пожал плечами и произнес: -- Слава тебе, господи. А мы уже думали, что придется в лапоть ср... То есть не надеялись вас дождаться. -- Подожди, Аарон, -- неожиданно для всех нас перебил патриарха Попов и ткнул пальцем куда-то за спину старикам. -- Моисей, посмотри, что это там такое? Оба патриарха резко обернулись назад, Сеня с Жомовым тоже впились взглядом куда-то в стену, и даже я забрался передними лапами на лавку, горя желанием посмотреть (именно посмотреть, а не стащить со стола кусок, как вы подумали!), что же там узрел наш криминалист. А больной на голову Андрюша, дождавшись этого момента, мгновенно отцепил от пояса дубинку и что есть силы саданул ею по столу. Грохот получился отменный! У меня зубы от неожиданности клацнули и едва не сработал хватательный рефлекс, но я сдержался. Так что Попов мне теперь каждое утро должен сорок поклонов бить за то, что я у него кусок ляжки не оттяпал. Остальные оказались не столь сдержанными. Ваня Жомов, услышав подозрительный грохот, тут же выхватил из кобуры пистолет и скатился со скамейки, занимая удобную позицию для стрельбы из положения лежа. Сеня вскочил со своего места и схватился за "демократизатор". Аарон, словно молодой и очень горный козел, помчался к выходу, перепрыгнув по дороге пару столов. Моисей просто грохнулся в обморок, испугавшись ударившего между кружками орудия труда российского милиционера, а они, эти самые кружки, покончили жизнь самоубийством, взяв и спрыгнув со скалы. Со стола, то есть. -- Ты чего творишь, урод свиномясый? -- вежливо заорал Жомов, лучше всех нас приспособленный к ведению диалогов под грохот канонады и потому быстрее всех пришедший в себя. -- Я с тобой, Андрюша, потом разберусь, -- поддержал его Сеня и тут же бросился спасать погибающего патриарха. Наклонившись над потерявшим сознание Моисеем, Рабинович потряс его, надеясь привести в чувство. Это не помогло, и Сеня принялся нахлестывать старика по щекам. Аарон, видимо, устыдившись своего позорного бегства, притормозил в дверях и обернулся. Увидев, как мой Сеня лупцует его братца, старичок поднял вверх посох и с диким визгом бросился выручать страдающего за легковерие Моисея. Сеня, увлеченный спасением патриарха, этого не заметил и непременно огреб бы дубиной по хребту, если бы я не встал на пути Аарона. Рыкнул на него разочек, и жажду драки с патриарха как ветром сдуло. -- Фашисты, гестаповцы, антисемиты! -- заорал он, помахав в воздухе своей клюкой, а затем ткнул ею в сторону моего хозяина. -- Я подозревал, что твои спутники на такое способны, но чтобы ты мог ударить старого еврея?.. -- Заткнись, -- не слишком вежливо буркнул Рабинович. -- Вместо того чтобы попусту орать, принеси лучше воды. А то твой брат так и будет до поздней ночи в обмороке валяться. Аарон пристыжено замолчал и помчался к хозяину кабака за кувшином воды. Сеня Моисея старательно побрызгал, затем слегка полил и наконец выплеснул все на его седую голову. Патриарх встрепенулся и открыл глаза. Злобно что-то промычав, он покрутил пальцем у виска, глядя на Попова, а затем вернулся на скамью, выбрав место подальше от криминалиста. Рабинович сочувственно похлопал патриарха по плечу, а затем повернулся к Андрюше. -- Ну и зачем ты это сделал? -- с угрозой в голосе проговорил он. Был бы я Поповым, у меня от таких слов мороз бы по шкуре пошел. Причем вместе с бураном, вьюгой и всемирным оледенением. Ты же человека чуть не изувечил. -- Да откуда я знал, что так получится? -- Анд-рюша не покрылся льдом, но выглядел расстроенным. -- Мне мама говорила, что если человека испугать, то его от заикания можно вылечить. Я же как лучше хотел. -- Во-во. Хотел как лучше, получилось, как в Думе. Примут закон -- хоть беги из окон, -- осклабился мой Сеня и зачем-то процитировал популярную попсовую песенку: -- "Твоя мама варит кашу!" Вот и пусть варит и не пытается в логопеды записаться. А я для развития твоих умственных способностей скажу, что от испуга заиками становятся, а не наоборот. -- Нет, Сеня, ты не прав, -- встрял в разговор Жомов. -- И дед мой говорил, и отец говорил, что, от чего заболел, тем и лечись. Может, Андрюша его просто напугал слабо, -- и Ваня передернул затвор у пистолета. -- Я тебе сейчас стрельну! -- рявкнул на него Рабинович. -- Так выстрелю, что сразу забудешь, за какое место пистолет держат. Ваня пожал плечами, дескать, не хочешь как хочешь, мне лично все равно, будет ли Моисей заикаться или нет. Сеня испепеляюще смотрел на него до тех пор, пока омоновец не спрятал табельное оружие в кобуру и не уселся за стол. Только затем мой хозяин обернулся к старцам и предложил начать обсуждение плана дальнейших действий. Я чуть не взвыл! Удивляетесь? А вы посидите и послушайте в течение нескольких часов бессмысленную болтовню об одном и том же, тогда и поймете, как псы на Луну выть могут. Впрочем, мои самые страшные опасения не оправдались. Аарон попытался