Ничего с ним не случится. Будем надеяться, что со мной тоже... Полагаю, дальнейшая дискуссия бессмысленна: нам следует отправиться в путь как можно скорее. Не знаю, как вам, а мне время дорого. -- Безусловно, -- кивнул Джуффин. -- Пузырь Бу-урахри ждет вас в саду. Сэр Макс потрудился захватить с собой дорожную сумку. Насколько я успел вас изучить, прощальных сцен не намечается, верно? -- В таком случае, помогите мне встать, -- вздохнул Нуфлин. Его худое тело показалось мне почти невесомым -- я не ахти какой силач, но Магистра Нуфлина вполне мог бы пронести на руках через весь город! -- а сухая рука, вцепившаяся в мое плечо, была такой холодной, что я ощущал ее ледяное прикосновение сквозь плотную ткань своей Мантии Смерти. Мне пришло в голову, что никогда прежде высокопарное название моей одежды не было настолько уместным, как сейчас, когда мне пришлось стать кем-то вроде Харона, на утлом челне которого отправляются в свой последний круиз мертвецы... Магистр Нуфлин покосился на меня с некоторым любопытством. Я понял, что он по-прежнему способен прочитать сумбурное содержимое моей напичканной всякими романтическими глупостями башки, как утреннюю газету, и с удовольствием это проделывает. "Еще один ясновидящий, -- удрученно подумал я. -- Кажется, обитателей этого Мира, которые не способны видеть меня насквозь, можно пересчитать по пальцам..." Что касается летающего пузыря Буурахри -- тут меня ждал очередной сюрприз. Я-то все недоумевал: каким образом умудрился его не углядеть, пока мы плутали по саду? Но когда Джуффин остановился на краю поляны, засаженной мелкими белыми цветами, немного похожими на маргаритки, и торжественно заявил: "Ну вот", -- я почувствовал себя полным идиотом. Он сразу понял мое недоумение и укоризненно покачал головой. -- Чему ты удивляешься. Макс? Разумеется, я позаботился о том, чтобы сделать этот пузырь невидимым, вернее, совершенно незаметным. Помнишь укумбий-ский плащ нашего Кофы? Ну так вот, я довольно долго изучал его на досуге, и мне удалось сотворить подобное чудо с нашим летательным аппаратом. Не так уж это было сложно, между прочим... -- Ну я-то, положим, его вижу, -- лукаво заметила леди Сотофа. -- И вы видите, правда, Нуфлин? -- Можно сказать, что вижу, -- неохотно буркнул он. -- Но мне он кажется призрачным: контуры все время дрожат и расплываются, и сквозь днище корзины просвечивает трава... Наверное, дело в том, что я очень ослаб. Но если его видит Сотофа... Джуффин, ты уверен, что хорошо заколдовал это летательное средство? -- Не знаю, хорошо ли, но, скажем так, -- неплохо. Могу вас заверить, что наши горожане не увидят ничего, как и сэр Макс. -- Джуффин отвесил мне комический поклон. -- А это главное. В таком деле чем меньше определенности, тем лучше! -- Интересно, как я буду забираться в корзину пузыря, если я его не вижу? -- спросил я, почему-то чувствуя себя обиженным: дескать, они-то все видят, гады, а я -- так нет! -- Не печалься, горе мое, -- усмехнулся шеф. -- Как только ты к нему прикоснешься... -- Он взял меня за руку и опустил ее на шершавую поверхность корзины. Разумеется, я тут же увидел пузырь Буурахри. Он не возник из небытия внезапно, как в кадре из мультфильма, его очертания открылись моему взору постепенно -- нечто похожее происходит, когда глаза привыкают к темноте, и ты с удивлением понимаешь, что мутная мгла, окружавшая тебя минуту назад, представляет собой вполне упорядоченное пространство, расчерченное четкими контурами узнаваемых предметов. Сначала мы со всеми возможными предосторожностями усадили в корзине Нуфлина. Хвала Магистрам, у него ничего не болело, единственным симптомом надвигающейся смерти была сокрушительная слабость, которая лишила его не только магической силы, но и способности ловко управляться со своим худощавым телом. Потом туда забрался я и машинально удивился, не обнаружив ничего, напоминающего удобное ложе для умирающего старика. Зато в корзине было установлено довольно громоздкое, но, судя по всему, весьма удобное кресло. Магистр Нуфлин устроился там, как император на троне: прямая спина, руки аккуратно сложены на укрытых пледом коленях, даже взор его показался мне вполне пламенным -- откуда только силы взялись?! -- Вам будет удобно? -- растерянно спросил я. -- Не слишком, мой мальчик, -- он пожал плечами. -- Особенно когда мы поднимемся в воздух и начнется качка. Но если я улягусь, меня тут же начнет клонить в сон, а смерти куда сподручнее подобраться к спящему. Умереть лежа под одеялом не входит в мои планы. Кроме всего, это попросту недостойно! Я понимающе кивнул и обернулся туда, где стояли Джуффин и леди Сотофа. Они оба молча смотрели -- не на меня, на Нуфлина. Их глаза слегка фосфоресцировали в темноте, они показались мне огромными и ужасающе пустыми. Ничего похожего на печаль я там не обнаружил, и вообще никакого намека на чувство, для которого можно отыскать