ие тучи, ветвистые разряды раскалывают их, освещают мокрые стволы, скорчившихся дикарей. В лесу Великий Эхху боялся бы Небесного Гнева по-настоящему и спасался бы по-настоящему. Но здесь не то, это не Небо. Картины на экране сменились беспорядочными бликами. - Нет, не то. - Эоли выключил имитацию. - К этому он привык, не впервой... "Обратное зрение", - ответил он на немой вопрос Берна. - Наши каналы информации - зрение, в частности, - не целиком однонаправленны; какая-то часть ее течет по ним и обратно. За выражениями типа "Он прочел ответ в ее глазах" всегда что-то есть. Мысли, переживания и ощущения незрительного плана выдают нервные импульсы, пусть очень слабые, и в зрительных участках мозга. Оттуда они попадают в сетчатку и слегка, чуть-чуть возбуждают ее в далекой инфракрасной области. Мы посылаем красный блик, приковывающий внимание, затем импульсы выразительных впечатлений - и можем, усилив и очистив от помех, прочесть ассоциативный ответ в чужих глазах. Вот ты и увидел, что творилось в мозгу эхху от нашей "грозы". Ничего особенного там не творилось... - Эоли вздохнул. - А что ты рассчитывал увидеть особенное? - Что?.. Что-то, позволяющее уяснить, почему они стали иными. Эхху меняются в последних поколениях. В общих чертах понятно: изменения климата, потепление и увлажнение, из-за чего гуманоидные обезьяны распространились в новых местах, межвидовые скрещивания горилл, шимпанзе и орангутангов... да и наши био- и психологические исследования - все это влияет, расшатывает их наследственность. Но в какую сторону они меняются? Раньше это были веселые и покорные твари, для них высшим счастьем было получить от человека лакомство за правильно выполненный тест. А в последние десятилетия отношения между эхху и нами что-то портятся. В лесу около их стойбищ стало опасно показаться в одиночку, да и для лабораторных исследований их так пеленать, - биолог указал вниз, - прежде не приходилось. Долговязая фигура Эоли моталась вдоль барьера. С одной стороны на него смотрел Берн, с другой, снизу, - настороженный Великий Эхху, от шкуры которого шел пар. Он ждал, что после "грозы" гладкое дерево отпустит его в запутанные норы Безволосых - выбираться на свободу. - "Обратным зрением" человек может, сосредоточась на глазок считывателя, и без ассоциативных понуканий выдавать, что пожелает: реальную информацию, выдуманные образы, воспоминания... даже идеи. Все, что и так может выразить. Иное дело - эхху. Им надо расколыхать психику, взволновать болото подсознания до глубин. Надо сильное потрясение. Но... какие у нашего мохнатого приятеля возможны движения души, какие потрясения? Грозы не боится, привык. Лишить самки? У него их Много. Как я ни мудрил. придумал только одно... Он замолк, вопросительно глянул на Берна. - Хм! - Тот понял. - Что ж, правильно. Я бы и сам такое придумал! - и поднялся с места. - Подожди, переоденься в это, -Эоли протянул профессору его брюки и куртку с пятнами засохшей крови. 5. ПЕРВОЕ СЛОВО В пещере Безволосых снова наступила ночь. Только красный зрачок тлел впереди. Великий Эхху затаился, напрягся: что они теперь задумали? И вдруг из тьмы ясно, будто в солнечный полдень, возник... Тот Безволосый. Тот Что Убегал! Которого Убили!.. Великий вождь заскулил от удивления и страха, стал рваться из объятий державшего его дерева. Как же так?! Он сам первый догнал его. Разбил дубиной череп. Бил, потому что тот убегал. Все били. После такого не живут - превращаются в мясо, в падаль. А Белоголовый Безволосый жив! И он приближается, смотрит, аыуа! А вот другой рядом - такой же! Тоже он?! А за ними еще, еще!.. Засверкали голубые зарницы, зарычал гром - Небесный Гнев. Эоли, манипулируя клавишами на пульте, нагнетал страсти. ...Они все подходят, подступают, смотрят! Они... они сейчас сделают с ним то, что он сделал с Этим. Зачем?! Нельзя! Другие - это другие, а он - это он! Его нельзя! И-он больше не будет!.. Не надо! Не на-адо!!! - Мыа-мыа-аа!!! - в ужасе завыл дикарь. Берн не без облегчения удалился от дергавшегося вождя. - Слушай, - ликующе сказал ему Эоли, когда он поднялся наверх, - он ведь слово произнес! "Мама". На каком языке? - Мама - на очень многих языках мама. - Замечательно! - Биолог ткнул пальцем клавишу: зажимы кресла раскрылись. Великий Эхху плюхнулся на четвереньки и, не поднимаясь, ринулся в темный лаз в углу. - Будь здоров, голубчик, до встречи! Ты нам здорово помог. - В лабиринт? - спросил Берн. - В прямой туннель, на волю, на травку. Он и так хорошо поработал. ...