объемистую сумку, расстегнул "молнию" с таким ощущением, словно вспарывал человеку горло. Запустил обе руки, поворошил кучу: легкие пакеты, где сквозь мутный целлофан просвечивают деньги, рубли в банковской упаковке, рубли в виде перехваченных резинками толстых стопок, серо-зеленые длинные бумажки заокеанского происхождения, тяжелый полотняный мешочек, набитый чем-то плоским - монеты? - еще один мешочек, на ощупь словно бы наполненный вермишелью, вот только вермишель эта тяжеловата для обычной лапши... Пожалуй, это КАЗНА. Именно так приличные клады и должны выглядеть... Работая руками, словно снегоуборочная машина, он выгреб на пол кучу перепутанных чулок, какое-то белье, встал, выдернул ящики, вывернул все на пол. Больше ничего ценного не отыскал, лежала, правда, под простынями тоненькая пачка пятитысячных - но Робин Гуд такой мелочью должен брезговать... Повернулся к Соне, продемонстрировал сумку на вытянутой руке, громко сказал военной хитрости ради: - Алка, иди скажи Верблюду, чтобы подгонял тачку, да пусть встанет подальше... Она, улыбаясь во весь рот, приняла у него сумку и вышла. Родион повернулся к лежащим. Женщина плакала неудержимо, слезы лились в три ручья, она ничего не видела и не слышала вокруг. Седой, наоборот, сумел-таки проморгаться, смотрел, словно целился, кривясь лицом в бессильной злобе. - С-сука, - сказал он с чувством. - Чтоб у тебя мои башли поперек глотки встали... Родион едва не пнул его под ребра, но вовремя спохватился: обремененный добычей джентльмен удачи может себе позволить некоторое благородство... - Переживешь, - сказал он беззлобно. - Чай, не киркой в шахте зарабатывал. Снял в прихожей плащ, фуражку, упаковал их в Сонину сумку и вышел, захлопнул дверь, ничуть не беспокоясь о судьбе связанных пленников: не пацан, волчара битый, рано или поздно ухитрится и освободит руки... Соня с сумкой через плечо стояла у подъезда - очаровательная девочка, собравшаяся на занятия в консерваторию, в ореоле юной свежести и невинной простоты... Они пошли со двора - ничем не примечательная парочка, каких в Шантарске предостаточно, разница в возрасте не столь уж шокирующая, встречаются пары и поуморительнее. - Почему-то на душе вдруг стало абсолютно спокойно, - сказала Соня, подняв брови. - Обидно даже. Ты ничего такого не чувствуешь? - Нет, - сказал он. - Обидно даже... И оба прыснули. - Куда теперь? - спросил он. - На вокзал. Положим сумку в камеру хранения, вдруг пригодится еще... - А потом - ко мне? - спросил он с деланной небрежностью, хотя внутри все так и кипело. Соня лукаво покосилась на него: - Вообще-то, можно и ко мне, предки скоро сматываются. А я, коварное создание, хочу тебя использовать - чтобы уверились, будто я до сих пор гранит грызу... За преподавателя сойти сможешь? - Это мы запросто, - засмеялся он. - Бывший интеллигент как-никак, могу и доцента сыграть... Остановился, повернул ее к себе, запустив руки под куртку, обхватил тонкую талию, притянул. Поцеловал так, что она задохнулась. Жизнь была прекрасна. ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Крещение Лихой шантарский гангстер, только что провернувший на пару с верной подругой Бонни серьезное по любым меркам дело, сидел в тесной кухоньке и откровенно маялся. Угнетала и меблировка квартиры - десять лет назад вполне приличная, а ныне производившая впечатление откровенной убогости, - и Сонины родители. Насколько Родион помнил из ее рассказов, папаша был старше него всего на восемь годочков, а маменька и того меньше, на шесть, но оба казались гораздо старше своих лет и выглядели какими-то тусклыми, словно легонькие алюминиевые пфенниги бывшей ГДР. Люди, у которых не было впереди ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего будущее, - замурованные в янтаре времени две сереньких мышки, безвозвратно ушибленные реформами интеллигенты, не способные вырваться из нынешнего подвешенного состояния, да и не прилагавшие к тому ни малейших усилий. Приняли его, надо признаться, невероятно радушно - поставили чай и накормили дешевым китайским печеньем, честно поведав, что зарплату - ну вы же прекрасно понимаете, Родион Петрович? - вновь маринует в какой-то "черной дыре" который месяц, хорошо еще, дочка сумела устроиться где-то продавщицей и старается, бедненькая, совмещая учебу с работой, осунулась вся. Слава Богу, хозяин достался приличный, а то и, знаете ли, наслушались всяких ужасов про разгульные нравы и скверные привычки "новых русских"... Бедненькая дочка, вовсе не казавшаяся осунувшейся, сидела здесь же, стоически ухитряясь не морщиться и не прыскать в кулак после особенно глупых (для того, кто знал истинное положение дел) реплик родителей. Переодевшись в скромное, синее с белой каймой платьице, подол которого не доставал до колен всего-то на ширину мужской ладони. Соня выглядела сущей весталкой, благонравнейшей и непорочнейшей. Родиону приходилось делать некоторое