а на дачу, я остановился и несколько минут глядел в помаргивающее искусственным светом равнодушное стекло дисплея... До этого мне следовало додуматься с самого начала. Дача в Малаховке была каким-то образом связана с Хромцом. Возможно, это была его собственная дача, хотя в этом я, по правде говоря, сомневался. Но выбрал он ее для своего эксперимента наверняка неспроста. В любом случае, это была единственная зацепка. Я не мог больше сидеть и ждать, позвонит мне кто-нибудь или нет. Я выключил компьютер, достал из шкафа кобуру с перевязью, которую ношу только в исключительных случаях, сунул туда пистолет, надел куртку, заглянул в кошелек и вышел из квартиры. Последние сутки я раскатывал на чужих машинах и, похоже, привык к этому. Во всяком случае, выехав на проспект, я ни на секунду не озаботился тем, что при мне нет ни техпаспорта, ни прав. Я был обеспокоен только одним: тем, что арбалет, называемый Нефритовым Змеем, со вчерашнего дня лежит совершенно беспризорный в квартире у ДД, а в квартиру эту, если, конечно, не обращать внимания на Дария, войти легче легкого. Поэтому первым делом я поехал на Арбат. Дарий встретил меня как старого друга, положил тяжелые лапы на плечи и долго смотрел на меня своими большими слезящимися глазами. Судя по всему, квартиру он стерег исправно, но, по большому счету, с этой бесхозностью надо было кончать. Я отыскал в записной книжке у телефона ленинградский номер матери ДД и заставил себя позвонить ей. Заставлял я себя, однако, зря: на том конце провода трубку не брали. Я с облегчением решил, что позвоню в другой раз, взял спокойно лежавший на кухне арбалет, закрыл окно и балконную дверь и собрался уходить. Дарий заскулил. Я внимательно посмотрел на него. Огромный, умный пес, тяжелые лапы, тяжелая лобастая голова, наверняка стальная хватка... Я решился. -- Пойдем, Дарий, -- скомандовал я. -- Пошли. Гулять. Пес бешено завертел хвостом и бросился на меня. Я кое-как отпихнул его и, открыв дверь, выпустил на площадку. Арбалет я закинул за спину, чехол с единственной стрелой держал в руках и чувствовал себя при этом совершенно по-идиотски. Повстречавшиеся мне во дворе девочки-старшеклассницы посмотрели на меня как на полоумного, а после того, как я выдавил из себя что-то вроде улыбки, и вовсе поспешили скрыться в подъезде. Мне, однако, было не до них. В машине я положил Нефритового Змея на заднее сиденье и накрыл его какой-то тряпкой. Дарий примостился рядышком. В Малаховке я без труда нашел улицу, по которой брел неделю назад (всего неделю? Или уже неделю?!) весь в крови, и остановил машину напротив кирпичного дома. Дом по-прежнему выглядел совершенно необитаемым, и на калитке, как и раньше, висел здоровенный ржавый замок. Зато в доме напротив дверь была распахнута настежь, и в глубине сада в плетеном кресле сидел толстяк в белой сетчатой майке. Ноги он держал в неглубоком тазике с водой и вообще он был мало похож на усердного огородника. Я толкнул деревянную калитку, прошел по дорожке в сад, остановился перед креслом и сказал "добрый день". -- Добрый, -- согласился толстяк. -- Коммунальная служба, -- представился я, помахав у него под носом одним из своих самых фантастических удостоверений. Он вяло кивнул. -- Вот, интересуюсь состоянием дома N 37, -- деловито объяснил я. -- Хозяев нет, понимаете ли, участок запущен, коммуникации не в порядке... Толстяк зевнул, обнаружив гнилые черные зубы. -- Так хозяин уже года три как не ездит, -- произнес он, одолев, наконец, зевоту. -- Болеет он, Пал Саныч наш... -- Это какой Пал Саныч? -- спросил я строго. -- Болезнь болезнью, а за коммунальные услуги платить все должны. -- К председателю, -- махнул рукой толстяк. -- Все эти вопросы с ним... А Пал Саныч -- человек аккуратный, он если должен заплатить, то заплатит, можно не сомневаться... -- Фамилия его как? -- спросил я снова. Толстяк моргнул. -- Мороз его фамилия... Пал Саныч Мороз, полковник в отставке. Человек военный, аккуратный. Мне остро захотелось дать самому себе в морду. "Мороз, следователь с Лубянки... В пятьдесят первом он допрашивал меня по приказу Розанова..." Роман Сергеевич сказал это тогда тихим сомневающимся голосом, не подозревая, что дает мне в руки ключ, которым можно было бы давным давно растворить все двери, если бы не моя патологическая глупость. Ладно, подумал я, лучше поздно, чем никогда. -- Председатель ваш где? -- спросил я. -- Через два дома направо, -- толстяк снова зевнул. -- Дом номер 33. Звать его Федор Кузьмич, фамилия его Торобов... -- Привет от коммунальной службы, -- сказал я и покинул сад. Федор Кузьмич Торобов оказался маленьким сухощавым человечком с загорелой лысиной и острыми глазками грызуна. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: это еще тот жук, и никакими детскими фокусами вроде удостоверения санитара санэпидстанции его не проймешь. Поэтому я, не представляясь, сказал: -- Мне нужен домашний адрес Павла Александровича Мороза. Острые глазки проткнули меня в области грудной клетки, кольнули в лицо и уставились в сторону. Высокий тонкий голос сказал: -- А документики у тебя имеются? Я не торопясь вынул из нагрудного кармана новую сотенную бумажку, свернул в трубочку и, легонько щелкнув пальцем, отправил ее в путешествие по зеленой скатерти. Цепкая лапка выпустила розовую в белых горохах чашку со слабым чаем и дернулась. Бумажка исчезла. -- Котельническая набережная, высотка, подъезд Д, квартира 83. -- Это точно? -- спросил я, несколько сбитый с толку таким быстрым ответом. Торобов поморщился. -- Проверь, -- бросил он. -- Книга на комоде. Я повернулся и взял с комода старомодный гроссбух в мраморном переплете. На букву "М" действительно значился Мороз Павел Александрович, и адрес у него в точности совпадал с названным председателем. Был там еще и телефон, который я автоматически запомнил. -- Спасибо, -- сказал я, -- все правильно. -- Жизня, парень, -- непонятно отозвался Торобов. Я многозначительно кивнул и вышел, чувствуя, как раскаленные спицы пронзают меня между лопаток... -- В Москву, -- сообщил я Дарию, садясь в машину. Дарий не возражал. Высотка на Котельнической зубчатым контуром впечатывалась в ярко-голубое небо. Дом-город, дом-замок со своими кинотеатрами, магазинами и внутренними садиками нависал над пропахшей бензином серой рекой. Я припарковал машину на набережной, запер Дария в салоне и пошел искать подъезд "Д". Внутри дом был еще мрачнее, чем снаружи. Из полутемного, сыроватого, огромного, как пещера, холла разбегались двери, лестницы, незаметные коридоры. Я справился у вахтерши, на каком этаже 83-я квартира, и вызвал лифт. Кабина, грохоча, вознеслась на восьмой этаж; металлическая дверь с лязгом захлопнулась за спиной. Казалось, я попал в странный загробный мир дряхлеющей помпезной архитектуры, старых механизмов, вырубленных в толще камня нор, заменяющих человеческое жилье. Я позвонил. Дверь открыла женщина лет сорока с усталым невыразительным лицом, облаченная в какую-то серую одежду -- выглядела она точно так, как должен выглядеть человек, живущий внутри дома-горы. Я сказал: -- Добрый день, я по поводу распределения гуманитарной помощи... Здесь проживает Павел Александрович Мороз? Мне с огромным трудом удавалось говорить спокойно. Внутри у меня громко тикал будильник, отсчитывая время. -- Здравствуйте, -- сказала женщина довольно равнодушно. -- Да, здесь, но папа болен... К нам уже приходили из собеса. -- Это не наша епархия, -- я заставил себя улыбнуться. -- Мы -- комитет защиты прав пожилых людей... Павел Александрович в больнице? -- Нет, его выписали три недели назад. Проходите. Я переступил порог и неожиданно оказался в большой, почти круглой прихожей с высоким -- метра четыре -- потолком. Женщина пододвинула мне тапочки со смешными помпонами и отошла на пару шагов. -- Его нет смысла больше держать в больнице, -- сказала она. -- Все равно ему уже ничем не поможешь. Сестра приходит, делает уколы, а так... -- Она махнула рукой. -- Пока молод, редко задумываешься над тем, каким будет конец жизни... Я сочувственно кивнул. Потом спросил: -- А можно его повидать? Она заколебалась. Мне пришлось прибавить в выражении своих глаз еще немного сочувствия и понимания, и тогда она, наконец, сказала: -- Очень недолго, прошу вас... Вы сами увидите -- ему трудно разговаривать. Она повернулась и пошла по полутемному коридору. Я последовал за ней. На пороге узкой, как пенал, затемненной комнаты я остановился, потому что почувствовал запах -- резкий больничный запах близкой смерти. Так же пахло и в квартире ДД в ночь, когда Стрела Мрака настигла Романа Сергеевича. Только здесь к нему примешивался еще и несильный, но ощутимый запах разложения -- разложения живой еще человеческой плоти. -- Проходите, -- чуть настойчивее повторила женщина в сером. -- Не бойтесь, так всегда пахнет в помещениях, где находятся тяжело больные... Я пожал плечами и вошел. На железной солдатской койке, укрытый грубым суконным одеялом, лежал высохший желтый старик с неопрятными, свалявшимися серо-седоватыми волосами и кустистыми серыми бровями. Левый глаз старика был ровно закрыт белой пленкой катаракты, но правый следил за мной неотрывно и настороженно. -- Здравствуйте, Павел Александрович, -- сказал я. Бывший следователь госбезопасности не ответил. Я увидел, что справа от него на желтоватой наволочке лежит черная коробка какого-то аппарата. -- Папа, это насчет гуманитарной помощи, -- пояснила женщина. -- Молодой человек, наверно, хочет удостовериться, что ты у нас, а не где-нибудь в доме престарелых... Старик на постели открыл рот, и черный прибор заговорил. -- Иди, Лида, -- прожужжал неживой голос. -- Иди... -- Но, папа... Здоровый глаз старика медленно закрылся. Женщина вышла, прикрыв