жу в этом ничего предосудительного. Ты ведь и прежде
часто использовал его как второе имя, не правда ли? Кроме того, об этом
никто не будет знать, кроме нас и твоих детей.
-- Мне бы также хотелось прибавить это имя во время рукоположения в
епископы. Ведь я вправе принять вместе с новым саном и дополнительное имя.
Энском поднял бровь.
-- Тебе хочется присоединить это имя к имени Алистера? А не поможет ли
это каким-нибудь дотошным умам приблизиться к истине, сложить единую
картину?
-- А что можно сложить?-- возразил Камбер.-- Легко объяснить решение
данью памяти старому другу.
-- А вдруг объяснения не удовлетворят?
Камбер пожал плечами.
-- Как священник и епископ, хранящий секреты исповеди, я не могу быть
подвергнут считыванию мыслей, если ты как архиепископ не потребуешь этого.
Другого пути доказать, что я не Алистер Каллен, нет.
-- Это ты так думаешь,-- пробормотал Энском.-- Будь по-твоему,
настаиваешь, так и сделаем.
Он остановился в проеме дверей, сделавшись темным силуэтом на фоне огня
свечей в соседней комнате. Его ночная рубашка и взъерошенные волосы никак не
вязались с торжественной решимостью лица.
-- И последнее, прежде чем я оставлю тебя наедине с твоей совестью и
пойду заниматься приготовлениями. Очевидно, ты обдумал все заранее. Может,
хочешь провести посвящение в каком-то определенном месте? Разумеется, в
соборе, как должно, церемония в любом случае не состоится.
-- Да, в михайлинской часовне, где мы провозгласили Синила законным
наследником престола. Место вполне подходит. А ты как думаешь?
ГЛАВА 16
Ибо всякий первосвященник, из человеков избираемый, для человеков
поставляется на служение Богу, чтобы приносить дары и жертвы за грехи.
Послание к Евреям 5:1
Двумя часами позже часовня была приготовлена. Пустовавшая уже год (со
дня Реставрации Халдейнов), она была наскоро вымыта и обставлена Рисом и
Эвайн под наблюдением Йорама. Камбер-- главное действующее лицо драмы,
которая должна была вот-вот начаться,-- еще не видел ни часовни, ни детей.
Вот уже битый час он расхаживал в маленькой комнатке перед часовней.
Было холодно, в долго пустовавшей комнате успели убрать пыль, а времени
разводить огонь не нашлось. Переодевшись, он ждал своего часа в
относительной чистоте, но согреваться мог у огонька единственной свечи. Она
мерцала на столе над разложенным облачением священника. Протягивая ладони к
огню, Камбер понимал, что зябко ему от нетерпеливого волнения-- человеческое
начало одерживало в нем верх над деринийским. Он досадовал на себя и все
никак не мог унять страхов и сделать тепло послушным.
Разум и многолетняя тренировка почему-то не помогали. Верно, все
соискатели священного сана переживали подобное в преддверии решительной
минуты.
Ведь он теперь-то в самом деле подготовлен. В душе, измученной
непрестанной борьбой, воцарился мир, и знания, необходимые священнику,
заняли место в мозгу. Слава Богу, деринийские способности воспринимать
неведомую премудрость не подвели, да и память Алистера была немалым
подспорьем.
До появления у дверей часовни Камбер провел час с Энскомом, изучавшим
канонические тексты с описанием канонического обряда посвящения. Сначала
один, а потом другой-- список с очень древнего оригинала, как он пояснил
Камберу. Архиепископ решил, что эта форма ритуала более подходит для дерини,
особенно таких, как Камбер.
Еще час был потрачен на пребывание в себе. Камбер взвешивал и судил
каждое свое слово и движение, сознавая, впрочем, что тщательная ревизия
памяти требует больше времени. Что-то могло ускользнуть или остаться
незамеченным в глубинах мозга.
Сейчас, как воинская перевязь, его перепоясывал орарь-- диаконская
епитрахиль синего цвета с колечком и белым шнуром на конце. Тело от горла до
пят скрывалось под стихарем. Когда же он впервые надел диаконское облачение?
Неужели сорок лет прошло?
Задумчиво поглаживая шелковый орарь, Камбер повернулся к столу. Эта
белоснежная риза, которую он наденет... Она-- символ достоинства духовного
лица. Восковая свеча лежала рядом. Ее он внесет в часовню перед началом
обряда, и увидит Всевышний, что чисты помыслы раба его перед алтарем
Господним.
Внезапный стук в дверь оглушил его.
Неужели пора?
В комнату бесшумно проскользнул Йорам с горящей свечой в руке, В его
глубокой озабоченности угадывалась и сдерживаемая радость. Не отрывая глаз
от сына, Камбер, повинуясь порыву, шагнул ему навстречу. Они остановились
лицом к лицу, посмотрели друг на друга и увидели новыми глазами.
Скоро их навеки свяжут не только кровные узы. Камбер, осознав это,
вздрогнул, Йорам поспешно поставил свечи на стол и обнял отца-- подумал, что
запоздалые страхи все еще мучат его.
Камбер прижал сына к себе, поглаживая золотистые волосы, как делал это,
когда Йорам был ребенком, отстранился и встретил его встревоженный взгляд.
-- Я не боюсь, сынок,-- сказал он, так жадно вглядываясь в лицо юноши,
чтобы запомнить каждую деталь,-- Правда, не боюсь. Ты думал, мне страшно?
