одяным, они не знают. Предполагают, что это кто-то очень сильный, - но кто именно... - Да уж эти два старых пня поперед дела и не почешутся! Им зад от сиденья оторвать - так давиться легче. Оба уж плесенью покрылись, а кроме карт ничего путного на уме. Они нам не подмога... Пока их самих напрямую этот демон иноземный в мухоморы носом не ткнет - нипочем вмешиваться не станут! - Тогда о какой помощи речь? - поинтересовался я. Яга надолго замолчала. - Ладно, утро вечера мудренее. Скоро Митька с базара придет. Ты его всерьез увольнять надумал? - Нет, пожалуй, дам последний шанс и назначу испытательный срок. - Оно и правильно. Дурак он, конечно, и растяпа, но ведь наш человек. Попривыкли мы к нему, прогоним - самим же скучно станет. Ну, а пока давай-ка поешь... - Да не хочу я. - Никитушка-а-а... ну зачем обижаешь меня, старую? Ну если я тебе слово грубое молвила, так прости, не со зла, от возрасту. Покушай хоть чего, не мучай бабушку... А потом уж и делами займемся. Не забыл, чай, кто у нас в порубе сидит? - Два пленных немца из свиты Шпицрутенберга и скрывающийся от православного гнева богомаз Савва Новичков! Вот его-то, я думаю, давно пора выпустить. - Правильно, а к злодеям этим я четверых стрельцов подсадила в охрану. Ежели еще и их кто отравить вздумает, так стража не позволит. - Тогда попросите кого-нибудь, чтобы парня вывели из поруба, пусть перекусит и отправляется домой. - Нечего тут всяких приваживать, - ворчливо откликнулась Яга, - не хватало еще арестантов из КПЗ прикармливать. Пусть спасибо скажет, что мы его от тумаков избавили. Новичков оказался высоким сухопарым мужчиной лет на пять старше меня. Волосы рассыпчатые, русые, лицо простое, одет в оригинальное тряпье, но чисто и аккуратно. Я уверен, что богомаз шил на себя сам, и должен признать, кутюрье из него получался неплохой. - Вы свободны, гражданин. Впредь постарайтесь избегать конфликтов с церковной властью. За что они вас все-таки? - Иконы я пишу... в новой манере... - скромно помялся художник. - Странно... Неужели манера настолько новая, что за нее уже бьют? - удивился я. - А вот не изволите ли глянуть, батюшка сыскной воевода... - Он сунул руку за пазуху и извлек обернутый тряпочкой сверток. Из него на стол высыпались плоские расписные дощечки размером в тетрадный лист. Да... парень явно поспешил родиться. Тут был такой авангард! Куда там бледному Пикассо в голубовато-розовом периоде... Нет, лично мне очень даже нравилось, но и отца Кондрата я теперь тоже хорошо понимал. Иконописными канонами здесь и не пахло. Богоматерь и младенец из геометрических фигур, у коня Святого Георгия - пять ног, ангел с огненным мечом - многорук, как каракурт, и такого же цвета. Вон моющийся ангелочек в тазике - очень симпатичный получился, я бы даже себе попросил, но неудобно... - А в установленных традициях творить не пробовали? - Отчего же, и в установленных могу, - вздохнул горе-автор, - только скучно же, так все умеют. Вечная трагедия непонятых гениев. Мы пожали друг другу руки и распрощались. Спустя недолгое время заявился Митька, Не один... - Здравия желаю, батюшка сыскной воевода! - Митя, ты кого сюда притащил?! - Как это кого? - даже опешил он. - Кого приказывали. Я тихо заскрипел зубами, прикрыв глаза и до боли в суставах сжимая кулаки. Во дворе нашего отделения с хоругвями и иконами толпился весь святейший синод... У всех были лица первых христианских мучеников. Но самое худшее, что вокруг священнослужителей вальяжно расхаживал горбоносый Шмулинсон со стрелецкой пищалью на плече. Баба Яга подошла к окошку, ахнула и тоже схватилась за сердце: - Митенька... Да как же ты мог?! Кто ж тебя, дурака подберезового, надоумил всех наших священников заарестовать? - Да Шмулинсон же и подсказал, добрый человек! - радостно выдохнул наш младший сотрудник. - Я к нему пришел, как велено, за информацией. Пищаль для солидности взял, шапку на стрелецкий манер сдвинул, а он мне вежливо так, по-людски, говорит: "Дмитрий, ви человек умный, в милиции служите, ну скажите ради бога, кому могла понадобиться моя черная ткань, за которую, прошу заметить, уплачены скорбные еврейские деньги? Не говорите! Я сам вам отвечу - тем, кому она нужна! А кому она нужна? Тем, кто ее носит! А кто в Лукошкине носит черные одежды?" Вот тут-то меня и озарило... Мы с Ягой страдальчески переглянулись. Счастливый Митька, ни на что не обращая внимания, красочно расписывал, как он самолично остановил едва ли не целый крестный ход и очень вежливо, без угроз, как положено - граждане, пройдемте... У меня просто не хватало слов. Если милиционеров за глаза называют козлами, то повелось это еще со времен царя Гороха, и виноват в этом мой старательный подчиненный, дубина! - Бабушка, вы не могли бы как-нибудь заманить в дом вон того картавого "стража порядка"? - Попробую, Никитушка, но