взять руководство правлением колхоза на себя, но Сеня пресек эти наглые поползновения. Что вполне понятно. Если уж мой хозяин берется за какое-нибудь дело, то начальство над собой потерпит только то, которое уставом положено. В Египте никакой устав на нас не распространялся, и Сеня принялся командовать. От этого и совещание, на радость всем без исключения, получилось очень коротким. Мой Рабинович быстренько выяснил, откуда следует начать агитацию населения, и тут же расписал всем присутствующим их обязанности во время проведения оной. Ну а поскольку мой Сеня никогда дураком не был, то и поставил перед каждым такие задачи, от которых никто отказаться не смог. Предложения Рабиновича были приняты единогласно, и мы уже собрались уходить, как в трактир Ворвался расстроенный Нахор и помчался прямо к нам. Увидев его, патриархи удивленно переглянулись, а мой Сеня нахмурился. -- Тебе чего тут нужно? -- поинтересовался он у перса. -- Ай-ай-ай, я тибя весь день ищу, -- не слушая его, залепетал маленький караванщик. -- Зачим говорил, учить будешь, и-если бегаешь от меня? Зачим мине обманываешь? -- Я спрашиваю, чего тебе надо? -- Сеня рявкнул погромче. -- Может, дам, может, дам, че ты хошь, -- с ухмылкой на лице, фальшиво пропел Попов. Рабинович покосился на него, но отвечать на издевку не стал. -- Я с тобой идти буду, -- твердо заявил Нахор, также не обратив внимания на Андрюшин вокал. -- Учиться хочу. Камнем бей, палкой гони. И все равно никуда не уйду! -- Тьфу на тебя! -- Сеня обреченно махнул руками. -- Ладно, пошли с нами, -- и направился к выходу. Единственным местом, где в Мемфисе в массовом количестве водились соплеменники Моисея, был кирпичный завод. Впрочем, заводом его можно было назвать крайне условно -- просто огромный глиняный карьер, огороженный египетской колючей проволокой, сплетенной из тростника с добавлением игл от верблюжьей колючки. Внутри этого ограждения трудилась масса народу. Одни добывали глину, другие ее месили. Третьи мелко шинковали солому, четвертые превращали эти ингредиенты в однородную массу, пятые лепили из нее кирпичи, ну и так далее, вплоть до вывозки готовой продукции к строительным площадкам. А за всеми частями производства присматривали бригадиры в медных шлемах с перьями и бамбуковыми дубинками в руках. Трое таких же олухов охраняли ворота. -- Так-так-так, -- заявил один из них, видимо, начальник караула, едва мы подошли поближе. -- Тебе же, Моисей, было сказано, что на территории кирпичного завода агитация запрещена. Так что иди туда, откуда пришел. А от себя добавлю, что, даже если бы ты не болтать, а устраиваться сюда на работу пришел, я бы тебя все равно не пустил. -- Не ведаешь ты, что творишь! -- говорил Аарон, а его брат просто стоял, воздев руки к небу. -- Ход истории, так же, как и движение солнца, нельзя остановить. Не пытайся нам препятствовать, ибо постигнут тебя кары страшные... -- И я одна из них, -- закончил за него Жомов и потер руки. -- Разойдись, это моя работа. Охранники на воротах и икнуть от удивления на успели, как бравый омоновец оказался рядом с ними (говорю же, когда Ваня собирается драться, он удивительно проворным становится!). Сграбастав двух ближайших к нему аборигенов в охапку, он приложил их медными головушками друг о друга. Раздавшийся следом за этим валдайский звон оповестил окружающих о том, что охрана отошла ко сну. Начальник стражи или сигнала не понял, или просто был глух. Он попытался огреть омоновца бамбуковой дубинкой по шее, но я не позволил. Прыгнув вперед, я слегка прикусил зубами кисть дебошира. Тот громко взвыл и, выронив из рук свое оружие, с дикими воплями умчался куда-то вдаль, в строну безлюдной пустыни. Скатертью дорога, и пусть бархан ему будет пухом! Моисей с Аароном обрадовано переглянулись и вприпрыжку помчались внутрь некогда охраняемой территории. Мы неторопливо пошли следом, дав возможность сначала поработать старцам. А те торопливо забрались на стопку сухого кирпича, высившуюся прямо в центре производственных площадей, и Аарон заорал, словно муэдзин в час намаза, привлекая к себе всеобщее внимание. Трудяги остановились и, побросав работу, потянулись к патриархам. Что вполне понятно. Даже еврей от незапланированного перекура в рабочий день не откажется! Вокруг старцев мгновенно собралась большая толпа. -- Б-б-б... -- в честь такого случая Моисей решил сменить пластинку. -- Братья мои, благую весть я принес вам! -- завопил Аарон и, тут же запнувшись, повернулся к родственнику и проговорил вполголоса. -- Или благая весть будет позже?.. А-а, ладно! -- он опять обернулся к толпе. -- Моисей снова разговаривал с богом, и, поверьте мне, это не сумасшествие. Как доктор вам говорю! Господь уверил его в том, что, несмотря на ваше неверие, не утратил к вам своего благоволения и по-прежнему обещает показать землю, где текут молочные реки между кисельными берегами. Правда, достичь