- Девка унесла. Как зовут, не знаю, но врагу твоему не первый год верно служит. Чародейству разному обучена, личины, как платья, меняет, готовит хорошо. Коварству женскому вообще предела нет... А вот, справа! - Не угадал... Зачем же моим личным врагам красть чертежи у непричастного государя? Хотят повесить на меня нераскрытое дело? - Слева! - Ты не ответил. - А ты о себе слишком-то не воображай! Не такая большая птица, между прочим... Есть куда чертежи ваши пристроить, чтоб в нужный момент они где надо хорошенько сыграли. Уж больно не хочется кое-кому второй раз от лакомого куска отступаться... Да открывай же, не томи, участковый! Это был максимум полезной информации, какую он мог мне дать. Я понимаю, нечистого и за такое откровение по головке не погладят... Однако, несмотря на эзопов язык всего дознания, сообщенные факты проливали некоторый свет на данное дело. Чтобы понять, куда следует двигаться дальше, мне требовалась серьезная консультация у Бабы Яги. Поэтому мы поискушали судьбу еще раз пять, и я начал собираться. Черт, хмурясь и поскуливая, уговаривал выдать ему секрет неуловимого ореха. Господи, поработал бы он хоть недельку в московской милиции - еще и не такого бы насмотрелся... Впрочем, пришлось пообещать: зайду через месяц, как буду посвободнее. Обнадеженный черт вытер руки о фартук и снял морок. Мельница сразу исчезла, тропинка тоже, сам нечистый пропал, а о реальности всего произошедшего напоминало только небольшое вонючее болотце... - Никита Иванович! Батюшка сыскной воевода-а-а! - раздалось издалека. Я обернулся и помахал рукой приближающимся стрельцам. Все трое были живы-здоровы и вели под уздцы мою лошадь. Не вдаваясь в особые объяснения, я с пенечка прыгнул в седло, приказав выдвигаться к городу. Коней пустили в галоп. Милицейская интуиция говорила, что дело, кажется, сдвинулось с мертвой точки. В Лукошкино ворвались на полном скаку, с гиканьем и свистом, таможня только успела посторониться. Я словно летел на крыльях, спеша поделиться с Ягой последними известиями, но базар все-таки объехал, не поленился. У ворот отделения нас встретили конные стрельцы царского эскорта, от еремеевских они отличались парчовыми кафтанами и чернобурой лисой в опушке шапок. Значит, Горох уже здесь... Отлично, вот все сразу и выясним. Бросив поводья нашим ребятам, я красиво спрыгнул вниз и спросил у стрельцов при входе: - Митька вернулся? - Никак нет, сыскной воевода. По приказу твоему дьяка для очной ставки ловит. - Как появятся - обоих в терем! Больше ко мне никого не пускать, у нас с царем важный разговор будет. - Слушаемся! Я вошел внутрь. Горох, одетый по-простому, в парадное стрелецкое платье, сидел за чаем. Баба Яга расположилась напротив, сокрушенно покачивая головой и промокая слезки уголком платка. Его величество был печален и, судя по всему, рассказывал бабке что-то страшно грустное или сентиментальное. Честно говоря, ее у нас разжалобить - пара пустяков. - Заходи, заходи, Никитушка, что ж на пороге стоять... Чай, измаялся весь? Давай-ка к столу! Сейчас вы с государем у меня и откушаете. Мы с царем обменялись рукопожатиями. Насчет обеда ни он, ни я протеста не выражали - Яга в этом плане ужасно старомодна, пока не накормит -- и расспрашивать не будет, и самому рассказать не даст. К тому же от чугунка с говядиной и грибами под сметаной шел такой умопомрачительный запах... - Митька так и не появлялся? - Да нету его, носится как угорелый, на Филимона охотится. Так ты не отвлекайся, сокол ясный, говори, как же ты с самим чертом-то совладал?! Это ить не шамахан с рожками... - Согласен, фигура более колоритная, хотя и традиционна до заезженности. В разных культурах мира образ черта трактуется очень неоднозначно. Опереться на опыт предшественников я не мог, поэтому пришлось импровизировать. - Драться, что ли? - прозорливо угадал государь. - Почти, - кивнул я. - Физически противник мог бы сплясать камаринскую с коровой на плечах, но, к счастью, среднестатистический русский черт не имеет ни малейшего понятия о дзюдо. - Стало быть, побил... - довершила Яга. - Хорошее это дело, для правопорядка полезное. А дальше что? - Ну, он попытался уклониться от дачи показаний, но я призвал его к ответственности. В результате мы еще раз подтвердили факт участия в краже неизвестной девицы и обнаружили крупного уголовного "авторитета", стоящего за этим делом. Кража чертежей была тщательно спланирована и разыграна как по нотам. Однако если по поводу заказчика мы вынуждены просто гадать, то по вопросу исполнителя нам готовы помочь сразу два свидетеля -- дьяк Филимон и... вы, царь-батюшка! - Да брось ты, Никита Иванович, - густо покраснел государь. - Уже спросила меня бабка твоя... был, не был... С одной али с двумя? Ну нешто я так на султана турецкого похож, что мне в постели одной бабы мало?! Ксюша была. С тем не спорю, вину свою признаю... Хотя