пять собеседник. Но мы с вами, дорогой Федер, подошли к барьеру непонимания. Я отказываюсь понимать вас, вам противно понимать меня. Но я попробую что-нибудь с этим барьером сделать. Это даже интересно - попробовать. Смотрел я когда-то, уверен, что и вы тоже смотрели, стекло по рассказу одного французского, кажется, писателя. Не помню, как его звали, но имя очень известное. Еще времен монопланетной цивилизации. Там речь шла об одном молодом студентике, который себя вообразил гением, которому все можно, а чтобы доказать себе, что все ему можно, взял да и убил какую-то бабушку. А потом очень долго шел к пониманию, что то ли он не гений, то ли что даже гениям других людей убивать нельзя. Очень впечатляющее стекло. - Помню, да. Только рассказ был, кажется, не французский, а скандинавский. Там все время были снега, льды и торосы. - Ну, это не важно. Я тогда был почти такой же молодой, как тот студентик. И так же как и он, размышлял я в те времена с большим усердием на эту самую тему - как и когда человек может позволить себе убийство. - Почему вас так волновала эта тема? Вы уже тогда готовились стать убийцей? - Не знаю. Думаю, причина намного глубже. Меня всегда раздражали запреты, даже самые обоснованные. В какой-то момент я понял вдруг, что этот француз прав... - Он был точно не француз... - Не важно. Я понял, что к гениям, ниспровергателям по природе, запрет на убийство относится точно в той же мере, как и ко всем остальным людям. Вообще нет людей, которым этическим запретом на убийство разрешено пренебречь. Запрещено всем. Но за все тысячелетия существования цивилизации вы не найдете и десятка лет, года не найдете, чтобы кто-нибудь кого-нибудь не убивал на узаконенных основаниях. И тем не менее цивилизация существует, развивается и в известной степени процветает. Правила человеческого существования, дорогой Федер, - не важно откуда они к нам пришли, сложены ли они опытом всех предшествующих поколений или продиктованы самим Господом Богом, - направлены, сколько я понимаю, на то, чтобы человечество не вымирало как вид. Потом придумали слово "цивилизация". Никто не знает точно, что оно означает, однако выяснилось, что для сохранения цивилизации нужно соблюдать кое-какие правила, которых в скрижалях нет. И каждый раз на первом месте в этом избыточном и одновременно неполном списке всеобщих правил на первое место ставился моральный запрет на убийство. Сначала мне казалось, что люди или Бог в чем-то ошиблись. Не может быть самым первым, самым великим, самым из всех наиболее категорическим тот запрет, который нарушается массово, повсеместно, при этом не приводя к гибели ни человечество, ни эту вашу, как вы ее называете, цивилизацию. - То есть убивать все-таки можно? - Нет, нельзя. Но если самое главное правило признать абсолютным, то все остановится. Жизнь замрет, подавленная множеством неразрешимых конфликтов. Вам бы нечего было делать на проборе, если бы запрет на убийство не имел исключений. - Я не нарушаю запрета на убийство. Я убиваю только тогда, когда ничего другого... - Вот-вот. Получается "Не убий, если...". Получается, что, если нет необходимости убивать, не убивай. А так - пожалуйста! Запрет не абсолютный, а условный. Причем условие заранее никогда не оговаривается. Условие человек формулирует сам. Что это? Недостаток опыта человеческого, ошибка Господа Бога - что? Не пытайтесь с ходу ответить, ответ непрост. Я сам вам скажу. Больную струнку в душе Федера затронул этим разговором Аугусто. Сам не замечая того, он следом за хозяином кабинета вскочил с кресла, да так решительно, что оно восприняло это за приказ убраться, свернулось в мягкий кубик и убралось. Федер напряженно посмотрел в глаза Аугусто, нервно сцепив пальцы. - Хо-хо! - весело удивился Аугусто. - Эк вас разобрал мой вопросец. Садитесь, садитесь, пожалуйста, сделайте одолжение, я хочу наконец выговориться на этот предмет перед кем-нибудь умным и совестливым. Я буду вам признателен, если вы просто выслушаете меня, не пытаясь вцепиться мне в глотку или поспорить каким-нибудь другим образом. Послушайте! Моя главная мысль настолько проста, что даже не гениальна, я вообще не из гениев. Эти самые великие правила есть не что иное, как защита от дурака, способного по своей глупости поставить под сомнение такой важный вопрос, как сохранение человечества. Я, во-первых, такими отвлеченными предметами, как сохранение человечества, не интересуюсь. Это мое дело. А вот вы, например, интересуетесь, и тем не менее ежедневно эти самые великие правила нарушаете. - Я не... - Ох, не спорьте, прошу вас, мы ведь договорились! Нарушаете, нарушаете, дражайший мой оппонент. Вы, например, занимаетесь массовым истреблением живых организмов, а ведь это все убийства. Но я даже не об этом, это - формальная придирка для антикуистов. Ради каких-то идиотских целей типа выживания человечества вы ставите своих