Вождь стремглав пронесся длинной, тускло освещенной "пещерой", ударяясь на поворотах и от этого еще больше распаляясь. Как они его унизили, Безволосые, как оскорбили! Ну ничего, он им покажет. Он всех их, всех!.. Вырвавшись на поляну, он катался, кусал траву, корни, ломал ветки. Потом прибежал в стойбище, пинками расшвырял самок, детенышей, с дубиной ринулся на молодого Ди. Тот увернулся, взобрался на Великий Дуб, занял там удобную позицию, звал к себе вождя - сразиться. И долго они обменивались один наверху, другой внизу - боевыми возгласами: - Эххур-рхоо!! И этот день был для Берна щедр на впечатления. Главным для него был не успех опыта, он принадлежал Эоли. Он участвовал в исследовании, в продвинувшейся на два века науке - и понимал, мог! И похоже, что тема Эоли, тема, которой Берн сейчас был готов посвятить жизнь, - не исключение: вокруг не суетились ассистенты и лаборанты. Многие здесь, наверно, разрабатывают не менее интересные идеи. Было далеко за полночь. Берн лежал в домике, глядел на звезды и спутники над куполом, перебирал в уме впечатления, строил догадки, ставил вопросы, не мог уснуть. Да и зачем откладывать на завтра то, что можно узнать сейчас! Вот датчик ИРЦ, надо назвать полное имя, четко ставить вопросы и получишь ответ на любые. Но раньше, чем он раскрыл рот, шар у стены сам осветился, произнес: - Иловиенаандр 182 просит связи. - Да, конечно! - Берн сел на ложе. - Прошу. Ило возник на фоне полупрозрачной стены: за и над ней металлические мачты, с них лился водопад зеленого пламени. - Не спишь, - он смотрел добродушно-укоризненно, - возбужден, хочется узнавать еще и еще!.. А еще несколько немедленных впечатлений и твоя психика взорвется. Пропала моя работа... - Он прошелся вдоль стены; эффект присутствия, обеспечиваемый ИРЦ, был настолько полным, что Берну казалось, будто Ило прохаживался в домике. - Я весь день на Полигоне, упустил тебя из виду, извини. Эоли рано принялся тебя тормошить. Я ему попенял. Ило снова прошелся, качнул головой, сказал будто про себя: - Страстен, жаден... к хорошему жаден, к знаниям - а все не в меру. Себя не пожалеет и других... - Он поднял на Берна серые глаза: - Не давай никому на себя влиять. Никому! И мне тоже. Спокойной ночи! Шар погас. Эоли тоже долго не мог уснуть в эту ночь. Он лежал на траве, закинув руки за голову, смотрел на небо, на кроны деревьев, колдовски освещенные ущербной луной. Он любил - особенно под хорошее, победное настроение - засыпать на лужайке или в лесу, целиком отдаваясь на милость природы. Сыро так сыро, жестко, муравьи... ничего! Не нуждается он в комфорте, пальцем не шевельнет ради благ и комфорта. А настроение было самое победное. Правда, получил от Ило выволочку за Аля - ну, так что? Тянуть было нельзя, у эхху короткая память. Выветрился бы облик убитого - и все. (Альдобиан заинтересовался. И был так возбужден опытом, что Эоли едва удержался, чтобы не посадить и его в кресло - считываться. Но это было бы бестактно. Ничего, все еще впереди). "Постой, я не о том. Вожак эхху не визжал, не выл от страха - позвал маму. Стресс исторг из глубин его темной психики первое слово младенца. Слово! Значит, через поколения и младенцы-эхху пролепечут его... а затем другие?! Так ведь это же..." Эоли сел. У него перехватило дыхание. Нет, как угодно, но ему надо немедленно с кем-то поделиться. Иначе он просто лопнет. С кем? Он огляделся: городок спал. Ну, что за безобразие!.. Разбудить Ли? Она всплеснет руками и скажет: "Ой!.." Но она намаялась на Полигоне, жаль тревожить. Аля? Тоже нехорошо, бессовестно. Тогда... никого другого не остается. - Эолинг 38 требует связи с Иловиенаандром 182! - сказал он сферодатчику в коттедже. - Сигнал пробуждения, если спит. Через минуту запрокинутое лицо в шаре приоткрыло один глаз. - Ило, послушай Ило!.. Они эволюционируют! 6. ЛЮДИ НА КРЫЛЬЯХ Кто не достиг значительного в делах, в познании, в творчестве - да будет значителен в добрых чувствах к людям и миру. Это доступно всем. КОДЕКС XXII ВЕКА Башня вырастала над деревьями со скоростью взрыва. Каждый ее отрезок перемещался относительно предыдущего одинаково быстро - и площадка, по окружности которой выстроились люди, уносилась в голубое небо так стремительно, что Берн, следя за ней, только и успел задрать голову. В секунду - сотня метров. Как только телескопический ствол, алюминиево блеснув в лучах восходящего солнца, застыл, люди все вместе кинулись с площадки, описывая в воздухе одинаковые дуги падения. И - профессор не успел крикнуть, у него перехватило дыхание - у каждого от туловища развернулись саженные крылья. Они просвечивали на солнце, показывали ветвистый, как у листьев, рисунок тяжей. Люди виражами собрались в косяк. Крылья их махали мерно и сильно, по-журавлиному. Стая людей понеслась над лесом на восток. Башня опала, сложилась мгновенно и беззвучно - как не было. Но пару минут спустя снова взвилась в небо, выплеснула на пределе высоты и скорости новую дюжину крылатых людей. Эти разбились на две стаи: четверо полетели к северу, остальные опять на восток. Берн следил из-под ладони: так вот каких "птиц" с прозрачными крыльями увидел он за миг до того, как ему разбили голову! - Это они на Полигон полетели, услышал он несмелый голосок. - А те четверо - егерский патруль... Профессор обернулся: рядом стояла Ли. Золотистые волосы ее были собраны в жгут. Глаза смотрели на Берна улыбчиво и смущенно. ...