она покажется и боль растворится, как растворяется сахар, брошенный в стакан горячего чая. Тем временем никто ничего не понимал, сотового телефона у Ирины не было, - зачем был нужен сотовый телефон человеку, который все равно почти никуда из поселка не выходил? Телефон охранника, поехавшего с ней, отвечал, что абонент находится за пределами зоны досягаемости, и Извольский начал волноваться всерьез. Слишком легко было представить себе все, что угодно, - от случайной аварии до дикой выходки того же Моцарта, даже до пули, оплаченной Лучковым. С легкостью банк мог на такое пойти, разумеется, не из чистой досады, а из надежды на то, что потерявший Ирину Извольский потеряет и охоту к борьбе, смирится, или наоборот, озвереет и будет совершать одну ошибку за другой. Извольский от бессилия заплакал, потом принялся отчаянно ругаться, выбранил охранников на КПП, выпустивших Ирину за ворота, как будто они в чем-то были виноваты, и в конце концов добился только того, что приехавший Вовка Калягин схватил больного за руку и велел врачу колоть снотворное. - Не надо! - закричал Извольский, но снотворное вкололи, Извольский невнятно пообещал врача уволить, закрыл глаза и ровно, с присвистом, задышал. Когда он проснулся, за окном уже горели яркие галогенные фонари, а рядом с ним сидела Ира и читала какую-то книжку. Она сидела на ковре, поджав ножки, и Извольский ясно видел золотистые длинные волосы, превращенные в нимб светом настольной лампы, и поджатые пальчики, проглядывающие сквозь нейлоновые носочки. Извольский чувствовал себя как капустный лист, который хорошенько проварили в кипятке. Он некоторое время смотрел на Ирину, не зная, то ли ему смеяться, то ли ругаться, потом тихо сказал: - Я чуть с ума не сошел. Где ты была? Ира отложила книжку и повернулась к нему. Красивые, чуть потрескавшиеся на морозе губы виновато шевельнулись. - Слава, извини. Я... ты теперь так много работаешь... - Где ты была? - В Белом Поле. Извольский чуть дернул ртом. - И зачем тебя туда понесло? - спросил директор. Ира помолчала. - Я приехала туда на "рейнджровере", - знаешь, том, синем, на котором Мишка ездит. Там иначе не проедешь. Там улицы почти не чистят, только утаптывают. Там центральная улица - она такая большая, с доской почета в сквере, и посередине - две ледяные колеи. Мы ехали по этой улице, а через улицу шла женщина, еще не совсем старуха. Лет пятьдесят. Она поскользнулась и упала. Она была не в сапогах, а в носках. Знаешь, несколько носков, надетых друг на друга, а поверх она натянула тапочки. Разного цвета. И подвязала все это полиэтиленовым пакетом. Она не вставала, и я испугалась, не сломала ли она чего-нибудь. Мы вышли из машины, и оказалось, что она ничего не сломала, а упала она от голода. Ирина опустила глаза. У нее были очень красивые ресницы, темно-коричневые, почти черные и загнутые вверх, и у Извольского каждый раз на душе при виде этих ресниц и этих глаз что-то переворачивалось и сладко теплело. - Мы ее привезли домой. Там была такая комната в пятиэтажке, комната была мокрая, а по углам был лед. В холодильнике ничего не было. Мишка сбегал в магазин, и мы сварили ей кашу. Она плакала от счастья и целовала мне руки. А она, между прочим, инженер, даже какой-то начальник была. На кашу пришли соседи, почти весь подъезд. Там была еще одна женщина, из соседнего дома. У нее взорвалась квартира, потому что у соседа в квартире за неуплату отключили газ, а он снял заглушку и сделал это неправильно. - Я знаю, - коротко сказал Извольский, - я вырос в похожих условиях. Только не в пятиэтажке, а в бараке. Ира помолчала. - У меня с собой были деньги, - тихо проговорила она, - я раньше думала, что тысяча долларов - это огромные деньги. А если их раздать только на каши и лекарства, это очень маленькие деньги... Они узнали, что я... ну, в общем, что мы от Извольского, и они много говорили о тебе. - Ругали? - Нет. Они все очень стратегически говорили. Говорили, что вот-де уже совсем собрались помирать, но тут пришел Вячеслав Аркадьич и спас бы их, кабы не жидомасоны, которые Вячеслава Аркадьевича чуть не извели. Спрашивали, хватает ли тебе лекарств да тепло ли у тебя дома... Извольский чуть заметно усмехнулся. - Поздравляю тебя, солнышко, - сказал он, - ты наконец посмотрела на русский город времен поминок по социализму. Таких городов очень много. Так живут в Северодвинске. Или в Черных Камнях. В Арсеньевске живут так же... - Но ты живешь по-другому. Почему ты не даешь им денег, Слава? - Ты помнишь историю о пароходе и плоте? - Но ты взял их на свой плот, Слава. Им не дают денег потому, что ты поссорился с губернатором! - Им не просто не дают денег, - сказал Извольский, - у них воруют деньги. Если губернатор не дал денег городу, в котором не топят больницу, но профинансировал при этом, к примеру, строительство аэропорта, которым