усилие, чтобы идентефицировать это потупившее глазки создание с разнузданной юной женщиной, в мгновение ока пробуждавшей в нем зверя и супермена. Он старался разевать рот как можно реже и отделываться фразами покороче. Хорошо еще, Сонины родители принимали его потаенное отвращение к ним за скромность истинного интеллигента, впервые оказавшегося с визитом в незнакомом доме, и оттого не особенно и мучили расспросами. Все скользкие местечки и подводные камни ему удалось миновать благополучно - как-никак он не особенно и притворялся, скорее, стал на время прежним. Их затурканным собратом, которому не понаслышке знакомы и задержанная зарплата, и липкий страх перед непонятным будущим. Изобразить преподавателя литературы оказалось нисколечко не трудно , благо старые учебники литературы канули в Лету, а новые если и были, то серым мышкам в руки не попали... Довольно быстро он сделал беспроигрышный ход - умело направил беседу в нужное русло убогого интеллигентского трепа, якобы "интеллектуального общения". После чего самому и не пришлось утруждать голосовые связки - папаша с мамашей, не сознавая того, исполняли дуэт, бросая за гостя нужные реплики. То же словоблудие, что и лет семь назад: не рассуждения и выводы, а готовые словесные блоки, поток штампов, мистической веры в "реформы" и патологической ненависти ко всем, кто имел несчастье оказаться по другую сторону баррикад. Разве что поменялись имена кумиров, канувших в безвестность. Нуйкиных, Коротичей и прочих Войновичей сменили Явлинский, Хакамада и, в качестве местного колорита, Мустафьев с его эпохальным романом "Клятые и битые", где на протяжении полутысячи страниц весьма косноязычно излагалась история бравого солдатика, рядового Ванятки, вместо боевых подвигов увлеченно воровавшего со склада казенную тушенку, а в свободное время отстреливавшего из-за угла особистов и регулярно обличавшего Сталина в неумении планировать стратегические операции. В финале романа возмущенный произволом комиссаров Ванятка совсем было собрался побрататься с культурным, пахнущим одеколоном и часто чистившим зубы фельдфебелем Гансом, дабы совместно бороться против кремлевского тоталитаризма, но реакция в лице недостреленного Ваняткой по недосмотру особиста Кацмана подкралась по иссеченному осколками березнячку и срезала из именного, от Берии, нагана обоих пацифистов... Оторопело слушая всю эту чушь: - О-о, Явлинский! Джеффри Сакс, непонятый и неоцененный лапотной Русью! - Родион не сразу и вспомнил, что пару лет назад был в точности таким же, а вспомнив, испугался даже что проснется и обнаружит себя где-нибудь на заседании "Демократического союза" Шантарска... Не проснулся, слава Богу. Вокруг была явь. Серая парочка показалась настолько жалкой, что превосходства над ней и не чувствовалось вовсе. Не хотелось унижать себя настоящими эмоциями, направленными против них. И он сидел чурбаном, в нужных местах взмыкивая, кивая, поддакивая. Маялся несказанно. Судя по Сониному личику, ее обуревали те же чувства. Оба вертелись, как на иголках. Но разгадка таилась не в томлении тел, а в том, что они так и не потрогали руками добычу, не развернули пакеты, не сосчитали денежки, не окинули сытым взором доставшийся так легко клад... На стенку лезть хотелось. Их тоскующие взгляды сталкивались все чаще - и казалось уже, что они, подобно скрестившимся мечам, разбрасывают снопы искр, распространяют волны чистого стального звона... В конце концов напряжение перешло пределы, за коими его ощутили и родители .Честное слово, Родион понимал теперь, отчего нынешняя молодежь именует предков "шнурками" и "дубами"... Постепенно серые мышки сбились с ритма и темпа, стали заговариваться - но еще минут десять, по лицам видно, придумывали, как бы деликатнее и непринужденнее исхитриться уйти, оставив дочку и гостя одних в квартире. Улетучились наконец, косноязычно бормоча что-то про живущих в соседнем подъезде друзей, которых давным-давно пора навестить. Гора с плеч упала, право слово. От облегчения Соня издала громкий вздох, переходящий в вой. Полезла в сумку, вытащила купленный по дороге коньяк, налила полстакана и ахнула от души, не закусывая. Закурила, вытянула ноги, положив их на колени Родиону, пуская дым в потолок, пояснила: - Ты не думай, что я всегда такая вульгарная, стоит им за дверь юркнуть. Просто достали до последней степени... Глаза б мои не смотрели, уши не слышали... - сузила она серые умные глаза. - Как по-твоему, можно из этакой берлоги уйти в... - Можно, - сказал он, нисколечко не покривив душой. - И не туда еще уйти можно, тут и повеситься недолго... Интересно, что они обо мне-то подумали? - Да то и подумали, - хмыкнула она, торопливо закуривая новую сигарету от окурка предыдущей. - "Кажется, наконец появился на горизонте приличный, интеллигентный человек с серьезными намерениями..." Именно так, за точность цитаты ручаюсь. А потом будут долго