Йорам гордо повел головой. Несмотря на все усилия, его глаза
наполнились слезами.
-- Нет, Я просто... просто обнимал тебя... брат. Камбер улыбнулся и
принялся поправлять и разглаживать свое облачение.
-- "Брат". Какое чудесное слово, ты можешь говорить так.-- Он с любовью
смотрел на Йорама.-- По-моему, это большая честь, чем быть твоим отцом.
Йорам нагнул голову и заморгал, прогоняя слезы, потом поднял глаза и
улыбнулся.
-- Пойдем... отец. Пора придавать этому слову второе значение.
Гордый, он умолк, взял ризу и перебросил через руку отца, зажег
восковую свечу, вложил ее в руку соискателя священного сана.
Крошечная комната сияла золотом и блеском базальта. Купол поддерживали
восемь стен, у каждой из них горело по толстенной свече желтого воска. Еще
шесть освещали алтарь и распятие на восточной стене. Четыре канделябра
обозначали стороны света: восточный стоял за алтарем, западный-- у входа,
еще два-- у стен. Такого не требовалось в обычном обряде рукоположения в
сан.
Все это Камбер мгновенно увидел и внес в память. Изумляли и
присутствующие. Им было тесно в маленькой часовне, а она казалась совсем
крошечной.
Энском в полном облачении располагался левее алтаря, возвышаясь над
остальными. Его лицо было непроницаемо. Рис и Эвайн стояли справа,
отделенные от архиепископа келдишским ковром, постеленным у ступеней алтаря.
Где-то позаимствованные михайлинские мантии преобразили молодых супругов.
Золотые волосы Эвайн не уместились в капюшоне и ниспадали до пояса. Они с
Рисом приветливо и многозначительно улыбались вошедшим.
Йорам затворил дверь и задвинул тяжелый засов. Энском сошел со ступеней
у алтаря и знаком пригласил Камбера ступить на ковер, переливавшийся, как
россыпь драгоценных камней. Камбер опустился на колени, поцеловал кольцо
архиепископа, и тот помог ему подняться.
-- Переведи дух, пока мы будем ставить преграды, друг мой. Мы
используем тот вид защиты, который был обнаружен тобой. Эвайн и Рис
настаивали на этом выборе.
Выпрямляясь, Камбер сдержал улыбку, вспоминая, что в последний раз они
ставили эти преграды в этой же самой комнате. В ту ночь они надеялись
наделить священника-принца деринийским могуществом, а в эту-- дерини давал
священные обеты. Эта проведенная им параллель веселила и пугала его.
Камбер стоял, вытянувшись и откинув голову назад, чтобы ни на что не
отвлекаться, он щурил глаза и чувствовал тепло восковой свечи в правой руке
и совсем иное-- тепло ризы-- на сгибе левой. Стоявший рядом Йорам поклонился
архиепископу и взошел к алтарю. Справа и немного позади стояли Рис и Эвайн.
Слева слышалось учащенное дыхание Энскома. Камбер в последний раз перед
шагом в новую жизнь углубился в себя.
Спустя мгновение Эвайн вышла вперед и опустилась на колени возле
ступеней. Йорам наклонился, поцеловал алтарь, взял в левую руку новую
восковую свечу и правою плавно приблизился к нетронутому фитилю.
Вспышка. Свеча разгорелась. Йорам повернулся, приглашая Эвайн подойти.
Когда Эвайн взойдет по ступеням, возьмет свечу и зажжет большую свечу на
востоке, они все должны начать передавать энергию формирующимся преградам.
Вспыхнуло пламя восточной свечи, Эвайн вернулась и, прикрывая пламя
ладонью, спускалась по ступеням, направляясь к свече справа от Камбера.
Камбер зажмурился и обратил свой мозг к возведенным преградам, ощущая
концентрацию энергии вокруг. Эвайн зажгла свечу справа и продолжала путь. Он
услышал шипение новой щепоти ладана, подсыпанной в дымившее кадило, и
перестал оценивать происходящее. Йорам с кадилом отмеривал шаги перед
алтарем, и Камбер растворялся, слушая его.
Incensum istud a te benedictum... Пусть эти благословенные благовония
вознесутся к Тебе, о, Господи. Et descendat super nos praesidium tuam. И
пусть Твои покрова защитят нас.
Эвайн зажгла последнюю свечу слева, и Камбер слышал, что она
возвращалась. В воцарившейся тишине позвякивали звенья цепочек качавшегося
кадила, Йорам окурил священным дымом сестру и повернул направо, чтобы
повторить ее путь. Когда его голос вновь поплыл среди курений, Эвайн заняла
место позади отца.
-- Terribilis esl locus iste: hiс domus Dei est, et porta caeli...
Устрашитесь-- это дом Господен и врата Небес, да будет наречен он обителью
Бога.
Йорам обошел по кругу и теперь кадил внутри него, овевая часовню
сладким дымом ладана. Закончив, он оставил кадило у алтаря и вернулся, чтобы
встать справа от Камбера, а Рис занял обычное место Целителя прямо перед
ним.
С закрытыми глазам Камбер остальными своими чувствами тоньше
воспринимал ход вещей. Вот Эвайн возвела руки и всем существом взывает к
тому, чье присутствие так необходимо им. К ее внутреннему порыву
примешивались какие-то реальные звуки и появились неуловимые, летучие
чувства, когда она начала заклинание.
