зи между отчаявшимися молодыми любовниками, знавшими, что им придется завтра расстаться, а сегодняшние утверждения Дункана - попытка узаконить своего сына, о появлении которого от того союза он не мог и мечтать? Такая попытка, конечно, была понятна. На самом деле почти все выигрывали, если Дункану удастся доказать законность своего сына. Прямой законный наследник позволит Дункану снять с себя мирские титулы, передав их сыну, целиком посвятив себя выполнению обязанностей на высоком духовном посту, занимаемом им. Это понравится Церкви. То, что Дугал будет управлять поместьями отца, обеспечит верность еще одного поколения, владеющего землями Кассан и Кирни, королевской семье - что понравится Келсону. И, конечно, от этого выиграет сам Дугал. Благодаря выборной системе наследования он уже является графом Траншайским и главой клана Макардри, унаследовав это от человека, который, как он теперь знал, являлся его дедушкой по материнской линии, отцом Мариз. Это не изменится, независимо от исхода сегодняшнего заседания. Люди Транши обожают его. А если со временем он также унаследует и огромные поместья Дункана Маклайна, прилегающие к его землям в Транше, он станет одним из самых могущественных владельцев во всех одиннадцати королевствах. Практически Дугал в конце концов все равно подучит свое родовое наследственное имущество, поскольку если Дункан умрет без законного наследника, последним из Маклайнов, его земли перейдут королю - а король может подарить их кому пожелает. Дункан также имел право передать свои земли и титулы королю еще при жизни - и король в свою очередь имел право передать их Дугалу, независимо от того, законнорожденный тот или нет. Но большинство собравшихся в это утро думали совсем не о передаче земель. Проблема заключалась в приближающемся посвящении Дугала в рыцари. И оно зависело от исхода этого слушания. Если останется сомнение, что Дункан Маклайн сделал свое заявление не будучи абсолютно честным, то это бросит тень на Дугала, и даже король не сможет, ничего исправить. Поэтому Вольфрама де Бланета и назначили для слушания дела, и он оспаривал его всеми возможными способами, чтобы никто в дальнейшем не мог сказать, что соответствующим образом настроенный суд принял решение в пользу Дункана. - У нас есть только его слово, - наконец заявил Вольфрам, положив руки на столе перед собой. - Я не вижу никаких других доказательств. Кардиель кивнул с несчастным видом, очевидно ощущая груз своих официальных обязанностей. - Боюсь, что должен согласиться. В таком случае, похоже, мы зашли в тупик. Все возвращается к тому; можно ли считать сегодняшнюю клятву Дункана достаточной для решения - на самом ли деле они с Мариз Макардри дали клятвы перед Святыми Дарами. Как частное лицо и друг Дункана, я не сомневаюсь: он говорит правду. Но как архиепископ, я не могу принять ничем не подтвержденные слова просто потому, что их говорит один из моих епископов. Я не смог бы принять эти доказательства от простого человека, и совершенно точно не могу принять от одного из своих духовных сыновей. - Согласен, - сказал Арилан, теребя гусиное перо, используемое для письма, и переводя взгляд с короля на Моргана. - Жаль, что мы не можем принять доказательство, подтвержденное силами Дерини. В любом случае показания герцога Аларика были бы предвзятыми, поскольку он является родственником Дункана, но вы, Дерини, знаете способы подтверждения того, что человек говорит правду, не так ли? Конечно, этот вопрос был задан ради Вольфрама, поскольку сам относящийся к Дерини Арилан прекрасно знал, на что способны представители его племени. Сцена, которую он теперь пытался разыграть, тщательно репетировалась епископом, герцогом и королем прошлой ночью, чтобы дать надежное подтверждение клятвы Дункана, которое могла бы принять Церковь. Короли по линии Халдейнов тоже обладали силой - силой, подобной той, которой обладали Дерини, хотя сила Халдейнов была связана с божественными правом их рода управлять королевством. Но многое зависело от признания Вольфрамом этого факта, его веры в него, и от того, правильно ли они оценили этого человека. - Этой силой обладают не только Дерини, епископ Арилан, - сказал Келсон, сдерживая Моргана движением руки и поднимаясь, чтобы обратиться к суду. - Возможно, это и есть ответ на вставшую дилемму. Мы, Халдейны, можем определить, когда человек лжет. Это способность, которой обладают короли в нашем роду. Если я спрошу епископа Маклайна и смогу подтвердить вне всякого сомнения, что он говорит правду относительно своего брака с матерью Дугала, удовлетворит ли это трибунал? Арилан приподнял бровь и посмотрел на Кардиеля, проявляя осторожность, чтобы не показаться слишком нетерпеливым, и украдкой издал вздох облегчения, когда его священноначальник немедленно не наложил вето на предложение. Кардиель, чисто по- человечески, определенно понял, что предлагает король, но он все равно оставался архиепископом, и ему следовало придерживаться установленных правил. А Вольфрам еще с большей силой будет настаивать на соблюдении