и и восклицательными знаками. Мне сейчас хочется не писать, а открыть окно и заорать в ночь, на весь город: "Эй! Слышите, вы, которые спят под луной и спутниками: мы получили нейтрид!!" 17 июля. Когда-нибудь популяризаторы, описывая это событие, будут фантазировать и приукрашивать его художественными завитушками. А было так: три инженера, после сотен опытов уже уставшие ждать, уже стеснявшиеся в разговорах между собой упоминать слово "нейтрид", вдруг стали получать в последних облучениях Великое Неожиданное: свинец, превращавшийся в тяжелый радиоактивный йод; сверхтяжелый, устойчивый атом цинка из атома висмута... Они уже столько раз разочаровывались, что теперь боялись поверить. Облучали ртуть. Был заурядный денек. Ветер гнал лохматые облака, и в лаборатории становилось то солнечно, то серо. По залу гуляли сквозняки. Иван Гаврилович уже чихал. Пришла моя очередь работать у мезонатора. Все, что я делал, было настолько привычно, что даже теперь скучно это описывать: подал в камеру ванночку с ртутью, включил откачку воздуха, чтобы повысить вакуум, потом стал настраивать мезонный луч. В перископ было хорошо видно, как на выпуклое серебристое зеркальце ртути в ванночке упал синий прозрачный луч. От ванночки во все стороны расходилось клубящееся бело-зеленое сияние ртуть сильно испарялась в вакууме, и ее пары светились, возбужденные мезонами. Я поворачивал потенциометр, усиливал тормозящее поле, и мезонный луч, слегка изменившись в оттенках, стал размываться в облачко. Внезапно (я даже вздрогнул от неожиданности) зеленое свечение ртутных паров исчезло. Остался только размытый пучок мезонов. И свет его дрожал, как огонь газовой горелки. Я чуть повернул потенциометр пары ртути засветились снова. Должно быть, выражение лица у меня было очень растерянное. Иван Гаврилович подошел и спросил негромко: Что у вас? Да вот... ртутные пары исчезают... Я почему-то ответил ненатуральным шепотом. Вот, смотрите... Пары ртути то поднимались зелеными клубами, то исчезали от малейшего поворота ручки потенциометра. Сколько мы смотрели не знаю, но глаза уже слезились от напряжения, когда мне показалось, что голубое зеркальце ртути в ванночке стало медленно, очень медленно, со скоростью минутной стрелки, опускаться. Оседает... прошептал я. Иван Гаврилович посмотрел на меня из-за очков шальными глазами: Запишите режим... Ну, что было дальше, в течение трех часов, пока оседала ртуть в ванночке, я и сам еще не могу восстановить в памяти. В голове какая-то звонкая пустота, полнейшее отсутствие мыслей. Подошел Сердюк, подошла Оксана, и все мы то вместе, то по очереди смотрели в камеру, где медленно и непостижимо оседала ртуть. Она именно оседала, а не испарялась паров не было. Иван Гаврилович курил, потом брался за сердце, морщился, глотал какие-то пилюли и все это делал, не отрывая взгляда от перископа. Все мы были как в лихорадке, все боялись, что это вдруг почему-то прекратится, что больше ничего не будет, что вообще все это нам кажется... И вот оседание в самом деле прекратилось. Над оставшейся ртутью снова поднялись зеленые пары. У Ивана Гавриловича на лысине выступил крупный пот. Мне стало страшно... Так прождали еще полчаса, но ртуть больше не оседала. Наконец Голуб хрипло сказал: Выключайте, и тяжело поднялся на мостик, к вспомогательной камере, откуда вытаскивают ванночку. Сердюк выключил мезонатор. Иван Гаврилович перевел манипуляторами ванночку во вспомогательную камеру, поднял руку к моторчику, открывающему люк. Иван Гаврилович, радиация! робко напомнил я (ведь ртуть могла стать сильно радиоактивной после облучения). Голуб посмотрел на меня, прищурился, в глазах его появилась веселая дерзость. Радиации не будет. Не должно быть. Однако стальными пальцами манипулятора поднес к ванночке трубочку индикатора. Стрелка счетчика в бетонной стене камеры не шевельнулась. Голуб удовлетворенно хмыкнул и открыл люк. Когда ртуть слили, на дне ванночки оказалось черное пятно величиной с пятак. Стали смотреть против света, и пятно странно блеснуло каким-то черным блеском. Отодрать пятно от поверхности фарфора не было никакой возможности пинцет скользил по нему. Тогда Иван Гаврилович разбил ванночку: Если нельзя отделить это пятно от ванночки, будем отделять ванночку от него! Фарфор стравили кислотой. Круглое пятно, вернее клочок черной пленки, лежал на кружке фильтровальной бумаги... Потом уже мы измерили его ничтожную микротолщину, взвешивали (пятно весило 48,5 г), определили громадную плотность. Неопровержимые цифры доказали нам, что "это" ядерный материал. Но сейчас мы видели только черную пленку, крошку космической материи, полученную в нашей лаборатории. Вот! помолчав, сказал Иван Гаврилович. Это, возможно, и есть то, что мы называли "нейтрид"... Нейтрид... без выражения повторил Сердюк и стал хлопать себя по карманам брюк должно