со священниками уж ты будешь разбираться сам. - Естественно... - кисло выдавил я. Бабуля вышла на крыльцо и тихо свистнула. Шмулинсон навострил уши. Яга поманила его пальцем и тихо намекнула: - Аванс ждет. Абрам Моисеевич мгновенно приставил тяжелую пищаль к забору и рысью бросился в дом: - Никита Иванович, мое почтение. Штой-то ви сегодня кажетесь мне небрежно бледным... Не заболели, часом? Я всегда говорил - берегите нервы, от них все болезни! Ви же так окончательно посадите здоровье в борьбе с преступностью... Я встал из-за стола, подошел к печке, взял ухват и передал его Яге. - Держите обоих на мушке. Попробуют бежать - поступайте по законам военного времени. - А... я ж... я же - свой! - взвыл было Митька, но под неподкупным взглядом Бабы Яги стушевался и притих. - Я же... свой я... милицейский... как лучше хотел... - Молчи уж теперь, отступник! Подвел-таки все отделение под монастырь... Я еще раз поправил фуражку и с самым сокрушенным видом шагнул на крыльцо. Псалмы и молитвы мгновенно прекратились, лица присутствующих обернулись ко мне. Кто со страхом, кто с надеждой, а кто и покаянно ожидал последнего решения. - Граждане, - прокашлялся я, - а кто тут, собственно, главный? - Епископ Никон в отъезде, стало быть, я за него буду, - густым басом прогудел отец Кондрат. - Помню, помню, встречались. Это что же вы, батюшка, уже второй раз в отделение залетаете? - Грешен... - Вот именно, - приободрился я. - Взрослый человек, жену имеете непьющую, дочь-красавица вымахала, а вы? Уличные драки устраиваете, свободных художников без суда и следствия бьете... Нарушаете, гражданин! - Ох... грехи наши тяжкие, - честно повесил голову отец Кондрат и повернулся к остальным: - Братия! Зело виновен перед всеми. Это ж из-за меня, недостойного, вас всех в отделение замели. Простите, Христа ради, окаянного... Мой грех, мне и ответ держать. - Пусть Господь тебя простит, как мы прощаем, - дружно откликнулись дьячки, монахи, попы и служки. У меня едва слезы не навернулись от такой трогательной картины, но следовало довести дело до конца. - И вам, граждане, должно быть стыдно! Почему вы не удержали вашего товарища от опрометчивого поступка? - Истинно! - крикнул кто-то. - Вяжи и нас, участковый! - Почему никто не приложил никаких усилий по борьбе с самими зачатками правонарушения у отца Кондрата? Почему никто не подошел, не поговорил с ним по-братски, по-церковному? - Правильно, правильно, - поддержали другие голоса. - Погрязли мы в делах суетных и забыли о ближнем. Велика вина наша, и нет нам прощения. Все на каторгу пойдем, веди, участковый! - Ну... каторга - это, пожалуй, слишком, - постарался успокоить я разгоряченные самобичеванием головы. - Один судья над нами, имя ему - Господь Бог. А я лишь осуществляю некоторые функции профилактики. Так что, граждане, даете мне честное поповское, что с отцом Кондратом больше такого не повторится? - Век будем Бога молить за твою милицию! - просветлел народ. Я тоже вздохнул посвободнее, хорошо, когда вот так удается выкрутиться. Сицилианская защита... - А что, святые отцы, вы откуда, собственно, шли таким составом? - Да церковь новую строят на Воловьих горках, камень краеугольный освящали. - О! Напомнили. Раз уж вы все здесь, не откажите в маленькой услуге, освятите отделение. Давно собирался, да все как-то в суете, в беготне... Как закончите - все свободны, претензий к вам больше не имею, дело на отца Кондрата заводить не буду. По рукам? В общем, расстались мы друзьями. Обряд освящения проводил сам отец Кондрат, степенный и торжественный. Он нараспев читал молитвы, помахивая дымящимся кадилом и разбрызгивая святую воду специальной метелочкой. Сводный хор дьяконов столичных церквей старался вовсю, наш забор буквально облепили любопытные соседи, набежавшие послушать духовное пение. В целом все было очень красиво и впечатляюще, меня даже благословили напоследок. Я поблагодарил всех от лица лукошкинской милиции и лично попрощался с каждым за руку. По-моему, все ушли довольные и никаких обид на необоснованный арест никто не затаил. На самом-то деле нам крупно повезло, что в эту облаву не залетел дьяк Филимон думского приказа. Уж он бы не преминул устроить такой скандальчик... Мы бы долго потом отмывали "честь мундира". С такими мыслями я вернулся в дом и бухнулся на скамью перед нашими пинкертонами. - Ну, все... сейчас я буду зверствовать. - Это не я! - в один голос заявили оба. Посмотрели друг на друга и тут же добавили: - Это он! - Значит, так... Митьку - в поруб. Пусть заменит стрельцов, они наверняка совсем замерзли. А с вами, гражданин Шмулинсон, мы поговорим отдельно... - А шо не так, гражданин начальник?! - мгновенно затараторил Шмулинсон, не давая мне рта раскрыть. - Ежели ваш шибко умный друг не глядя сплошь понаоскорблял духовенство, при чем здесь я? Но на всякий