приличий. Вольфрам де Бланет не испытывал ненависти к Дерини - что было одной из главных причин, кроме исключительной честности, послужившей основанием для его назначения в состав этого трибунала - но как странствующий епископ, нечасто встречающийся с несколькими известными при дворе Дерини, он мало знал о них, а то, что знал, оставалось слухами. Просвещения последних четырех лет было недостаточно, чтобы сразу же отмести два столетия подозрений и ненависти. Ведь некоторые из способностей Халдейнов попадали в смутную область, в которой Вольфрам был не полностью уверен. - В чем дело. Вольфрам? - тихо спросил Кардиель, заметив выражение оцепенения на лице старшего. - Уверяю тебя, король в состоянии сделать то, что предлагает. Я видел, как он допрашивал пленников. И достигнутые им результаты всегда подтверждались - теми, чьи таланты менее доказательны на этом суде. - Ты имеешь в виду герцога Аларика? - спросил Вольфрам, с неудовольствием бросая быстрый взгляд на Моргана. - Да. Вольфрам вздохнул, очевидно для остальных пытаясь отогнать свои опасения и вернуться к поставленной задаче, для решения которой он был выбран. Затем он громко выдохнул. - Хорошо. Я не претендую на то, чтобы оспаривать способность Его величества делать то, что, по его заявлению, он может сделать.., или мнение архиепископа, что эти способности - богоугодные, - он замолчал, откашливаясь. - Однако, с юридической точки зрения, сомневаюсь, является ли благоразумным использовать помощь Его величества в этом деле. Лорд Дугал вообще-то является его названным братом. - Вы намекаете, что я могу исказить истину из-за моей привязанности к нему? - спросил Келсон. Вольфрам побледнел, но не отвел глаз. - Я не намекаю ни на что подобное, сир. Но могут другие. - Да, могут. Вольфрам успел только резко вдохнуть воздух, когда король внезапно выхватил меч и опустился на одно колено перед трибуналом. Он держал меч за поперечину у рукоятки на расстоянии вытянутой руки - от себя и от участников заседания. Острие смотрело вниз. - Я клянусь мечом своего отца, своей короной и своей надеждой на спасение моей бессмертной души, что я сказал и скажу только правду по вопросу, обсуждаемому этим судом. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь. Он поцеловал священный знак, выгравированный на рукоятке, затем воткнул меч в пол перед собой, так и держа его на расстоянии вытянутой руки. Король глядел на Вольфрама и остальных. - Я готов повторить свою клятву или любую другую, названную вами, в часовне, - добавил он, кивая на открытую дверь за их спинами. - И уверяю вас: я не подхожу с легкостью к таким клятвам. - Никто с этим не спорит, сир, - сказал Вольфрам, выглядевший несколько смущенным. - Но - он вздохнул, явно чувствуя себя неуютно. - Сир, некоторые утверждают, что Дункан Маклайн - Дерини. - Я не считаю, что этот вопрос обсуждается здесь, - мягко заметил Келсон, поднимаясь на ноги - Вопрос в том, действительно ли этот человек вступил в законный, настоящий брак с матерью своего сына. - Но - если бы он был Дерини - разве он не смог бы помешать даже вам узнать правду, сир? Вздохнув в отчаянии, Келсон повернулся к Моргану, сидевшему справа от него, и протянул ему меч рукояткой вперед. - Морган, вспоминая клятвы верности, которые ты давал мне и моему отцу, а также приложив руку к этому священному мечу, пожалуйста, поясни епископу Вольфраму ограничения процедуры определения правдивости испытуемого, если Дункан Маклайн и является Дерини. Морган спокойно встал и положил правую руку на рукоятку королевского меча. Келсон нечасто вспоминал имя своего отца, которое влекло особые ассоциации для Аларика Моргана. - Для определения, говорит человек правду или лжет, не имеет никакого значения, является ли испытуемый Дерини или нет, - спокойно сказал Морган. - У его величества не будет трудностей с тем, чтобы отличить правду от лжи. Ограничение заключается в том, что нужно задавать правильные вопросы. Ни-, что в процедуре не заставляет человека говорить правду. Просто он выдает себя, если лжет. Вольфрам сглотнул, чувствуя себя неуютно. Он был только частично убежден. - Сир, это правда? - Да. - Вы узнали бы, если бы Морган соврал? - Если бы захотел, да, - ответил Келсон. - Процедура требует намерения. - Он повернулся к Моргану. - Я не могу просто знать, и предполагаю, что Дерини тоже не могут. Но если я того захочу, я могу отличить правду от лжи. Морган, перед Богом и этими свидетелями, сказал ли ты правду? - Да, сир. Келсон убрал меч назад в ножны и снова обратил свое внимание на Вольфрама. - Мне.., понятно. Вольфрам повернулся, чтобы посовещаться с Кардиелем, Арилан в задумчивости кивал, соглашаясь с тем, что говорил архиепископ. Затем Вольфрам снова смело посмотрел на Келсона. - Сир, я только сейчас удостоверился в том, что слышал несколько месяцев назад, но, насколько я понимаю.., таланты Халдейнов не ограничены простым подтверждением правды. Более.., действенные меры могут быть использованы, чтобы вытянуть из человека фактическую информацию. Такие меры были