занимается его племянник - он украл эти деньги. Но я не понимаю, почему Ахтарский металлургический комбинат должен возмещать деньги, украденные третьим лицом. Я не понимаю, почему ты ездишь по Ахтарску и видишь освещенные магазины и кучу машин на расчищенных улицах. И ты ни разу не пришла ко мне и не сказала: "Слава, это же чудо! Вся Россия умирает, а у тебя живут как в Швейцарии! " Но ты вместо этого поехала в какое-то Белое Поле, вернулась, и сказала - "Слава, губернатор украл у Белого Поля деньги, как тебе не совестно не возместить Белому Полю ущерб! " Извольский говорил довольно тихо и отчетливо. Любой из его подчиненных догадался бы, что Сляб очень сильно рассержен, но Ира этого не поняла: Извольский еще ни разу не швырялся в нее телефоном, не угрожал увольнением, словом - не устраивал тех представлений, участниками коих перебывал любой из его подданных, включая, разумеется, Черягу, мэра Ахтарска или Калягина. - Слава... Твой плот не превратился в лодку для одного? - Что ты имеешь в виду? - голос Извольского был по-прежнему тих. - Я... я не знаю... Что эта "Стилвейл" не платит заводу денег... Это все говорят... - Все - это кто? Рабочие? - Рабочие носят твои портреты! Они получают зарплату и им плевать, откуда она берется! Они не знают, как устроены финансы завода! - А ты знаешь? - насмешливо спросил Извольский. - Ты мне сам говорил, помнишь? Ты мне говорил, что у тебя есть фирма X и есть банк Y. Что фирма X платит за металл через сто восемьдесят дней после поставки, а банк Y кредитует завод в это время. А теперь фирма X не платит вообще! И это значит, что все деньги за металл принадлежат ей! Шестьсот миллионов долларов... - Ты хочешь сказать, что я украл эти деньги? - Но ведь фирма, которая их не платит, принадлежит тебе и только тебе? Помнишь, я спросила тебя, чем плох банк "Ивеко"? И ты сказал, что банк плох тем, что он перестанет платить предприятию деньги, а заберет их себе. - И ты думаешь, что я ничем не отличаюсь от банка? Что я тоже украл эти деньги? Ирина опустила голову. - Я... я не знаю... - сказала она, - я чувствую, что это не так. Если бы это было так, ты бы не вернулся в Сибирь. Ты бы поехал в Швейцарию. Я... ты просто ожил, когда приехал сюда... Лицо Извольского, окаменевшее в продолжении последних нескольких минут разговора, неожиданно смягчилось. - Но... - Ирина запнулась, - есть эти шестьсот миллионов... то есть в том-то и дело, что их нет... ты мне можешь объяснить, что происходит? - Нет, солнышко, - усмехнувшись, сказал Извольский, - я не могу тебе объяснить, что происходит. И я прошу тебя не делать никогда одной вещи. Не давать мне советов относительно финансовых потоков завода. - Я не даю советов, - быстро сказал Ира. - Я хочу понять, что происходит. Это как если бы в трамвае у тебя пропал кошелек, и ты застукал бы мальчишку с кошельком в руке. Просто... я спрашиваю у него, он взял кошелек или нет. - А спрашивать не надо, - усмехнулся Извольский. - Надо верить. Ты мне веришь? Ирина посмотрела на лежащего перед ней человека. Что она, в конце концов, знала о нем? Что он стал владельцем 75-процентного пакета акций завода, и вряд ли способ, к которому он прибег, сильно отличался от того, к которому прибег "Ивеко"? Что он знал, сколько стоит в России все - уголь, стальной прокат, зам губернатора, федеральный депутат и вице-премьер? Что он даже на больничной койке не перестал единолично командовать предприятием и городом с населением в двести тысяч человек? Что две недели назад в подъезде собственного дома неизвестные хулиганы сломали в двух местах челюсть заместителю генерального директора "Сунжэнерго", и что это не могло бы произойти не то что без разрешения - без первоначального приказа Сляба? - Я тебе верю, - тихо сказала Ирина. Извольский прикрыл глаза. - Ну вот и ладушки. Поцелуй меня. Я без тебя соскучился. Вот уже два месяца как Дима Неклясов жил в постоянном животном страхе. Внезапная карьера молодого бизнесмена, к двадцати семи годам ставшего одним из главных министров огромной промышленной империи, вскружила ему голову. Очень быстро чувство благодарности к Извольскому сменилось чувством восхищения собственным умом и ловкостью. Радость от руководства финансовыми потоками - обидой на совершенно подчиненное положение человека, служащего сумасбродному и своенравному хану. Ласковые предложения "Ивеко", выстроенные на прочном фундаменте угроз, кружили голову: ему предлагали стать вице-президентом столичного банка! Ну, не совсем вице-президентом, но в перспективе... Ему предлагали отдать тот самый завод, крошки со стола которого падали в "АМК-инвест"! Дима как-то не думал - запрещал себе думать - и о том, что живой Извольский никогда не откажется от завода, и о том, что во всей этой истории густо замешаны бандиты, и о том, что что-то может пойти наперекосяк. Он испугался - по-настоящему