за собой дверь. Мы остались вдвоем в душной темной комнате, пропитанной запахом смерти и страха. Мороз не задавал никаких вопросов, возможно, экономил силы. Я заставил себя сделать два шага к его койке и уселся на деревянный табурет, задев ногой желтый эмалированный тазик. -- Павел Александрович, -- сказал я, -- я не насчет гуманитарной помощи... Я пришел, чтобы поговорить с вами об Андрее Андреевиче Резанове. -- Резанов умер, -- мертвым голосом ответил аппарат на подушке. -- Он жив, -- возразил я. -- Может быть, его теперь зовут не Резанов. Но он жив, и он нисколько не изменился по сравнению с 1951 годом... Старик молчал, и только его черный внимательный глаз беспокойно наблюдал за мной из-под серой неопрятной брови. -- Мне известно, что он был вашим начальником, тогда, в 1951, -- сказал я. -- Мне известно, что по его приказу вы допрашивали археолога Лопухина, пытаясь выяснить, где он прячет чашу Грааль. Я знаю, что он использовал для своих целей вашу дачу в Малаховке и делал это совсем недавно. Мне нужно, чтобы вы навели меня на его след. Мне нужно отыскать Резанова -- срочно. И я не уйду отсюда, пока не узнаю, где он прячется. -- Резанов умер, -- прогудел черный ящичек. Старик закрыл правый глаз. Я встал с табурета, подошел к двери и всунул между ручкой и косяком старомодную трость. -- Вот что, -- сказал я, вновь подходя к койке. -- У меня очень мало времени. Если ты будешь упрямиться, ты, старая гнида, палач, я придушу тебя раньше, чем кто-нибудь из твоих домашних успеет заподозрить неладное. Ты меня понял, Мороз? Мне очень не хочется этого делать, но я сделаю это, потому что ты не оставляешь мне другого выхода... Где Резанов? Худая рука, вся в пятнах экземы, выпросталась из-под одеяла и поползла по стене к черной кнопке звонка. В трех сантиметрах от кнопки я перехватил руку и без особых усилий уложил ее на одеяло. -- Тебе не удастся выбраться, старик, -- медленно произнес я. -- Я убью тебя, если ты не скажешь, где прячется Резанов. Он мне нужен, ты понимаешь? Он нужен мне во что бы то ни стало... -- Убей меня, -- сказал черный ящик. Я замолчал. Невозможно было понять, блефует он или нет, -- у металлического голоса не было интонаций. -- Я устал, -- равнодушно жужжал Мороз. -- Уже год они не дают мне умереть. Я мучаюсь. Выхода нет. Убей меня. Я схватил его за худые плечи и яростно затряс. -- Тварь, -- зашипел я ему в лицо, -- проклятая дохлая тварь, где Резанов? Где твой хозяин, сволочь? Голова старика дергалась, изо рта шло какое-то бессмысленное клокотание вперемешку со зловонным запахом. Я не сразу сообразил, что он говорит, -- настолько не гармонировал безжизненный и бесстрастный голос черного аппарата с дрожащим в моих руках бывшим следователем с Лубянки. -- Зачем тебе Резанов? -- повторил мертвый голос. Я отпустил плечи старика, и он упал на койку безвольно, как тряпочная игрушка. -- У него моя девушка, -- сказал я. -- Я все равно найду его и убью, но если вы поможете мне, я сделаю это раньше и, может быть, успею ее спасти. -- Ты не сможешь, -- произнес голос так же бесстрастно. -- Он бессмертен. Я поразился. -- Откуда ты... откуда вы это знаете? -- Рот старика открылся, из ящика донеслись отвратительные скрежещущие звуки -- Мороз смеялся. -- Я офицер госбезопасности, -- сказал он. -- Мы не были тупыми костоломами, как думают теперешние щенки... Мы были профессионалами... Я нажал в кармане пленку диктофона и, плюнув на запах, пододвинулся поближе. -- Когда был расстрелян Берия, -- продолжал бубнить аппарат жестяным голосом, -- Резанова арестовали... Он был правой рукой Кобулова, второго человека в органах. Его тоже должны были расстрелять, но не расстреляли... Мороз замолчал, жадно ловя ртом воздух. -- Я был переброшен в Читу и вернулся в Москву только после того, как дали под зад Хрущу... В конце шестидесятых я случайно увидел Резанова на улице. Он действительно не изменился с тех пор... Абсолютно. Еще одна судорожная передышка. -- Я не стал подходить к нему. Еще до 53-го года я собрал на него большой материал -- на случай, если он решит от меня избавиться. Он ведь поручал мне очень ответственные задания тогда... Х-х-х... Я терпеливо следил, как он сгибается над тазиком, как трясутся его плечи и мотаются неопрятные седые космы на яйцевидной голове. Руина, подумал я. Гниющая заживо, дурно пахнущая, жалкая руина. -- Уже тогда я знал, что с ним не все так просто... Это был страшный человек, но страшных людей было много. Он был совершенно непонятен... У него не было желаний. Не было страстей. Он не интересовался женщинами. Пил, но не пьянел. Не играл в карты или на бегах... Это был человек без жизни. -- И без смерти, -- сказал я. -- Верно... И без смерти. Но тогда я этого еще не знал. Это я понял позже, в восьмидесятом... -- В восьмидесятом? -- Тогда он сам пришел ко мне. Назвал мне свое новое