обычным делом во время кампании прошлым летом и использовались для получения более полных отчетов от разведчиков, находившихся у вас на службе, причем не только герцогом Алариком, но и вами. Келсон позволил себе натянуто улыбнуться. Он должен был проявлять осторожность. Келсон размышлял, откуда Вольфрам получил эту информацию - хотя об этом мог рассказать любой из разведчиков. Никто им этого не запрещал. Да и Дункан мог использовать этот способ, хотя Дункан, конечно, не стал бы действовать открыто, все еще считая, что эту сторону его личности лучше оставлять неподтвержденной. - Мой принц? - тихо сказал Морган. - Скажи ему, - приказал Келсон. - Мы, Дерини, называем это "видением разума", - сказал Морган. - А у Халдейнов для этого процесса есть другое название, сир? - Нет. - Мы различаем два вида видения разума, - продолжал Морган. - Все зависит от того, готов ли человек к сотрудничеству или нет. Сознательно помогающий субъект может вспомнить события в мельчайших деталях. И, конечно, возможность лжи исключается. Не желающий помогать субъект может снизить эффективность получения информации, но не В полной мере: он просто не будет предлагать информацию. Но его ответы на конкретные вопросы будут правдивыми. Сопротивление вызывает различные степени состояния неудобства для субъекта. Все зависит от уровня сопротивления и количества энергии, направляемой в запросы на получение информации. Это относится и к Дерини, и к простым людям, хотя, очевидно, Дерини имеют больший потенциал для сопротивления. - Понятно, - сказал в задумчивости Вольфрам. - Тогда, в случае если епископ Маклайн являлся бы Дерини... - Если бы даже так и было, - сказал Келсон, делая ударение на первом слове, - о чем, я кстати, не намерен его спрашивать, епископ - любое сопротивление моим вопросам относительно его брака сразу же станет очевидно, поскольку, задавая вопросы, я использую всю свою силу. Я сделаю это, если хотите - естественно, если полученная таким образом информация может быть принята во внимание судом. Предложенные Келсоном меры были уникальным решением вопроса, и король считал, что Вольфрам не будет долго сопротивляться. И он не сопротивлялся. Старый раздраженный епископ снова посовещался с Кардиелем и Ариланом, и, наконец, нехотя (о чем можно было судить по выражению его лица) согласился с предложением Келсона. Келсон приказал Моргану поставить две табуретки перед столом, за которым шло заседание. Одного взгляда на Дункана было достаточно, чтобы он тоже подошел. Сегодня он, одетый в простые черные одежды, выглядел обычным просителем, а не герцогом, графом и епископом. Его голубые глаза были бесхитростными, и он не отводил взгляд от членов трибунала. Чисто выбритое овальное лицо обрамляли коротко подстриженные каштановые волосы, с выбритой тонзурой. В его облачении не было практически ничего, указывающего на епископский сан - за исключением перстня с аметистом на правой руке. Он снял его и положил на стол перед Кардиелем, когда сел по указанию Келсона, пододвинув табурет поближе к столу и положив на него руки ладонями вверх, как велел Келсон. - Этот допрос не имеет никакого отношения ко мне, как епископу, - пояснил он Вольфраму, когда последний вопросительно посмотрел на перстень. - Я присутствую здесь как отец, который хочет, чтобы его сын был признан законным. - Отец-Дерини, признающий сына-Дерини? На лице Дункана мелькнула напряженная улыбка. - Если не ошибаюсь. Его величество сказали, что мне не будут задавать этот вопрос. - Именно так я и сказал, в самом деле, - подтвердил Келсон, опуская руку на левое плечо Дункана. - Позор тебе, Вольфрам. Вольфрам пожал плечами. - Я спрашиваю только то, что спрашивают другие, сир. Я думаю, что, вероятно, так оно и есть - и я начинаю сомневаться, есть ли в этом зло. Правда, сейчас принадлежность отца Дункана к Дерини к делу не относится. Слава Богу, я не занимаюсь решением этого вопроса. Он посмотрел на ведущего протокол монаха-писаря, который украдкой поднял голову, когда был задан последний вопрос, и жестом показал молодому человеку, что тому не следует прекращать записи. - Мы продолжаем? - Если все понимают, что вопросы буду задавать я, - ответил Келсон. Он грациозно сел на табурет слева от Дункана и его ладонь спустилась по руке Дункана, а затем взяла того за запястье, скрытое свободным черным рукавом. Боковым зрением он видел Моргана, сидящего рядом с напряженным и обеспокоенным Дугалом, и Нигеля, слегка склонившегося вперед, чтобы лучше видеть то, что должно произойти. - Для епископа Вольфрама, которому никогда не доводилось видеть процедуру, я объясню, что делаю, - объявил Келсон, обращаясь к трем епископам. - Я попросил Дункана положить на стол руки ладонями вверх, так что вы сможете заметить любое вздрагивание во время допроса - хотя я и не ожидаю его увидеть. Я держу свою руку у него на запястье, частично по той же причине и частично потому, что, как я обнаружил на практике, физический контакт усиливает контроль в подобной процедуре. Тебе удобно, Дункан? - Физически? Да. Эмоционально... - герцог-епископ Дерини пожал плечами и улыбнулся, - Я видел и раньше, как проводится такая процедура, сир. Не уверен, что жажду пережить заново свою бурную юность. Я был очень горяч... Келсон улыбнулся, сочувствуя Дункану, но процедуры было не избежать. Ее следовало провести. - Тем не менее, - сказал король, обращая на друга свой талант читать истинные мысли. - Давай начнем с основных фактов. Пожалуйста, назови свое полное имя и все свои должности. - Дункан Говард Маклайн, - легко ответил Дункан. - Священник и епископ. Духовник короля. Герцог Кассанский и граф Кирнийский. Действующий наместник Меары. У меня также есть несколько второстепенных титулов и должностей. Мне их тоже перечислять? - Не думаю, что в этом есть необходимость. Ты действительно заключил брак с матерью Дугала Макардри? - Да. - Когда? - В начале апреля 1107 года. - Сколько тебе было лет? Дункан улыбнулся. - Я был очень наивным, но умственно развитым не по годам юношей, ухаживавшим за женщиной взрослее себя. Мариз была на год меня старше. - Понятно. Но вы оба имели благородное происхождение, ты - сын герцога, она - дочь графа. Что побудило тебя заключить тайный брак? Дункан мечтательно покачал головой, бросив взгляд в направлении перстня, лежавшего перед Кардиелем. Он предавался воспоминаниям. - Молодость. Нетерпение. Мариз с матерью и сестрами приехали в Кулди в то время, как наши отцы отправились в Меару, участвуя в одной кампании. На протяжении нескольких поколений наши кланы были тесно связаны. Но во время той кампании, как мне говорили, один из людей моего отца убил одного из людей ее отца в пьяной драке. К сожалению, человеком ее отца был Ардри Макардри, ее старший брат - и наследник. Виновника судили и казнили прямо в поле, как и следовало, но ни одна из сторон не получила должного удовлетворения. Наши отцы боялись, что начнется кровная месть, если кланы продолжат воевать вместе. Поэтому старый Каулай отделил свои войска от войска моего отца и перевелся под другое командование, затем поехал назад в Кулди с небольшой группой сопровождающих, чтобы забрать своих женщин и доставить назад в Траншу. - И вместе с ними и Мариз? - уточнил Келсон. Дункан несколько раз моргнул и кивнул. Его голос слегка дрожал, когда он продолжил свой рассказ. - Я никогда не думал, что той весной влюблюсь. Я занимался учебой и уже выбрал свой дальнейший путь. Осенью я собирался поступать в семинарию в Грекоте. Я был достаточно взрослым, чтобы участвовать в кампании, но остался, чтобы принимать гостей отца, пока отсутствовали они с братом. Никакой любви не предполагалось. Он тряхнул головой, заново удивляясь тому, как события нарушили все его планы. - Однако это случилось. Через несколько недель любовь поймала нас обоих. Мы держали ее в тайне, поскольку что знали: моя мать будет в ярости, когда я скажу ей, что не стану священником. Но мы с Мариз планировали испросить согласия родителей на брак в конце лета, когда наши отцы вернутся с войны. Неожиданное возвращение Каулая изменило все это - и возникла угроза кровной мести. Дункан вздохнул. - Мы тем не менее решили пожениться. Мы все-таки достаточно трезво смотрели на вещи, чтобы не пуститься в бега, но знали: никто из местных священников не поженит нас без согласия родителей, в особенности без какого-либо предварительного объявления. Поэтому мы договорились встретиться в часовне в полночь и произнести наши клятвы перед единственным Свидетелем, который, как мы знали, не предаст нас. - Перед Святыми Дарами, - подсказал Келсон, бросая взгляд на епископов. Он заметил интерес Вольфрама. - Да. - И вы в самом деле встретились? И вы в самом деле обменялись клятвами, которые посчитали связующими? - Да. - Спасибо, - Келсон протянул свободную руку к брови Дункана и провел по ней, прилагая усилия, чтобы избежать встречи с глазами Вольфрама. - А теперь закрой глаза, Дункан. Закрой глаза и погрузись в воспоминания о той ночи. Через мгновение я попрошу тебя вспомнить, какие точно слова вы с Мариз сказали друг другу. Ты готов? Дункан подчинился, закрывая глаза, а потом кивнул. Он выглядел сонным. Келсон легко нажал кончиками пальцев одной руки на закрытые веки и не встретил сопротивления, затем его рука опустилась по рукаву Дункана и так там и осталась. Другая все еще держала расслабленное запястье. Только после этого он вновь посмотрел на епископов. Арилан, точно знавший, что делает Келсон и насколько все это в стиле Дерини, осторожно поднес руку ко рту, чтобы скрыть от Вольфрама легкую улыбку. Кардиель сидел в напряжении. Он был зачарован, как и обычно, когда наблюдал за работой короля. Вольфрам казался встревоженным, но этого и следовало ожидать. Он слегка вздрогнул, когда Келсон кивнул ему и намеренно посмотрел на пассивное, повернутое вверх лицо Дункана. - Он говорит правду так, как ее помнит, - мягко произнес король. - Не было никакого сопротивления и даже намека на обман. Я не сомневаюсь: они с Мариз на самом деле обменялись брачными клятвами. Есть необходимость продолжать? - А это.., не повредит