Ли чувствовала себя виноватой перед Алем; выскочила тогда, как глупенькая: "Ой, как ты это сделал?" - не понимая, хорошо это или плохо. Осрамила его перед всеми. Вполне могла бы подождать, пока спросят люди постарше - у них бы это лучше получилось. Заставила его страдать... Но ей все казалось таким чудесным! Но, кажется, Аль не сердится, даже рад - улыбнулся ей. И она улыбнулась вовсю, подошла. - Здорово! - вздохнул Берн, следя за новым стартом с башни. Никто вокруг не глядел на башню. Поднявшееся солнце объявило побудку в поселке. Из домика напротив вышел заспанный Тан, потянулся, приветственно махнул им рукой. В это время к нему сзади подкрался смуглый светловолосый парень, незнакомый Берну, что есть силы пнул ствол склонившейся над Таном ивы: с листьев сорвался серебристый ливень росы. Тот ахнул, бросился догонять светловолосого. Ли засмеялась. Профессор неодобрительно глянул на ребячью беготню, поднял голову к башне. У новой группы прыжок был затяжной, крылья они развернули почти над деревьями. - Ах, молодцы! - Кто? - спросила Ли. - Как кто - вон те! - Берн показал на улетающих. - Ты-то ведь так не умеешь? - Почему? Умею, - просто сказала Ли. - Все умеют. Дети сейчас учатся ходить, плавать и летать почти одновременно. Эоли сегодня был нужен на Полигоне. Ило послал ее присматривать за Алем. "За ним пока нужен глаз да глаз", - сказал он. Ли чувствовала себя неловко: не объявлять же прямо, что прислана присматривать за таким взрослым! А теперь наметилась тема общения - она ободрилась. - Хочешь, я и тебе все объясню? Ничего хитрого. - Конечно! - Пойдем. В коттедже Ли было так же обескураживающе мало вещей, как и во всех других. Стены в опаловых, желтых, оранжевых, разводах, которые складывались в образующие перспективу узоры - и вся роскошь. Коснувшись стены. Ли раскрыла нишу, извлекла продолговатый сверток длиной в свой рост, несколько ампул с золотистой жидкостью; щелкнула застежками на краях свертка, он раскрылся - это и были крылья. - Нет ничего проще, - сказала девушка. - Это, - она показала ампулу, - АТМа, аденозинтетраметиламин, концентрат мышечной энергии. Да ты, наверно, знаешь, ведь его давно синтезировали... - М-м... - промямлил Берн. - И искусственные мышечные волокна тоже, вот такие. - Она пощелкала по синеватым свивам под шелковистой кожей крыльев. - Смотри: берем ампулу, откусываем острие, выливаем содержимое сюда... Она нашла незаметное отверстие у верхней кромки крыла, вставила и выжала ампулу. По крылу прошел трепет, оно напряглось, развернулось во всю ширину, опало. Другой ампулой Ли заправила левое крыло. - Заряда хватает на три часа полета. Если АТМа иссякла, а приземляться нельзя или не хочется, то этими тяжами надо закрепить предплечья, бедра и голени... вот так... так... и вот так - и можно лететь еще час. Хотя скорость будет не та. Очень просто, правда? - М-м... а управлять как? - Нет ничего проще. Эти бугорки на тяжах - искусственные нейрорецепторы. Когда надеваешь крылья, они примыкают к твоим плечевым, спинным и тазобедренным мышцам, воспринимают их сокращения и биотоки. Тебе остается делать легкие летательные движения, и все. - Ага!.. - Берну очень не хотелось показаться непонятливым этой огненноволосой и во всех движениях похожей на колышущееся пламя девушке. А Ли все больше увлекалась. Она живо надела крылья, закрепила тяжи, развернула-свернула - Берн только успел отметить, что крылья были совсем как живые: сизые переплетения мышц, белые тяжи-сухожилия, ветвления желтых сосудов, каркас тонких костей. - Пойдем, я тебе покажу! - И она балетным шагом, будто на пуантах, выпорхнула из домика. Лиха беда начало. Полчаса спустя Берн стоял на крыше, на краю нижнего уступа лабораторного корпуса Ило, на высоте восьми этажей, одетый в крылья своего размера; их Ли взяла в соседнем домике. И домики эти, и кроны деревьев были глубоко внизу. Профессор не видел себя со стороны, но не без основания подозревал, что выражение лица у него самое дурацкое. Ли на своих оранжево-перламутровых крыльях, гармонирующих с цветом волос и кожи, то снималась с крыши, плавно набирала высоту, то стремительно - так, что свистел воздух, - снижалась, опускалась на крышу, ждала. Отсюда открывался красивый вид: в трех местах из волнистого темно-зеленого моря поднимались такими же, как у корпуса Ило, уступами другие корпуса Биоцентра; крыши у них, как и эта, были матово-серые. Лес наискось рассекала просека; далеко-далеко можно было заметить ее щель в подернувшейся дымкой у горизонта зелени. По просеке шла темная лента дороги; ответвления ее вели к домам. Небо было безоблачное, солнце набирало высоту и накал. Стартовая вышка, обслужив всех желающих улететь, застыла между корпусами стометровой белой иглой в синеве. На крыше было не жарко. Темно-серые квадраты с алюминиевой окантовкой, выстилавшие ее, не нагревались от солнца. И Берн знал, почему: это была не черепица, а фототермоэлементы с высоким кпд; они обеспечивали током лаборатории и поселок. Такими были крыши всех зданий - и вообще эти серые слоистые пластины были основой энергетики. Берн узнал, что автотранспорт - белые вагончики, вереницами или по одному несшиеся по шоссе, между зданиями и деревьями, - это не издревле знакомый ему автомобильный транспорт, а автоматический, без водителей. Электромоторы вагончиков питаются прямо от дорог, которые представляют собой сплошной фотоэлемент. Об автомобилях же, двигателях внутреннего сгорания Ли ничего не знала. Профессор узнал, почему в коттеджах исследователей так мало вещей, - после того как растолковал Ли суть своего недоумения. Не существовало вещей для обладания - со всем комплексом производных понятий: возвышения посредством обладания их, привлекательности... Были только вещи для пользования. Датчики ИРЦ могли продемонстрировать наборы одежд, обстановки, утвари, мелочей туалета, равно как и прибора, машин, материалов, тканей, полуфабрикатов. Достаточно назвать нужное или просто ткнуть пальцем: "Это!" - и это доставлялось. Параметры изделий ИРЦ подбирало по индексам заказчика. Когда миновала надобность, все возвращали в циркуляционную систему ИРЦ; там имущество сортировалось, чинилось, пополнялось новым. Благодаря циркуляции и насыщенному использованию для 23 миллиардов землян изделий производилось едва ли не меньше, чем во времена Берна для трех миллиардов. Ли не так давно сама отработала обязательный год контролером на станции бытовых автоматов. Чувствовалось, что она вспоминает об этом без удовольствия - да и весь разговор о вещах ей скучен. Словом, Берн изрядно обогатился здесь, на краю крыши, - оттягивая момент и заговаривая Ли зубы. ...Сначала он пытался взлететь с земли. Но - и тут Берн понял, почему Ли не разделила его восхищения стартовавшими с вышки, - это-то как раз и был высший класс: не то положение тела, нет скорости, не размахнешь крыльями в полный взмах. У Ли это выходило после большого разбега, а у него никак: разгонялся, подпрыгивал, по-лягушечьи дергая конечностями (движения в полете напоминали плавание брассом, это он усвоил), - и чуть ли не бровями входил в траву. Собрались глазеющие, посыпались советы - он окончательно потерялся. - Так, может, с вышки? - предложила Ли. - Тебе главное несколько секунд побыть в воздухе - ты все поймешь и усвоишь. Телом поймешь. Она целиком пленилась идеей научить Аля летать, была почти уверена в успехе. Ведь у него моторика Дана! И что здесь мудреного, все летают, это так хорошо. Аль будет благодарен Даже маленькая тщеславная мысдь мелькала в ее уме: что она первая сообразила о моторике Дана. Вот вечером вернутся Ило и Эоли, а Аль уже летает. Они удивятся и будут хвалить. А то у всех есть творческие дела, а у нее нет. Теперь будет. Берн покосился на вышку - У него все сжалось внутри. "Нет, недостаточно высоко, чтобы я успел научиться, раньше чем долечу до земли, но достаточно высоко, чтобы потом уже не вернуться к занятиям". Но и отказаться у всех на виду он не мог: раз осрамился - хватит! - М-м... лучше поближе где-нибудь, - сказал он: - С этого здания, пожалуй. В глубине души он рассчитывал на балкон второго, самое большее третьего этажа. Но Ли, видимо, не хотела обидеть его такими "детскими" высотами. Девушка, красиво спланировав, стала на край крыши. - Да ты не бойся, Аль! - Она поглядела на профессора с улыбкой и полным пониманием. - Тебе главное - несколько секунд продержаться в воздухе. Это ведь как плавание: надо хотеть летать и убедиться, что воздух держит. После таких слов из уст красивой девушки мужчине полагается сигать с крыши даже без крыльев. - Ну, давай вместе. Делай, как я: слегка присесть, крылья в стороны и назад - и! - И'Ли, оттолкнувшись от кромки, взмыла бумажным голубем. Берн, помолясь в душе, кинулся за ней, как в бассейн с тумбы. "Брасс, лягушечьи движенья!" - лихорадочно вспомнил он и принялся исполнять их с той энергией, с какой это стоило бы делать только в воде. Крыльям от его мышц требовались управляющие сигналы, а не судороги; на них они ответили тем же, судорожными автоколебаниями - Задергались, захлопали с небывалой энергией и размахом, будто у петуха перед "кукареку". Он болтался между ними, как дергунчик, утратив представление, где верх, где низ. Ли кружила вокруг, что-то крича; деревья приближались с пугающей быстротой. Берн, чтобы усмирить крылья, стал сосредоточиваться поочередно то на правом то на левом - на оба вместе его не хватало; они завертелись мельницей. Профессор вошел в штопор. Зеленая крона летела навстречу. Берн закрыл лицо руками. Ли ласточкой спикировала к нему, намереваясь подхватить, хоть как-то смягчить падение. Но промахнулась - Берн в последний момент вильнул. Его понесло вбок, и он шумно вошел в верхушку старой лиственницы. Ветки сорвали крылья, одежду, прядь волос на макушке, исцарапали тело. Он с размаху обнял шершавый, пахнущий смолой ствол, приник к нему грудью и лбом. В глазах брызнул радужный фонтан. "Жив!" Не сработала моторика Дана. 7. ОН НЕ САМОЗАЛЕЧИВАЕТСЯ! Перепуганная Ли внизу снимала крылья. Она тоже чиркнулась телом по ветвям дуба; они оставили длинные ссадины на ее руках и левом бедре. Берн неуклюже слезал с дерева. Лик его был ужасен. Руки, ноги, все туловище в ссадинах, ушибах, крови; ребра под левой рукой подозрительно похрустывали. От крыльев на нем остались тяжи и две косточки за плечами. - Ничего... ничего, - встревоженно лепетала Ли, усаживая Берна под дерево. - Главное, нет переломов, остальное