подчиненных, куаферов этих, порой в очень рискованные ситуации, в результате время от времени они погибают. Что это, как не убийство? И не свирепейте вы так, я вовсе ни в чем вас не упрекаю. Вы ведь и другие правила нарушаете то и дело, да вы сами же мне рассказывали. То есть то, что я вам скажу, вы великолепно знаете сами, вы этим сами пользуетесь постоянно. Перед сводом великих правил, дорогой мой Федер, следует поставить еще одно: КАЖДЫЙ ИЗ НИЖЕСЛЕДУЮЩИХ ЗАПРЕТОВ, ВКЛЮЧАЯ И ЗАПРЕТ НА УБИЙСТВО, МОЖНО НАРУШИТЬ. НАДО ТОЛЬКО ЗНАТЬ, ИЗ КАКИХ СООБРАЖЕНИЙ ВВЕДЕН ЭТОТ ЗАПРЕТ, К ЧЕМУ МОЖЕТ ПРИВЕСТИ ЕГО НАРУШЕНИЕ, ПОЧЕМУ ВЫ ИДЕТЕ НА НАРУШЕНИЕ ЗАПРЕТА, КАКИЕ УГРОЗЫ ОНО НЕСЕТ ВАШИМ ПЛАНАМ И КАКИЕ ВЫГОДЫ ПРЕДОСТАВЛЯЕТ. - Это все, конечно, так. Многие правила и впрямь для тех, кто не знает, в чем дело. Но нарушаю я совсем не те правила. Я нарушаю инструкции. - В чем разница? - Разница в том, что инструкции писаны обычными людьми, я понимаю, о чем они и почему введены в действие. А заповеди, как вы сами только что сказали, либо от Бога, либо плод многих тысячелетий человеческого опыта. - Либо и то и другое вместе. - Либо и то и другое вместе. Мир непознаваем даже для нас и наших интеллекторов, и... Федер замолчал, подыскивая слово. - Вот тут вы осеклись, дорогой мой Федер, потому что сами замысливаете убийство. Меня и моих людей. Федер мрачно кивнул. - Да. Я бы с удовольствием взял на душу этот грех, потому что, подозреваю, вы замышляете то же самое. Несмотря на свои клятвенные уверения в обратном. К сожалению, моих возможностей для этого недостаточно. Аугусто хитро погрозил ему пальцем. - Но кое-какие возможности все-таки имеются, а? В ответ Федер холодно улыбнулся. - Тут как в покере, правда? Отрицательному ответу вы бы не поверили, а положительный могли бы расценить как блеф. Никакой ответ никому ничего не дает. На подобный вопрос можно ответить только молчанием. Аугусто рассмеялся. - Хорошо бы это молчание перевести с вашего языка на мой. Мы можем уважать друг друга, можем самым искренним образом желать ничего друг против друга не замышлять, и в то же время для каждого из нас смертельно важно придумать контрход на возможное нападение. И, стало быть, кто-то из нас кого-то уничтожит, вопреки даже собственной воле. Скорее всего, мне думается, что я. У вас действительно не слишком много реальных возможностей противостоять целой армии хорошо натренированных, хорошо обученных бойцов. - Не бойцов - убийц. - Милый мой, дорогой Федер. Вы все-таки усматриваете между этими словами какую-то разницу? 20 Мамуты похитили Веру Додекс за десять дней до приемки пробора. Федер ничего подобного не ожидал. Интеллектор и тот такого развития событий не предусматривал в своих расчетах. Воистину человек для интеллектора непознаваем. Есть очень много на свете труднопознаваемых вещей, и человек в этом смысле - венец всего сущего. По крайней мере для интеллектора. Тот может просчитать практически любое мыслимое событие с участием любого разумного количества компонент. Термин "разумное" очень удобен - определяется он техническими возможностями того или иного интеллекторного комплекса, но вообще-то настолько всеобъемлющ, что трудно представить себе ситуацию, которая в этот спектр не входит. Однако человек, даже один, всегда останется для него фактором высшей непредсказуемости и сводит предсказания интеллектора лишь к очень слабовероятным прогнозам. Конечно, Федер представлял себе, что Аугусто предпримет какие-то меры против возможного куаферского мятежа. Казалось, были просчитаны все варианты сколько-нибудь вероятных действий Аугусто; просчитан был, кстати, и вариант похищения Веры, но вероятность этого события представлялась интеллектору настолько незначительной, что он даже не включил его в список версий, весьма, к слову, обширный. Оправдание было обычным и таким, что не придерешься - за короткое время интеллектору помимо основной работы по пробору нужно было просчитать чертову уйму самых идиотских возможных реакций взбудораженного Аугусто и соответственно действий огромного числа его сторонников. - Если бы ты только намекнул мне на такую возможность, железка ты твердокаменная! - бушевал впоследствии Федер. - Да я бы уж точно, даже и при нулевой вероятности, что-нибудь предпринял! - Увы! - сокрушенно сетовал интеллектор, про себя думая, что такую версию сам бы Федер пусть и учитывал. - Дьявол их разбери! - бормотал униженный, оскорбленный в лучших чувствах матшеф Антон. Когда интеллекторы ошибались, их ошибки он по праву считал своими, поэтому чувство вины было у него в крови и всегда готово к немедленному применению. Хотя ошибки, надо признать, у его интеллекторов случались редко. Может быть, здесь следует сказать "тем более" вместо "хотя"? Удивительно то, что незадолго до похищения Веры Антон даже упрекнул Федера в том, что тот стал мало уделять времени своей