Леонид Панасенко. С той поры, как ветер слушает нас ----------------------------------------------------------------------- Авт.сб. "Мастерская для Сикейроса" OCR & spellcheck by HarryFan, 26 September 2000 ----------------------------------------------------------------------- СНАЧАЛА ОН ПОСТРОИЛ ГЛАВНУЮ БАШНЮ - ДОНЖОН - И ПОДНЯЛ ЕЕ НА НЕВИДАННУЮ ВЫСОТУ. ЗАТЕМ В ОДНО МГНОВЕНИЕ ВОЗВЕЛ МОЩНЫЕ СТЕНЫ И ПРОРЕЗАЛ В НИХ БОЙНИЦЫ - ДЛЯ КРАСОТЫ, КОНЕЧНО. ПО УГЛАМ ОН ПОСАДИЛ ТРИ БАШНИ ПОНИЖЕ. ИЗ ТОГО ЖЕ МАТЕРИАЛА - БЕЛОГО СВЕРКАЮЩЕГО НА СОЛНЦЕ, КАК САХАР. БОЛЬШЕ ВСЕГО ХЛОПОТ БЫЛО С ДОМОМ. ОН СДЕЛАЛ ЕГО ПРОСТОРНЫМ, С ВЫСОКИМИ СТРЕЛЬЧАТЫМИ ОКНАМИ, ОТКРЫТОЙ ГАЛЕРЕЕЙ И ТЕРРАСОЙ. ГОТИЧЕСКУЮ КРЫШУ УКРАСИЛ ВЫСОКИМ ХРУПКИМ ШПИЛЕМ, КОТОРЫЙ ПРИШЛОСЬ НЕСКОЛЬКО РАЗ ПЕРЕДЕЛЫВАТЬ. ОТКРЫТОСТЬ И НЕЗАЩИЩЕННОСТЬ ДОМА НЕ СОЧЕТАЛИСЬ С ОГРОМНЫМИ БАШНЯМИ И ТОЛСТЫМИ СТЕНАМИ, НО ЕМУ ВСЕ ЭТО ОЧЕНЬ НРАВИЛОСЬ. ПОХОЖИЙ ЗАМОК ОН ВИДЕЛ В ПЯТНАДЦАТОМ ИЛИ ТРИНАДЦАТОМ ВЕКЕ, КОГДА БЫЛ МАЛЫШОМ И НОСИЛСЯ ПО СВЕТУ В ПОИСКАХ РАДОСТЕЙ И ВПЕЧАТЛЕНИЙ. ЗАМОК ТОТ СТРОИЛИ, ПОМНИТСЯ, В ШВЕЙЦАРИИ, ДАЛЕКО ОТ КАМЕНОЛОМНИ. РАБОТЫ ВЕЛИСЬ МЕДЛЕННО - КАМЕНЬ ДОСТАВЛЯЛИ ВСЕГО ЛИШЬ НА ДВУХ ИЛИ ТРЕХ ПОВОЗКАХ. ЕМУ НАДОЕЛО НАБЛЮДАТЬ, КАК ВОЗЯТСЯ ЛЮДИ НА СТРОЙКЕ - НЕСТЕРПИМО МЕДЛЕННО, БУДТО СОННЫЕ МУХИ. ВЫБРАВ КАК-ТО ДЕНЬ, ОН, ИГРАЮЧИ, НАНОСИЛ СТРОИТЕЛЯМ ЦЕЛУЮ ГОРУ ИЗВЕСТНЯКА И ГРАНИТА. - ТЫ ЗАБЫЛ О ВОРОТАХ, - НАПОМНИЛА ОНА. ОН ТУТ ЖЕ ПРОРУБИЛ В СТЕНЕ АРКООБРАЗНЫЙ ПРОЕМ, А СТВОРКИ ВОРОТ СДЕЛАЛ КРУЖЕВНЫМИ. ЗАКОНЧИВ ГРУБУЮ РАБОТУ, ОН ВЕРНУЛСЯ К ДОМУ И УКРАСИЛ ЕГО ГОРЕЛЬЕФАМИ И АНТИЧНЫМИ СКУЛЬПТУРАМИ. ЗАТЕМ БРОСИЛ НА СТЕНЫ И АРКАДУ ГАЛЕРЕИ ЗАМЫСЛОВАТУЮ ВЯЗЬ ОРНАМЕНТА. В СТРЕЛЬЧАТЫХ ОКНАХ ОН УСТРОИЛ ВИТРАЖИ. ДЕЛО БЫЛО СДЕЛАНО. ОНО СТОИЛО ПОХВАЛЫ, И ОН ТЕРПЕЛИВО ЖДАЛ ЕЕ. - НО ВЕДЬ Я НЕ БУДУ ЖИТЬ В ТВОЕМ ЗАМКЕ, - СКАЗАЛА ОНА. Мария уже не загорала, а просто лежала на берегу, не имея сил лишний раз подняться и окунуться в море. Солнце плавило ее тело, дурманом вливалось в жилы. Еще немного - и закипит кровь, задымится шоколадная кожа, вспыхнут волосы... - У нас с тобою никогда не будет детей, - лениво сказала Мария, не открывая глаз. В красном сумраке, которым сквозь плотно сомкнутые веки наполнило ее солнце, возникли какие-то невнятные, бессвязные слова - бу-бу-бу. Пробились извне и проняли. Это голос Рафа. Он, по-видимому, удивлен. Или ехидно справляется о здоровье. Не перегрелась ли, мол, она? - Дело не во мне, - пояснила Мария. - Ты ужасно нудный, Раф. Я от твоей болтовни всякий раз засыпаю. А во сне детей делают только лунатики. Она засмеялась, представив, как два лунатика на ощупь ищут друг друга, а затем молча предаются любви. С бесстрастными, окаменевшими лицами, похожими на посмертные маски, с открытыми глазами, в которых, будто две льдины, плавают отражения луны. - Не сердись, - ласково сказала она, зная, что Маленький Рафаэль уже тянется к рубашке и шортам. У него, как у большинства недалеких людей, гипертрофированное чувство собственного достоинства. К тому же он совершенно не понимает юмора. - Ты ведь уверен, что я поломаюсь, поломаюсь и выйду за тебя замуж. Но этого никогда не будет. Оба мы по-своему правы. Зачем же все усложнять и портить друг другу нервы? Он бросил что-то сердитое. Нечто вроде: как мы можем быть оба одновременно правы, если... Нет, какой он все-таки нудный! Ей опять заложило уши, хотя Мария сегодня ни разу не ныряла. Бывает такое: тебе говорят, а ты не слышишь. Смотришь на собеседника будто через толстое стекло и не понимаешь - чего эта обезьяна так кривляется? Обиделся. Уходит. Беги, Раф, беги! Завтра ты как ни в чем не бывало приедешь к ужину и будешь опять приторно ласков и предупредителен. Такие, как ты, таких женщин, как я, не бросают. Извини, Раф, но сегодня мне хочется побыть одной. Взревел автомобильный мотор. "Наконец-то! - подумала Мария. - Только не перегазовывай, а то застрянешь в песке и мне опять придется с тобой возиться..." Уехал! Мария открыла глаза, огляделась. Вокруг - ни души. Песчаные дюны, сонное море. Только на западе, километрах в двух отсюда, едва видны деревья и дома. Там, конечно, на пляже полно, не то что здесь - на косе. Впрочем, уже полдень, и все нормальные люди обедают или отдыхают. Хорошо все-таки быть ненормальным и жить, как тебе хочется. На западе, в выжженной пустыне неба, висело одинокое облако. "Будет дождь, - лениво подумала Мария. - Парит еще с утра". О Маленьком Рафаэле она больше не вспоминала. Уехал - и пусть. Она всегда говорит, что думает. Пора бы ему привыкнуть. С самого утра Марию одолевало какое-то смутное томление и беспокойство. Хотя неправда. Когда проснулась, ничего подобного не чувствовала. И за завтраком все было в порядке. Потом за ней заехал Рафаэль. Она, как всегда, не захотела садиться в его машину - чтобы позабавиться на шоссе. Раф не любит, когда она впритирку подводит свою не раз битую малолитражную козявку с