быть, искал папиросы. А Оксана села на стул, закрыла лицо ладонями и... расплакалась. Мы с Голубом бросились ее утешать. У Ивана Гавриловича тоже покраснели глаза. И черт знает что! мне, не плакавшему с глупого возраста, тоже захотелось всласть пореветь. В сущности, мы простые и слабые люди! мы вырвали у природы явление, величие которого нам еще трудно себе представить, все свойства которого мы еще не скоро поймем, все применения которого окажут на человечество, может быть, большее влияние, чем открытие атомного взрыва. Мы много раз переходили от отчаяния к надежде, от надежды к еще большему отчаянию. Сколько раз мы чувствовали злое бессилие своих знаний перед многообразием природы, сколько раз у нас опускались руки! Мы работали до отупения, чуть ли не до отвращения к жизни... И мы добились. А когда добились, не знаем, как себя вести. Оксана успокоилась. Сердюк отошел куда-то в сторону и вернулся с бутылкой вина. В шкафчике нашлись две чистые мензурки и два химических стаканчика. Алексей Осипович, ты когда успел сбегать в магазин? удивился Голуб. Сердюк неопределенно пожал плечами, вытер ладонью пыль с бутылки, разлил вино по стаканчикам: Провозгласите тост, Иван Гаврилович!.. Голуб поправил очки, торжественно поднял свою мензурку. Вот... Он в раздумье наморщил лоб. Мне что-то в голову ничего этакого, подобающего случаю, не приходит. Поздравить вас? Слишком... банально, что ли? Это огромно то, что сделано. Мы и представить сейчас не можем, что означает эта ничтожная пленочка нейтрида. Будут машины, ракеты и двигатели, станки из нового, невиданного еще на земле материала сказочных, удивительных свойств... Но ведь машины для людей! Да, для счастья людей! Для человека, дерзкого и нетерпеливого мечтателя и творца! Он помолчал. Думали ли вы, каким будет человек через тысячу лет? вдруг спросил он. Я думал. Многие считают, что тогда люди станут настолько специализированы, что, скажем, музыкант будет иметь другое анатомическое строение, чем летчик, что физик-ядерщик не сможет понять идеи физика-металлурга, и так далее. По-моему, это чушь! Иван Гаврилович поставил мешавшую ему мензурку с вином на стол, поднял ладонь. Чушь! Могучие в своих знаниях, накопленных тысячелетиями, повелители послушной им огромной энергии, люди будут прекрасны в своей многогранности. В каждом естественно сольется все то, что у нас теперь носит характер узкой одаренности. Каждый человек будет писателем, чтобы выразительно излагать свои чувства и мысли; художником, чтобы зримо, объемно и ярко выражать свое понимание и красоту мира; ученым, чтобы творчески двигать науку; философом, чтобы мыслить самостоятельно; музыкантом, чтобы понимать и высказывать в звуках тончайшие движения души; инженером, потому что он будет жить в мире техники. Каждый обязательно будет красивым. И то, что мы называем счастьем редкие мгновения, вроде этого, для них будет обычным душевным состоянием. Они будут счастливы! Да, все было необычно: Иван Гаврилович, хмурый, сердитый, а порой и несправедливо резкий, оказался великолепным и страстным мечтателем. Ему не шло мечтать: маленький, толстый, лысый, со смешным лицом и перекосившимися на коротком носу очками, он стоял, нелепо размахивая правой рукой, но голос его звучал звонко и страстно: Вот такими станут люди! И все это для них будет так же естественно, как для нас с вами естественно прямохождение... И эти красивые и совершенные люди, может быть, читая о том, как мы на ощупь, в темноте незнания, с ошибками и отчаянием искали новое, будут снисходительно улыбаться. Ведь и мы подчас так улыбаемся, читая об алхимиках, которые открыли винный спирт и решили, что это "живая вода", или вспоминая, что в начале девятнадцатого века физики измеряли электрический ток языком или локтем... Понимаете, для наших внуков этот нейтрид будет так же обычен, как для нас сталь. Для них все будет просто... Голуб помолчал. Но все-таки это сделали мы, инженеры двадцатого века! Мы, а не они! И пусть они вспоминают об этом с почтением без нас не будет будущего!.. И Иван Гаврилович почему-то погрозил кулаком вверх. НЕЙТРИД 18 июля. Сегодня снова включили мезонатор и облучали ртуть. Всем было тревожно: а вдруг больше не получится? Но снова, как тогда, под пучком мезонов в ванночке оседало блестящее зеркальце ртути, исчезали зеленые пары и на дне осталось черное пятнышко нуль-вещества... Нет, это открытие не имеет никакого отношения к его величеству Случаю: оно было трудным, было выстрадано, и оно будет надежным. Сегодня же измерили, более или менее точно, плотность первого листика нейтрида. Это было сложно, потому что толщина его оказалась неизмеримо малой, за пределами измерений обычного микроскопа. С трудом определили толщину на электронном микроскопе: она оказалась равной примерно ЗА трем ангстремам. Толщина атома! Стало быть, объем пленки No 1 около шести стомиллионных долей кубического сантиметра, а плотность около ста тонн в кубическом сантиметре. Весомое "ничто"! 