возлюбленной. Почему он так сказал, можно было только гадать. В последние недели Федер изредка появлялся в домике Веры лишь в вечернее время ямайских суток, длившихся сорок четыре стандартных часа. Антон считал, что Федер плохо обращается с Верой - взял ее зачем-то на пробор и забыл. Федер считал, что с ним плохо обращается Вера. Ни он, ни она, похоже, не знали, как себя вести в данной обстановке. С самой юности Федер постановил для себя, что он не понимает слова "любовь". Жить с таким непониманием было вполне удобно. Можно любить звезды, можно любить смотреть на огонь, можно любить родителей, можно любить женщину, можно любить своих детей - и все это совершенно разные чувства. Но в случае с Верой все было иначе. После первой же встречи он постоянно о ней думал, хотя совсем не боготворил, даже считал зазнавшейся пустышкой. А на то, что тянуло его к ней, злился. Засыпая в одиночестве, представлял себе ее волосы, ее походку, ее глаза, у него проснулась отличная осязательная память - он помнил каждую складку ее тела. Он действительно любил ее и не мог понять, почему она так часто на него злится. Первым обнаружил исчезновение Веры сам Федер. Видимо, специально было так подгадано, что Веру похитили буквально минут за десять до его обычного визита. Он шел не спеша к ее домику и уже готовился к привычному разговору с ней, состоящему из длительных пауз между холодными репликами, предвкушал обычный, хотя с каждым разом все более трудно достигаемый взрыв взаимной страсти, объятия, шумное дыхание, торопливое сбрасывание одежд, забвение всех прошлых и будущих ссор... Дверь открылась при его приближении, он молча вошел, кашлянул перед входом в гостиную, где она обычно коротала время со стеклами или нарко, вошел... и увидел пустоту с попорченным, отброшенным в сторону креслом. И тогда дом вежливо сказал: - А Веры сегодня нет. Он все понял с самой первой секунды, но сам себе не поверил и глупо спросил: - Ничего не передавала? А потом он начал лихорадочно действовать. Федер заорал, созывая своих, готовый плюнуть на все планы, думая лишь о том, как освободить Веру. Суперсвязь почему-то не сработала, слава Богу, услышал его только Антон, прибежал к дому Веры. Через несколько минут они оба уже были в интеллекторной. Федер задал вопрос машине о своей пропаже. Интеллектор подумал и дал на экран изображение Веры. - Информация от обычных "стрекоз", - раздалось сообщение. Вера полулежала в кресле в углу знакомой комнаты, но Федер поначалу никак не мог узнать это помещение. Вера выглядела расстроенной, но была определенно жива. - Где это? - спросил Федер. - Дом Аугусто, - ответил интеллектор и повторил: - Информация от обычных "стрекоз". И тут тренькнул телефон. Федер автоматически ответил: - Да! - Вы, кажется, уже поняли, что Вера у меня? - вкрадчиво спросил Аугусто. - По-моему, нам есть о чем поговорить. Зайдите-ка! - Да-да, конечно, сейчас! - крикнул Федер, огляделся в панике, страдальчески взглянул на Антона, рванулся к выходу. - Подождите, Федер! - Ну что еще? - Ничего не изменится, если вы придете к нему на полчаса позже. Надо разобраться сначала. Хотя бы приблизительно. Да и успокоиться вам надо, а то такого натворите... - А пошел ты... - Нет, прежде давайте подумаем. Одной из привлекательных черт Федера было то, что он чрезвычайно быстро поддавался разумным доводам. Стоя у двери, он подумал немного, кивнул, прошел обратно в комнату и уселся на диван. - Ну? Что ты предлагаешь? - Сначала бы почистить местечко надо, - выразительно сказал Антон. - Чисть. Антон порылся в своих многочисленных ящиках и наконец извлек на свет темно-коричневую палочку с шаровым утолщением на одном из концов. Это была собранная им самолично так называемая "погудка". Использование погудки предусмотрено самой схемой "стрекоз", причем всех конструкций. Вещь это не то чтобы особенно секретная, но в настоящее время напрочь забытая. Это довольно простой прибор, экстренно отключающий всех "стрекоз", попавших в поле его действия. Погудки нигде не производятся. Но когда Федеру понадобилась защита от шпионажа, Антон с помощью своих интеллекторов раскопал архивные базы и там нашел профессиональную схему погудки со всеми необходимыми пояснениями. Собрать ее уже было парой пустяков. Это было очередной маленькой победой над Аугусто, не имевшим таких приборов. Антон включил погудку, шарик на ее торце слабо засветился, потом потух, и еле слышным, искаженным голосом произнес: - Четырнадцать. Мамуты-техники, припавшие к экранам в штабе Аугусто, зачертыхались. - Что это он за херовину такую включил? Ослепил их, что ли? - Ослепил не ослепил... Тебе-то какая разница? - озабоченно проворчал второй мамут. - Десятник все равно морды начистит нам, а не ему. А у меня сегодня свидание с одной амазоночкой, черт их всех дери... Между тем Антон, оказавшийся в роли человека, указывающего Федеру, пресек очередную