какая на мне вина, ежели я царь?! - Развратные действия по отношению к подчиненной, соблазнение рабочего персонала плюс склонение к сожительству особы, не отвечающей за свои действия по причине замедленного умственного развития, - популярно объяснил я. - Блуд это... - веско добавила Яга, - разврат и прелюбодейство! - А я - царь! - смущенно надулся Горох. Мы посмотрели на него такими осуждающими взглядами, что государь не выдержал. - Одна она была, одна! Вот те крест, участковый, что ни одну девицу Ксюша ко мне в покои не ввела! Нешто я бы такое дело не заметил? И тайник я при ней никогда не открывал, в сундук не лез, бумаги не показывал... непричастная она! - Проверим... Что-то долго Митяя нет, а? Вот посмотрите пока один интересный документ. Это донос вашего думского работника, дьяка Груздева Филимона Митрофановича. Царь бегло прочитал смятый-перемятый листок, прикрыл глаза, скрипнул зубами и тихо пообещал: - На кол посажу доброжелателя! Будет знать, как ко мне под одеяло нос совать... - Ну, это чрезмерно крутые меры... Надеюсь, вскорости его все-таки доставят и мы все выясним здесь же на месте. В дверь постучали. Вошедшая охрана доложила мне, что в городе наметилось некоторое волнение. Якобы наш Митя, так и не найдя дьяка, обратился за посильной помощью к трудовому народу. Это, конечно, был очередной перебор, но у Гороха и без нас дел полно, держать его долго нельзя, а так "ценного свидетеля" стопроцентно найдут. - Может быть, пока ждем, допросим кошачьего маньяка? - предложил я. - Возражений нет? - Нет, - с ходу обрадовался государь. У него есть маленькая слабость: любит изображать опытного опера. - Зови давай! А тока что ж это за маньяк такой? - Злыдень помешанный! - привстала Баба Яга. - Ночами по городу шастал да котам безвинным башки напрочь рубал! Стрельцы еремеевские его взяли... А то, мало ли, как кошек перебьет да за людей возьмется? - Ух ты, хмырь какой... Сей же час поставить пред очи мои ясные! Не то гневаться изволю... - Ребята! - крикнул я в окно. - Ведите задержанного из поруба. Через пару минут нам доставили обмотанного толстой веревкой низкорослого типа в желтых кожаных штанах, такой же грубой рубахе, с длинными, до пояса, патлами и багрово-красным лицом с жиденькой бородкой и усами. Волосы скорее имели мутно-пегий цвет, ближе к левому уху торчали два пера, и для полного эффекта маньяку не хватало только боевой раскраски. Во рту аборигена торчал кляп. - Это кто ж такой? - на всякий случай перекрестилась Баба Яга, отодвигаясь вместе с табуреткой. - Очередной небритый Чингачгук! - Я обернулся к царю: - Вот уж чего не ожидал в вашем тихом Лукошкине... И много их тут таких по прериям бегает? - Не язви, участковый... Сам такое чудо впервые вижу. Как ты его назвал? - По внешности и костюму - натуральный индеец времен колонизации Америки. Не берусь определить наверняка, но, по-моему, он из гуронов. Или апачи... или сиу какой-нибудь... Я же тоже не этнографический справочник. Эй, парни! Кто его брал? - Я! - Из двух стрельцов, стоявших позади задержанного, выдвинулся широкоплечий бородач слева. - Тока не один был, со мной Семен Мастырин и Федька Череда дозором шли. Глядим, вроде кто под забором ползет... Мы, значится, в засаду - и ждем. А энтот вот полз, полз да и затих... Лежит. Потом вроде посапывать начал. Ну, думаем, пьянь обычная, из кабака до дому на бровях бредет. И тут мимо, вдоль заборчика-то, кот идет. Величаво так, хвост задрал, ни на кого не смотрит... А этот гад вдруг как вскочит! Как за голову схватится! Да как заорет: "Не топай, Барсик, не топа-ай!" - и за топор... Ну а мы, как лезвие блеснувшее углядели, сразу коту злосчастному на выручку и бросились. Ужо повязали втроем! А топорик-то вот он, сберегли-подобрали, небось вещественное доказательство... На стол перед нами лег обычный плотницкий инструмент, с широким обухом и коротким топорищем. - Не томагавк, - отметил я в блокноте, - типичный русский топор. Из таких отставные военнослужащие обычно кашу варят. Ну что ж, спасибо за службу, орлы! - Рады стараться, батюшка сыскной воевода! - гаркнули оба. - А теперь вытащите молчаливому вождю кляп. Я хочу знать, как давно он ступил на тропу войны. Ваше величество, сколько помню, вы ведь у нас специалист в языках. Сможете перевести с индейского? - Попробуем, - важно кивнул Горох, но как только пленник получил возможность говорить, он рухнул на колени и завопил на чистом русском: - Смилуйся, царь-батюшка! Поклеп это и клевета! Не виновные мы, а все милиция зазря произвол чинит! Казнить их надо, всех до седьмого колена... - Цыц! - рявкнул царь, хлопая ладонью по столу. Звякнула посуда, и все в горнице как-то неосознанно пригнулись. - Ты, мухомор в перьях, мне еще советы давать будешь! Я ить не участковый, на дыбу отправлю и вопросов задавать не стану... А ну колись, фраер, откуда ты такой в моей столице