случай я таки жутко извиняюсь! Ви мне не верите? Тогда спросите ваших священников, я хоть кого-нибудь тронул? Я хоть одного застрелил для острастки? Ну, может, погрозил пищалью, но, во-первых, не со зла, а во-вторых, я целился в воздух! За шо ж ви на меня так пристально смотрите?! Я демонстративно молчал, чуть склонив голову, и разглядывал ростовщика-гробовщика-портного самым рассеянным взглядом. - Ви получали мою тайную записку? О, я вижу, ви получали. Ну, и ваше мнение? Шо, ви таки не находите, шо сказать? То есть абсолютно? Мне даже странно... Я не жалею времени и грошей, моя жена буквально считает себя вдовой - так редко она меня видит, дети уже не спрашивают "где наш папа?", они глотают слезы и взрослеют на глазах. Я набит сведениями, как рыба-фиш зеленым горошком, а ви ничего не хотите у меня спросить?! Это же антисемитизм! - Никитушка, - глухо раздался за моей спиной бабкин голос, - а не вышел бы ты на пару минут во двор? Не худо бы поруб посмотреть, подследственных проведать... Стрельцам вон по кулебяке снеси. Для них большая честь будет, если сам воевода-батюшка собственноручно попотчует. Выйди, а? Я взял фуражку, еще раз молча оглядел Шмулинсона и, сочувственно похлопав его по плечу, покинул горницу. Дверь я прижал стоящим в сенях поленом. Почти в ту же минуту в нее яростно забарабанили, и визгливый голос прямолинейно сообщил: - Не имеете права! Выпустите меня, гражданин участковый! Я не останусь наедине с этой сумасшедшей старухой... Она меня съест. - Приятного аппетита, бабушка! - громко ответил я. Вопли несчастного были слышны даже во дворе, но очень недолгое время. Стрельцы, несущие охрану у ворот отделения, доложили, что новостей от Еремеева пока не поступало. Я прошел к порубу, торжественно вручил сидящим на бревнышке бородачам по выданной кулебяке и от лица всего отделения поблагодарил за верную службу. Парни аж покраснели от удовольствия... В порубе было прохладно. Митька, скрючившись, сидел на табуреточке в углу, а у противоположной стены в полулежачем состоянии находились две связанные фигуры. - Здравия желаю, батюшка сыскной воевода! - Здорово, виделись... Как тут дела? - Спокойненько, муха не пролетывала. Мимо меня... - Это хорошо, мух особенно бей. Как заключенные? - Ведут себя тихо. Что-то лопочут по-своему, не разбери-поймешь, а более ничем характера не проявляют. - Попытка к бегству? - Да куда ж им, сердешным? Стрельцы-то от всей души постарались -- на каждом столько узлов, сколько на жабе бородавок. - Угрозы, подкуп, шантаж? - Глазами страшно зыркают, - подумав, решил Митяй. - Денег не предлагали... а у них есть? - Не знаю, спроси... - Зачем? - подозрительно отодвинулся он. - Мы в милиции на жалованье состоим, нам лишнего не надо... Уж мы и в лапотках походим, а честь свою мундирную от взяток охраним! - Правильно. А теперь послушай меня. Дежурство сдашь через полчаса, заглянешь к Яге, она с тобой по-свойски потолковать хотела. И запомни раз и навсегда - никогда не слушайся добрых советов Шмулинсона! Поверь, Митя, ты нам слишком дорог... - Как это? - застенчиво переспросил двухметровый герой. - В смысле, обходишься очень дорого. Я из-за твоих выкрутасов скоро совсем седой стану, да и бабка не железная. Пожалей нас, а? Митька горько вздохнул и побожился, что впредь... Проведя таким образом серьезную профилактическую беседу с личным составом, я преспокойненько вернулся в дом. Абрама Моисеевича в горнице не было. На мой многозначительный взгляд Баба Яга недовольно заворчала у печи: - Да не съела я его, не съела. Что ж вы меня, совсем за ведьму держите? Трудится он... У мужиков все беды от безделья. Как только заняться нечем, так дурь из башки и прет! Заняла я его общественно полезным трудом на благо отделения... - Каким? - По специальности, - пояснила бабка и, открыв мне дверь в свою комнатку, продемонстрировала такую картину... исправительная колония в миниатюре! На небольшом угловом столе лежали плисовые Митькины штаны, а бледный Шмулинсон, держа иглу двумя руками, старательно латал в них дырки. Рост несчастного "тайного агента" был уменьшен до размеров некрупной мышки. За ходом работ пристально наблюдал здоровенный бабкин кот, плотоядно щуривший зеленые глаза. - Супруге его я весточку отправлю, дескать, муж на заработках в отделении батрачит. И даже уплачу по совести, как за художественную штопку, - невозмутимо развернулась Яга. Я вышел следом, дверь шмулинсоновской темницы захлопнулась. Яга взялась ставить самовар, вроде бы все были при деле, можно без суеты выпить чашечку. - Ты уж не серчай, Никитушка, что я тут посвоевольничала. Достал он меня, злодей, аж до печенок. - Все в порядке. Надеюсь, обойдемся без международного скандала... - Да и пусть поскандалят немного, брань на вороту не виснет, а от нас не убудет. Давай-ка вот