попытку командира вскочить и бежать сломя голову к Аугусто и спросил: - Давайте не нервничать и подумаем вместе, зачем Аугусто это сделал? - Он сволочь, он гадина, он не человек, вот зачем он это сделал! В это время один из интеллекторов вызвал Антона на связь, и тот не прореагировал. - Он, дрянь такая последняя, чуть не в любви мне признавался... - продолжал причитать обезумевший от горя Федер. - Он ваш враг! - Господи, какой же я идиот, нужно было ее срочно отослать отсюда! Я его сейчас убью! - И всех наших погубите. - Все равно я его убью! Немедленно! Такого шока Федер не испытывал никогда, он даже и сам не понимал, что с ним происходит. - Все нутро трясет, Антон, все нутро! Я заболел, что ли?.. Отвлекшись на несколько секунд, Антон что-то забормотал интеллектору. - Послушайте, все очень просто, - сказал после этого матшеф, точно чему-то обрадовавшись. - Даже непонятно, как мы могли до этого не додуматься. Аугусто боится, что вы его опередите. Что вы что-то такое - он не знает что - сделаете и вдруг одолеете его. Он боится вас, Федер. Он страшно вас боится, и в этом тоже наш шанс. Он захватил Веру для торга. - Господи, но почему Веру?! Я о ней и вспоминал-то не очень. Нашел тоже рычаг, сволочь. - Вы ее просто любите, и Аугусто это знает. - Да. Наверное, - совсем опустил голову Федер. - Идите к нему. Торгуйтесь. Бушуйте. Возмущайтесь. Но только протяните время. Мы что-нибудь придумаем. - Кто это "мы"? Ты с ума сошел? Ты собираешься об этом раззвонить всем и каждому? - Мы - это я и мои интеллекторы. - Ох, сволочь, гадина паразитская! Я сейчас с этим подонком побеседую! Пьяно мотая головой, Федер встал с дивана и поплелся к выходу. В доме Аугусто его уже ждали. Два холодных, как космос, мамута торжественно провели его наверх. Федер поднимался, сжав зубы и еле сдерживая желание перескакивать через ступеньки. "Я хочу видеть, как они умирают!" - неожиданно для себя рявкнул он переполошенному Антону, выходя из интеллекторной. Антон что-то крикнул ему вслед в том смысле, что ничего еще не готово, что рано, что может не получиться, Федер не разобрал, да и не собирался вслушиваться. "Я хочу видеть, как они умирают!" Командир куаферов и сам прекрасно понимал, что это только взрыв эмоций. Но он, может быть, первый раз в жизни был настолько разъярен и хотел именно того, о чем говорил. "Я хочу видеть, как они умирают". Фактически он имел в виду одного Аугусто, ибо мамутов как одушевленных существ он не воспринимал. Но тех, кто исполнял приказы Благородного Аугусто, - тех он тоже хотел увидеть в предсмертных корчах. Дверь в кабинет бесшумно открылась. Аугусто сидел за мраморным рабочим столом, абсолютно пустым, сложив перед собой руки с нервно переплетенными пальцами, с напряженным выражением лица. - Здравствуйте, Федер! Сядьте, пожалуйста. - Вы что, с ума сошли? За каким чертом вы похитили Веру? Она-то здесь при чем? - Сядьте, пожалуйста. - Пожалуйста! Чего вы хотите? Неужели вы думаете, что... - В полной безопасности ваша Вера. Небольшой психологический шок, но это пройдет. - Вы отдаете себе... - Нам надо поговорить. Федер сел так резко, словно пытался проломить кресло, но только ушиб копчик, в ярости этого не заметив. - Ну? - Вера у меня, и сегодня это моя гарантия. - Не понимаю. Гарантия чего? - Гарантия того, что вы не начнете бунт куаферов против меня и моей армии. В противном случае ваша возлюбленная умрет очень мучительной смертью. - Но я не собираюсь подбивать своих куаферов на бунт против вас. Вы же сами понимаете, что это безумие. - Понимаю, но не знаю наверняка, что у вас на уме. Я буду с вами откровенен, дорогой Федер. Дело касается не чего-нибудь, а моей собственной жизни. Я не первый раз попадаю в опасную ситуацию, каждый раз выходил из опасных ситуаций живым, намерен выйти живым и на этот раз. - Господи, да при чем тут... - Я, видите ли, дорогой Федер, очень себя люблю. И очень дорожу своей жизнью. Могу вам совершенно искренне признаться, что другого выхода в данной ситуации, кроме вашего уничтожения вместе со всей вашей командой, я в настоящей ситуации просто не вижу. Постойте, помолчите! - Он предостерегающе поднял руку, белый рукав до локтя сполз. - Посмотрите мне в глаза, Федер. Помолчав, тот ответил: - Ладно, смотрю. - Мы так часто, так подолгу, так порой откровенно с вами беседовали, что вы уже достаточно узнали меня и поняли, что я плохой актер. Давайте будем абсолютно откровенными друг с другом и тогда мы сможем найти взаимоприемлемый выход. - Для этого сначала надо отпустить Веру. Никаких разговоров без этого условия просто и быть не может. Она не участвует. Вы понимаете? Она-не-участвует! Аугусто усмехнулся - слабо и как бы нехотя. - Вы прекрасно понимаете, что участвует, раз она может быть использована в качестве фактора давления. С этим ясно. Неясно с другим. Что вы собирались против меня предпринять? Мне это интересно. - Этот