пустяки, сейчас пройдет... - Она пучками травы принялась стирать кровь с кожи профессора, приговаривала: - Вот... очистим... теперь сосредоточься на тех местах, где болит, пока не перестанет. А потом еще сильней, до чувства уверенного владения телом. Или, может быть, тебя отвести в бассейн - там легче? - Какой бассейн, сосредоточение - что за вздор?! - рявкнул осатаневший от боли профессор. - Тащи сюда быстрее аптечку. Вату, йод, бинты, противостолбнячный набор... Ну! - Но... это же пройдет быстрее, чем я сумею отыскать то, что ты назвал. - Какой черт, быстрее? Поворачивайся, делай, что тебе говорят. В гроб меня загонит сегодня эта девчонка! Ли выпрямилась, губы у нее сложились подковкой, глаза наполнились слезами. - А ты... ты не кричи на меня. Сам ничего не умеет, а сам кричит! Такие царапины самозалечиваются, не из-за чего поднимать панику. Вот смотри! Она вытянула вперед правую руку, которой особенно досталось: ссадина на предплечье походила на длинную рваную рану, из разрывов кожи сочилась кровь, - сосредоточенно замолчала. Капли крови сразу загустели, свернулись. И далее Берн, как в сверхускоренном фильме, увидел за считанные минуты все стадии заживления раны, на которое обычно уходят дни и недели. По розово-красным краям разорванной кожи выделилась прозрачная плазма; загустела; края ссадины в течение минуты воспалились, покраснели, набухли, опали, посветлели, подсохли; их стянула красно-коричневая корочка, которая тотчас растрескалась, свернулась, осыпалась, обнажив синеватый рубец, а он опал, стал синим следом. Через три-четыре минуты место ссадины отмечала лишь исчезающая сине-розовая полоса на коже. - Уф-ф!.. - изумленный профессор даже забыл о своих страданиях. - Вот это да! - Видишь! - Ли опустила руку. - Человеческое тело само справляется. Ой, ну почему у тебя ничего не проходит?! Ей было от чего прийти в отчаяние: у Аля не только "не проходило", из ран и ссадин сочилась кровь, но ушибленные места начали зловеще напухать и синеть, а на лбу вызревала буро-лиловая шишка. - Ну, попробуй же сосредоточиться, управлять телом изнутри! - умоляла-причитала Ли. - В тебе ведь все есть, все вещества, гормоны... напряги волю, соберись. Ой, ну почему ты такой! Ило, которому дали знать, серым коршуном низвергался к ним с высоты. Ли при виде его сжалась; просто удивительно, как мало осталось в ней от недавней летающей красавицы и смелой наставницы - сейчас это была нашкодившая, перетрусившая девочка. Ей поручили присматривать!.. - Так... - Ило снимал крылья, рассматривал растерзанного Берна, потом Ли, снова Берна. - Хорошо, что пополам. - Что - пополам? - поднял на него глаза Берн. - Эм вэ квадрат пополам, кинетическая энергия, с которой ты врезался в дерево. Я надеялся, что из вас двоих хоть кто-то окажется зрелым человеком! Берн снова почувствовал себя мальчишкой. 8. ПРОМЕЖУТОЧНЫЕ ДИАЛОГИ - Решила, если это есть у тебя, значит, было всегда? Я сам в молодости не обладал свойством самозалечивания... Взялась учить летать! Да ты бы прямо без крыльев столкнула его с крыши - с тем же результатом. - Но я думала... раз у него моторика Дана... Правда, Эоли? - У него психика Берна, тело Берна - что против этого мото-невроны Дана! И потом: советоваться, спрашивать меня - уже не надо? - Ладно, Ил, она осознала. Она больше не будет, правда, маленькая? - Да уж что нет, то нет. Другого случая ей больше не представится. - Тем более. Давай о другом: Ли экспериментально доказала (давай рассматривать это так), что при нынешних своих качествах Аль в нашем мире не жилец. Не говоря даже о том, что он на каждом шагу будет чувствовать свою неполноценность, он может запросто погибнуть -от пустяковой травмы, из-за замедленной реакции, пониженной чувствительности... мало ли! Не оставлять же его всю жизнь под присмотром. - Что бывает опасней прочего! - Ладно, Ил, хватит!.. Ли, ты куда? Вот обиделась... - Утешишь. Для того и сказал. - О... поклон тебе, мудрый старец! Все-то ты заметишь. - Я не знал, что нельзя. - Можно, отчего же! Можно. Я бы и сам хотел что-то заметить... Так о деле: как ты? - А как он? - Противиться не станет. Он ведь все понимает. Вот это самое замечательное: все понимает, умом и чувствами - почти как мы. А тело, нервная система, внутренняя секреция... бог мой! О чем они тогда думали, не знаешь? - Об успехе в делах, в основном... Мало, чтобы он не противился, надо, чтобы хотел - только тогда преобразования в машине-матке будут удачны. - Захочет. Убедим. Кстати, преобразования Аля надо согласовать с Космоцентром. Затронуты их интересы. ИРЦ. Соединяю Линкастра 69/124, Луна, Космоцентр, и Иловиенаандра 182, Гоби, Биоцентр. По настоянию Линкастра и с согласия Иловиенаандра разговор открытый. Трансляция через каждый двадцатый шар-датчик. Тема разговора: Альдобиан 42/256, проблемы, связанные с необходимостью его информационно-вещественного преобразования. По ходу беседы наблюдающие могут высказывать свое мнение. Дельные суждения будут сообщены беседующим. Для исключения и саморедактирования опрометчивых высказываний трансляция идет с пятиминутным сдвигом. АСТР. Я