обсуждать, спала я с тобой уже или еще нет. И сойдутся на простом, как мычание, тезисе - лишь бы замуж взял... Хорошие у меня динозаврики? Рехнуться можно... Поди докажи, что в буквальном смысле слова я с тобой еще и не спала ни единого разика, дитятко нетронутое... Пошли? Гангстеры неторопливо, предвкушая шейлоко-плюшкинский оргазм, прошествовали через большую, проходную комнату - Соня, держа двумя пальцами за горлышко бутылку коньяка, колыхала бедрами с немыслимой амплитудой, старательно и с чувством выводя мелодию из "Крестного отца": - Там-па-па-райра-там-па-райра-та-ра-па... Родион, как писали в старинных театральных программках, был "без речей" - шагал следом, не размениваясь на детские восторги, как и подобало суровому атаману, но в глубине души умирал от любопытства, чем-то предстоящее напоминало лотерею, хоть и давно стало ясно, что вытянули не пустышку, неподсчитанный клад - словно бы и не клад вовсе... Сонина комнатка была крохотная, меблированная столь же спартански: узкая девичья кровать, книжная полка, стол и шкафик. Несколько цветных плакатов на стене - две картины Константина Васильева, рекламная афиша "Урги", портрет Ирины Аллегровой, пара стульев. Самая обыкновенная комната средней студентки из небогатой семьи. Правда, на полу лежал недурной ковер, а на столе размещался маленький телевизор "Шарп". - Это я, понятное дело, сама купила, - мимоходом заметила Соня, энергичным жестом прочертив воображаемую прямую меж ковром и телевизором. - Хочешь страшную тайну? - лукаво покосилась через плечо. - В этой девичьей светелке ни разу еще не бывали в гостях мужики. Пацаны, правда, захаживали - еще до наступления половой зрелости. Блюли предки чадушко... Подожди, я девичий трепет испытаю быстренько... Кстати, нам для работы гранаты нужны? - Вообще-то, в хозяйстве все пригодится, - задумчиво ответил он. - Вот и я так подумала. Твоя будущая супруга - баба хозяйственная, милый... Она поставила бутылку на стол, присела к шкафчику, покопалась там, старательно заслоняя спиной от Родиона рядок ящиков, обернулась, улыбаясь во весь рот. У него невольно встали дыбом волосы. Приняв позу античной статуи. Соня, прижав локти к телу и отставив ладони, держала две гранаты Ф-1 - знаменитые "лимонки", чьим прототипом некогда послужила английская граната Миллса, зеленые рубчатые сгустки смерти. Запалы были вставлены... - Стой, не шевелись... - прошептал он пересохшим гновенно ртом. Медленно, словно двигаясь под тяжестью толстого слоя воды, приблизился к ней на цыпочках, забрал гранаты, первым делом вывинтил запалы, потом тщательно осмотрел. Обе гранаты были не учебные, боевые. Хорошо еще, чеки сидели прочно, усики отогнуты надлежащим образом... - Дура, - сказал он, ощущая ватную расслабленность в коленках. - Сопля. Ты что же это делаешь... - А что? - спросила она невинно. - Что-нибудь не так? Я в армии как-то не служила... Не углубляясь в теоретические объяснения, он остожно отложил верную смерть на угол стола, а запалы - на подоконник, отер пот со лба: - Ты ж подорваться могла... - А их так и продавали, в таком вот виде... - пожала плечиками боевая подруга. - Спросила знакомых, у них нашлось... Для успокоения нервов он глотнул немного из горлышка - ничего, выветрится запашок, если не налегать особенно... Сердито спросил: - Бонни, ты пулемета не купила? - Он тяжелый, как черт-те что, тащить его... И испорченный: затвора, ребята говорили, нет или чего-то вроде... И потом, зачем нам пулемет? - ответила она вполне серьезно. Родион покрутил головой: - Серьезно ты к делу подходишь... - Женщина я или кто? Должна проявить хозяйственную жилку. Родик, я хотела как лучше... - Ладно, проехали. - Родион переставил стулья с ковра, вмиг расстегнул "молнию" и, взяв сумку за уголки, вывалил содержимое под ноги напарнице. - Ну, будем подбивать итоги? Итоги оказались ошеломляющими - для бывшего советского инженера и бывшей студентки. Впрочем, по любым меркам хабар был таким, что его не постыдился бы никто из основоположников жанра - от оставшихся безымянными кроманьонских разбойничков, облегчавших купцов-одиночек на лесных тропах, до знаменитого шантарского варнака, бывшего есаула Синелапова, засевшего в тайге после разгрома Колчака и продержавшегося аж до тридцать девятого года, когда его достали-таки в соседней Якутии люди Лаврентия Павловича, взбешенного синелаповским письмом, в коем "император тайги", поздравив нового наркома внутренних дел с назначением, опрометчиво заявил: "Феликса пережил, Менжинского с Ягодой, Ежика перебедовал, и тебя еще провожу на пенсию..." Злые языки шептали, что именно из-за синелаповского клада, присвоенного Лаврентием Палычем, Хрущев и изничтожил последнего - но золотишка, мол, все равно не нашел... Рублей набралось миллионов на восемьдесят - точнее они не определили, устав в конце концов перебирать пачки, подсчитывая уже на глазок, так что, вполне возможно, лимончиков