разговор мы уже вели. Сейчас разговор о Вере, - каменно сказал Федер, начиная наконец понимать резоны Аугусто. Аугусто снова слабо улыбнулся. - Этот разговор, дорогой Федер, мы вели в других обстоятельствах. Сейчас Вера у меня. - И поэтому вы думаете, что такой факт снимает барьеры, сдерживающие мою откровенность? - Ваша беда, дорогой Федер, - и это беда всех мне знакомых провинциалов, - состоит в том, что, когда вы хотите говорить умно, вы начинаете говорить сложно. А это не одно и то же. Федер нетерпеливо потряс головой: - К делу! Он не любил, когда его называли провинциалом. - Но я вас понял. - Аугусто несколько картинно вздохнул. - Ну что ж. Я, в общем, и не настаиваю. Не хотите - не говорите. Мне просто было интересно, что вы собирались против меня предпринять. Но на самом деле это не так уж важно. Главное, что вы теперь этого не предпримете. - Не вижу логики, - соврал Федер. Совершенно непонятно почему он начал успокаиваться. Шок проходил. - Помилуйте! Я ведь что думал. Я думал - нет, просто уверен был, и сейчас тоже уверен, - что у вас в загашнике какой-то козырь. Не уверен, что большой, потому что против такой армии, как у меня, может помочь только очень большой козырь. Найти такого козыря, какой вы могли бы использовать, я не смог. Умники мои штатные - да вы знаете, наверное, и такие есть у меня, с метровыми лысинами - тоже ничего путного не обнаружили. Но вы могли придумать что-нибудь простое и эффективное - например, убить меня. Хотя меня хорошо охраняют. И все же есть у вас что-то! - Аугусто сорвался на крик. - Есть! Мне поэтому страшно, Федер, я поэтому нервничаю, я не могу понять, что там такое вы замыслили со своими куаферами. Уж слишком спокойно ведут себя перед лицом смерти ваши люди. - Даже если мы что-то и замыслили, - осторожно сказал Федер, - мы не действуем такими отвратительными методами, как вы. Но, как говорили русские, - понять, но не простить. Аугусто скорчил гримасу, точно надкусил что-то кислое. - А не пошли бы вы, Федер, к черту с вашей нравственностью. У вас простая задача. Я требую откровенности в обмен на жизнь Веры. - Я все-таки попробую взять вас логикой, - спокойно возразил Федер и даже улыбнулся. - Есть два варианта: я что-то против вас замышляю и я ничего против вас замыслить не могу. Я хочу, чтобы вы поверили во второй, но вы упорно настаиваете на первом. Так вот, предположим, я что-то против вас замышляю, то это я и исполню, и тогда, каковы бы ни были мои к Вере чувства, я вынужден буду ею пожертвовать, ибо, сдавшись и не начав против вас того, что якобы против вас замышлено, я проигрываю и неизбежно погибаю. Вы можете многое, но вы не можете дать мне гарантий моей собственной безопасности и безопасности Веры, я уж не говорю о своей команде. Если же принять второй вариант, то есть тот, по которому я не имею против вас козырей, то в таком случае Вера из заложницы становится просто вашей гостьей, с которой ничего не может случиться. Ибо, случись с ней что-нибудь, я тут же выкину свой козырь. - Которого у вас якобы нет. - Которого у меня нет без всякого якобы, но вы-то в это не верите! Таким образом, я убежден, что Вера находится сейчас в полной безопасности, большей даже, чем если бы она сидела у себя дома, потому что вы о ней вынуждены изо всех сил заботиться. - Вы оптимист, - вежливо улыбнулся Аугусто. - Я реалист. Так что зря вы рассчитывали спровоцировать меня на что-либо необдуманное. Страх, конечно, хороший советчик, я понимаю... Аугусто улыбнулся так, что можно было поверить - зубов у него не тридцать два, а по меньшей мере штук восемьдесят. Все это было Федеру очень странно. Он, еще с минуту назад охваченный всеразрушающей яростью невиданной силы, вдруг ощутил совершенное успокоение. Он как бы сам поверил своим словам. Именно как бы. "Шок? - подумал он. - Да нет, не похоже. Уверенность в собственных силах? Не знаю". Еще ему было странно, что он так быстро добился того, что задумал в спешке, в состоянии растерянности, - вывести Аугусто из себя. Того буквально взорвало от последних слов Федера, словно все нервное напряжение, владевшее Федором, вдруг с последними словами перешло к нему. Лицо его посерело, губы, все еще разведенные в торжествующем оскале, сморщились, словно у старика, глаза сузились в щелочки, сквозь которые посверкивал лед, руки превратились в клешни. Федер просто не знал, хотя интуитивно мог понять без труда, что с самого детства Аугусто не переносил насмешек. В десять лет был толстым и вынужден был очень убедительно доказывать кулаками своим одноклассникам, что полнота - это признак силы. Без всякого страха перед вспышкой Аугусто - причем необычной вспышкой - Федер встал. - Вынужден откланяться. Дела с пробором. Много, знаете ли, недоделанных заключительных штрихов - очень необходимых. К приемке хотелось бы все по высшему разряду. Если Веру сейчас не отпустите, а я так