арый сказочник пудрит мне мозги, молодой по-хозяйски укладывает мою девушку спать. -- Дмитрий, -- сказал Роман Сергеевич, -- шел бы ты тоже спать. -- Я-то пойду, -- успокоил нас ДД. -- Я, в отличие от некоторых, люблю и умею спать. Но предупреждаю -- если вы не последуете моему примеру, завтра, то есть уже сегодня, вы ни на что уже годиться не будете. А мы с тобой, дед, собирались подзаняться Сасанидами, если ты, конечно, еще не забыл. Перед моим мысленным взором живо предстала картина: ДД укладывается спать рядом с Наташей на ложе, которое стережет Дарий. Я сказал: -- Роман Сергеевич, по-моему, Дима прав. Нам сейчас действительно следует хорошенько выспаться. Утро вечера мудренее... авось, и придумаем что-нибудь подходящее. -- Что ж, -- Лопухин выглядел слегка разочарованным, -- завтра, так завтра. Хотя... боюсь, что времени у нас осталось не так много, сегодняшенее происшествие это подтверждает... Но в одном вы правы -- в таком деле решения следует принимать всегда на светлую голову. Я хлопнул отчаянно боровшегося с зевотой ДД по плечу. -- Пошли спать, трубадур. ДД ссутулился еще больше и, шаркая длинными ногами, побрел в коридор. У самого порога он обернулся и спросил: -- Ну, я надеюсь, дед, ты все ему объяснил? -- Почти, -- ответил я за Лопухина-старшего. И вдруг вспомнил, о чем собирался спросить старика по крайней мере весь последний час. -- Да, Роман Сергеевич, вы так и не сказали, где уязвимое место Хромца? Роман Сергеевич ответил из дальнего угла комнаты, от низкой кушетки, с которой он аккуратно снимал рыжий клетчатый плед: -- В свитках Итеру было сказано: "Нить его жизни порвется, если Змея ужалит его в Третий Глаз"! -- Простите, но что это значит? -- Завтра, завтра, молодой человек, -- ехидно проговорил Лопухин. -- Утро вечера мудренее, а сейчас вам следует хорошо выспаться. Я хмыкнул. Старик был та еще язва. -- Спокойной ночи, Роман Сергеевич, -- сказал я и, спохватившись, добавил, -- стекло я уберу завтра. -- Нить его жизни порвется, если Змея ужалит его в Третий Глаз, -- повторял я про себя, пробираясь по темному коридору. -- Черт бы побрал всю эту мистику... Змея... в третий глаз... а почему не в пятый, например? Впереди глухо заурчали. -- Дарий, -- позвал я. -- Дарий, друг мой, ты ли это? Нечто большое и теплое положило мне на плечи свои мохнатые лапы. Я осторожно погладил собаку по спине и почесал за ушами. -- Пропусти меня, -- попросил я. Невидимый в темноте Дарий убрал лапы и мягко отошел в сторону. Я ощупью нашел висящую на стене шпагу, опустил руки пониже и обнаружил тахту. Наташа спала, естественно, по диагонали, разметавшись во все стороны, так, что, хотя места на тахте оставалось достаточно, занять его можно было, только разобрав себя на части. Я осторожно обнял ее и перенес поближе к стене, вдохнув запах ее волос. Она что-то недовольно забормотала во сне. -- Спи, -- сказал я, -- спи, маленькая. Я не потревожу тебя, я тут, с краю, и буду спать совсем тихо... -- А, -- слабо вздохнула она, -- это опять ты... Я думала, ты ушел... С этими словами она отвернулась, лишив меня возможности поцеловать полуоткрытые, мягкие отo сна губы. Будь я менее уставшим и обалдевшим от свалившейся на меня информации, я бы, наверно, расстроился и лежал бы с открытыми глазами полночи. Но поскольку я очень устал, обалдел, да и время шло уже к рассвету, я еще раз пробормотал фразу про змею и третий глаз и провалился в сон. 10. МОСКВА, 1991 год. СТРЕЛА МРАКА. Я стоял на берегу неглубокого, выложенного белым камнем водоема, посреди которого бил родник. Вокруг колыхалось непроницаемое зеленое море растительности, и я знал, что место это называется Сады Тот-Амон. И еще я знал, что зовется оно также "Обиталище смерти", но почему -- вспомнить не мог. Потом зеленая стена по другую сторону озера раздвинулась, и я увидел высокого, одетого в странную шафрановую тогу человека, лицо которого закрывала маска птицы. Он наклонил длинный изогнутый клюв и сделал повелительный знак рукой. Я пошел к нему через озеро, удивляясь тому, что совершенно не поднимаю брызг -- вода расступалась, едва подрагивая, словно прозрачная желеобразная масса. Человек в маске повернулся и исчез за зеленым занавесом. Я бросился за ним, понимая, что если упущу его в этом живом лабиринте, то останусь в садах навсегда. Гибкие ветви оплели меня, прямо в лицо распахивались огромные невиданные цветы, под ногами предательски дрожала покоившаяся на гигантских водяных цистернах тонкая подушка земли. Наконец, сад стремительно расступился, и я оказался на залитой солнцем поляне, покрытой удивительно ровной и низкой травой. "Словно теннисный корт", -- подумал я. Человек в маске стоял посреди поляны, наклонившись над столом из белого камня. Его тога с шевелящимися складками скрывала от меня то, что стояло на столе, но когда он сделал