ее можно, лишь перейдя пустыню, но нам ли, замученным игом фараона, бояться таких мелочей? В этот момент бригадиры наконец-то заметили, что никто не работает. Несколько мгновений они удивленно рассматривали сгрудившихся в кучу трудяг и двух старцев, как бы парящих над толпой, а затем принялись выполнять свои обязанности. Схватив дубинки наперевес, бригадиры врубились в толпу. -- Арбайтен, арбайтен! Шнеллер, -- вопили они, подтверждая свои слова ударами дубинок по чужим мягким местам. Теперь пришла пора и нам приступить к действию. Мои менты отцепили от поясов дубинки (не для того, чтобы помочь бригадирам!) и бросились вперед. Сеня не забыл и меня привлечь к операции. Он скомандовал мне "фас", чего, в принципе, мог бы и не делать, и помчался на медноголовых, больше не обращая на меня внимания. Не буду долго расписывать эту экзекуцию. Хотите знать, как работают менты, просто смотрите чаще телевизор. Там наглядной агитации вполне достаточно. Могу лишь сказать, что по окончании зачистки половина бригадиров оказалась по пояс вбитой в глину (Ванина работа), четверть валялась по углам (Сеня бил не сверху, а наотмашь), одна восьмая, побросав дубинки, присоединилась к толпе трудяг (Андрюшина агитация), ну а остальные с воплями убежали в пустыню (ваш слуга покорный!), Наш нелегкий труд был награжден бурей аплодисментов изголодавшихся по зрелищам соплеменников Моисея. Польщенный Ваня даже собрался! выйти "на бис", используя для демонстрации своего искусства десяток-другой рабочих, но Рабинович его вовремя удержал. Иначе, как и вчера это было, пришлось бы патриархам митинговать перед крайне немногочисленной аудиторией. А то и вообще говорить в пустоту. -- Посмотрите, братья, на этих чужестранцев! -- завопил Аарон, тут же воспользовавшись ситуацией. -- Они пришли из того благословенного края, о котором я вам говорю. Посмотрите, какие статные и сильные люди там вырастают. Посмотрите, что за чудесные наряды они носят и какой переполнены гордостью за свою жизнь! Разве вы не хотите быть свободными и растить здоровых, цветущих детей? -- Ты, дурак болтливый, хочешь сказать, что у нас дети сплошь больные и чахлые, а мы в рабстве живем? -- завопил кто-то из толпы. -- Ты нас за чмошников принимаешь? Ваня Жомов по привычке хотел было врубиться в народ и, отыскав в толпе крикуна, ласково заломить ему руки за спину, но Сеня помешал праведному порыву омоновца. Схватив Ваню за китель, он оттащил его в сторону, а сам влез на трибуну к Аарону, потерявшему дар речи от неожиданной реакции аудитории. Я поднялся на стопку кирпича следом за хозяином и сел рядом. Пусть эти гады видят, что в наших краях не только люди, но и псы куда лучше их живут! Сеня скосил на меня глаза, кивнул головой и заговорил. А это делать он умел ничуть не хуже, чем торговаться. После того как мой Сеня задал нужный тон митингу, произнеся пространную речь о вреде пассивного образа жизни и благотворном влиянии на организм пеших прогулок перед сном, дебаты по предложению патриархов о смене места жительства и получении взамен резервации моря свободы разгорелись не на шутку. Поначалу соплеменники старцев косились на нас с опаской, а затем плюнули на приличия и страх, устроив дикий галдеж, словно торговки рыбой на одесском базаре. Я там не был, но Сеня рассказывал -- очень похоже. Орали евреи примерно часа полтора. К этому моменту мне довольно сильно надоело слушать их истошные вопли, в которых поочередно звучали то восторг, то мерзкое брюзжание. Я начал жутко завидовать Нахору. Этот маленький прохвост перед тем, как Рабинович залез на стопку кирпичей, о чем-то поговорил с моим хозяином и исчез из поля зрения, скрывшись в неизвестном направлении. Вот я и сидел рядом с Сеней, тихо завидуя Нахору, вовремя улизнувшему из этого болтливого ада. Кстати, почему это никто до такой пытки для грешников не додумался -- человека, выдавшего хоть однажды в жизни чужую тайну, помещать на том свете в общество болтунов? Как вам? Патент купите?.. Впрочем, обсудите все финансовые вопросы с моим Сеней, а я вернусь к своему рассказу. Жомов с Андрюшей чувствовали себя ничуть не лучше меня. То есть так же безнадежно умирали от скуки. Ваня попробовал было развлекаться, выдергивая бригадиров-охранников из грунта и вбивая их обратно, но вскоре лишился и этого удовольствия. Надсмотрщики, едва завидя его приближение, стали мгновенно выкапываться из глины и бежать прочь, сломя голову соседу, либо, наоборот, с невероятной скоростью полностью закапывались в грунт. В итоге Жомову стало себя абсолютно нечем занять, и он загрустил: принялся ломать пальцами готовые кирпичи. Андрюша же довольно быстро после начала митинга от безделья начал зевать. Правда, вскоре ему пришлось оставить и это интересное занятие, поскольку он проголодался, и во время каждого открытия рта его желудок начинал урчать, требуя поместить в открытый проем соответствующую