ему? - спросил Вольфрам. - Нет, хотя, как он и говорил, сила этих воспоминаний может вызывать неловкость. В некотором роде он будет заново переживать случившееся. Вольфрам сглотнул. - Я.., не хочу, чтобы он впал в отчаяние, сир, но я хотел бы услышать произнесенные слова. Слова могут подтвердить намерения. - Хорошо, - Келсон вздохнул и снова обратил свое внимание на Дункана, который покорно сидел, готовый к процедуре. - Дункан, я хочу, чтобы ты вернулся к той ночи, когда вы с Мариз обменялись клятвами. Вспомни часовню в Кулди. Тебе пятнадцать лет, сейчас полночь. Мариз пришла к тебе? - Да, - выдохнул Дункан. - И что вы сказали друг другу - если вообще что-то сказали? - Мы преклонили колена перед Святыми Дарами, - прошептал Дункан. - Я взял ее руку в свои и произнес клятву. "Перед Тобой, как Верховным Свидетелем, Господи, произношу я эту торжественную клятву: я беру эту женщину, Мариз, в законные жены, и буду верен ей, пока смерть не разлучит нас." Его свободная рука поднялась к левому плечу, затем опустилась назад, когда он продолжил говорить. - "Я вручаю тебе этот знак моей любви и беру тебя в жены и таким образом клянусь тебе в верности." - И что ты ей вручил? - мягко спросил Келсон. - Серебряную брошь-застежку для плаща, сделанную в форме головы спящего льва. - Понятно. А что она сказала тебе? Келсон чувствовал, как ладони Дункана дрожат у него под руками, но то была дрожь эмоций, а не сопротивление допросу. - "Я беру тебя в мужья и вручаю тебе этот знак моей любви и таким образом клянусь тебе в верности." - А она дала тебе?.. - Кристалл.., гладкий, оттого что долго пролежал на дне реки. В нем была просверлена дырочка, чтобы продеть ремешок, - ответил Дункан, с трудом сглатывая. - Он был.., все еще теплым от ее тела, когда она надела его мне на шею. И он пах ее духами. - Успокойся, - прошептал Келсон, слегка качая головой. - Я знаю, как тебе это тяжело. Но ему удалось уловить что-то еще, что, как он знал, Дункан никогда не говорил даже своему духовнику. Это было очень личным для Дункана, но не особо важно само по себе. Тем не менее это определенно усилит ценность показаний. - Расскажи мне, что произошло дальше, Дункан, - прошептал он. - Перед тем, как покинуть часовню, вы сделали что-то еще. Что это было? Дункан сделал глубокий вдох, а потом с шумом выдохнул, прилагая видимые усилия, чтобы расслабиться. - Мы знали, что бракосочетание - это таинство и что двое людей во время него обмениваются священными клятвами. Мы также знали, что совершение нами самими этого таинства.., не укладывается в принятые рамки. Но мы хотели сделать бракосочетание особенным и священным - так, как могли, без священника. И я.., поднялся на алтарь и.., взял дароносицу из дарохранительницы. - А разве она не была заперта? - пробормотал Вольфрам. Но Кардиель только цыкнул на него, когда Келсон покачал головой и подбодрил Дункана, чтобы тот продолжал. - Ты взял дароносицу, - повторил Келсон, чтобы воспоминания об отпирании крохотного замочка при помощи способностей Дерини не увели Дункана от главного. - И что ты сделал? - Я.., принес ее к ступеням алтаря и склонился перед Мариз. Затем мы.., оба причастились. Мы... мы знали, что обычно это не разрешается, но я привык держать дароносицу во время мессы. - Насколько я понимаю, - мягким голосом вставил Арилан, - все делалось с должным почтением к Святым Дарам? - Да, - выдохнул Дункан. - Я думаю, нет сомнений: вы желали и намеревались совершить действенное и священное бракосочетание, - спокойно заметил Кардиель. - Арилан? Вольфрам? Когда оба кивнули, Кардиель продолжил: - Но следует задать последний вопрос. Когда и где брак был завершен? От тебя не требуется больше никаких деталей. Дункан улыбнулся мечтательно, благодарный за доброту. - После того, как мы закончили процедуру в часовне, мы украдкой проскользнули на сеновал и уютно устроились, спрятавшись в приятно пахнувшем сене. Я был невинен, и мне даже в голову не приходило, что наш единственный болезненно короткий союз может дать плод. А связь после того, как Мариз узнала о своей беременности, была невозможна из-за испорченных отношений между нашими двумя кланами. Возможно, она и пыталась написать мне письмо и сообщить, но до меня не добрался ни один посланец. И только год спустя я узнал, что она умерла предыдущей зимой, по- видимости, от лихорадки. Впервые мысль о том, что все было иначе, появилась у меня лишь в прошлом году, когда я увидел Дугала с брошью, которую я подарил Мариз. Когда Дункан закончил, Дугал, ребенок, рожденный от этого союза, вышел вперед и представил символы, которыми его родители обменялись много лет назад ночью в часовне в Кулди: брошь- застежка для плаща в форме головы спящего льва, внутри которой в специальной полости до сих пор хранились переплетенные волосы Дункана и Мариз, а также кристалл цвета меда, который Дугал не снимал с того дня, год назад, когда они с отцом наконец узнали о своем истинном родстве. - Носи его, - сказал тогда Дункан, - в память о твоей матери. - Но в таком случае у тебя ничего