шаг в сторону, я не удивился. За спиной птицеголового мерцал страшными кругами глазниц Череп Смерти. Я сделал шаг к столу, но птицеголовый предостерегающе поднял руку. Медленным, словно бы вынужденным движением, он поднял тонкую кисть и сдвинул носатую маску на лоб. И я отшатнулся -- лица у него не было. Была гладкая, ровная, белая поверхность, выпуклая как яйцо. "Ноппэрапон", -- вспомнил я слово, обозначавшее японских оборотней без лиц, и хотел уже выкрикнуть его, но не успел. Белая полусфера под маской загорелась разноцветными огнями, она становилась то золотой, то черной, то голубой, то оранжевой, и я, как завороженный, смотрел на это жуткое подобие лица, не имея сил оторваться. Сияющий овал запульсировал, наливаясь багровым светом, и вспыхнули глаза Черепа Смерти, и я увидел, что не маска уже над переливчатым лицом-нелицом, а Железная Корона с камнем. А еще я успел увидеть, что фигура в желтой тоге теряет свои четкие очертания, оплывая и превращаясь в извивающееся тело кошмарной рептилии, а затем багровый нарыв лица приблизился, и странный шипящий голос выдохнул: "Ты!", и вошел мне под ребра железный суставчатый палец, бросивший меня в бездну боли и мрака. Перед глазами мелькнули очертания громадной уступчатой пирамиды, толпы коленопреклоненных людей, не смеющих поднять головы, и взрезающий темный бархат южного неба огненный нож кометы, и с полной уверенностью в том, что я присутствую при светопреставлении, я проснулся. В комнате был полумрак, но из щели между тяжелыми фиолетовыми портьерами бил ослепительный тонкий луч июньского солнца. Бил прямо по глазам, отчего мне, вероятно, и привиделась комета и прочие ужасы. Я с трудом перенес тяжелую голову влево и убедился, что Наташи рядом нет. Интересно, кричал ли я во сне, подумал я деловито. Впрочем, если я и кричал, то это явно никого не взволновало. Старика Лопухина поблизости не оказалось, а Наташа и ДД преспокойно пили чай на кухне, причем трубадур и менестрель читал моей даме стихи (хорошо еще, не свои): И дракон прочел, наклоняя Взоры к смертному в первый раз: "Есть, владыка, нить золотая, Что связует тебя и нас. Много лет я провел во мраке, Постигая смысл бытия, Видишь, знаю святые знаки, Что хранит твоя чешуя. Отблеск их от солнца до меди Изучал я ночью и днем, Я следил, как во сне ты бредил, Переменным горя огнем. И я знаю, что заповедней Этих сфер, и крестов, и чаш, Пробудившись в свой день последний, Нам ты знанье свое отдашь". Он сделал паузу, чтобы перехватить воздуха, и я продолжил, радуясь, что хоть что-то могу еще откопать в замусоренных кладовых моей памяти: Зарожденье, преображенье И ужасный конец миров Ты за ревностное служенье От своих не скроешь жрецов. Звякнула чашечка. Наташа и ДД одновременно повернули головы и уставились на меня, как на какое-нибудь кентервильское привидение. Боюсь, что выглядел я не лучше: опухшая со сна морда, мятая рубашка, щетина. Я поклонился и сказал: -- Доброе утро. -- Я и не знала, что ты любишь Гумилева, -- проигнорировав мое приветствие, сказала Наташа. -- Чаю хочешь? -- Хочу, -- я выдвинул табурет и сел. -- Выспался? -- ДД весело подмигнул Наташе. -- Что снилось? -- Да так, -- сказал я хмуро. -- Цветомузыка всякая. Мне покрепче, пожалуйста. -- Сахар, варенье? -- любезно осведомился ДД, пододвигая мне и то, и другое. При этом он опрокинул сахар в варенье и жизнерадостно заржал. -- До чего же я неловок нынче утром, -- объявил он и обмакнул в варенье свой левый манжет. -- Дима, ты невозможен, -- пропела Наташа тоном, который мне чрезвычайно не понравился. -- Замой рукав немедленно. ДД, кряхтя, повиновался, после чего пострадавший манжет был заботливо завернут и застегнут на пуговицу. Я следил за этими семейными разборками с сардонической ухмылкой старого холостяка. Будь что будет, решил я, я остаюсь нем и бесстрастен, как скала. -- А где дедушка? -- поинтересовался я минут через пять напряженного молчания. -- Роман Сергеевич, я имею в виду? Спит еще? -- Ты представляешь, который час? -- спросил ДД и, не дожидаясь моей реакции, ответил сам себе. -- Полчетвертого. -- При этих словах он снова почему-то расхохотался. Смех у него был хоть и не такой противный, как у старикана, но слуха тоже не ласкал. -- Не совсем понимаю, -- сказал я вежливо. -- Что может помешать немолодому уже вообще-то человеку отдыхать после бессонной и в некотором роде наполненной событиями ночи до четырех часов дня? ДД перестал смеяться и уронил ложечку на пол. -- Дед уже два часа как в редакции. У него там готовится к печати книжка о доисламских религиях Средней Азии, с утра ему позвонили и потребовали быть... Он спит по четыре часа в сутки уже двадцать лет. -- Не то, что некоторые, -- в голосе Наташи был яд. "И чего она все время привязывается ко мне?" -- с неожиданной обидой подумал я, но вслух сказал: -- И