на пять-шесть и ошиблись, в свою пользу, понятно. Несколько раз сбивались - потому что считали в уме, возиться с карандашом и бумагой было лень. Родион подумал, что непременно следует купить калькулятор получше. Доллары, правда, считали не в пример тщательнее - и, как выяснилось, ненароком хапнули тридцать с лишним тысяч заокеанских денежек, давно уже не обеспеченных золотом, но все равно в хозяйстве необходимых, если вы твердо намереваетесь жить красиво. Аккуратными рядочками на ковре выстроились излучавшие тускловатую золотистую ауру двадцать семь червонцев с инфантильным профилем последнего российского императора, по ничтожеству характера промотавшего великую державу, словно гусар-кутила - богатое имение, доставшееся в наследство от тетушки. После вдумчивого и тщательного осмотра червонцы было решено считать настоящими - хотя для очистки совести следовало поискать ювелира без предрассудков, умеющего держать язык за зубами. Соня заверила, что у нее таковой имеется - с заскоками, правда, мальчик, ухо следует держать востро, но дело знает и два года работал в престижном ювелирном магазине, пока не вылетел из-за довольно бездарной по исполнению попытки подменить принесенный на комиссию портсигар имитацией... Во втором мешочке оказалось не менее килограмма, грубо прикидывая, новехоньких золотых цацек - главным образом длинные цепочки двух-трех фасонов, не более, хотя попадались кольца и тонкие браслеты. Наполовину рассортировав эту перепутавшуюся мешанину, сообщники плюнули и решили устроить перекур. Неизвестно еще, как там обстоит с червонцами, но вот подлинность золотой мишуры сомнений не вызывала - на каждом изделии еще болтались белые бирочки с ценами и пробами... Они лежали на ковре, блаженно разметавшись, в непонятной, но сладкой истоме, пуская дым в потолок и временами касаясь друг друга кончиками пальцев - каждое прикосновение вызывало легонький удар тока, честное слово, оба физически ощущали насытивший тесную комнатку аромат золота и богатства... - Ущипнула бы, - сказал Родион, не открывая глаз. Соня добросовестно щипнула его с садистским вывертом, он поневоле взвыл. - Ну как? - спросила она с любопытством. - Реальность вокруг, - сказал он, надолго задержав руку на ее гладком бедре. - Доподлинная. - То-то. Со мной не пропадешь. Даже обидно чуточку - сколько еще хороших наводок пропало втуне из-за того, что судьба нас раньше не свела... Соня расстегнула ему рубашку донизу, прикорнула щекой на голом животе, и они долго еще лежали в блаженной полудреме, окруженные ворохами денег и кучками разбросанного как попало золота. Не хотелось говорить, двигаться, даже самые раскованные касания казались целомудренными и продолжения не влекли... А денег было столько, что они не воспринимались грудой конкретных ценностей. - Готовился осесть у теплого моря, хомяк... - расслабленно промурлыкала Соня. - Ишь, натаскал в норку... - Интересно, он что, ювелирный магазин скупил? - А зачем ему это было нужно? - сказала Соня раздумчиво. - Ну какой нормальный человек станет покупать столько одинаковых штучек? И потом, нынче золотишко можно купить в любом уголке страны, без никаких хлопот... К чему волочь его отсюда к теплому морю? Не-ет, тут другое... Я так подозреваю, это барахлишко кто-то беззаконно позаимствовал у торгашей - а там поставил на кон и проиграл, несомненно. Бывали прецеденты. И, сдается мне, ювелирку эту грабанули вдалеке от наших мест - в криминальной хронике насчет Шантарска ничего такого не упоминали, ни в газетах, ни по ящику, да и у нас не слышно разговоров... - У вас - это... - Ага, - безмятежно сказала она. - Тебе не кажется, что пора все-таки с этим заведением кончать? - С тобой мне пора кончать, то бишь под тобой или как там тебе предпочтительнее... - Я серьезно. - Милый... - проворковала она невероятно зазывно, сбилась с тона и прыснула. - Значит, все же хочешь обладать мной безраздельно? - Чуть повернув голову, дразняще коснулась влажным кончиком языка кожи над пупком. Голос зазвучал серьезнее. - Вообще, ты прав, как атаману и положено, надоело уже, откровенно-то говоря... Ну, кончать так кончать. Я тебя наведу на Виталика, на того самого, поговоришь с ним культурно... Без всяких стволов, я тебя умоляю, он мальчишка вообще-то, неплохой, и не он это ремесло придумал... Сунешь ему тысячу баксов и хватит с него. А я скажу заранее, что выхожу замуж за крутого мужика. Мол, воспылал страстью и настаивает, чтобы развязалась с конторой. Дело житейское, и случается чаще, чем думают наши моралисты. И, самое смешное, браки получаются удачные... хоть и не всегда, конечно. Протянула руку с золотой цепочкой над его грудью, рассеянно щекоча кожу фигурной подвеской. У Родиона немного побаливал левый висок, которым треснулся тогда о дверцу машины, но это вскоре прошло: ему стало хорошо и покойно, как в былые беспечальные времена. Почувствовал себя совсем