шестеро его парней. Пришлось согласиться... Да я и спорил больше для вида, ближе к ночи меня мимо кладбища пройти - под пулеметом не заставишь! Было дело, нагулялся... По дороге мы коротали время неспешной беседой. Степенные стрельцы, знающие, почем фунт лиха, больше помалкивали, сурово улыбаясь в усы, а вот молодой парнишка, лет семнадцати, все лез с вопросами. Видно, его впервые взяли на задание, и он радовался как ребенок, постоянно дергая меня за рукав с каким-то очередным "интересом". - А вот интересуюсь я, служба-то она, милицейская, насколь премудра? Как вот можно выучиться, чтоб воров ловить? - Это непросто, - важно отвечал я. - По большому счету, проблема даже не в поимке вора, а в умении доказать его вину. - Как так? Да ежели я, например, на ярмарке какого ни есть жулика за руку поймал да в собственном кармане - рази ж еще чего-то и доказывать надо? - Ну, положим, такие случаи чрезвычайно редки. Вор-карманник работает на уровне фокусника с музыкальными пальцами. Причем обычно в паре, украденный кошелек тут же передается товарищу, и тот спешит скрыться. - Но ить первого вора-то я держу! - не сдавался паренек. - Держишь, а что толку? Ну, приведешь к нам в отделение, обыщут его - кошелька нет, он Христом Богом клянется, что в глаза его не видел, а в карман твой попал по чистейшей случайности - прижали в толпе - и все тут... За что судить? Так что основная задача милиции - пресекать саму попытку воровства, проводить работу с населением, ну и ловить, конечно, но так, чтобы уж наверняка! - А вот я еще, дяденька Никита Иванович, интерес имею... - Думай, что говоришь! - С добродушной суровостью старший товарищ отвесил молодцу подзатыльник. - Какой он тебе дядя? Он - сыскной воевода, или гражданин участковый. Хватит языком-то молоть, пришли вроде... Мы действительно незаметно дотопали до лесной опушки. Стрельцы отсалютовали мне бердышами, сняв шапки, отдали земной поклон и перекрестили на прощание: - Отчаянная ты голова, сыскной воевода... Храни тебя Господь, участковый! А меня в милицию возьмете? По-моему, за последний выкрик паренек схлопотал еще одну дружескую затрещину. Было уже почти темно, однако три сосны я нашел довольно быстро. Во-первых, луна светила вовсю, во-вторых, три огромных дерева, растущих как бы из одного корня, спутать с другими было просто невозможно. Толщиной, высотой и массивностью они выделялись на общем фоне, как великаны среди лилипутов. Достав из кармана бабкин клубок, я крепко намотал толстую нитку па палец и бросил клубок наземь. Он покатился. Это меня уже не удивляло, привыкаешь ко всякому... Баба Яга сказала, что покатится, вот он и катится, а я бегу за ним в сырую чащу леса по непонятной тропинке, то и дело перешагивая пеньки и пригибаясь под ветки. Немного похоже на погоню за преступником с помощью служебно-розыскной собаки. Клубок несся резвой рысью, подпрыгивая на кочках, то замирая, словно бы принюхиваясь к следу, то натягивая "поводок", будто обнаружив наконец искомого злодея. - Вперед, Джульбарс! - неожиданно для самого себя выкрикнул я. Тьма сгущалась, в лесу мелькали неясные огоньки, слышались странные шорохи и пугающие крики ночных птиц. Наверно, поэтому очень хотелось, чтобы рядом было хоть одно живое существо, близкое и родное человеку. - Ищи след! Ищи... Ну, давай же, лохматый, мы должны его взять. Если только найдем, обещаю тебе первую медаль на международной собачьей выставке! Словно понимая, о чем идет речь, клубок, едва не повизгивая, возбужденно тянул меня вперед. Выскочив на широкую, залитую лунным светом п