когда же он вернется? Мы, помнится, собирались обсудить план совместных действий... Боже, подумал я, что я несу, какие совместные действия, нас же Крым ждет... -- Он должен позвонить, -- ответствовал ДД. -- Но, думаю, не раньше шести. -- В таком случае, может быть, я заскочу вечером? -- настроение у меня как-то сразу улучшилось. -- А сейчас мы, наверно, пойдем, да, Наташ? Надо же еще собраться... Наташа повернула голову. По ее глазам я понял, что вчерашняя договоренность слегка подзабылась. -- Зачем? -- спросила она. -- Ну, Крым, -- промямлил я, неизвестно почему смущаясь. -- Ну, помнишь... -- Ах, это, -- с облегчением сказала Наташа. -- Я еще не решила. -- Ребята, какой Крым, -- радостно встрял ДД. -- Поехали на Валдай, там чудные места и совершенно пустынно... Будем, как Робинзоны... А ты бы заткнулся лучше, оглобля недоделанная, яростно прошипел я про себя. Вслух я сказал: -- Слушай, миннезингер, у тебя свои представления о комфорте, у нас -- свои. Наташа и так год из палатки не вылезала, кайфа от твоего Валдая ей не будет. Наташ, если мы едем, то гостиницу мне лучше всего забронировать уже сегодня. Пятизвездочный отель все-таки, валюта... Здесь я допустил ошибку, давить было нельзя, с Наташей это не проходит, но замечание насчет комфорта явно попало в цель. Результат получился нулевой. Наташа сделала вид, что не расслышала, и лениво проговорила: -- Дима пригласил меня сегодня в музей народов Востока, поедешь с нами? Ах, с нами, подумал я, внезапно успокаиваясь. Ледяное безразличие поднялось откуда-то из глубины и затопило сердце. Нет, ребята, подумал я, с вами я никуда не поеду. Я поглядел на часы и соорудил озабоченную гримасу. -- Нет, не получится. Жалко, конечно, сто лет не был, но не могу... Дела еще надо кое-какие доделать перед отъездом, и так вчера целый день выпал (краем глаза я отметил, как у Наташи дрогнули губы)... Так что спасибо за приглашение, я пойду... Я медленно встал, медленно задвинул табурет. Где-то в глубине души я надеялся на то, что Наташа скажет сейчас что-нибудь вроде: "Ладно, я пошутила, заказывай номер", но было уже ясно, что этот гейм я проиграл. Менестрель и Робинзон Дмитрий Дмитриевич Лопухин увел у меня мою девушку. Поманил и повел за собой, как крысолов из Гаммельна доверчивого ребенка. И куда -- не на дискотеку, не в ресторан, а в музей народов Востока. О, brave new world! Я сделал два мучительных шага к двери, и с каждым шагом искра надежды затухала все больше. На пороге я не выдержал и обернулся: -- Во сколько тебя ждать? -- спросил я с жалкой улыбкой. Зеленые глаза равнодушно блеснули мне навстречу. -- Ну, ты ведь все равно заедешь вечером? Тогда и поговорим. Дома я первым делом скинул с себя мокрую от пота майку и джинсы и залез под ледяной душ. Жутко заныло подреберье, в прокушенной руке тугими толчками запульсировала медленная боль. Я проделал ряд дыхательных упражнений, но они, как и следовало ожидать, не помогли. Дзен-буддисты утверждают, что для того, чтобы обрести контроль над телом, нужно достичь безмятежности духа. Они правы. Бормоча какие-то отрывочные ругательства в адрес обоих Лопухиных, лысого костолома и себя самого, я растерся жестким полотенцем, прошел в комнату и, усевшись на специальной циновке в углу, попытался заняться медитацией. Естественно, ничего не получилось, и от этого я разозлился еще больше. Оставалось еще одно средство -- тысячу раз начертить иероглиф "великое", но тут я вовремя вспомнил, что все-таки отношусь к европейцам, плюнул на все эти восточные штучки, перешел из комнаты в кухню и смешал себе коктейль "Красный лев". Это довольно крепкая штука, и действовать она начинает почти сразу же, особенно если не тянуть ее через соломинку, а опрокидывать залпом, что я и сделал. Я быстренько соорудил себе второй коктейль, выудил из холодильника случайно оказавшийся там апельсин, закусил и почувствовал себя много лучше. Затем перетащил бутылки, шейкер и лед в комнату, сунул в видеомагнитофон первую попавшуюся кассету и удобно устроился в кресле. Оказалось, что я поставил "Самоволку" -- один из самых своих любимых фильмов с любимым своим актером Ван Даммом. Пока по экрану ползли титры, я приготовил себе третьего "льва" и прикинул, хватит ли у меня спиртного в баре, если, скажем, пить до утра. От открывшихся перспектив захватило дух. Потом я представил себе ДД и Наташу, чинно прогуливающихся по пустынным залам музея, и неожиданно развеселился. Интересно, сколько Наташе понадобится времени, чтиобы понять, что ДД -- просто зануда и пустозвон? Нет, но каков подлец! -- воскликнул я вслух. -- Shit! -- поддержал меня с экрана Ван Дамм. Он только что красиво расправился с каким-то лос-анжелесским блатным и теперь принялся за толпу его дружков. -- Молодец, Жан-Клод! -- сказал я, салютуя ему бокалом. Мысли, как большие белые овцы, лениво