проржавевшим дном к его самовлюбленному бульдогу или пулей выскакивает вперед, чтобы лихо развернуться перед самым носом его автомобиля. "И все-таки - откуда это томление? Оно появилось здесь, на берегу... Все время как будто чего-то ждешь. Все время кажется: что-то должно произойти... Тяжелый штиль и каменно неподвижное море. Засахарившееся от зноя небо... Все это давит на мозги. По-видимому, падает атмосферное давление... Это томление похоже на ожидание перемен. Хочется, чтобы проснулся ветер, налетел шторм. Чтобы взял эту полусонную землю, как погремушку, и устроил хорошенький тарарам". Но ветра не было, и Мария вновь прикрыла глаза. Ее опять заполнили покой и красный сумрак. И вдруг... В ее дрему нежданно-негаданно вплелись странные звуки. Зашипели тысячи змей. Зажужжали миллионы злых пчел. Откуда-то взялись десятки поездов и закружили вокруг нее, грохоча и воя. Мария вскочила, открыла глаза и тут же зажмурилась - в глаза швырнуло песком. Она слабо вскрикнула, не понимая, что происходит, и еще не успев испугаться. В следующий миг на нее дохнуло нестерпимым жаром. Воздух куда-то девался, будто его и не было. Его раскаленные остатки обожгли горло, и вместо крика из груди Марии вырвался стон. Жесткие огромные ладони подхватили ее, сорвали купальник. Горячие и шершавые, как наждак, они ласкали ее с таким нетерпением и страстью, что испуганной Марии показалось: вслед за одеждой о нее сейчас сдерут и кожу. Она попробовала открыть засыпанные песком глаза, но слезы и боль застили свет. Только на миг ей открылось нечто вроде тоннеля или трубы, в бесконечной глубине которой сиял то ли клочок неба, то ли гигантский голубой глаз... Мария рванулась, чтобы высвободиться, но тот, кто нес ее, даже не заметил этого. Его жадные поцелуи терзали ее почти бесчувственное тело. Мария изо всех сил отталкивала насильника и... не находила его, будто боролась с призраком. "Кто он? Куда он меня тащит? Что ему нужно?" По-прежнему не хватало воздуха. Черная мгла удушья гасила последние искры разума. "Он задушит меня..." - мелькнуло в сознании. Марии показалось, что его дикий напор и грубая, какая-то нечеловеческая страсть взорвут ее изнутри, сожгут. Она вскрикнула и потеряла сознание. Раньше мир состоял из движения. И оно непрерывно совершалось, вовлекая в свой круговорот воздух и воду, камни и песок, закипая в листьях зеленым хлорофиллом, а в жилах - горячей кровью. Он знал: останови это движение - и мир погибнет. Он хотел, чтобы движение продолжалось вечно, потому что сам был движением. Еще мир состоял из красоты. Она была похожа на целесообразность, но не более того. Потому что целесообразность понятна, а красота - необъяснима. Как объяснить, почему вчерашний закат был унылым, а сегодняшний - прекрасен? И в чем заключается прелесть маленькой изумрудной ящерицы, которая взобралась на камень и тревожно оглядывается по сторонам? В детстве он считал, что мир еще состоит из музыки, но позже узнал: в природе живут одни лишь звуки. Находить им гармонию умеют только птицы и люди. Теперь же все разом переменилось. Повсюду - внутри, снаружи - был огонь. Он клокотал, рвался протуберанцами, возносился к небу, увлекая за собой и плоть. Как же он раньше не догадался, что все сущее рождено в огне, пронизано им и только в этом состоянии имеет смысл и предназначение? Как зовут тебя, птица? Где взяла ты крошечный серебряный колокольчик, который звенит, переливается в твоем горлышке? Кто ты - жаворонок, коноплянка, колибри? Но главное, почему твои трели, твое незамысловатое пение так радует сердце? Мария открыла глаза. Взгляд уперся в белый потолок, затем переместился влево. Капельница, шкафчик с лекарствами, синяя лампа для стерилизации воздуха... Значит, она в больнице. А, где же птица? Где она так заливается? Мария повертела тяжелой головой, улыбнулась. Ну, конечно же. В палате ничего такого нет, окно тоже закрыто. Жаворонок ликует в ней. Он залетел ей в душу и, думая, что это небо, забирается ввысь, в поднебесье, в зенит и стряхивает с крыльев капельки звуков. "Что за чушь? - удивилась Мария. - Я никогда не была сентиментальной... И почему - больница? Что со мной?" Она позвонила и несколько минут бессмысленно смотрела в потолок. Ощущение было такое, словно с ней произошло нечто очень хорошее, необыкновенное - жаль, забыла, что именно. Это чувство внутренней гармонии (потому и пела в душе птица!) совершенно не вязалось с больничными стенами, а загадок Мария не любила. Вошел врач. Он был молод, однако лицо его выдавало раннюю пресыщенность жизнью. Из тех, кто заученно рекомендует не пить, не курить, заниматься спортом, а сами в охотку пьют, курят и валяются в постели после обильной еды. Хомячок... - Вы пришли в себя?! - то ли спросил, то ли подтвердил врач. - Прекрасно. Через несколько дней я поставлю вас на ноги. - Что со мной? - прошептала Мария и не узнала свой голос: хриплый, прерывающийся, будто обожгла чем-то трахею. - Ничего особенного. Легкий шок, легкие ушибы. Вам повезло: ни одного перелома. Мария напрягла память, пытаясь увидеть прошлое, вспомнить, что же с нею приключилось. Море, свирепое солнце, болтовня Маленького Рафаэля... Шум отъезжающей машины, полудрема... Что дальше? Все уходит, проваливается в красный полумрак... - Вы рождены в рубашке, - заметил врач, быстро и ловко осматривая синяки на плече и груди, сбитый локоть. Мария глянула на Хомячка с легким презрением, вздохнула. Как он похож на ее Рафаэля! Неужели весь мир состоит из болтунов! - И все-таки... Что со мной произошло? Я хотела бы знать подробности. Сказала и вдруг с ужасом все вспомнила. "На меня кто-то напал! Огромный и сильный, потому что я кричала и отбивалась, а он даже не замечал этого... Он нес меня на руках... Помню руки, огромные ладони, горячие и шершавые, как наждак... Странно, но к ним сейчас нет антипатии... Он швырнул мне в глаза песком и унес... Кажется..." Мария подняла на врача вопросительный взгляд. - Читайте газеты, - сухо сказал Хомячок, почувствовав ее невысказанное презрение. - Там есть все подробности. Он вышел. Только теперь Мария заметила на столике возле кровати кипу газет. Она привстала, схватила первую попавшуюся, стала листать, не зная, на какой полосе искать сообщение. "Что это? Мое фото? Что они наплели про меня?" "...разрушительный смерч, пронесшийся вчера во второй половине дня вдоль побережья... разрушены несколько домов, павильоны и киоски, сорваны крыши... Потоплены лодки... Раненые... Но самые неприятные минуты пережила, по-видимому, Мария Д., которую торнадо засосал в свою воронку, поднял в воздух и перенес с косы на берег. Пострадавшая - и это не игра слов - практически не пострадала". Мария отложила газету, засмеялась. Значит, всего-навсего смерч. Не было никакого насильника, нападения... Она в самом деле, как говорил Маленький Рафаэль, перегрелась на пляже. Ее подхватил какой-то дурацкий торнадо и крутил в воздухе, будто тряпичную куклу. А она... Бог мой, чего только она не навоображала. Сильные руки, обжигающие ладони, ласки... Какая чушь! И все-таки... странно... Мария резко оборвала смех, словно задохнулась. Устало откинулась на подушку. Она не смогла бы объяснить даже самой себе, что к чему, но что-то в открывшейся реальности и ее ощущениях явно не совпадало. От этого щемила душа, глаза наполнялись слезами. Зачем же тогда пела птица? Чему она радовалась? И с какой стати ее, железную лошадку, которая смело и уверенно скачет по жизни, занесло в чувственное болото? Эти переживания и полутона, возвышенные глаголы... Вся эта дребедень, очевидно, от Рафаэля... И все-таки... Почему ты умолкла, птица? Мария отвернулась к стене. И снова вокруг нее залегла жуткая тишь, которая бывает только перед приходом грозы или урагана. В огне рождались понятия и образы. Волосы... Шелковистая трава... Водоросли, колышущиеся в глубине... Перья облаков... Изгибы тела... Прекрасные зеленые долины и холмы, переходящие друг в друга, как волна переходит в волну... Озаренные солнцем облака... Пушистое снежное убранство... Плавные очертания берегов... ...Первые весенние проталины... Окошко родника среди замшелых камней... Игра света в друзах горного хрусталя... Неужто все это чем-то похоже на человеческие глаза? И если это так, то откуда все-таки взялся огонь? Его нет в отдельных чертах, но когда они соединяются вместе - происходит взрыв. Значит, огонь в образе? В ее образе? После полудня пришел Маленький Рафаэль. Он принес букет роз, две бутылки виноградного сока и коробку трюфелей. Виновато присел на краешек постели. - Я не знал, что тебе можно есть, а чего нельзя, - сказал, как бы оправдываясь, и Мария сразу определила: мучается, что оставил ее одну на косе. Ничего, пусть помучается. - Это же надо, - покрутил он головой, стараясь быть спокойным и ироничным. - На пляже тысячи женщин на любой вкус, а этот шальной торнадо выбрал именно тебя. - То просто женщины, а я, черт побери, Мария. Мария - значит дева. Дева Мария... Она засмеялась, и Рафаэль, тотчас забыв об их размолвке, ткнулся носом ей в щеку, заговорил - быстро и путано: - Ты... не знаешь... Я вообще... Я так испугался... Этот смерч... Я его сам не видел, но что он натворил на берегу... Тебя нет... Я приехал к тебе домой, а тебя нет... Я подумал, что тебя, что ты... Стал звонить по больницам... - Глупенький, - прервала его Мария. - Ты же знаешь: я не из тех людей, с которыми бывают несчастья. Даже смерч меня не тронул. Ну, схватил, потащил. А потом? Как только понял, с кем имеет дело, так сразу и смылся. Маленький Рафаэль тоже засмеялся - коротко и обрадованно. Сейчас он чем-то напоминал молодого и глупого: пса, на которого сначала накричали, а затем погладили. В душе Марии шевельнулась благодарность. Что ни говори, а этот парень с широким лицом и