объявился? - Как откуда?.. - не поднимаясь с колен, залепетал несчастный. - Дак... свой же я! Русский! Лукошкинский! - Бредит али врет? - Не врет... - посерьезнела бабка, вглядываясь в задержанного попристальнее. - Сдается мне, и вправду наш он. Дюже похож на кого-то, а вот на кого... ума не приложу! - Да свой я, свой! Али не признали, государь-батюшка?! Холоп я ваш верный, Паша Псуров! - Чего-о-о?! - Наверное, у нас троих отвисли челюсти. Нет, у пятерых - стрельцов тоже стоило включить в список. А "кошачий маньяк", пользуясь моментом, всхлипывая, изложил свою страшную историю: - Как из отделения-то вырваться удалось, так и пошел я, сиротинушка, в баньку. От поруба милицейского отмыться, от позору и стыда всякого. С горя бутылочку полуведерную прихватил, да еще со товарищи с собой... добавили. Ну, знамо дело, выпили, и начали они меня мыть. Особливо морду мою... Ить этот хам с отделения, Митька который, так особу мне дегтем изваксил, что хоть на люди не выходи! Вся рожа ровно ворота у порченой невесты... Ну, они меня и водой, и мылом, и пемзой поперек хари чистили - отмыли-таки. Не черное лицо стало - красное... С таким тоже особо не разгуляешься, думал, к утру отойдет. А уж как одевалися, так и вышло, что Фимка-рыбарь в моей одежке ушел, а мне, стало быть, робу свою, кожаную, оставил. Что делать, идти-то надо... Тут еще и голова замерзать стала, волосья-то повылезли, а шапка со всей одежкой ушла. Вот я мочалы мокрые себе на маковку и напялил... Из бани по ночи одному топать страшновато будет. Углядел я топорик в дверях да и взял от лихих людей на защиту. А что забором вдоль курятника полз, так то клевета! Не стоко я выпил, чтоб ползти... просто... ежели за забор держишься, то уж николи с пути не собьешься. И не спал я вовсе! Не спал! Так... прилег, призадумался... Вдруг как молотом по башке - бум, бум, бум! Ну, ровно слон по улице бежит! Самогон, видать, неслабый оказался... Встаю, а передо мною - кот! Да какой... Не кот -- тигра цейлонская! Когти точит, зубами сверкает, спину выгнул, усищи вздыбил - как есть съест! Я тока-тока топориком от него оборониться, тут сразу бросаются, вяжут, в рыло без дела стучат... Вона фонарем каким одарили! Ужо заступись, царь-батюшка. Ну, хоть на каторгу их, аспидов милицейских, а? ...К тому времени, когда мы трое наконец отхохотались, стрельцы взашей вытолкали Пашу Псурова за ворота отделения. Горох удовлетворенно откушал еще пирожка с брусникой, выпил чаю и стал собираться. Ждать Митьку действительно не имело смысла. Договорились, что если к вечеру все-таки возьмем дьяка, то мы с Ягой сами привезем его в царский терем и устроим допрос там, на месте. Помахав отъезжающему Гороху платочком, бабка вернулась ко мне в горницу и сама начала разговор: - Что, Никитушка, небось о том злодее крупном уголовном призадумался? - Ага... вообще-то особенных версий по этому поводу у нас нет. Из местных влиятельных шишек мы по роду службы вряд ли кого зацепили всерьез. - Как же... - хмыкнула Яга, - да ты вон хоть Мышкина вспомни. Он по твоей милости уже сколько в деревне дальней на отшибе кукует? А ведь каким крупным чином был... - Ну, во-первых, не по моей, а по царской милости. Горох, между прочим, намеревался отрубить ему голову, а я настоял на исправительной ссылке. Во-вторых, сам Мышкин такого сложного дела никак не потянет. Он, конечно, дурак и кровопийца, но на кражу государева имущества второй раз не пойдет даже под угрозой пулемета. - А ежели дружки его из боярской думы? Ты ведь не одному Бодрову поперек дорожки встал. - Возможно. - Я сам налил себе чаю и потянулся за вареньем. - На всех не угодишь. Остается одно "но": черт говорил, что с данным "авторитетом" мы уже сталкивались. Бодров в этот образ не вписывается. - Ну, тады... что ж... - Яга тоже придвинула к себе чашку, - тады, может, опять немцы мутят? - Я думал об участии иностранных разведок, промышленный шпионаж был выгодным делом во все времена. Но пастор Швабс мертв, о Вельзевуле ни слуху ни духу... Честно говоря, я бы подозревал Кощея, если бы он сам не говорил о невозможности появления в Лукошкине. Вроде бы молитвы отца Кондрата не позволяют ему сюда и нос сунуть. - Так и есть, батюшка наш хоть кой в чем и грешен, но к нечисти очень строг. Кощей его и вправду боится... А только тогда кто ж? - Вопрос без ответа, на уровне гипотез и предположений, - заключил я. Мы неторопливо налили по второй. Здешний чай, смесь липового цвета с индийским байховым, очень недурен, а при наличии огромного выбора варений и сластей - просто великолепен. - Никитушка... - А? - Да я вот все спросить хотела... Только ты не серчай, ежели что не так... Ты вот там, в мире своем, ведь жил и жил себе. Вещей у вас чудесных много было, культура всякая, сам рассказывал... Тебе опосля этого у нас не скучно ли? - Честно говоря, мне об этом думать-то особенно