-- Мы вне времени и вне земли. Как просили об этом наши предки, мы
соединяемся в одно целое. Все присутствующие склонили головы.
-- Именами твоих благословенных апостолов-- Марка, Луки, Матвея и
Иоанна-- именами твоих ангелов, всеми силами Света и Тьмы, мы призываем
Тебя, о, Всевышний. Защити и сохрани нас,-- продолжала Эвайн.-- Так было,
есть, да пребудет вовеки. Per omnia saecula saeculorum.
-- Аминь,-- разом слетело с губ. Не открывая глаз, Камбер опустился на
колени. Мимо прошел Энском, чтобы подняться на алтарь и начать службу.
-- Introibo ad altare Dei,-- произнес архиепископ.-- Я взойду на алтарь
Божий.
-- Ad Deum qui loetificat juventutem meam. Всевышнему, который дает мне
счастье молодости.-- Эти слова принадлежали Йораму, последовавшему за
архиепископом.
-- Judica me, Deus... Суди меня, о, Господи, и отдели от нечестивцев.
До тех пор пока Энском не закончил короткой молитвы, месса шла своим
привычным путем. Когда последние слова замерли в тишине, Камбер наконец
прибавил к прочим чувствам свое зрение.
Эвайн и Рис стояли слева, Йорам подхватил под правую руку, помогая
подняться. Энском был у аналоя, он потянулся за своим посохом архипастыря, и
драгоценная митра сверкнула, отражая огни свечей гранями своих каменьев. От
лампады лицо архиепископа было чуть красноватым. Он заговорил странно
спокойно, почти безмятежно.
-- Сейчас мы стоим в доме Господнем, в центре Вселенной, в которой мы
лишь гости ненадолго. Здесь, перед Всевышним и другими Силами, которые мы
призывали, мы обращаемся к Камберу Кириллу МакРори, принимающему священный
сан...
-- Adsum,-- пробормотал Камбер, склонив голову.-- Я здесь.
Сопровождаемый Йорамом, он вышел на три шага вперед и снова опустился
на колени. Восковая свеча, которую он держал в руке, слегка подрагивала.
Йорам глубоко поклонился.
-- Reverendissime Pater... Ваше Преосвященство, ради нашей
матери-церкзи и тех, кто шел перед нами, я прошу вас благословить
присутствующего здесь диакона Камбера Кирилла МакРори и возложить на его
плечи бремя священника-дерини.
-- Достоин ли он этого?
Йорам поклонился снова.
-- Я уверен в этом, насколько может быть уверен простой смертный. И
подтверждаю-- он достоин принять священный сан.
Быстро кивнув, Энском повернулся к Рису и Эвайн, произнося слова
обряда, не требующие ответа.
-- Братья и сестры, знайте, что милостью нашего Господа мы избрали
диакона Камбера Кирилла МакРори, чтобы посвятить его в священнослужители.
Если к этому есть препятствия, то пусть тот, кому они известны, их назовет.
Здесь и сейчас.
Ответа не было, и Энском снова обратил взгляд на Камбера, стоявшего на
коленях на келдишском ковре со свечой в руке.
-- Обязанность священника-- жертвовать собой, благословлять других,
нести миру Истину,, проповедовать слово Божье и обращать нечестивых.
Основываясь на своих способностях видеть насквозь сердца и души паствы-- это
дополнительное требование к священнику-дерини. Примешь ли ты сан священника
перед ликом Господа?
-- Volo. Приму.
-- И будешь покорным своему епископу?
-- Буду, и да поможет мне Бог.
-- Да снизойдет к тебе Господь, чтобы укрепить в тебе дух добра.
-- Аминь,-- отозвался Камбер.
Поднявшись, Энском взял свечу Камбера и поставил ее на алтарь. Йорам
снял с руки отца ризу и тоже положил на алтарь.
Камбер лег и распростерся на ковре, а остальные, стоя на коленях,
читали соответствующие случаю литании, каждая фраза которых волной проникала
в Камбера и увлекала в покой сознания.
-- Kyrie eleison.
-- Christe eleison.
-- Christe audi nos.
-- Sancta Maria...
-- Ora pro nobis.
-- Sancte Michael...
-- Ora pro nobis.
Слова литании убаюкивали, помогали все глубже уходить в себя. Отцам
церкви было ведомо, как сообщить доброму христианину состояние духа между
явью и небытием, в котором человеку открывается высокий смысл таинства
посвящения в духовное звание. Обряд шел своим чередом, но Камбер вернулся к
нему; Энском читал заключительную молитву, взывая о милости небес к
человеку, ниц лежавшему перед алтарем.
-- Взгляни с любовью на слугу Твоего Камбера Кирилла, о, Господи, руки
которого тянутся к Твоему престолу. Облеки его плечи в мантию
священнослужителя, как делалось от века. Придай ему сил, чтобы он мог
служить Тебе и ночью, и днем, о, Всемогущий, Властитель мира...
Когда молитва была закончена, Энском перешел к аналою и ожидал, пока
Йорам поможет отцу подняться и снова оказаться на коленях перед
архиепископом, Священник Йорам изготовился участвовать в церемонии
рукоположения.
Когда Энском занес руку над его головой, Камбер глубоко вдохнул и
медленно выдохнул. Наступила основная часть обряда: мистическое возложение
рук. Он решительно опустил защиты, открывая все уголки своего сознания,
чтобы чувствовать движение Сил Мироздания в Энскоме и Йораме.