вьющимися волосами - настоящий друг. Надежный, преданный. И хватка у него есть к любому делу - своего не упустит. С таким удобно жить. Он охотно возьмет на себя все и будет, чудак, считать, что ему крупно повезло. - Есть новость, - сказал Маленький Рафаэль. - У меня наклевывается крупный заказ - этикетки для прохладительных напитков. Их решили полностью обновить. Конечно, будет конкурс. Но я знаю своих соперников и их возможности. Кроме того, я съезжу на денек... Как только ты поправишься... Эскизы... гонорар... Его голос стал то и дело почему-то пропадать. Так бывало и раньше, когда Марии надоедали "откровения" жениха. Она подняла руку, закрыла ему рот. - Я устала, Раф, уходи. Хочу спать. Маленький Рафаэль смешался, умолк. Хотел что-то спросить, но не решился. - Я приду завтра, - пообещал он, поднимаясь. - Тебе в самом деле надо сейчас побольше отдыхать. Маленький Рафаэль - "смешное прозвище я ему придумала, не правда ли?" - попрощался и ушел. Мария облегченно вздохнула и нырнула в сон, как в воду - неглубоко, чтобы только освежиться, и тут же проснулась. Где-то в коридоре хлопнула форточка, зазвенело разбитое стекло. Марлевая занавеска на окне шевельнулась. - Кто тут?! - спросила Мария. Ей вдруг стало страшно. Страшно и жутко, как в детстве, когда маме случалось где-то задерживаться, и она оставалась одна в пустой квартире, и сумерки подкрадывались со всех сторон, и она, вместо того чтобы включить свет, пряталась под одеяло и старалась дышать тихо-тихо... В палате никого не было. Горел ночник, за матовым стеклом двери угадывался пост дежурной сестры. Рядом. Рукой подать... "Может, кто за окном притаился?" - подумала Мария и тут же отбросила эту мысль. Днем в окно заглядывали верхушки деревьев. Третий этаж, не ниже. И все же в абсолютно пустой комнате кто-то был. Причем чужой. Настолько чужой, что Мария, сдерживаясь, чтобы не закричать от ужаса, подтянула простыню к самому подбородку и вновь шепнула: - Кто тут? Я тебя слышу. Не прячься. "Да!.. Это случилось!.. Это возможно, я докажу всему миру... Невозможное - возможно! ..._Да!.. Да!.. Да_!.." Случай на косе потряс его. Хотя почему случай? Он столько дней наблюдал за ними. Точнее, только за женщиной - золотоволосым созданием природы, которое показалось таким родным, близким по духу, что его до сих пор мучит глубокая жалость: почему она человек, а не вихрь, не красавец торнадо, с которым они вместе летали бы по свету, и это счастье длилось бы вечность?! У нее прекрасное лицо, совершенная фигура. Он знает это, потому что понимает красоту. Это, конечно, волнует и притягивает, но это внешнее, для людей. Он же увидел в ней нечто другое. Она порывистая и нежная. Насмешливая, подчас язвительная, и одновременно тонкая, ранимая, одетая в колючие слова только для того, чтобы защититься от нападок жестокого мира. По сути своей она очень одинокая... Может, все это вовсе и не так, но он ее такой увидел. Ее спутник? Он даже не разглядел его - не обращал внимания. Он тоже нечто внешнее, как одежда, очки от солнца, автомобиль... Несколько дней он любовался ею, посылал братца-ветра, часть свою, прикоснуться к ее лицу, поиграть легкими волосами. Затем она поссорилась со своим спутником, тот уехал, и он не удержался. Налетел, заключил в объятия, унес с косы... Как сладко ему было! Его воображение рисовало земную женщину простыми и естественными для него понятиями, сравнивало ее с природой, ибо ничего более красивого и совершенного он не знал. Отдельные понятия, иногда ключевые, иногда, может, и случайные, приходили, повинуясь всеобщему вихревому вращению, в движение и повторялись в его сознании как эхо. Когда-то это мешало думать, позже привык и даже полюбил эти зеркальные отражения мысли, переблески, которые уравновешивали скорость его жизни и скорость его мышления. Нынче все в нем вращалось вокруг Марии, закручивалось в тугую звенящую пружину. Еще миг - и лопнет, взорвется с громовым раскатом: "Мария!" "..._Мария... Мария... Мария... Мария_... Легкие перья облаков - волосы. Нет в мире большего наслаждения, чем перебирать и гладить их. Руки твои - два теплых течения. ..._теплых... теплых... теплых_..." Сквозь огромную брешь в облаках, которую он пробил, взлетая, виднелась пестрая карта земли. Смерч впервые поднялся так высоко. Отец предостерегал его: "Бойся людей, сынок, никогда не прикасайся к ним. Мы настолько разные, что даже легкое твое прикосновение к человеку погубит его..." Так говорил отец. На самом деле все произошло совсем иначе. Он прикоснулся к Марии... и погубил себя. Нет, вовсе не так, как когда-то погубил себя отец. Разве любовь может убить?! Отец сам во всем виноват: увлекся, забыл, что он ветер, а она из плоти... Разве одна неудача, нелепый, трагический случай могут перечеркнуть саму возможность общения двух разумных, но разных существ?! Он докажет, что это не так. Так не может быть, не