молодым, насквозь беззаботным, не ведавшим еще, куда заведет страну меченый генсек... - Точно, проиграл ему кто-то золотишко... - задумчиво сказала Соня. - Прошлой осенью в Пижмане был гакой случай. В газеты так и не попало, но у нас все знали. Там, оказывается, держали явку серьезные ребята, переправлявшие с якутских приисков левые алмазы. Необработанные. Что там произошло в "цепочке", никому в точности не известно, сам понимаешь, но задержалась однажды на хате огромаднейшая партия стекляшек. Такая, что на три жизни хватит... - И что? - А налетели ночью неизвестные, положили из бесшумок всех, кто был в доме, выгребли захоронки под метелку и растаяли в ночи. Как дым. И никаких следов, только "мерс" хозяина дома нашли у вокзала в Аннинске. Вот где поживился кто-то, куда нам, любителям... - Она посерьезнела. - Нужно немедленно покупать машину. Тысяч за десять зеленых можно взять вполне приличную. Для нового дела твоя "копейка" никак не подходит - там понадобится могучий мотор, чтобы рвать когти с присвистом... - Что у тебя еще в заначке? - Потом расскажу, пока не будем из суеверия, и так по всем углам купюры навалены недосчитанные... - Надо бы прибрать, а? Родители вернутся... - Не дождешься, - засмеялась она. - Мамаша шепнула, что они к ночи заявятся, не раньше. Из деликатности. Чтобы дать время голубкам поворковать. Кстати, а почему это голубки не воркуют? Ты что, завет Тома Сойера забыл? Что за логово разбойников без приличной оргии? Она гибко поднялась, небрежно отодвинула босой ступней с ковра груду разноцветных пачек. Родион встал следом, рывком сдирая с себя рубашку. Скромное синее платьице взлетело над светловолосой головкой и улетело в угол, словно бесславно брошенный флаг капитулировавшей армии. Кружевной лифчик прикорнул на груде сотенных, наглядно иллюстрируя расхожие стереотипы разбойничьего логова - золото, любовь, оружие... Что до оружия, Родион пистолета не оставил на виду, машинально прикрыв снятую кобуру аккуратно свернутыми джинсами, но обе гранаты зеленели на столе, внося последний штрих в классическую картину. Соня, обеими руками отбрасывая назад волосы, окинула его дразнящим взглядом и, колыхнувшись на месте, пропела, то и дело разражаясь смехом: - Притон, прощай, не забывай, уходим в путь далекий, прощай, земля, нас ждет петля и долгий сон глубокий... - Это еще что за дворовое творчество? - хрипловато спросил он, придвигаясь вплотную. - Классику надо знать, деревня... - и откинула голову, запрокидываясь в его нетерпеливых руках. Родион притянул ее к себе, расстегнул и отбросил кружевные трусишки и уже готов был стиснуть девушку в объятиях, но вдруг отступил. Соня осталась стоять, зажмурившись, нетерпеливо вздохнув. - Подожди... - совсем хрипло сказал он. - Глаз не открывай... Поднял с ковра спутанную груду побрякушек и слегка непослушными пальцами принялся их разделять. Надел ей на шею добрых две дюжины цепочек, унизал пальцы всеми кольцами, какие только нашлись, один за другим защелкивал браслеты, покрывая запястья словно бы звенящей кольчугой. Соня покорно стояла, зажмурившись, тонкие ноздри вздрагивали, по лицу разливался румянец, не имевший ничего общего со стыдливостью. Возбуждение пронизывало его, сделав тело невесомым и пылающим. Он представления не имел, как развлекались в старину всемогущие короли и пресыщенные падишахи, но не сомневался - что-то похожее было... Желание заявляло о себе так, что он, как ни пытался, не мог приблизиться к девушке вплотную, но не оно было главным: увешивая Соню грабленым золотом, Родион оказался на седьмом небе, чувствуя себя мужчиной, добытчиком, воином, варваром, ворвавшимся в закрома неких разложившихся сибаритов, зверем, вставшим над бессильной толпой... Стонущий вздох, сорвавшийся с губ Сони, подтвердил, что и она испытывает нечто подобное, выгибаясь и всхлипывая в натуральнейшем оргазме. Почти грубо подтолкнул девушку к зеркалу - звенящую золотом, нагую, распаленную, в голове пронеслось: "Боже мой, какая жизнь!" Она затуманенным взглядом рассматривала себя так, словно решительно не узнавала. Долго стояли перед зеркалом, обнявшись - в обнаженном естестве и тускловато-маслянистом сверкании золота, в облаке свежих и откровенно-бесстыдных любовных ароматов, хмелея и от этого запаха, и от возвышавшего их над толпой статуса разбойников. Судорога сотрясла тело, и Родион, прижав к себе девушку, сжав горячими ладонями прикрытые звенящей паутиной золота груди, понял, что кончил - но не испытал ни малейшей вялости естества. Потянул ее назад, они упали на ковер, на аккуратные ряды золотых монет, на разбросанные кучки купюр - и тут-то началось настоящее безумие, шалое и безоглядное, с полным забвением всех предосторожностей, исступленным слиянием тел, криками и стонами, бесстыдными до возвышенного ласками, хрустом ненароком оказавшегося под ладонями золота... Не было в мире силы, способной это остановить. Они были