имя. -- Какое? -- Неважно, -- жужжал ящик, -- сейчас оно у него все равно другое... Но я не ожидал, что он придет ко мне. А он пришел. И напомнил про договор. -- Что за договор? -- быстро спросил я, посматривая на дверь. Говорливость старика начала меня утомлять. -- Договор с дьяволом, -- ответил механический голос. -- Потому что Резанов -- не человек. Он дьявол. Сухие желтые пальцы с силой сжали край суконного покрывала. -- За это время я стал стариком. Я потерял все свои мускулы, я стал развалиной и начал пить йод по утрам... А Резанов остался таким, каким был, -- сильным, хищным, опасным. Тут-то я и догадался, что он бессмертен. -- Зачем он к вам пришел? -- Чаша, -- проскрежетал Мороз. -- Он по-прежнему искал Чашу. Он хотел, чтобы я помог ему отыскать того археолога... Лопухина. Это было непросто, после лагеря Лопухин тоже поменял фамилию, долгое время он жил в Ленинграде... Но в восемьдесят четвертом я нашел его... В восемьдесят четвертом? Почему же он так медлил? -- подумал я. Зачем ему потребовалось ждать целых семь лет, если он все знал еще в 84-м? Конечно, бессмертные могут и не торопиться, но не до такой же степени. -- Я нашел Лопухина, -- повторил Мороз. -- Но к этому моменту я уже знал, зачем Резанов ищет Чашу, и не хотел, чтобы она ему досталась... -- Откуда? -- жестко спросил я. -- Х-х-х... Долго объяснять. У офицера в отставке много времени... После той встречи с Резановым, ну, на улице, я поднял свои старые материалы... Мне стало интересно. Я начал читать. Он задохнулся и скосил страдальческий глаз на стоящий на тумбочке пузырек с белыми горошинами. Я схватил пузырек, вытряхнул оттуда пару горошин и, пересиливая брезгливость, положил их на черный распухший язык. -- Я прочел много книг... Еще в молодости я прекрасно знал немецкий. В одной немецкой книге я прочел легенду о чаше Грааль и злом демоне Нирахе, рыщущем по всему свету в поисках этой Чаши... Чем больше я читал, тем больше убеждался: Резанов -- дьявол. А я был слугой дьявола. Мороз замолчал и прикрыл единственный здоровый глаз. Я посмотрел на часы -- мы разговаривали уже пятнадцать минут. -- Павел Александрович, -- сказал я, -- у меня очень мало времени. Резанов получил Чашу. Он в любой момент может отправить нас всех к черту на рога... Где он скрывается? Минуту он не отвечал. За эту минуту я мысленно три раза разорвал его на куски. Потом он заговорил. -- Не в любой момент... Только в ночь полнолуния. Чаша Грааль отдает свою силу только в ночь, когда полная луна светит над ней... над человеком, который владеет всеми тремя сокровищами сразу. -- Вы и про сокровища знаете, -- сказал я устало. -- Знаю, -- прохрипел он. -- Кое-что из книг, кое-что из материалов слежки за Резановым. В МГБ следили все за каждым, только так система могла работать нормально. Череп, Корона, Чаша: три ключа к Силе... Короче говоря, я сбежал. Я не отдал ему Лопухина и вернулся в Читу. Там я заболел. Шевельнулась желтая рука. -- Дочь перевезла меня обратно в Москву, и Резанов пришел ко мне в больницу. Он сказал, что болезнь -- это кара, которой он подверг меня за неподчинение. Он пообещал, что вылечит меня, если я отдам ему археолога. Я сделал это. Он обманул меня. Болезнь не прошла. Я попаду в ад. Он снова засмеялся -- черный ящик разразился очередной порцией раздражающих уши звуков. -- Я, слуга Дьявола, хотел встать на сторону Бога... Так не бывает. Он получит Чашу. Звезды остановятся в небе, и Луна догонит Солнце. Опустится ночь, последняя, бесконечная ночь... -- Он уже получил Чашу, -- напомнил я. -- Но если я успею найти его раньше, чем он примется за исполнение своих желаний, я убью его. -- Его нельзя убить, -- сказал мертвый голос. -- Можно, -- огрызнулся я. -- Я единственный человек, который знает, как это сделать. Мне сказал об этом старик Лопухин, археолог. Но Резанов убил Лопухина. -- Ты не сможешь, -- повторил Мороз. -- Но попробовать стоит. Он вцепился руками в края койки и нечеловеческим усилием поднял голову. -- Тогда, в восьмидесятом, я проследил за ним. Я еще мог это сделать... Как я и думал, он жил под землей... -- Почему вы так думали? -- Злые демоны не любят света. В его кабинете на Лубянке шторы всегда были задернуты, дома -- тоже... В 51-м он снимал крохотную комнатку в полуподвале, хотя мог бы жить в огромной квартире. А в 80-м я довел его до объекта "66". -- А что такое объект "66"? -- Секретная подземная база МГБ. Во время войны там размещались лаборатории, где работали ученые-иностранцы... Там пять или шесть подземных ярусов, даже я точно не знаю. После ареста Берии объект опечатали, а при Серове всю документацию по нему уничтожили. Резанов поселился именно там... -- Каким же образом, если объект был опечатан? -- Теперь это просто заброшенный дом посреди леса, -- голос, доносившийся из аппарата, оставался таким же ровным, но по лицу Мороза было видно, что он говорит из последних сил. -- Резанов нашел старый подземный ход, ведущий в нижние ярусы... Я не смог проследовать за ним под землю -- побоялся, что он обнаружит меня и убьет. Но я видел, как он скрылся в развалинах, и ход я там тоже видел... Это в лесах, к западу от Истринского водохранилища, объект "66" находится ровно в 10 километрах от деревни Лопотово, между 4-м и 12-м шоссе... -- Вы уверены, что он сейчас там? -- я почувствовал, что мой голос дрожит. -- Нет, -- отрезал старик, -- ни в чем нельзя быть уверенным, когда имеешь дело с дьяволом... Он, как призрак, появляется то там, то здесь. Два дня назад он приходил сюда, ко мне, ночью. Он прошел сквозь дверь, как будто ее не было. Он сказал, что почти достиг своей цели. Я спросил, значит ли это, что он получил Чашу. Он засмеялся и ответил, что Чаша все равно что у него в руках. И добавил, что это благодаря мне... Я попросил его, чтобы он спас меня, но он сказал, что я заслужил свое наказание. Тогда я попросил его убить меня. А он снова засмеялся и ответил, что ему все равно, буду я умирать еще неделю или еще год. В этом вся разница, сказал он, ты умрешь, а я -- нет. Я бессмертен. Тонкие пальцы обхватили мое запястье. -- Найди его, парень, -- жужжал жестяной голос. -- Найди его и если сможешь убить -- убей. А если не сможешь, передай, что Павел Мороз, слуга дьявола, проклял его перед смертью... Убей меня, парень... -- Насчет полнолуния, -- сказал я, освобождая руку, -- это правда или только легенда? -- Так было написано в книге... А теперь сделай же то, чем ты грозил мне, болван. Только сделай это быстро... Я ведь тварь, сволочь, палач. -- Извините, -- сказал я поднимаясь. -- Боюсь, я не смогу вас убить. Прощайте... -- Стой! -- взвыл черный ящик. Я снова зацепился ногой за тазик и остановился. -- Подземный ход, болван... Он начинается в подвале: там, у левой стены из пола торчат три скобы. Та, что посередине, -- крышка люка. Он должен был быть залит бетоном, но на самом деле прекрасно открывается... Дальше -- лестница. -- Спасибо, -- сказал я искренне. -- И простите меня. Я выскочил из комнаты, как угорелый. От тошнотворного запаха кругом шла голова и подкашивались ноги. Откуда-то выскочила серая женщина и набросилась на меня едва ли не с кулаками. -- Как вы могли! -- шипела она. -- Я же предупреждала вас... папе очень тяжело разговаривать... Вы бессовестный, бесцеремонный, наглый молодой человек! Я отодвинул ее рукой и прошел в прихожую. Там я остановился и обернулся. -- Вот что, -- сказал я, перекрикивая ее возмущенные причитания, -- где у вас телефон? -- Что? -- переспросила она и задохнулась. -- Ну, это уже хамство высшей пробы... Мало того, что вы приходите без звонка... -- Заткнитесь! -- рявкнул я. -- Где телефон, быстро?! Она обмерла и, видимо, не в силах произнести ни слова, показала рукой. Я прошел в комнату, набрал "09" и узнал нужный номер. -- Планетарий, -- сказал ленивый женский голос, когда я набрал номер во второй раз. -- Скажите, пожалуйста, -- скороговоркой произнес я (время! время!), -- когда у нас ожидается ближайшее полнолуние? -- Что? -- оживился голос на том конце провода. -- Ну, полнолуние, -- в отчаянье повторил я, -- ночь, когда луна круглая... Самое ближайшее, когда? -- Минуточку, -- сказал голос. Зашуршали бумаги. Серая женщина смотрела на меня из прихожей с любопытством и опаской, как на буйно помешанного. -- Вот, -- в трубке довольно хихикнули, -- вы очень вовремя позвонили. Ближайшее полнолуние ожидается сегодня ночью. Кроме того, сегодня ожидается неполное лунное затмение. Если у вас есть телескоп... Я швырнул трубку на рычаг. На часах было восемнадцать сорок. До машины я добрался за полторы минуты. Дарий перелез на переднее сиденье и спал, положив большую голову на кресло водителя. Мне пришлось его побеспокоить. -- Извини, дружище, -- сказал я. Улица была почти пуста. Я выжал педаль газа, и машина, взревев, рванула по залитой вечерним солнцем набережной, вспугнув прохаживающихся по парапету голубей. Красный шар солнца грузно висел над золочеными трубами МОГЭСа -- слишком низко. Но я не мог остановить солнце. Пока я гнал машину по Ленинградскому шоссе, оно продолжало неотвратимо опускаться на запад. Слева мелькнули белые распахнутые страницы комплекса "Лебедь", справа пронеслись мосты окружной... Солнце падало. Поворот на Шереметьево... Поток красивых иностранных машин, далекий гул самолетных двигателей... После Шереметьево я притормозил у обочины и посмотрел на карту. Лопотово находилось километрах в сорока к северо-западу, поворот на 12-е шоссе был ближе километров на пять... Пятнадцать минут, если идти со скоростью "100". Но если остановят гаишники? Терять время на разбирательства? Я посмотрел на часы. Двигаясь со скоростью "90", я должен был добраться к объекту "66" к 20.15. А еще нужно было обнаружить Хромца где-то в подземных катакомбах -- если он действительно скрывался там, где Мороз засек его в 80-м году. Я впервые понял, насколько меня могли подвести сведения, которые дал умирающий старик в доме, похожем на склеп... С 80-го года прошло одиннадцать лет, и нет ни одного шанса, что Хромец по-прежнему живет в старых подземельях МГБ к северу от Москвы, тем более, что ДД он назначил встречу на южном направлении. Но выбора у меня не было, и, чтобы узнать, повезет мне или нет, оставалось всего несколько часов. Четыре часа до полуночи. Но ведь луна могла появиться и раньше... Я длинно и со вкусом выругался и нажал педаль газа. К северо-западу от Истры тянулись поля, над которыми уже колыхался призрачный туман. Солнце наполовину растеклось по краю горизонта, напоминая яичный желток. По левую руку километрах в трех от дороги чернел лес. К нему через поле уходила плохо асфальтированная, вся в рытвинах и колдобинах, серая лента -- 12-е шоссе. Я свернул на него. Вдалеке беззвучно, тускло отсвечивая лоснящимися спинами, шло стадо. Сзади по проселку тащился, поднимая клубы пыли, белый "Жигуленок". Спокойно и мирно было в этих благословенных подмосковных лесах за несколько часов до конца света. Я поехал медленнее, боясь ошибиться в определении нужного мне места. Если за лесом 12-е шоссе пересечется с еще одной дорогой -- 4-м шоссе, -- стало быть, этот лес и скрывает в себе таинственный объект "66". Если же нет... Это был тот самый лес. Он широким клином врезался в поле между двумя дорогами и расширялся к северо-западу. Я отмерил по карте расстояние. 10 километров на запад от Лопотова, между 4-м и 12-м шоссе... Скорее всего, речь шла о широком фланге леса, подступавшем прямо к 4-му шоссе. Я свернул на грунтовку. Вглубь леса уходила усыпанная густой хвоей дорога, по которой, казалось, давно никто не ездил. Дорога, ведущая к объекту "66". Белый "Жигуль" пропылил мимо и скрылся за поворотом. Стало очень тихо, и в этой тишине я крутанул баранку и направил машину под своды леса. Дом я увидел минут через пятнадцать, когда уже потерял всякую надежду. Точнее, сначала я увидел ограду -- повалившуюся, рассыпавшуюся кусками бетона, торчавшую ржавым скелетом арматуры. Сквозь растрескавшиеся плиты проросли деревья, дорога, некогда подходившая к высоким черным воротам, была завалена упавшими стволами. За остатками ограды и частоколом деревьев угрюмым серым остовом высился дом. Я остановил машину около поваленной сосны, преграждавшей путь к воротам. Конечно, можно было попробовать и проехать, но я не хотел, чтобы шум мотора услышали в доме. Я вылез из салона, выпустил Дария -- он первым делом подбежал к сосне и поднял ногу, -- вытащил арбалет и чехол со стрелой, достал из бардачка фонарик, проверил пистолет и закрыл дверцу. Было очень тихо. В стремительно темнеющем небе с шумом качались кроны деревьев. Из развалин не доносилось ни звука. Я поправил на плече ужасно мешающий тяжелый арбалет и, осторожно переступая через валяющиеся в траве бетонные блоки, пошел к дому. От дома осталось три стены и рваная, будто пережившая бомбежку, крыша. Дом был когда-то трехэтажным, но теперь перекрытия между этажами провалились, из стен торчали какие-то гнутые прутья, на уровне второго этажа легкий ветерок трепал гулко вздрагивающий лист жести. Все пространство первого этажа было бесповоротно загажено. На стенах тут и там виднелись рисунки углем и всякие дурацкие надписи. Между обломками располагалось как минимум три кострища, под прикрытием рухнувшей стены уютно устроился грязный полосатый матрас. Руины, похоже, использовались подростками из близлежащих сел в качестве своеобразного клуба. Здесь никого нет, подумал я неожиданно спокойно. Хромец по-прежнему недосягаем, он прячется неизвестно где и ждет своего часа. И ждать ему осталось недолго: через час, максимум полтора, солнце скроется окончательно, и тусклая луна, уже появившаяся в восточной части неба, будет разгораться все ярче, и чем ярче будет она, тем больше будет наливаться Силой Чаша... Подвал, подумал я. Мороз говорил, что подземный ход начинается в подвале. -- Дарий, -- скомандовал я. -- Ищи подвал! Пес посмотрел на меня и отбежал в сторону. Он обогнул кострище, в центре которого красовалась сделанная из пустой бутылки "розочка", и исчез за полуобвалившейся стеной. Я направился следом. Там действительно была дверь -- металлическая, покрытая облупившейся зеленой краской дверь, к которой вели три искрошившиеся кирпичные ступеньки. На двери был выведен пульверизатором жирный черный "пацифик" и написано "Леха -- козел". Дарий сидел на верхней ступеньке и внимательно изучал надпись. -- Молодец, -- сказал я тихо и потрепал его по шерстяной голове. Я вынул из кобуры пистолет и левой рукой несильно нажал на дверь. Она поддалась. Пахнуло сыростью и вонью. Арбалет зацепился за гвоздь, торчащий из косяка. Я шепотом выругался, сделал шаг