ватрушечку... - Спасибо. Ум-м... вкусно... - Беда-а-а-а!!! - В горницу с безумными глазами вломились те скучающие герои, которых я угощал кулебякой. (Как я от неожиданности ватрушкой не подавился - ума не приложу!) - Вставай, сыскной воевода, в порубе беда! Да-а, зрелище было не из приятных... Когда я подбежал к порубу, оттуда пулей вылетел бледный как смерть Митька. Глаза - круглые, зубы стучат, волосы на голове - дыбом, а руки - по локоть в крови. Объяснить он толком ничего не мог, у бедняги губы прыгали. Я бросился по ступенькам вниз. Оба пленных находились в предобморочном состоянии, на полу у их ног валялся расплющенный в лепешку труп. Явно мужчина, больше ничего сказать не возможно, меня самого от одного взгляда едва не стошнило. Ноги подогнулись, и я неуклюже сполз по стене на последнюю ступеньку. Господи... Следом, крестясь, спустились двое стрельцов. Мне удалось более-менее ровным голосом приказать им убрать тело. Кое-как, держась за стену, я выполз наверх. Баба Яга чем-то отпаивала Митьку. У забора меня все-таки вытошнило... Яга силой усадила меня за стол и налила две рюмки с травными настойками, одну горькую, другую сладкую. Я послушно выпил обе. Вроде бы полегчало. - Как он? - Митяй-то? В сенях на лавке сидит, дрожит мелкой дрожью и говорить не может. Напуган он, Никитушка, сильно напуган... - Что же там произошло? Откуда взялся труп? Там же все забрызгано кровью, впечатление такое, словно человека кузнечным прессом размазало... - Уж и не знаю, что сказать... - развела руками бабка. - Давай-ка ты, соколик, мне помогать будешь. Надо парня нашего в чувство приводить, иначе ничего мы по этому делу не узнаем. Я молча кивнул. Лично у меня не было даже самой малюсенькой зацепки насчет всего происходящего. Сначала Яга велела привести "пациента" и дала ему в руки кусок коричневого пчелиного воска. Потом я принес полное ведро холодной воды из колодца и поставил в печь большую сковороду на длинной ручке. Митьку посадили перед ведром, а Баба Яга, взяв из его безвольных пальцев уже размягченный воск, бросила его на сковородку. Огонь и вода, холод и пар... Все по слову моему обернитеся - Как из сердца - страх, Как из кожи - жар От живой души отступитеся... Злой переполох вылью без следа, Из сырой земли просыпаю соль, Ярый воск горяч, холодна вода, Разгоните мрак, отпустите боль... Наверно, были еще и другие куплеты, из-за треска расплавившегося воска я больше не расслышал. Митяй окончательно впал в транс, зачарованный бабкиными напевами. - Лей! - крикнула Яга, и я махом булькнул содержимое сковороды в ведро с водой. Вверх взлетело дурманное облачко пара. - Ну-ка, Митенька, посмотри да скажи нам, это ли тебя напугало? - Да... - прокашлявшись, заговорил он. Древнерусская шоковая терапия одержала зримую победу - к нашему сотруднику вернулись ум и сознание. - Она это... насекомая окаянная... Яга демонстративно ткнула крючковатым пальцем в ведро. Я осторожно заглянул - расплавленный воск застыл в ледяной воде причудливой лепешкой, по очертаниям своим более всего напоминавшей... муху! - Теперь нам все ясно, - авторитетно-экспертным тоном заявила бабка. - Кое-кто хотел у нас и этих пленников на тот свет отправить. Для того и мухой обернулся, чтоб мимо стражи стрелецкой проскочить. Да кто ж знал, что в порубе дурачок наш сидеть будет? Он небось муху-то углядел да со скуки и прихлопнул! - Не со скуки, а по приказу начальственному, - хмуро буркнул Митька. - Никита Ивыныч сами сказать изволили: "Чтоб ни одна муха не пролетела!" Я и исполнял со всем служебным рвением... - Ага, ладошки-то у него как лопаты совковые. Один раз хлопнул - все, лекарей зазря не тревожь, ищи гроб необычной формы. Вот так, Никитушка, оно все и было. Парень наш как труп увидел да руки свои к глазам поднес, сразу в крик ударился, стрельцов перебаламутил. Осталось узнать, кто ж это был... - Один из охранников немецкого посла, исчезнувший вместе со своим господином, - задумчиво ответил я. - Там мало чего осталось для опознания, сплошное месиво. Только ноги как-то уцелели, а на них немецкие ботинки с пряжками. Фасон характерный, с сапожками сафьяновыми или лаптями никак не спутаешь. Что-то я подзабыл, а какой штат телохранителей был у нашего Шпицрутенберга? Восемь или десять человек? Двое были отравлены, четверо застрелены на месте преступления, один убит в порубе, двое живых под охраной - итого уже девять. Либо у посла остался всего один страж, либо мы не всех знаем. - Сам-то он куда делся? - Пропал. Вроде бы еще утром уехал во дворец, но там не появлялся, в слободу назад не поворачивал, но, может быть, ребята Еремеева уже что-нибудь выяснили. Мне кажется, за его исчезновением скрывается что-то важное... - Думаешь, не пастор воду мутит? - прозорливо сощурилась Яга. - Не знаю. Но готов предположить некоторую синхронность их действий. Или они работают в