многоярусной
газовой  камеры,  не снившейся даже в самых мечтательных снах самому доктору
Йозефу Геббельсу, постепенно, с каждым шагом и трупом прозревая и  осознавая
<i>что</i>  мы  сделали, сотворили, не наткнулся бы на тех школьников, на их
скорченные, скрюченные, изломанные тела и  совсем  нечеловеческие  выражения
детских состарившихся лиц (даже смерть мы не могли подарить легкую), было бы
мне  сейчас  легче?  Если бы вместо детей там валялся бы в полном вооружении
целая рота космической пехоты, было бы мне сейчас не так муторно?
     Это слово будило меня по ночам, когда я раз за  разом,  снова  и  снова
брел  железными коридорами Европы (или Титан-сити? ), ища тот единственный и
верный путь, но вновь и вновь забредал в пустынный и мертвый зал с  большими
окнами, откуда все дети любили рассматривать ледяные окрестности космодрома.
     Это  слово  преследовало  меня всякий раз, когда я заканчивал очередную
книгу, ехидно-жестоко вопрошая: "А стал бы ты писателем, если... "
     Потом я нашел Редьярда Киплинга. Его великое стихотворение "<i>If</i>".
Я не настолько хорошо владел староанглийским, чтобы заучить его в оригинале,
но существовала масса отличных переводов и я выбрал сначала вот это:

     О, если разум сохранить сумеешь,
     Когда вокруг безумие и ложь,
     Поверить в правоту свою - посмеешь,
     И мужество признать вину - найдешь,
     И если будешь жить, не отвечая
     На клевету друзей обидой злой,
     Горящий взор врага гасить, встречая,
     Улыбкой глаз и речи прямотой,
     И если сможешь избежать сомненья,
     В тумане дум воздвигнув цель-маяк...

     Я читал его как "Отче наш" и днем и ночью, и когда мне  было  плохо,  и
тогда,  когда  мне  было очень плохо, когда шел снег и когда снова наступала
Вечная Осень с ее дождями и  желтизной  листвы,  с  ее  грязью  и  утренними
заморозками, с ее умиранием и надеждой на возрождение.
     И  постепенно  я,  если не примирил себя, то начал существовать, жить с
этим коварным "если", утешая себя мыслью, что есть  на  свете  и  прекрасное
киплинговское "если". И может быть придет еще (а не - если! ) время, когда я
смогу   сменить  свою  киплинговскую  молитву  "Если"  на  киплинговскую  же
"Заповедь":

     Владей собой среди толпы смятенной,
     Тебя клянущей за смятенье всех.
     Верь сам в себя наперекор Вселенной,
     И маловерным отпусти их грех...

     Останься тих, когда твое же слово
     Калечит плут, чтоб уловлять глупцов,
     Когда вся жизнь разрушена и снова
     Ты должен воссоздать ее с основ.

     Умей принудить сердце, нервы, тело
     Тебе служить, когда в твоей груди
     Уже давно все пусто, все сгорело
     И только Воля говорит: "Иди"!

     КОНЕЦ

                      <i>Казань, октябрь 96-го. </i>