прибег к открытому разговору, потому что проблема касается всех. Как и многим, мне довелось наблюдать отвратительную сцену, когда спасенный - дорогой, кстати, ценой - человек из прошлого начал новую жизнь с того, что без колебаний солгал. Легко и непринужденно. Ответа на вопрос - что привело его в наш мир? - мы не получили, это стоит отметить. Теперь наши надежды узнать от Альдобиана информацию Эриданоя, астронавта Девятнадцатой звездной, что так щедро и, как теперь ясно, опрометчиво обещал нам Иловиенаандр, - рухнули. Плакала теперь эта драгоценная информация! ИЛО. Не думаю. АСТР. О нет, Ило, я все помню: он дозреет и расскажет. Только какая цена тому, что он расскажет? "Раз совравшему веры нет". Этот тезис еще злободневен. Боюсь, что не все хорошо представляют, насколько он злободневен. Технико-энергетическое могущество человечества небывало выросло, взаимосвязь - через общедоступные датчики ИРЦ, в частности, - тоже. И все в нашем мире: обеспечение, информация, циркуляция ценностей, транспортировка людей, исполнение на планете и за ее пределами грандиозных сложнейших дел, регулирование климата и состояния биосферы - держится в прямом смысле на честном слове. Случаются, правда, и ошибки - но вес их и последствия от них ничто в сравнении с тем, что может произойти от внедрения в наш мир даже малой дозы яда, который мы называем целесообразно выдаваемой неистинной информацией и которую Альдобиан по-свойски именует "ди люге"! ИЛО. Хорошо сказал, Ас! АСТР. Благодарю. Но я еще не все сказал. Посреди этих тревожных (уверен, что не только для меня) размышлений я узнаю, что в том же Гобийском Биоцентре тот же Иловиенаандр со своим ассистентом Эолингом планируют новую операцию над Альдобианом. Цель ее дать этому незрелому и с опасными наклонностями уму новое тело - с нашей жизнеспособностью, высокоорганизованностью, чувствительностью... Иначе сказать, дать ему полную возможность свободно действовать в нашем мире. Ну, знаете!.. ИЛО. Принимаю упрек в опрометчивости. Мы, не познакомившись как следует с Алем сами, представили его человечеству - и осрамились вместе с ним. Его "ди люге" мы не предвидели. Но, зная теперь Альдобиана, отклоняю со всей ответственностью подозрение, что за его неискренним ответом крылся злой умысел. Так получилось от растерянности, возможно, от стыда за что-то в своей прежней жизни - а в общем, это ему не свойственно... Поэтому же решительно протестую против твоей, Астр, трактовки Аля как чуждого и опасного существа и против твоего пренебрежительного тона. Он человек и наш товарищ. АСТР. Хорош товарищ, которому нельзя верить! А не слишком ли ты, учитель, нетребователен в выборе товарищей?.. Я имею в виду не только этого Аля, но и твоего помощника Эоли, который проявил столько усердия в той злополучной операции. Извини, что я вмешиваюсь и в это, но восьмой отпрыск скандального должника, сам к сорока без малого годам не заработавший право на самостоятельное творчество - и правая рука знаменитого Ило, участник его проектов, опытов, операций! Надо ли удивляться твоим промахам? Возможно ли не ждать их в дальнейшем? ИЛО. Категорическое высказывание на основе недостаточной информации - почти такой же грех, как и "ди люге", Ас. АСТР. Не понял. ИЛО. Эолинг не имеет формального права на творческую самостоятельность лишь потому, что взял на себя долги отца. Ты хочешь пропустить это в эфир? АСТР. М-м... нет. ИРЦ, снять все об Эолинге 38! ИРЦ. Принято. АСТР. Вернемся к нашему приятелю Берну. Скажи, при преобразованиях в машине-матке возможно считывать информацию мозга, тела... памяти, одним словом? ИЛО. В принципе, да. Но только в принципе. Этого никто не делал по простой причине: слишком велика вероятность таким способом убить личность. Человек не машина, Ас. Ты не представляешь, насколько в нем все тонко, сложно, интимно. Зондовое сканирование - штука грубая. АСТР. Но ведь в конце-то концов... в любом деле не исключены потери и несчастья. ИРЦ. Даю справку. Вас слушают и наблюдают двенадцать миллиардов, пятьдесят четыре процента населения Земли. Загружен не каждый двадцатый, а каждый шестой сферодатчик. Удовлетворены запросы о транспляции на Луну и орбитальные комплексы. АСТР. О! Значит, проблема затрагивает всех. ИЛО. На Земле слишком давно не возникало подобных проблем. АСТР. Можем завершить наш спор голосованием. ИЛО. Я не сделаю того, чего ты добиваешься, даже если меня к этому принудят все двадцать три миллиарда жителей Земли! АСТР. Хороший же урок преподашь людям ты, учитель! ИРЦ. Даю врез характерных реплик - без перечисления имен, которое отняло бы много времени. - Он не человек, он лжец! - А я тоже умею это "ди люге", целесообразно искажать истину! Думаю, что каждый, покопавшись в душе, смог бы признаться в том же. Мы не делаем так не потому, что начисто лишены этих психических потенций, а потому, что не хотим. Прекрасно обходимся без этого. Но если ставить вопрос так: он это может, - то надо осуждать и тебя, и меня... всех! - Да! Правосудие должно судить только за содеянное. С осуждения-наказания за возможность совершить проступок