паре, умело прикрывая друг друга, или существует кто-то третий, успешно манипулирующий ими обоими. Вот этого третьего мы и не знаем... - Батюшка сыскной воевода, - подал голос молчавший доселе Митька, - а вот за то, что я этого немца... муху эту... ну, прихлопнул... мне за это ничего не будет? - Ничего, - решил я, - спишем как необходимую самооборону. Если бы он успел превратиться в человека, то для исполнения преступного замысла все равно должен был бы избавиться от тебя, как от свидетеля. На том и будем стоять в суде... - Дык... я ж не об этом... а вот награда какая ни есть за это дело положена? - Митя, не наглей! - построжел я. - У тебя уже одна медаль есть, достаточно. - Так ведь я ж... подвиг, можно сказать, совершил! Мало ли, такого злодея обезвредил... пленных спас, целых двух, да еще граждан сопредельного государства. - Митенька, - с угрожающей лаской в голосе поднялась Баба Яга, - сходи, касатик, ко мне в комнатку, погляди не торопясь, чем там разные спорщики занимаются. Подумай на досуге. Как надумаешь, приходи... Он пожал аршинными плечами, свысока посмотрел на Бабу Ягу, и, чуть рисуясь, отправился по указанному маршруту. Появившийся через пару минут Митька был уже совершенно другим человеком. Тихий, скромный, исполнительный, подчеркнуто вежливый и полный совершенно бескорыстного желания услужить всем сотрудникам отделения. Как все-таки умеет моя хозяйка находить нужные струнки в суровых мужских характерах... Она - врожденный педагог для исправительных колоний! Мои теплые размышления прервал яростный стук в ворота. Стрельцы впустили на территорию отделения целый отряд конной гвардии царя Гороха. Начальствующий над ними боярин внимательно оглядел весь двор и грозно потребовал: - А ну, говори, сыскной воевода, где у тебя святые отцы в заключении томятся? Думал, государь не узнает? Ан нет тебе! Ему уже доложили, как жиды с пищалями да пушками всех священников православных к тебе в милицию на допрос прикладами позагоняли. Ну, кайся, сыскной воевода... Спрашиваю в последний раз, где мученики?! Моих сил хватило только на кривую улыбку... К вечеру я немного отошел. Баба Яга спровадила бородатого поборника "униженного жидами" христианства. Митька, побегав по городу, нашел Фому Еремеева и выяснил, что никаких следов немецкого посла по-прежнему не обнаружено, но поиски продолжаются. Пленные телохранители хоть и дрожали от пережитых волнений, но давать какие-либо показания отказывались категорически, ссылаясь на полное незнание языка. Пришлось скрепя сердце отконвоировать обоих в пыточную башню царского двора. Там и переводчиков больше, и сведения добудут без лишней суеты. Может, это кому и покажется нецивилизованным, но события давно вышли за рамки общечеловеческих ценностей. Началась война... самая настоящая, с жертвами, планами боевых действий, линиями обороны, окопными перестрелками, неожиданными атаками, диверсионной деятельностью и кровью. В обычном мире борьба с преступностью не переходит границ взаимоприемлемого компромисса. Милиция докладывает о планомерном "ужесточении методов", а преступники исправно легализуют свой бизнес и аккуратно платят налоги на содержание той же милиции. Все принимает взаимопроникающие формы, создавая определенную гармонию отношений. Здесь этому еще не научились, не тот уровень социального развития. Криминал пошел на уничтожение правопорядка! Что же нам остается? Только принимать адекватные меры - на войне как на войне. Поэтому, "бросая" двух явных преступников в "кровавые лапы" царских палачей, особых угрызений совести я не испытывал. Как только небо стало мягко темнеть, мы с бабкой уселись за дежурное чаепитие. Хотя, скорее всего, это напоминало служебный отчет в неслужебной обстановке, корректировку планов действий и разработку будущих операций. - Что делать думаешь, участковый? - Ума не приложу. Вы же видите - стоит мне что-нибудь запланировать, как все тут же идет наперекосяк. То пастор не вовремя заболел, то посол решил похититься... Церковь их, строящуюся, я осмотрел - голые стены, ничего особенно подозрительного. - Стены голые? - недоверчиво сощурилась Яга. - Вот уж странно так странно... Да ведь в храмах католических и мозаики, и витражи из стекол разноцветных, и полы разными плитами выложены, и колонны, и карнизы, и скульптуры всякие... Что, совсем ничего нет? - Абсолютно, - кивнул я. Честно говоря, никогда не имел особенного представления о том, как должны строиться культовые сооружения. Если вдуматься, то старушка совершенно права - в помещение без окон витражные стекла не вставишь, каменный пол повторно декоративными плитками не выстилают (или выстилают?), если строители этого не сделали сразу, то, значит, так и планировалось. - Выходит, мы нашли место проведения черной мессы? - Нашли. В нужный день они все стены черными полотнищами позанавесят, на