-- О, Всемогущий, Творец всего сущего, Твой слуга Энском, орудие Твоей
воли, проводник Твоего могущества, соединенный с Тобой нерасторжимо, я
представляю Тебе Твоего слугу Камбера Кирилла, чтобы он смог стать Твоим
священником.
Руки архиепископа опустились на голову Камбера, и он почувствовал
слабое покалывание и поток высокой силы, вливавшийся в мозг. Первым
побуждением было отшатнуться, поднять все защиты и преграды, воспротивиться
пугающей силе, чье могущество он уже ощущал. Но он не отступил. Слишком
многое решалось для Камбера в эти мгновения.
Другая рука коснулась виска и принесла ласковый холодок, он узнал его
сразу, а Йорам уже был в нем, воссоединив сознание. Камбер остался
раскрытым, во власти того, что определяет порядок вещей и событий и зовется
меж людей судьбою. А в это время Энском продолжал:
-- Accipite Spiritum: quorum remiseritis... Прими Святой Дух. Чьи грехи
ты простишь...
Он говорил что-то еще, но постепенно Камбер перестал улавливать смысл
слов, сосредоточившись на том, что он начинал ощущать от прикосновений
Энскома и Йорама. Давление внутри мозга росло; его наполняло Нечто, такое
могущественное и пугающее, что он не мог противиться влиянию, отдававшемуся
в самых дальних уголках его существа.
Камбер утратил слух и понял, что зрение исчезло еще раньше, но не стал
этого проверять-- спасение своей плоти и бренной жизни сейчас не много
значили.
Постепенно он перестал ощущать свое тело. Остался сгусток сознания,
купающийся в прохладном, золотистом сиянии и устремленный к яркой сверкающей
точке. Никогда многоопытный дерини не переживал ничего подобного.
Камбер уже не боялся. Он окунулся в мир ликования и полного единения со
всем, что было когда-то, есть сейчас и еще будет. Он парил, растянувшись
радужной дугой, понимая, как мало значит для человеческого существа его
земная жизнь. Вслед за смертью тела сущность освобождается от оболочки,
развивается и растет. Впереди у нее-- вечность.
Вспышкой серебряных искр перед Камбером рассыпалось все его прошлое,
вся земная история; мелькнуло и исчезло. Потом он увидел свое посвящение.
Где-то внизу на светловолосую голову с густой проседью опускались освящающие
руки. В движении соединялись легкость и неодолимая мощь.
Внезапно мелькнула мысль, все это игра воображения. Его практичный
разум ухватился за нее, но сознание восстало, даже не дав этой мысли как
следует оформиться.
Разве имело какое-нибудь значение-- правда открылась ему, или чей-то
вымысел завладел его мозгом? Мог ли смертный мечтать о счастье
соприкосновения с Божественным во всем его величии. Особой милостью
провидения избранные могли краем глаза и на одно мгновение узрить Внеземное.
Теперь он переживал невероятную близость к силам, управляющим движением
Вселенной, он-- существо неправедное и слабое, человек и дерини.
Было отчего испугаться. Рациональное начало в Камбере озаботилось
возможностью возвращения в реальный мир, но попятное движение уже началось.
Камбер ощущал, как ослабевает влияние управлявших им сил.
Рядом возникло сознание Энскома, теплое и доброжелательное. Он
спрашивал, и в вопросе сквозило любопытство. Камбер понял: именно Энском вел
его в неземных сферах, питая высшей силой, но сам не проникал туда. Йорам
тоже не изведал открытий отца, был не более чем проводником энергии к нему,
только очень любимым.
Провожатые по очереди вышли из контакта, и Камбер вновь обрел тело.
Вздохнув, открыл глаза, встретился взглядом с Энскомом и посмотрел на
встревоженного сына.
Им были не нужны его слова о горных высях. Почему-- он сразу же понял.
Тот, кто был священником, получал Откровение. Теперь приобщился он, и все
трое владели сокровенным знанием.
Так вот от чего отлучили Синила и о чем он не устает печалиться.
Энском, Йорам и он сам теперь не такие, как все. А Синил...
Он снова вздохнул, и Энском улыбнулся. Архиепископ развязал пояс на
стихаре Камбера, освобождая орарь, потом свободным концом синей шелковой
ленты обвил шею и опустил его на грудь-- орарь превращался в епитрахиль.
Перекрестив концы на груди Камбера, Энском заправил их под шнурок и
произнес:
-- Accipe jugum Domini... Прими ярмо Господне, ибо ярмо Его сладостно,
и ноша легка.
Поклонившись на белоснежную ризу, принесенную Йорамом, он надел ее на
Камбера, облачение ниспадало живописными складками.
-- Accipe vestem sacerdotalem... Прими священное одеяние,
олицетворяющее милосердие, ибо Господь может избрать тебя, чтобы ты достиг
высшего совершенства и милосердия.
Энском приблизился к алтарю и прочел еще одну молитву, после чего
архиепископ вернулся на прежнее место и снял перстень и лиловые перчатки.
Камбер, стоявший на коленях перед ним, поднес раскрытые ладони, чтобы
принять миропомазание. Палец архиепископа вывел кресты на ладонях, затем
соединил большой палец правой руки Камбера и указательный палец левой, а
большой палец на левой руке с указательным пальцем на правой и произнес:
-- Consecrare et sanctificare digneris, Domine... О, Господи, освяти
эти руки этим маслом и нашим благословением.