размерам порцию пищи. Глядя на него, и я вспомнил, что, кроме какой-то слишком мизерной порции мяса на завтрак, я сегодня еще ничего не ел. И едва осознал это, как тут же получил от собственного желудка громкую ноту протеста. Хорошо, что орали абсолютно все вокруг, иначе позору бы натерпелся выше маковки пятнистого дога! Естественно, мне срочно потребовалось кого-нибудь (то есть чего-нибудь!) сожрать. Понятно, что и без того несчастных евреев есть я не собирался. Меня подташнивает от привкуса человеческого мяса на языке. Поэтому я и стал вертеть головой, принюхиваясь к запаху съестного для последующей его экспроприации. Поначалу я ничего, кроме запахов пота, мокрой глины, гниющей соломы и забивающего почти все аромата портящейся рыбы, исходившего от патриархов, ничего не почувствовал, а потом случилось невероятное -- мне, словно Жомов кулаком, в нос ударил запах свежего, горячего, плохо прожаренного мяса! Я едва не взвыл и повернулся в сторону искусителя. Поначалу аромат вожделенного мяса едва улавливался, и мне пришлось изрядно повертеться, что не очень понравилось Сене, который принялся на меня шипеть. Но с каждой минутой запах доносился все отчетливее и отчетливее, став в итоге просто нестерпимым. Я вам уже говорил, что со зрением у меня от рождения не все в порядке. Именно из-за этого я не сразу рассмотрел источник скручивающего желудок аромата, ну а как увидел, поразился: в ворота концлагеря... то есть кирпичного завода заезжала тележка, запряженная ослами с "Сеня-дональдс" на борту и управляемая плюгавым -- хоть самого в гамбургер клади -- Нахором! Его сопровождала целая вереница девушек в кипенно-белых хитонах, тогах, туниках или как их тут в Египте называют. Ай да Сеня! Ай да сукин сын!.. Хотя, последнее, по-моему, все-таки слишком большой для него комплимент. Можно бы было оставить только "ай да...", но давайте не будем ко мне придираться. Вы теперь и сами видите, что мой Рабинович своего никогда не упустит. Даже вынужденное пребывание в Египте с целью оказания Моисею неотложной помощи он сумел во благо себе использовать. Интересно, а полученную прибыль они с Нахором так же, как от продажи слоновой кости на базаре, распределят? Хотя нет. Если перс, подвизавшийся в качестве ученика, и получит какие-нибудь деньги, то только в тех размерах, которые не превысят среднестатистическую стоимость порции мороженого на Северном полюсе. Там, по-моему, пломбир или сливочное крайне редки, но зато и покупателей совсем нет. Пока я тут вам достоинства Рабиновича расписывал, Нахор уже начал торговлю. Его девушки, видимо, второпях нанятые в Мемфисе, похватали медные подносы и, нагрузив на них пресные хлебцы, куски жареного мяса и кувшины с какой-то жидкостью (судя по запаху, прокисший виноградный сок), врезались в толпу, продавая продукты направо и налево. Я тут же собрался грозным рыком привлечь кого-нибудь из официанток к себе, но этого не потребовалось. Одна из девиц, видимо, науськанная караванщиком, направилась сразу к трибуне, неся в руках поднос с целой пирамидой из доисторических гамбургеров. Парочка рабочих, видимо, особенно вдохновленная пламенными речами Рабиновича и Аарона, тут же сложила из кирпичей ступеньки, дабы официантка не слишком напрягалась, поднимаясь к нам. Не помогло! Девица, лица которой за кучей съестных припасов я рассмотреть не мог, хотя ее запах и показался мне странно знакомым, не дойдя пару ступенек до старцев, уже жадно протянувших руки к еде, аккуратненько поставила ногу точно в пустоту, мимо верхней ступени. Коротко взвизгнув, девушка радостно подбросила вверх поднос, а сама полетела бы вниз, если бы мой Сеня с галантностью истинного кобеля не успел ее подхватить. Гамбургеры рассыпались по земле (что крайне приятно, поскольку все до единого достанутся теперь мне!), а Рабинович с официанткой застыли, удивленно глядя друг на друга. Да и я, увидев, наконец, кто к нам пришел, на мгновение забыл о том, что жутко хотел есть. Балансируя на краю трибуны, Сеня держал в объятиях ту самую брюнетку, что в день нашего приезда пыталась подработать, простите... ночной бабочкой. -- Сменила профессию? -- удивленно поинтересовался Рабинович. -- Нет. То есть да. А какую? -- все три фразы были сказаны с такой скоростью, с какой даже лазерный принтер их не успеет напечатать. А затем девица посмотрела на утерянные бутерброды. -- Ну вот, блин, опять!.. Она обвела рассыпанную вокруг трибуны пищу руками и заревела. А зачем? Пусть Рабинович не поел, но мне-то она приятное сделала. Так чего же расстраиваться? Мой Сеня, видимо, тоже так считал. Он грустно улыбнулся, глядя на бесцельно потраченные продукты, и попытался успокоить реву. То, что он это делает с индивидуальной грацией, знаем мы с вами. А вот плачущая официантка, видимо, еще не догадывалась, что поглаживание по ягодицам еще не означает наличия в мыслях кинолога побудительных к