должно! Он докажет это себе, отцу, хотя того уже сотни лет нет на свете, всему миру. И все же сомнение жило в нем, задавало свои вопросы, которые приводили в смятение: "Зачем тебе, Женщина, ветер?" ..._зачем?.. зачем?.. зачем_?.. "В ней сосредоточилась вся красота мира", - говорил некогда отец. Он тоже любил земную женщину - смуглую рыбачку с острова Сардиния. Он был могучим молодым торнадо родом из штата Айова. Как и когда занесло его в Средиземное море и как они познакомились, Смерч не знал. Помнил лишь рассказ отца о том, как он появился на свет. Отец носил свою возлюбленную по всему миру - показывал ей дальние страны, разные чудеса и диковины. Он держал ее в своей воронке, как в колыбели, пел рыбачке песни, подслушанные в разных уголках Земли, рассказывал занятные истории. Его переполняли счастье и молодая немеренная сила. Их было так много, что отец отпочковал от себя часть облака и дал ему крупицу своего сознания. Так появился он, второй мыслящий Смерч... Вскоре после этого отец и рыбачка возвращались из очередного путешествия. Отец увлекся разговором и... уронил свою возлюбленную. Она упала в окрестностях Алжира и разбилась. Насмерть. Вот почему отец потом не уставал повторять, что нельзя соединить ветер и плоть, не может огонь любить воду... "..._огонь... огонь... огонь_... ..._ветер... ветер... ветер... ветер_... ..._может... может... может_..." Зачем тебе вся красота мира, Смерч? - спросил он сам себя. Собирай ее по свету, наслаждайся... Дело не в красоте... Дело даже не в продолжении рода разумных Смерчей, ибо роль женщины в этом возвышенном акте чисто символическая - при желании можно в любой момент отпочковать от облака самостоятельную частицу и поделиться с ней душой. Тебе хочется Невозможного! - вот ответ на все вопросы. ..._возможного... возможного... возможного_... Природа дала тебе сознание. Оно совершенствуется и требует большего и большего. Общения, чувств, понимания, любви... Ты не хочешь быть абстрактным мыслящим воздухом. Тебе подавай Невозможное, и ты поплатишься за это, как все, кто слишком многого хотел. История людей полна такими примерами. Оставайся смерчем, Смерч, и не пытайся изменить законы природы. ..._она... она... она_... ..._тоже... тоже... тоже_... ..._природа... природа... природа_... Рядом с телом-облаком Смерча в глубинах неба стыли перламутровые облака. Они казались какими-то декоративными, неживыми, может, потому, что никуда не двигались. Еще выше сверкали серебристые перья недоступных, неизвестных Смерчу сородичей, за которыми ничего больше не было - оттуда, из фиолетовой тьмы, уже дышал стужей космос. Смерч вдруг почувствовал, что тело в этом разреженном воздухе начинает таять. Его во все стороны растаскивала коварная пустота стратосферы. "У отца не получилось, а у меня получится! - с дерзкой уверенностью подумал он. - Кто, кто или что может помешать мне найти Марию и рассказать ей, какая она прекрасная? Я должен открыться ей! Я найду ее! Сейчас же. Немедленно!" Солнце уже катилось за окоем. Внизу, в розово-белой пене закатных облаков, виднелись далекие земля и море - в пожаре вечера, спокойные и умиротворенные. Туда стремилась душа Смерча, и он не стал больше прислушиваться к предостережениям разума. Он понесся к земле, чтобы, не откладывая ни на минуту, послать к людям братца-ветра и разыскать Марию. Шепот? Откуда он в пустой палате? - Дыхание твое - нежный запах дыни и молока... Песчаные отмели... Пушок на щеке персика... Руки твои - два теплых течения... Мария привстала на кровати. Все страхи, которые еще минуту назад загнали ее под простыню, заставили укрыться чуть ли не с головой, вдруг куда-то исчезли. Душа ее снова наполнилась предчувствием чего-то необыкновенного - недаром после пробуждения пела птица! Если это чудо - пусть! Когда-то ведь оно должно случиться?! Она облизнула пересохшие от волнения губы: - Кто здесь? - Это я... Я унес тебя... Я не человек... Горячие торопливые слова возникали из ничего, сталкивались друг с другом. Мария молчала. "Только что я просила чуда... Вот оно, рядом... Неужто я испугалась?" Откинулась на подушку, опустила до пояса простыню, чтобы дыхание ветра, проникающее в палату, остудило тело. - Зачем ты напал на меня? - строго спросила она. - Нет! Нет! Нет! - запульсировал в ответ горячий шепот. - Я хотел прикоснуться к тебе, показать тебе небо. Ты прекрасна! Твоя душа так похожа на мою... - Я поняла! - воскликнула Мария и рассмеялась. - Ты огромный и глупый Смерч, который похитил на пляже бедную девушку и чуть не убил ее? Да? Он ожидал всего, вплоть до истерики, до требования показать ее психиатру, но такого... Этот смех... Неужто Мария так сразу поверила в него? Не удивилась, не испугалась? Это же прекрасно. - Да, я огромный и глупый Смерч, который влюбился в земную женщину... Он старался говорить как можно медленней, в ее стиле. - Я так одинок, Мария. Конечно, мы очень разные. Я - ветер, ты - существо из плоти. Но мы разумные существа... - Объясни мне все, - нетерпеливо прервала его Мария. - Я люблю сказки, но прежде всего я простая земная женщина. Объясни - кто ты? Неужто все смерчи - разумные существа? Не верю. - Ты права, Мария. Я один такой... Был еще отец. Давно. Лет шестьсот назад... Есть другие, похожие... Как тебе сказать? Среди миллиардов проявлений неживой материи и стихий есть единицы, осознающие себя и мир. Я - один из них. Мария сжалась, веря и не веря в этот оживший бред. И тем не менее... Жара у нее нет, она здорова и в своем уме. Ее в самом деле унес смерч. Он оказался разумным... Пока все понятно и приемлемо, если поверить в чудо. Но где тогда сам Смерч, черт побери? Что это за шепотки и хлопанье форточками?! - Если ты смерч, то где ты? - устало спросила она. Вновь, по-видимому, от перенапряжения заболела голова. - Возле косы. Там, где ты любишь бывать. Я послал к тебе свой голос - братца-ветра. - Хорошо, - сказала Мария и улыбнулась. - Я рада нашему знакомству. Мне по душе всяческие бури, циклоны и торнадо. А сейчас уходи, братец-ветер. Мне все еще плохо. Носить на руках ты, может, и мастер, а вот на землю вернул меня не совсем удачно. Уходи. - Где я теперь тебя увижу? - На косе... Сюда больше не приходи - я завтра буду уже дома. - И последнее, - попросил Смерч. - Не рассказывай обо мне людям. - Почему? - удивилась Мария. Она даже глаза приоткрыла. - Тебе это как-то повредит? - Мне? Ну что ты. Как можно навредить ветру? Я беспокоюсь о тебе. Тебя посчитают фантазеркой или хуже того - сумасшедшей. - Всю жизнь мечтала, - непонятно ответила Мария. Бассейн был маленький. Очевидно, его делали для красы, потому что дно, которое обычно цементируют, тоже выложили разноцветным кафелем. Мария нашла слив, открыла его. Пока завтракала, зеленая зацветшая вода сбежала. На дне осталась тина, немного песка и мусора. Она в два счета выгребла все это, вымыла, плитки тряпкой и до упора отвернула кран. Вскоре в бассейне заплескалась свежая, неправдоподобно голубая вода. Затем Мария вернулась в дом, принесла оттуда деревянный шезлонг, книгу Айрис Мэрдок и полбутылки охлажденного сока. С самого утра она надела купальник и, хозяйничая в саду, возле бассейна, с удовольствием ловила ласковые лучи еще нежаркого солнца, прикосновения мокрых от росы листьев деревьев. Теперь можно залечь в шезлонг и наконец по-настоящему отдохнуть. Весь вчерашний день прошел в сутолоке и утомил ее. К одиннадцати она выписалась из больницы и попрощалась с Хомячком, который не преминул предложить ей свои "врачебные услуги" в любое время суток. Затем поехала на такси на косу и забрала оттуда свою машину, которая тихо-мирно простояла там незапертой все три дня пребывания Марии в больнице. В городе накупила на неделю продуктов, чтобы лишний раз не шляться по ресторанам. Еще несколько часов ушло на Маленького Рафаэля. Попробуй спровадь этого болтуна, который то рассказывает о своих тренировочных полетах, то, вспомнив, что произошло с Марией, в сотый раз занудливо спрашивает, как она себя чувствует... Весь вчерашний день Мария прожила как бы автоматически, не вникая в происходящее, в слова людей. Она давно мечтала о чем-нибудь необыкновенном, что могло бы до основания разрушить ее монотонную унылую жизнь. И вот это чудо произошло. Нечто сказочное, фантастическое, небывалое. Другая на ее месте испугалась бы, не поверила ни Голосу, ни себе. Но она, Мария, привыкла верить себе. Если Смерч обладает разумом, если он пришел даже в больничную палату, то недаром, недаром пела в душе птица. Было! На косе все было именно так, как ей показалось. Обжигающие ладони, ласки... Впрочем, ладоней у него нет. Ничего нет у ее возлюбленного. Он - ветер! И все-таки, несмотря ни на что, это настоящий мужчина, рыцарь и поэт. Как он ее называл? "Дыхание - запах дыни и молока... Пушок на щеке персика... Руки твои - два теплых течения..." И все это - про нее, железную лошадку, которая смело и уверенно скачет по жизни? Если каждая женщина в мире в какой-то период своей жизни тихо мечтает или ищет во всех постелях (это уже технология) некое чувство, которое иронично называют "большим и чистым", то она, Мария, не исключение. Она согласна на все. Пусть это будет Ветер, Тень, Дьявол, Смерч, Монстр - лишь бы в нем было чуть больше жизни, чем в этих разжиревших, всего боящихся, только говорящих и ничего не делающих мужчинах. Так думала Мария вчера, а сегодня, за одну ночь, душа ее отстоялась, стала прозрачной и умиротворенной: да здравствует настоящий Мужчина Смерч. Негромко стукнула калитка. "Кто это? - насторожилась Мария. - Рафаэлю я запретила приезжать - пока не позову. Торнадо с душой поэта, который, однако, срывает с бедной девушки последний купальник?.. Ему я тоже запретила. Он ждет меня на косе..." Она встала, чтобы набросить халат, но