определение в одном из человеческих языков. И в то же время это нельзя было назвать равнодушием. Я каким-то образом знал, что на дне их неподвижных глаз скрывается невообразимая боль -- слабую тень этой боли можно нашарить в темной глубине слова "навсегда", произнесенного шепотом и без малейшего намека на пафос. Они прощались. Не с другом, конечно, Магистр Нуфлин никогда не был другом -- ни им, ни вообще кому-либо под этим небом -- скорее уж со своим прошлым, неотъемлемой частью которого был умирающий старик, неподвижно застывший в кресле за моей спиной. Я почти услышал нежный звон рвущейся серебристой паутины и понял: все, пора улетать. Прощание закончилось, теперь этих троих ничто не связывало, даже их воспоминания друг о друге были надежно спрятаны в потаенную шкатулку, на крышке которой старательно выцарапана надпись: "больше не имеет значения". У меня хватило ума не нарушать магию их расставания своими шумными воплями: "До свидания, Джуффин, я непременно пошлю вам зов, надеюсь заглянуть к вам на кружечку камры, леди Сотофа, как только приеду!" Единственное, что я мог сделать, это стать... или хотя бы попытаться стать тенью, безмолвной и безучастной настолько, что ее присутствие ничего не меняет. Пузырь Буурахри взмыл над землей, повинуясь моему приказу. Я сидел на дне корзины и молча смотрел в небо, затянутое тучами. Удивительное дело: на сей раз я даже не вспомнил о том, что боюсь высоты. Я вообще старался не забивать свою голову всякими ненужными мыслями, а просто смотрел на холодное зеленоватое свечение, очерчивающее контуры одного из облаков, а когда в неаккуратном лохматом разрыве показалась совершенно круглая луна, медленно улыбнулся, сочтя ее появление добрым знаком. -- Пузырь действительно летит очень быстро, -- шелестящий голос Магистра Нуфлина нарушил тишину. -- И это лишний раз доказывает, что я сделал правильный выбор, когда настоял на твоей кандидатуре. Мне показалось, что старик говорит довольно приветливо. Отсутствие Джуффина, очевидно, оказывало на него весьма благотворное воздействие, по крайней мере, сварливые интонации исчезли напрочь. -- Вы все-таки немного погорячились, -- смущенно сказал я. -- Я неплохо управляюсь с транспортными средствами, у меня они начинают бегать с такой скоростью, что ваши знаменитые гонщики от зависти млеют, это правда... Но охранник из меня тот еще. Вы ведь сами знаете, я не очень опытный колдун. -- Ты совершенно неопытный, до безобразия молодой, к тому же еще не слишком-то освоился в нашем Мире, -- равнодушно согласился Нуфлин. -- Зато ты очень удачлив и, что особенно важно, ужасно хочешь, чтобы наше путешествие завершилось благополучно. А твои глупенькие желания имеют куда большую власть над реальностью, чем иные заклинания. Полагаю, это мой единственный шанс добраться до Харумбы. Если бы я считал, что мне требуется профессиональный охранник, я бы, пожалуй, взял в спутники Сотофу: она очень умелая девочка. Или твоего начальника -- из бывших убийц получаются самые умелые защитники... -- Сэр Джуффин сказал, что вы ему совсем не доверяете, -- заметил я, чувствуя, что отчаянно краснею. -- Ни ему, ни сэру Шурфу, вообще никому... Только мне. Потому, дескать, что у нас с вами нет -- и, разумеется, быть не может! -- никаких счетов. Мне это кажется немного странным: вы же видите людей насквозь. И наверняка отлично понимаете, что Джуффин не стал бы делать вам гадостей напоследок, правда? -- Знаешь, мальчик, я действительно долгое время полагал, что вижу людей насквозь, -- задумчиво ответил Магистр Нуфлин. -- Мне очень нравилось думать, что так оно и есть... Старость отвратительная штука, но одно-единственное преимущество у нее все-таки имеется. Она избавляет от иллюзий. От любых иллюзий, в том числе и касательно собственной исключительности. Не такой уж я мудрец, как принято полагать. Я действительно всегда был довольно прозорлив и весьма хитер, но это не значит, что я способен видеть людей насквозь. На это никто не способен. Можно прочитать чужие мысли -- невелика наука! Можно с уверенностью предсказать действия любого живого человека: порой мне кажется, что нет ничего проще... Но узнать, кто на самом деле стоит перед тобой, -- невозможно! Ты понимаешь, о чем я? -- Не знаю, -- честно сказал я. -- Скорее все-таки нет... -- Что ж, если говоришь, что нет, значит, у тебя есть шанс понять, -- оптимистически заявил Нуф-лин. -- Видишь ли, мальчик, каждый из нас живет в окружении загадочных существ -- других людей. Но когда ты пытливо вглядываешься в лицо очередного незнакомца, пытаясь понять, что за человек стоит перед тобой, ты видишь не его, а всего лишь свое собственное отражение, часто искаженное до неузнаваемости, но все же... Положим, ты способен прочитать его мысли -- и что с того? "Я ненавижу тебя!" -- думает незнакомец, и ты решаешь, будто он действительно враг, поскольку ты сам употребил бы