бродили по зеленым пастбищам мозга. Одна овца, отбившаяся от стада, разбухла, превращаясь в бесформенный кусок ваты, а потом приняла вид прекрасной аметистовой чаши, наполненной темно-янтарной жидкостью. Я подумал, не выманить ли в самом деле у старика Лопухина секрет местонахождения Чаши и не продать ли этот секрет лысому Хромцу? В конце концов, не все ли равно, бил ли он меня под ребра или не бил? Мало ли кто меня бил в этой жизни... Зато золота из него при умелом обращении можно выжать столько, что хватит не только мне, но и моим пока еще не существующим потомкам. А за собаку и на ребра рассчитаемся попозже... Тут мне почему-то стало страшно, вниз по позвоночнику прошла холодная волна. Я увидел черное небо без звезд, небо, в котором крутились, сталкиваясь с глухим треском, словно шары в биллиарде, огромные каменные шары, небо, в котором не осталось ни проблеска света, ни крупицы тепла, вздрогнул и очнулся. В кухне звонил телефон. Звонил с надрывом, словно предвещая близкую беду. Я остановил преближающегося к ослепительной красотке Ван Дамма и выполз из кресла. Звонила одна дура, которая видела меня пару раз почти год назад и с тех пор считала, что имеет право беспокоить меня в любое время суток. Я довольно вежливо объяснил ей, почему ко мне сейчас нельзя приехать (куча проблем, родственники гостят, ты застала меня буквально на пороге, убегаю по страшно важным делам, нужное подчеркнуть), и, пообещав обязательно позвонить на следующей неделе, повесил трубку. Помутнение окончательно прошло. -- Нет, -- сказал я вслух. -- Нет, так не пойдет. Нечего ввязываться во все это дерьмо. Уеду в Крым, и хватит с меня... Я забрал аппарат с собой в комнату, и, снова заняв позицию в кресле, набрал телефон одного своего приятеля, который держит в ялтинском "Интуристе" небольшой видеобар. Мы слегка потрепались о всяких пустяках, после чего я спросил, насколько реально получить сейчас хороший номер. Выяснилось, что именно сейчас это мало реально, потому что у них там проходит то ли конференция, то ли фестиваль, и в отеле полно иностранцев. Однако дней через пять мероприятие заканчивается, и тогда он (приятель) гарантирует тот же "люкс", в котором я останавливался два года назад с очаровательной длинноногой азиаткой, имени которой он, к сожалению, не помнит. -- Отлично, -- сказал я, -- значит, дней через пять. Я еще позвоню. Ну, бывай. Я побарабанил пальцами по подлокотнику кресла. На экране Ван Дамму крушила ребра патологическая личность по кличке Атилла. -- Не везет нам с тобой, брат, -- грустно сказал я Жан-Клоду. Пять дней. Пять дней торчать в плавящейся от жары Москве и глядеть, как ДД охмуряет Наташу. Пять дней жить с ощущением, что где-то рядом бродит лысый костолом, которому в любой момент может показаться, что пришла пора платить по счетам. Пять дней неизвестности. Четвертый коктейль был просто необходим. Я выпил его залпом, как и первый, похрустел льдом и закусил пряником. Ван Дамм одолел, наконец, Атиллу. Я подумал о том, что, возможно, зря не позволил приехать давешней дуре, она бы сейчас, пожалуй, пришлась кстати. Зазвонил телефон. Я снял трубку и сказал: -- Резиденция Красного Льва. В ответ ухо ожег голос ДД: -- Ким, приезжай, ради Бога, несчастье, Ким... -- С кем? -- гаркнул я, выскакивая из кресла. При этом споткнулся о телефонный шнур, упал и опрокинул столик. -- Черт, -- огрызнулся я, пытаясь свободной рукой поставить вертикально бутылки -- по счастью, уже почти опустевшие. -- Что случилось, с кем? -- Дед, -- почти простонал в трубку ДД. -- Дед, Ким... Скорее, приезжай, пожалуйста... -- Через двадцать минут буду, -- крикнул я и швырнул трубку на рычаг. В голове билась сумасшедшая мысль: "Допрыгался!" Я поднял столик, подобрал с пола бокал и рассыпавшиеся пряники. -- Несчастье, -- тупо повторил я. -- Несчастье... Внезапно я ощутил, насколько все же пьян. Бросил взгляд на часы -- было только девять вечера. Что же там могло произойти? Минуту я соображал, брать с собой пистолет или нет. Потом в мою пьяную башку не без труда пробилась мысль о том, что если это несчастный случай, то, возможно, там будет милиция, а значит, лучше не светиться. Поняв, что больше ничего я все равно не придумаю, я натянул шорты, майку и выскочил на улицу. Такси я поймал сразу же, опустил стекло и попросил водилу ехать с максимальной скоростью. В результате к дому Лопухина я подходил почти трезвым, хотя ни один инспектор ГАИ этого бы не признал. Кнопка лифта горела тревожным багровым светом, напомнившем мне пульсирующий овал страшного лица из моего сегодняшнего сна. Лифт торчал где-то высоко, и я бросился вверх по лестнице, старательно выдыхая алкогольные пары. Лифт стоял на пятом этаже, и дверь его была распахнута. Квартира Лопухина была открыта, в прихожей мелькали белые пятна халатов. Пахло карболкой, ночной