Он перекрестил протянутые руки.
-- Что бы они ни благословляли, да будет то благословенно; что бы они
ни освящали, да будет то освящено. ...In nomine Domini nostri Jesu
Christe... Amen.
С этими словами Энском сложил руки Камбера ладонь к ладони и перевязал
полоской белой ткани. Йорам снова подвел новоосвященное духовное лицо к
алтарю и помог опуститься на колени. Энском приблизился. Йорам смешал в
потире вино и воду, а сверху поставил дискос с просфорой. Энском сошел со
ступеней и протянул новому священнику эти символы приобщения к сану.
-- Прими силу жертвовать ради Господа и от имени Господа служить мессы
для живущих и упокоившихся. Аминь.
Камбер коснулся потира и дискоса кончиками пальцев связанных рук, потом
склонил голову, Энском вернулся к алтарю, а Йорам развязал руки и вытер
священное масло. Закончив, Йорам поднял отца и направил к аналою, где стоял
архиепископ. Там Камбер опять преклонил колени. Склонив голову, он вложил
руки в ладони Энскома для принесения обета послушания.
-- Promittis michi et successoribus meis obedientiam et reverentiam?--
спросил Энском.-- Ты обещаешь быть послушным мне и моим преемникам?
-- Promitto. Обещаю.
-- Pax Domini sit semper tecum.
-- Et cum spiritu tuo.
-- Ora pro me, Prater,-- прошептал Энском с едва заметной улыбкой.
Камбер улыбнулся в ответ.
-- Dominus vobis retribuat. Да вознаградит тебя Господь.
Энском обвел взглядом остальных-- Йорама, Эвайн и Риса,-- наблюдавших
за Камбером, потом снова посмотрел на нового собрата.
-- Я хочу предупредить тебя об опасностях, возможно., подстерегающих
тебя. Вероятно, ты и сам предвидишь их, но все равно придется поупражняться
в осмотрительности. Ты обнаружишь, если уже не догадался, что совершаемые
священниками обряды не менее сильны, чем мирские действия дерини .(говоря
"мирские", я имею в виду деринийское значение этого слова, ибо само по себе
это определение неточно). Возможно, поэтому даже в наших "мирских" делах мы
стараемся строго придерживаться принятых правил. Мы знаем или по крайней
мере имеем представление о протяженности, высоте и глубине воздействия сил,
которые призываем в помощь.
Он снова посмотрел на присутствующих, а потом на Камбера.
-- Итак, возлюбленный сын мой, я не стану предупреждать тебя как
всякого рядового священника, потому что ты один их самых необыкновенных
людей, каких мне доводилось встречать. Я просто желаю тебе выполнять
принятые этой ночью обеты и прошу остаться после окончания обряда посвящения
и отслужить первую в твоей жизни мессу. Йорам, подай, пожалуйста, Книгу.
Когда Йорам принес лежавшее на алтаре евангелие, Энском встал и знаком
попросил подняться Камбера. Взяв его за правую руку, развернул Камбера лицом
к дочери и зятю.
-- Слушайте все, присутствующие здесь: Камбер Кирилл был освящен для
деяний Господних и сана священника. Во имя Отца и Сына, и Святого Духа,
Аминь!
Йорам поклонился и передал евангелие Энскому, не отрывая взгляда от
лица отца; Энском положил книгу на руки Камбера.
-- Господь принял клятву и да не раскается. Теперь ты священник
навеки,-- объявил Энском.-- В день великого гнева будь десницей Господа
нашего.
Камбер поцеловал книгу и передал Энскому.
-- А теперь вознесем к Господу наши ликования!-- возгласил архиепископ,
широко улыбаясь и обнимая Камбера.-- Йорам, иди же, обними своего отца,
теперь он и брат твой.
Он отошел, и его место занял Йорам. Йорама сменила Эвайн, со слезами
радости уткнувшаяся в плечо, и Рис, которого Камбер обнял с отцовской
любовью.
-- Счастья и почестей вам, преподобный Камбер.-- Рис улыбнулся, и его
солнечно-желтые глаза весело заблестели.-- А теперь, если ты уже закончил
принимать поздравления, мы с нетерпением ждем от тебя подарка-- твоей первой
мессы. Можно помогать тебе служить ее?
Самые близкие и любимые прислуживали ему. В тонкостях ритуала помогали
Йорам и Энском, Эвайн и Рису было не до мелочей, их переполняла нечаянная
радость.
Камберу показалось, они понимают, что это означает для него, а то, чего
не могут постичь, принимают на веру. Он почувствовал эту веру, когда они
опустились на колени, чтобы принять благословение из его священных рук, и
видел ее в восторге дочери, когда ее муж, прощаясь, обнял Камбера, прежде
чем воспользоваться Порталом для возвращения домой.
С Йорамом все и так было ясно, тут не требовалось искать подтверждений.
В блеске глаз сына разом читалось все, его переполнявшее.
Они не говорили об этом, пока Энском тоже не удалился и не пришла пора
укладывать облачение и алтарные принадлежности. Йорам свернул свою и
отцовскую ризы, бережно уложил в кожаную дорожную сумку и с улыбкой
обратился к Камберу:
-- Что скажешь, отец?
Камбер, соскабливавший воск, растекшийся от западной свечи, взглянул,
широко улыбаясь.
-- Ты теперь произносишь эти слова иначе, заметил?
-- Отец?-- Йорам засмеялся и отнес западную свечу к остальным.