пол черную кожу бросят, алтарь черным бархатом покроют - вот место и готово. Надо бы там охрану выставить... - Рискованно... - призадумался я. - Двух-трех стрельцов могут попросту убить, а мы и так несем потери. - Так оставь больше. - Тогда они просто "залягут на дно" и, подобрав другое место, тайно проведут мессу там, а мы будем охранять пустое помещение. Я не хотел бы их спугнуть... - Ладно, - решилась Яга, - охрану я свою посажу. У моего Василия в немецкой слободе две крали есть, попрошу, чтоб по-свойски договорился. Из бюджета отделения оплатишь сметаной. - Не понял? - Ваське, я говорю! Коту моему... - доходчиво объяснила бабка. - А-а-а... - допетрил я. - Он, в смысле кот, договорится с... кошками? И они ему сообщат, когда начнется месса? А он подаст докладную мне, в общем, за ведро сметаны? - И крынки будет предостаточно. Нечего его баловать... Перебивая наш разговор, из сеней раздался приглушенный спор, кто-то рвался меня видеть, а Митька не пускал. Мы невольно прислушались... - Пошел прочь, носатый! Сказано тебе, не пойдет участковый на ночь глядя. (Вместо ответа какая-то хриплая ругань, хлопанье крыльев и крики, напоминающие карканье.) Уйди! Уйди, по-хорошему прошу, а не то как дам, вон, помелом поперек клюва! Утром прилетай со своим сообщением... - Митька! Ты с кем это там воюешь? Пропусти человека. - Да ежели б человека, рази б я не пустил? - жалобно прогудел Митькин бас, дверь распахнулась, и в горницу, поклонившись, вошел большой черный ворон! Здоровенная птица с блестящими перьями, умными круглыми глазами и опасным клювом сантиметров в десять. Ворон величаво прошагал ко мне, склонил голову в коротком поклоне и на чистом русском доложил: - Кощей Бессмертный хочет тебя видеть. - Да неужели? Я бы тоже охотно на него полюбовался, желательно в тюремной камере... - Не шути, гражданин начальник. Дело серьезное, иначе не послал бы. - Что за дело? - перемигнулись мы с бабкой. - До конца сам не ведаю. А только просил передать хозяин мой, что в Лукошкине сила иноземная поселилась и она ему все карты путает. Он тебе поможет, ты - ему. А уж как все кончится, так вы тогда между собой до конца биться будете. - То есть нам предлагается временное перемирие и заключение союзнических обязательств с целью вытеснения западных интервентов? - Да, - подтвердил ворон, - собирайся, я провожу. - Поздно уже... - Я мельком глянул в окно. - Кощей ждать не привык. - Перебьется, - сурово заявила Яга. - Раз уж он сам в союзники к милиции набивается, то должон и наше мнение уважать. На ночь глядя никуда не полетим. Вот утро наступит, там и посмотрим... Ворон сделал неуловимое движение, сходное с пожиманием плеч. Я встал из-за стола: - Итак, до завтра. Митя, проводи гражданина... Час спустя явился Еремеев, никаких следов немецкого посла по-прежнему обнаружено не было. На мой взгляд, это уже становилось подозрительным... Лукошкино, конечно, поменьше Москвы, но все равно достаточно крупный город. Народ здесь неглупый, в общественной жизни принимает самое активное участие, так неужели никто ничего не знает о большой карете, запряженной четверкой лошадей, выехавшей поутру из немецкой слободы в сторону царского дворца и бесследно пропавшей? Да тут еще с первыми петухами начинают бегать рассыльные мальчишки из лавок, меняется стрелецкая стража, а мелкие торговцы-лоточники спешат на базар занимать рублевые места. Просто не может такого быть, чтобы немцы ухитрились совсем уж никому не попасться на глаза. Старшина стрельцов только разводил руками, и обещал усилить ночные патрули. Нашего Митьку Яга заставила выпить две ложки какого-то успокаивающего и отправила спать. Мне она тоже посоветовала не задерживаться: - Ложись-ка и ты почивать, завтра день трудный. К самому Кощею на переговоры полетишь, не хухры-мухры... - Полетим, - уточнил я, - во множественном числе. - Это ты меня, что ль, имеешь в виду? - Естественно, не Шмулинсона же... - Так не надейся даже - я не полечу, - категорически отказалась бабка. -- У меня назавтра дел полно, стирка-глажка всякая, опять же за курями присмотреть надо. - Бабуля... вы темните. - Ничего я не темню! Ясно тебе говорю, человеческим языком - нет и нет! Я у нас в отделении по штатной единице кто? Эксперт-криминалист! Чья кровь, откуда нитка, что за трава - это, пожалуйста, спрашивай. А вот чтоб добровольно к Кощею в зубы нос совать - фигушки! - Но... как это... - беспомощно забормотал я, но Ягу уже понесло: - А не нравится - увольняй меня к лешему! Да, именно к нему... Лучше уж я под старость лет с этим прощелыгой под венец пойду, чем на Лысую гору ни свет ни заря к злодею нашему поковыляю. Не дождетесь! - Вы... боитесь?! - Дошло наконец! Боюсь! И не стыдно мне, ну ни капельки! Тебя он, видишь ли, в гости приглашает, на собеседование, еще чаем поить удумает. А меня? На мою персону