счастливы. Как никогда прежде. У них было будущее. Все кончилось часа через три. На узкой постели, привычно пуская дым, вновь сидела светловолосая девочка в скромнейшем платьице, а подальше, на хлипком стуле, примостился вполне приличный мужчина. Сердцебиение уже вошло в нормальный ритм, багровые отпечатки зубов скрыла одежда, комната была старательно убрана соединенными усилиями и даже проветрена - но оба до сих пор перекидывались неостывшими взглядами, чуть смущенно посмеиваясь, опустошенные и счастливые. - Хороши разбойнички, - сказала Соня без особого раскаяния, подкинула в горсти кучку невесомых золотых чешуек. - С десяток цепочек извели, не меньше, а деньги-то помяли... - Да уж, - поддакнул он, тоже без раскаяния. - Может, удастся как-то скрепить? - А зачем их скреплять? Золотишко у нас все равно будут покупать на вес, как в таких случаях и положено. Не сокровища Грановитой палаты продаем, в самом-то деле... Конечно, настоящей цены нам Витек не даст, но ее нам и в любом другом месте не дадут, как-никак краденое. Ладно, лишь бы сбыть с рук, и на том спасибо. Что, если прямо сейчас и поехать? Позвоним сначала, возле магазина вроде висел исправный автомат... Если дома, нагрянем. - А деньги у него есть? - Деньги у него всегда есть, работа такая, черная скупка... - Соня слегка нахмурилась. - Другое дело, что он у меня - единственный канал, если что-то пойдет не так, останется только припрятать до лучших времен. - Что за человек? Соня пожала плечами: - Да обычный скупщик. Чуть постарше меня. Стукачеством пока что, ребята говорили, не промышляет, не подлавливали его еще менты. Это плюс. Вот только, слышала, то ли запиваться начал, то ли подкалываться, а это уже глубокий минус... Ушки тебе придется держать востро. Как всегда, впрочем. В таких сделках не бывает ни сватьев, ни братьев, одни пауки в банке, авторитетного человека кинуть, конечно, побоятся - но у нас-то с тобой нет должной репутации среди криминального народа... А у меня... - она печально покривила губы. - У меня, что скрывать, репутация специфическая - не то чтобы, конечно, возле параши, но, как изящно выражаются иные, твой номер - девятый... Низшая ступенька социальной лестницы. - А у твоего Витька? - Повыше. Самую малость, разумеется, но все-таки на пару ступенек повыше. Иерархия собачьей стаи. Или волчьей. Смекаешь? Альфа-зверь, Бета-зверь и так далее, по нисходящей... Мотай на ус, мой милый атаман. Я чертовски надеюсь, что мы из этого мирка вскоре вырвемся, но пока еще в нем колобродим, тебе поневоле придется пройти некий техминимум. - Значит, гамма-звери... - задумчиво протянул он. - А я тогда кто? Соня подошла к нему, чмокнула в щеку и взъерошила волосы материнским жестом: - А ты, уж не посетуй, - личность вообще без социального статуса. Я имею в виду, в глазах тех кругов, где нам предстоит немного повращаться. Мелочевка вроде Виталика или Витька, если творчески подойти, - не более чем мизерные шестеренки, но они, что характерно, знают: место им отведено. Есть люди повыше, есть пониже, шестеренки вращаются, механизм работает... Ты же - удачливый лох со стороны. Плевать, что удачно провернул парочку крупных дел - весомость человека определяется в первую очередь тем, как он сможет ответить на обиду. А за нами ведь - никого, согласись. Только наши руки и мозги. Двадцатый век - век организаций и систем. Трудновато посреди него одиночкам... Не обиделся? Я чистейшую правду говорю. Тяжеловато нынче Робин Гудам - Лукоморья больше нет, от дубов пропал и след... Одиночку всякий может обидеть. Родион сердито закурил. Особой обиды он не ощущал - после подсчета хабара и бешеной любви тело и сознание оставались умиротворенно-покойными, но все же печально было думать, что прошли те времена, когда авторитет определялся числом лихих мушкетерских стычек или ограбленных на большой дороге купеческих обозов. Черт побери, и здесь - система... - А впрочем, нас это не должно особо волновать, - сказала Соня убежденно. - Мы же не собираемся делать карьеру в Системе, а? Задача у нас попроще, как у стивенсоновских пиратов: сколотить разными неправдами состояньице, купить имение подальше от портовых городов и зажить благонамеренными сквайрами... Права я, Клайд? - Пожалуй, - сказал он. - Так ты имеешь в виду, что нам к нему идти опасно? - Такие негоции всегда опасны, - сказала Соня. - Я просто думаю, что существует определенная вероятность... Какой-то процент надо обязательно отводить на то, что он попытается тебя кинуть. Заплатить ниже низкого, половину металла объявить подделкой, а то и вульгарно грабануть. Особенно если правду говорят, что у него крыша чуточку съехала. Главное, он, как все ему подобные, прекрасно понимает, что в милицию мы не побежим. - Подожди, а я могу от души дать ему в рыло, если он вдруг задергается? - Конечно, - обнадежила Соня. - И еще как. Отмазки просить не побежит, не тот случай. Сам будет