некогда... -- медленно протянул я. Бабка, как всегда, была права, хотя от подобных воспоминаний у меня портилось настроение. - У нас там все иначе. Жизнь, конечно, гораздо насыщеннее. Есть много прогрессивных моментов, которые я бы привнес в Лукошкино, если бы обладал нужными знаниями. До телевизора тут не скоро дорастут, в радиотехнике я несилен, но чего-нибудь электрического, признаться, очень хотелось бы... А в остальном, в плане работы, любви, быта, - проблем нет. Что здесь в милиции работать, что у нас, абсолютно идентично... Нет, если вести речь о скуке, - скучать мне не дают. - Все одно... - вздохнула Яга, - коли уж другой, светлой жизни повидал, так с нами, дураками темными, завсегда тяжко будет. - Какие же вы темные, бабуль?! Вы у меня - ого-го! Нормальные вы... хорошие русские люди... - Никита Иванович! - проорали во дворе. - Извольте выйтить, кажись, народ дьяка побитого несет... с песнями! - Дубины стоеросовые, - сдержанно прорычал я и пошел разбираться. Яга только ухмыльнулась, собирая чашки со стола. Ей хорошо спрашивать: "Не скучно ли?" - а вот поскучаешь тут с ними, как же... Я влез на лесенку у ворот и приподнялся на цыпочки, вглядываясь в даль. Из-за Базарной площади вдоль по широкой улице пылила огромная толпа народа. Впереди маршировал гордый Митька, высоко задирая ноги в лаптях, как фельдфебель на параде. Плененного дьяка несли следом, на вытянутых руках, высоко подняв над головами. Рот ему не заткнули, видимо, специально, чтоб мог от души пообщаться с простыми людьми. Они тоже в долгу не оставались, таким образом, гармония общественных взаимоотношений соблюдалась свято -- всем было весело! - Тащи, тащи, братва, уголовничка отпетого! Под духовным званием скрывался, деспот длинногривый! А дайте мне его, злодея, хоть пальцем пнуть! Всем миром ловили, небось за границу утечь хотел - дескать, там евнухи много зарабатывают... Шалишь! От народу не уйдешь, и за тридевять земель поймаем, чтоб в родную милицию сдать! - Ироды египетские! Чуркобесы некрещеные! Не смей вдоль по мне руками лапать... Архистраты Вааловы беспардонные! - надрывно вопил гражданин Груздев, и толпа вежливо замирала, чтоб его выслушать. - Ужо покажут тебе в отделении, как у нас в Лукошкине свои порядки наводить! Ужо всыплет тебе Никита Иванович промеж ягодиц, да сзаду, спереду! Ужо нахлебаисси сполна всех кар небесных, какими народ потчевал... - Христопродавцы бесхвостые! Пилаты понтийнутые! Нероны неартистические! Тьфу на вас! И не мельтешите, а то не попаду... - Батюшка сыскной воевода! - едва ли не хором проревела толпа. -- Здрав будь и ты, и твоя милиция! А мы вот подарочек малый принесли, сердце твое порадовать. Долг свой гражданский свято помним и содействие оказать завсегда готовы! ...К слову сказать, фальши и патетики в этом порыве не было ни на грош. В первых рядах воодушевленно стояли уже знакомые мужики, которых Митька в служебном рвении пару раз незаконно арестовывал. А поскольку "на свободу - с чистой совестью" выпускал именно я, то люди добро помнили и платили той же монетой. Поэтому, так и не спускаясь с ворот, как с трибуны, пришлось толкнуть короткую содержательную речь: - Граждане лукошкинцы! От лица всего отделения я искренне благодарю вас за проявленную социальную активность. Нет, бить дьяка не надо! Филимон Груздев разыскивался нами как ценный свидетель, а не как подозреваемый. Если кто его все-таки немножко стукнул (не по злобе, а по ходу дела), то рекомендую принести извинения пострадавшему. Со своей стороны заявляю, что всем принимавшим участие в ловле дьяка будет выражено еще и отдельное приветствие со стороны нашего дорогого государя. Сдайте, пожалуйста, задержанного стрельцам и расходитесь. Когда мне вновь понадобится ваша помощь, я непременно скажу. До свиданья, граждане! - И вам до свиданьица! Как сказал, аж до души проняло... Храни тебя Господь, участковый! Добрый у нас Никита Иванович, к безобразникам строг, а к простым людям - с пониманием. - Расходясь, мужички степенно качали головами, оттирая скупые слезы умиления. Я, признаться, еще не совсем привык к таким естественным проявлениям человеческих эмоций и тоже сглотнул комок, предательски подкативший к горлу. Сейчас я был готов отдать жизнь за этих людей... Ну ладно, сантименты отложим на потом. Гражданин Груздев послушно висел в могучих стрелецких руках, а довольный Митька крутился рядом со мной, что-то сумбурно докладывая о выполнении безмерно опасного задания. Все, пора браться за дела... - В горницу его, на допрос. Митя, подготовь телегу, после заполнения протокола нам с Ягой понадобится навестить царя... Как видите, мы гнали изо всех сил, завтрашний день был последним. Значит, послезавтра на рассвете я должен явиться в царский терем с чертежами под мышкой и ворами в наручниках. Конечно, в самом крайнем случае можно вновь подбить народ к бунту и выторговать для