20 июля. Сегодня в лаборатории сопротивления материалов произошел конфуз. Пробовали определить механическую прочность пленки нейтрида на разрыв. 450-тонный гидравлический пресс развил предельное усилие... и лопнула штанга разрывного устройства! Пленка нейтрида в десятки тысяч раз более тонкая, чем папиросная бумага! выдержала усилие в 450 тонн то, чего не выдерживают стальные рельсы! Стало быть, нейтрид в полтора миллиарда раз (а может быть, и больше!) прочнее стали. Когда обсуждали будущее нейтрида, скептики говорили: "Ну хорошо, вы получите материал, в миллионы раз прочнее всех обычных, но ведь он будет точно во столько же раз и тяжелее?" Давайте прикинем, граждане скептики: да, нейтрид тяжелее стали в 150 миллионов раз, но он прочнее ее не менее чем в полтора миллиарда раз. Значит, десятикратный выигрыш в весе! То есть выходит, что нейтрид как материал отнюдь не самый тяжелый, а весьма легкий. Тогда нам нечего было возразить, мы не могли теоретически вычислить это. Ведь всегда, пока многое еще неизвестно, скептики очень уверенны. Они всегда готовы доказать: чего нет, того и не может быть... Но покажите мне хоть одного скептика, который бы получил новое, добился нового! Не стоит и искать... Потому что правда скептиков это правда трусости. А Яшка? Сегодня в обеденный перерыв мы столкнулись во дворе. Он сделал маневр, чтобы незамеченным обойти меня, но я его окликнул. Он без обычных выкрутасов подошел, протянул руку: Поздравляю тебя! Здорово вы дали!.. Да и тебя тоже следует поздравить, не очень искренне ответил я. Ведь ты тоже работал... Ну, незачем мне приклеиваться к чужой славе! резко ответил он. Обойдусь! и пошел. Неловкий вышел разговор. Да... Были мы с ним какие ни есть, а приятели: вместе учились, вместе приехали сюда, вместе работали. А теперь... Поздновато сработало твое самолюбие, Яшка! 28 июля. В химическом отношении нейтрид мертв, совершенно бесчувствен: он не реагирует ни с какими веществами. Этого и следовало ожидать ведь в нем просто нет атомов, нет электронов, чтобы вступать в химическую реакцию. И еще: эти пленки нейтрида не пропускают радиацию частиц: протонов, нейтронов, быстрых электронов, альфа-частиц и так далее. Только в ничтожном количестве они пропускают гамма-лучи: пленка нейтрида толщиной в несколько ангстремов ослабляет гамма-излучение примерно так же, как свинцовая стена толщиной в метр. То есть непроницаемость для радиоактивных излучений почти абсолютная. Вот он идеальный материал для атомного века! Найденная человечеством гигантская сила ядерная энергия получила равный ей по силе материал. Два богатыря! 31 июля. Все уменьшается или увеличивается в миллионы раз. Теплопроводность нейтрида в несколько миллионов раз меньше теплопроводности, скажем, кирпича; мы нагревали пленку с одной стороны в пламени вольтовой дуги несколько часов и так и не смогли измерить сколько-нибудь значительное повышение температуры на другой стороне... Теплоемкость нейтрида в сотни миллионов раз больше теплоемкости воды; нагретый краешек этой же пленки мы в течение двух дней охлаждали "сухим льдом", жидким азотом и чуть ли не целой рекой холодной воды. Но он запас миллионы больших калорий тепла и не отдавал их. Наш так называемый "здравый смысл", воспитанный на обычных представлениях, на обычных свойствах материалов, протестует против таких цифр и масштабов. Мне было физически мучительно держать на ладони наш второй образец кружок пленки нейтрида, неизмеримо тонкий, и чувствовать, как его десятикилограммовая тяжесть невидимой гирей напрягает мускулы! Мало знать, что это вещество состоит из уплотненных ядерных частиц, которые в тысячи раз меньше атомов, и что внутри него взаимодействуют ядерные силы, в миллиарды раз сильнее обычного междуатомного взаимодействия, нужно прочувствовать это. К нейтриду, к его масштабам просто следует привыкнуть. ... Кстати, я настолько увлекся описанием ежедневно открываемых свойств нейтрида, что совсем перестал отмечать, что делается у нас в лаборатории. Мезонатор сейчас загружен круглые сутки; мы делаем нейтрид в три смены. Тоненькие пленочки, чуть ли не прямо из рук выхватывают и относят в другие лаборатории: весь институт сейчас изучает свойства нейтрида. Алексей Осипович целыми днями колдует у мезонатора боится, как бы от такой нагрузки он не вышел из строя. Ему дали двух инженеров в помощь. Похудел, ругается: Вот морока! Лучше б не открывали этот нейтрид! Голуб изощряется в выдумывании новых опытов для определения свойств нейтрида, бегает по другим лабораториям, спорит. Я... впрочем, трудно связно описать, что приходится делать мне: работы невпроворот, вся разная и вся чертовски интересная. Мы находимся в состоянии "золотой лихорадки", каждый опыт приносит нам новый самородок-открытие. 