зоваться моими че- репаховыми консервами... Да, да! Как это ни печально! Ведь даже управ- ление силой тяготения в тех пределах, какие вам пока доступны, не мо- жет спасти мир от атомной бомбы. Гибель все же неотвратима! - Я прошу вас отодвинуться друг от друга, господа, - деловым то- ном произнес Андрюхин. Послушные его жесту, Крэгс и Хеджес молча, недоумевая, расселись по краям садовой скамьи. - На старости лет я вынужден стать фокусником, - усмехнулся Анд- рюхин. - Не пугайтесь, господа... Он нажал на штырек, выступающий над верхней опорой скамьи. Вспыш- ка яркого света была столь мгновенной, что они не успели убедиться в ее реальности. И тотчас Крэгс и Хеджес увидели, что между ними стоит поднос с кофейным сервизом и бутылка ликера. Крышка кофейника подпры- гивала, словно сердясь на убегающее облачко пара. - Это похоже на то, что проделывают в китайском цирке, - вежливо улыбнулся Хеджес, отодвигаясь на всякий случай подальше от подноса. - Могу подтвердить, что один китаец серьезно причастен к тому, что я демонстрировал вам раньше и что покажу сейчас. - Андрюхин взял кофейник: - Разрешите? - Пожалуйста... - нерешительно проговорил Крэгс, пытаясь сообра- зить, что же все-таки происходит. - Анна Михеевна отлично варит кофе! - Голос Андрюхина звучал спо- койно, но глаза не в силах были скрыть волнение. И это волнение все острее охватывало Крэгса. - Вам с ликером, господа? - Прошу извинить мое безусловно неуместное вмешательство, - про- лепетал сверхвежливый Хеджес, - но не соблаговолит ли мистер Эндрюхи все-таки объяснить, что здесь произошло? - Что ж, быть может, мистер Крэгс простит мне невинную шутку, ес- ли узнает, - голос Андрюхина невольно зазвенел едва сдерживаемым тор- жеством, - что он присутствовал при работе нашей первой, теперь уже музейной, установки по взаимопревращению энергии и материи в строго определенных формах! Шевеля губами и ошалело выпучив глаза, Хеджес повернулся к Крэг- су. Но, не обращая ни малейшего внимания на своего банкира, Крэгс с остановившимся взглядом медленно приподнимался со скамьи. - Вы сказали... - едва выговорил он. - Вы, кажется, что-то сказа- ли... - Я сказал, - голос Андрюхина загремел во всю мощь, - что вы ви- дели, как поднос, кофейник и все прочее по данному мною звонка было мгновенно превращено в луч, переброшено сюда, то есть примерно за сто метров, причем лучистая энергия вновь воплотилась в свою материальную форму... Ведь вы пьете кофе, господа, не так ли? Обыкновенный кофе... А несколько раньше вы видели кусочек России на своих банановых остро- вах. Березки, грибы... Мы отправили их с изрядным пластом земли прямо отсюда, с берегов Ирги! К этому следует добавить - запомните хорошень- ко, господин Хеджес! - что виденное вами - для нас история, давно пройденный этап. Мы овладели сложнейшей методикой, позволяющей произ- водить с живой материей, даже с высокоорганизованной живой материей, то же, что вы только что видели с материей мертвой... Мы научились бросать такой луч за десятки тысяч километров... Мне кажется, даже вы, Крэгс, не станете утверждать, что все это бесполезно... - Простите, очень прошу извинить... - Хеджес помотал головой, чтобы убедиться, что он не спит. - Значит, что угодно, даже вот мисте- ра Крэгса, скажем, или... меня, вы можете превратить просто в луч све- та? - Да, - отрубил Андрюхин. - А обратно, возврат, так сказать, в первоначальное, извините, состояние? Он наступает обязательно? - Конечно, нет, - отмахнулся от него Андрюхин. - Но он возможен. Хеджес незаметно вытер с лица обильный пот. - Но, владея этим оружием, - выдавил он, - вы можете покорить весь мир... - "Покорение мира"! - возмутился Андрюхин. - Нет ничего бессмыс- леннее, чем "покорять мир". История с удивительным постоянством дока- зывает это. Вы напрасно назвали нашу установку оружием, мистер Хеджес. Только самоубийцы могут сейчас желать войны. Нет идеи преступнее и глупее, мистер Хеджес... - Простите, сэр, - сбивчиво заговорил упорно молчавший Крэгс, - я не могу прийти в себя. То, что вы показали, ученые всего мира относили к области чистой фантастики, причем такой, которая вряд ли будет осу- ществлена когда-либо. Льщу себя надеждой, что вы найдете возможным по- делиться хотя бы принципиальной схемой. - Ньютон говорил, - весело процитировал Андрюхин: - "Причину свойств тяготения я не мог вывести из явлений, гипотез же не измыш- ляю..." Нам удалось продвинуться несколько дальше Ньютона, но не при- нуждайте меня измышлять гипотезы! А ничего более я пока предложить не могу. Крэгс почтительно наклонил голову. Андрюхин озабоченно заглянул в его лицо: - А вы когда-нибудь смеетесь, Крэгс? Не могу же я снова угощать вас бодрином, на это не хватит моего заработка! Ведь то, что мы с вами посмотрели, дает, черт возьми, право утверждать, что война не так уж страшна! Вот что такое новая наука - наука в руках нового общества. Недалек тот миг, когда война не будет грозить человечеству! Неужели