не останется от нее, - запротестовал Дугал. - У меня остается все, - ответил Дункан. - У меня есть ее сын. Теперь отец с сыном стояли в покоях короля, слегка смущаясь, все еще наслаждаясь триумфом от решения трибунала.., и горячей пищей, которую Келсон приказал принести по их возвращению. Король, Морган, Нигель и Арилан продолжали беседу над остатками трапезы, но Дугал почувствовал необходимость поговорить с глазу на глаз с отцом. Они с Дунканом отошли в глубь алькова, вне пределов видимости и слышимости других. Светлый цвет стен резко контрастировал с черными одеждами, в которые отец и сын облачились для торжественной утренней процедуры. - Я знаю, ты говорил мне об этом раньше, но я забыл, что вы с Мариз причастились после того, как дали свои клятвы, - сказал Дугал тихим голосом, глядя на дождь и теребя кристалл, принадлежавший его матери. - Конечно, вы это сделали. Ведь ты уже тогда был священником, не так ли? Даже если ты и не был посвящен в духовный сан и не начал специальное обучение. Но ты был готов от всего этого отказаться ради нее. Дункан вздохнул, опуская обе руки на железную оконную раму, и, приложив лоб к холодному стеклу, уставился, не видя, на дождь за окном. В середине дня уже было почти темно, но все равно не так, как в его душе тем далеким летом. - Я думал, что готов, - сказал он через некоторое время. - В то время я собирался это сделать. Но тем не менее, предполагаю: да, я уже был священником. Наверное, я всегда знал о своем призвании, но.., отодвинул его в сторону, когда встретил твою мать. Я раздумывал, не потому ли Бог забрал ее от меня - ведь я был Его служителем. - Тогда почему Он позволил тебе влюбиться? - спросил Дугал. - Он просто проверял тебя? А затем, когда ты провалил испытание. Он убил ее, чтобы ты не мог ее получить? Дункан резко поднял голову, уловив горечь в словах Дугала, слыша эхо своего собственного протестующего гнева, когда он узнал, что Мариз умерла. - Дугал, нет! - прошептал он. - Это правда, что она умерла, сын, но Он не убивал ее. Если я что-то и познал за тридцать с лишним лет жизни, это то, что Он - любящий Бог. Он не убивает своих детей, хотя и только по Ему ведомым причинам Он иногда посылает им страдания, а мы не понимаем, почему. Она могла бы умереть, рожая ребенка от любого мужчины. Не думаю, что она была выбрана потому, что осмелилась полюбить человека, которого Бог намеревался сделать своим слугой. Дункан снова уставился на дождь, вспоминая, чего ему самому стоило искренне поверить в то, что он только что сказал. Хмыкнув, Дугал отвернулся, его плечи протестующе напряглись. - Я понимаю, что ты чувствуешь, - сказал Дункан через несколько секунд. - В некотором роде ты, наверное, прав. Вполне могло быть: Бог испытывал меня, и я на самом деле не выдержал испытание. Какое-то время, после того, как я узнал о ее смерти, я так и думал. Но теперь я думаю, не по другой ли причине Он соединил нас с Мариз? Он все равно хотел, чтобы я служил Ему, но.., может, это был единственный способ для тебя появиться на свет. - Для меня? Когда Дугал в ужасе уставился на него, Дункан мягко улыбнулся. - Иногда ты очень похож на Аларика. Он - еще один, кому не нравится думать, что он был объектом особого внимания Небес. Спроси его когда-нибудь, если не веришь мне. - Ну, ко всему этому надо привыкнуть. И это потребует времени. - Почему? Разве ты не думаешь, что у Бога для каждого из нас есть предначертание? - Да, конечно, - Дугал чувствовал себя неуютно. - Но только в общем. У нас есть свободная воля. - В некоторой степени, - согласился Дункан. - Но что такое была моя воля против воли Бога, Дугал? Он хотел, чтобы я стал Его священником. Не уверен, что у меня когда-либо имелся выбор в этом деле - реально. Не то чтобы это играло для меня какую-то роль, - добавил он. - По крайней мере, теперь, и уже многие годы. Хотя, конечно, это имело значение после смерти твоей матери. Но есть и определенная доля удовлетворения, когда ты знаешь, что был избран. Я не представляю, почему Он желал меня так сильно, но кроме той короткой вспышки невольного бунта - которая в любом случае могла быть Им запланирована - я был рад служить Ему. Нет, больше чем просто рад. Он принес мне счастье. И одна из самых больших радостей, хотя я этого и не знал долгое время, заключалась в том, что Он дал мне зачать тебя - и все это - не задев Его чести. Дугал, которого сильно тронули эти слова, неловко отвернулся, снова уставившись в окно. Он не хотел, чтобы Дункан видел его слезы, навернувшиеся на глаза. - А что с Его законами? - спросил он через некоторое время. - Теми, которые запрещают Дерини становиться священниками? - Законы пишут люди, Дугал, даже если Бог их вдохновляет. Иногда люди не правильно Его понимают. Дугал искоса посмотрел на отца. - А что бы произошло, если бы Мариз не умерла? Ты бы все равно стал священником? Кстати, а она знала, кто ты? - Что я - Дерини? Конечно. Я сказал ей в тот день перед тем, как мы поженились. - И это не играло для нее роли? - Конечно, нет. Для нее это был некий странный, но