испугался - только тогда, когда в перелеске нашли труп Заславского. Коля был его другом. Они вместе пилили кредит, - четыре миллиона Димке, четыре Коле, остальные забирал лично Лучков и, как полагал Коля, платил из них долголаптевским и всем, кому нужно. Коля Неклясов вполне оценил изящество операции, благодаря которой измену его фактически оплачивал не сам "Ивеко", а красиво кинутый "Росторгбанк". Коля был уверен, что во вторник Заславский, как было договорено с долголаптевскими, уехал в Швейцарию, страну часов, сыра и осмотрительных банков. Он даже не испугался, когда ему позвонили с требованием выкупа. Он был уверен, что это какая-то хитрая задумка Лучкова, имеющая целью сбить со следа Черягу. Штурм дачи Лося, труп Заславского и покушение на Извольского повергли молодого финансиста в тихий шок. Он чудом избежал ареста, пропутешествовав в багажнике служебного "мерса" Черяги - но иногда ему казалось, что арест был бы не самым страшным вариантом. Чем он лучше Заславского? Заславского убили бандиты, и Неклясов мгновенно понял, почему: из денег, причитающихся Лучкову с кредита, тот не счел нужным выделить долю долголаптевским. И долголаптевские решили вытрясти эти бабки сами, с лоха Заславского. А банк не смог или не захотел его защитить. Сразу после освобождения из больницы Диму Неклясова посадили в машину и привезли в загородный хорошо охраняемый пансионат. Видимо, это была база отдыха банка "Ивеко" или что-то в этом роде. Худшие опасения Димы почти немедленно стали сбываться. Через час в пансионат приехал Лучков, какой-то нотариус, еще два улыбчивых молодых человека адвокатского облика, и Диму попросили подписать бумаги о продаже "Имперы", "Кроники" и "Лагуны" двум зарегистрированным на Кипре оффшоркам. Дима заикнулся было об оплате сделки. Лучков заверил, что ему заплатят, - но не раньше, чем суд признает сделку законной. - Дима, - сказал Иннокентий Михайлович, ласково улыбаясь, - ты виноват в наших проблемах. Ты не смог сделать все достаточно чисто. Теперь у нас на руках куча судебных процессов, и как только мы их выиграем, мы тебе заплатим. Дима хотел сказать, что он все сделал чисто, а опозорился как раз Лучков, который и Извольского не смог дострелить, и с Заславским поступил как не договаривались. Но слова почему-то застряли у молодого финансиста в глотке. Он с тоской подумал о том, что после того, как сделку признают действительной, он никому не будет нужен и, наоборот, всем будет мешать. Его просто тихо удавят и труп зароют где-нибудь в лесочке. Около недели Дима Неклясов жил в загородном доме отдыха. Присмотру за ним почти не было, как ему казалось (потайную камеру в углу комнаты Дима, разумеется, не обнаружил), кормили его вкусно, а заключение на обширной территории дома отдыха имело своим естественным объяснением ордер на арест, выданный Сунженской областной прокуратурой. Спустя неделю Дима Неклясов набрался храбрости и, позвонив Лучкову, спросил относительно обещанной должности начальника департамента и вице-президента. Лучков очень сухо ответил, что банк пока никак не может это сделать, потому что имя Неклясова сейчас у всех на слуху. - Не беспокойся, мы держим свое слово. Но пусть все сначала уляжется, - сказал Лучков. Дима хотел спросить еще что-то, но Лучков сказал, что не может разговаривать, и бросил трубку. На следующий день Дима увидел газету, где рассказывалось об истории с акциями АМК и где главными виновниками происшествия именовались долголаптевские бандиты и купленный ими Дмитрий Неклясов. Дима понял, что публикация санкционирована самим банком, который заметает следы, и что таких публикаций о будущем вице-президенте не делают. А еще спустя неделю в особняк явился Иннокентий Михайлович Лучков. - Тут вот какое дело, Димыч, - без обиняков сказал он, - надо снять бабки с твоего швейцарского счета и перегнать к нам. - Как - к вам? - захолонулся Неклясов. - Очень обыкновенно, - объяснил Лучков, - это у нас такие объявились перестраховщики. Мол, если бабки у него на счету, он всегда может нас кинуть, а если бабки у нас на счету, он нас не кинет. Так что вот: либо к нам в банк переводи, либо переводи в Швейцарию, но так, чтобы у нас тоже был доступ к этому счету. Спустя несколько часов четыре миллиона долларов были переведены в швейцарское отделение банка "Ивеко", и Дима Неклясов понял, что он обманут бесповоротно и навсегда. Ему не заплатили денег за акции, украденные для банка. Ему не дали поста вице-президента и вообще ни хрена. На него печатно повесили всю ответственность за аферу и назвали сообщником долголаптевских, и теперь ни один банк и ни одна фирма России не захотят иметь с Димой Неклясовым никакого дела. И, наконец, Лучков внаглую отобрал у него даже деньги, честно заработанные с фальшивого кредита. Неделю Дима Неклясов, до того в общем-то равнодушный к алкоголю, пил