понимаю... словом, передайте ей от меня привет. Скажите ей, что я ее люблю. Это ей будет приятным сюрпризом и поддержит... Аугусто улыбнулся еще шире и с такой силой грохнул кулаком по столу, что Федер испуганно отскочил. Еле контролируя дыхание, Аугусто вышел из-за стола, вплотную подошел к Федеру. - Обязательно передам. Но только мне бы... ммм... не хотелось... я еще не закончил нашу беседу, дорогой Федер. Мне еще кое-что надо вам сказать. Ваша приверженность к логике - она умиляет. И... сейчас, пожалуйста... и, вероятно, поэтому вы не учитываете вариантов, при которых... при которых хоть кто-нибудь из действующих лиц - например, я - может повести себя нелогично. - Это невозможно, - холодно бросил Федер, отворачиваясь к откуда ни возьмись возникшим мамутам-телохранителям. - Логика этого просто не допускает. - В качестве примера, - уже в спину Федеру прошипел Аугусто, - например, такое. Я, как заказчик, требую, чтобы приемка состоялась не... Через сколько там? Десять дней?.. Не через десять дней, а завтра. - В качестве заказчика, - не поворачиваясь, отчеканил Федер, - вы на это не имеете права. - Ага... да... это верно. Однако в качестве заказчика... вам следует изучить наш с вами контракт еще раз... в качестве заказчика я имею право на не помню сколько, но на несколько дополнительных экспертиз. Поэтому вместо приемки мы с вами завтра, дорогой Федер, устроим ревизию сделанного! Федер замер по пути к выходу. - Но сейчас нельзя! - возразил он как можно убедительнее. - От этих, как я выразился, штрихов зависит будущее вашей Ямайки. Или придется сильно увеличить время пробора. - Что ж, - согласился Аугусто. - Мы на это пойдем. Итак, завтра? - Вы заказчик, - пожал плечами Федер и вышел. 21 Войдя в интеллекторную, Федер немедленно отдал Антону приказ о включении второго специального дождя для активации опасных зародышей на подготовленных папоротниках. Так же он приказал рассчитать временную задержку для основного дождя этой программы и запрограммировать его автоматическое включение. Поскольку разговор мог все-таки прослушиваться, несмотря на все меры предосторожности, разговор командира и матшефа велся исключительно в малопонятных для непосвященного терминах. Антон не спросил командира о причине такой спешки. Причина, впрочем, была прозрачной. Он просто озабоченно покачал головой и передал приказы дежурному интеллектору. Тот только хмыкнул, однако промолчал - ему было стыдно, что он не просчитал вариант с Верой, и спеси у него несколько поубавилось. Тут же приоткрылись специальные пазы в крыше первого вивария и пустили в небо прозрачные струйки дыма. Дым потянулся по небу косыми полосами и растворился в облаках. Федер плюхнулся в контактное кресло и надолго затих. Выдержав паузу, Антон наконец спросил: - Все хорошо? - Все хорошо? Не знаю. Может, и хорошо. - А... Вера? Ее отпустят? - Нет, наверное. Но это не имеет значения. Завтра ночью мы ее сами освободим. - Завтра? Почему завтра? Ведь ничего еще не готово. - Потом поправим. Сейчас уже времени нет. Назавтра Аугусто хотел назначить приемку. Я пытался его отговорить, сказал, что рановато еще для приемки. Он тогда потребовал немедленной ревизии. Что в данном случае практически одно и то же. То есть завтра он собирается устроить нам небольшую экзекуцию. А мы ему - небольшой дождь. - Федер, хрустнув суставами, потянулся. - Боже, как я устал. Неужели завтра все кончится? - А Вера? - Что Вера? - сонно спросил Федер. - Она так и будет до самого конца там сидеть? Вы понимаете, чем она рискует? Федер открыл глаза, пристально посмотрел на Антона. - Риску на самом деле немного. Посоветуйся со своими игрушками. Они подтвердят. - Но он все-таки есть? - Есть, родимый. Куда от него денешься? Риск всегда найдется в нашем деле. Тем более в таком. Мы сейчас с тобой, Антон, в последний раз все проверим, хотя это и лишнее, а потом немножечко отоспимся. Я просто падаю от усталости. - То есть этот риск для Веры мы заранее закладываем в план? Федер не врал про усталость. Он ее просто немного преувеличивал. Он и сам до конца не понимал, почему делает это. Просто ему хотелось побыстрее закончить с Антоном все объяснения. - Ты можешь предложить что-нибудь другое? - Я не знаю, но что-то же нужно делать. Не оставлять же так. - А мы и не оставим. Ты включил дождь? - Включил. Сразу же. Но с дождем можно опоздать, он ведь не сразу срабатывает... Веру-то тем временем могут и уничтожить. - Не уничтожат. Побоится наш Благородный. Ему есть что терять. Мы его загнали в тупик. Он это понимает, но думает вырваться. Он не знает, что мы ему готовим. Это у него такой предупредительный выстрел - Вера. На самом-то деле он не знает, куда ее девать. Он, наверное, сейчас жалеет, что умыкнул у меня женщину. Антон задумался - подняв голову, прищурившись, чуть скривив губы. - Все-таки я не понимаю. С вами что-то случилось, командир. Я никак