начинались все тирании. - Речь не о том. Много ли весит жизнь этого Аля против скрытых в нем знаний Девятнадцатой звездной? Ведь звездная экспедиция - это то, на что многими людьми потрачены десятилетия их жизни, а многие жизни и целиком, то, во что вложен труд миллионов! АСТР. ИРЦ, достаточно! Вот, сказано главное. Ило, ты назвал его товарищем, сравнял с собой, с нами... Тебе виднее. Скажи: если прямо объяснить ему, что и экспедиций-то этих было всего двадцать и как выкладывались на них и в них, - он согласится на сканирование? ИЛО. Не знаю. Возможно, нет. АСТР. А ты - приведись такое тебе - согласился бы? ИЛО. Да. АСТР. И я согласился бы - тоже без колебаний. И любой другой. Вот видишь... а ты говоришь! ИЛО (после молчания). Ты жесток... Ох, как ты жесток, Ас! Жесток без необходимости... Согласится или не согласится Аль? Возможно, что и согласится. Но ты сначала спроси, а кто пойдет и скажет ему это? Скажет: Пришелец, дай считать с себя важную нам информацию - и погибни. Да, я бы дал считать и погиб, и ты, и многие - потому что это наш мир, наша жизнь. Каждый ее изрядно отведал, знает, что она продлится тысячелетия и без него. А для Аля она - начавшееся исполнение мечты. Даже больше, о многом нынешнем он и мечтать не мог... Ты храбрый человек, Астр, все знают о твоих подвигах в Тризвездии и на Трассе. Больше того, ты не побоялся затеять спор перед лицом человечества, встревожил людей страхами и подозрениями, чтобы поставить на своем. Так пойди, храбрый, скажи Алю, что ты хотел. Убей его на пороге мечты! Или пусть другие пойдут и скажут ему это, глядя в глаза. Ты напираешь на ценность космических дел для человечества. Да, это так. Но давай помнить о самом первом, извечно первом, извечно первом условии освоения и Солнечной, и дальнего космоса, и для любых, грандиозных дел: при исполнении их мы ничего не должны утратить из накопленных ранее богатств духа и ума человеческого. Ничего! Только обогатиться, подняться выше. А если космические дела начнут теснить в нас человеческое, то зачем он, космос? Пространство, Ас, имеет лишь три измерения, в человеке их тысячи. И не случится, я уверен, бед, которыми ты, стремясь поставить на своем - да, только для этого! - нас пугаешь. Мы дадим Алю просто так больше, чем он взял бы любой хитростью, - и он это поймет. Зачем же ему ловчить! Да и чего бы стоила организованная мощь нашего мира, наше знание жизни, умудренность пятитысячелетней историей, если один человек смог бы все нарушить?.. Так что, Астр, я скажу тебе то, что и в прошлый раз: пусть живет, пусть входит в наш мир и будет таким, каким будет. Поможет раскрыть загадку Одиннадцатой планеты и Дана - хорошо, а нет - значит, нет. И последнее: ты, Ас, знаменитый астронавт, талантливый исследователь космоса, но от должностей и занятий, где решаются судьбы человеческие, тебе, по-моему, надо держаться подальше. Или другим удерживать тебя от этого, как угодно. Ты жесток, непроницателен, подвержен элитарному чванству и, самое серьезное, на слишком многое идешь, чтобы поставить на своем... ИРЦ, мнение учителя Иловиенаандра 182 о Линкастре 69/124 не для эфира, только для Совета Космоцентра. ИРЦ. Принято. ИЛО. Теперь, если считаешь нужным, ставь вопрос на голосование. Прощай! 9. ПРОБУЖДЕНИЕ Э 3 Проснувшись утром, Берн не сразу понял, отчего его переполняет - ну, просто плещет через край! - бодрая, светлая радость. Он вскочил с ложа, выбежал на поляну. Городок еще спал. Красный сплюснутый диск солнца выбирался из-за горизонта между медными стволами. Было тихо, свежо, туманно. Крепко пахло росой и хвоей, опавшими листьями. Что-то в мире было не так, что-то надо вспомнить! "Хорошо!" Берн засмеялся солнцу. Веселая, озорная сила наполняла его мышцы, каждую клетку тела. Захотелось пройтись колесом, трава просто манила кувыркнуться. А что? Он так и сделал. Ледяная трава обожгла ладони. Колесо вышло на славу: четыре оборота из конца в конец поляны. Он даже не задохнулся. Неподалеку высилась веерная пальма с шероховатым стволом в темных и серых кольцах. Берн азартно поплевал на руки и полез, смеясь своей прыти, полез, как папуас - не карабкаясь, а будто взбегая ногами и руками. Он добрался до чуть-чуть подрагивающих вееров без передышки. Внизу были маленькие домики, из них выходили маленькие люди. Солнце из красного стало оранжевым. Легкие шеренги облаков плыли над корпусами-волнами Биоцентра. - Эге-геееей! - закричал профессор: просто так, попробовать голос. "...еей!" - отдалось в деревьях. - "Мяу-у!" - передразнил внизу кто-то из биологов. Это отрезвило Берна: что это он, действительно, как кот? Он полез вниз. "Что со мной творится?" И вспомнил: тело! Он чувствует новое тело. ...