Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     © Copyright Владимир Покровский
     Email: pokrovsky(a)rinet.ru
     Date: 23 Mar 2006
---------------------------------------------------------------

     Пират Карибского моря пресловутый капитан Генри  Морган в глубине  души
был человек нерешительный  и ранимый, только об этом никто не  знал.  Именно
поэтому, прежде чем предпринять свой  знаменитый поход  на Панаму, он послал
ее губернатору  письмо с  одним-единственным  словом: "Жди". Во-первых,  он,
опять-таки  в глубине  души,  отличался  вежливостью и  свои  визиты  привык
оговаривать  заранее,  а во-вторых,  пытался  таким  образом убедить себя  в
собственной решительности и неранимости.
     Губернатор тоже не стал рассусоливать и прислал ответ: "Жду".
     Ко всеобщему изумлению, гонец  вернулся к  Моргану целым и  невредимым,
если не считать отрезанных ушей, но насчет ушей никто особо не взволновался,
даже и  сам  гонец. Он сказал: "Человеку  уши  не нужны". Морган тоже  очень
удивился, сказав: "Почему именно уши?".
     Потом началась эта беспрецедентная по отчаянности  и  наглости кампания
1671 года, о которой почему-то в военных учебниках пишут не очень много.
     Моргану она не понравилась, он уж и пожалел, что взялся. Голод,  жажда,
кровь, жара запредельная, засады, опустошенные испанцами деревни и, главное,
всякое отсутствие внезапности, на которую он так надеялся, с  тем же успехом
можно  было  подойти  с  моря.  Испугал  Моргана  кошмарный  град  стрел  из
Кебрада-Обскура, одна  вообще  пролетела рядом, свистнув  даже  над  ухом  -
неприятное ощущение. Очень также  ему не понравилось плыть  на каноэ по реке
Чагре,  это был  утомительный вид транспорта,  да  к тому же всякие твари из
воды чудились.
     А потом был штурм, эти чертовы быки  с подожженными хвостами,  прорыв в
город. Морган тоже побаловался мушкетами,  Квемелин был тут как тут, подавал
свежезаряженные, это немного Моргана развлекло, но разве только немного.
     Бабах, и нет проклятого испанца, еще  бабах, и  проклятой  испанки нет,
кровь брызнула, по щеке задела, эх, как хорошо было стрелять, пусть даже  из
такого  древнего  и  несовершенного   средства.  Насладился   Морган,   даже
поморщился.
     Саблей  Морган не пользовался,  хотя и умел, специально ходил тайком от
матери к одному  фехтовальщику еще в юности, но  тот выучил его такому стилю
боя, который пиратам Карибского моря не очень нравится, оборонительный стиль
по местным меркам, а вот  ножом...  ножом наш Генри  умел.  Он прямо  волком
рассекал глотки, кровь фонтанами, глаза встрах.
     Панаму подожгли,  хотя  это и напрасно было -  без  пожаров много можно
было  бы  дополнительных  трофеев собрать,  но уж очень рьяно сопротивлялись
испанцы.
     А потом пресловутый Генри Морган встретил ту даму, которую много спустя
восемнадцатилетний Джон Стейнбек в своей первой книжке обзовет Чашей Золота.
Ее  привезли  в  группе пленных, взятых с островов Товаго и Тансавилья. Жена
какого-то  богатого  купца,  она  была  прекраснее  всех  женщин, когда-либо
виденных в мире, то есть действительно была очень  на вид неплоха и сама это
осознавала.
     Квемелин сказал тогда Моргану:
     - Вам бы лучше отпустить ее, у нее муж.
     - Ты не понимаешь, - ответил Морган.
     Он с ней  то галантно на  пианинах играл, то прямым текстом предлагал в
койку, но она ни в какую, не дам и все. А он прямо весь из себя выходил, так
влюблен  был.  Он ее домогался. И  домогся бы, если б не родственники. Те  к
пиратам Карибского моря вскоре прибежали и  выкуп за  нее  дали, хотя Морган
запросил  несусветную сумму - пятьсот реалов, наличными  и в мелких купюрах.
Морган деньги взял, хотя потом огорчался.
     -  Надо было тысячу  запросить,  - сказал он как-то своему Квемелину. -
Тысячу они бы наверняка пожалели.
     - Я думаю, они и пятьсот сейчас жалеют, - ответил  Квемелин невпопад. -
Особенно, полагаю, муж.
     - Ты на серебро можешь эти пятьсот обменять? - спросил Морган.
     - Аск! - сказал Квемелин. - Но я в доле.
     Так бы и убил гада, подумал  Морган.  Он обаятельно улыбнулся и ответил
Квемелину по-квемелиновски:
     - Аск, дружище!
