звозмездно дают названия механизмам. А поскольку я пользуюсь услугами ЭРАЗМа, то оскорбляешь и меня. - Прости, я вовсе не хотел обидеть тебя, - проговорил Андрей. - Дай мне книгу, я поясню тебе эту главу. Он стал втолковывать мне смысл Теории, но пояснения его были какие-то странные, парадоксальные и совсем непонятные мне. Я сказал об этом Андрею, и он искренне удивился. - Но ведь все это так просто. Эта книга случайно попалась мне, когда мы учились еще во втором классе, и я ничего непонятного в ней не нашел. - Ты не нашел, а я вот нахожу! - ответил я и вновь включил ЭРАЗМ. Но эта размолвка не нарушила нашей дружбы. И когда нам исполнилось по шестнадцати лет и мы получили право пользоваться Усилительной Станцией Мыслепередач, мы с Андреем взяли общую волну и стали "двойниками" [передача мыслей в те годы могла осуществляться только между двумя абонентами по схеме А-Б, Б-А; работа Усилительных станций требовала чрезвычайно больших затрат энергии, поэтому прибегать к мыслепередачам рекомендовалось только в случае крайней необходимости и при отсутствии других средств связи] по мыслепередачам. Вскоре это пришлось очень кстати - моя помощь понадобилась Андрею. Случилось это так. Ранней весной родители наши взяли отпуск и улетели на Мадагаскар, предварительно дав нам соответствующие наставления. Андрей, пользуясь отсутствием родителей, стал до глубокой ночи пропадать в Вольной лаборатории. Он приходил туда один и проделывал опыты с водой, на которой он, как в старину говорилось, совсем помешался. Как потом выяснилось, некоторые из этих опытов были отнюдь не безопасны, и ДРАКОН [Движущийся Регламентационный Агрегат, Контролирующий Опыты Неопытных - старинный агрегат, ныне замененный более совершенным] не раз делал Андрею замечания и даже выключал электропитание в лаборатории, дабы прервать эти опыты. За это Андрей невзлюбил ни в чем не повинного ДРАКОНа и даже дал ему нелепую кличку "Дылдон". Однажды Андрей задержался в лаборатории что-то очень уж надолго, но я не слишком беспокоился о нем, так как был уверен, что, поскольку он производит свои опыты в присутствии дежурного ДРАКОНа, ему ничто не угрожает. И я спокойно лег спать. Я начал уже засыпать, как вдруг услышал мыслесигнал Андрея. - Что случилось? - спросил я. - Состояние опасности, - сообщил Андрей. - Иди в лабораторию. Все. Мыслепередача окончена. Я тотчас оделся и выбежал на улицу. У ворот меня окликнул дежурный ВАКХ [Всеисполняющий Агрегат Коммунального Хозяйства - механизм XXI-XXII веков; выполнял приблизительно ту же работу, что Дворник в древности]: - Вы встревожены? Поручений нет? - Благодарю вас, поручений нет, - ответил я и побежал по самосветящейся пластмассовой мостовой к школе. Улица была пустынна, только на скамейках бульвара кое-где сидели парочки. Навстречу мне попался ГОНОРАРУС [Громкоговорящий, Оптимистичный, Несущий Отцам Радость Агрегативный Работник Устной Связи - старинный агрегат, ныне заменен другим]. Он нес в своей пластмассовой руке букет розовых цветов, а во лбу его горела розовая лампочка. Розовый цвет означал, что родилась девочка, - ГОНОРАРУС шел извещать об этом отца. Я едва не сшиб с ног этот агрегат, так я торопился. Но вот и школа. На площадке перед ней днем всегда висела статуя Ники Самофракийской, причем голова ее была восстановлена с помощью точнейших кибернетических расчетов. Она была отлита из нержавеющего металла и с помощью электромагнитов висела в воздухе над невысоким постаментом, как бы летя вперед. На ночь электромагниты выключались, и статуя плавно опускалась на постамент. А утром, когда луч солнца касался включающего устройства, Ника плавно подымалась в воздух, продолжая свой полет. В дни моей молодости было немало таких висящих в воздухе статуй. Теперь, к сожалению, от электромагнитов отказались, считая это дурным вкусом, и вновь вернулись к обычным пьедесталам. А жаль. Не слишком ли усердно нынешняя молодежь зачеркивает творческие достижения прошлого? В окнах большого здания Вольной лаборатории горел свет. Я вошел в технический зал. Здесь, среди множества приборов и машин, я увидел Андрея. Он сидел на пластмассовой табуретке, и с руки его стекала кровь. Над ним, неуклюже наклонясь, стоял ДРАКОН и давал ему какие-то медицинские советы. Андрей был очень бледен. Я кинулся к аптечному шкафу, достал необходимые медикаменты и занялся оказанием помощи. Андрей был ранен в плечо и потерял много крови. Рана была небольшая, но довольно глубокая. Я залил ее Универсальным бальзамом и сделал перевязку, а затем вызвал по телефону Врача. - Что здесь произошло? - спросил я Андрея. - Небольшой просчет, - ответил он. - Я думал, что будет совсем другой эффект. Понимаешь, мне нужно было узнать поведение воды при некоторых особых условиях. Я переохладил ее под давлением и вбрызнул в раскаленную золотую трубу. Я думал, что перепад температур... - А вы что смотрели? - строго обратился я к ДРАКОНу. - Ведь вы должны прерывать опасные опыты! - Опыт безопасен, - бесстрастно ответил ДРАКОН. - Опыт целесообразен, нужен, необходим, обязателен, полезен, безопасен. - Как же он безопасен, если человека ранило! - рассердился я. - И посмотрите, что здесь делается! Действительно, на полу лежали какие-то разбитые циферблаты, осколки плексигласа, обломки металла, лопнувшая искореженная золотая труба с довольно толстыми стенками... - Дылдон не виноват, - сказал вдруг Андрей. - Если кто виноват - так это я. Я доказал Дылдону, что опыт безопасен. - Значит, ты обманул его! Пусть это не Человек, а механизм, но все равно ты совершил обман. Обманывая механизм, ты обманываешь Общество! - Я не обманул его, я убедил. Я внес поправки в его электронную схему. Он даже помогал делать опыт. - Опыты не напрасны, безопасны, оправданы, обоснованы, объективны, перспективны, - глухо забормотал ДРАКОН. - Ну, с вами толковать - что воду в ступе толочь! - сердито сказал я. - Воду в ступе? Толочь? Новый опыт? - заинтересовался ДРАКОН. - Никаких опытов мы делать не будем, - ответил я. - Лучше наведите здесь порядок. ДРАКОН поспешно нагнулся над люком мусоропровода, выдвинул из своей ноги пластмассовую лопаточку и, пританцовывая, стал сбрасывать туда осколки и обломки. Столкнув остатки искалеченной золотой трубы, он захлопнул люк. - Все. Могу выключаться? - Да, - ответил я. - И скажите Людям, чтобы вас заменили. Вы неисправны. В это время подоспел Врач. Рана Андрея скоро зажила, остался только шрам. Самое странное, что за свою проделку Андрей, в сущности, не понес никакого наказания. Его только на короткий срок отстранили от опытов, а потом он опять принялся за свое. Уж чего-чего, а упрямства у него хватало. ИЗ ЮНОСТИ Однажды ранней осенью мы шли с Андреем по берегу залива. Поравнявшись с лодочной станцией, Андрей сказал: - Возьмем лодку. Давно мы с тобой не катались на лодке. Мы взяли шлюпку и стали выгребать в залив. Мимо нас проходили яхты, прогулочные электроходы, а мористее видны были не спеша идущие морские пассажирские корабли, грузовые суда и большие парусники. Эти парусники были очень красивы - совсем как на старинных гравюрах. Только на них не было команды: паруса поднимались и убирались специальными механизмами, которыми управлял КАПИТАН [Кибернетический Антиаварийный Первоклассно Интеллектуализированный Точный Агрегат Навигации - весьма совершенный для своего времени агрегат; ныне модернизирован]. Парусники эти перевозили несрочные грузы и вполне себя оправдывали. Правда, иногда из-за чрезвычайной сложности управляющего устройства с некоторыми из этих парусников происходили странные вещи. Они вдруг начинали блуждать по морям, не заходя ни в какие порты. Такие блуждающие корабли были опасны для мореплавания, и их старались выследить и обезвредить, что было не так-то просто. У КАПИТАНов вырабатывался эффект сопротивления, и они норовили уйти от преследования. Мы с Андреем гребли все дальше в залив. Двухпалубный атомоход прошел недалеко от нас, подняв большую волну. Андрей замешкался с веслами - греб он плохо, но я успел поставить шлюпку носом к волне. Нас тряхнуло, немного воды перелилось через борт, но все обошлось благополучно. - Могло кончиться и