Нет, оно не новое - его. Вот коричневая родинка у ключицы, пятна от прививки оспы ниже левого плеча; вот старый, довоенных времен, шрам на боку, память о студенческой демонстрации, потасовке с полицией - врезал один кованым ботинком по ребрам. Но дело не в том: под кожей с метинами жило не прежнее тело сорокалетнего мужчины, поношенное и деформированное нездоровой жизнью, а крепкое, налитое гибкой силой тело двадцатилетнего атлета Оно-то и было настоящее, его! Нет-нет, надо точно вспомнить: в каком, собственно, смысле оно - его? Ведь и в двадцать лет он был не такой - сутулый анемичный юноша. А сейчас - ого-го, оля-ля! Берн напряг бицепсы. высоко подпрыгнул, схватился за горизонтальную ветку клена, подтянулся, метнул тело вперед, перекувырнулся в воздухе, стал на ноги "Вот это да! Я никогда не умел так делать". От толчка желтые листья клена сбросили на него дождь росинок Он засмеялся от щекотного наслаждения и изумился еще одному открытию: кожа умела коротко и резко подергиваться, чтобы сбросить каплю влаги, как у молодых лошадей. Минуту он забавлялся: клал на бедро травинки, веточки - и сбрасывал их движением кожи. Так поэтому оно и его: владение всем в себе? Нет, вспомнил Берн, есть и сверх того еще, самое главное: он выбирал. Полурастворенный в биологической жидкости, когда к нему сходились щетины зондов и электродов, он необыкновенно много знал - чувствовал (или это жидкость знала?) о себе, о телах человеческих и иных. Он знал не слова, не числа - что-то большее: чувственную суть каждого органа, мышцы, жилки, взаимодействия всего этого, телесную идею себя. Он проникал в это сначала неуверенно, с тайной жутью, но чем далее, тем спокойней. И, постигнув возможности, стал выбирать - собирать, конструировать свой биологический образ: чтобы не слишком могуч, это лишне, но и не тщедушен, чтобы и по характеру, и по внешности, и главное - по миру сему было в самый раз. Поэтому и получилось его тело, в большей степени его, чем данное при рождении. Берн осмотрелся. Ива у домика Тана была в ржаной охре, клены сияли чистой желтизной, кусты вдоль фотодороги пылали багряно. Все это странновато выглядело в темно-зеленом обрамлении лиственниц, кипарисов, пальм, плюща, но все равно - признаки поздней осени. "Долгонько же надо мной трудились. И вот он - я!" На него снова накатило ощущение безмятежного счастья - того простого счастья, что не связано ни с событием, ни с удачей. Радостная песня жизни: вот солнце взошло, начинается день, тело полно сил, движения точны, голова ясна, ноздри жадно пьют лесной воздух... мир прекрасен и все нипочем! Берн, не зная, куда себя девать, помчал сломя голову в глубину леса. Трава хлестала по икрам, встречные ветви налепили на лицо и плечи красную мокрую листву - это только веселило его. Наткнулся на дикую яблоню с некрупными янтарными плодами: сорвал несколько, раскусил, причмокнул с удовольствия: с детства он так не лакомился! Потом он летал. В домике Эоли (того не было) взял крылья, поднялся на место своего позора, первый уступ лабораторного корпуса, снарядился, попробовал, как слушаются крылья, стоя у края на прохладных плитках. И - с отвагой в сердце, но с замиранием в желудке - ринулся навстречу солнцу. И получилось. Не могло не получиться, пришло само то, что раньше не давалось. По простым и точным командам нервов крылья расправлялись, забирали под себя упругий воздух, взмахивали, несли его. А он и не думал о нервах и командах - плыл в воздухе легкими брассовыми движениями. Сначала только прямо, потом повороты, вираж с потерей высоты, вираж с набором ее... Сердце замирало и крылья начинали трепыхаться неровно, когда сознавал, как ужасно далеки внизу крохотные домики, деревца, фигурки. Но - преодолел. ...Вспоминая после свой полет, Берн понял, почему Ли не смогла ничего толком объяснить, научить его полету. Для нее, как и для него теперь, это было естественное самоочевидное действие - как ходьба. Попробуй растолкуй ее неходившему. Но это пришло позднее, а сейчас Берн летал, и ему казалось, что за спиной выросли свои крылья, что это его могучие мышцы толкают тело вперед и вверх. Лесной голубь-сизяк пересекал путь. Профессору показалось, что он с юмором покосил на него круглым глазом в розовом ободке - он ринулся наперехват, выяснять отношения. Бедная птаха улепетывала изо всех сил, но летающий человек догонял ее с ужасным смехом, протягивал руки. Голубь ринулся вниз, под защиту деревьев. Увлекшийся Берн едва не врезался в вершину пирамидального тополя. За деревьями голубело озеро - овальное, в песчаных берегах. Берн полетел над ним, попал в восходящий воздушный поток, стал кружить, приноравливаться. Это было искусство - подниматься в нем: все время сносило, он соскальзывал в стороны. Но освоил и парил величественно и безмятежно, описывая вольные круги. Солнце поднялось над лесом. Небо очистилось от облаков, стало синим и по-осеннему прозрачным. И как далеко, необыкновенно далеко было видно во все стороны с высоты! Неважно было, что видеть: здания Биоцентра, коттеджи, лес, просеки с фотодорогами, озера, вышки среди деревьев, снова какие-то строения вдали, решетчатые стены с мачтами в дымке у горизонта ("Там Полигон", - вспомнил Берн), снова лес, его правильные ряды деревьев, река в каскадах запруд... Все это была Земля, планета людей, умное величие мира - и он был к нему причастен. "Как они должны быть сильны духовно, - думал Берн, - эти летающие люди, чей обзор не стиснут домами и кварталами, а разве