следствия еще одну трехдневную отсрочку, но, по большому счету, это все-таки будет уже нечестно. Дело, казавшееся совершенно будничным, успешно пробуксовывало по всем параметрам, а ведь если присмотреться, мы же абсолютно не отдыхаем. День расписан по часам: встречи, вызовы, допросы, погони, аресты на дому -- кто скажет, что милиция бездействует?! Вот только царских чертежей по-прежнему нет, как не было... И кому, черт побери, мог понадобиться этот летучий корабль? - Никитушка! Ты призадумался, что ль? - А? Я... это... отвлекся на минуточку. - Так дьяка Фильку допрашивать будем или как? - Будем, всенепременно! Ибо, - глубокомысленно завернул я, - когда царь посадит его на кол, он уже ничего не скажет. Садитесь, гражданин. - Курва ты неблагообразная! Вахлак неотесанный! Пошто альтернативное следствие на корню мотыгой гасишь?! - охотно включился дьяк, всем видом давая понять, что ответит на любые вопросы. - Бабуль, вы слышали, какие он слова знает? Нахватался всего подряд у нас в отделении... И ругается так витиевато, прям хоть записывай! Вы не могли бы на время вернуть его лексику в обычный разговорный режим, а то мне протокол предъявлять неудобно будет - одни неприличные выражения. - Не могу, Никитушка, - виновато вздохнула Яга, - я ить того... в горячке да запарке до конца следствия его колдонула. Покуда все покраденное к царю на стол не положим, Филя наш так и будет на весь белый свет пасть разевать. Уж не серчай на меня, старую... - Ладно, попробуем как-нибудь выкрутиться. - Честно говоря, как именно, я представлял весьма смутно. Однако, отметив в блокноте первый пункт, я повернулся к дьяку: - Три или четыре дня назад вы передали мне из рук в руки очередной донос относительно мелких нарушений бытового и житейского плана на царском подворье, помните? - Да, вертопрах бухарский, помню! Всю правду-матушку тебе в глазоньки твои оловянные так и изрезал... Да тока тебе энто, аки пню подосиновому - что в лоб, что по лбу! - Отлично, значит, помните, - обрадовался я, переглянувшись с Ягой. Дьяк вполне мог отвечать на поставленные вопросы, надо только заставить себя не реагировать на оскорбления и правильно фильтровать его ответы. - Вот это ваш донос, узнаете? - Узнаю, мошенник при исполнении! - Тогда позволю зачитать одну строчку, слушайте внимательно, это важно... Итак, речь идет о теперешней возлюбленной царя, дочери покойного дворника, Ксении Сухаревой. Ну, там... ее отношений с государем мы касаться не будем, а вот один момент: "Мало того, что сама лазит, так намедни еще и подругу с собой прихватила..." Это как? - Что "как"?! Да разврат это, аки в Содоме и Гоморре! Что ж тебе, чучелу репоголовому, еще и объяснять надо?! - Батюшка сыскной воевода! - не выдержали стрельцы, охраняющие допрашиваемого. - Нет силушки такие слова об вашей милости слушать... Позвольте, Христа ради, ему кажный раз по шеям давать, как тока ругнется?! - Спасибо, ценю, но пока не надо... - смущенно закашлялся я. В конце концов, в поведении дьяка виновата исключительно Яга. Без нее он бы костерил нас гораздо меньше... процентов на десять. - Вы лично видели эту подругу? - А то! Рази ж я вам, злыдням лесным, написал бы, коли сам не видел... - Тогда попробуйте поднапрячь память и предельно четко сформулировать, как она выглядела. Если вы поможете создать подробный словесный портрет, я обещаю, что двух девиц в спальне Гороха больше никогда не будет. - И скажу! Чего ж не сказать? За правду колкую, за истину святую в венце великомученика предстать честью почту превысшею... Спрашивай, грязь смердячая! Я глубоко вздохнул и медленно сосчитал до десяти - помогло. Оказалось, что мое терпение отнюдь не безгранично и филимоновские реплики все равно делают свое черное дело. Еще пара таких оскорблений - и я от всей души дам стрельцам возможность реализовать свой благородный порыв. - Рост, возраст, цвет волос, лицо, фигура, одежда, особые приметы? - Росточком, стерва, с меня будет. Возрастом, мерзавка, наверняка помоложе, - закатив глаза и наморщив лоб, пустился вспоминать дьяк. Я старательно фиксировал все под запись. - Коса у поганки черная, длинная, аж до энтого места... Лицо гладкое, нос ровный, губы розовые, глаза вроде тоже черные, но до того смазливые, что так и тянет плюнуть! Одета была в сарафан простенький, а так к телу льнул бесстыже - ну, ровно нагишом, срамота безбожная, ходит... Примет особых нет, но тока кто раз энту мымру уродливую увидит - вовек не забудет! - Так, так, так... записал. И последний момент - где и при каких обстоятельствах вы видели описываемую вами особу? - Где видел-то? У дверей царских и видел, как они обе, фифы расфуфыренные, все задами вертели, хиханьками да хаханьками маялись. Ужо потом Ксюшка первая в дверь гадюкой проскользнула, а за ней и чернявая ввинтилась. Совсем царь наш мозги потерял, двух девок зараз лапает! Ведь загнется на