10 августа. Сердюк говорит: Вы думаете, что если американцы откроют нейтрид, то сразу же и начнут звонить о нем на весь мир? Не-е-т... Это же не атомная бомба. Ее нельзя было скрыть уже после первых испытаний, а нейтрид ведет себя тихо... Они так и сделали: опубликовали результаты неудачных опытов, а об удачных промолчали. Может быть, тот же Вэбстер уже получил нейтрид, или как там он у них называется... О-о, это же бизнесмены, пройдохи! И он смотрит на нас с Иваном Гавриловичем так, будто видит всех этих вэбстеров насквозь. Может, он и прав? Трудно предположить, что Вэбстер и его коллеги остановились на опытах с калием, медью, серой и не проверили все остальные элементы... И еще: после того как мы установили, что осаждается в нейтрид не вся ртуть, а лишь ее изотоп-198, который составляет только десять процентов в природной ртути (поэтому-то у нас оседала не вся ртуть), я занялся экономикой. Пересмотрел кипы отчетов о мировой добыче ртути, об экспорте, импорте, и так далее. И вот что выходит: главные месторождения киновари в мире Амальден в Испании, Монте-Амьято в Италии, Нью-Амальден в Калифорнии (частью в США, частью в Мексике), Идрия в Югославии и Фергана у нас. Если в 1948 году добыча ртути на зарубежных рудниках достигала 4000 тонн, а потом, в связи с вытеснением из электротехники ртутных выпрямителей полупроводниковыми, упала до 2000 тонн, то за последний год она внезапно возросла до 6000 тонн! Причем основным потребителем ртути вдруг стал американский концерн вооружений "XX век", а между тем он что-то не рекламирует ни новые типы градусников, ни ртутные вентили, ни зеркала для шкафов... А нейтрид требует громадных количеств ртути. Конечно, это еще догадки, но если они оправдаются, то, судя по утроившейся добыче ртути, дело там дошло уже до промышленного применения нейтрида... Ай-ай, мистер Г. Дж. Вэбстер! Не знаю, к сожалению, как расшифровываются ваши "Г." и "Дж."! Такую шулерскую игру тащите в науку. В старые недобрые времена за подобные дела били подсвечниками по мордасам... Нехорошо! 20 августа. Получали веселились, подсчитали прослезились... Словом, нейтрид невероятно дорог: килограмм его стоит примерно столько же, сколько и килограмм полностью очищенного урана-235. Но килограмм урана-235 это год работы атомной электростанции, а килограмм нейтрида микроскопический кубик со стороной в 0,1 миллиметра. А что из него можно сделать?! Значит, пока мы не найдем выгодного способа применения нейтрида (удешевить производство мы еще не можем), все наши образцы годятся только для музеев. Вероятнее всего, что наиболее выгодно применять нейтрид в виде сверхтонкой пленки, толщиной много меньше ангстрема. Это будут тончайшие нейтрид-покрытия, защищающие обычный материал от температуры, радиации, разрыва и всего что угодно. Вчера один плановик из центра, приехавший обсудить перспективы применения нейтрида, обиделся: "Пленки тоньше атома? Вы что, меня за дурака принимаете? Таких пленок не бывает". Еле-еле мы доказали ему, что из нейтрида, который состоит из ядерных частиц, в тысячи раз меньших атома, такие пленки получать можно... Его мы убедили, но все-таки как же мы будем контролировать толщину этих пленок? Инструментами, которые состоят из атомов?... Вот что: нужно обдумать анализ с помощью гамма-лучей. Пожалуй, так... (Дальше в дневнике Самойлова следуют эскизы приборов, схемы измерений и расчеты, которые мы опускаем, так как не все в дневнике инженера может быть доступно читателю.) 16 сентября. Иван Гаврилович недели две назад обронил: Мне кажется, когда мы перейдем предел в один ангстрем, то свойства пленок резко изменятся. По-моему, они будут очень эластичными, а не жесткими, как нынешние. Позавчера Сердюк извлек из кассет куски фантастически тонкой, мягкой, черной ленты. Лента заполняла любую морщинку в бумаге, она сминалась в ничтожный комочек. Измерили на моем гамма-метре толщину: 0,05 ангстрема! Что я говорил! торжествовал Голуб, сияя очками. Она мягкая, как... вода! Видите? Но всех нас потряс Сердюк. Он, видно, давно продумал этот эффект. Во всяком случае, у него все было готово. Одна из лент даже имела специальные утолщения на концах. Он достал из своего стола какое-то приспособление, похожее на лобзик, зажал в него эту пленку с утолщениями, натянул ее и обратился к нам со следующей речью: Вы думаете, что представляете себе, что такое пленка толщиной в пять сотых ангстрема? Нет, не представляете. Вот, смотрите... Сердюк наставил свое устройство с пленкой на обрубок толстого стального прута и легко, без нажима провел пленку сквозь него. Прут остался целым! Вот видите? Как сквозь воздух проходит! Он подал прут мне: Ну-ка, найди, где я резал... На прутке не осталось никаких следов. Сердюк, торжествуя, сказал: Такая тонкая пленка уже не