без просыпа. Потом охранник принес ему какие-то таблетки. От таблеток душа улетала ввысь, вкручиваясь штопором в небесную твердь, и Дима сначала глотал таблетки, а потом стал колоть себе "винт". Спустя месяц дом отдыха навестил Иннокентий Лучков. Он хотел поговорить с Неклясовым, но разговора не вышло: по комнате, сильно напоминающей свинарник, ползало какое-то хрюкающее существо. Лучков с досадой отдал необходимые распоряжения, и Диму вывезли в частную клинику, положили под капельницу и три дня чистили кровь. На четвертый день ослабевшего, просветленного Неклясова обрядили в чистый костюм, причесали и повезли обратно в дом отдыха, где его уже дожидались двое: Иннокентий Лучков и сам глава банка "Ивеко" господин Арбатов. У господ банкиров к Диме Неклясову был важный вопрос. В Ахтарске происходило что-то странное, и Лучков с Арбатовым хотели знать у Димы, что он думает по поводу происходящего. В конце концов, Дима Неклясов был самым большим специалистом по психологии Вячеслава Извольского среди тех, кто имелся в распоряжении банка. И он был единственным человеком, про которого можно было сказать, что ему удалось кинуть Извольского. Правда, Неклясова в свою очередь кинул банк, но это уже были мелочи жизни. Арбатов очень приветливо поздоровался с Димой. Председатель правления банка был вообще очень приятный в обращении человек, как и большинство профессиональных негодяев, и Дима Неклясов, при всей своей опытности, не заметил брезгливого интереса, прятавшегося где-то в глубине никелированных зрачков банкира. Они сели, и Лучков сжато и ясно начал рассказывать, что творится на комбинате и о долге в пятьсот миллионов долларов. - Как ты думаешь, что хочет Извольский? Неклясов пожал плечами. - Отравленная пилюля [(poisoned pill) - термин, изобретенный в Америке и обозначающий прием, посредством которого главный менеджер компании может сделать компанию совершенно непривлекательной для стороннего налетчика; разумеется, "отравленные пилюли" американского производства принципиально отличаются от тех, к которым могут прибегать российские директора]. Он знает, что проиграет иск, и хочет обобрать завод до нитки. Полностью лишить его какой-либо привлекательности. - Я же говорил, - сказал торжествующе Лучков, - все эти его вопли насчет того, какой он бессребреник, гроша ломаного не стоят. Нашелся охотник корчить из себя Билла Гейтса и Зюганова в одном лице... - Однако если бы он хотел просто угробить завод, - резко возразил Арбатов, - он бы просто не платил энергетикам и не платил рабочим. А он расплачивается со всеми. Да что расплачивается - там зама у энергетиков чуть не убили, когда он лишнее с комбината потребовал! На заводе нет долгов, кроме долгов "Металлургу". И в этот момент Дима Неклясов понял. Черт его знает, что тому способствовало - просветленное ли состояние человека, снятого капельницей с "винта", или какие-то старые наметки Извольского, совокупленные с привычкой ловить с полуслова мысли шефа. Но только картина того, что случится с заводом, вдруг стала для Димы необычайно ясна. Неклясов внезапно вытянул голову. Здание дома отдыха было изогнуто подковой, и из окна, возле которого сидел молодой финансист, был виден широкий, гранитом отделанный вход с пятнистыми охранничками у вращающейся стеклянной двери. Неклясов в течение уже нескольких минут видел, как у входа одна за другой останавливались представительские иномарки, иногда с кремлевскими и думскими пропусками, но сейчас он даже привстал, увидев вальяжного человека с круглой, как сыр, головой, вразвалку вылезшего из темно-коричневого, как кожа эфиопа, "мерса". - Вот здорово, - с детской непосредственностью сказал Дима Неклясов, - это что, сегодня такая крутая тусовка будет? Лучков и Арбатов переглянулись, и Арбатов нейтральным голосом подтвердил: - Да, собираются кое-какие люди. Неклясов и так уже сообразил, что глава "Ивеко" приехал в загородный особнячок не ради него. - А... вы меня познакомите... ну... с этим, - и Неклясов ткнул пальцем за окно в темно-коричневый "мерс". Лучков промолчал, а Арбатов с отеческой улыбкой произнес: - Дмитрий Сергеич, вы ведь не в лучшем состоянии. Только что из больницы. Полежите в своей комнате, отдохните. - Мы помним все свои обещания, - сказал Лучков, - но сейчас, когда скандал вокруг АМК у всех на слуху, ваше присутствие внизу нежелательно. Так все-таки, возвращаясь к АМК - какой вы представляете себе стратегию Извольского? Неклясов скромно опустил глаза. - Это очевидно. Он хочет обанкротить завод. А что посторонних долгов нет, это тоже естественно. Он не хочет, чтобы вы оказались в совете кредиторов. - И все? - усмехнулся Арбатов. - Чего же больше? - удивился молодой финансист, - если комбинат банкрот, то им управляют не акционеры, а кредиторы. Будь у вас хоть сто процентов акций, вы будете только сидеть рядом и лязгать