непрошеный гость уже шел по садовой дорожке и на ходу фотографировал ее. Мария хотела возмутиться. Однако радостная эйфория, переполнявшая ее, толкнула на совершенно противоположный и неожиданный поступок. Позируя незнакомому фотографу, она подняла руки, будто собралась взлететь, резко откинула голову - мягкие волосы на миг поднялись над ее улыбающимся лицом. - Великолепно! - отрывисто бросил тот, непрестанно щелкая фотоаппаратом. - Это как раз то, что мне нужно. Гость представился репортером местной курортной газеты. Был он невысок, худ, точнее - какой-то изможденный. Южное солнце и работа на воздухе сделали его кожу похожей на коричневый пергамент - ткни пальцем и разорвется на куски. "Ему бы мумию изображать, - подумала Мария. - Или святые мощи. Честное слово, больше заработал бы, чем в своей газетке". Гость присел на край бассейна, открыл блокнот. - Как вы себя чувствуете после нападения торнадо? - спросил он. - Лучше, чем прежде. - Я серьезно, - перебил ее репортер. - Я тоже, - сказала Мария и улыбнулась. - Легкий шок, легкие ушибы. Доктор заявил, что я родилась в рубашке. - Вы помните свой полет? - Конечно! - подтвердила Мария, хотя ровным счетом ничего не помнила. - Это было незабываемо. Я давно мечтала о настоящем приключении... Смерч, кстати, был очень галантен. - Разумеется, - пробормотал репортер, записывая ее слова. - Раз он не сломал вам шею... Мария засмеялась: - Сообщите вашим читателям, что я давно хотела повторить подвиг Пекоса Билла, который некогда прокатился верхом на урагане. Репортер оторвался от блокнота. - Кто такой Пекос Билл? - Боже мой! - воскликнула Мария. - Неужто вы не знаете самого дикого ковбоя Дикого Запада, который ездил на белом жеребце по кличке Покровитель вдов? Тогда вы не знакомы и с Пузаном Пикенсом, которого не было видно, когда он становился боком, - такой худой он был, и с Гарри Поджаркой, который на огромной сковороде выпекал сразу семнадцать блинов. Не знаете вы и Поля Баньяна, который как-то сварил целое озеро горохового супа, а уж о том, что Сэм Пэтч, нырнув в Ниагарский водопад, вынырнул на другом конце земли и слыхом не слыхивали?! - Понятия не имею. Репортер впервые улыбнулся и сразу как бы ожил. По крайней мере, появилось сходство с живым человеком. - Ну уж о Пекосе Билле я вам, так и быть, расскажу. Мария села в шезлонг, дурачась, нараспев начала: - Как-то ковбои побились об заклад. Знаем, мол, что ты, Пекос Билл, самый знаменитый среди нас, что ты изобрел лассо и выучил язык койотов. Знаем, что ты ездил на великане-гризли. Но вот на урагане тебе, Пекос Билл, не прокатиться, сбросит тебя торнадо. Билл принял пари. Приловчился ковбой и накинул лассо на черный смерч, который скакал и резвился как необъезженный мустанг. "На Пороховую Речку! - закричал Билл и пришпорил ураган. - А ну в галоп!" Со стоном и воем смерч пролетел через штаты Нью-Мексико, Аризона, Калифорния и вернулся обратно. Что только он не выделывал, чтобы сбросить седока, но Пекос Билл крепко сидел в седле. Наконец ураган сдался и вылился весь дождем... Репортер торопливо записывал. - Занятно, - заключил он. - Это похоже на американский фольклор. Вы не из Штатов? - Зачем вам это? - в свою очередь, спросила Мария. - У меня вполне космическое имя и мировоззрение. Если хотите знать, я вообще не признаю границ и всей этой дележки. Не хочу называть себя полностью еще и потому, что у нас не принято, чтобы молоденькие учительницы летали верхом на торнадо. - Что вы преподаете? - оживился репортер. - Математику и физику. - Вы любите детей? - Терпеть не могу. - Мария сходила в дом, принесла еще один стакан и закончила: - Когда появятся свои, может, и полюблю... Пейте сок. Он очень славный, из холодильника. - Ваше сокровенное желание? - О, их у меня много, - засмеялась Мария. - И все сокровенные. Во-первых, хочу удачно выйти замуж. Во-вторых, бросить к чертям школу и всех этих великовозрастных балбесов, которые вместо того, чтобы изучать функции и законы физики, норовят под любым предлогом заглянуть тебе под юбку. В-третьих, мне очень хочется поднакопить денежек и купить на взморье дом. Пусть не такой шикарный, как этот, что я сняла на летние каникулы, но свой. Понимаете - свой. - Понимаю, - кивнул репортер. - Однако давайте вернемся к тому, что произошло с вами несколько дней назад. Неужто вам в самом деле понравилось ваше... приключение? Мария пожала плечами, на мгновение задумалась. - Я нисколько не рисуюсь, - ответила она. - Мы боимся стихий и воюем с ними, вместо того, чтобы попробовать подружить. Я уверена, что природа тоже обладает разумом. Может, не таким конкретным, как у нас. Может, не всегда и не везде. Но что-то, согласитесь, во всем этом есть... Я благодарна смерчу, который без всяких крыльев и моторов поднял меня в небо. Более того. Я хочу приручить этот смерч. Репортер, который в это время решил попробовать