вы не порадуетесь вместе с нами? - Дорогой учитель, - голос Крэгса звучал несколько хрипло, - я совершил непростительную бестактность, когда при нашей встрече пытался зачеркнуть ценнейшее, что во мне есть, - то, что я ваш ученик. Вы учи- ли меня уважать науку! Там, у себя, я потерял к ней уважение... Траге- дия Эйнштейна, Ферми... Даже лучшие умы, даже величайшие открытия пи- тали прожорливое брюхо войны. И, знаете, не хотелось работать. Было страшно думать. Но сегодня я снова увидел науку, большую науку. Мне стыдно, учитель, за мою измену. Сегодня вы вернули мне веру. Я не хочу заниматься с вами социологией, это не мое дело, но я хочу быть ученым. Хорошо быть ученым, когда на свете существуют такие, как вы, как ваши ученики... Сейчас я не смею называть себя даже вашим учеником. Я кон- сервировал науку, вы двигали ее вперед... Но я хочу вернуться в строй! - И вы поможете мне! - подхватил Андрюхин, стараясь облегчить по- ложение Крэгса. - Завтра я выезжаю в Москву со специальным докладом. Через сутки я надеюсь вернуться, и мы с вами развернем подготовку к такому опыту, перед которым побледнеет все, что было когда-нибудь в науке... Глубокой ночью, когда Крэгс, все еще не в силах заснуть, переби- рал в памяти мгновение за мгновением события этого вечера, над ним наклонилась вдруг тощая рожа Хеджеса. - Держитесь этого Эндрюхи, я вам говорю! - с жаром, от всей души посоветовал он. - С ним не пропадешь, даже если мир пойдет прахом! Крэгс промолчал. - Я хотел вас кое о чем попросить, - продолжал Хеджес. - Здесь есть Институт долголетия и в нем люди, дожившие почти до двухсот лет. А на вид им не дашь и пятидесяти! Знаете, я бы не возражал пожить в этом институте при условии, что это добавит лет сто к отпущенной мне норме. Подбросьте-ка эту идею господину Эндрюхи, а? - Спите, Хеджес. - Крэгс отвернулся к стене. - Никому не нужно ваше долголетие... Хеджес обиделся и ушел, но еще долго ворочался в кровати, чувс- твуя себя непривычно одиноким и заброшенным. В эту ночь, пожалуй, впервые за всю жизнь не спал и Юра. Он знал, с каким проектом вылетает на рассвете Андрюхин в Москву, и знал, нас- колько этот проект касается лично его, Юры Сергеева. У него было странное ощущение неправдоподобия, недостоверности всего, что должно было произойти. Даже когда он пытался представить, как будет себя вес- ти в случае, если поездка Ивана Дмитриевича увенчается успехом, то ему казалось, что он думает не о себе, а о ком-то другом. Накануне они долго сидели с Иваном Дмитриевичем вдвоем в его слу- жебном кабинете. Никогда еще Андрюхин не разговаривал с Юрой так отк- рыто, так душевно-распахнуто, и постепенно восхищение большим ученым, его научными подвигами, восторг перед тем огромным, что создавалось коллективом Академического городка, начисто смыли волнение и тревоги Юры. Нет, он вовсе не чувствовал себя спокойно. Недавно он прочел вос- поминания Константина Потехина, первого человека, побывавшего на Луне. Потехин описывал свои ощущения в последние дни перед стартом ракеты, и Юра находил, что это очень напоминает его собственное состояние. Были и страх, и гордость за свою судьбу, и мучительное ожидание, и нетерпе- ние, но над всем этим жило сознание, что все решено и так надо. Пожа- луй, неприятнее всего была необходимость молчать. Он привык обо всем советоваться с ребятами, а здесь нельзя было даже заикнуться. Он и с Женей пока не ног обмолвиться ни словом... Весь день Андрюхин был в Москве. Юра поплутал по лесу, исходив на лыжах несколько десятков километров и стараюсь никого не встречать. Он вернулся, когда уже начало темнеть, лыжи скользили по синему снегу. Ему очень хотелось кинуться к Андрюхину, который уже, наверное, вернулся, но он не мог себя заставить идти туда. Юре казалось это на- вязчивым, недостойным. Он медленно шел к корпусу долголетних, когда из-за разукрашенного снегом куста выскочила Женя. - Ох, Юрка! - Она едва не свалилась ему на руки. - Андрюхин при- летел, всюду тебя ищет... Где ты пропадал? Не отвечая, он осторожно взял ее лицо в руки и медленно приблизил губы к ее губам. Конечно, он хотел ее поцеловать. Но не поцеловал. Он отстранил Женю и, подобрав свалившиеся палки, пошел к Андрюхину. Она растерянно глядела ему вслед. Глава пятнадцатая. ОПЫТ Когда еще с неделю назад академик Андрюхин издалека, осторожно коснулся того, как Женя относится к Юре, она подняла огромные уголь- ные, суровые глаза и сказала напрямик: - Хотите сказать, что я его люблю? Ну и что? Люблю. И, отвернувшись, ушла... Академик был, собственно даже рад ее уходу, не зная, как вести себя дальше. Он бы еще больше растерялся, если бы знал, что про себя Женя продолжила фразу: "Люблю... А он - нет. Старая, всем надоевшая история... Мне-то от этого не легче". Но, когда Юра взял в горячие, пахнущие снегом и хвоей ладони ее лицо и она увидела на расстоянии сантиметра его серьезные, молящие и торжествующие глаза и почувствовала себя очень