-- А разве ты не изменился?
-- Я надеюсь, ты не станешь требовать ответа,-- Камбер тоже
развеселился.-- Йорам, я не чувствовал себя таким счастливым уже много
лет.-- Убрав последнюю каплю застывшего воска, Камбер сжал ее между
пальцами, воск вспыхнул и сгорел без следа. Продолжая задумчиво улыбаться,
он вытер руки о синюю сутану и принялся помогать Йораму прибирать алтарь.
-- Знаешь,-- продолжал он, встряхнув расшитый покров,-- наверное,
никогда не сумею объяснить это на словах, даже тебе, тому, кто знает точно,
о чем я говорю. Ты сам-то что-нибудь понимаешь?
-- О да.-- Йорам отложил в сторону только что свернутую им ткань и
взялся за другой конец покрова, что держал Камбер, глядя отцу в глаза и
улыбаясь.
-- Что ж, я рад потому, что не уверен, что я понимаю. Это нечто
восхитительное, величественное, грандиозное и, откровенно говоря, немного
пугающее... поначалу.
-- Пугающее? Да, думаю, так и есть в каком-то смысле,-- согласился
Йорам.-- Мы приняли на себя огромную ответственность.-- Он положил сложенный
покров на другие и, облокотившись на стопку, взглянул на Камбера.-- Однако
это стоит того. Испуг скоро проходит. Но восхищение-- никогда, впрочем, я бы
и не желал этого.
Камбер кивнул.
-- Возможно, страх необходим как напоминание об ответственности и
средство усмирения гордыни. Так и должно быть.
-- Верно.
Йорам в последний раз оглядел часовню, вздохнув, взял покровы и сумку с
облачением и направился к выходу.
-- Я заберу это и оставлю тебя одного. Полагаю, тебе нужно несколько
минут одиночества, прежде чем ты вернешься к себе. Свечи я уберу утром.
Камбер кивнул.
-- А что с дискосом и потиром? Они тоже останутся до утра?
Йорам взглянул на кожаный футляр возле свечей и опустил глаза.
-- Они принадлежали Алистеру, отец. И, по-моему, теперь должны
принадлежать тебе. Если не возражаешь, я не хотел бы присутствовать при
твоем новом превращении в него, сегодня ночью это выше моих сил.
-- Йорам, мне известно, что ты не одобряешь...
-- Нет, не то, уже не то,-- Йорам покачал головой и наконец поднял
глаза.-- Я понимаю, что ты сделал и почему. Я не могу передать, как я
восхищен тем, что ты совершил нынче.-- Он на мгновение отвел взгляд.-- Но
слишком редко ты будешь просто Камбером Кириллом, а не Алистером Кириллом. Я
бы хотел, чтобы в моих воспоминаниях о сегодняшней ночи ты остался
самим/собой.
Потрясенный, Камбер несколько секунд смотрел на сына, потом крепко
обнял его. Когда Йорам отстранился, на его губах была улыбка, на глазах
блестели слезы. А когда он торопливо кивнул и поворачивался к выходу, улыбка
превратилась в усмешку.
Камбер смотрел вслед сыну полным любви взглядом, потом наклонился за
коробкой, где лежали потир и дискос Алистера Каллена. Взмахом руки он
погасил свечи у стен и все остальные, кроме лампады, сотворив шар
серебристого света.
Поклонившись лампаде, отец Кирилл выскользнул из комнаты. До
возвращения в покои Алистера Каллена и в его мир предстояло выполнить еще
одно.
Камбер вступил в хорошо знакомую ему комнату. Почти целый год она
служила убежищем и жилищем Синилу, тогда еще принцу. В те дни на стене висел
огромный портрет его прадеда Ифора, напоминая претенденту на престол о его
корнях. Рядом с дверью осталось с тех пор слегка блестевшее темное зеркало,
около него и остановился Камбер. Когда-то служившее Синилу зеркалом правды,
теперь оно должно было выполнить эту роль для другого.
Камбер остановил светящийся шар в воздухе, а сам встал на расстоянии
вытянутой руки от полированного стекла, изучая глядевшее на него из зеркала
лицо.
Камбер Кирилл МакРори. Теперь святой отец Камбер Кирилл. Сколько
времени прошло с тех пор, как он в последний раз видел его? И сколько еще
пройдет до того, как он снова увидит себя?
Сколько времени ему пребывать другим, носить чужой облик и жить не
своей жизнью? Придет ли время жить для себя, а не для других?
Ему пятьдесят девять лет. Сколько осталось еще? И так много еще нужно
успеть.
Камбер от жалости к себе покачал головой, прижимая ладони к глазам. Он
пришел сюда не за этим. Хотел напомнить себе, кто он, несмотря на то и
благодаря тому, что произошло сегодня. Это поддержит его, какую бы маску он
ни нацепил.
Он благодарил Бога за очищение, которое пришло к нему. Теперь каждый
день, каждое мгновение его жизни будут не просто бытованием на бренной
земле.
Камбер снова взглянул на отражение в зеркале, запоминая знакомые черты,
которые исчезнут совсем скоро. Он отметил округлость бритого лица, полуседые
волосы, прилегавшие к голове, как чепец цвета ртути, упрямо сжатый рот с
тонко очерченными губами, глаза неяркие и твердые, похожие на туман,
клубившийся и мерцавший внутри серебристого шара.