такие слова только размышляя о враге. А на самом деле никакой он не враг, ему решительно наплевать на тебя, просто у него, предположим, болит голова, и в такие минуты он с ненавистью думает о любом, кого встречает на своем пути... Теперь понимаешь? -- Вы хотите сказать, что мы примеряем на себя слова, мысли и поступки других людей, чтобы составить хоть какое-то представление о них? И оно всегда оказывается ошибочным, поскольку мы знаем, что говорит или делает другой человек, но не знаем почему? -- нерешительно откликнулся я. -- Ловишь на лету, -- одобрительно отозвался старик. -- Так что когда Джуффин говорит тебе, будто я ему не доверяю, он невольно заблуждается. Он делает этот вывод, располагая весьма полным набором моих слов, решений и поступков, даже воспоминаниями об интонации и выражении лица -- и примеряет их на себя. Но для того чтобы понять, почему я отказался от его помощи, ему потребовалось бы надолго залезть в мою шкуру -- что вполне возможно, когда такой умелый колдун, как сэр Халли, имеет дело с другими людьми. Но я-то под свою шкуру никого не пускаю, уж на это моего могущества хватит до самого конца! То же самое происходит, когда я пытаюсь разобраться, что за тип этот кеттариец, наемный убийца, которому я -- чего скрывать! -- обязан относительно легкой победой в войне за Кодекс; один из немногих знатоков почти недоступного мне искусства, каковое патетически именуется Истинной магией; умелый начальник Тайного Сыска -- можно подумать, что он родился специально для этой должности! -- трогательно опекающий своих подчиненных... Я знаю о твоем опекуне очень много, наверняка куда больше, чем он предполагает. Но я по-прежнему не знаю: кто он? И уже вряд ли когда-нибудь узнаю... А что касается моего отказа от его услуг -- разумеется, я не настолько глуп, чтобы предположить, будто Джуффин перережет мне глотку, как только летающий пузырь удалится от столицы. Просто меня посетило некое предчувствие, и теперь я знаю, что ты -- единственный спутник, который мне требуется на этой самой последней дороге... Что там внизу, кстати? -- Темнота, -- лаконично ответил я. -- И никаких огней, да? Что ж, значит, Ехо уже далеко позади, -- печально вздохнул Нуфлин. -- За нашей болтовней я так и не успел попрощаться с этим городом. -- Уехать -- это и есть попрощаться, -- тихо возразил я. -- Зачем еще какие-то дополнительные церемонии? Я раньше все время старался почувствовать что-то особенное, покидая то или иное место. Когда был совсем молодой и глупый, даже стихи всякий раз писал по такому поводу... А потом вдруг понял, что любой отъезд -- поступок вполне самодостаточный. Признаться, я несколько обалдел от собственной наглости. Если бы вчера кто-нибудь сказал мне, что я начну спорить с Великим Магистром Нуфлином Мо-ни Махом, чуть ли не учить его жизни, я бы немедленно отвез этого пророка к ближайшему знахарю, от греха подальше. Но старик совсем не рассердился. Он посмотрел на меня со снисходительной улыбкой и, как мне показалось, с некоторым любопытством. -- А ты что, был поэтом, мальчик? -- недоверчиво спросил он. -- Вот уж никогда бы не подумал. Ты не похож на поэта. Слишком практичный. -- Вы же сами сказали, что невозможно разобраться, что представляет из себя другой человек,- робко улыбнулся я.- Меня, кстати, многие считают практичным, не только вы... и только я знаю, какой романтический идиот прячется в этом незамысловатом свертке. -- Я выразительно похлопал себя по животу, давая понять, что обозвал "незамысловатым свертком" свое собственное тело. -- Странно, -- пожал плечами Нуфлин. -- Признаться, я думал, что знаю о тебе если не все, то очень многое. И вдруг выясняется, что сэр Макс поэт... Удивительно: как эта информация могла не достигнуть моих ушей? -- Ничего удивительного, -- смущенно откликнулся я. -- Никакой я не поэт, просто человек, который когда-то очень давно писал стихи, -- это разные вещи. И разумеется, я никогда никому об этом не говорил... Впрочем, нет, проговорился однажды в присутствии сэра Лонли-Локли, но он -- наилучшая гробница для чужих тайн. -- Полагаю, что так, -- рассеянно согласился старик. И с любопытством спросил: -- И какие же стихи ты писал? Ты помнишь хоть что-нибудь? Мне сегодня то и дело приходилось краснеть от смущения, но сейчас мои уши, наверное, начали светиться в темноте, как некие чудовищные сигнальные огни на борту летающего пузыря, сводя на нет нашу маскировку. -- Очевидно помнишь, -- усмехнулся Нуфлин. -- Ну, прочитай что-нибудь. Заплетающимся языком я начал бормотать, что, дескать, ничего не помню, и вообще... -- Ничего, не смущайся, -- подбодрил меня он. -- Я отлично понимаю, что ты никому никогда не будешь читать свои стихи -- то ли потому, что считаешь их плохими, то ли потому, что боишься, что они, как некое заклинание, вернут тебя в прошлое, к тому смешному беззащитному мальчику, который их написал... Но будь добр, сделай для меня исключение. Мне теперь все можно доверить. Грешные Магистры, он так это сказал! В его тихом бесцветном голосе таилось устрашающее очарование самой смерти -- не мрачного чудовища, с удовольствием похрустывающего разлагающимися остовами, а печального сказочника в темном плаще, того самого, о котором рассказывал свою последнюю историю Оле Лукойе -- безжалостного, но приветливого всадника, у которого всегда найдется прелестная и страшная сказка для каждого, чье время закончилось навсегда... Так что я плюнул на все свои зароки и позволил полузабытым словам выползти из надежного тайника, спрятанного в самом дальнем углу моего сердца. Кажется, в эту ночь я прочитал своему спутнику все, что успел написать за свою коротенькую жизнь, даже рваные строчки, которые я легкомысленно записывал на бумажных салфетках за бесчисленными столиками маленьких дешевых кафе, а потом комкал и сжигал или топил в густом томатном соусе. А мне-то казалось, что я никогда их не вспомню! Ответом было молчание, долгое, как остаток ночи, -- отнюдь не восхищенное, но и неодобрительным я бы его не назвал. Магистр Нуфлин умел слушать со спокойной, великодушной бесстрастностью, так что в какой-то момент я почти забыл о его присутствии. Мне начало казаться, что я остался совершенно один в корзине пузыря Бу-урахри и устроил себе такой своеобразный вечер воспоминаний, оглушил свой разум потоком зарифмованной ритмичной речи -- просто чтобы не рехнуться, болтаясь в чреве сомнительного летательного аппарата между небом и землей. Когда я наконец заткнулся, то внезапно, без малейшего намека на сомнение почувствовал, что старик мне благодарен -- не потому, разумеется, что мои юношеские стихи были такими уж великими шедеврами, просто я помог ему скоротать ночь -- одну из многих ночей, стоящих между его немощным телом и вожделенным бессмертием... (Не в моих привычках загромождать книги своими стихотворными опытами, но на сей раз рискну процитировать строчки, которые имеет в виду Магистр Нуфлин, поскольку мне кажется, что они помогут читателю проникнуться странным настроением той, уже давно минувшей, ночи. Я домой не вернусь -- решено! Это небо дрожит как вода... Сколько тысяч шагов от болотных низин до холодной как руки луны? Гнутся голые ветви под тяжестью птиц. Разум птицей кричит -- не беда. Пусть кричит. У меня есть в запасе последний глоток тишины. Я домой не вернусь никогда, но зато доживу до утра. Темный ветер и вечер холодный, луны поворот на ущерб -- ничего! Знаешь, птица, во мне не осталось ни капли раба, и ни капли добра, и ни капли любви, и ни капли меня самого.) -- Постарайся остаться молодым. Макс, -- тихо сказал он, когда беспокойные оранжевые предвестники солнца замельтешили на границе видимой и невидимой области небес. -- Если тебе не удастся перехитрить смерть, хотя бы не позволяй ей загнать тебя в ловушку обессилевшего стариковского тела. Оно того не стоит, мальчик. Старость действительно отвратительная штука. Тебе не понравится... Можешь не отвечать: глупо пытаться говорить о вещах, которых не понимаешь. И моли судьбу о том, чтобы никогда не понять... Я молча кивнул. -- А ты таки хитрец почище своего начальника, мальчик, -- неожиданно лукаво сказал Нуфлин. Сейчас его голос звучал вкрадчиво и обладал скрытой, но ощутимой и даже пугающей силой, как в прежние времена, когда Магистра Нуфлина Мони Маха можно было называть "великим и ужасным" почти без тени иронии. Я недоуменно поднял брови. -- Теперь я тебе немножечко должен, -- весело объяснил он. -- Ты помог мне дожить до утра -- в точности как говорится в одном из твоих странных коротеньких стихотворений. А поскольку у меня осталось мало времени, постараюсь вернуть долг как можно скорее. Я вопросительно уставился на своего спутника. -- Знаешь, почему я дожил до столь преклонных лет? -- снисходительно спросил он. И умолк: очевидно, вопрос не был риторическим, на него полагалось дать членораздельный ответ. -- Думаю, потому, что вы были сильнее своих врагов, -- я пожал плечами, -- и осторожнее. И наверняка гораздо удачливее... -- Все это общие фразы, -- отмахнулся Нуфлин. -- Неужели ты думаешь, что умирающий старик нуждается в комплиментах глупого мальчика вроде тебя? Кстати, я никогда не был самым могущественным колдуном в Соединенном Королевстве. Возможно, самым умным и предусмотрительным, но что касается силы -- мое имя не значится в списке первых. Но в моем распоряжении с юных лет имелся один хитрый фокус, весьма полезный для того, кто хочет оставаться в живых как можно дольше. -- Именно то, что требуется,- уважительно кивнул я. -- У меня было много учеников, -- ностальгически сообщил он. -- Как Великий Магистр я был обязан заниматься обучением каждого члена своего Ордена. Но знаешь, что я тебе скажу? У меня не было ни одного настоящего ученика. Я всегда понимал, что избранного мною сочтут моим будущим преемником, а я не собирался обзаводиться преемником. Видишь ли, мальчик, я до последнего момента надеялся, что сумею перехитрить смерть. А если хочешь прожить подольше, надо вести себя так, словно считаешь себя бессмертным -- так я думал. Выходит, что ошибался... -- Но ведь там, куда мы едем, вас ждет бессмертие, правда? -- осторожно спросил я. -- Говорят, что так оно и есть, -- буркнул Нуфлин.- А я очень стараюсь в это поверить. Можешь мне поверить, я таки очень стараюсь!.. Ладно, давай поговорим о деле. Я собираюсь научить тебя этому фокусу. Думаю, кому-кому, а уж тебе он пригодится, и не раз. Да и мне будет приятно знать, что мое искусство не умрет навсегда после того, как за мной закроются врата Харумбы. Я растерянно молчал, не зная, что тут можно ответить. Благодарить? Но я здорово подозревал, что пару раз мяукнуть "спасибо" -- слишком ничтожная плата, когда тебе сулят очередное чудо, да еще и столь полезное. Так что лучше уж молчать в тряпочку и глядеть на своего благодетеля восхищенными глазами преданного ученика. -- Тебе потребуется время, чтобы как следует освоить мою науку, -- строго сказал Нуфлин. -- Что ж, время у тебя, надеюсь, есть. Дело обстоит следующим образом: нужно соорудить вокруг себя стену из белого кирпича...- Он снисходительно посмотрел на мою рожу, которая не выражала никаких чувств, кроме абсолютного непонимания, укоризненно покачал головой и объяснил: -- Разумеется, речь не идет о настоящих строительных работах. Эту стену ты должен воздвигнуть в своем воображении. Впрочем, обычные фантазии тут не помогут. Стена из белого кирпича должна быть воздвигнута не наяву, но и не во сне, а на границе между тем и другим. -- В темноте под закрытыми веками? -- Кажется, я начал понимать. В свое время мне уже доводилось действовать подобным образом, только никаких защитных стен я не возводил- Писал письмо своему таинственному защитнику, мечу Короля Менина -- ни больше и ни меньше... -- Можно сказать и так, -- задумчиво согласился Нуфлин. -- И запомни: небрежность тут неуместна. Такую стену можно построить только из очень хороших кирпичей. Ни один из них не может занять свое место в кладке, пока ты не убедишься, что его формы безупречны, а ладонь должна ощутить тяжесть почти как наяву... Разумеется, у тебя уйдет много времени на то, чтобы представить себе первый кирпич. Наверняка будет очень трудно сложить первый ряд... -- Могу себе представить! -- растерянно сказал я. -- Одной ночи тут не хватит. Если уж на то пошло, мне придется брать очень длинный отпуск. И надолго отказаться от сна... -- Не обязательно, -- покачал головой Нуфлин. -- Эту стену ты можешь строить постепенно, день за днем. Фокус состоит в том, что, закрыв глаза на следующий день после первой попытки, ты должен увидеть не пустоту, а результат своей вчерашней работы. С этим у тебя, возможно, тоже будут трудности -- в первое время. Или не будет никаких трудностей. Джуффин говорил, что ты способный... Главное, не пугайся большого объема работы: дело того стоит, можешь мне поверить! -- Думаю, что да, -- неуверенно согласился я. -- Он, видите ли, думает! -- с неподражаемыми интонациями старого скандалиста с богатым опытом дискуссий на коммунальной кухне возмутился Нуфлин. -- Да ты пока понятия не имеешь, о чем говоришь! -- Он немного успокоился и продолжил: -- Эта стена должна окружить тебя как круглая ограда. Чем выше она будет -- тем лучше. Впрочем, ты сам поймешь, когда можно будет остановиться. И не думай, будто тебе придется воздвигать ее всякий раз, когда возникнет опасность. Достаточно один раз построить стену. Если ты выполнишь работу безупречно, она будет защищать тебя всегда, даже в тех случаях, когда ты о ней не вспомнишь. И он умолк. -- Это все? -- нерешительно спросил я. -- Ну да, -- устало ответствовал он. -- А чего ты еще хотел? -- И эта стена защитит меня... -- Я немного помедлил, глупо ухмыльнулся и недоверчиво закончил: -- от всего на свете? -- Не от всего на свете, а только от внешних врагов, -- строго сказал Нуфлин. -- От старости и смерти она не спасает, как видишь... И от разнообразных хворей, по-моему, тоже, -- не знаю, я никогда не пробовал болеть, но своему здоровью я обязан скорее природе, чем чудесам. -- Ясно, -- вздохнул я и тоже замолчал. Если честно, я здорово сомневался, что когда-нибудь займусь "строительством" этой таинственной "стены из белого кирпича". Заманчиво, но чертовски хлопотно. Я заранее предвидел, что у меня попросту не будет времени возводить эту стену в темноте под закрытыми веками -- на службе спать не очень-то получается, а дома... Да у меня на личную жизнь времени не хватает, какая уж там "стена"! К тому же до сих пор мне вроде бы вполне хватало защиты, которой окружил меня невидимый меч Короля Менина, с некоторых пор прочно засевший в моей груди, рд. зумеется, я не стал говорить все это Магистру Нуф-лину. Я постарался даже не думать об этом, поскольку был совершенно уверен, что чтение моих мыслей для него -- самая простая вещь на свете. Но через несколько минут мне стало стыдно. "Умирающий старик -- причем самый могущественный человек в Соединенном Королевстве, заметь, дорогуша! -- решил передать тебе свое сокровенное знание, а ты... -- укоризненно сказал я себе. -- Ты мне глубоко противен, сэр Макс! Лентяй, разгильдяй, легкомысленный болван! Нет уж, ты разучишь его фокус и доведешь исполнение до совершенства -- и не потому, что твоей драгоценной заднице не помешает лишний щит, а просто из уважения к этому человеку. А потом, когда сам соберешься на покой, научишь еще кого-нибудь -- чтобы его таинственное искусство не пропало навсегда", -- вот приблизительное содержание строгого выговора, который я себе влепил, разбавляя сие пафосное выступление изрядными порциями площадной брани. Уж больно я на себя разозлился! Внушение подействовало. По крайней мере, я решил начать немедленно и тренироваться всю дорогу. В принципе, я действительно очень быстро всему учусь, так что у меня имелся шанс управиться с этой грешной стеной до возвращения домой. Магистр Нуфлин удовлетворенно кивнул. Он явно был в курсе моего внутреннего монолога. Мне стало ужасно неловко: одно дело уживаться с тем фактом, что мои мысли читает сэр Джуффин Халли, который и без того знает меня как облупленного и заранее готов принять меня таким, каков я есть, и совсем другое -- подозревать, что свидетелем твоей немудреной склоки с самим собой является совершенно посторонний человек. Но мне поневоле пришлось смириться с проницательностью своего спутника -- а что еще я мог сделать?! -- Судя по огням внизу, мы уже пролетаем над заливом Гокки, -- задумчиво отметил Нуфлин. -- Знаешь, что я тебе скажу, мальчик? Ложился бы ты спать. Как я понимаю, это странное сооружение все равно будет лететь к месту назначения, верно? Под словом "спать", естественно, подразумевалась первая тренировка по возведению невидимой стены, это было ясно и ежу. -- Лететь-то оно будет, -- нерешительно согласился я.- Но вообще-то нехорошо оставлять пузырь Буу-рахри без управления... -- Почему? -- холодно осведомился старик. -- Тебе надо каким-то образом контролировать процесс? Но, с тех пор как мы поднялись в воздух, я что-то не заметил, чтобы ты возился с управлением. Только поначалу, когда мы набирали высоту. -- Это правда, -- согласился я. -- Пузырь Буурахри уже знает направление, этого вполне достаточно. И насколько я могу судить, исходя из опыта своих прошлых путешествий, мое присутствие в этой корзине заставляет его лететь быстро вне зависимости от того, сплю я или бодрствую... -- Ну вот, -- пожал плечами Нуфлин. -- Так зачем же тебе бодрствовать? -- На всякий случай, -- хмуро объяснил я. -- Мало ли что может случиться... -- Можешь мне поверить, я разбужу тебя примерно за полчаса до того, как оно начнет "случаться", -- насмешливо пообещал Нуфлин. -- Что я действительно умею, так это предвидеть неприятности! -- Верю, -- неохотно согласился я. -- А мне спать нельзя в любом случае. Так что отдыхай, пока есть возможность,- заключил он и так лукаво посмотрел на меня, что я больше не сомневался: о том, чтобы просто завалиться спать, и речи быть не могло. Признаться, настойчивость Нуфлина меня здорово раздражала -- именно потому, что в глубине души я прекрасно понимал: старик совершенно прав. "Завтра, завтра, не сегодня, -- так лентяи говорят", -- наверное, этот стишок из учебника немецкого языка будет преследовать меня всю жизнь и вызывать беспомощный, бессмысленный протест, которому ни в коем случае нельзя давать право голоса. Как ни крути, а без труда... Короче говоря, я принялся "вытаскивать из пруда" очередную "рыбку". Кое-как устроился на дне корзины. Единственное одеяло, которое я в последний момент предусмотрительно запихнул в сумку, оказалось слишком тонким, а запасных, как выяснилось, никто сюда, увы, не положил. Лезть в Щель между Мирами в поисках лишнего пледа мне почему-то было лень. Возможно, я помимо воли уже был целиком поглощен новым незнакомым чудом, которое мне предстояло совершить или хотя бы попытаться... Я закрыл глаза, сосредоточился и нарисовал в окружившей меня тусклой темноте первый белоснежный кирпичик. К моему несказанному удивлению, все получилось -- не просто быстро, а, можно сказать, мгновенно. Я сразу же ощутил его холодную тяжесть на своей ладони и, не тратя времени на восторги по поводу собственных успехов в учебе, представил себе, как осторожно кладу его на землю в нескольких сантиметрах от своих ног. Дело пошло, и еще как: перед тем как окончательно уснуть, я был окружен низенькой круговой оградой из одинаковых белых кирпичей. Сие призрачное сооружение достигало середины щиколотки, и это было гораздо лучше, чем просто хорошо. "Если буду продолжать в таком темпе, маета закончится через полдюжины дней, а то и раньше", -- удовлетворенно подумал я и с чувством выполненного (даже перевыполненного) долга нырнул в разноцветный омут беззаботных сновидений. Когда я проснулся, все было в полном порядке. Наш летающий пузырь в хорошем темпе курсировал над бескрайними водами, мой подопечный был живехонек и при этом не рвался общаться: сидел в своем кресле и, кажется, дремал. Нападать на нас явно никто не собирался -- по крайней мере, пока. Я послал зов Джуффину, бодро сообщил ему, что у нас, дескать, все хорошо. "Поплюй, чтобы не сглазить", -- посоветовал шеф, кажется, без тени иронии. Некоторое время я удивленно размышлял, каким образом сэр Джуффин мог подцепить одно из самых распространенных суеверий моей далекой родины, а потом обреченно заключил, что сия тайна великая есть, и расслабился. Приступил к следующей беседе: слишком уж много хороших людей осталось дома, и при всей моей нелюбви к Безмолвной речи я не мог отказать себе в удовольствии перекинуться парой-тройкой сотен словечек с каждым. После полудня Магистр Нуфлин изволил открыть глаза. От еды он решительно отказался, заявив, что теперь это для него непозволительная роскошь, и довольно настойчиво потребовал, чтобы я продолжил свою давешнюю "медитацию", пока есть время. Как ни крути, он был совершенно прав. Нам предстояло еще полдюжины дней пути -- как минимум! -- и, возможно, куча неприятных неожиданностей. Я рассудительно подумал, что было бы неплохо закончить строительство защитной стены прежде, чем на горизонте объявится кто-нибудь из грозных любителей мщения, неимоверное количество которых было мне обещано в качестве своеобразного аттракциона для заскучавших туристов. Так что большую часть дня я провел с закрытыми глазами. В конце концов это странное колдовство захватило меня полностью, я бы даже не вспомнил об ужине, если бы мой спутник авторитетным тоном не прочел мне лекцию о необходимости подкреплять свои силы. На исходе третьих суток полета я с изумлением понял, что моя работа подходит к концу. Ничего такого, что можно было бы назвать событиями, за это время не произошло: состояние здоровья моего подопечного не ухудшилось (впрочем, судя по всему, оно и не улучшилось), никто не пытался на нас напасть, Даже погода не менялась. Можно сказать, что никакой погоды вовсе не было: равномерно пасмурное небо не выказывало намерения разразиться дождем или ослепить нас яркими солнечными лучами, ветром и не пахло, а температура воздуха идеально соответствовала представлениям человеческого тела о том, что такое "ни холодно, ни жарко", и не привлекала к себе внимания. "Смотри-ка, я сделал это!" -- с равнодушным удивлением отметил я под утро, обнаружив, что высокая иллюзорная стена из белого кирпича окружает меня плотным кольцом. В ней не обнаруживалось ни единого изъяна, а реальность этого сооружения в тот момент не вызывала у меня никаких сомнений. Когда я поднялся на ноги, чтобы выглянуть наружу, туда, где среди прозрачных серых облаков как раз лениво догорала тускло-оранжевая полоса скромного пасмурного заката, мне показалось, что стена каким-то невообразимым образом движется вместе со мной. Это утверждение кажется совершенно диким, когда пытаешься его сформулировать, но ощущение оказалось совершенно естественным и органичным, впору было удивляться: как это я до сих пор обходился без этой защитной стены, которая теперь казалась мне чуть ли не частью моего тела! -- А ты таки да очень быстро всему учишься, мальчик. Даже слишком быстро, -- не размыкая глаз заметил Магистр Нуфлин, присутствие которого в последнее время казалось мне столь необременительным и ненавязчивым, что я -- поверить невозможно! -- почти забыл о его существовании. Я вздрогнул, услышав его шелестящий голос, и тут же смущенно улыбнулся: тоже мне "неожиданность", конечно! -- Теперь тебе надо как следует отдохнуть, -- авторитетно добавил старик. -- Будете смеяться, но я совершенно не устал, -- гордо сообщил я. -- Скорее даже наоборот. Такая приятная бодрость... -- Знаю я эту бодрость, -- насмешливо кивнул он. -- . Все идет просто великолепно, а наутро очередной глупый мальчик, растерявший жалкие остатки своих силенок, падает в самый что ни на есть дурацкий, никому и даром не нужный обморок. -- Все так страшно? -- изумился я. -- Хочешь проверить -- проверяй,- пожал плечами Нуфлин. -- Но имей в виду: даже если я очень сильно захочу тебе помочь, у меня сейчас вряд ли что-то получится. Так что попробуй поспать. Или хотя бы просто полежи с закрытыми глазами, благо есть возможность. -- Да, все эти мрачные пророчества касательно ваших мстительных приятелей, кажется, оказались липой! -- оптимистически согласился я. Удивительное дело: мне не пришлось долго ворочаться под тонким одеялом. Сон сморил меня почти сразу -- а ведь только что я чувствовал себя таким бодрым -- дальше некуда. Я засыпал с безмятежной улыбкой совсем маленького