разрушает междуатомные связи, понятно? Итак, считаю предварительную морально-теоретическую подготовку законченной. Теперь слабонервных и женщин прошу отойти... Он закатил рукав халата на левой руке, снял часы. Потом вытянул руку и на запястье, на то место, где кожа под ремешком оставалась белой, приложил пленку нейтрида. Затем размеренно, без усилия провел ее... сквозь руку! Даже не провел ее, а просто погрузил в руку. Мы не то чтобы не успели, а просто не смогли ахнуть. Оксана, стоявшая здесь, зажала себе ладонями рот, чтобы не закричать, и страшно побледнела. Черная широкая лента вошла в руку. Какое-то мгновение край ее выступал с одной стороны, резко выделяясь на фоне белой кожи. Мучительно медленно (так показалось мне) пленка прошла через мясо и кость запястья и целиком вышла с другой стороны. Был миг, когда казалось, что она полностью отделяла кисть от остальной части руки. Потом пленка плавно вышла с другой стороны. Доли секунды, затаив дыхание все ждали, что вот сейчас кисть отвалится и хлестнет кровь. Но Алексей Осипович спортивно сжал кулак, распрямил его и "отрезанной" рукой полез в карман за носовым платком. Эх, жаль, киносъемочной камеры не было! улыбнулся он. Иван Гаврилович вытер выступивший на лысине пот, внимательно посмотрел на Сердюка и рявкнул: Голову себе нужно было отрезать, а не руку, черт бы тебя побрал! Цирк! Аттракционы мне здесь будешь устраивать?! Ну что вы, Иван Гаврилович, какие аттракционы? Сердюк недоуменно развел руками. Обыкновенная научная демонстрация свойств сверхтонких пленок нейтрида. Что ж тут такого? Вот я вам выговор закачу, тогда поймете! Голуб от возмущения даже перешел на "вы". Хорошо, что в этой пленке не было никаких случайных утолщений, а то полоснули бы себе... Мальчишество! Однако выговор Сердюку он не "закатил". 2 октября. Проектируем комбинезон-скафандр из сверхтонкого нейтрида: два слоя нейтрид-фольги, проложенные мипором. Такой скафандр должен защищать от всего: в нем можно опуститься в кипящую лаву, в жидкий гелий, в расплавленную сталь, в шахту доменной печи, в бассейн уранового реактора... И весить он должен всего 20 килограммов совсем не много для прогулок в домну... 4 октября. Последнее время я читал все: наши научные журналы, сборники переводных статей, бюллетени научно-технической информации, отчеты о всевозможных опытах. Но дня три не просматривал газет и едва не прозевал интересное событие. Оказывается, над Землей появились два тела снарядообразной формы. Их называют "черные звезды", потому что они необычно темные. Эти "черные звезды" движутся на высоте около 100 километров, фактически у нижней границы ионосферы, и что удивительно они ни в малейшей степени не тормозятся атмосферой. Прежние спутники давно бы сгорели, снизившись до такой высоты, а эти вращаются уже два дня, и до сих пор никто не заметил уменьшения их скорости. Из Пулково сообщили расчеты баллистической орбиты "черных звезд", по которым получается, что средняя плотность их. ..1,3 килограмма в кубическом сантиметре! Если предположить, что снаряды не являются монолитами и пусты внутри, это становится похожим на космический нейтрид!.. 15 октября. Нет, это не космический нейтрид "Черные звезды" вполне земные снаряды, настолько земные, что даже начинены атомной взрывчаткой. Впрочем, слухи относительно атомных зарядов в "черных звездах", кажется, преувеличены; однако никто не может их опровергнуть. Да и не мудрено: до сих пор все державы делают вид, что эти зловещие спутники не имеют к ним никакого отношения. Черт знает, какая опасная затея! И чья? Американцев? В мире из-за этого творится невообразимое: жители бегут из городов, газеты выпускают одну сенсацию чудовищнее другой, дебаты в ООН, заявления разных деятелей. Какой-то чин Пентагона (кажется, его фамилия Дьюз или Зьюст) заявил по телевидению, что если хоть один из снарядов упадет на территорию США, то следует немедленно нанести России атомный удар... По расчетам, спутники будут вращаться еще две-три недели. Что-то случится за эти недели?.. 18 октября. Словом, для нас уже очевидно, что эти спутники "черные звезды" имеют оболочку из нейтрида. За неделю вращения в атмосфере (если считать от момента, когда их впервые заметил этот полтавчанин-астроном) они должны нагреться до десятков тысяч градусов, и радиотермоприборы подтверждают это. Но звезды по-прежнему черные! Да и их удельный вес подтверждает наши догадки. Это, безусловно, снаряды, а не ракеты: форма говорит об отсутствии реактивных устройств. Значит, где-то должна быть и пушка, выбросившая их, причем эта пушка должна быть тоже из нейтрида. Чтобы сообщить пушечному снаряду скорость 8 километров в секунду, нужно осуществить управляемую ядерную реакцию, получить температуру не менее 15 тысяч градусов. При меньших температурах газы не будут вылетать из дула с нужной