взрослой, большой, а его необычно добрым, нежным, готовым сейчас же рухнуть в снег, к ее коленям, Жене показалось, что пламя счастья подняло ее над землей без всяких антигравитационных приспособлений... Но тут же Юра выпустил ее... Она еще улыбалась ему вслед, а сердце у нее заныло... Почему он не поцеловал ее? Но боль мгновенно прошла, а счастье осталось с ней. Юрка любит ее, любит! И в этот день, и в следующие все пело в ней и вокруг; отов- сюду звучали мелодии невидимых оркестров; все встречные смеялись и сердцем тянулись к ней; необычайно сияло солнце, горьковато и празд- нично пахло хвоей... Женя удивлялась, что люди просто ходят, а не тан- цуют, что они говорят, а не поют и что она ведет себя так же, правда с трудом, потому что в ней танцевала и пела каждая жилка. Видимо, не разглядев, что с Женей происходит, Анна Михеевна отп- равила ее в Майск. Женя не придала никакого значения словам Анны Михе- евны, что ей разрешается задержаться в Майске на два-три дня. Не могло быть и речи о том, чтобы потратить в Майске хотя бы лишнюю секунду. Центром Вселенной был сейчас для Жени Академический городок. Автобус отошел рано утром. Юры нигде не было видно. "Вот соня!" - весело подумала Женя, но все вокруг рассказывало о нем, о его больших, добрых руках, таких вот, как эти лапы елей, вышедших к дороге погла- зеть на автобус, о его лобастой голове с широко расставленными внима- тельными, твердыми глазами, о его улыбке. Автобус очень быстро пробежал тридцать километров до центра Майс- ка, и Женя вышла на площадь, где все ей улыбалось, каждый дом пригла- шал зайти, а иней на деревьях сверкал, как разноцветные праздничные гирлянды. Анна Михеевна поручила ей выяснить ряд вопросов у молодого врача, который недавно в заводской поликлинике стал применять атмовитамины в лечебных целях. Это связано было с новыми рационами питания для Юры, и Жене очень хотелось поскорее переговорить с этим врачом. В поликлинике врача не оказалось. Женя, улыбаясь всем встречным, побежала к нему до- мой. Вход был со двора. У одного из многочисленных парадных возились, разравнивая площадку, ребята. Больше всех суетилась, командовала, дер- гала всех и кричала тощенькая девчонка в валенках, из которых чуть не выпрыгивали наружу ее тонкие, пружинистые ноги. Едва Женя подошла, как из ближайшего парадного выкатились двое мальчишек. У одного из них, толстого и румяного, в руках был тяжелый лом. - Тю! Ты чего без инструмента вышел? - воинственно спросил обла- датель лома. - А что? - Ты ничего не знаешь? Мальчик без лома растерянно пожал плечами. - Ну, брат, темный ты человек! Антрацит! - издевался тот, что с ломом. - Все ребята расчищают площадку. Сейчас будет открытие памятни- ка моей Мухе! Пашка сделал такой, что не отличишь от настоящего! - А ты не задавайся со своей Мухой! Пузо отрастил и задается! И куда ты его готовишь, на сельхоз-выставку, что ли? - Это ты мне? - угрожающе спросил толстяк. - Тебе! А что? Подумаешь, выискался! - ответил второй. Кажется, должны были начаться военные действия, но тощенькая дев- чонка пронзительно завизжала: - Бубырь! Паренек с ломом пренебрежительно покосился на собеседника: - Видишь, зовут! А то бы я... - Что бы ты?.. Не удостаивая собеседника ответом, наш старый знакомый Бубырь по- бежал было дальше, как человек, которому некогда заниматься чепухой. Но его собеседник не считал разговор законченным. Он удачно подставил ногу, и Бубырь с размаху шлепнулся на дорожку; Женя едва успела подх- ватить лом. Когда она оглянулась, мальчишки катались по грязному сне- гу, а через двор к ним, всплескивая руками, бежала какая-то женщина. Женя ухмыльнулась, чувствуя, как хорошо она бы поладила с этими маль- чишками, и, прицелившись, точным движением вырвала из схватки того, которого звали Бубырем... - Хочешь, удушу? - спросила Женя, слегка приподнимая его в воздух и свирепо выкатывая свои огромные угольные глаза. - Нет! - пискнул Бубырь, дрыгая ногами. - Смотри, какая здоро- вая... - Дальше что? - спросила Женя подбежавшую женщину, продолжая дер- жать Бубыря на весу и словно действительно готовясь удавить его, если последует команда. - Да пустите же наконец! - взвизгнула женщина, хватая Женю за ру- кав. - Мальчик даже посинел! Мальчик и не думал синеть, напротив, он готов был снова ринуться в драку, но это была его мама... - Что же с ними делать? - удивилась Женя. - Носы вытирать? - Если бы это! - Мама всплеснула руками с таким видом, как будто истосковалась по подобному занятию. - Тут не до носов, знаете! Была бы голова цела... Внимание Жени было отвлечено тем, что творилось у соседнего подъ- езда. Туда же, волоча лом, убежал, вырвавшись из материнских рук, Бу- бырь, а за ним - его недавний противник. Честное слово, Муха, вылеп- ленная из чего-то вроде торфа, была очень похожа на настоящую! Ее пос- тавили на добытую где-то глыбу бетона, установленную на еще не расчи- щенной площадке. Монумент! Кто-то торжествующе затрубил в звонкую