не пойму, что. Час назад вы были кандидатом на изоляцию для буйно помешанных. И все из-за Веры. Я боялся, что вы тут все вверх дном перевернете. А сейчас... - А сейчас не переверну. - Это, конечно, здорово. Но все-таки никак не пойму... Его перебил интеллектор. - Извините, тревожная информация из штаба Аугусто. Оба вскинулись. - Что там? - Насилие против Додекс. Показать? Федер сквозь зубы простонал. Справедливо приняв молчание за знак согласия, интеллектор передал на главный экран, где до того красовалась карта пробора, изображение Веры. И тут же пояснил: - Местонахождение комнаты, где все происходит, установить пока не удалось, поскольку сигнал не наш и датчики там только чужие. Предположительно первый или подвальный этаж дома Аугусто. Комната была та же, что и в первый раз. Вначале Федер увидел только шикарную мебель, которой была обставлена комната. "Стрекоза", передававшая изображение, медленно вращалась, создавая панораму. Потом в поле ее зрения попал огромный мамут, склонившийся над низкой кроватью. На кровати лежала Вера. Тихий голос Аугусто осведомился у кого-то: - Смотрит уже? Секунды на две или три наступила полная тишина. И за эти секунды Федер с Антоном успели как следует рассмотреть происходящее. Вера была без сознания. Кровоподтек на скуле ясно показывал причину этого. Одежда с нее была сорвана, лишь кое-какие обрывки Ткани прикрывали живот. Она была без сознания, и ее распинали прямо на кровати. - О господи! - выдохнул Федер. Антон в ужасе окаменел. - Итак, дорогой Федер, - раздался мягкий баритон Аугусто, - теперь вы можете убедиться в слабости вашей логики. Такого развития событий в ваших вариантах не учитывалось, ведь правда? Мамут - видны были только его мощная спина и татуированный затылок - закончил приковывать Верины руки специальными стенолазными хомутиками, и тогда Вера очнулась. Она дико повела глазами, забилась и пронзительно завизжала. Мамут довольно хихикнул и позвал напарника, до тех пор в кадр не попадавшего. Федер запомнил его лицо - худющий горбоносый уалец с вислыми ушами. - Определи их через свои списки, - хрипло бросил Федер, не отрываясь от экрана. Интеллектор немедленно отозвался: - Уже. Назвать сейчас? - Смотрите, дорогой Федер, смотрите! Это, конечно, пока не убийство, а так - увертюра к любовным играм. Лично я, должен признаться, подобного обращения с женщинами не одобряю, но поймите же и меня - я сражаюсь за свою жизнь, за свое дело, которое оказалось под угрозой, а в таких случаях применимы любые методы. Смотрите, они приковывают ей ноги. Эй, там! Раздвиньте ноги пошире. Чтоб впечатляло. Пусть расставят как можно шире, но не до боли. Боль мы ей сделаем по-другому. О-хо-хо! Вера пыталась вырвать ноги из цепких рук мамутов, выгибалась во все стороны, разметав с себя последние клочки одежды, но мамуты, радостно хохоча, без всякого труда растянули ей ноги почти в шпагат и припечатали их к постели. Дужки захватов с чмоканьем окончательно приковали Веру. Вера завыла почти басом. Уалец звучно хлопнул ее ладонью между ног - она вновь вскрикнула. Не отпуская руки, тот повернулся лицом к экрану. - Эй, Федер, она так любит? Второй мамут начал скидывать брюки. - Что мы сидим?! Что мы сидим?! - закричал Антон. - Мы будем на все это смотреть? - Ты что-то предлагаешь? - Федер не отрывался от экрана, но выглядел спокойным. Правда, спокойствие было больше похоже на отрешенность. - Да что тут можно еще предложить?! Поднять всех ребят, врезать им так, чтобы... так, чтобы... Федер ничего не ответил, просто перевел взгляд на Антона. - Ну да, я понимаю, они как раз этого и добиваются. Но ведь есть же шанс? Хоть какой-то? - в отчаянии спросил матшеф. - Ты не у меня спрашивай, ты у своего интеллектора спроси, он тебе в точности все рассчитает. Как вот это, например, рассчитал. - Он махнул рукой. Вмешался Аугусто. Казалось, хоть это и невозможно было, что он слушает их, присутствует при их разговоре и терпеливо ждет своей очереди вставить веское слово. - Вам, конечно, тяжело на все это смотреть, дорогой Федер, - соболезнующим тоном сказал он. - Я понимаю, вам хочется отвернуться. Но вы все-таки взгляните. Вера даже сможет менять позы во время коитусов, к сожалению, минимально менять, но все-таки. Чтобы хоть как-то уменьшить боль в бедрах, Вера умудрилась повернуться почти на бок. "Зад что надо!" - немедленно прокомментировал огромный мамут. От этого ее правая рука неестественно выгнулась за спину. Пытка, настоящая жестокая пытка. И это было только ее началом. Обе кисти женщины, крепко схваченные хомутами, побагровели. Федер не узнавал лица своей возлюбленной, искаженного от боли - так родственники в первый момент не узнают утопленника. Ее крики разрывали сердце. Господи, подумал Федер, да когда же она потеряет сознание? И тут же догадался, что не сейчас, что ее специально чем-то напоили, чтобы не теряла сознание от