скоростью. Ну, а какой материал, кроме нейтрида, выдержит такое? Так... Теперь, пожалуй, можно объяснить, почему снаряды, вместо того чтобы попасть в какую-то определенную цель, уже целую неделю летают без толку. Все дело в погрешности. Возможно, что пушку проектировали с испытательными целями: для стрельбы на далекие расстояния, через континенты, в пику нашим баллистическим ракетам. А для этого нужно, чтобы снаряды имели скорость, близкую к 7.9 км/сек, и в то же время не перешли этот предел. Значит, необходимо с предельной точностью выдерживать температуру цепной реакции, что очень непросто. При испытаниях пушки, очевидно, не смогли точно выдержать скорость, она превысила критическую, и снаряды стали спутниками Земли. А теперь они, те, которые палили, оконфузились и молчат: снаряд не воробей вылетит, не поймаешь. Очередная неудача... Хотели испугать весь свет, а теперь сами испугались. Да, планета Земля слишком рискованное место для полигона. 20 октября. Заканчиваем первый скафандр из пленки нейтрида. Разрабатываем методы испытания его. Ивана Гавриловича вчера спешно вызвали в Москву. Соображение, что таинственные "черные звезды" сделаны из нейтрида, очевидно, возникло не только у нас. Сегодня я допоздна оставался в лаборатории и видел, как высоко в холодном синем небе летела маленькая черная пулька снаряд. Приказом велено предпринять кое-какие меры противоатомной защиты. В СНЕГОВОЙ ПУСТЫНЕ 29 октября. В сущности, случилось первое приключение в моей жизни. Постараюсь описать его подробнее. Впрочем, назвать это приключением можно с большой натяжкой: просто мы с Иваном Гавриловичем участвовали в одной несколько необычной экспертизе. Еще из Москвы Голуб дал телеграмму: "Немедленно заканчивайте скафандр", а на следующий день прилетел и сам. Скафандр был почти готов черный шелковистый мягкий костюм, вроде спортивного, с круглым шлемом для головы и двумя выпуклыми рыбьими глазами на уровне рта. Для защиты от прямых лучей мы сделали перископическую приставку. Иван Гаврилович заставил меня примерить костюм (Оксана нашла, что скафандр мне идет), критически осмотрел: Радио не наладили? Герметичность при высоких температурах не проверяли? Нет... не успели еще. Выдержит! заявил Сердюк. В таком костюме я берусь отправиться хоть в пекло! Нет, подумав, возразил Голуб. На этот раз в пекло предлагается отправиться не тебе, Алексей, а... он внимательно посмотрел на меня, Николаю Николаевичу. Инженер Сердюк, насмерть скомпрометировавший себя отрезыванием конечностей, останется замещать начальника лаборатории. Сердюк обиженно хмыкнул: Подумаешь... и закурил от огорчения. Давайте домой, Николай Николаевич! Оденьтесь потеплее и на аэродром. Через два часа улетаем. Зачем потеплее? Разве в пекле прохладно? пустил я пробную шутку. Но Голуб уже смотрел на часы: Давайте скорее! И не пытайтесь выведать что, как зачем и куда. Все равно до вылета ничего не скажу. Сейчас не до праздного любопытства... В самолете Голуб молчал. Я не расспрашивал. Пробивались сквозь облачность белая плоскость крыла ушла в густой туман. Ревели моторы, в кабине дребезжала какая-то плохо закрепленная железка. Внезапно выскочили в солнечную прозрачную синеву. Внизу бугрились холмы туч. Дело в том, что получен приказ сбить эти "черные звезды"... А нам предстоит засвидетельствовать, что они из нейтрида, неожиданно сказал Голуб. Иван Гаврилович, а... как же насчет международного права? спросил я. Ведь эти снаряды, вероятно, американские? Что-о? сердито скосил глаза Голуб. Кто вам сказал? Может быть, сами американцы, по секрету? Но они помалкивают, будто воды в рот набрали... А если эти неизвестно, чьи снаряды действительно несут ядерную взрывчатку? А если они упадут где-то в населенной местности да взорвутся? Вы знаете, что тогда может начаться? Это, если хотите, международная обязанность наша устранить угрозу всему миру. А не только право. Ну, а кроме того, наше правительство уведомило державы через ООН, и протестов не поступило... Иван Гаврилович фыркнул: Тоже мне дипломат! ... На белом полотне снежной равнины были разбросаны темные силуэты машин, радарных установок, точки человеческих фигурок. Серый полярный день... Под низкими тучами тускло и сумрачно. Однообразие тундры сужало горизонт. Только в одном месте, на западе, к тучам тянулись контуры стартовых ракетных башен. Я не слишком серьезно отнесся к совету Ивана Гавриловича одеться потеплее и теперь бодро приплясывал в своих ботиночках на скрипящем снегу. Ух, и мороз же был! Ноги коченели. И Голуб хорош со своей таинственностью: не мог объяснить обстоятельно. Кто же думал, что нас занесет на Таймыр! Однако уходить в палатку не хотелось. Нам с Иваном Гавриловичем еще нечего было делать. Мы стояли в стороне, стараясь никому не мешать, и наблюдали. Мы находились в оперативном центре, управляющем всей этой