хрен, бугай непроизводи... Договорить он не успел. Двое стрельцов не сговариваясь опустили тяжелые кулаки на макушку скандалиста. Гражданин Груздев без звука опрокинулся навзничь, задрав тощие ноги в грязных лаптях. - Прощенья просим, батюшка участковый... А только не можно нам такие оскорбления в лицо самого царя сносить! Отвели душеньку, а теперь уж хоть на плаху... - Вынесите на улицу, побрызгайте водичкой, как придет в себя, отпустите на все четыре стороны, - ровно посоветовал я. - Но помните, впредь любые рукоприкладства в отделении будут караться немилосердно! - Слушаемся! - радостно гаркнули оба, подхватывая дьяка под мышки. - Минуточку... Я передумал, Филимона Митрофановича сдайте на руки Митьке, у него большой опыт по части обливания. А вы оба пойдете с запиской к царю. Я сам хотел, но, видимо, не стоит. Ничего, что время позднее, надеюсь, он не спит. Вручите лично! Это краткое содержание сегодняшнего допроса. Пусть прочтет и повспоминает потщательнее. Да, и предупредите гражданку Сухареву, что завтра утром я ее навещу, пусть будет дома. Вопросы есть? - Никак нет! - Тогда с Богом, молодцы! - Ну, так что ж теперь, Никитушка? - подсела ко мне Баба Яга, когда все вышли. - Теперь уже точно знаем мы - была девица, никем, окромя дьяка Фильки, не замеченная, что вполне могла чертежи царские унесть. Как она это провернула, ей видней, а вот как нам такую хитрющую бестию изловить, а? - Меня смущает только цвет волос... - Чьих волос? - В этом-то и весь вопрос. Мы строили версию ограбления на участии неизвестной девицы. По всем параметрам подходила только одна -- беглянка Настасья с постоялого двора Поганова. Но у нее коса рыжая, а дьяк утверждает, что "подруга" Ксении была брюнеткой. - Тьфу, мелочь какая! - лихо шмыгнула носом бабка. - Да ить рази девке проблема косу-то перекрасить?! Да я сама за полчаса тебя хоть блондином, хоть брунетом, хоть рыжим с перепелесым заделаю... - У Настасьи были светлые глаза, какого-то серовато-голубого оттенка. - И энто легко поправимо: соком травным в глаза покапай, так и черней ночи станут. Надо тока травы нужные знать. - Ладно, пока не хочу с вами спорить... - Я нервно обернулся: - А что это за крики у нас на дворе? Крики - это даже мягко сказано. С задней части нашего двора, там, где колодец и конюшня, неслись длинные истерические вопли человека, которому без наркоза выкорчевывают зубы. Выскочив на порог, я с ходу наорал на еремеевских стрельцов. Те замялись: - Дык ить вы же сами ему приказывали... вот он и это... - Кому приказывал?! Что?! Где?! - Плюнув, я бросился туда, откуда еще доносились слабеющие взвизги. Стрельцы припустили следом. - Не извольте гневаться, батюшка сыскной воевода! Нам же приказ ваш слово в слово передали... Дмитрию дьяка задержанного вручить, чтоб водой обливал. А Лыков с Потаповым к государю грамотку вашу понесли. Ну, мы как есть все исполнили... - Митька-а-а! На заднем дворе, облокотясь на колодезный сруб, стоял этот старатель и напряженно вглядывался внутрь. В его кулаке был зажат обрывок мокрой веревки... Я застонал. - Никита Иванович, я ж как лучше хотел. Думаю, что ж зря землю мочить - и лужа будет, и Филимон Митрофанович домой весь в грязи пойдет. Вот и сунул его в бадеечку... Он не спорил, не в сознании был. Два раза макнул, чую, хорошо... Кричи-и-и-т! В себя пришел, значит... Я его вежливо так наверх тяну, а веревка-то возьми да и оборвись. - Где дьяк?! - обомлел я. - Тама он... - Митяй честно ткнул пальцем в темную пасть колодца, - самого не видать, но вроде притих... Тока пузыри пущает, и то иногда... - У-у-у-я-я-а-а-й-е-мое!!! - взвыл я, лихорадочно стаскивая с себя китель. - Веревку мне, живо! Стрельцы доставили ее мигом, пока я возился с сапогами. Зажав свободный конец зубами, я с головой бухнул в ледяную воду. Митьку проклинал на чем свет стоит... Единственный плюс - то, что почти сразу же сел на шею утопающего гражданина Груздева. Вроде он еще как-то булькал. Я обвязал тощее тело веревкой под мышки, затянул два узла и громко приказал тащить. В шесть рук дьяка вздернули наверх, как пескаря из зеленой речушки. Меня вынимали вторым заходом. Естественно, обоих сразу в баню. Распарив все кости, мне с трудом удалось избавиться от чувства лютого, звериного холода. Уходить не хотелось, будь моя воля, я там бы и уснул. Но Яга силком загнала меня в терем, заставила выпить граненый стакан крепчайшей настойки на кедровых орешках и только после этого отправила наверх в постель. Подобной процедуре был подвергнут и несчастный дьяк. Правда, уложили его в сенях на лавке, но бабка дала грубияну такую дозу снотворного, что он рухнул, так и не успев высказаться до конца. Ничего, завтра вспомнит, добавит... Ночь выдалась совершенно сумасшедшая! Во-первых, меня (да и практически всех, кроме дьяка) трижды будил петух. С чего?! Ему же положено кукарекать на рассвете, а этот