бедой, страхом. Я прошел мимо двух врачей из реанимационной бригады, уклонился от летевшей навстречу медсестры и вошел в кабинет. Роман Сергеевич Лопухин лежал на наспех накрытой простыней тахте. Склонившийся над ним полный розовощекий врач что-то делал с его левой рукой. ДД, как нахохлившийся журавль, ходил в некотором отдалении, бросая на врача быстрые взгляды. Я подошел вплотную и взял его за рукав. -- Что с ним? -- и, видя, что он не слышит меня, а может быть, даже и не видит, дернул за руку и встряхнул. -- Что с ним, Дима? -- Инсульт, -- пробормотал ДД. -- Ты приехал, Ким, спасибо... Врачи говорят, инсульт... -- Отойдите и не мешайте, -- сказал розовощекий неожиданно злым высоким голосом. -- Немедленно. ДД шагнул вглубь кабинета, увлекая меня за собой. Механически я взглянул на пол у стеллажей -- стекла уже убрали. -- Дед приехал из издательства, веселый такой, бодрый, -- глотая слова, рассказывал ДД. -- Спросил, где ты... Я сказал, что ты заедешь вечером, он обрадовался, объяснил, что не сказал тебе чего-то самого важного... Потом мы поужинали, и он пошел к себе в кабинет... Сюда... А потом... -- Я сказал -- выйдите из комнаты! -- рявкнул врач, не оборачиваясь. Тут я понял, что ДД говорит очень громко, почти крича, будто боясь, что я не расслышу. При крике врача худое лицо его исказилось, и мне показалось, что он сейчас заплачет. -- Пошли, -- сказал я. Мы вышли в коридор. Мимо, толкая перед собой какой-то раздвижной столик, прошла одна из медсестер. Дверь в кабинет закрылась. -- Потом мы услышали шум, как будто что-то упало... Я крикнул: "Дед, это у тебя?", а он не ответил... Тогда мы прибежали и увидели, что он стоит на коленях около шкафа и пытается подняться... Знаешь, цепляется пальцами за полки, пальцы соскальзывают, а он все пытается встать... Наташа тут же вызвала "скорую", а я никак не мог понять, можно ли его уложить, -- так и стоял с ним полчаса... Он все говорил что-то, но так неразборчиво, понять нельзя было совсем ничего, а потом он потерял сознание... Врач сказал -- это инсульт, все обойдется, как ты думаешь, Ким? -- Да, конечно, -- сказал я и потряс его за плечо -- жест, долженствующий обозначать сочувствие. -- Естественно. Где Наташа? -- На кухне, -- быстро ответил ДД. -- Кипятит воду... Позвать? -- Нет... Постой здесь. Я решительно открыл дверь кабинета и шагнул внутрь, столкнувшись с мягким животом розовощекого врача. Он вытеснил меня обратно в коридор и, обращаясь к бригаде, крикнул: -- Все, мужики, поехали! -- Все в порядке? -- робко спросил ДД, вытягивая шею. Розовощекий мрачно посмотрел на него и сказал: -- Мы, во всяком случае, больше здесь не нужны... Я там написал все, что надо, бумага на столе... -- То есть? -- ДД стал ощутимо ниже ростом. -- Вы хотите сказать... -- Он умер, -- отрывисто бросил розовощекий. -- Романюк, прекрати копаться, поехали... Я молча переводил взгляд с розовощекого на ДД. Вдруг ДД как-то по-заячьи взвизгнул и ринулся в кабинет. -- Дед! -- кричал он. -- Дед, не умирай, дед!!! -- Инсульт? -- спросил я и взял розовощекого за отворот халата. -- Не знаю! -- выкрикнул он, стараясь отцепить мои пальцы. -- Скорее всего, инсульт плюс черепно-мозговая травма при падении... Позвонки, однако, не смещены... Я все написал в заключении, отпустите меня в конце концов. Я разжал пальцы. Белые халаты суетились в прихожей, пахло аптекой и смертью. Я повернулся и вошел в темный кабинет. Роман Сергеевич Лопухин лежал, высоко запрокинув седую голову, и руки его беспомощно свисали по обеим сторонам тахты. На туго обтянутом желтой сухой кожей лбу четко выделялось темно-фиолетовое, почти черное пятно, имевшее форму черепа с неестественно крупными овальными глазами. -- Стрела мрака, -- прошептал я. ДД плакал, стоя на коленях перед тахтой. Его длинное нескладное тело как-то странно подергивалось, он елозил коленями по вощеному паркетному полу и прижимал к губам сухую ладонь старика. -- Дед, -- всхлипывал он, -- ну как же, дед, как же ты так, дед... Я склонился над телом. Отпечаток черепа был совершенно отчетлив, он как бы выдавался из лобной кости, будто выдавленный изнутри каким-то тупым орудием. -- Стрела мрака, -- повторил я. -- Дед рассказал тебе, да? -- всхлипнул ДД. -- Он успел рассказать тебе про заклятие стрелы? Это Хромец, он решил все-таки покончить с дедом... Боже, Боже, ну почему... Дед... Ким... ты видишь, это Хромец, это его стрела, Ким... -- Вижу, -- сказал я. В эту минуту я поверил во все, что рассказал мне Роман Сергеевич. Я поверил в то, что лысому моему врагу действительно больше двух тысяч лет, и в то, что три реликвии, собранные вместе, действительно исполняют желания. В то, что Тень Итеру была именно Тенью, и в то, что все Итеру давно мертвы, а значит, тайна Чаши стала теперь тайной людей. И я сказал: -- Вставай, Димка. Мне