тру- бу, но вездесущая Нинка, хватая ребят за рукава, расставила всех у изображения Мухи и велела Бубырю говорить речь. Бубырь отрывал от себя то одну руку Нинки, то другую, но она вцепилась в него, как клещ. Было ясно, что речь придется произнести... - Товарищи! - провозгласил он слишком громко. - Товарищи! - пов- торил он почти шепотом. - Научные собаки... Великие научные собаки Лайка, Белка, Стрелка, Муха и другие... Смеясь, Женя взбежала на третий этаж и позвонила врачу. Она увез- ла его в заводскую поликлинику, пробыла там весь день и к ночи верну- лась в Академический городок. В дороге она все время смотрела в окно. За окном стояла густая неподвижная тьма, и казалось, что автобус тоже не движется. Женя, сер- дито сжав зубы, то и дело напряженно наклонялась вперед, словно под- талкивая автобус. Иногда за стеклом у самого Жениного носа коротко взмахивала лапа ели, и Женя радостно улыбалась: значит, автобус все-таки движется! Наверное, Юра не дождется ее. Женя чувствовала, что именно в этот вечер должно было решиться что-то очень важное. Было уже поздно, когда она около дома долголетних вышла из авто- буса. Морозная пыль клубилась около фонарей, желтых, как наливные яб- локи... Она потянулась всем телом так, что вкусно хрустнули косточки, и, засмеявшись, побежала к себе. Везде было темно: академик Андрюхин не разрешал работать по ночам, и даже профессор Паверман, долго кри- чавший, что такой запрет является чистейшим произволом, террором и на- силием над личностью, давно смирился и привык по ночам спать. Спал, конечно, и Юра Сергеев, знаменитый испытатель... Жене стало досадно. Юра знал, что она будет торопиться домой, и все-таки завалил- ся спать. Бережет свое здоровье. Что-то он слишком его бережет. Когда любят, думают не о себе. Собственно, почему она решила, что он ее лю- бит? Да и разве может вообще любить такой аккуратный, выверенный, как хронометр, такой педантичный, такой равнодушный ко всему, кроме рабо- ты... Она летела по сонным дорожкам Академического городка, отталкивая колючие лапы елей и фыркая от злости. Она походила сейчас на пружину, заведенную до отказа. И, когда подлетела к своему медпункта, даже не сразу заметила, что на скамеечке у входа сидит человек. - Здорово! - услышала Женя. Она не сразу нашлась. - Ты? - заговорила она наконец. - Да, вот жду тебя. Хотелось, знаешь, поговорить... Она молча села. Юра тоже молчал. Он попытался взять ее ладонь, она отдернула руку. - Вот ведь какая история... - Юра с неловкой улыбкой смотрел на нее. - Понимаешь, как-то мне одному не по себе... Пришел с тобой пого- ворить. А тебя нет. - Вот она, я, - сказала Женя. - Ну что ж, пойдем, напою чаем. - Давай лучше тут посидим, в темноте. - Тут чаю не будет. - Знаешь, я думаю про человека-невидимку. Помнишь из Уэллса? Ведь у него была девушка. Как ты думаешь, могла бы девушка любить вот тако- го невидимку? Женя невольно взглянула на него пристальнее. Нет, Юра выглядел, как всегда, и в невидимку не превращался. Только лицо у него было не совсем обычное - задумчивое, даже торжественное. - Ну, вот что, - сказала Женя вставая, - все это ерунда. Я хочу чаю. Неуверенно потянув Женю за руку, он заставил ее сесть. Потом ос- торожно снял с рук Жени перчатки и нежно стал греть ее пальцы в своих теплых жестких ладонях. Смущаясь, он поднес ее пальцы к губам, но не поцеловал, а стал дуть на них, смешно оттопыривая губы. Женя вырвала руки и шлепнула его пальцами по губам. Потом положила свою руку на его просторную ладонь. - Ну и лапа же у тебя! Он с любопытством взглянул на свою руку, словно видел ее впервые. - Здоровая, правда? - пробормотал Юра. - Как это может быть: вот рука - и нет ее? Он помахал рукой в воздухе, но ничего не произошло, рука осталась на месте. Женя засмеялась: - Не бойся, никуда не денется! Помолчав, Юра сказал: - А вообще это правда, человек представляет собою ходячий аккуму- лятор энергии, сконцентрированной до состояния материи. Ведь живая ма- терия, как и всякая материя, - это миллиарды атомов, миллиарды элект- рически заряженных, находящихся в вечном движении и связи друг с дру- гом частиц. Вот и моя рука... Женя вытаращила на него глаза, потом, не выдержав, захохотала. - Об этом тебе и хотелось поговорить? Ну, хватит. Я пошла пить чай. - Она решительно встала. - Зайдешь? Он стоял, не поднимая глаз; не взглянув на нее, отрицательно по- качал головой. - А то зайдем? - Что-то ее словно кольнуло, ей показалось, что она его обидела. - Спасибо, Женя. - Все еще не глядя на нее, Юра усмехнулся: -Ты, как всегда, меня вылечила. Пожалуй, я теперь смогу побыть и один... Женя поспешно протянула ему руку; он взял ее, как неживую, подер- жал, потом отпустил, улыбнулся и ушел. - Ей страшно хотелось его вернуть; она чуть не заревела. Потом вошла к себе, зажгла свет и стояла, вспоминая, что же случилось. Ниче- го. Перебрала по слову весь разговор. Какие-то пустяки... Но не могла успокоиться. Решила завтра