полезный талант, нечто типа второго зрения, которым обладают некоторые из жителей приграничья - только более разнообразный. Не уверен, что она когда-либо полностью понимала, из-за чего вся суматоха, хотя и знала, что меня может ждать смерть, если мою тайну раскроют. Люди, проживающие в приграничных районах, всегда были связаны с мистикой. Возможно потому, что страшные преследования, которым подвергались Дерини в долинах, никогда не достигли тех же масштабов в горной местности. - Да, это так, - согласился Дугал. - Но ты не ответил на другой мой вопрос. Что бы ты сделал, если бы она не умерла? Любопытство о том, что могло бы быть, любовь к матери, которую Дугал никогда не знал - Дункан не мог обвинять сына за это, но у него не было ответа. Как ему это объяснить, не разрушая идеалов, остающихся у все быстро схватывающего молодого человека, который столько всего пережил и на чью долю выпало столько напастей? - Я честно не знаю, Дугал. И поверь мне, я много раз в первые годы задавал себе этот вопрос, - он покрутил перстень епископа, продолжая говорить. - На самом деле, должно было пройти по крайней мере несколько лет прежде, чем неприязнь между двумя кланами уляжется достаточно, чтобы мы смогли открыто рассказать о нашем браке. Беременность Мариз рассматривалась, как бесчестье клана, даже если бы она и призналась своей матери, что мы на самом деле женаты. И она, скорее всего, это сделала, поскольку именно твоя бабушка проследила за тем, чтобы ты получил брошь, которую я подарил Мариз. Никто не может сказать, сколько бы ей потребовалось времени, чтобы сообщить мне о случившемся. Ведь я не получил от нее никаких известий. Он вздохнул. - В любом случае, при сложившихся обстоятельствах, тебя, вероятно, растили бы, как сына ее матери - это самый легкий путь скрыть бесчестье дочери и сохранить честь клана. В конце концов, ты же на самом деле был внуком старого Каулая, даже если ты и не был его сыном. А он только что потерял сына. Со временем, когда гнев членов клана поостыл, не было бы проблем в признании брака. - А ты бы это сделал? - настаивал Дугал. Дункан пожал плечами. - Мы этого никогда не узнаем, не так ли? Как и предполагалось, я осенью поступил в университет Грекоты. Если бы я этого не сделал, зародились бы сомнения и, кроме всего прочего, мне нравилась академическая жизнь. Но я откладывал принятие сана, ожидая, что кланы помирятся. Затем, когда я услышал новость следующим летом - что она умерла от лихорадки - у меня не осталось причин не следовать своему призванию, тем более, что я не подозревал о твоем существовании. Я страдал и гневался на небеса из-за этой несправедливости, но жизнь продолжалась. Мне выбрили тонзуру, и вскоре память о попытке зажить мирской жизнью стала приятным, но забывающимся сном. - Он посмотрел голубыми глазами прямо в янтарные глаза Дугала. - Тебя беспокоит, что я не могу заявить: "Да, Дугал, я определенно признал бы брак и сына, о существовании которого не знал"? - Э.., наверное, нет, - сказал Дугал неуверенно. - Как ты говорил раньше, мы никогда не узнаем. - Он громко сглотнул, поднял подбородок, но не мог смотреть отцу в глаза. - Однако я хотел спросить еще кое о чем. И в свете того, как все обернулось, возможно, это еще важнее. - Если смогу, сын, я отвечу. - Ты принял сан. Ты стал священником. Но ты знал, что ты - Дерини. - Конечно, но... - Тогда почему ты продолжаешь отрицать, что ты сделал и кто ты есть? - выпалил Дугал, поворачиваясь к отцу и глядя на него глазами юноши, не способного на компромисс. - Ты - Дерини и ты - священник. И ты - хороший священник! Ты доказал многими годами преданной и праведной службы, что одно и другое не является несовместимым. До Реставрации были священники из Дерини, и они тоже были хорошими! - Это правда, - прошептал Дункан. - Тогда почему ты в этом не признаешься? Почему ты играешь в эти игры и не отвечаешь ни так, ни сяк? Что они могут тебе сделать? Дункан чувствовал, как громко бьется сердце в его груди, и молился, чтобы Дугал перестал задавать подобные вопросы. - Они могут сделать очень многое, сын. - Но не станут. Они не сделали. Некоторые из епископов знают наверняка, а остальные, несомненно, подозревают. Ты слышал, что сегодня говорил Вольфрам! И они знали об этом до того, как выбрали тебя епископом. - Да, и Эдмунд Лорис тоже знал, - ответил Дункан, непроизвольно сжимая кулаки, когда воспоминания о пытках, устроенных ему архиепископом-отступником, всплыли у него в памяти. Ногти опять выросли на руках и на ногах, а раны зажили, но ужас, испытанный, когда он был прикован цепями к шесту, а языки пламени, поднимающиеся вокруг, начали лизать его тело, останется с Дунканом Маклайном до его смертного часа. Упоминание имени Лориса вернуло Дугала назад в реальность. Он понимал, что могло бы случиться, поскольку именно Дугал прорвался сквозь строй людей Лориса, чтобы спасти отца. Дугал резко вздохнул, поняв, какие воспоминания он разбудил, и снова перевел взгляд на дождь. - Прости, - тихо сказал он. - Я не имею права спрашивать тебя