зубами. - Банкротство - это очень опасное оружие, Дмитрий Сергеич. Теоретически Вячеслав Извольский может обанкротить свой собственный комбинат хоть завтра. Но ведь беда в том, что ему для этого придется обращаться в арбитражный суд. А в арбитражном суде судья может внезапно взять и назначить не Дениса Черягу, который указан в иске, а какого-нибудь другого. И может статься так, что другой временный управляющий в упор не заметит долга перед банком "Металлург", а заметит, к примеру, какой-нибудь миллион рублей, который заводу насчитает налоговая полиция. - Такое назначение можно оспорить. Арбатов расхохотался. - В том-то и дело, что нет. Дело в том, что в арбитражно-процессуальном кодексе прописана процедура обжалования кандидатуры внешнего и конкурсного управляющего. Но вот что касается временного управляющего - он как-то случайно выпал из этого списка. Поэтому назначенного временного управляющего не может сместить никто, не считая, разумеется, киллера. Дима Неклясов улыбнулся. - Не думаю, что в Сибири есть знатоки подобных тонкостей. Они поговорили еще несколько минут, - об отношениях между Черягой и Калягиным и тому подобных вещах, - и Арбатов с Лучковым, вежливо распрощавшись, покинули номер. Вскоре они присоединились к парочке министров и вице-премьеру, отмечающим внизу круглую дату - пятилетие со времени образования банка. Дима Неклясов остался в своей комнате. Он долго сидел у окна, прислушиваясь к еле слышной музыке и шороху голосов. Там, в десяти метрах от него, шумел дивный и блестящий мир, в который он так долго мечтал попасть: люди, за знакомство с которыми он предал сибиряка Извольского и стал на сторону москвичей. Но он был дальше от этого мира, чем любой охранник в камуфляже, любезно отворявший дверь министру, выскользнувшему к машине со шлюхой под мышкой. И он уже никогда в него не попадет. Потому что он знает, что собирается делать Извольский, и он не сказал это тем, кто его так нагло и бесцеремонно кинул. ГЛАВА ШЕСТАЯ, В КОТОРОЙ НАКОНЕЦ-ТАКИ ВЫЯСНЯЕТСЯ,  КУДА ВЯЧЕСЛАВ ИЗВОЛЬСКИЙ ДЕЛ 700 МИЛЛИОНОВ ДОЛЛАРОВ Заседание областного арбитражного суда по иску компании "Импера" о признании действий регистратора "Ахтарский регистратор" неправомочными было назначено на 25 февраля. По закону от суда первой инстанции до апелляционного суда не может пройти более двух месяцев, но Сунженский арбитражный суд явно на закон плевал: отсрочки следовали одна за другой, потом судья заболела, а потом откочевала в отпуск. Разумеется, председатель суда мог назначить вести дело другую судью, но опять-таки не назначил, и поэтому с 23 ноября - даты, когда областной арбитраж впервые отказал "Импере" в иске, прошло не два месяца, а значительно больше. За два дня до суда губернатор Дубнов позвонил Извольскому и предложил встретиться. Однако парализованный Извольский, по строжайшему настоянию врачей и собственной СБ, не выходил из дома, а уж о том, чтобы он приехал в областную администрацию, не могло быть и речи. Губернатор, в свою очередь, посчитал ниже собственного достоинства навещать загородную резиденцию скандального гендиректора. В результате на стрелку с губернатором поехал Черяга. Разговор, состоявшийся между ними, был короткий и недружественный. Губернатор предложил банку "Металлург" уступить некоей фирме, зарегистрированной в соседней области, часть долгов комбината, после чего фирма должна была подать иск о признании АМК банкротом. Губернатор гарантировал рассмотрение дела в трехдневный срок и назначение временным управляющим завода человека, устраивающего обе стороны, то есть и Извольского, и областную администрацию. - Например, кто-нибудь из моих замов. Или господин Федякин. Можно было бы обговорить даже вашу кандидатуру - вы ведь, Денис Федорович, при всей своей занятости умудрились в последнее время где-то отучиться на соответствующих курсах? Денис с интересом разглядывал губернатора. - А что, Александр Семеныч, - сказал он, - вы ведь, помнится, месяц назад что-то об акциях говорили? Двадцать процентов просили, если мне не изменяет память? - Вот месяц назад надо было и соглашаться, - благодушно кивнул Дубнов, - время ушло, условия стали другие. И я просто обращаю ваше внимание на то, что у вашего комбината всегда найдутся какие-нибудь долги. А не найдутся - придет налоговая полиция и насчитает. И тогда в течение трех дней я обанкрочу ваш комбинат безо всякого вашего участия. - И провалитесь на следующих выборах. Губернатор кивнул. - Именно поэтому я не хочу делать это без вашего участия. Согласитесь, что даже если через три дня суд откажет банку в иске, то Высший арбитражный суд однозначно решит дело в его пользу. В этих условиях мы сможем сказать, что банкротство комбината - это совместная акция области и завода по его спасению. Краткая налоговая эпопея явно не прошла губернатору даром. Он уже не хотел