же пробиться к Ивану Дмитриевичу и все узнать. Но академик Андрюхин снова был в Москве, говорили - получал раз- решение на Центральный эксперимент. С ним выехали Крэгс и Хеджес; предполагалось, что они вернутся на несколько суток в Майск и по окон- чании эксперимента немедленно вылетят в Биссу. Среди различных толков о характере задуманного академиком опыта не было, пожалуй, ни одного правдоподобного. Женя уже пыталась выве- дать что-нибудь у Юры. Он пообещал рассказать ей все, как только вер- нется Андрюхин. Эти дни до возвращения Андрюхина они провели чинно, тихо, сонно. Но им не было скучно. Часами они могли разговаривать, стоило только начать. Женя с ее критическим, насмешливым умом охотно слушала немногословные реплики Юры, твердые, как морские камешки. Иногда среди разговора Юра вдруг замолкал, хмурился и даже гру- бил, если Женя пробовала продолжать беседу. Он принадлежал к тем, кто все время думает о своей работе. Он мог танцевать, играть в хоккей, спорить о кино или восхищаться строительством тоннеля через Берингов пролив, но его мозг продолжал днем и ночью неотступно преследовать на- меченную цель. Академик Андрюхин вернулся быстрее, чем его ждали. Неясные слухи ходили уже перед приездом Андрюхина. Научные работники, возвращаясь из лабораторий или с лыжной прогулки, взволнованно обсуждали: неужели возможен тот невероятный эксперимент, на который якобы получил разре- шение академик Андрюхин? - Досужие слухи! - горячились одни. - Авантюра! Фантастика! Сказ- ки! - А сибирские гиббоны? - отвечали другие. - А появление грибов, улитки и воробья на острове Южного океана? Наконец, опыт с Деткой? - Речь идет о человеке! - кричали противники эксперимента. - В Космос тоже сначала проникали собаки и обезьяны! - наступали защитники эксперимента. Но и сторонники эксперимента и скептики замолкали, едва показыва- лись Юра или Женя. Юра и Женя, занятые собой, не замечали возбуждения, охватившего ученых. Юре было не до этого. В нем самом в эти дни шла нелегкая внут- ренняя настройка на эксперимент, вырабатывалось то сначала внешнее, а потом и внутреннее спокойствие, которое потом поражало окружающих. Лишь иногда Юру удивлял чей-либо жест или поступок, который выражал какую-то необычную сердечность по отношению к нему, какое-то взволно- ванное внимание, непонятное желание в чем-то уступать ему, чем-то ус- лужить, сделать хоть что-то приятное... В день приезда Андрюхина Женю остановила Анна Михеевна Шумило и, необычно ласково глядя на нее поверх очков, спросила: - Скажи, девочка, у тебя с Сергеевым что-нибудь серьезное? - Мы любим друг друга, - помолчав, хмуро сказала Женя. Анна Михеевна поправила очки и, опустив глаза, долго водила паль- цем по столу. Лицо ее стало строгим и нежным. Она как будто помолоде- ла. Потом, вздохнув, подошла к Жене и крепко обняла ее за плечи: - Все будет хорошо, дружок! Крепись! Ты ведь мужественный чело- век, настоящий... - Анна Михеевна! - закричала Женя. Но профессор Шумило была уже в дверях и, уходя, лишь приложила палец к губам, призывая к молчанию. После разговора с Анной Михеевной Женя, взволнованная, встрево- женная, вернулась в лабораторию и сидела одна, механически заканчивая опыт по выделению культуры загадочного вируса, который легко обнаружи- вался в крови детей, но никогда не появлялся у взрослых. Зазвонил внутренний телефон. Женя замешкалась и не сразу взяла трубку. - Позовите Козлову, - пропел чей-то старушечий мягкий голосок. - Я Козлова, - сердито бросила Женя. - Вас просят в главный корпус, к академику Андрюхину. - Что? - крикнула Женя. Но ее собеседница уже положила трубку. Андрюхин? Но ведь он должен приехать только завтра! Женя бегом преодолела полкилометра, отделявшие лабораторию от главного корпуса. Отдышалась немного в лифте. Но в приемную вбежала, тяжело дыша. - Я Козлова! - крикнула Женя седенькой секретарше. Та поднялась и молча открыла перед Женей массивную дверь. Женя переступила через порог и остановилась. В небольшой комнате сидели в креслах друг против друга академик Андрюхин и Юра. Они оба встали, как только она вошла. - Здравствуйте, Женя, - ласково проговорил Андрюхин, подошел к ней и усадил в третье кресло, рядышком с собой. - Очень рад вас видеть в добром здоровье... А погодка-то! - бодро сказал он. - Прямо весна! - Только не тяните, - жалобно попросила Женя, так сжав кулаки, что было слышно, как хрустнули суставы. Юра встал и положил руку ей на плечо. - Ничего особенного, - сказал он, заглядывая в Женины глаза и медленно краснея. - Очередная работа... Ты ведь знаешь, риск всегда есть... И в твоей работе риск есть... Андрюхин тоже встал. - Это не совсем так, - сказал он хмурясь. - Ничего подобного ни- кому никогда не приходилось испытать... Да вздор все, не то мы гово- рим! - вдруг закричал он. - Лучше скажите, Женя, вы верите в науку? Он спросил это так требовательно и серьезно, что Женя, взглянув на него, тотчас честно ответила: - Да. В науку я очень