пернатый гад, притворяющийся домашней птицей, вопил ни с того ни с сего в ночь-полночь без всякого логического объяснения. Один раз можно было бы понять и простить, но три! По-моему, в отделении не осталось никого, кто бы не возжелал его смерти. Во-вторых, ночной дозор объявил, что видали в городе привидение. Все в белом, мычит зловеще и все по куширям прячется. Я не поверил. Но под самое утро, на смене стражи, привидение изловили околачивающимся у нашего забора. Я его спросонья и не разглядел, так, мутное белесое пятно квадратной формы... Вроде ребята сунули эту плесень в поруб, до выяснения. В-третьих, в предрассветном мареве ко мне под окошко приперся черт! Ему, видите ли, надо спешно посмотреть, как я орех под кружками прячу. Нет, он и сам почти все понял, но дополнительная консультация не повредит... Представьте теперь, с какой головой я спускался утром на завтрак! Если бы не бабка с ее волшебными настойками... Глотать я еще кое-как мог, но заговорил гораздо позднее... Яга не торопила: - Вот бульончику еще. Уж ты покушай, покушай, не побрезгуй. Ох, силы небесные, да рази ж можно в три дня на одного человека столько всякого валить... Никаких нервов не хватит! Кушай, Никитушка, вот кашки еще, не огорчай старуху... - Спаси... апчхи!.. бо... Я же столько не съем! - Али невкусно? - поразилась бабка. - Наоборот... апчхи! Слишком вкусно, я оторваться не могу, а...а...апчхи! А в результате лопну! - Будь здоров! Чтой-то не нравится мне, как ты чихаешь... Вот сейчас еще одну настоечку выпьешь, авось чих к обеду и пройдет. - Да ниче... апчхи!.. го такого страшного...- вяло отмахнулся я, а потом все-таки полез за носовым платком. - Просто перекупался вчера, вода в колодце неподогретая, ну и ночь са... а-апчхи!.. сами знаете, не выспался толком... - Чих - не болезнь! Будь здоров, - философски, со знанием дела отметила Яга, смешивая две жидкости в серебряной рюмочке. - А все одно -- штука пренеприятная... Посему лечить ее надо вовремя и по науке. Чихающий милиционер тока сострадания достоин, а уважение к его погонам с кажным чихом колеблется. На-кась! Я выпил без брыканий. У бабульки все травные настойки на спирту, но захмелеть с них не удавалось еще никому. Видимо, все-таки лекарство. Покончив с завтраком, я вспомнил о вчерашнем допросе и поинтересовался, где дьяк. - Да выперла я его, - хмыкнула Яга, - храпел на все сени, аж Митенька заворочался. Думала, разбудит мальчонку... Ан нет! Митя сам ему такими трелями через нос ответствовал, что от храпака их совместного едва ли дверь с петель не сорвалась... Так что, как зорька занялась, я не поленилась, сама дьяка за химок приподняла да во двор и вытолкала. Нам он пока без надобности... - Это правильно, - важно согласился я. - Бабуль, а где те стрельцы, что царю мое письмо относили? - Отдыхают небось... Их смена вчерась закончилась. Послание Гороху они вручили, Ксюшку Сухареву предупредить успели, обязалась с утра тебя ждать. Вроде все путем, как и... В горницу без стука влетел красный Митяй, рухнул перед нами на колени: - Беда, батюшка участковый! Стрельцы царские за тобой пожаловали. - А орать-то за... а-апчхи!.. зачем орать-то?! Впустить их, естественно. - Дак ить вас же, безвинного, арестовывать идут!!! - взвыл наш младший сотрудник, ударяясь об пол с такой патетикой, словно в сердце ему вонзилась вражья стрела. В двери тихо вошли четверо стрельцов из личной охраны государя. Говорили медленно, глядя в пол, словно сами не рады возложенной на них миссии: - Собирайся, сыскной воевода. Царь тебя сей же час требует... - Не пущу!!! - не дожидаясь моего ответа, Митька бодро вскочил, распахнув навстречу стрельцам медвежьи объятия. - Бегите, Никита Иванович! Я их задержу... - Прекра... а-апчхи! Господи, ну когда это все кончится?! - К обеду, - напомнила бабка, а у дверей уже каталась куча мала. - Не пущу! Живота за милицию не пожалею! Бегите, батюшка сыскной воевода... Не поминайте лихо-о-ом!!! - Ну что ты с ним, дураком, делать будешь? - Баба Яга неторопливо надела кацавейку и поправила платочек. - Пойдем уж, Никитушка, все одно, к царю вчерась собиралися. Чую, серьезная беда у него приключилася. - А эти борцы вольного стиля? Так и оста... а-апчхи! - Будь здоров, сокол ты наш... Да пущай побарахтаются, их дело молодое, кровь кипит, сила выхода требует. Как набузятся, сами и помирятся... На выходе я попросил наших, еремеевских ребят приглядеть за драчунами, если начнут бить посуду. За воротами нас ожидал конный эскорт еще из четверых молодцов царской гвардии. Лица у всех были печальные. Именно печальные, а не мрачные или суровые. - Что случилось? - тихо спросил я. - Ксюша Сухарева померла... Стрельцы ехали шагом, молча, двое впереди нас, двое позади. Я тоже молчал, смерть красивой дурочки, наивной любовницы царя, почему-то очень подкосила меня. Ксения, несомненно, была грешна по всем