Пора было и остановиться, хотя спать вовсе не хотелось. Когда Гьюэр
придет утром одевать его, он должен быть в постели, А чтобы вернуться в
постель, нужно было снова влиться в оболочку Алистера Каллена.
Спохватившийся Камбер зажмурился и погрузился в покой деринийского
транса, подумав, что на этот раз, если захочет, сможет наблюдать это
превращение.
Камбер медленно раскрыл глаза и начал превращение. Вокруг лица
появилось сияние, в ушах звенело, резкие скупые черты лица размывались и
превращались в другие.
Камбер устоял против желания сомкнуть веки-- он испытывал сейчас
ощущение сладкой дремы или опьянения, реальность казалась видением. Стоило
моргнуть, и ясность восприятия происходящего будет утрачена. С широко
раскрытыми глазами он наблюдал, как волосы темнели, становясь серо-медными
волосами Алистера, наблюдал, как брови истончались и удлинялись, а глаза под
ними приобретали оттенок небесной синевы, морщинки вокруг них стали глубже.
Лицо Камбера слегка вытянулось, черты заострились, бледность лица сменилась
желтоватым, даже коричневым цветом. Тело казалось теперь более тяжелым,
плечи ссутулились, руки покрылись морщинами, а суставы вздулись.
Превращение состоялось, и Камбер мог наконец моргнуть. Дремота более не
донимала его, но он покачал головой, сомневаясь в том, что видели глаза.
Камбер исчез. Здесь был Алистер. И только имя Кирилл было мостиком
между ними.
Несколькими минутами позже, освоившись в новом теле, он стоял в
михайлинском Портале, закрыв глаза и сосредоточившись на цели своего
путешествия во дворце архиепископа. Скоро Алистер Кирилл Каллен будет в
постели.
ГЛАВА 17
Посему (возлюбленные), препоясавши чресла ума вашего, бодрствуя,
совершенно уповайте на подаваемую вам благодать в явлении Иисуса Христа.
I послание Петра 1:13
Рано утром Гьюэр постучал в дверь спальни задолго до заутрени и первого
света, очень удивив своего господина.
Камбер не спал. После испытаний минувшей ночи он не чувствовал
потребности во сне, хотя прекрасно понимал, что для Гьюэра должен выглядеть
сонным.
Камбер улыбнулся, вспомнив лихорадочную, почти мальчишескую жажду
деятельности, овладевшую юношей на прошлой неделе и отнюдь не утоленную--
весь вчерашний день Гьюэр провел в приготовлениях к сегодняшней церемонии,
пока он ездил на прогулку с королем. Каким-то образом-- Камбер не знал,
каким именно-- Гьюэру удалось понять, что его новый хозяин беспомощен или,
по крайней мере, рассеян, когда дело доходит до деталей церемонии и
протокола, и Камбер не хотел разрушать таких представлений. Уважение Гьюэра
к самому себе, сильно пошатнувшееся после смерти прежнего друга и господина,
значительно возросло от сознания, что новому хозяину он совершенно
необходим. Юноша приободрился и стал почти прежним.
Камбер предпочел не отвечать на первый стук, а только еще глубже влез
под одеяло и плотнее зажмурился. Очень скоро стук сменился тихим звяканьем и
шорохом отодвигаемого засова; мягко зашуршали приближавшиеся шаги. Пятно
теплого желтого света скользнуло со стены к его лицу, Камбер понял-- Гьюэр
вошел со свечой. Звук шагов стих совсем рядом, и он услышал вздох огорчения.
-- Отец Каллен? Ваша милость!-- Голос звучал несмело, но с
настойчивостью.-- Вы еще не проснулись, милорд?
Камбер бессвязно пробубнил нечто. Гьюэр снова вздохнул и принялся
зажигать свечи, разгоняя предутренний мрак. Когда он присел на корточки,
чтобы развести огонь в камине, Камбер лениво повернулся и посмотрел на
юношу, прислушиваясь к незамысловатой мелодии песенки, которую напевал
Гьюэр. Он подбрасывал дрова в разгоравшееся пламя, в черной монашеской рясе,
которую юноша теперь носил, не снимая, ему явно было удобно. Камберу
подумалось вдруг, что ловко сидящая одежда не только придает Гьюэру
уверенности. Похоже, он не снимает рясы, за этим должно быть что-то еще.
-- Гьюэр?-- Камбер приподнялся, опираясь на локоть. Гьюэр обернулся и
улыбнулся во весь рот, продолжая заниматься камином.
-- Доброе утро, святой отец. Хорошо спали?
-- Гм. Перед сном я провел некоторое время с архиепископом. Это было
очень поздно. А ты не рановато поднялся?
-- Сегодня вас посвятят в епископы, ваша милость. Это очень важное
событие, нужно многое успеть, мы ведь завтра уезжаем в Грекоту. Вы не
забыли?
-- Нет, что ты.
Зевнув, Камбер потянулся и сел, но только начал выбираться из постели,
как рядом оказался широко улыбающийся Гьюэр с теплой мантией. Пока молодой
человек закутывал его плечи, Камбер сидел, задумчиво выпятив губы и подняв
подбородок, чтобы Гьюэр завязал мантию под горлом. Когда Гьюэр опустился на
колени, чтобы надеть ему на ноги теплые туфли, Камбер бросил задумчивый
взгляд на его макушку. Что-то изменилось в этом мальчике сегодня утром,
определенно изменилось.