сексуальному домогательству мотивов. Она восприняла эти поглаживания в соответствии с каким-то собственным, совершенно извращенным мировосприятием и, влепив Рабиновичу пощечину, умчалась прочь, вопя и стеная... Что, Сеня, получил? Стой и обтекай теперь. А я пока пойду подкреплюсь! Рабинович несколько секунд смотрел вслед умчавшейся за горизонт неудачнице. Выглядел он задумчивым и удивленным вместо того, чтобы быть обиженным и сердитым. И я знаю, почему -- похоже, Сеня в очередной раз начал влюбляться. Поскольку именно в такие периоды хозяин напрочь забывал о моем существовании, лично меня такая перспектива не устраивала. Пожелав девице впредь не попадаться мне на глаза для ее же блага, я отвернулся от растерянного Рабиновича и приступил к обеду. Пока я жрал... -- именно жрал, торопливо заглатывая куски, пока голодные рабочие с кирпичного завода не решили, что не в падлу гамбургеры и с земли поднять, если на халяву... -- Так вот, пока я вкушал разбросанную по земле пищу, дебаты благополучно подошли к своему логическому завершению. Устоять перед красноречием Рабиновича, сдобренным вставками на местном жаргоне в исполнении Аарона, аборигены, естественно, не смогли. Плотно пообедав дешевыми (Нахор, по указанию Рабиновича, специально сделал цену максимально низкой) бутербродами, коллектив рабочих Мемфисского кирпичного завода единогласно вынес резолюцию "ура!" и, наплевав на работу, отправился в пустыню. То есть, конечно, отправились в поход соплеменники Моисея не сразу. Сначала, естественно, им понадобилось зайти домой, построить жен, поканючить перед матерями и тещами, наорать на детей и лишь затем собрать скарб в дорогу. На эти занятия у них ушел весь остаток дня, и на пригородной площади переселенцы собрались незадолго до наступления сумерек. И вот тут начался раскол! Сначала выяснилось, что примерно половина личного состава трудового коллектива не явилась на сбор вообще. Их обозвали врагами народа и списали со счетов как неблагонадежных. Затем еще половина из оставшихся из-за природной лени потребовала перенести начало культпохода по пустыне на более светлое время суток. На них накричали, и они ушли. Обиделись. Неженки хреновы! И лишь оставшаяся часть, возглавляемая мною, ментами и старцами, немедленно выступила в поход. Получалось, что с нами из Египта в пустыню отправлялась лишь четвертая часть местных евреев, но никого это не волновало. Во-первых, давая нам задание о выводе соплеменников Моисея из Мемфиса, Лориэль не указал точное количество оных. Во-вторых, сами патриархи были рады, что хоть кого-то удалось уговорить. Ну а в-третьих, и четверти угнетенного фараоном нацменьшинства оказалось достаточно много. Точное их число назвать не берусь, но несколько тысяч человек с нами все-таки отправились. Такой толпы я не видел давно. По крайней мере, со времени нашего с Сеней последнего дежурства на футбольном стадионе. К тому моменту, когда голова колонны добралась до окраины города, ее хвост еще толпился на площади и совершенно не ведал, что происходит впереди. А впереди, перекрывая дорогу, стояли солдаты. Ровненький такой, сверкающий медью в свете заходящего солнца строй, вооруженный до зубов и ничуть не уступавший по численности переселенцам, даже если те выставят против солдат женщин, детей, стариков, инвалидов и прочих иждивенцев, включая местных собак. Мы остановились. -- Что, Сеня, смахнемся? -- обрадовано поинтересовался у моего хозяина Жомов. -- Ванечка, по-моему, тех мясных консервов в медной упаковке, что стоят впереди, слишком много для нас троих, -- задумчиво почесав подбородок, ответил ему Сеня. -- Как это для троих? -- удивился омоновец. -- А эти? Ваня повернулся, чтобы привлечь на свою сторону толпу переселенцев, но тут же получил ответ на свой последний вопрос: евреи поворачивали назад! Причем делали это намного быстрее, чем до этого собирались в путь. -- Вы куда, уроды?! -- оскорбленно завопил омоновец. -- А ну-ка вернитесь в строй. -- Уважаемый, по-моему, вы сошли с ума, -- на секунду затормозив, заявил один из беглецов. -- Чтобы мы на армию фараона да с голыми пятками кидались? Да ни за что! Если так поставлен вопрос, то мы все остаемся. -- Так можно же ее огородами обойти, -- безнадежно предложил Андрюша. -- Не обязательно же прямо на солдат лезть... -- Извините, но вы сами-то хоть понимаете, что предлагаете нам? -- оторопел дезертир. -- Значит, по вашему мнению, мы, нормальные, цивилизованные люди, должны, как последние бездомные бродяги, уходить из города огородами, прячась от посторонних глаз?.. Вы сумасшедшие. Либо мы с достоинством выйдем из Мемфиса по дороге, либо никуда не пойдем. Вы над этим подумайте, а пока до свидания. Извините, я спешу, -- и мужичок, развернувшись, умчался прочь. -- Сеня, может быть, догнать его и морду набить? -- растерянно предложил Ваня Жомов. -- А толку? -- мой Рабинович безнадежно махнул рукой. -- Пошли