     Дело в том, что Квемелин очень любил деньги. Морган, что скрывать, тоже
очень любил деньги и даже скуповат был, но по причине глубоко скрытых в душе
нерешительности  и  ранимости  он  любил  их...  как   бы   это   сказать...
платонически. Квемелин же  любил деньги  чисто конкретно  и порой очень этим
своим свойством Моргана огорчал. Но обойтись без Квемелина пресловутый Генри
Морган никак не мог.
     Выпотрошив   Панаму  и  немного   отъевшись,   пираты  Карибского  моря
отправились  в крепость Чагре  делить  выручку.  Все  награбленные сокровища
Морган хранил у себя  на  флагманском  корабле  и  никому  не  давал до  них
прикасаться,  кроме самых надежных людей, которые  на своей надежности потом
очень хорошо поживились.
     Довольно часто, а погода стояла хорошая,  ни тебе  ни дождей, ни ветров
сильных, только, правда, жара, Морган выходил  из своей  каюты и направлялся
по палубе туда, где под бдительной охраной содержались сокровища. К ящикам с
серебряными  слитками он даже не подходил - они оценивались  демпингово,  по
двести реалов штука, хотя  это тоже были очень тогда хорошие деньги, - а шел
всегда туда, где стояли туковые бочонки с драгоценностями. Драгоценности шли
в тот раз совершенно уже за бесценок.
     Морган подолгу копался  в  этих бочонках, хотя, по пиратским  понятиям,
это было  запрещено даже ему,  но кто же мог возражать Моргану?  Любовался -
камни в золоте завораживали  его. Долго  выбирал, вытащил наконец недорогую,
но старинную брошку - изысканное золотое сердечко с морщинками и с маленьким
изумрудом в центре.
     -  То,  что  надо,  -  сказал  из-за  плеча Квемелин,  и Моргану  опять
захотелось так бы и убить гада.
     Наконец,  решили,  как  делить  добычу  и  постановили  сделать  это  с
завтрашнего утра. Французы были очень недовольны, но их было намного меньше,
чем англичан. А ночью, когда все тысяча двести пиратов предавались пьянству,
пели во все  горло, дрались насмерть и истошно признавались в любви, то есть
впали  в  алкоголическую  тоску,  Морган  приказал  капитану  Фриче  снимать
флагманский  корабль  с якоря  и  отправляться  к  Северным  берегам.  Фриче
изумленно  повел глазами, крякнул, но  приказание выполнил. Он что-то в этом
роде  подозревал,  потому  что  его  матросам  заранее  под  страхом  смерти
запрещено  было  в тот  день  спиртное,  так что  половина экипажа  на ногах
все-таки держалась.
     Французы погнались было, о трех кораблях гнались, но на выходе из бухты
отстали - слишком неравны были силы, все-таки флагман, все-таки сорок четыре
пушки.
     Морган  вошел в  свою  каюту,  украшенную,  как  самый  великий из всех
музеев, и сказал Квемелину:
     - Подожди, я сейчас.
     Уперся лбом в окошко - там была фосфоресценция спящего океана. Квемелин
молчал выжидательно. Потом Морган переоделся.
     - Пошли.
     Квемелин  толкнул  пальцем незаметную  дверь в стене между голландскими
картинами,  там был  тамбур, освежающе  холодная темнота.  Шум моря пропал и
Моргана, как всегда, передернуло. Дальше шла  еще  одна комната,  совершенно
неинтересная и даже  без  мебели,  но  в этой комнате была  еще одна  дверь,
которую Квемелин открыл.
     - Сюда.
     - До встречи, Александр Оскарович.
     - Ты все-таки  молодец, парень, - сказал Квемелин, однако грусть была в
его голосе, Морган даже не оглянулся.
     Дверь вела  в подъезд, у почтовых ящиков тусовались  наркоши,  приятели
Нинки  с третьего  этажа, Морган вызвал лифт, тот  загудел предынфарктно, но
все-таки поднял его на нужный этаж, он благополучно вошел в квартиру.
     - Это ты? Как дела?
     - Все нормально. Мне никто не звонил? Господи, погода какая!
     Оля уютно сидела в кресле, читала. Протянула для поцелуя лицо.
     -  Сирпрайз!  - дурацким голосом  сказал  Морган и  предъявил на ладони
брошку.
     - Ой, какая прелесть, Женечка! -  выдохнула Оля  восторженно  и тут  же
посуровела. - Деньги тратишь, а за квартиру не плачено. Поди, посуду помой!
     На самом  деле грязной посуды на кухне не  было, это  у  них была такая
присказка семейная, обозначающая, кто в доме хозяин.
     - Сейчас, только переоденусь.
     Хозяин прошел в темный кабинет, лбом уткнулся в окно.
     Там была фосфоресценция спящего океана.







Last-modified: Thu, 23 Mar 2006 23:24:01 GMT
Оцените этот текст: