тах?.. -- Человека по имени Риммель, -- начал Келсон, не глядя Моргану в глаза, -- вы его, может быть, помните, отец Дункан... -- Архитектор моего отца, -- кивнул Дункан. -- Но что же он сделал? Такой казни обычно подвергаются изменники. -- Он был влюблен в вашу сестру, Аларик, -- прошептал Келсон. -- Он нашел ведьму где-то на холмах, чтобы навести любовные чары. Только, видимо, чары были неверно наведены, и, вместо того чтобы внушить ей любовь к Риммелю, они -- убили. -- Бронвин? Келсон слабо кивнул. -- И Кевина. Обоих. -- О Боже мой, -- прошептал Дункан упавшим голосом и обхватил лицо руками. Морган непроизвольно коснулся его плеча, успокаивая, и вновь откинулся на спинку кресла. -- Бронвин умерла? От магии? -- Жерманский кристалл, -- тихо ответил Келсон. -- Одна бы она справилась. Ничего особенного там не было. Но здесь нельзя вмешиваться обычным людям, не Дерини. А тут появился Кевин. Это случилось два дня назад. Похороны сегодня, я бы сообщил вам, но знал, что вы уже едете сюда. Я бы только сделал ваш путь таким же мучительным, как тогда, когда умер мой отец. Морган покачал головой, не веря случившемуся. -- Бессмыслица какая-то. Она могла бы -- да... а кто эта ведьма, к которой ходил Риммель, Дерини? -- Мы не знаем точно, милорд, -- ответил Дерри. -- Мы с Гвидионом искали ее на холмах весь позавчерашний день и до нынешнего утра. Ничего. -- В этом отчасти моя вина, -- сказал Келсон. -- Я должен был получше допросить Риммеля, прочитать его мысли. Но я тогда ни о чем не мог думать, кроме... Дверь скрипнула, и Келсон прервался на полуслове. -- Кто там? -- Герцог Яред, государь. Келсон посмотрел на Моргана и Дункана, потом подошел к двери, чтобы встретить Яреда. Морган встал и отошел к окну, позади стола Келсона, глядя сквозь цветное стекло на утреннюю зарю. Дункан сидел в кресле, стиснув руки коленями и не поднимая глаз. Он с мукой посмотрел на дверь, услышав голос отца. Собравшись с силами, он встал и пошел навстречу. Яред постарел на несколько лет за эти два дня. Его обычно напомаженные волосы были растрепаны, он весь поседел; тяжелый коричневый плащ подчеркивал его бледность, и морщины, избороздившие лицо, делали его еще старше. Он встретил кроткий взгляд Дункана и вошел в комнату, стараясь сохранять достоинство в присутствии сына. Он с силой сжал ладони в бархатных перчатках. -- Я... я был с ним, когда сказали, что ты приехал, Дункан. Я не могу спать. -- Я знаю, -- прошептал Дункан. -- Никто бы не смог. Келсон посмотрел через стол на Моргана, и Яред тоже взглянул на него, прежде чем снова обернулся к сыну. -- Могу ли я просить тебя об одолжении, Дункан? -- Все, что в моих силах, -- сделаю, -- ответил Дункан. -- Ты можешь сегодня утром отслужить по твоему брату заупокойную службу? Дункан опустил глаза в растерянности. Видимо, Яред не знает, что он лишен права служения, что не имеет права совершать обряды. А уж теперь, когда он отлучен... Он вопросительно посмотрел на Келсона. Тот, покачав головой, перевернул пергамент лицевой стороной вниз. Итак, Яред не знает. И никто в Кульде не знает, кроме присутствующих в этой комнате. Но сам-то он знает! Конечно. До официального сообщения из Дхассы с отлучением он может не считаться. Но служить-то ему запрещено. А, с другой стороны, это само по себе не лишает совершаемые им обряды законной силы. И то, что он нарушает запрет, -- это уж дело его совести. Дункан вздохнул и посмотрел на Яреда, затем ободряюще тронул отца за плечо. -- Конечно, я сделаю это, отец, -- мягко сказал он. -- А пока давайте пойдем к Кевину. Яред кивнул и часто заморгал, стараясь сдержать слезы. Дункан оглянулся на Келсона и Моргана. Келсон отпустил его коротким кивком, и Дункан вышел вместе с Яредом. Дерри взглядом спросил Келсона -- может ли он тоже идти, и Келсон кивнул вновь. Последовав за Дунканом и Яредом, Дерри мягко закрыл за собой дверь. Келсон с Морганом остались одни. Келсон несколько мгновении глядел на Моргана, потом задул свечу на столе. Небо просветлело в рассветных лучах, и первого солнечного света, льющегося в окно, хватало. Келсон, стоя справа от Моргана, разглядывал город, облокотившись о подоконник и засунув руки в карманы. Он не находил слов, чтобы говорить о Бронвин. -- Вы провели в дороге много часов, Аларик. Вам, должно быть, надо отдохнуть? Морган, кажется, услышал. -- Я плохо буду спать сейчас, мой принц. Последние три дня были худшими в моей жизни -- почти такими же, как тогда, после смерти вашего отца, а в чем-то еще хуже. Я не думал, что может быть что-то хуже, -- а вот случилось. Келсон опустил голову: никогда он не видел своего учителя в таком состоянии. Морган говорил так, будто Келсона не было здесь. -- Когда придет официальное извещение об отлучении, вы не должны будете видеть нас, Келсон, не то и вас отлучат. И принимать нашу службу -- тоже. А если, того и жди, будет отлучен весь Корвин, я даже не могу обещать вам помощи моих подданных. Скорее всего, начнется гражданская война. Я... я не знаю, что делать. Келсон подошел к Моргану и тронул его за плечо, указав на постель в углу. -- Давайте не будем об этом сейчас. Вам нужен отдых. Почему бы вам не прилечь, а я, когда нужно будет, разбужу вас. Потом вы решите, как быть. Морган кивнул и позволил уложить себя в постель, отстегнув и бросив на пол меч. Наконец он заговорил о Бронвин: -- Она была такой молодой, Келсон, -- шептал он, пока король расстегивал и снимал с него плащ. -- А Кевин -- он ведь не Дерини, и вот тоже умер. И все из-за этой бесчувственной ненависти, этого разделения. Он лег и закрыл глаза, укрывшись с головой парчовым покрывалом. -- Темнота подступает с каждым днем, Келсон, -- шептал он, заставляя себя расслабиться. -- Она идет отовсюду. Единственное, что сдерживает ее, -- это вы, я и Дункан... Убедившись, что он заснул, Келсон сел на край постели и долгое время молча смотрел на лицо генерала, потом положил руку ему на лоб. Очистив от всего лишнего свои мысли, он закрыл глаза и сосредоточился. Усталость... горе... боль... начиная с первых новостей, когда Дункан появился в Короте. Страх. Отлучение Корвина и тревога за своих людей... Разведывательная поездка Дерри. Покушение, смерть Ричарда Фитцвильямса. Рассказ Дерри о Варине и его чудесах... Воспоминания о Брионе, о том дне, когда Келсон родился... Бесплодные поиски в разрушенной церкви... Святой Торин... отрава, пленение, хаос и темнота, смутные воспоминания... Ужас от полного бессилия, дорога, простительное довольство собой, когда силы вернулись... А потом боль от потери любимой сестры, кузена... И сон, забвение -- хотя бы на несколько часов -- спокойнее... тише... Келсон с дрожью отдернул руку и открыл глаза. Морган спал теперь мирно, раскинувшись на середине кровати; он не пошевелился, когда Келсон, встав, укрыл его сверху еще плащом, который до этого держал в руках, погасил свечу над кроватью и вернулся к себе за стол. Следующие часы будут весьма трудными, особенно для Моргана и Дункана. Но прежде всего необходимо упредить наступление хаоса. И ему нужно выстоять, пока Морган не сможет снова прийти на помощь. Посмотрев последний раз на спящего Моргана, Келсон сел за стол и взял лежащий перед ним пергамент, вновь повернув его лицевой стороной. Он также взял перо и бумагу, которую составляли они с Дерри, когда Морган приехал. Надо обо всем дать знать Нигелю. О смерти Бронвин и Кевина, об отлучении, об угрозе войны на два фронта. Внутренняя смута в Гвинедде так на руку Венциту, воителю Дерини. Келсон вздохнул и перечитал письмо. Новости были ужасны, как ни взгляни; он не знал, с чего начать. Дункан стоял один на коленях в маленькой башне церкви Святого Тейло и смотрел на лампады перед алтарем. Он отдохнул, воспользовавшись способами Дерини для снятия усталости, и физически чувствовал себя бодро. Но хотя он был вымыт, выбрит и опять совершал богослужение -- сердце его не лежало к тому, что приходилось делать. Не имел он права надевать эту черную шелковую сутану, не должен был служить мессу. "Тоже мне служитель Божий", -- подумал он иронически. Была и другая причина, по которой он делал это с неохотой: в глубине души ему нравилось его положение в последнее время, и ему не так уж хотелось вновь возлагать на себя знаки принадлежности к церкви, которой он служил до двадцати девяти лет. Он склонил голову и попытался молиться, но слова не приходили. Точнее, приходили, но в его сознании они складывались в бессмысленные фразы, доставляя мало радости. Кто мог подумать, что ему придется провожать в могилу своего брата и сестру Моргана? Кто мог знать, что дело дойдет до этого? Он увидел, как приоткрылась дверь, и повернул голову. Старый отец Ансельм, стоявший в дверях в зеленом стихаре, склонился перед Дунканом в извиняющейся позе. -- Я не хотел помешать вам, монсеньор; но пора уже собираться. Могу я чем-нибудь помочь? Дункан покачал головой и повернулся к алтарю лицом. -- Все готово? -- Семья в сборе, процессия выстраивается. Еще несколько минут, и... Дункан склонил голову и закрыл глаза. -- Благодарю вас. Я буду точно в назначенное время. Он услышал, как дверь тихо закрылась, и поднял глаза на распятие над алтарем. Вот благой, добрый Бог, и он знает, что Дункан хочет сделать, и для него нет церковных авторитетов, ибо есть что-то выше их. Дункан не совершает греха. Со вздохом Дункан достал и развернул черную сутану, прикоснулся к ней губами и одел ее через голову, закрепив края крест-накрест шелковым шнурком и разгладив полы. Он остановился и некоторое время осматривал себя, потом надел на шею тяжелый серебряный крест на черной шелковой нити. Затем он поклонился перед алтарем и двинулся к двери, чтобы возглавить процессию. Все должно быть проведено сегодня в совершенстве -- так, как это полагается и, может быть, делалось когда-то. Морган сидел на второй скамье от гроба. Справа от него был Келсон, слева -- Яред и Маргарет, все в черном. Сзади сидели Дерри, Гвидион, слуги и приближенные герцога Яреда, и за ними -- столько жителей Кульда, сколько могла вместить небольшая церковь. В Кульде любили обоих -- и Кевина, и Бронвин; горожане, как и семья, оплакивали их смерть. Утро было солнечным, но туманным, холодок последних заморозков еще стоял в воздухе. А здесь, в церкви Святого Тейло, было темно и сыро, и освещали ее траурные факелы вместо свадебных свечей, которые горели бы сегодня, не случись того, что случилось. С двух сторон у гробов поставлены были траурные канделябры, а сами гробы, стоявшие в центре нефа, были покрыты черным бархатом. На гробах были изображены гербы обоих фамилий, и Морган, закрыв глаза, заставил себя повторить в памяти их очертания -- в знак любви к ушедшим. Мак-Лайн: "Три красных розы на серебряном поле, с голубым львом над ними", и все увенчивал личный знак Кевина -- три серебряные точки. Сердце Моргана сжалось, но он заставил себя продолжать: "Зеленый грифон в двойном красном круге" или в ромбе: это в память о Бронвин. Морган открыл глаза и взглянул поверх гробов на свечи, горящие на алтаре и отражающиеся в серебре и золоте канделябров. Но сам алтарь был покрыт черным, и черным были задрапированы золоченые фигуры. А когда хор начал отходную, Моргану было уже не убедить себя, что все это не так, что ему только кажется. Нет, это были похороны. Процессия двинулась -- клир в подобающем облачении, задрапированные черным кресты, служки с серебряными подсвечниками, монахи обители Святого Тейло в траурных сутанах и, наконец, Дункан, служивший мессу, бледный, облаченный в черное и серебряное. Когда процессия достигла церкви, став с двух сторон алтаря, Морган услышал начальные слова литургии: "Introibo ad altare Dei" -- Я взойду к алтарю Господню. Морган преклонил колени и опустил лицо на руки, не желая видеть в могиле тех, кого так любил. Всего несколько недель назад Бронвин была жива и радовалась своей свадьбе с Кевином. А сейчас она мертва, погибла во цвете лет от магии, от рук одной из себе подобных... Морган больше не любил себя, не любил Дерини, не любил своего могущества и готов был сожалеть о том, что половина крови в его жилах -- от этого проклятого племени. Почему так? Почему Дерини должны быть прокляты, почему должны собственные силы воспринимать как муку? И сколько это будет длиться? Неужели к тому времени, когда потомки смогут и захотят воспользоваться этими силами, сами силы забудутся, исчезнут? То есть, конечно, силы найдут себе дорогу, и люди, использующие их, появятся снова, но никто и не вспомнит тогда, что идут они от древнего рода людей, называвшихся Дерини. А эта полоумная старуха Дерини, не знавшая, кто она и откуда, которую заставили скрывать свои силы -- ее или ее родителей, -- теперь занимается магией на потребу любвеобильным молодым людям -- и вот, убита Бронвин... Что может быть хуже этого? Все вопросы, встававшие перед ним последние месяцы, сводились к одному -- к вопросу о Дерини. Магии Дерини, три века отчужденной церковью, теперь грозит священная война. Дерини ненавистны обычным людям, на чем и играет Варин де Грей, обещая им перебить все это племя, начиная с него, Аларика Моргана. И он ведь едва избежал смерти в обители Святого Торина. А теперь еще -- его и Дункана отлучение... Но без них, без Дерини -- не одержал бы Келсон победы на своей коронации, не одолел бы Кариесу, которая хотела, видите ли, "вернуть" трон, якобы принадлежащий по праву ей и ее отцу. А кто заставил не мешать сыну богобоязненную Джеанну -- а уж она-то сама чистокровная Дерини, правда, не знавшая наверняка о своем происхождении? И каков результат? А что принесет война с Венцитом Торентским? Разве Венцит не чистокровный лорд Дерини, обладающий всеми силами древнего племени в государстве, где магия разрешена? И разве не ходят слухи, что он привлекает на свою сторону других Дерини, которые в страхе перед людьми радуются возвышению Дерини на востоке и начинают мечтать о возвращении неограниченной власти, которая была у них три столетия назад -- а можно ли это допустить? В конце концов, зло это или нет -- быть Дерини, а времена для них сейчас недобрые. Имей Морган выбор, он, может быть, и рад был бы отречься сейчас от своих сил, как хочет того Лорис. Аларик поднял голову и заставил себя слушать мессу, которую служил Дункан. Он понял: все эти рассуждения слишком себялюбивы. Не он один испытывает такие мучения. А Дункан? Какие ангельские силы должны были благословить его, чтобы он, отлученный от церкви, решился взойти на амвон и служить как ни в чем не бывало? Морган, конечно, не мог знать мыслей Дункана, да и потом -- это не его дело. Но он не сомневался, что у его кузена были важные основания для такого поступка. Церковь до сего дня занимала важное место в жизни Дункана. Сейчас он бросал ей вызов, отдавая дань уважения и любви брату и названой сестре, хотя только Морган, Келсон и Дерри знали об этом. Дункану тоже непросто быть Дерини. -- Agnus Dei, qui tollis peccata mundi, miserere nobis, -- произнес Дункан -- Агнец Божий, грехи мира принявший, отпусти прегрешения наши. Морган склонил голову и со вздохом повторил эти слова, но они не принесли облегчения. Он не был уверен, что случившееся два дня назад произошло по воле Божьей, как не был уже уверен и в том, что силы, которыми он пользовался всю жизнь, были добрыми. "Domini, non sum dignus..." "Господи, я недостоин милости Твоей. Господи, исцели дух мой". Месса продолжалась, но Морган не слушал ее. Тоска и печаль сдавили его сердце, и он удивился, обнаружив, что стоит вместе с другими в воротах родовой усыпальницы, и понял, что сейчас ворота закроются за Бронвин и Кевином навсегда. Он огляделся и увидел обступивших склеп родственников и домашних. Келсон стоял с герцогом Яредом и леди Маргарет, но Дерри был рядом, и он доброжелательно кивнул, когда Морган посмотрел на него. -- Не нужен ли вам отдых, сэр? Думаю, в последние дни у вас не было возможности... Морган закрыл глаза и потер лоб рукой, как бы желая стереть печали последних нескольких часов, и покачал головой: -- Извини, Дерри... Я хочу несколько минут побыть один... -- Конечно, сэр. -- Дерри с тревогой взглянул на него. Морган покинул погребальную процессию и прошел во дворцовый сад, соединенный с церковью. Незаметно пройдя по усыпанной гравием тропе, он подошел к тяжелым дубовым дверям часовни, где была похоронена его мать. Он давно не был здесь -- не вспомнить, как давно; в часовне было чисто и свежо, кто-то приподнял застекленное окно над саркофагом, и золотые солнечные лучи бросали всюду отблески, согревая алебастровое надгробие. Это вызвало лучшие воспоминания -- именно в это время дня когда-то любил приходить сюда Морган. Он вспомнил, как бывал здесь в детстве с Бронвин и Верой Мак-Лайн, как они клали цветы на могилу, помнил удивительные рассказы тетушки о леди Алисе де Корвин де Морган, и, как и теперь, он чувствовал, что мать не оставляла его, что она смотрит, как они с Бронвин играют в часовне и в саду. Он вспоминал далекие дни, сидя в тишине и прохладе гробницы; мир снаружи, казалось, перестал существовать. Аларик лег на спину и лежал в цветных пятнах от преломленных витражными стеклами солнечных лучей и слушал собственное дыхание, шум листвы снаружи и тишину в своей душе. Воспоминание даже сейчас принесло ему покой. Внезапно он подумал: "Знает ли мать, что ее дочь лежит в могиле недалеко отсюда?" Морган, печально опустив голову, облокотился руками на горячий металл ограждавшей саркофаг ограды. Через несколько мгновений он разомкнул цепочку, скреплявшую створки ограды, и, приоткрыв их, зашел внутрь. Он коснулся рукой статуи матери, ее ладони -- ив это мгновение услышал, как тишину нарушила музыка. Это была знакомая мелодия -- одна из лучших песен Гвидиона, но прислушавшись с закрытыми глазами, он разобрал слова, которых прежде никогда не слышал. Пел сам Гвидион, и его густой голос сопровождался музыкальными аккордами редкой красоты. Но что-то не так было в пении Гвидиона. Немного погодя Морган понял -- маленький трубадур плачет. Он не мог разобрать всех слов -- всхлипы прерывали пение, но музыка дополняла, договаривала то, чего не мог произнести певец. Он пел о весне и о войне, пел о златоволосой красавице, поразившей его сердце -- и умершей; о знатном юноше, любившем ее -- и умершем тоже. Печаль неизбежна, говорил поэт, ибо война слепа, как и те, кто ее развязывают. Она разит без разбора. А когда приходит смерть, человек оплакивает свои утраты. Только печаль знает цену смерти, заставляет мечтать о конечной победе. Сердце Моргана сжалось от этой песни Гвидиона, и он уронил голову на могилу матери. Трубадур прав. Идет война, и многие еще умрут до ее окончания. Важно, чтобы Свет одержал победу, чтобы Тьма отступила. Но те, кто победит, пусть никогда не забывают, как они сражались с Тьмой, какую цену пришлось заплатить за победу, сколько пролить слез. И эти слезы тоже необходимы -- они омывают душевные раны, помогают пережить бедствия, очищают сердце. Он открыл глаза и посмотрел на солнечный свет, на пустоту вокруг и почувствовал, как вновь сжимается его сердце при мысли о горьких потерях. Бронвин, Кевин, Брион, которого он любил как отца и брата, юный Ричард Фитцвильям -- все они ушли, все -- жертвы безумной, бессмысленной войны, идущей и сегодня. Но в минуты затишья человек вправе вспомнить свои печали и попрощаться в последний раз с ушедшими. Золотой свет слепил глаза, и он почти ничего не видел. Время было возвращаться. И в то мгновение, когда он подумал, что певец ушел, на усыпанной гравием тропинке раздались шаги. Он услышал их прежде, чем они достигли двери, и понял, что ищут его. К тому мгновению, когда дверь отворилась, он успел взять себя в руки и придать лицу выражение, с которым можно было смотреть в глаза внешнему миру. С глубоким вздохом он повернулся и увидел в дверях Келсона и за его плечом -- вестника в красном плаще. Яред, Эван, Дерри и несколько военных советников сопровождали его, но все они стояли на почтительном расстоянии, не входя в часовню. В руке короля был тщательно свернутый лист пергамента со множеством печатей. -- Дхасская Курия обсуждала отлучение Корвина, Морган, -- сказал король, осторожно глядя на генерала своими серыми глазами. -- Епископ Кардиель, Арилан, Толливер и трое других поссорились из-за этого с Лорисом и хотят встретиться с нами в Дхассе через две недели. Арилан верит, что к концу месяца наберет пятьдесят тысяч сторонников. Морган опустил глаза и обернулся, складывая руки вместе. -- Что ж, это хорошо, мой принц. -- Да, -- сказал Келсон, немного нахмурившись и подойдя к генералу. -- Думаете, они начнут борьбу с Варином? И смогут ли Яред и Эван сдерживать Венцита, если нам придется поддержать мятежных епископов? -- Не знаю, мой принц, -- тихо сказал Морган. Он поднял голову и рассеянно посмотрел на небо. -- Сомневаюсь, что Арилан будет всерьез бороться с Варином, ведь это значило бы, что взгляд церкви на магию в течение двухсот лет был ошибочен и война против Дерини -- зло. Не думаю, что кто-нибудь из епископов может зайти так далеко -- даже Арилан. Келсон ждал, что Морган скажет еще, но молодой генерал молчал. -- Ну и что вы предлагаете? -- нетерпеливо спросил Келсон. -- Арилан выразил готовность помочь нам. Морган, мы сейчас нуждаемся в любой помощи. Морган опустил глаза, думая, сказать ли Келсону о своих колебаниях. Ведь если молодой король будет и в дальнейшем поддерживать его и Дункана, отлучение падет на весь Гвинедд. Допустить этого нельзя. -- Морган, я жду! -- Извините меня, государь, но вы не должны спрашивать у меня совета. Меня и быть-то здесь не должно. Я не могу позволить вам компрометировать себя общением с... -- Остановитесь! -- воскликнул Келсон, хватая Моргана за руку и гневно глядя на него. -- О вашем отлучении вообще еще не было официального сообщения. До тех пор, а скорее всего, и после -- тоже я не собираюсь отказываться от вашей службы из-за нескольких тупых архиепископов. Черт возьми, Морган, делайте, что я говорю! Вы нужны мне! Морган замер в удивлении -- ему показалось, что перед ним стоит Брион: король, отчитывающий непослушного пажа. Он вздохнул и опустил глаза, понимая, как близко то, что испытывает сейчас Келсон, к его собственным переживаниям, чувствуя, что Келсон осознает опасность и встречает ее с открытым лицом. Ни разу еще он не видел у Келсона этого знакомого решительного взгляда и уж теперь никогда не будет думать о нем как о ребенке. -- Вы сын своего отца, мой принц, -- прошептал он. -- Простите, что забыл об этом. Я... -- Он замолчал. -- Понимаете ли вы, что значит это решение? Келсон кивнул: -- И еще это значит, что я верю вам во всем, -- мягко сказал он, -- хотя бы десять тысяч архиепископов свидетельствовали против вас. Это значит, что мы, Дерини, должны держаться вместе, вы и я, как это было