охранных грамот не выписывали. Или ты позабыл, участковый, какой я ему в прошлый раз "порядок" в бумагах навела? Кощей -- мужик злопамятный... И не скажет, а действием припомнит. Нет уж, я и так на одну ногу хромая. - Ай-ай-ай... пожилая женщина, а туда же... Впадаете в панику, как выпускница Гнесинки при виде пьяного лифтера. Ну кто там на вас косо посмотрит? Вы же не частное лицо, а представитель милицейского отделения, - укоризненно начал я. - И потом, вдруг мне на месте посоветоваться надо будет, детали обсудить... это ж без вашего участия - дохлый номер! Вы там уже бывали, все ходы-выходы знаете, да и я один вашей ступой попросту управлять не сумею. - Тоже... боишься? - понимающе хихикнула Яга. - Ну... есть немного, - скромно признал я. - Приглашение приглашением, а ну как меня опять в зайца превратят? - Да что ж делать теперь... Если опять вдвоем полетим, на кого отделение оставим? - Только не Митька! - Вот и я о том же... У стрельцов своей службы хватит, царя до уголовных дел допускать - упаси Господь, выходит, что кроме меня - некому. Вот что, Никитушка, отправляйся-ка ты завтра сам, а в качестве товарища сотрудника нашего младшего возьми. Он хоть умом недалек, да кулаками крепок. В случае чего, глядишь, и отмашетесь... Я почесал в затылке, прикинул так и эдак, в принципе она была абсолютно права. Если я на кого и могу положиться в свое отсутствие, так только на Бабу Ягу. Дорога туда-сюда, как помнится, занимала около суток, ну там еще часа два-три на достижение взаимовыгодных компромиссов. Это даже хорошо, что Кощей честно предупреждает о прежней, беспощадной борьбе после окончания общего дела. На постоянную дружбу с закоренелыми бандитами я бы ни за что не согласился. Митька, кстати, и впрямь может оказаться очень полезным. В заданиях, требующих чисто физической подготовки, он всегда показывал себя наилучшим образом. Будем надеяться, что драка нам вряд ли светит, но иметь такую "боевую башню" в тылу приятно, хотя бы из тщеславия. У Кощея наверняка нет настолько здорового телохранителя... - Не буду спорить. Видимо, так и придется поступить. Берите всю операцию под свой контроль, а мы вдвоем выясним, какие предложения у нашего матерого уголовника. - Ну вот... - ласково улыбнулась бабка, - говорила я тебе - спать иди, завтра рано подниму. Мне тут кое-чего тебе в дорогу подсобирать надо, но до рассвета и я пару часов вздремну. Спокойной ночи, сыскной воевода... Меня разбудил петух... Если вспомнить, во сколько я лег и сколько мне досталось, он бы должен заткнуться из одного человеколюбия. Я с трудом оторвал голову от подушки, со скрипом приоткрыл один глаз и... ахнул! Этот мерзавец стоял на пороге моей комнаты и улыбался! Не, может быть, клювом улыбнуться очень трудно другим птицам, а этот буквально смеялся мне в лицо. Он горделиво шагнул вперед, чуть покачивая мясистым гребешком, потом потянулся, захлопал крыльями и разразился таким "Ку-ка-ре-ку-у-у"! Меня аж подбросило на кровати. Петух склонил голову, любовно уставился на меня и, явно дожидаясь похвалы за свой бессовестный поступок, нагло спросил: "Ко?" - Ко! - самым сладким голосом ответил я и, скинув одеяло, осторожно потянулся к висящей на стене царской сабле. Благородное оружие солнечным лучом выскользнуло из ножен. - Ко...ко...ку... - протестующе забормотал петух, неуверенно пятясь к выходу. - Убью! - Я отважно бросился вперед, из-под широкого лезвия сабли брызнули щепки, а ненавистная птица исхитрилась увернуться. Полный праведного гнева, я выдернул клинок из половицы и, как был, в одних трусах, кинулся за удирающим мерзавцем. Он с диким криком пустился вниз по лестнице, необыкновенно ловко избегая моих свищущих ударов. Я тоже что-то орал, загоревшись азартом бешеной погони, скользя босыми пятками и едва дыша от совершенно неземного счастья. Сейчас я его поймаю и убью! И в суп! Беспременно в суп! Только так и не иначе... На последней ступеньке подлая домашняя скотина так бесстыже изменила курс на сорок пять градусов, что я не удержал равновесие и рухнул во весь рост. На шум и крики прибежала перепуганная бабка. Мерзопакостный петух совершил длинный прыжок, бестолково размахивая крыльями, но умудрился тем не менее попасть Яге прямо в заботливые руки. Там он уютненько устроился и опять поганенько так улыбнулся... - Ты что это удумал, Никита Иваныч? - строго спросила Яга. Я нехотя спрятал саблю за спину: - А чего он... спать не дает? Может, мы сегодня цыпленка-табака изготовим? Мне понадобятся специи, два больших утюга и... - Не городи чушь, участковый! Нельзя тебе этого петуха есть, вам с ним еще на дело идти. - С ним? - еле выдавил я. - С ним! - твердо объявила бабка. - В царство Кощеево без петуха соваться никак нельзя. Недаром голоса его вся нечисть, как святой воды, боится. Он и товарищем послужит, и время подскажет, и