сок, поперхнулся, закашлялся. - Вы в своем уме? - спросил удивленно он. - А как лучше для вашего интервью? - засмеялась Мария. "Напрасно я так разоткровенничалась, - с легкой досадой подумала она. - Он такое нарисует в своей газетке, что за мной станут толпами ходить любопытные и показывать пальцем - вот, мол, она. Впрочем, плевать. Пусть рисует..." - Так и запишите, - сказала Мария: - "Как специалист точных наук, она предполагает наличие у природы какой-то разновидности разума и потому собирается приручить смерч, на котором ей довелось прокатиться. Это трудно, но возможно". - Превосходно! - воскликнул репортер, закрывая блокнот. - По крайней мере, это интересней, чем считать синяки и описывать то, что видели тысячи других очевидцев. Погода над Тирренским морем была хорошая, и Смерч издали увидел громаду Сицилии и обошел ее стороной, чтобы лишний раз не беспокоить людей. "Стромболи будет сердиться, - беспечно подумал он. - Старик считает меня ветреным и несерьезным. Что ж, ветер и должен быть ветреным. Стромболи неподвижен, он знает только внутреннее движение. Зато у него пылкое воображение. Если я расскажу ему о Марии..." На далеком горизонте возник дым. "Не спит старик, скучает. Вот и славно". Он давно знал этот остров-вулкан Средиземноморья, напоминавший голову диковинного животного, высунувшегося из воды и сердито фыркающего через каждые десять-двадцать минут. Стромболи с его почти километровым конусом - на первый взгляд угрюмый, с плоской закопченной вершиной и черными засыпанными пеплом склонами, с огромным пятижерловым кратером, разрушенным на северо-западе, - многие тысячи лет прятал в своем магматическом очаге живой и острый разум. Себе подобных Смерч различал по электромагнитной ауре, которая, как правило, всегда клубилась вокруг работающего сознания. Общались они мысленно, только в пределах аур, при их соприкосновении, поэтому до появления Смерча и Стромболи и Теплое Течение, и Байкал с Айсбергом считали, что они одни в своем роде и обречены на вечное одиночество. Контакт сознании пришел, как обычно, после мягкого упругого толчка, от которого все естество Смерча на миг как бы замерло, насторожилось. - Бродяга, ты здесь? Наконец-то! Стромболи на радостях выбросил с полсотни вулканических бомб и струю горячего газа. - Ты забываешь друзей, Бродяга. Наведываешься раз в сто лет. - Не ворчи, старая печка. Последний раз я прилетал к тебе в гости весной. Еще лава не остыла, которой ты тогда плевался. - У меня свой календарь. И я утверждаю: тебя не было тысячу лет. Вулкан замолчал. Смерча пронзило острое чувство тоски, исходившее от приятеля. - Как я тебе завидую, Бродяга, - отозвался наконец Стромболи. - Ты везде бываешь, все видишь. А тут... Море, корабли, птицы. Вот и все. Еще горстка людей, которых я не понимаю. Как по мне, так муравьи более гармоничные создания, чем эти беспокойные и бестолковые люди. - Зато тебе никто не мешает думать. - К чему все это? Жизнь без общения, без деятельности - бессмысленна, - возразил Стромболи. - Ты представь на мгновение, каково мне - всегда все в себе, в себе... Все повторяется, идет по кругу. Я проклинаю тот миг, когда узоры огня сложились во мне так, что осознали самое себя. - Еще бы... - грустно пошутил Смерч. - С твоим итальянским темпераментом - и оставаться неподвижным... - Ум приводит за собою чувства. Это плохо. Мы все погибнем от мелких страстей, если не научимся управлять собой. Если не обратимся к чистому разуму... Эта мысль перекликалась с тем, чем жил теперь Смерч, что привело его к другу - поделиться, немедленно поделиться своей радостью! Она и подкупала его, и пугала. Неужто все так безнадежно? И разве все человеческие страсти - мелкие? - Что ты знаешь о любви, старина? - спросил он у Стромболи. - Я так и думал! Вместо того чтобы рассказать, сколько крыш сорвал, кораблей потопил, он пристает к старому повелителю земли и огня с глупыми вопросами. Тебе захотелось размножаться - отпочкуй от себя маленький смерч, и дело с концом. - Я серьезно спрашиваю. - Любовь - это выдумка людей. Такова их биологическая природа. - Они называют это чувство духовным. Получается, что мы тоже... Например, я люблю тебя, хотя ты - старая ворчливая печка. К тому же прогоревшая и вонючая. - Мы одиноки в этом мире, поэтому и любим друг друга. Но не станешь же ты утверждать, что тебе нравится какое-нибудь безмозглое красивое облако. - Нет. Я полюбил человека. Женщину. Стромболи от неожиданности поперхнулся огнем и дымом. Из жерла его выплеснулось озерцо расплавленного базальта. - И это после всего того, что случилось с твоим отцом? - Да. Тебе надоела неподвижность, а мне - вечное движение. Теперь у меня есть существо, к которому я мысленно привязан. Мы даже немного похожи. Она такая порывистая, свободная... - Ты плохо кончишь, Бродяга. Вы слишком разные. Ты забываешь, что ты стихия. Ты веками крутишься среди людей