сложной системой. В палатку то и дело пробегали озабоченные люди; рядом, на аэросанях, стояли серо-белые, под цвет тундры, будки радаров; возле них возились операторы в коротких полушубках, с красными от мороза руками и лицами. По снегу, извиваясь, тянулись толстые кабели; они уходили туда, где ревели силовые передвижки. Ни разу не были на испытаниях крупных ракет?.. спросил меня Голуб. У него тоже посинел нос от холода. Жаль, на этот раз мы ничего не увидим тучи! А как же они будут наводить? Я показал на радистов. Они не будут наводить, будут только следить. Даже если бы была прекрасная видимость, люди никогда не смогли бы навести ракету так точно, как это сделают вычислительные электронные устройства. Человеческое мышление слишком инерционно, а ведь здесь скорость сближения десять или даже больше километров в секунду. Так что наводить визуально, "вприглядку", нельзя, обязательно промажешь. Полетят, понимаете ли, ракеты с тепловыми головками в них страшно чувствительные термоприборы и автоматика! Остроумная штука! Иван Гаврилович потер руками не то от удовольствия, не то от холода и увлеченно показал в сторону стартовых башен. Ведь "черные звезды" от долгого трения о воздух нагрелись до огромной температуры. А термоголовка почувствует тепло этих звезд на расстоянии прямой видимости. На высоте семидесяти километров ракеты "увидят" цель за две тысячи километров! С земли радары заметили бы ее только за пятьсот шестьсот километров! Нет, право, молодцы эти ракетчики, все рассчитали до секунды: как только спутник появится на юге, на широте Алма-Аты сразу сигнал, уточненные данные о траектории, и старт... Ракеты боевые? А как же! Снаряд нужно обязательно сбить здесь, на безлюдных просторах. Потом лови момент... Из палатки, пригнувшись, надевая на ходу папаху, вышел руководитель операции подтянутый старик с бородкой и в очках, с погонами генерал-майора артиллерии на полушубке. Он посмотрел на часы, потом на небо, подергал себя за бородку. "Наверное, читает лекции в какой-нибудь академии, подумал я, и не очень строг на зачетах". Он подошел к нам: Вы шли бы в палатку, Иван Гаврилович, все равно ничего не увидите. Только замерзнете. Вон молодой человек уже совсем закоченел... Ничего, товарищ гвардии... профессор! шутливо вытянулся перед ним Голуб. Здесь нам интереснее... Скоро? Жду сигнала из Туркмении. Профессор снова посмотрел на часы. Он, видимо, волновался: потер руки, достал из полушубка портсигар, закурил. Ну, сейчас должен быть сигнал... Простите, я оставлю вас. Он повернулся к палатке. Но в это время из нее выскочил связной, вытянулся перед ним: Сигнал принят! Высота шестьдесят километров, направление точно расчетное. Хорошо. Микрофон! Есть! Связной нырнул головой в палатку и через мгновение выкатил из нее портативную радиоустановку. Профессор подошел к микрофону. Внимание! Всем! Голос его теперь звучал властно, лицо стало сердитым. Доложить готовность стартовых установок! Ракета один готова! прозвучал в динамике хрипловатый от помех бас. Ракетдватов! единым духом отрапортовал звонкий юношеский голос. Ракета три готов! Ракета четыре готов! Так. Доложить готовность радионавигационных установок! разнесли радиоволны по тундре голос профессора. Радиолокаторы наблюдения за спутником готовы! Радиолокаторы наблюдения за ракетами готовы! Радиоприцелы готовы! Слушать всем! Приготовиться к старту через сорок пять секунд по моему сигналу. На радиоустановке замигала красная лампочка приема. Оператор, склонившись к щитку, переключил несколько рычажков. Теперь докладывали пункты наблюдения. У меня возникло ощущение, что они будто по цепочке передают спутник-снаряд из рук в руки. Спутник прошел сорок пятую параллель. Направление расчетное... Спутник прошел пятьдесят первую... Спутник прошел пятьдесят третью... Профессор взглянул на хронометр, кивком головы приказал оператору выключить прием. Не сводя глаз с пульта вычислительного устройства, мигавшего разноцветными пуговками-лампочками, он нагнулся к микрофону: Внимание всем! и будто выстрелил в микрофон: Старт!!! Вдали, на западе, ажурные стартовые вышки, снег и тучи осветились алыми вспышками. Я увидел, как пламя поползло вверх по башням; маленькие веретенообразные тела несколько долей секунды противоестественно висели в воздухе, опираясь на столбы огня, потом метнулись к тучам. Секундой позже накатился рокочущий грохот стартовых взрывов. Еще через секунду ракеты исчезли за тучами. Когда стартовые раскаты стихли, стало слышно тоненькое пение моторчиков это на будках радаров, следя за ракетами, поворачивались, будто уши насторожившегося зверя, параболические антенны. Я увидел, как зеленые линии на экране радара изломились двумя всплесками: радиоволны, отразившиеся от ракет, летели к антеннам. Всплески постепенно раздвигались. Высота тридцать километров! выкрикивал