верю, Иван Дмитриевич. - Юра первый вступает на дорогу, по которой не ходил еще ни один человек. В Москве, в академии, некоторые романтики окрестили наш замы- сел так: "Человек-луч"... - Человек-луч?.! - Женя испуганно-вопросительно посмотрела на Юру. - Что это значит? - Все выверено, - не слушая ее, продолжал ученый, - все предус- мотрено. Неудача исключена. - Ты ведь сама готовила подобные опыты, - утирая пот, проговорил Юра. - Вспомни Детку. - Детку? - Женя резко отступила назад, прижимая к груди все еще крепко сжатые кулаки. - А теперь это будешь ты?.. - Я! - ответил Юра. - Кто-то первый поднялся на воздушном шаре... Кто-то первый испробовал парашют... Кто-то первый сел в реактивный са- молет... - Юрка! - задыхаясь, крикнула Женя, бросилась к нему и крепко обхватила за шею. Ее лицо почти касалось его лица, ее губы старались улыбнуться, а из глаз катились медленные слезы. - Юрка! Она порывисто поцеловала его, а потом, прижимаясь лицом к его плечам, к груди, зашептала что-то невнятное, не то жалуясь, не то сер- дясь. - Ну-ну, Жень... не надо... - бормотал Юра. - Я знал, что ты пой- мешь, что ты все поймешь... - Он наклонился и медленно и неловко поце- ловал ее волосы. - Ведь вот ты какая! Спасибо тебе... Он гладил ее, как ребенка, по сбившимся черным кудрям. Академик Андрюхин, довольно, улыбаясь, кивнул головой и незаметно выскользнул из комнаты. К вечеру в Академическом городке стало достоверно известно, в чем сущность подготовленного Андрюхиным эксперимента. Человек-луч! Перед этим бледнели и антигравитационные стержни и атмовитамины... Хотя было известно, что многочисленные опыты с различ- ными предметами и живыми организмами - с обезьянами в Сибири, с карто- фелиной и Деткой в Академическом городке - дали положительные резуль- таты, но ведь теперь дело шло о человеке! Этим человеком должен был стать Юрий Сергеев. При этом поговаривали, что сейчас готовится лишь репетиция, а настоящий опыт, Центральный эксперимент, еще впереди. Репетиция же заключалась в том, что Юра должен был превратиться в пучок энергии, мгновенно преодолеть расстояние в двадцать километров и снова стать самим собой. Самый процесс должен был занять ничтожные доли секунды, но подготовка к опыту шла долгие годы... Тем не менее Андрюхину и Паверману было ясно, что еще далеко не все готово... ...Весь аппарат Института кибернетики засел за круглосуточную ра- боту. Десятки сложных электронных счетно-решающих машин, каждая из ко- торых занимала целый большой этаж, вычисляли, запоминали, анализирова- ли миллионы задач и условий. - Они великолепны... великолепны! Они не хуже моих черепах! - восклицал в упоении Крэгс. - Только не могут размножаться... Рядом с этими удивительными существами я испытываю то же, что ощутил в детстве около старинного парового молота! Ничтожная человеческая силенка, его руки пигмея, - и тяжелая, страшная сила парового молота. То же и здесь. Никакой силач не остановит своей силой паровой молот. Даже ге- ниальный человеческий мозг не сравнится с мозгом наших машин. - И все же без нас они ничто! - весело подмигнул Андрюхин. - Ни- какой машине никогда не "придет в голову" новая - понимаете? - совер- шенно новая идея, как будто даже противоречащая предшествующим знани- ям... Вот Анне Михеевне Шумило, нашему директору Института долголетия, захотелось, чтобы люди "питались воздухом". В дальнейшем, когда ей пришлось выяснить, как лучше решать тот или иной вопрос, машины оказа- ли неоценимую помощь, но сама идея - найти новый способ питания - мог- ла прийти в голову только человеку... Институт долголетия, готовясь к историческому опыту, работал не менее напряженно. Юру положили на десять дней в специальную палату, и потом, спустя много времени, он вспоминал эти десять дней как самые несносные в его жизни. Ему казалось, что его выворачивают наизнанку. Юру кололи, просвечивали, заставляли глотать тоненькие и толстые рези- новые шланги с какими-то бляхами на конце и без блях, его мяли, щупа- ли, требовали бесконечное количество раз вставать, ложиться, присе- дать, подпрыгивать, он должен был глотать светящиеся порошки и миксту- ры, через нею пропускали токи различной частоты, подвергали действию каких-то лучей и только что не истолкли в порошок... Неожиданно Юра обнаружил, что отношение к нему многих людей в чем-то изменилось. Как-то утром, когда его только что извлекли из чре- ва очередной исследовательской медицинской машины (он просидел в этом шкафу минут сорок, весь опутанный проводами, утыканный, как еж, игла- ми), в палату зашел Борис Миронович Паверман. Он сунул Юре огромный апельсин и уселся на постели в ногах. Заглянувшая в палату сестра тот- час велела профессору пересесть на стул и отобрала апельсин. - О, свирепая медицина! - возмутился Паверман. - Маги! Чародеи! То нельзя, а то можно! Живут, черт возьми, до сих пор, как во времена Парацельза! Несколько отведя душу, он незаметно сам принялся поедать прине- сенный