назад. Пора ужинать, да и выпить сегодня не помешает. -- А вот это хорошее предложение! -- омоновец сразу расплылся в улыбке. -- Чего же мы ждем? Пошли скорее. Мы развернулись и под дикий хохот фараоновых солдат отправились обратно в Мемфис. Я уходил последним. Аарон и Моисей в шоковом состоянии застыли посреди дороги, и я попытался гавкнуть на них, чтобы привести в чувство. Однако на мой рык они никак не отреагировали, и пришлось патриархов оставить. Не пропускать же мне ужин из-за них! Я махнул старикам хвостом на прощание и поспешил догнать хозяина. Все-таки у каждого в этом мире есть свое собственное, навеки определенное место!.. Глава 2 Утро, естественно, наступило, но обрадовало оно немногих. Моисей с Аароном просто не выспались, поскольку так и простояли посреди дороги всю ночь, не сумев до рассвета выйти из ступора. Солдаты фараона тоже не выспались, но не просто, а от того, что всю ночь караулили дорогу с целью пресечь вторую попытку исхода из Египта угнетенных кирпичников. На этот раз под покровом темноты. Соплеменники Моисея расстраивались от того, что это утро не имело никакого отношения к выходному дню. Покусанный Мурзиком пес завыл от расстройства, поскольку, проснувшись, обнаружил, что ухо по-прежнему не отросло. Ну а менты просто болели с похмелья, потому наслаждаться взошедшим солнышком просто не могли. В общем, повод радоваться наступлению нового дня в Мемфисе был лишь у немногих. Можно сказать, только у двоих -- самого фараона и маленького Нахора. Первый с самого рассвета скакал по дворцу, радуясь вчерашнему удачному пресечению попытки бегства его подданных и раздумывая о том, не наказать ли их каким-нибудь способом. Например, перебить всех новорожденных мальчиков. От этой мысли его удержало только то, что с такими методами его кирпичные заводы скоро останутся совсем без рабочей силы. И фараон, восхищаясь собственной мудростью, выскочил из дворца, чтобы попрыгать еще и по лужайке. Ну а Нахор до сих пор был в восторге от изученного вчера нового способа наращивания капитала и ни свет ни заря примчался к Рабиновичу, чтобы высказать тому свое восхищение. -- Силушай, уважаемый, а давай и сегодня би-иляши пиродавать будим? -- заявил перс страдающему Рабиновичу, без стука ворвавшись в его комнату. Сеня был в таком состоянии, что не мог даже заорать. -- Силушай, ты, -- передразнил он Нахора. -- Выйди из комнаты, спустись вниз, открой дверь на улицу, обойди вокруг Мемфиса, и тогда мы твое предложение обсудим. Перс был послушным учеником, поэтому не стал задавать сенсею вопросов о том, как пешая прогулка на несколько километров может способствовать принятию тех или иных коммерческих решений. Он просто радостно кивнул головой и выскочил из комнаты, торопясь исполнить распоряжение учителя. Ну а Рабинович, облегченно вздохнув, принялся обдумывать более глобальные проблемы. Такие, например, как возможность опохмелиться, к чему она приведет, каков должен быть оптимальный размер дозы и стоит ли опохмеляться вообще! От этих раздумий его и оторвали Аарон с Моисеем, явившиеся на постоялый двор вместо того, чтобы отправиться спать после бессонной ночи. -- Г-г-г... -- завопил патриарх с порога. -- Уйди, -- прежде, чем Аарон начал переводить, отрезал Рабинович и перевернулся носом к стене. -- Т-т-т... -- сменил репертуар старец. -- Нет меня, -- Сеня, как белорусский партизан, решил не сдаваться. Не помогло. Моисей не отступал. -- Т-ты! -- наконец преодолел он звуковой барьер. Сеня хотел бы сделать вид, что этого не заметил, но не смог. -- Ты хоть понимаешь, насколько теперь усложнилась наша задача? -- рявкнул Аарон, решив, что пора и ему вставить в общение двух мыслителей свое собственное веское слово. -- Господь вдохновил нас на подвиги и вселил вчера веру в сердца несчастных сынов Израиля. Деспот-фараон ее растоптал, и теперь только герой не убоится грубой силы. Из-за вас наш народ отныне все кому не лень будут притеснять... -- Не понял?! -- Рабиновича наконец проняло. -- Это почему из-за нас? -- Не знаю, -- пожал плечами старец. -- Но, раз вы взялись нам помогать, должны были предвидеть и такой вариант развития событий, как появление враждебной армии у нас на дороге. Мы, что ли, за вас думать будем? -- Зашибись! -- больше Рабиновичу нечего было возразить. Избавиться от старцев никак не удавалось. Сеня даже грешным делом начал подумывать о том, не натравить ли на них Мурзика, но, поглядев в умные глаза собаки, передумал. Во-первых, пес старое мясо грызть не будет, а во-вторых, дедушек было жалко. Все-таки их из Египта выводить нужно, а не искоренять совсем. А если Мурзик согласится рявкнуть на патриархов, мало ли какие инфаркты старики после этого могут подхватить. Пришлось Рабиновичу поднимать от подушки свою тяжелую головушку и вставать с жесткого топчана, выслушивая непрерывные стенания старцев. То есть стенания Моисея, которые Аарон со знанием дела переводил. -- Ну все. Хватит! -- наконец вышел из себя Рабинович, устав слушать вопли и жалобы патриархов. -- Марш оба вниз и ждите меня в трактире. Приведу себя в порядок, позавтракаю, тогда и разговаривать с вами буду. Моисей, словно и не слыша этих слов, продолжал завывать. Аарон, явно отличавшийся менее настырным характером, на секунду заколебался, выполнить ли ему требования Рабиновича или продолжить свой сурдоперевод. Выбрать первое его вынудил Мурзик, сжалившийся, наконец, над хозяином и негромко заворчавший на старцев. Аарон вмиг оценил, во что ему выльется стычка со здоровенным псом и, схватив Моисея за руку, выдернул его за дверь. Сеня облегченно вздохнул. -- Хоть один раз за последнюю неделю ты, Мурзик, сделал что-то полезное, -- пробормотал он, посмотрев на пса. Тот удивленно гавкнул, явно требуя от хозяина объяснений за такую наглую ложь, но Рабинович лишь махнул на друга и соратника рукой, занявшись своим туалетом. Нет, не отправлением естественных потребностей организма, а обычным облачением в милицейскую форму. Мурзик в ответ на такое демонстративное пренебрежение к собственной особе сердито фыркнул и, отворив носом дверь, выскочил из комнаты. И правильно. Чего ему с таким эгоистом и лгуном общаться?! Сеня, наученный опытом вчерашнего утра, прежде чем спуститься вниз, выглянул в окно, стараясь отыскать где-нибудь в поле зрения копошащегося с рекрутами Жомова. Его расчет оказался верен. Взвод старшины ОМОНа возился в пыли двора, старательно пытаясь выполнить армейский норматив по отжиманию. Ну, а сам Ваня лениво прятался в тени, сидя на скамейке и загрязняя перегаром окружающую среду. Аромат вчерашней пьянки, исходивший от него, был столь силен, что даже Сеню, пребывавшего на втором этаже, от него перекосило. Рабинович представил, как сейчас должно было пахнуть из его собственного рта, и коротко выругался. Пообещав дать Попову по башке за то, что, отправляясь в Египет, никто из ментов не захватил зубную щетку и пасту, он решил отправиться вниз, поискать листьев мяты, шалфея или еще какой-нибудь ароматной травы, чтобы хоть как-то освежить дыхание. -- Жомов, разгоняй своих идиотов и быстро марш в кабак! -- рявкнул Рабинович из окна, прежде чем приступить к поискам. -- Что, похмеляться будем? -- обрадовано поинтересовался омоновец. -- Я тебе опохмелюсь, урод! -- рявкнул в ответ Сеня и, погрозив другу кулаком, вышел из комнаты. Нужно еще было устроить побудку Андрюше. Попов спал без задних ног. Потребовалась пара хороших тычков для того, чтобы заставить его открыть глаза, и еще столько же -- для пробуждения у него способности к здравомыслию. Рабинович, не желая попусту терять время, объяснил криминалисту, что от него требуется, и помчался вниз разыскивать способ придания свежести собственному перегару. Моисей с Аароном, увидев кинолога, вбегающего в трактир, вскочили и бросились ему навстречу, но Сеня лишь махнул сразу обеими руками в их сторону, спрятавшись от патриархов на кухне. Ни мяты, ни шалфея у местных поваров не оказалось. Но, услышав о проблеме Рабиновича, они отыскали какое-то местное термоядерное средство, которому какой-нибудь супермятный "дирол" или "стиморол" в подметки не годился. Едва Сеня засунул в рот коричневатую смолку, предложенную ему толстым шеф-поваром, как во рту у кинолога не только запаха вчерашнего алкоголя не осталось, но и язык вместе с ним исчез. По крайней мере, Сене так показалось. От кажущейся утраты такого жизненно важного для любого Рабиновича органа Сеня пришел в панику и едва не прибил излишне заботливого кулинара. Тот вовремя успел спрятаться, ну а к тому времени, когда Сеня до повара добрался, язык вновь начал ворочаться у него во рту. -- Тебе повезло! -- констатировал Рабинович, все еще с трудом шевеля языком. -- В следующий раз предупреждай, что может произойти. Иначе и по чайнику схлопотать несложно!.. Сеня хотел обрисовать пекарю-кондитеру и более мрачные перспективы, но вдруг почувствовал необычайную легкость. Голова прочистилась и больше не болела. Сухость во рту пропала без следа, да и вообще жить стало лучше, жить стало веселее. Подивившись странному действию освежающего средства для рта, Рабинович отобрал остатки смолки у повара и помчался в обеденный зал, готовый не то что евреев из Египта вывести, а еще и монголо-татар в Мемфис ввести. К тому моменту, когда кинолог, разобравшись с поваром, собственным языком и чудотворным средством вернулся в трактир, Жомов с Поповым уже восседали за столом, недовольно глядя на патриархов. Те отвечали ментам взаимностью, в результате чего питейным заведением полностью завладела гнетущая тишина. Увидев "дружелюбные" рожи этой четверки, Рабинович хмыкнул и направился к столу. -- Сидим? И чего высиживаем? -- ехидно поинтересовался он. -- Так ты же сам... -- растерянно глядя на него, пролепетал Жомов, но окончить фразу не успел -- его перебил Андрюша. -- Ванечка, не обращай внимания на этого юродивого еврея, -- ничуть не менее язвительно, чем Рабинович секунду назад, проговорил он. Впрочем, это еще ласково, Попов с похмелья может быть куда гаже! -- Просто этот длинноносый дятел всегда считал себя самым умным. Вот и теперь наш Сеня уверен, что нашел решение проблемы. Поэтому и язвит, предвкушая, как все окружающие в свете его великого ума сейчас предстанут круглыми дураками. -- А теперь переведи то, что ты сейчас сказал, с заумного на русский, -- потребовал Ваня, оторопевший от таких лингвистических вывертов. -- Непереводимая игра слов, -- расстроившись от недопонимания, буркнул Попов и уткнулся в тарелку с завтраком. Впрочем, нормально поесть он так и не успел. Сеня, которому освежающее средство местных поваров прочистило не только глотку, но и мозги, просто искрился идеями. Еще не дойдя до стола, он высказал десятка два предложений о том, как же все-таки вывести соплеменников Моисея из Мемфиса. Впрочем, эти яркие мысли Рабиновича так и остались висеть в воздухе до того момента, пока не попадали на пол, а в реальность воплотилось только одно предложение. Причем выраженное в форме приказа. -- Так, нечего тут штаны просиживать, -- заявил Рабинович, приблизившись к большой четверке. -- Дружненько встаем и топаем во дворец фараона. Сейчас поговорим с этим идиотом по-свойски, и все встанет на свои места. -- Шарики на ролики у тебя встанут! -- перебив его, буркнул Андрюша. -- Каким макаром ты все улаживать собрался? -- Так морду набьем, -- простодушно объяснил ему вместо кинолога Жомов. -- Не обязательно, -- радостно улыбаясь, заверил друзей Рабинович. -- Может быть, мы расскажем ему о победе коммунизма во всем мире, и фараон растрогается настолько, что велит египтянам евреев через пустыню на руках нести. -- Че-его?! -- в один голос завопили омоновец с криминалистом. -- Вы о чем? -- удивился Рабинович. Андрюша отодвинул в сторону тарелку с мясом, положил недоеденную пресную лепешку на стол и, поднявшись со скамейки, подошел к кинологу. Тот идиотски улыбался, глядя на друга, и Попову было достаточно одного пристального взгляда в глаза этого типа, чтобы поставить точный диагноз. -- Ваня, да он под кайфом, -- повернувшись к Жомову, констатировал эксперт, а затем посмотрел на Рабиновича. -- Та-ак, значит, нормальные люди даже не похмелились, а ты уже на "дурь" перешел? Охренел совсем? Или забыл, что в нашей компании никто наркотой не балуется? -- Ребята, вы чего? -- оторопел кинолог, глядя, как Жомов и Попов приближаются к нему с разных сторон. -- Какая дурь? Какая наркота? Я же только... Договорить ему на дали. Андрюша с Ваней бросились к Сене и, схватив его за руки, поволокли во двор. Рабинович упирался изо всех сил и орал, что ни в чем не виноват, что это все повар, гад, ему какую-то дрянь подсунул, но его, естественно, никто не слушал. В дверях трактира Сеня попытался упереться в косяки, словно Иванушка, которого баба-яга совала в печку, но и это его не спасло. Чтобы вытолкать Рабиновича на улицу, хватило бы, наверное, и одного Жомова. А когда к его силе приплюсовалась еще и масса Попова, то ускорение, полученное Рабиновичем в итоге, вытолкнуло его во двор, словно пробку из бутылки. Законы физики Ничего не поделаешь! Оба патриарха, с самого начала следившие за действиями ментов с неприкрытым любопытством, едва все трое исчезли из трактира, переглянулись и, заказав у кабатчика еще по кружке молока, принялись терпеливо дожидаться буйных помощничков Те вернулись назад через пару минут. Жомов с Поповым довольно потирали руки, а Сеня уныло плелся следом, заливая пол струями воды, стекавшей с некогда безукоризненной милицейской формы -- все-таки замачивание в поилке для верблюдов никому еще не придавало светского лоска. Несколько секунд Рабинович бессмысленным взглядом обшаривал углы, а затем, придя, наконец, в себя, бросился на кухню. -- Ну, блин, убью сейчас гада! -- рявкнул он, полностью осознав, кто именно является причиной подобного надругательства над честью и достоинством российского милиционера. -- Сейчас я этому жирному козлу покажу, как ментов на наркоту подсаживать! Сеня, оставляя на полу мокрые следы, метеором рванулся на кухню. Попов было бросился за ним, но омоновец удержал друга. Дескать, пускай Рабинович душу отведет. Зачем мешать человеку получать истинное наслаждение? Андрюша пожал плечами и остался стоять на месте, впрочем, не сводя настороженного взгляда с кухонных дверей. Минут пять оттуда доносились дикие вопли, перемежающиеся со страшным грохотом, а затем пред ясные очи друзей предстал Рабинович. На этот раз не только мокрый, но еще и заляпанный какой-то дрянью, отдаленно напоминающей макароны по-флотски, залитые кетчупом. Злобно сверкнув глазами в сторону друзей, Сеня, не говоря ни слова, промчался мимо них, выскочил на улицу и убежал в направлении ленивого Нила. -- Мож