об этом. Я еще не привык к тому, кто я есть. Тебе пришлось жить с этим всю жизнь. Это должно быть твоим решением. Просто Морган и Келсон могут быть такими открытыми... - И ты тоже так хочешь, не правда ли? - мягко спросил Дункан. - Я знаю, сын. Поверь мне, я много думал об этом, но... Он замолчал, заметив, что в альков зашел Морган. Аларик кашлянул, объявляя о своем присутствии. - Простите, что перебиваю, - сказал Морган. - Дункан, ты не забыл, что у нас есть еще важные дела с епископом Ариланом? Дункан моргнул и кивнул. Он не забыл, но не ждал этого с нетерпением. Дугал и Келсон еще не знали, что предстоящей ночью, как договорились Морган и Дункан, Арилану следует впервые дать двум молодым людям мерашу. Сама мысль вызывала у Дункана спазмы в животе, потому что Лорис давал ему самому это зелье, когда он попал в плен к архиепископу-отступнику прошлым летом. Для простых людей оно было успокоительным средством, но даже малое количество мераши лишало Дерини возможности пользоваться своей силой. Морган тоже знал об опасности мераши из личного опыта, но было важно, чтобы и Дугал, и король попробовали ее разрушительный эффект в безопасном месте под наблюдением друзей, а не встретились с ней впервые в гораздо менее благоприятных условиях. Противоядия не существовало, но иногда ее действие можно было свести к минимуму или даже получить положительный эффект, если субъект знал о нем. Келсон сидел в трапезной за чистым столом перед очагом, Нигель устроился напротив: они решили, что дяде короля следует присутствовать, как регенту, потому что оставшуюся часть ночи король будет недееспособным. Дугал вопросительно посмотрел на Келсона, садясь слева от короля. Его отец сел рядом. Король только пожал плечами, когда Морган устроился справа от него. Арилан вернулся к столу с кожаной флягой в руках и странным, натянутым выражением на лице. - Я приношу извинения, если это покажется слишком резким, - сказал епископ-Дерини, садясь напротив двух молодых людей и не обращая внимания на тревожные выражения их лиц, когда он поставил флягу на стол перед ними. - Однако у меня есть свои причины. Государь, сомневаюсь, что ты видел эту флягу в тот день, когда умер твой отец - или что ты ее помнишь, если и видел. Однако следовало бы. Именно это убило твоего отца. Глава вторая Открой уста твои и выпей то, чем я напою тебя (2-я Ездры 14 38) Ведь именно это убило твоего отца-Слова Арилана, подобно клинку, пронзили сердца четверых мужчин, близко знавших Бриона Халдейна. Кровь отлила от лица Келсона, теперь оно стало подобным белой посмертной маске, а серые глаза напоминали потухшие угли. Нигель, пораженный до глубины души, беззвучно открыл рот. В это мгновение он словно по волшебству сделался похож на своего любимого старшего брата, умершего у него на руках. Дункан перекрестился, в ужасе и изумлении. И только Морган отреагировал: он привстал, готовясь броситься между Келсоном и епископом. - Не тронь меня, или ты об этом пожалеешь! - рявкнул Арилан, не моргнув глазом, когда рука Моргана сжалась в кулак прямо у его лица. - Сядь. Ты подумал, что я убил Бриона? На самом деле его убило даже и не это, - он потряс флягу, которую Держал в руке. - Хотя именно мераша сделала его уязвимым для врагов. Но ты же не думаешь, что я каким-то образом участвовал в заговоре? Когда Морган отступил и сел, не решаясь сказать ни слова, так как не был в себе уверен, Дункан медленно выдохнул воздух и бросил взгляд на Арилана. Губы Нигеля что-то шептали, но ни слова не произносилось вслух. - Никто никого ни в чем не обвиняет, - осторожно сказал Дункан, в то же время мысленно прося других помолчать, пока он ищет объяснение. - Хотя теперь нам всем приходит в голову, что ты мог это сделать. Предполагаю, что это - та самая фляга, из которой пил в тот день Колин Фианский. Однако мы так и не узнали, как туда попала мераша. Арилан сел, усмехнувшись, откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Его худое красивое лицо, с синеватыми отблесками на щеках от выступившей к вечеру щетины, казалось слегка сатанинским, когда на него падал отсвет играющих в очаге языков пламени. Голубые глаза стали темно-синими и в полумраке приняли почти такой же цвет, как его ряса. - Не будь глупцом. Если помнишь, Нигель, именно я первым сказал тебе, что, по словам Колина, он получил ее от таинственной дамы. - В таком случае где ты взял флягу? - парировал Нигель. - Мы все обыскали, но ничего не обнаружили. Колин считал, что потерял ее, возвращаясь с охоты. Арилан кивнул. - Так и есть. Только это я "потерял" ее для него. Когда я оказался рядом с Брионом и увидел, как он умирает, я понял, что он получил дозу мераши. Всего за несколько минут до этого я наблюдал, как они пили с Колином. Поэтому я поймал Колина во дворе после того, как мы вернулись. Все тогда суетились и смотрели, как тело Бриона вносят в тронный зал, а я отобрал у Колина флягу. Она на самом деле оказалась с мерашей. Конечно, он так никогда и не вспомнил ту часть нашего разговора. Я дал вам прийти к правильному заключен