пришлось поддержать его, потому что он был близок к обмороку и шатался. Я вывел его в коридор и довел до кухни. Наташа курила, отвернувшись к темному окну, и видно было, что ей страшно. -- Ну что? -- спросила она, не поздоровавшись со мной. -- Врачи ушли? Все нормально? -- Роман Сергеевич умер, Наташа, -- сказал я, усаживая ДД на табурет. -- Ничего нельзя было сделать. Наташа побледнела, и я испугался, что она тоже хлопнется в обморок. -- Есть в этом доме коньяк или нет?! -- закричал я громовым голосом. -- Ты что, не видишь, он сейчас вырубится? -- В шкафчике, -- дрожащим голосом пролепетал ДД. -- Достань, -- крикнул я Наташе. -- И стакан. Я налил полстакана коньяку и влил в рот ДД. Он закашлялся, но проглотил. -- Теперь ты, -- я протянул стакан Наташе. -- Я не люблю коньяк, -- пробормотала она. -- Пей! -- крикнул я. Она опрокинула стакан залпом, будто всю жизнь только тем и занималась. Я пить не стал, рассудив, что мне и так хватит. Пока эти двое приходили в себя, я поставил на плиту чайник и сполоснул имевшуюся в мойке посуду. Дрожь в руках потихоньку проходила. -- Ну вот что, ребята, -- сказал я, когда выражение глаз ДД стало более-менее осмысленным (Наташа пришла в себя раньше). -- Боюсь, что все мы оказались в чрезвычайно неприятном положении. -- Ты удивительно тактичен, Ким, -- заметила Наташа. -- Помолчи, -- сказал я. -- Дима, ты должен это понимать лучше всех нас. Ты рассказывал что-нибудь Наташе? -- Нет, -- ДД помотал головой. -- Ничего... Рассказывать мог только дед, у нас был уговор... Можно мне еще коньяка? Я налил ему на два пальца коньяка, и он выпил, судорожно дернув при этом острым кадыком. -- Значит, всей полнотой информации обладаешь ты, я знаю кое-что, а Наташа -- вообще ничего... -- Тут мне пришло в голову, что Наташе бы лучше и не знать всей этой истории, и я сказал: -- По-моему, Наташе нужно ехать домой. К моему немалому удивлению, ДД тут же согласился. -- Да, Наташа, тебе действительно лучше уехать... Я тебя отвезу... -- До ближайшего перекрестка, -- сказал я. -- Посмотри на себя, родной. Ты машину-то откроешь? -- Тогда возьмем такси, -- ДД сделал неопределенный жест рукой. -- Деньги у меня есть... Молчал бы уж, подумал я злобно. Деньги у него есть. Наташа сказала: -- Никуда я не поеду. Лучше рассказывайте все, что знаете. -- Нет, -- ответил я твердо, но Лопухин уже растаял под ее взглядом, из него уже можно было вить веревки, и он, избегая смотреть мне в глаза, проговорил: -- А может быть, и правда, лучше все ей рассказать? Подкаблучник хренов, подумал я. -- Это небезопасно для ее жизни. Тебе мало деда? ДД поднял на меня удивительно трезвые глаза. -- А тебе не кажется, что Хромцу все равно, знает она что-нибудь или нет? Она была здесь -- этого достаточно. Он был прав, и это было паскуднее всего. Я выругался. -- Ким... -- вяло возмутилась Наташа. -- Ладно, -- вздохнул я. -- Рассказывай. И ДД рассказал. Во второй раз история эта воспринималась как-то правдоподобнее, но Наташа слышала ее впервые, да и к тому же ей не пришлось столкнуться лицом к лицу с лысым костоломом. Пока ДД рассказывал, она выпила вторые полстакана коньяка, но видно было, что не поверила. -- Ребята, это какая-то сказка, -- заключила она. -- По-моему, вы меня дурите. Ну-ка, рассказывайте все как есть на самом деле. Я взбеленился. -- Ах, сказки?! Ну так пойди и посмотри, -- заорал я, показывая на дверь. -- Сходи, глянь, что там у его деда на лбу! Там череп, понимаешь, маленький такой черепок Смерти! Пойди да взгляни! Наташа в ужасе посмотрела на меня, и я увидел, что в уголке ее левого глаза набухает слеза. -- Понимаешь, -- я подсел к ней и обнял за плечи, -- в это действительно трудно, невозможно поверить. Так не бывает, да, я согласен, я сам не мог представить себе такое... Но когда вчера, здесь, я столкнулся с Тенью Хромца, когда я прошел сквозь нее, как сквозь сгусток тумана, а потом увидел этот отпечаток... на лбу... не остается ничего другого, кроме как принять это за истину, понимаешь? -- Ты... ты видел Тень Хромца? -- клацая зубами, спросил ДД. -- Здесь, у нас? -- Да, -- огрызнулся я. -- Здесь, у вас... В кабинете... Это на нее я бросился с кастетом и разбил стекло. А ты думал, я показывал твоему деду самурайский танец "Легче январского снега"? ДД покраснел. -- Черт бы меня побрал, -- сказал он в сердцах. -- Я ведь даже забыл спросить у него утром, что же это было... Он посмотрел на Наташу и покраснел еще больше. Убью скотину, подумал я. -- Это был Хромец, -- объяснил я. -- Точнее, его Тень. Он угрожал твоему деду, пугал его Стрелой Мрака. Перед этим он, видимо, очередной раз пытался договориться насчет Чаши, и твой дед ему отказал. Договорить он не успел, потому что я набросился на него, и... -- А что дед? -- быстро спросил ДД. -- Как он на это прореагировал? Я на мгновение