озябшим голосом оператор в полушубке. Тридцать пять! Сорок! Пятьдесят километров! Шестьдесят пять! И вот параболические антенны радаров замерли на мгновение и начали медленно поворачиваться налево: это там, за тучами, в разреженном темно-синем пространстве, изменили курс четыре боевые ракеты, почувствовав тепловое излучение приближающегося спутника. Ракеты легли на горизонтальный курс! сообщили микрофоны. Несколько секунд прошло в молчании. Профессор смотрел то на хронометр, то на экраны радаров. Внезапно оператор локатора, антенны которого были направлены на юго-запад, крикнул: Есть спутник! Антенна этого локатора ожила и начала заметно поворачиваться направо. Маленький штрих, пересекавший светящуюся линию на экране, постепенно вырастал. Вот навстречу этому штриху, обозначавшему снаряд-спутник, с другого края экрана поползли четыре букашки, четыре тоненькие зеленые черточки ракеты. Тучи, проклятые тучи! За их завесой с космическими скоростями неслись навстречу друг другу "черная звезда" и ракеты, а здесь все это выглядело крайне невыразительно: медленно ползут по экрану зеленые черточки: четыре справа и одна слева. Вот они почти сошлись, и... в ту тысячную долю секунды, которую осталось пройти ракетам до встречи со спутником, автоматически сработали электронные взрыватели зарядов. Взрыв! Перед снарядом встала стена энергии, стена раскаленного света и газов... На экране локатора все это выглядело так: всплески и светящаяся линия разбились на множество тонких зубчатых кривых, которые на несколько секунд заполнили весь экран, а потом исчезли. Из светящегося хаоса возник один всплеск и стал быстро перемещаться по экрану. Этого никто не ожидал. Снаряд падает! воскликнул оператор, Он не взорвался, он падает! Странно... негромко сказал Голуб. Почему же снаряд не взорвался? Профессор пожал плечами: Возможно, это была просто испытательная болванка, а не боевой атомный снаряд... Товарищ генерал, раздался голос в динамике, спутник падает в квадрат "сорок-двенадцать". Ага! Ну, пусть приземляется... Профессор снял папаху и подставил разгоряченную лысину морозному ветерку, потом подозвал связного офицера: Скомандуйте, пожалуйста, "отбой". Я покурю... Слушаюсь! Офицер подошел к радиоустановке и весело пропел: Группа, слуша-ай! Отбо-ой! Мы смотрели на запад: посеревшие к сумеркам тучи быстро таяли, очищая огромный круг синего неба, на котором уже загорались звезды. Горячая взрывная волна, распространяясь к земле, испарила тучи. Вдруг почва под ногами упруго дрогнула. Спутник упал в квадрате "сорок-двенадцать"! доложил тот же наблюдатель. Профессор повернулся к нам: Ну, Иван Гаврилович и... э-э.., Он посмотрел на меня, пытаясь вспомнить мое имя и отчество, но не вспомнил, и товарищ Самойлов, теперь выполняйте вашу задачу... Однако пора и спать первый час ночи. Завтра надо подняться с рассветом. Эк, я расписался сегодня! Впрочем, допишу уж до конца. На нашу долю пришлось немного: посмотреть на упавший снаряд вблизи и с возможной достоверностью установить: из нейтрида он или нет? Сперва мы пролетели над местом падения на вертолете, но ничего не увидели: в квадрате "40-12" горела земля. Нагревшийся до десятков тысяч градусов от многодневного движения в атмосфере, да к тому же еще и подогретый вспышкой четырех ракет, снаряд грохнулся в тундру, и почва на вечной мерзлоте вместе с мохом и снегом вспыхнула как нефть, не успев растаять. Уже наступила ночь. И в темноте этот гигантский костер огня, дыма и пара освещал равнину на километры во все стороны; даже сквозь шум винтов был слышен треск горящей почвы и взрывы пара. Потом мы немножко поспорили с Иваном Гавриловичем, но я все-таки убедил его, что идти нужно немедленно, сейчас ведь снаряд может проплавить почву на десятки метров в глубину, ищи его потом! Словом, мы приземлились, я надел скафандр и направился к "костру". Идти было нелегко: в скафандре стало душно, его тяжесть давила, баллончики с кислородом колотили по спине, а перископические очки давали неважный обзор. Словом, конструкцию скафандра, наверное, придется еще дорабатывать. Сперва навстречу бежали ручьи растаявшего снега. Потом они исчезли, из черной почвы валил пар. Некоторое время я брел, ничего не видя в этом тумане, и внезапно вышел из него прямо в огонь. Странно: я не боялся, только где-то вертелась неприятная мысль, что скафандр еще не прошел всей программы испытаний... В сущности, жизнь не так часто награждает опасностями работу инженера. Мне просто было интересно. Передо мной лежало озерцо расплавившейся земли: темно-красное у краев, оно накалялось к середине до желто-белого цвета. Там, в середине, лава кипела и лопалась крупными ослепительными пузырями. Жар пробивался даже сквозь призмы перископической приставки. Я уменьшил диафрагму. Теперь среди раскаленных паров я заметил темное цилиндрическое тело,