апельсин и, еще не глядя на ухмылявшегося Юру, спросил: - Ну как? - Нормально. - Хочешь апельсин? - Так ведь нельзя... - Плюнь ты на них! - По-воровски оглянувшись, профессор Паверман быстро сунул ему в рот дольку. - Они тебя вообще-то кормят? - Атмовитаминами. Нюхаю атмосферу, насыщенную какими-то витамина- ми и питательными микробами. - Вот гадость, должно быть! - Паверман сморщился. - Нет, ничего... Сыт... - Тебе все ничего. Ну, а как вообще? - Нормально. - Да? Слушай, ты все-таки подумай... Я пришел тебе сказать, что еще не поздно передумать... - Чего передумать? - удивился Юра. - Вообще, я ничего не понимаю! - Паверман вскочил и забегал по комнате. - Рихман, изучая молнию, погиб, но погиб сам, никого не подс- тавлял! Менделеев сам поднимался в воздушном шаре! Пикар сам взлетал на стратостате! Ру и Павловский себе первым привили новые сыворотки! Биб сам спускался в батисфере! Потехин сам летал на Луну. Почему же я должен уступать риск и честь первого испытания? Я написал письмо в ЦК! Это нарушение научной этики! Юра молча смотрел на него и улыбался. Эта улыбка вывела профессо- ра Павермана из себя. - Ах, вы улыбаетесь... Вы не хотите со мной разговаривать! - Нео- жиданно он перешел на "вы". - Откуда-то приходит молодой человек, и почему-то именно он должен сделать то, что я готовил всю жизнь. Это справедливо? Я вас спрашиваю, это справедливо? Юра как можно мягче, конфузясь, сказал: - Ведь нужен молодой и очень здоровый испытатель, Борис Мироно- вич... А вы не годитесь, совсем не годитесь... - Конечно, я просто старый дурак, - сказал Паверман, быстро нак- лонился, крепко сжал Юрины плечи и ушел, почти убежал... Потом пришли несколько человек из хоккейной команды долголетних во главе с тем, который так ловко помог Юре забрасывать шайбы в знаме- нитом матче со Степами. Его звали Смельцов, ему шел сто двадцать вось- мой год, но коренастый, медлительный, с легкой проседью в густых, вол- нистых волосах, он выглядел сорокалетним. - Скажите, вы представляете нашу жизнь, жизнь так называемых дол- голетних? - заговорил Смельцов. - По условиям, которые заключены с на- ми, мы обязаны находиться постоянно на территории Академического го- родка. Вам, например, за несколько дней надоели бесконечные анализы и исследования, а представляете, как они за много лет осточертели нам? Среди нас есть, конечно, и такие, кто просто радуется прожитым годам и тянет жизнь из какого-то спортивного интереса. Но большинство уполно- мочило нас переговорить с вами и с Иваном Дмитриевичем... Ну не разум- нее разве провести опыт, использовав кого-либо из нас? В случае неуда- чи потеря невелика... Мы просим вас подумать, отбросить всякие личные соображения и помочь Ивану Дмитриевичу решить вопрос по-государствен- ному... Юра рассказал об этих визитах Жене, стараясь ее развеселить. Пос- ледние дни Женя ходила хмурая, делала все рывком и огрызалась даже на замечания Анны Михеевны. - Тебя это удивляет? - Она подняла на Юру огромные сердитые гла- за. - Или смешит? - Скорее смешит, - признался он. - Вы слишком самонадеянны, товарищ Бычок! - заявила Женя. - То есть нет, извините, Человек-луч... Тебя ведь так теперь зовут. И тебе это, конечно, страшно нравится... - А что? Красиво, - согласился Юра. Он не мог ее слушать без улыбки. - Посмотрите только на эту самодовольную рожу! - Они были в пала- те вдвоем, так что призыв Жени был обращен к мебели. - "Красиво"!.. А почему, скажи, пожалуйста, именно ты? Почему не я? У меня тоже здо- ровья не занимать, я тоже молодая! - Не грусти, ты еще пригодишься, - усмехнулся Юра, но, заметив, что Женя дуется, попробовал заговорить о другом: - Когда-то я мечтал, что наша хоккейная команда завоюет первенство мира. - Юра попытался поймать Женину руку, но это ему не удалось. - Нам надо еще выиграть первенство Союза, а для этого - победить "Торпедо". Я думаю о том, как мы его разложим, когда я освобожусь. Иван Дмитриевич обещал мне... Увидишь, добьемся первенства по Союзу, а там и мирового! Представля- ешь, команда из какого-то никому не известного советского городка - чемпион мира! - Ты можешь сейчас думать об этом? - искренне удивилась Женя. - Еще бы! - Он удивился в свою очередь: - А что, разве жизнь ос- танавливается? - Нет, конечно, - поспешно пробормотала она. И вдруг почувствова- ла, как на нее надвигается мутная волна ужаса и захлестывает с голо- вой... Впервые она необыкновенно ясно поняла, что, собственно, прои- зойдет: Юра исчезнет, его не станет, он превратится во что-то вроде солнечного луча, что нельзя ни взять за руку, ни потрогать, и все это готовят сотни людей, сотни машин, готовят нарочно. Он превратится в какую-то светящуюся пыль, даже не в пыль, а в ничто... Как может из ничего, из света, вновь возникнуть человек? Это невозможно, это прос- тое убийство, в котором никто не признается из упрямства, из дурацкого почтения перед своей наукой... - Такой вопрос должны решать врачи, - сказала она