хуже, - сказал я Андрею. - Мы могли очутиться в воде, а ты ведь до сих пор не умеешь плавать. Как это странно: изучаешь воду, делаешь с ней опыты, а плавать не умеешь. Может быть, ты хочешь усмирить бури и штормы? - Нет, бури и штормы останутся. Но вода, по моему убеждению, со временем станет слугой Человека. И время это, быть может, не так уж далеко. Я промолчал. Я давно знал, что вода - пунктик Андрея, и не хотел с ним спорить. - К такому выводу можно прийти не только исследовательским, научно-техническим путем, но сама логика жизни говорит об этом, - продолжал Андрей. - У Человека есть друзья: металл, камень, дерево, стекло, пластмассы - друзья верные и испытанные. Но Человечество растет, ему нужен новый сильный Друг и союзник. Такого друга у него пока нет. Зато у него есть враг - вода. Вода - враждебная стихия, вода антистабильна. - Вода - это и есть вода, и ничего с ней не сделаешь, - вставил я словечко. - Но когда Человек подчиняет себе сильного и опасного врага, то именно этот сильный и опасный враг становится самым верным и надежным союзником. А Человеку нужен сейчас великий новый союзник. Только подчинив себе воду, Человек станет полным властелином планеты. - Мели, Емеля, твоя неделя, - сказал я Андрею, - выслушав его слова. - Какой Емеля? - удивился Андрей. - Просто есть такая старинная поговорка. Не буду тебе ее расшифровывать. В то время я уже серьезно интересовался историей литературы и фольклором XX века и имел на этом пути несомненные успехи. В старинных книгах я выискивал древние поговорки, пословицы, прибаутки и выписывал их в отдельную тетрадь. Кроме того, я изучал Поэтов XX века, надеясь со временем написать о них историческое исследование. Одновременно я работал над моим любимым детищем - СОСУДом. Одиннадцатые и двенадцатые классы в нашей школе были специализированные, и после окончания десятого класса я пошел на гуманитарное отделение. Андрей же - на техническое. Мы по-прежнему отправлялись в школу вместе, но, придя в нее, расставались до конца учебного дня. Мы, как и прежде, были с Андреем дружны, вместе ходили в театр и кино, а во время летних каникул вместе путешествовали то по Америке, то по Австралии, то по Швеции. Но лучше всего сохранились в моей памяти наши совместные прогулки по родному городу. Мы бродили и по старинным улицам, сохранившим свой вид в неприкосновенности с XX века, и по Новому городу, где высились новые здания, казавшиеся мне тогда очень высокими, - ведь аквалидного строительства еще не было. Раз, проходя мимо одного здания, я заметил у входа надпись: "ОРФЕУС (Определитель Реальных Фактических Естественных Умственных Способностей)". Я давненько уже хотел проверить свои умственные возможности, в широте которых я, при всей своей скромности, не сомневался. Поэтому я шутливо предложил Андрею: - Давай зайдем сюда, узнаем, на сколько баллов тянут наши умы. - Зайдем, если тебе хочется, - согласился Андрей. - Только я не очень верю в точность этого агрегата. - Может быть, ты боишься, что кто-то из нас окажется потенциальным идиотом? - поддразнил я его. - Все возможно, - ответил Андрей. - Иногда я чувствую себя таким глупцом... Мы вошли в помещение, и вскоре нас повели каждого в отдельную комнату, обставленную какими-то приборами. Ассистент подвинул мне кресло, надел мне на голову какой-то пластмассовый шлем с проводами. - Думайте о том, что вас больше всего интересует и о чем вы чаще всего размышляете, - сказал Ассистент. Я стал думать о своем любимом детище - СОСУДе, и вскоре на приборах задвигались стрелки, вспыхнули лампочки. Затем Ассистент подошел к какому-то экрану, поглядел на него - и выключил всю механику. - Готово, - сказал он. - У вас уклон к систематике. - А сколько у меня баллов? - Четыре балла. Совсем неплохо. - Как, всего четыре балла?! - возмутился я. - Это при десятибалльной-то системе! Это ошибка. Очевидно, ваш ОРФЕУС нуждается в ремонте. - Четыре балла - совсем не плохая оценка, - возразил мне Ассистент. - Есть много людей, которым ОРФЕУС дает гораздо меньшую оценку, и они работают в области