при моем отце. Вы останетесь Аларик? Поможете выстоять в грядущих бурях? Морган слегка улыбнулся: -- Очень хорошо, мой принц. Тогда примите совет -- давайте используем силы, которые соберет Арилан, для защиты северо-западных границ от Венцита. Здесь дело чистое, никаких компромиссов с совестью от них не потребуется. В самом Корвине оставим Нигеля, на случай, если возникнет угроза со стороны Варина. Нигеля любят и уважают во всех одиннадцати королевствах, его доброе имя безупречно. А на севере, -- он посмотрел на Яреда и ободряюще улыбнулся, -- я уверен, что там герцог Яред и Эван удержат оборону. И герцог Марлийский поможет. В запасе еще есть отборные халдейнские отряды, если они понадобятся. Что вы скажете, мой принц? Келсон улыбнулся и сжал руку Моргана, радостно обняв его за плечи. -- Вот это я и хотел услышать. Яред, Дерри, Доверил, идите сюда, пожалуйста. Мы должны послать депеши Нигелю и епископам в течение часа. Морган, вы идете с нами? -- Сейчас, мой принц. Я хочу дождаться Дункана. -- Понимаю. Приходите, как только сможете. Когда Келсон ушел, Морган, выйдя из склепа, отправился обратно в церковь Святого Тейло. Несколько слуг в траурной одежде еще молились в боковых нефах, когда он подошел к западной часовне, где должен был находиться Дункан. Поколебавшись, он открыл дверь. Дункан был один. Сняв облачение священника, он надел кожаный камзол со шнуровкой спереди. Затем он достал свой меч и положил его на стол перед собой. От его резкого движения качнулась вешалка, на которой висели ризы, и с нее упал подрясник. Дункан замер, потом подошел, осторожно поднял подрясник, неподвижно постоял несколько секунд и, прикоснувшись к нему губами, повесил на место. Свет, лившийся в высокое окно, отражался в серебряной утвари. В это мгновение на пороге появился Морган. -- Это было больнее, чем ты думал, да? -- тихо спросил он. Дункан выпрямился от неожиданного вопроса и чуть заметно кивнул. -- Не знаю, на что я рассчитывал, Аларик. Может быть, надеялся, что это облегчит расставание. Не облегчило. -- Ну, я и не думал, что облегчит. Дункан, вздохнув, взял меч и прицепил его на перевязь. -- А теперь что? -- спросил он. -- Что делать, если ты -- Дерини, отлученный от церкви и изгнанный королем? -- Почему изгнанный? Дункан взял плащ и накинул его на плечи. -- Разве непонятно? -- спросил он, опуская глаза. -- Давай смотреть на вещи трезво. Он не решится сам сказать нам это, так? Но мы-то с тобой знаем, что он не может позволить нам здесь оставаться. Если об этом проведают архиепископы, они отлучат и его. -- Он защелкнул пряжку перевязи. Морган улыбнулся. -- Они могут сделать это в любом случае. Однако король не придает этому большого значения. -- Не придает большого... -- Дункан взглянул на него с удивлением и понял, что Морган имеет в виду. -- Он решил пойти на риск? -- спросил Дункан, с сомнением глядя на кузена. Морган кивнул. -- И он не боится? -- Дункан, казалось, не верит своим ушам. Морган улыбнулся: -- Боится. Но он понимает, что важнее, Дункан. Он хочет рискнуть. Он хочет, чтобы мы остались. Дункан посмотрел на кузена долгим взглядом, потом кивнул. -- Мы вне закона -- Келсон знает это, -- тихо сказал он. -- Мы -- Дерини, такова уж наша участь. Дункан последний раз окинул взглядом часовню, посмотрел на алтарь, на шелковые ризы, висящие на своем месте, и медленно направился к двери, где стоял Морган. -- Я готов, -- сказал он, не оглядываясь. -- Тогда идем к Келсону, -- с улыбкой сказал Морган. -- Наш король-Дерини ждет нас. 1 Св. Венерик. 2 Исаия 19:11. 3 Теренции. 4 Захария 1:9. 5 Песнь Песней 6:10. 6 Псалом 38:12. 7 Псалом 34:8. 8 Исаия 14:31. 9 Исаия 19:20. 10 Исаия 41:25. 11 Притчи 7:27. 12 Св. Тейло. 13 Неизвестный монах Дерини. 14 Песнь Песней. 15 I Коринфянам 11:19. 16 Исаия 47:12.