назад и отцепил его. Перспектива блуждания в темноте с этой громоздкой и неудобной штукой радовала меня все меньше и меньше. Дарий проскользнул вперед и исчез в темноте. Поколебавшись секунду, я зажег фонарик и, держа его в левой руке, а пистолет в правой, начал спускаться по ступенькам. Как ни странно, загажена была только небольшая часть огромного подвала -- предбанник у двери. Дальше было сравнительно чисто, блестели в свете фонарика осколки разбитого стекла, пол покрывала мелкая цементная крошка. В темноте, нависавшей над маленьким островком электрического света, укрывались какие-то громоздкие предметы, тяжелые тупые углы, закругления труб. Где-то монотонно капала вода. Я посветил фонариком во все стороны, определяя приблизительные размеры помещения и, стараясь не хрустеть цементной крошкой, двинулся к левой стене. Там, у небольшого, выложенного плиткой пустого бассейна, действительно торчали три ржавые, влажно блестящие в луче фонаря скобы. Каждая располагалась в центре круглой платформы, края которой были залиты бетоном. Вокруг средней скобы круг был черен и отчетлив. Это была крышка люка и, судя по отсутствию на ее краях каменного крошева, ее поднимали совсем недавно. Я почувствовал, как останавливается сердце. Дарий заворчал. Я аккуратно снял с плеча арбалет и положил на пол. Сунул пистолет в кобуру и взялся за черную, мокрую на ощупь скобу. Круг медленно повернулся. Я без особой натуги приподнял его. В лицо мне ударил сухой теплый воздух -- внизу, очевидно, работала вентиляционная система. Я приподнял край люка еще сантиметров на двадцать и остановился. Мне стало страшно. Я не буду объяснять, чего именно я испугался. Несколько минут я сидел на корточках, трясся от страха и не мог заставить себя открыть шахту до конца. Потом, кряхтя, встал и поднял крышку люка. Ожидая всего, чего угодно, я пересилил себя, перегнулся через край шахты и посветил вниз фонариком. Там оказалась привинченная к металлической обшивке стены лестница, спускающаяся в неглубокий -- метра три -- колодец. Я мог различить блестящий (видимо, тоже металлический) пол, но больше не было видно ничего. Я прошептал Дарию "Подожди здесь" и полез в шахту. Лезть пришлось, держась лицом к стене, и несколько секунд я испытывал мучительное ощущение ожидания удара в спину. Однако ничего не произошло, и я мягко соскочил с последней ступеньки на пол подземного коридора. Луч фонарика ощупал стены, на которых змеились кабели в толстой оплетке, низкий потолок с бледными трубками люминесцентных ламп, уходящий под небольшим наклоном вниз туннель. Никаких следов Хромца. Никаких следов Наташи. Я снова полез наверх, не вылезая из люка, высунул руки, поймал Дария за теплые шерстяные бока и потянул упирающегося пса к отверстию. Он пребольно саданул когтистой лапой по шее и по затылку, но мне, выдержавшему когти инфернальной собаки Хромца, это было что семечки. Я, пыхтя, взвалил пса себе на плечи и с трудом спустился по лестнице, придерживая его одной рукой. -- Вот, -- сказал я, ставя его на пол. Он по-прежнему глухо ворчал. -- Вот здесь мы и будем искать Наташу. Помнишь Наташу? И человека, который убил твоего хозяина, тоже будем искать. Дарий сделал несколько неуверенных шагов в глубину туннеля и остановился. -- Что, брат, -- я говорил не столько с ним, сколько с самим собой, -- страшно? Ну, брось, подумаешь, подземелье... Зато у нас секретное оружие есть. Я выругался. Арбалет остался наверху, у люка. Там же, на краю пустого кафельного бассейна, лежала в чехле стрела с наконечником по имени "Жало Змеи". -- Подожди минуту, -- сказал я псу и снова полез наверх. Поднимаясь, я посветил фонариком на часы. 21.05. Не успеть, подумал я. Ни за что не успеть. Я вылез из люка, подобрал арбалет, забросил его за спину и пристроил так, чтобы он не цеплялся за края шахты, когда я полезу обратно. Затем наклонился, чтобы подобрать чехол со стрелой. Из шахты донесся лай Дария. Я выпрямился и почувствовал, как в спину мне уперлось что-то твердое. Арматура, подумал я, и тут же вспомнил, что никакой арматуры здесь нет и быть не может -- я внимательно осмотрел место, прежде чем открыть люк. Твердый предмет шевельнулся, и тут я окончательно понял, что это не арматура. Это был ствол пистолета. ____________________________________ 17. МОСКВА, 1991 год. ЛОГОВО ЗВЕРЯ. Знакомый, очень знакомый голос сказал тихо: -- Не дергайся, падла, стреляю сразу, понял ? Я и не думал дергаться. Я стоял прямо, как истукан, и по моему лбу медленно стекали струйки пота. Я опоздал, окончательно и бесповоротно опоздал. Ствол пистолета, уткнувшийся мне между лопаток, чуть шевельнулся. Я напряг мышцы, но ствол тут же прижался сильнее. Голос рысьеглазого профессионала скомандовал: -- Стой тихо. Серега, осторожно обойди его слева и обшмонай. В кромешной тьме слева от меня переместилась громоздкая тень. Затем в лицо