задумался, вспоминая. -- Ну, он не испугался. Сказал, что живой он Хромцу нужен больше, чем мертвый. Но я не понял, что он имел в виду. ДД длинными пальцами вытянул из наташиной пачки сигарету, зажег и неумело затянулся. -- Это значило, что дед полагал, будто его жизнь -- залог тайны Чаши. А Хромец решил по-другому. А из этого следуют два равновероятных вывода: либо он узнал, где находится Чаша, либо задумал вытрясти это из меня... Наверно, он полагает, что со мной это будет легче, чем с дедом. Наверно, согласился я с ним про себя. -- А ты знаешь, где спрятана Чаша? ДД кивнул. На короткий момент я ощутил прилив сатанинского торжества: тайна Чаши была у меня в руках, и я мог отдать ее лысому костолому хоть даром, отплатив ДД разом за все. Но потом я вспомнил запрокинутое лицо Романа Сергеевича, и все встало на свои места. -- Когда ты узнал об этом? -- спросил я осторожно. -- Две недели назад... Я ведь тоже поначалу сомневался во всей этой истории, -- ДД потыкал окурком в пепельницу. -- А потом... -- Кто-нибудь еще в курсе дела? -- Нет, -- ДД покачал головой. -- Это совершенно точно. Теперь, после того, как дед... -- плечи его вздрогнули. -- Прекрати! -- приказал я. -- После того, как дед... в общем, теперь я единственный, кто знает. Наташа обняла его и погладила по голове. -- Димочка, ну, успокойся, пожалуйста... Не надо плакать, ладно? -- Я единственный, кто знает, где спрятан Грааль, -- выговорил, наконец, ДД. Зубы его стучали. -- И если Хромец убьет меня, ему придется долго искать Чашу вслепую. Я встал и отошел к окну, стараясь не смотреть, как Наташа вытирает своим платочком его блестящие от слез щеки. Ненавижу плачущих мужиков. -- Твой дед по этому поводу говорил, что у Хромца перед нами есть одно большое преимущество. Он бессмертен, а значит, времени у него в запасе навалом. Он потратил две тысячи лет на поиски Чаши и Короны, и вряд ли с ним что-то случится, если он еще пару веков порыскает по Москве, разыскивая Чашу. С другой стороны, убив тебя, он уберет последнего свидетеля, который что-то достоверно знает о Граале. И в своих дальнейших изысканиях он, по крайней мере, не будет натыкаться на сопротивление. Или я не прав? Некоторое время ДД жалобно сопел. Потом шмыгнул носом и сказал: -- Не знаю. Может быть... -- А по-моему, Ким прав, -- неожиданно сказала Наташа. -- Чем больше народу знает тайну, тем труднее этому вашему... Хромцу вести охоту в тишине. Если отдать Чашу куда-нибудь в Алмазный Фонд, он, мне кажется, вообще до нее никогда не доберется. -- Ты думаешь, ему проще было выцарапать Череп из тайных святилищ инков? -- спросил ДД. -- Но у него действительно вечность в запасе, и он может дожидаться удобного момента... Нет, единственно верная тактика -- спрятать Чашу так, чтобы он не нашел ее никогда. -- А это невозможно, ты же сам говорил! -- Наташа даже отодвинулась вместе с табуреткой. -- И потом, что ты предлагаешь, сидеть и ждать, пока он убьет тебя просто так, от злости? Я бросил еще один взгляд во двор и, не заметив там ничего подозрительного, отошел от окна. -- Ребята, -- сказал я. -- На самом деле есть один единственный способ. Твой дед, Дима, хотел завладеть Черепом, чтобы уничтожить его и разбить Триаду. Но и это не выход, потому что, имея в распоряжении вечность, можно либо найти еще один Череп, либо создать новый. Выход только один -- Хромца нужно убить. Мало кто задумывался над глубинным смыслом пословицы "В доме повешенного не говорят о веревке". ДД отшатнулся и чуть не свалился с табурета, зеленые глаза Наташи потемнели. -- Да, -- повторил я. -- Убить. И если до сегодняшнего дня я еще сомневался в необходимости такого шага, то теперь... -- я запнулся, -- теперь это очевидно. Я не знаю, чем грозит человечеству захват Хромцом всей Триады, но твой дед, Дима, боялся этого и просил меня помочь ему не допустить такого исхода. Поэтому я полагаю, что мы должны быть готовы к защите Чаши с оружием в руках. И Хромец должен знать об этом. -- Чтобы перебить нас всех поодиночке, -- мрачно заключил ДД. -- Мне надо знать, как насылается Заклятие Стрелы, -- сказал я. -- Роман Сергеевич что-то объяснял мне про древних майя, но я мало что понял. -- Я знаю не больше твоего, Ким, -- откликнулся ДД. -- Там используется какая-то чисто магическая техника... по-моему, нужно изображение человека... ну, жертвы... или хотя бы фигурка... Потом концентрируется энергия, да, точно, дед говорил, что это требует больших затрат Силы... Потом жертва отражается в глазницах, глаза загораются... и все, Стрела Мрака пущена. -- То есть это не оружие массового поражения, -- уточнил я. -- Конечно, нет. Иначе конкистадоры погибли бы раньше, чем успели бы высадиться на побережье Юкатана... Это изысканное, избирательное оружие династической вражды. -- А изображение обязательно? -- спросила Наташа. ДД потер