виноват. Его проблемы. - Тогда дело упрощается... - Ты у нас атаман, тебе и решать, - сказала Соня. - Я тебя не отговариваю и не подталкиваю, всего лишь пытаюсь прилежно растолковать правила уличного движения для Искаженного Мира. Можно поехать продавать, а можно и припрятать до лучших времен. Если продавать, то ушки держать на макушке, а руку - возле ствола. Вот и весь сказ. Долго он не колебался. Решительно сказал: - Едем. То есть, сначала пойдем позвоним. Если золотишко и в самом деле грабленое... - Жопой чую, прости за вульгарность. - Тогда держать его в тайниках - чревато, это тебе не купюры без особых примет. Да и продать в Екатеринбурге будет трудновато - мы ж там рассчитываем с самого начала записаться в приличные люди... ...Таинственный скупщик добытых неправедным путем ценностей обитал, как оказалось, на тихой и короткой улочке имени полузабытого героя гражданской войны матроса Чуманова, славного в узком кругу краеведов главным образом тем, что именно он в двадцатом году по пьянке утопил в Шантаре единственный красный бронеавтомобиль буржуазной марки "Остин" - вместе с комиссаром полка латышом Янисом Пенисом. Суровый непьющий латыш захлебнулся, но так и не покинул находившийся в броневике железный ящик с протоколами партсобраний, а Чуманов выплыл - и погиб за дело рабочих и крестьян полугодом позже (заехал спьяну в расположение семеновцев, каковые его с удовольствием и повесили, чего бравый матрос, впрочем, так и не сумел осознать, ибо, согласно показаниям отпущенного казаками шофера, пребывал в бесчувственном виде до самого финала). Улочка, собственно, состояла из десятка двухэтажных домиков довоенной постройки, крашенных в мутно-розовый цвет. Дома, правда, были вполне добротные - сложены из кирпича, упрятанного под толстой штукатуркой. Номера имелись только нечетные, а вместо четных раскинулся огромный и запущенный парк Космонавтов, куда добрые люди с наступлением сумерек носа не казали. В года студенческие Родиону не раз доводилось и выпивать там на скамеечке, и драться с курсантами, так что он смотрел на знакомые места чуть ностальгически. Но не было времени предаваться умиленным воспоминаниям, оба прошли улочку из конца в конец, что отняло минуты две (машину из осторожности оставили за поворотом, у швейной фабрики), поднялись на второй этаж. Дверь оказалась не железная - но вышибить плечом ее было бы затруднительно, строители сталинских времен хлипкой прессованной фанерки не использовали. Соня решительно позвонила. Из-за двери чуть слышно доносилась музыка - точнее, сумбур вместо музыки, в стиле, кажется, "техно". Ярко освещенный изнутри кружочек панорамного дверного глазка потемнел. Разглядывали ихнедолго, почти сразу же клацнул несмазанный замок, и дверь распахнулась, явив взору коротко стриженного парня в тренировочных брюках и белой майке. Родиону он не понравился с первого взгляда, еще до того, как разинул рот. - Соньчик-фасончик! - радостно заорал хозяин. - Ты что такая примороженная? - Не ори, Витек... - недовольно бросила она, побыстрее прошла в прихожую, увлекая за собой Родиона. - А ты с чего такой развязанный? - С радости, - проинформировал подпольный ювелир, небрежно защелкнув замок. - Сто лет тебя не видел, сто лет тебя не мацал... Пошли, Софочка, на софу? Родион ощетинился, но Соня, мимолетно похлопав его по руке, непринужденно отмахнулась: - Что, надоело в кулак сливать? Откуда у тебя софа, хрюндик? - Не в софе дело, - сказал хозяин, пошатнувшись. - Ты взгляни, места исторические, я ж тебя у этого самого стола рачком ставил, пока мяукать не начинала, - и, будто впервые увидев Родиона, но ничуть не удивившись явлению рядом с собой постороннего лица, продолжал без перехода: - Ставлю это я ее рачком, братила, поднос на стол - стакан, чтоб не скучала в процессе... Вполне возможно, он не врал. Родион, стиснув зубы, прошел в большую комнату, захламленную множеством разбросанных видеокассет, одежды и непонятных свертков в мятой газетной бумаге. Крепко попахивало то ли сухой горелой травой, то ли непонятной химией, и Родион стал подозревать, что хозяин, точно, под наркотой - спиртным не пахнет совершенно, но все движения странно развинченные, с долей ненужной вычурности, зрачки сужены в точку, а речь как-то диковинно плывет... - Ввинтился? - уверенно спросила Соня. - Ну малость, на два витка штопора... Это кто? - Человек. С товаром. - Товар - деньги, деньги - шлак... Забьешь, Софочка? - Перебьюсь. - А перепихнуться? - Перебьешься. Витек, если ты не в кондиции для бизнесов, так и спой... - Я, соска, всегда в кондиции... Кажи товар, человек. Во всем великолепии и в полном объеме. Родион переглянулся с Соней, она чуть заметно кивнула. На столе оказалась вся их сегодняшняя добыча - монеты отдельно, цепочки-кольца отдельно, лом в своем мешочке. - Надо же, какие вы сегодня загадочные, сколько натащили... - Витек удивительно ловко для своего состояния