параметрам, а своей душевной простотой, доходящей до банальной тупости, могла свести с ума любого Она не помнила прошлого, ей ничего не светило в будущем, она никому не могла послужить примером для подражания. Глупенькая смазливая девчонка, начисто лишенная тщеславия и расчета. Над ней смеялись в лицо, ее презирали, с ней не стремились заводить дружбу, твердо зная, что с нее ничего нельзя поиметь. Она не искала корысти, не пыталась влиять на "первое лицо в государстве", живя одним днем для дорогого ей человека. Горох жалел ее... Любил не любил, но жалел - это точно и никому не давал в обиду. А самое ужасное, что я почти наверняка знал причину ее смерти и не мог отделаться от чувства вины. Я должен был, обязан был предположить такое развитие действий! Должен, но не... не предугадал, не проследил, не успел. - Никитушка... не казни себя, - откуда-то издалека пробился мягкий голос Яги. Бабка шла рядом под ручку со мной, но я обернулся так, словно увидел ее впервые. - Нет в том нашей вины, мы следствие вели честно. Тот злодей, что чертежи корабля энтого проклятущего взял, из шкуры вон лезет, следы заметая. Видать, шибко боялся он, что вспомнит Ксюша подругу ту, чернявую. Вспомнит и узнает. Ведь и отец ее, покойный дворник Николай Степанович, за то же знание жизнью поплатился. И разбойник с постоялого двора -- тоже знал. Мне покуда неясно, как им всем яду дать умудрилися, но то, что цепочка эта из одних звеньев состоит, - уж можешь мне поверить... - Вы думаете, Ксению отравили? - А ты как думаешь? Стрельцы ведь не сказали - утопилась, застрелена али повесилась. Сказали, померла... Зуб даю, что яд это! - Будем разбираться на месте... Из окон домов со всех прилегающих улиц на нас изумленно пялился народ. Прохожие останавливались, люди недоуменно вертели головами, напряженно переговариваясь, и обрывки фраз иногда долетали в нашу сторону: - Гляди, гляди - участкового под арест ведут! Да прямо вместях с Бабою Ягою... - Пожалей их добрый Боженька... Ох ты, горе какое! Он ить молоденький совсем, неженатенький... - Наше дело сторона... Раз ведут, значит, сам виноватый. - Это участковый-то?! - А что участковый... Он небось такой же человек... Проворовался, поди, али документы милицейские за границу басурманинам продавал. Мне его рожа завсегда подозрительна была... - Пусти, дядя! Пусти, я энтому козлу за Никиту Ивановича рыло набок переверну... - Гриня, не смей! Убьешь же мужика... Дай-кась я сам ему врежу! - Что зря кулаками махать? Дело делать надо, православные... - И то верно, Матрена, собирай баб! Лукошкинцы - народ активный, я об этом часто говорил. Вообще должен признать, что именно в данном деле процент участия обычных, рядовых граждан оказался необычайно высок. Иногда казалось даже, что это не мы ведем следствие, а сам народ по своей бушующей и мудрой воле направляет нас в ту или иную сторону. И, забегая вперед, скажу, что разрешили всю проблему и поставили в этом расследовании жирную точку именно они, простые жители столичного города Лукошкино. Ну а пока... пока мы с Ягой входили на царское подворье. Предгрозовое состояние ощущалось повсюду. Даже сам воздух над государевым теремом был насыщен электричеством до предела. Слуги передвигались на цыпочках, стража замерла в манекенной неподвижности, бояре боялись шмыгнуть носом. Впечатление такое, словно от любого незначительного жеста или слова с небес обрушатся гром и молния, дабы вусмерть испепелить неосторожного. Я тихо отправил бабку в дворницкую. При всех гороховских закидонах он вряд ли бы потребовал перенести тело любовницы в свои покои. У царских ворот поскуливающей сворой толпились приближенные бояре. В мою сторону они даже не смотрели, я для них вечный чирей на пояснице. Двое самых храбрых испытывали судьбу, лепеча что-то верноподданническое у замочной скважины: - Надежа-государь, уж не прогневайся, яви свое личико ясное рабам твоим безутешным... Я с трудом удержался от раздраженного чихания. Видимо, у царя терпения было меньше - в дверь изнутри так пнули сапогом, что обоих жалобщиков припечатало к противоположной стене. Пока их отклеивали от растительного орнамента, внутрь решительно шагнул дородный, но низкорослый боярин Бодров. Тот точно начал с ахинеи, да еще так громко... - Не след государю русскому из-за девки дворовой слезы лить! Добро б еще была роду знатного, боярского, как вон моя Лариса... - После чего послышался глухой звук удара, и правдолюбец вылетел через дверь головой вперед на средней высоте. Метровая боярская шапка была надета на него по самые плечи. - Кого еще черти несут?! - с истерической издевкой проорал Горох, встав на пороге. - Меня. - Участковый... - Так точно, младший лейтенант Ивашов Никита Иванович. Пустите, пожалуйста, поговорить надо... Царь долго соображал, что бы такое язвительно-обидное бросить мне в лицо. Не придумал, мотнул головой и молча про