боли, - и это значило, что она скоро умрет. Только вот как скоро? Мамуты между тем принялись демонстрировать возможности изменения позы - Федер и Антон зарычали от злобы при виде этого зрелища. У этих хомутиков, еще именуемых склизерами, есть одна милая и очень полезная для лазания по вертикальной стене особенность - не теряя прочности контакта с любой поверхностью, даже такой, как постель, они могут немного вытягиваться. Мамуты крякнули и стали передвигать ножные склизеры так, чтобы колени у Веры согнулись, а расстояние между пятками осталось неизменным. Казалось, невозможно заорать истошнее и мучительнее, но Вере это удалось. - Ну все, точно, все кости ей переломали, ублюдки! - сказал Федер. А Антон, резко отвернувшись, спросил: - Так, значит, ты не идешь? - Я ничем не могу ей помочь. Это безнадежно. - Тогда пойду я. И выключи этот ужас, я уже смотреть не могу! Федер отключил только звук и нахмурился. Он явно не знал, как успокоить эту истерику своего матшефа, и не понимал, как он сам не впадает в истерику. - И как же ты собираешься ее освободить? Силой? Тут и вся наша команда ничего сделать не сможет. - Я давно хотел тебе сказать. О, черт! Я вообще ничего тебе говорить не собирался, но постоянно в мыслях с тобой об этом говорил... Время от времени они вскидывали взгляды на молчащий экран и в ужасе передергивались - Веру имели по полной программе сексуального садиста, только что на жизнь ее пока посягать не собирались. - Ну-ну, дальше! - Времени уже больше нет! - Время есть, хоть до самого утра. Уж не думаешь ли ты... - Да, я понимаю. Но смотреть на это... Послушай, Федер! Вся команда на выручку пойти, конечно, не может, даже интеллекторов спрашивать незачем... - Да уж, вероятность успеха в данной ситуации ноль, можно и не спрашивать, - встрял дежурный интеллектор. - Они там сейчас все настороже, вокруг дома Аугусто собрали лучшие силы. Они ждут как раз нападения. Могу дать полный... - Отстань и замолчи! Вся команда пойти не может, и ты тоже пойти не можешь, я же ведь понимаю! - Антон... - Дай сказать! Ни все вместе не могут пойти, ни ты, ни я, потому что это верная гибель. Единственное в чем есть смысл - если пойду я один. Что я сейчас и сделаю. Я давно уже такие вещи просчитал. - Не понимаю, - стараясь не глядеть на экран, сказал Федер. - Почему ты, почему именно ты, и с чего бы это тебе в голову пришла идея пострадать за общество? - Может, это и не самое главное, но так уж получилось, ты извини, я не хотел об этом вообще заикаться - Федер, прости, но... ну я не знаю, так уж получилось, но я твою Веру люблю. - Что? - Федер не поверил своим ушам. Для Федера это прозвучало так, как если бы во время землетрясения ему вдруг напомнили, что он забыл закрыть форточку в рушащемся доме. Огромный мамут беззвучно трахал разевающую рот женщину, с энтузиазмом вбивал ей между ног свою бетонную сваю. - Ну все, некогда, - вскричал, вскакивая, Антон, - мне пора. - Нет, подожди! Что ты хотел сказать и на что ты надеешься, милый?! - Федер явно стал нервничать. Так никогда и не поймет Федер, не примет того, что двигало его матшефом, его первым помощником. Даже в то, что Антон любил его Веру, до конца не поверит. И это недоумение не слишком будет мешать ему жить дальше. Так, одна из многих загадок мира, куда ты попал ненадолго и, по всей вероятности, по ошибке. Потому что Антон не стал вдаваться в подробности объяснения в своих чувствах и разъяснения своих поступков. Одно понял Федер из нескольких маловразумительных слов своего матшефа - Антон есть на данный момент единственный человек, который без ущерба для общего дела может попытаться спасти Веру. Потому что, даже если это ему и не удастся, люди Аугусто не смогут свалить вину на всех и потому всех покарать. Как ни странно, только Антон имел хоть очень маленькие, но все-таки реальные шансы попасть незамеченным в дом Аугусто и вытащить Веру оттуда. Тут надо понять Антона, понять так, как, может быть, не понимали его интеллекторы, обязанные понимать его лучше всех. Тут надо понять его преклонение перед Федером и скрытое под ним тайное сопротивление, его безусловное приятие всего, что говорит Федер, и безусловное желание возражать всему, что тот ему говорит. И, наконец, Антоном двигало чувство, что он непременно когда-нибудь совершит настоящий подвиг. И хваленые коррект-куаферы преклонятся перед мужеством обыкновенного математика. Именно поэтому в редкие минуты отдыха Антон насиловал интеллекторы, пытаясь понять, как можно проникнуть в дом Аугусто, пусть даже полностью мамутами заблокированный, с целью убить этого Аугусто. Он планировал этот шаг с той тщательностью, с какой взломщик планирует проникновение в охраняемый банк и, естественно, безопасный выход из него. Именно поэтому втайне от всех по расчетам и указаниям интеллектора Антон соорудил некое приспособление, которое назвал "иллюзиопроизводитель".