ссориться с заводом публично. Черяга покачал головой. - Никакого совместного банкротства не будет. - Денис Федорович, я знаю, что вы думаете. Если человек, который спит два часа в сутки, руководит огромным предприятием и еще успевает найти время для акций вроде тех, что случились с Ващенко или Алибековым (Алибековым звали замдиректора "Сунжэнерго") - если этот человек вдруг находит время отучиться на внешнего управляющего, то ваши планы, извините, как тортом на роже написаны. Так вот - если вы думаете обанкротить АМК самостоятельно, то не забудьте, что вам для этого придется пройти через арбитраж здесь, в полукилометре от моего кабинета. И может случиться, что при этом суд назначит не того временного управляющего, которого вы впишете в иск, а кого-то другого. И этот кто-то другой в упор не заметит долгов "Металлургу", а заметит, к примеру, только долг налоговым органам области. Я ясно выражаюсь? Денис кивнул. - Так ваш ответ? Денис стремительно перегнулся в кресле, выбрасывая вперед обе руки. Загнутые по-блатному пальцы мелькнули в десяти сантиметрах от изумленных глаз губернатора. - Все усек? - прошипел Денис. В следующую секунду он с грохотом отодвинул кресло и исчез в предбаннике. Губернатор остался за столом, хлопая глазами. Осторожно скрипнула дверь, и из комнаты отдыха в кабинет вошел заместитель Дубнова, Николай Трепко. - Ну что? - сказал Трепко, - договорились? Дубнов повернул импозантную, увенчанную величественной сединой голову. - Он мне "козу" показал! - плачущим голосом проговорил губернатор, - ты представляешь, Коля? Мне замдиректора бюджетообразующего предприятия "козу" показал! В какую пропасть катится Россия? "Козу! " Как твой сын! Нечего и говорить, что после возмутительной блатной выходки Черяги исход арбитражного разбирательства был предопределен. Спустя три дня Сунженский арбитражный суд под председательством судьи Балановой Виктории Сергеевны удовлетворил иск компании "Импера" к ЗАО "Ахтарский регистратор" и обязал вышеназванное ЗАО восстановить в реестре записи о принадлежности семидесяти пяти процентов акций ОАО "Ахтарский металлургический комбинат" фирмам "Импера", "Лагуна" и "Кроника". Разумеется, это еще не означало полной победы банка. Во-первых, комбинат, в свою очередь, мог оспаривать решение суда в Высшем арбитражном суде, и хотя особого толку от этого не было, время протянуть-таки было можно. Во-вторых, на комбинате в любом случае продолжал действовать старый совет директоров, потому что по закону новый совет директоров и новый генеральный директор могли быть назначены только на чрезвычайном акционерном собрании, а чрезвычайное акционерное собрание не могло состояться раньше, чем через сорок пять дней после того, как новоявленный акционер решит его собрать. Но даже и тут не все было потеряно, потому что действующий совет директоров всегда может сунуть под задницу стороннего акционера очень много очень острых кнопок, и в России бывали случаи, когда директор, распоряжавшийся девятью процентами акций, с успехом держал оборону против владельцев контрольного пакета по два-три года. (Могу привести на память один: благодаря искусному знанию корпоративного законодательства, проявленному компанией "Минфин", один из клиентов "Минфина", генеральный директор Камчатского морского пароходства, вот уже третий год сидит на своем посту, несмотря на враждебность акционеров, контролирующих 91% акций. ) Правда, к АМК это не относилось. Бескомпромиссное хамство бюджетообразующего предприятия, не желавшего поделиться ни копейкой ни с губернатором, ни с Пенсионным фондом, ни с энергетиками, ни с налоговыми рвачами, ни даже с блатным миром, привело к тому, что у АМК в области не осталось друзей. Не считая, разумеется, отморозка Сенчякова, дюжины анпиловцев, и двух сотен тысяч людей, прямо или косвенно зависевших от зарплат, пенсий и денег Ахтарского металлургического комбината. Но кого интересовало мнение этого быдла? Выборы губернатора намечались через несколько месяцев, время еще оставалось, и за это время операция по обналичиванию АМК могла принести достаточно денег, чтобы скупить все, какие нужно, голоса. И то еще следовало подумать, стоит ли метать деньги перед свиньями и не безопасней ли было бы выжать область досуха и уехать доживать жизнь в более теплое место, нежели продуваемая ветрами и прокаленная морозами граница между степным Казахстаном и сибирской тайгой. В конце концов, не все же служить народу, а? Надо бы и о себе позаботиться... Словом, положение Извольского после арбитражного суда ничем не отличалось от положения Креза после битвы при Галисе. Вчерашний полновластный властитель Ахтарска, хозяин угодий, заводов, полей, пароходов, местного мэра, собственной службы безопасности и промышленной полиции, претендент на Белопольскую АЭС и на Конгарский вертолетный лишился если и не