науки, искусства и литературы и считаются умными людьми. А Режиссеры и Сценаристы зачастую имеют по ОРФЕУСу оценку "единица", однако вы смотрите их фильмы, да еще похваливаете. - Это ваше утверждение лишний раз убеждает меня в неточности вашего агрегата. Если Кинорежиссер ставит картины, а Критик пишет о них статьи, то это одно уже доказывает, что ОРФЕУС ошибся, поставив им единицу. - Это ничего не доказывает, - возразил Ассистент. - Можно быть глупым Ученым и можно быть мудрым работником ассенизационной системы. - А дает ваш ОРФЕУС кому-нибудь высокие баллы? - поинтересовался я. - Ставит он восьмерки, девятки, десятки? - Десяти баллов со дня его изобретения ОРФЕУС никому не присуждал. Десять баллов - это состояние гениальности. Гении не так часто рождаются. Уже девять баллов - преддверие гениальности... Вы знаете историю жизни Нилса Индестрома? - Я знаю Теорию Недоступности. Мы ее проходили в восьмом классе. Неужели вы думаете, что если ваш ОРФЕУС поставил мне четверку, то я настолько туп, что не знаю ТН Индестрома! - Никто не сомневается, что вы знаете ТН, - успокоил меня Ассистент. - Я просто хочу напомнить вам историю его жизни. Тридцать лет назад в маленьком шведском городке Ультафиорде на сетевязальном заводе работал наладчиком станков молодой Рабочий. У него было минимальное земное образование - двенадцатилетка с техническим уклоном. В свободное от работы время юный Ниле посещал теоретические курсы общей физики, а также читал книги по квантовой теории, космографии и сопромату. Кроме того, в уме он мог делать столь сложные и быстрые подсчеты, что обгонял кибернетическую машину среднего класса. Он готовился в вуз, но, отличаясь крайней скромностью, не спешил подавать туда заявление. Однажды товарищи, зная его чрезмерную скромность и необычайные способности, чуть ли не силком затащили Нилса к ОРФЕУСу, который присудил ему девять баллов. Вскоре Индестром был принят на второй курс Академии Высших Научных Знаний. Через два года он создал Теорию Недоступности. Памятники, воздвигнутые ему, стоят во всех крупных городах мира. - Я все это знаю, - сказал я. - Но мне всегда казалось странным, что ставят памятники творцу негативного закона. - Мудрость может быть и негативной, - возразил Ассистент. - Тем более что ТН, при всей своей негативности, играет положительную роль. Она предостерегает Человечество от напрасных попыток прорваться к Дальним Звездам. Индестром спас много человеческих жизней. Так что памятники свои он заслужил. Я вышел в приемный зал и стал ждать Андрея. Он почему-то задержался в своей испытательной комнате. Мне пришлось ждать его чуть ли не час. Наконец он вышел в сопровождении своего Ассистента и еще каких-то двух пожилых Людей профессорского вида. - Идем, - сказал он мне. - Кончилась эта пытка. Мы попрощались с работниками испытательной станции, и мне показалось, что все они прощаются с Андреем чересчур уж почтительно, не по его возрасту. Один из Профессоров даже проводил его до подъезда. - Что это тебя так долго испытывали? - спросил я Андрея. - Давали разные дополнительные задания и анкеты. Совсем замучили. И вели зачем-то переговоры с нашей школой. И еще звонили во Всемирную Академию Наук. - Видно, их ОРФЕУС очень несовершенен, вот они и берут дополнительную информацию, - сказал я, чтобы утешить Андрея. - Мне этот ОРФЕУС дал всего четыре балла, это явная ошибка. - Да, это очень несовершенный агрегат, - согласился Андрей. - Мне он дал десять баллов. Я этого, конечно, не заслуживаю. Иногда я чувствую себя безмозглым щенком. Окончив школу, я поступил в Университет на филологический факультет, Андрей же был принят в Академию Высших Знаний, сразу на третий курс. Жили мы теперь в разных общежитиях, но встречались довольно часто. ЗАСЛУЖЕННОЕ НАКАЗАНИЕ Но возвращаюсь к тому, с чего я начал свое повествование. Через несколько дней после "марочного бунта" Андрей пришел ко мне в гости. Вид у него был грустный. - Говори, что такое случилось? - спросил я его. - Опять очередной неудачный опыт? Пора бы тебе привыкнуть к неудачам. Ты в них как рыба в