ребенка, который уверен, что живет в добром сказочном мире, где с ним не может случиться решительно ничего плохого. Господи, каким же я был болваном! Я спал, и мне снилось... Черт, надо быть полным кретином, чтобы полагать, будто все случившееся со мной в ту ночь действительно было обыкновенным сном, но я по-прежнему отчаянно хватаюсь за эту если не спасительную, то, по крайней мере, успокоительную формулировку: "я спал, и мне снилось". Итак, я спал, и мне снилось, что я -- глубокий старик, все еще живой лишь потому, что у него не осталось сил даже на то, чтобы немедленно умереть. Я не увидел своего отражения в зеркале: в этом сне не было никаких зеркал, так что мне не пришлось содрогаться, разглядывая собственную физиономию, изборожденную глубокими морщинами, или седые пряди редких истончившихся волос, выбивающиеся из-под традиционного угуландского тюрбана. Впрочем, я долго, почти зачарованно изучал тыльную сторону своих рук: сухая как пергамент и сморщенная, будто измятая, кожа; уродливо толстые желтые ногти, больше похожие на потрескавшиеся обломки выгоревших на прибрежном солнце морских раковин; узловатые суставы, безжалостно искореженные не то временем, не то тривиальным ревматизмом; причудливое переплетение лиловых вен -- как пьяный кошмар скульптора-модерниста. Вполне достаточно, чтобы испытать панический животный ужас пополам с неописуемым отвращением к собственной плоти -- омерзительное ощущение! Но есть вещи похуже, чем созерцание непременных отметин безжалостного времени на своем теле. Бесконечная немощь и вялое, апатичное равнодушие казались моим врожденным, а не приобретенным свойством -- о, если бы они внезапно охватили меня, оставив в моем распоряжении хотя бы одно живое, трепетное, ощутимое доказательство того, что прежде все было иначе! Но тоскливая, покорная, тошнотворная слабость, пропитавшая каждую клеточку моего тела, казалась самым что ни на есть нормальным, естественным, привычным состоянием, и память о том, что когда-то, невыразимо давно, я был совсем иным и каждая клеточка моего тела восторженно пела, соприкасаясь со свежестью ночного ветра, а дух был преисполнен если не сокрушительной силы, то, по крайней мере, веселым любопытством, являлась всего лишь теоретическим, умственным знанием, а не болезненным уколом, сулящим надежду на выздоровление. Моя новая дряхлая оболочка оказалась самой надежной темницей для духа: у меня не осталось сил даже на то, чтобы по-настоящему страдать от свершившихся необратимых перемен. О том, чтобы сопротивляться сковавшей меня слабости или хотя бы как следует разозлиться и разнести в клочья поработившую меня реальность, и речи не шло. Я мог только неподвижно сидеть в неуютном полумраке, который царил в этом странном сновидении, и рассеянно перебирать драгоценности своих воспоминаний -- все еще привлекательные, но совершенно бесполезные игрушки: они не были волшебными талисманами, способными принести божественную прохладу перемен, а годились лишь на то, чтобы орошать их скупыми стариковскими слезами. Но даже слез у меня не нашлось. Наверное, я уже был недостаточно Живым для того, чтобы плакать. Я принял свою судьбу -- потому что так было проще. Мое внезапное смирение проистекало не из мудрости, его причиной была все та же гадкая телесная слабость. Мне вдруг захотелось съесть что-нибудь вкусное -- кажется, я просто понял, что это единственный доступный мне способ испытать жалкое подобие физического удовольствия, все остальные разновидности наслаждений уже давно остались по ту сторону моих возможностей... Я не знаю, как долго тянулся этот кошмар. Разум утверждает, что совсем чуть-чуть, секунд десять. В крайнем случае, он готов согласиться на пару дюжин этих самых секунд, никак не больше. Но какая-то часть меня не в силах принять эту утешительную версию. Маленький мудрец, снимающий флигель на заднем дворе моего сознания, знает, что дремотное умирание одинокого старика продолжалось невообразимо долго, возможно, измерять его следует годами, но я упорно затыкаю уши, когда он пытается заговорить на эту тему. Все закончилось совершенно неожиданно: я услышал дикий, душераздирающий крик и проснулся. Первое мгновение после пробуждения было воистину ужасно: я увидел человека, орущего, дергающегося скорчившись на полу корзины, как издыхающая каракатица, и с содроганием узнал в нем себя. Сам я наблюдал это малопривлекательное зрелище как бы со стороны и, прежде чем все встало на свои места, успел понять, что сижу в кресле Магистра Нуфлина и мои руки, такие же сухие и сморщенные, как в давешнем ужасном сне, бессильно покоятся на укрытых теплым пледом коленях. А потом меня с головой накрыла знакомая волна жгучей боли, которая сопровождает каждое пробуждение моего могущественного защитника. Меч Короля Менина уже в который раз стал зримым и осязаемым, его рукоятка торчала из моей груди, а ледяной клинок безжалостно