денег на швейцарских счетах, то уж власти - это точно. Маленький сибирский Ахтарск напоминал стольный княжеский город после битвы, проигранной за соседней речкой. Город еще стоит нетронутый, на базаре птичницы расхваливают свой товар, уличный фокусник тешит собравшуюся вокруг него толпу, в светлом тереме на чистой постели лежит хворый князь... Но за рекой уже потрошат мертвых воинов, стаскивая с них доспехи и что поценнее, срубая головы, чтобы ловчее было снять ожерелье, и первые разъезды неприятеля уже показались в виду беззащитных ворот. Поэтому Александр Арбатов, председатель правления банка "Ивеко", ничуть не удивился, когда в десять утра в его кабинете раздался звонок прямого телефона и звонивший представился как Денис Черяга. - Нам надо встретиться, - без обиняков заявил Черяга. - Вы в Москве? - Выхожу из самолета. - Жду вас через час. - Извините, Александр Александрович, я не могу приехать в банк. - Почему? - Я намерен говорить в таком месте, в котором, как я уверен, вы не сможете записать мои слова. Я знаю только одно такое место - наш офис на Наметкина. Арбатов даже хмыкнул. "Все-таки на редкость храбрый хам", - отметил про себя председатель правления. Не было никакого сомнения, что Черяга приехал сдаваться, и, скорее всего, не просто сдаваться, а еще и сдавать своего босса, в последний момент переметываясь на сторону победителя и желая выторговать побольше за то, что он избавит банк от кучи неприятностей самого разного калибра. К примеру, тех же паскудных договоров со "Стилвейл", которые предусматривают поставки проката через нее аж до 2008 года. Договора, разумеется, хрень собачья, их можно отспорить в суде, но ведь суд - это лишняя нервотрепка, деньги и время. - Хорошо, - с ледяной вежливостью сказал Арбатов, - я приеду в ваш офис. Тем более что это теперь мой офис. Одиннадцать утра вас устроит? - Всенепременно. Александр Арбатов подъехал к офису "АМК-инвеста" в одиннадцать пятнадцать. Особнячок на Наметкина выглядел очень мило - серенький трехэтажный домик с красным козырьком и пуленепробиваемыми стеклами. Конечно, никакого сравнения с альпийской громадой самого "Ивеко". Однако продать это здание, в превосходном состоянии и с офисной отделкой, даже в эпоху кризиса можно было за три-три с половиной миллиона долларов. Больше оно ни на что не годилось. В ближайшее время все населяющие особнячок конторы либо закроются, либо поменяют учредителей и переедут в здание самого "Ивеко", на десятый-двенадцатый этажи, занимаемые финансово-промышленной группой, формально не зависящей от "Ивеко". Собственно, громкое название "финансово-промышленная группа" как раз и прикрывало собой кучу таких вот фирм, заслуженных или однодневных, - целую череду банно-прачечных комплексов, отстирывающих промышленные деньги от налогов, зарплат, социальных выплат, инвестиционных обязательств и прочих неуместных для банка составляющих промышленной прибыли. Испуганные охранники бросились открывать ворота и двери, когда длинный белый "линкольн" банкира замигал поворотником перед воротами особнячка. Ворота оказались слишком узкие, "линкольн", разворачиваясь, перегородил пол-улицы, и в конце концов, когда машина влезла в ворота, оказалось, что нос ее почти залез на ступеньки, а зад торчит с той стороны ограды. Арбатов, сопровождаемый собственными телохранителями, взбежал на крыльцо. Охранник, ведший их по коридору, расстилался перед главой "Ивеко" мелким бесом, из дверей то и дело высовывались любопытствующие физиономии. В конце концов - по коридору шел новый хозяин, и приглушенные ковролином шаги отдавались в каждом сердце, как шаги Командора. Денис Черяга ждал Александра Арбатова в небольшой переговорной комнате с белыми стенами и черным овальным столом. Единственным сомнительным украшением переговорной могли служить две десятилитровые бутылки коньяка, стоявшие в углу на черной тумбочке. Он выглядел точно так, как на фотографиях. Невысокий тридцатипятилетний мужчина с упрямым подбородком и васильковыми глазами. Руки его в запястьях были непропорционально тонки, как у девушки, но когда они здоровались, Арбатов почувствовал, что его собственную ладонь сжали железной хваткой. - Ну что, - сказал Арбатов, когда оба собеседника расселись по офисным вертящимся креслам, - допрыгались? Какой завод проорали, а? Третья домна не ремонтируется, коксохимическое производство каши просит, за три месяца ни одной копейки инвестиций, а нас ругаете, что мы финансовые кровопийцы. - Напротив, - сказал Черяга, - комбинат начинает обширную инвестиционную программу стоимостью в семьсот миллионов долларов. - На какие шиши? - изумился банкир. - Сейчас очень трудно занять деньги на рынке. Совет директоров принял решение о размещении дополнительной эмиссии, деньги от которой пойдут на строительство стана холодного проката. Банкир пожал плечами. В устав