кого надо в нужное место даже жареным клюнет. - Минуточку, - вовремя вспомнил я, - а как же Митька? Мы ведь вчера вроде как договаривались... - Так это Митька и есть. - Что?! - Митька, говорю, это и есть, - обезоруживающе улыбнулась Баба Яга. -- В петуха я его оборотила. Всю ночь думала и порешила, что так лучше будет. В людском обличье Митя - парень солидный, а вот мертвецов все одно боится. Испугается не вовремя, и все... хорони обоих, весь терем в траур, а над отделением целый день дьяк Филимон поминальные молитвы будет отплясывать. А вот ежели с того же перепугу по-петушиному закричит - тогда уж всему Кощееву царству тошно станет! Выгодное дело, участковый. Я обессилено плюхнулся на ступеньку. Честно говоря, хотелось плакать. Не жизнь, а черт-те что и сбоку бантик. Лететь на серьезнейшее дело под защитой пестрого паразита с гребешком и шпорами?! Что я, буду на переговорах изображать карикатурное подобие Джона Сильвера с попугаем? Боже мой, кадровый лейтенант милиции с петухом на плече... Провалиться со стыда! Однако на мой жалобный взгляд Баба Яга так сурово сдвинула брови, что спорить стало совершенно бессмысленно. Во всех вопросах, касающихся колдовства, ее авторитет штатного эксперта был непререкаем. - Он хоть говорить сможет? - Ох ты ж... да неужто я ему речь человеческую оставить забыла? - всплеснула руками Яга. Она скороговоркой буркнула пару фраз и наотмашь ударила петуха по лбу. Он на мгновенье окосел, потом поднялся с пола и праведно возопил: - Никита Иваныч, да что ж она, старая, еще и дерется?! Мало того, что безвинного сироту птицей беспородной оборотили да саблей невесть за что не зарубили, так еще и в морду кулаками без дела тычут! За какие грехи-провинности тяжкие? - Дайте ему пшена и водички с валерьянкой за мой счет, - горько вздохнул я. - Делать нечего, пойду одеваться. - Давай, давай, а то уж и самовар на подходе. Опять же посыльный Кощеев с утра на заборе дожидается... Весь завтрак Баба Яга самым обстоятельным образом объясняла мне, как управлять ступой и помелом. Принцип движения этого старомодного летательного аппарата я так и не понял, но основные приемы регулировки скорости, высоты, направления и правильных поворотов вполне усвоил. Очень похоже на управление дельтапланом (сам я на нем не летал, только по телевизору видел). Для поднятия вверх надо было совершать помелом загребающие движения вокруг задней части ступы. Где у нее зад, где перед - без разницы, как сел, так и будет. По достижении средней высоты ("чуть выше леса стоячего") следовало взять помело под мышку и таким образом держать курс. Для снижения применялись те же загребательные взмахи, но уже с передней части. В общем, не слишком сложное устройство. Вот на каком топливе летает, как у нее с тормозами, не откажет ли внезапно на большой высоте... это все вопросы без ответа, я пробовал выяснить, но Яге, похоже, такие материи в голову не приходили. - Ступа как ступа, Фома ты недоверчивый... очень даже исправная. Ну, ни пуха ни пера, участковый! Возвращайтесь побыстрее. Черный ворон взмыл ввысь, указывая дорогу. Я сунул недовольного Митьку на дно ступы, чтоб не мешался под руками, и взялся за помело. Стрельцы перекрестились, сняв шапки. Ладно, не отпевайте раньше времени. Мы плавно поднимались... Полет проходил ровно, без приключений. Ворон молча летел впереди, и мы двигались за ним, как на веревочке. К управлению помелом я приноровился очень быстро, воздушных ям на такой высоте не было, перелетные птицы нас тоже не беспокоили. Митька вылез-таки на край ступы, глянул вниз, присвистнул и, балансируя крыльями, спустился на прежнее место. - Че-то мутит меня, воевода-батюшка. Может, передохнем где на поляночке? Я перья почищу, зернышек поклюю, может, и букашкой какой порадуюсь... - Нет. - Никита Иваныч, да за что ж вы все сердитесь на меня, горемычного? - взвыл петух. - Я, что ли, по доброй воле в этих перьях пыльных ходить подрядился? Нет, чтоб пожалеть бедолагу... - Нечего из себя униженного и оскорбленного строить, - нервно огрызнулся я, - превратили тебя в петуха, значит, так для общего милицейского дела надо! Будь любезен выполнять... - Ну вот он я, выполнил... Сижу тут на дне, клювом в стенку, гребешок этот дурацкий вечно над глазом нависает, только обзор портит... А с саблей острой зачем на меня бросались? - А на фига тебе меня будить понадобилось? Разорался во всю глотку! Не мог, в конце концов, просто подойти, деликатно похлопать по плечу - дескать, вставать пора. (На секунду я сам представил себе такую картинку и аж вздрогнул: ранним утром, когда едва разлепляешь глаза, рядом с тобой стоит горделивый петух, фамильярно хлопает тебя крылом по спине и громогласно заявляет: "Подъем, участковый!" Это ж на всю жизнь заикой останешься...) Извини, я не знал, что это ты. - Да как вы могли меня с нашим