-- Сегодня ты на удивление весел,-- заметил Камбер. Гьюэр, не поднимая
глаз, продолжал свои занятия.
-- Впереди незабываемое событие,-- ответил он.-- Нам предстоит длинный
день, сэр. Я знаю, что вы не станете прерывать своего поста до окончания
церемонии, но не сделаете ли малого послабления. Стаканчик подогретого эля?
Это укрепит ваши нервы. Однажды мне это советовали.
-- Почему ты думаешь, что мои нервы нуждаются в укреплении?-- Камбер
покачал головой и постарался сдержать улыбку, когда Гьюэр встал и потер
руки.-- Гьюэр, можно спросить тебя?
-- Что это за вопрос, святой отец?
-- Почему на тебе монашеская ряса? Можешь рассказать мне об этом?
-- Эта?-- Гьюэр коснулся края капюшона на плече, и на его губах
промелькнула полуулыбка.-- Вы ведь не сердитесь, святой отец? Я не хотел
сделать ничего плохого. Просто подумал, что быстрее сойдусь с остальными,
если на мне будет церковное облачение. В соборе будет пруд пруди
священников, монахов и епископов.
Камбер мысленно вздохнул с облегчением. Он вовсе не возражал бы, если
однажды Гьюэр решится принять священные обеты, но сейчас его волновало
"чудо", ему явившееся, возможные выдумки и никчемные толки вокруг видения.
Вступление в духовное звание-- прекрасная идея, если она приходит сама по
себе.
От таких мыслей Камбер кисло улыбнулся и подошел к камину. Гьюэр
последовал за ним и остановился с выражением ожидания на лице, а Камбер грел
над огнем руки. Юноша открыл рот, стало быть, тема еще не исчерпана.
-- Знаете, ваша милость, я действительно думал об отказе от мирской
жизни,-- робко признался Гьюэр. Камбер терпеливо кивнул.
-- Я догадывался. Это из-за того сна?
-- Я... так не думаю, сэр.
-- Нет? Ну что ж, принимая во внимание связи твоей семьи и твое военное
образование, мне, возможно, удастся устроить тебя к михайлинцам, если
пожелаешь,-- предложил Камбер, видя в военном рыцарском Ордене меньшее из
двух зол.-- Из тебя выйдет отличный паладин святого Михаила. Джебедия
примет, я уверен. Как ты знаешь, Орден понес тяжелые потери.
-- Не думаю, что хотел бы стать михайлинцем, ваша милость, при всем
почтении к ним. И мне совсем не хочется быть рыцарем. Меня не влечет гром
сражений и блеск Доспехов, может, я вырос из этого.
-- Во сколько?.. В двадцать два?
-- В двадцать пять, сэр, месяц назад. Я просто... устал от битв.
-- Чего же тогда ты хочешь?
Гьюэр пожал плечами.
-- Я еще не знаю. Я получил не просто образование. У меня очень хороший
почерк. Отец Альфред, духовник, думает, что из меня получится прекрасный
писарь или даже священник, хотя насчет последнего я не очень-то уверен.
Кроме того, вам понадобится секретарь с военным образованием, когда у вас
уже не будет михайлинцев. Может быть, я смогу помочь.
Камбер усмехнулся, заставляя Алистера говорить со всею резкостью.
-- Если ты решаешься, не думай о расположении кого-то или преданности
кому-то, будь верен себе самому и Господу Богу. Неслыханная глупость--
принимать духовный сан потому, что тогда ты сможешь лучше служить мне!
-- Сэр, я не...
-- Обещаешь, что не поступишь так?
-- Конечно,-- согласился Гьюэр.-- Только по убеждению.
-- Ловлю тебя на слове. А пока как насчет моей ванны?-- Камбер с
улыбкой указал на открытую дверь.-- И еще, Гьюэр...
-- Ваша милость?
-- Если ты сделаешь это по зрелому убеждению, я буду очень рад.
Гьюэр тщетно попытался скрыть свою радость.
Часом позже вымытый, одетый, побритый, с расчесанной и уложенной
волосок к волоску прической Алистера Каллена Камбер наконец-то устроился
поразмышлять о деталях предстоящей церемонии. Он сидел в выбеленной нише
восточного окна, на подушках, уложенных по каменному выступу стены,
наслаждаясь первыми рассветными лучами.
Впрочем, радоваться утреннему солнцу и даже вновь переживать чудесные
события минувшей ночи не было времени. Рукопись по обряду посвящения в
епископы Энском прислал еще неделю назад, но прочесть ее так и не удалось. В
воспоминаниях Алистера запечатлелись такие церемонии, но Каллен видел все со
стороны. А посвящение, кроме внешней стороны, имело глубокое мистическое
содержание. Нужно было не торопясь подготовить к этому свой мозг,
одновременно загрузив его множеством церемонных мелочей.
Раньше ему казалось, что это проще, чем выходило на неделе. Постоянно
являлись какие-то люди, то поздравляли и вручали подношения, то уточняли
списки вещей, предназначенных для отправки в Грекоту, то беспокоили по
совершенным пустякам, которые почему-то не могли быть разрешены без его
участия.
Он даже не поднял головы, когда Гьюэр в очередной раз вошел,
постучавшись, и вышел из задумчивости, только почувствовав на себе
требовательный взгляд.
-- Государь!
Свиток полетел в сторону, Камбер поднялся и поклонился, удивляясь
нежданному гостю. Вчера у него сложилось впечатление, что до начала
церемонии король будет зан