переносицу. -- Не помню... Нет, правда, не помню. Дед ведь говорил... господи, ну почему я никогда его не слушал... Опять начинается, подумал я. -- В таком случае, бояться нам нечего. Вряд ли он перебьет нас всех, зная, что мы в любой момент можем передать тайну Чаши еще кому-нибудь. -- Ким, -- сказал ДД медленно, -- я, честно говоря, очень сомневаюсь, что мы передадим тайну Чаши еще кому-либо. Извини меня, но я вынужден напомнить, что из нас троих единственный человек, знающий ее местоположение, -- это я сам. Он так вызывающе на меня смотрел, что мне стало смешно. -- Ладно, -- сказал я. -- Наташ, собирайся, поехали домой. ДД захлопал глазами. -- Я никогда не работаю на таких условиях, -- пояснил я. -- Мне всегда сообщают всю необходимую информацию. -- Работаешь? -- переспросила Наташа. -- Ким, ты о чем? -- О своей работе, -- любезно пояснил я. -- Ты, по-моему, всегда интересовалась, в чем заключается моя работа. Так вот, гляди. Эта милая семейка (тут я подавился, но, к счастью, никто ничего не заметил) наняла меня для одного щекотливого мероприятия, связанного с Чашей. Вчера твой дед, -- я кивнул ДД, -- дал мне понять, что он хочет, чтобы я участвовал в игре на вашей стороне. Честно говоря, я не горел желанием влезать в эту историю, но, если уж я влез, то извольте давать мне всю информацию целиком. Ясно, Дмитрий Дмитриевич? Возможно, ДД и попался бы на это, но Наташа опередила его. -- Не хочешь -- уходи, -- сказала она ледяным тоном. -- Тоже мне, специалист... Интересно, что это с ней сегодня? -- успел подумать я, прежде чем осознал то, что я говорю. А говорил я следующее: -- А тебе я вообще посоветовал бы заткнуться и молчать в тряпочку. Если уж встряла в настоящую крутую разборку, где взаправду убивают, то имей хотя бы совесть не вмешиваться в дела, в которых ты не сечешь... -- Не смей кричать на женщину! -- гаркнул ДД и встал. -- Да, -- сказал я, сбавляя тон. -- Только драки нам еще и не хватало. Извини, Наташа. ДД, красный и пыхтящий как паровоз, сел и попытался прижать Наташу к себе. Она отстранилась. -- И вообще, -- стараясь не смотреть ни на меня, ни на ДД, сказала Наташа, -- по-моему, это дело милиции. -- Глубокая мысль, -- похвалил я. -- Тем более, что у Дмитрия Дмитриевича там и знакомые имеются. Вот, например, гражданин майор Лебедев, Владимир Никитич, если не ошибаюсь? -- Ну у тебя и память, -- хмыкнул ДД. -- Да вот только беда, Натуля, лет через десять-пятнадцать Владимир Никитич уйдет в отставку, а наш хромой приятель за это время карьеру сделает в органах, ему не впервой, он при Берии в госбезопасности служил... Понимаешь, Наташа, мы с ним по разным правилам играем... Совсем по разным... -- Неужели нет никакого выхода? -- тихо спросила Наташа. На этот раз я промолчал. ДД ответил за меня. -- Разве что Ким действительно его убьет. -- А ты сможешь? -- Наташа смотрела на меня, как на марсианина. -- Не знаю, -- буркнул я. Не то, чтобы я сомневался, по силам ли мне перешагнуть психологический барьер -- в конце концов, людей мне раньше убивать действительно не приходилось. Но наш враг был бессмертен. А убивать бессмертного -- занятие незавидное. -- Дед говорил, что Хромца можно убить... Но нужно точно знать условие... В Свитках Итеру было сказано, что он может погибнуть от укуса змеи в третий глаз... -- Интересно, что здесь имеется в виду, -- перебил я ДД. -- Мы что, должны запустить к нему в спальню пару гадюк? И потом, что это за третий глаз? ДД постучал костяшкой согнутого пальца себе по лбу выше переносицы. -- В восточной традиции это центр особой ментальной силы и интуитивного прозрения, одна из семи чакр... Во всяком случае, расположен он вот здесь. Я потер переносицу. -- Какой змее придет в голову жалить человека в такое неудобное место? Внезапно Наташа истерически расхохоталась. -- Ребята, вам не кажется, что мы все сошли с ума? Человек умер, а мы тут обсуждаем всякую муру!.. О-о, что же с нами случилось? -- Это не мура, Наташа, -- сказал ДД строго и спокойно. -- Из-за этого погиб мой дед. Некоторое время мы молчали, ожидая, когда Наташа успокоится. Потом Лопухин сказал: -- Я не вполне уверен, что текст Свитка надо толковать так буквально... Возможно, это метафора. Кстати, дед тоже так думал, хотя и говорил, что Хромец панически боится змей... Внезапно он поднялся и вышел из кухни. Я рванулся было за ним, но вернулся и опустился перед Наташей на корточки. -- Я очень не хотел влезать в эту историю, малыш, -- сказал я, гладя ее руку. -- А тебя тем более не хотел впутывать. Эх, не надо нам было сюда приезжать... -- Наоборот, -- возразила Наташа почти спокойным голосом. -- Диме сейчас очень нужна наша помощь, он же совсем один остался... Ты поможешь ему, Ким? -- Постараюсь, -- фыркнул я. -- Если он не будет делать глупостей... -- Вот, -- раздался с порога голос ДД, -- это де