вдруг. В ней постоянно жило чувство глубокого уважения к своей профессии. - Только они имеют право... - Мне бы хотелось, чтобы при этом, кроме тебя и академика, были наши ребятки с Химкомбината, - сказал Юра. - Но это невозможно... Хо- рошо бы позвать хоть тех ребятишек, которым попала картофелина, а по- том Детка: Бубыря, Пашку, эту смешную девчонку. А вдруг я тоже попаду к ним в лапы? - И Юра весело рассмеялся. - Никто их не пустит, - пробормотала Женя. - Глупости! Ужас не покидал ее... Утром 10 февраля Академический городок выглядел необычно. Лишь пятьдесят человек получили пропуска на территорию, где была смонтиро- вана установка, с которой производился запуск Человека-луча. И лишь тридцать человек были допущены на аэродром, где луч должен был матери- ализоваться вновь в Юру Сергеева. Но все, кто жил и работал в Академи- ческом городке, ушли в это утро в лес, окружавший аэродром, и нетерпе- ливо выглядывали из-за каждого куста, из-за каждого занесенного снегом пня. Женя была на аэродроме с Анной Михеевной. Невдалеке от них стоял академик Андрюхин со своими старыми друзьями - генералом Земляковым, академиком Сорокиным и профессором Потехиным, первым космонавтом, спе- циально приехавшим на сегодняшнее великое торжество науки. В сторонке, вместе с профессором Паверманом, стояли Крэгс и Хеджес. - Вы сказали, что опыты по передаче живой материи вы начали всего года полтора назад? - вдруг спросил Крэгс, придерживая за рукав Павер- мана, который хотел перебежать к профессору Ван Лан-ши. - Да, да, недавно, - торопливо пробормотал Паверман. - А почему вас это интересует? - Меня это интересует потому, - медленно проговорил Крэгс, - что из всех загадок эта - самая загадочная. Ваша наука достигла потрясаю- щих, сказочных результатов! Я думаю, что и через столетия превращение человеческого организма в луч и восстановление его из луча потребует немалого времени. Нужно изучить организм, причем по программе, объем которой так велик, что его трудно даже осмыслить. Нужно произвести расчеты. Самые быстродействующие машины не справятся с ними менее чем за несколько лет. Вернее, машины могли бы справиться, но потребуется время для программирования... Организм для передачи должен готовиться годами. Вы начали свои опыты значительно раньше... Крэгс еще что-то бормотал, словно разговаривая сам с собой. Вос- пользовавшись минутой, Паверман удрал. Пробегая мимо Ван Лан-ши, Па- верман подмигнул, указывая на Крэгса: - Никак не может поверить, что наши машины лучше его черепах... Рядом с Ван Лан-ши стоял секретарь обкома и тихо разговаривал с прилетевшим час назад президентом Академии наук СССР, который все вре- мя тревожно посматривал то на снежное поле, то на часы. А Женя, казалось, оледенела, не сводя глаз с часов. Шевеля губа- ми, она непрерывно отсчитывала: - Пятьдесят шесть... пятьдесят пять... пятьдесят четыре... Оставалось менее минуты до величайшего мига в истории науки. Теперь уже никто не разговаривал, никто не шевелился, кажется, никто не дышал. Со стороны, человеку непосвященному, было бы странно следить за этими людьми. Не двигаясь, они напряженно, до боли в гла- зах, всматривались в обыкновенное заснеженное зимнее поле... После оттепели ударил небольшой морозец; снег, нетронутый, сереб- ристо-чистый, покрылся нежной голубоватой корочкой, и по ней сейчас завивалась, искрясь зелеными огоньками, снежная пыль. Андрюхин, выста- вив свою бороду, стоял, вцепившись в рукава своих соседей, Землякова и Сорокина, которые даже не чувствовали этого. Слегка приоткрыв крупный рот, вытянув шею, Крэгс всматривался с таким напряжением, что шрам его стал лиловым. - Двадцать восемь... Двадцать семь... Двадцать шесть... - считала шепотом Женя, но шепот ее теперь слышали все. Андрюхин, как во сне, сделал несколько шагов вперед. Вдруг огромная сосна, стоявшая на краю поля, дрогнула, и целый сугроб беззвучно обрушился с ее ветвей в снег. - Вот! - диким голосом вскрикнул Паверман, словно клещами сжимая руку Хеджеса. - Вот он! Смотрите! На том месте, куда показывал Борис Миронович, медленно редел, оседая, белый столб снега. Все, тяжело переводя дух, сердито огляну- лись на Павермана, а он, начав было что-то горячо объяснять Крэгсу, махнул рукой и снова замер. - Десять... Девять... Восемь... - считала Женя и вдруг замолчала. Больше она не могла считать. Почти тут же крупные искры мелькнули по снежному насту в пятиде- сяти шагах от нее. Над снегом в этом месте выросло густое облако пара. - Пар! Он сожжется! - отчаянным голосом крикнул Андрюхин. А Юра, неожиданно возникнув в центре поредевшего облака пара, слабо разводя руками, словно слепой, не то шарил вокруг, не то пытался выбраться из горячей духоты... Впереди всех, проваливаясь по колено в снег, летел к Юре академик Андрюхин. С силой, совершенно необыкновенной, он выдернул Юру из горя- чего облака и, почти подхватив на руки, потащил куда-то в сторону, злобно отпихивая всех, кто пытался помочь.