ударил свет сильного фонаря, и я зажмурился. Чьи-то руки привычно охлопали меня от шеи до щиколоток и вытащили из кобуры пистолет. Я по-прежнему ничего не видел. -- Руки вперед, -- скомандовал другой голос, хриплый и низкий. Я послушно вытянул вперед руки. Рыпаться в такой ситуации было бесполезно -- слишком грамотно они меня взяли. Щелкнули наручники, и луч фонаря скользнул куда-то вбок, оставив мои глаза в покое. Я заморгал как сова. -- Готово, -- произнес низкий голос. Пистолет переместился чуть ниже, сильная рука взяла меня за воротник и развернула на 180 градусов. Невидимый в темноте арбалет, судя по всему, при этом больно саданул рысьеглазого, потому что он крякнул и тихо выматерился. При других обстоятельствах это, возможно, меня бы позабавило, но сейчас было не до веселья. Пистолет по-прежнему упирался мне в спину, сбоку светил на меня фонариком человек, у которого была моя пушка, и я подозревал, что это был гард с дачи господина Валентинова. -- Вперед, -- приказал рысьеглазый. -- Пошел, быстро. Слепо переставляя ноги, я побрел по направлению к выходу, вытянув перед собой скованные руки. Гард светил своим фонариком главным образом мне в спину, и я совершенно не видел, что у меня под ногами. Один раз я споткнулся и полетел носом в землю, но Олег успел подхватить меня за шиворот. -- Свети ему, -- коротко распорядился он. Луч фонаря выскользнул из-за моего плеча и заплясал на захламленных ступенях лестницы. Мы поднялись на поверхность, и там меня вновь взяли за воротник и развернули лицом к стене. Я стоял, привыкая к тусклому сумеречному свету. Краем глаза я заметил, что из дверного проема показалась могучая фигура гарда. Больше из подвала никто не появлялся, следовательно, за мной шли только двое. Я в отчаянье сплюнул! Неописуемая глупость -- угодить в ловушку в двух шагах от цели. Если бы я не забыл арбалет у колодца, им пришлось бы спускаться в шахту, а там их неминуемо учуял бы Дарий, и кто знает, как обернулись бы дела, начнись перестрелка... Но дело было сделано, точнее, провалено, и оставалось лишь лихорадочно соображать, как выпутаться из создавшейся ситуации живым и спасти Наташу. -- Ну, пошли, сука, -- сказал за спиной голос охранника, и чья-то рука, развернув меня за плечи, толкнула на груду щебня. Я упал и тут же получил ботинком под ребра. -- Вставай, нечего валяться! Я выплюнул песок и встал на колени. Затем попытался подняться на ноги, но от сильного удара ногой в спину не удержался и вновь свалился на щебенку. -- Что ты, мать твою, падаешь! -- рявкнул хриплый голос. Затем другой, глуховатый и суровый, сказал: -- Кончай. Подними его. Но я уже перекатился на спину и встал на ноги, сомкнув скованные руки в замок, чтобы хотя бы раз въехать ими по морде тому из них, кто подойдет первым. Они стояли метрах в пяти, у полуобвалившейся стены. Впереди -- ухмыляющийся гард; в руке он сжимал неизменную дубинку, за поясом торчала рукоятка моего пистолета. За ним, широко расставив ноги, стоял облаченный в камуфлированный комбинезон рысьеглазый. На груди у него висел тяжелый прибор ночного видения; ствол "Макарова", который он держал в правой руке, смотрел в землю. Лицо его было задумчиво. -- Ну, вот мы и снова вместе, -- произнес он мрачно. -- Ты, наверно, думал, что больше нас не увидишь? Что мы привыкли сносить такие плюхи от такой дешевки, как ты, и молчать в тряпочку? Наверно, думаешь, что ты очень крутой парень? Он посмотрел на гарда. Гард шагнул ко мне и сделал выпад дубинкой. Я быстро поднял руки и блокировал его, приняв удар цепочкой от наручников. Но он тут же нанес мне болезненный толчок в печень, от которого я увернуться не успел, а когда я уже сворачивался клубком, огрел меня дубинкой по шее. Между ключицей и ухом все как будто залило кипящим свинцом, я услышал громкий противный звон и на какое-то время отключился. Потом сознание вернулось, и первым, что я увидел, было каменное лицо гарда, присевшего рядом со мной на корточки. Я боднул его головой, но, очевидно, недостаточно сильно, потому что он только отшатнулся, а затем врезал мне по скуле рукояткой моего же пистолета. -- Теперь ты понял? -- донесся откуда-то издалека голос рысьеглазого профессионала. -- Такое не сходит с рук, сынок. За хамское отношение к старшим надо расплачиваться. Я пожевал разбитыми губами и выплюнул сгусток крови. -- Вы ехали за мной в такую даль, чтобы побеседовать на темы морали? -- Конечно, нет, -- рысьеглазый говорил неторопливо, с ленцой, и вот эта его неторопливость парадоксальным образом злила меня больше всего. -- Нас интересует Чаша. А это так, небольшой урок вежливости. Я подтянул руки к животу и с некоторым трудом сел. Немедленно подскочил гард и пнул меня ногой в бок. -- Куда ты девал Чашу?! На секунду мне показалось, что я вижу выход. Появилась надежда, или только слабая тень надежды. Я справился с полоснувшей по