расставлял на столе стеклянные пузыречки. - Кого ломанули? Если частников, сразу поворачивайте оглобли. Отвечаете? - Иногородняя рыжева, браток, - наученный Соней, осклабился Родион. - И далекая... - Ну, главное, отвечаешь... Падайте пока, а хотите, потрахайтесь... - Витек положил наугад выбранную цепочку на блюдце, покапал на нее прозрачной жидкости, норовя попасть в разные места. Внимательно присмотрелся. - Не шипит, не ползет, следовательно, не наврали, товар надежный... Это сколько же я часов убью, чтобы каждую проверить, подумать страшно, а делать тем более... - Умелец... - поморщилась Соня. - Сбрось все в колбу... - Софочка, я ж тебя не учу, как за щеку брать у пьяного ежика... Ладно, что там колбы, я и так вижу... Торговаться будем? - Он цену знает, - сказала Соня. - Взвешивай. - Щас будут и весы... - он направился в другую комнату, чуть пошатываясь. Соня моментально прильнула к Родиону, отчаянно зашептала в ухо: - Осторожней, все не по правилам идет... Так и не поняв, в чем заключается нарушение правил, Родион насторожился, полностью полагаясь на нее. Пистолет был под курткой, слева, в кобуре с отстегнутым ремешком, патрон в ствол он загнал еще в машине, а сейчас с колотящимся сердцем отвел предохранитель. Торопливо отдернул руку, притворился, что чешет живот - показался Витек. Мимоходом выбросив руку, не глядя, крутнул колесико на панели магнитофона, и примолкшая было с их приходом импортная машина прямо-таки взвыла. - Ой, да сделай потише... - досадливо морщась, прокричала Соня сквозь грохот лязгающих ритмов. - Щас... - он сделал чуть потише. И резким движением вырвал руку из-за спины. Черный, местами обшарпанный наган нацелился в пустое пространство меж Родионом и Соней. Витек оскалился в глуповатой улыбке. Немая сцена. Впервые в жизни Родион стоял под прицелом боевого оружия - он как-то сразу поверил, что револьвер настоящий, такой уж у него был вид. Однако страха не испытал - только раздражение и злость. Дуло слегка переместилось в его сторону, вернулось к Соне. Веселым, плывущим голосом, растягивая каждую гласную, Витек сообщил: - А теперь быстренько пошевелили жопами и быстренько слиняли. Вы отдельно, а золото отдельно. Ну к чему тебе деньги, очкарик? А золото и совсем ни к городу, от него все и зло в этой жизни. Не тянешь ты на делового, так и не дрочи мозги... Соня не шелохнулась, глаза стали в пол-лица - и Родион окончательно уверился, что оружие настоящее, как-никак она знала этого типа, и даже... Злость достигла предела, но он, мельком удивившись собственному хладнокровию, словно со стороны услышал свой голос: - А в спину не жахнешь с большого ума, чудило? Витек, сняв указательный палец со спускового крючка и придерживая им барабан, приподнял дуло вверх, усмехнулся: - Кристально мыслит мушшына, не залупается. Шагайте, не буду ж я пол пачкать... Родион повернулся вправо, левым боком к хозяин так, чтобы пола ветровки заслонила его правую руку. Казалось, телом овладел кто-то чужой, посторонний. Оно словно знало все наперед и действовало с незнакомой, нелюдской собранностью. Действительность распалась на несколько молниеносных движений. Раз - рука вырывает пистолет из кобуры, два - поворачивает его к мишени, три - палец ложится на спуск... Выстрела за музыкой Родион так и не расслышал - только пистолет дернулся в руке. Время остановилось. Родион ждал, что хозяин отлетит назад, словно от могучего удара невидимого кулака, - в кино всегда было именно так. Ничего похожего: на белой футболке в мгновение ока вдруг оказалось широкое багровое пятно, Витек нескончаемо долгий миг постоял в прежней позе, потом, неуловимо подсекшись, разжимая пальцы, конвульсивно подтягивая согнутые руки к груди, стал скрючиваться, горбиться, падать... Гремела музыка. Родион стоял с пистолетом в руке. Умом он понимал, что убил человека, но так и не мог поверить до конца. И не представлял, что же теперь делать - ведь нужно же что-то делать? Полагается делать что-то особое, не такое, убив человека? Соня прошла мимо него, бочком-бочком, не сводя глаз с лежащего, выключила магнитофон. Лицо у нее было застывшее и словно бы незнакомое. Осталась стоять возле стеклянного столика с черным "Грюндигом". Что-то ожило в нем, прошел паралич. Он нагнулся, отыскал гильзу и сунул в карман. Убитый лежал вниз лицом, и на спине, правее позвоночника, расползлось еще более широкое пятно - выходное отверстие. Немецкая машинка работала добротно. - Бог ты мой... - прошептала Соня. - Бо-ог ты мой... Охваченный на миг приступом нерассуждающей злости, Родион прицелился было ладонью отвесить ей пощечину, но Соня, мотнув головой, крикнула шепотом: - Иди ты! Никаких истерик... - и с застывшим лицом двинулась на кухню. - Ты чего? - глупо спросил Родион. Она почти спокойно отозвалась: - Нож поискать или что-то вроде, пулю выковырять из стены... Родион шагнул к столу и механическими движениями принялс