ОАО "Ахтарский металлургический комбинат" был записан десяток миллионов объявленных, но не размещенных акций, и тот же устав относил вопрос об объеме и сроках размещения эмиссии к компетенции совета директоров, а не акционерного собрания. Юристы банка в свое время обсуждали этот вопрос и пришли к выводу, что Извольский действительно может попробовать в качестве меры защиты спешно объявить о новой эмиссии, которую и продаст сам себе за копейки. Это было любимое, но крайне бесперспективное занятие всех "красных директоров". Высший арбитражный суд конечно же признает незаконной продажу за несколько десятков тысяч долларов контрольного пакета акций карманной компании комбината какому-нибудь очередному "АМК-инвесту". Если Черяга позвал его за этим, то ему горько придется пожалеть о своей глупости. - И кому же будет продана ваша эмиссия? - усмехнулся банкир. - Любому, кто готов заплатить деньги за акции комбината. - Черяга безмятежно улыбался. - В том числе и нашему банку? - Разумеется. Банкир почувствовал тревогу. Это не имело смысла. Если вы хотите отбить у акционера комбинат, вы печатаете фальшивые фантики-акции и продаете их подставной компании за сто долларов. Какой смысл продавать фантики - враждебному акционеру? - И каков объем вашей эмиссии? - осведомился банкир. - Я же, кажется, сказал - семьсот миллионов долларов, - спокойно улыбнулся Черяга. - Что?! Да ни один российский комбинат не стоит этих денег - целиком! - А мы считаем, что стоит. И мы нашли партнеров, которые готовы эти деньги заплатить. - Погодите, - сказал банкир, - долг комбината банку "Металлург" составляет сейчас семьсот миллионов долларов. Это и есть те семьсот миллионов, которые вы выкачали из комбината и теперь вкладываете обратно? Черяга улыбнулся. - Мы обсуждаем не долг, а эмиссию. Это две разные вещи. Я уполномочен сообщить вам от имени совета директоров об эмиссии. Вот меморандум. И Черяга выложил на стол тонкую папочку. - Если же не вдаваться в тонкости того, что написано, то совет директоров предлагает следующее: нашим агентом по размещению является банк "Металлург". Любое юридическое или физическое лицо, пожелавшее стать владельцем акций АМК, может внести соответствующее количество денег на счета банка. - Но... - растерянно сказал банкир. Черяга испытывал редкое удовольствие, такое, будто трахал на глазах банкира его собственную секретаршу. - Но у вас нет этих денег, да? - сказал начальник службы безопасности АМК. - Вы забыли, что курс российского рубля не может до бесконечности диктоваться московскими банками и поэтому проигрались на форвардах? - Мы не проигрались! - зашипел банкир, - и мы внесем эти деньги! - Не советую. - Что?! - на этот раз банкир удивился еще больше. Черяга усмехнулся. То, что он намеревался сказать сейчас, не могло быть сказано в офисе банка. Но здесь все было чисто. Ребята проверили. - Видите ли, - сказал Черяга, - предположим, вы вносите все семьсот миллионов долларов. Эти деньги принадлежат АМК, а лежат на счету в банке "Металлург", который, как вы только что сами сказали, является банковским филиалом АМК. По Уставу комбината, совет директоров и лично генеральный директор имеют право распоряжаться суммами в пределах ста миллионов долларов. Предположим, что совет директоров употребит эти семьсот миллионов долларов следующим образом: он создаст семь товариществ с ограниченной ответственностью, в каждое из которых вложит по сто миллионов долларов. Вы следите за мыслью? Банкир коротко кивнул. - Теперь предположим, что уставной капитал наших ТОО будет устроен так: 99, 9 процентов капитала будет принадлежать АМК, а десять долларов уставного капитала будет внесено лично товарищем Извольским Вячеславом Аркадьевичем. Или лично Черягой Денисом Федоровичем. А устав нашего ТОО, который, как известно, может быть написан, как угодно, будет гласить, что все финансовые решения в ТОО принимают вышеупомянутые Вячеслав Аркадьевич и Денис Федорович. Банкир тяжело, с присвистом дышал. - Теперь представим себе, - продолжал Черяга, - что вышеупомянутые Вячеслав Аркадьевич или Денис Федорович решат положить деньги из уставного капитала всех семи ТОО на депозит в банке "Металлург". А банк "Металлург" заключит форвардные контракты на покупку валюты с каким-нибудь западным банком. - Например, "Лехором", - процедил сквозь зубы банкир. - Очень хороший пример, - одобрил Черяга, - так вот, банк "Металлург" заключит форвардные контракты. И проиграет. Это бывает, согласитесь - банки часто проигрывают на форвардных контрактах. Мне недавно рассказывали историю про один крупнейший русский банк, из пяти букв, первая буква "И", хозяин которого решил на всякий случай перебросить себе на зарубежный счет круглую сумму. Он взял и заключил сам с собой форвардные контракты. И, представьте - сам себе проиграл. В смысле - проиграл московский банк.