воде. - Нет, неприятность другого рода, - ответил Андрей, пропустив мою шпильку мимо ушей и не оценив скрытого в ней каламбура. - Ты понимаешь, на общем собрании я рассказал о своем поступке, о том, что обругал девушку... - Ну еще бы ты умолчал об этом! Скрывающий плохое - лжет... Что же решило общее собрание? - Решили наказать меня охотой. Я должен отправиться в Лужский заповедник и убить одного зайца. Их там развелось очень много, и они портят плодовые сады в окрестностях заповедника. - Неприятное дело, - поморщился я. - Но это заслуженное наказание. Только подумать - объявить девушке, что она - кикимора! - Ты не полетел бы со мной туда, в заповедник? - спросил Андрей. - Как-то тоскливо идти на это дело одному. Задание я, разумеется, сам выполню. Я вспомнил, что один Студент рассказывал мне, будто Смотритель этого заповедника - глубокий старик, знает старинный фольклор, древние заклинания, прибаутки и бранные слова. "Может быть, мне удастся пополнить мой СОСУД", - подумал я и согласился сопровождать Андрея. Андрей ушел обрадованный моим решением. В тот же час я сообщил Нине, что завтра улетаю на один - два дня, и попросил ее не прерывать работы над сбором материала для "Антологии". Но, узнав, что я отправляюсь в заповедник, Нина тоже захотела лететь со мной. - Как, ты хочешь видеть, как убивают зверей? - удивился я. - Вот уж не ожидал! - Да нет, что ты! - возразила Нина. - Просто я хочу побыть среди природы. И лишний раз посмотреть на живых зверей. - Ну это другое дело, - сказал я. - Тогда завтра утром я зайду за тобой. В глубине души я был очень рад, что Нина решила отправиться со мной в заповедник. Я решил, что дело тут не в природе, а во мне. Быть может, она ждет от меня объяснения... И ради этого она даже согласилась отправиться на охоту. Для Людей охота давно перестала быть удовольствием и превратилась в неприятную обязанность, которая возникала время от времени, когда зверей в заповедниках становилось слишком много. С тех пор как на Земле навсегда прекратились войны и исчезли нищета и социальное неравенство, нравы Человечества смягчились и преступность сошла на нет. Перестав быть жестокими друг к другу, Люди изменили и свое отношение к животным. Еще задолго до моего рождения вышел всемирный закон, запрещающий производить опыты над животными, - их теперь вполне заменяют электронно-бионические модели. Держать зверей в неволе, в так называемых зоологических садах, было признано жестоким, и зоосады были раскассированы. Это никого не огорчало, так как совершенство и быстрота путей сообщения позволяли каждому увидеть зверей в местах их естественных обиталищ - в заповедниках. Человек уже не нуждался в охоте - ни ради мяса, ни ради шкур, ни даже ради мехов. Звериные меха давно заменила синтетика, и синтемы (синтетические меха) были теперь гораздо красивее и теплее естественного меха. Таким образом, экономическая нужда в охоте давно отпала, а морально она теперь Человеку претила, как всякое насилие и убийство. Помню, когда мы в школе проходили старинных классиков, мы всегда с удивлением читали превосходно написанные сцены охоты. Нам казалось странным это любование жестокостью. На следующее утро я направился к Нине. Она жила не в общежитии, а дома, вместе с матерью. Отец Нины погиб во время подводной экспедиции, и хоть произошло это давно, но у Нининой матери порой бывал такой вид, будто это произошло только вчера. Однако в доме у них было уютно, мне нравилось бывать там. В то утро и Нина и ее мать встретили меня, как всегда, приветливо. Это утро запомнилось мне хорошо, потому что именно с этого дня в моей и Нининой судьбах начались большие изменения. - Вам надо поесть как следует перед дорогой, - сказала мне Минина мать. - Там, в университетской столовой, вы едите то, что предлагает вам САВАОФ, а у него фантазия небогатая. Я же сама программирую наш ДИВЭР [Домашний Индивидуальный Всевыполняющий Электронный Работник - старинный кухонный агрегат; давно заменен более совершенным], и он накопил уже большой опыт. - Я с удовольствием поем домашней еды, - согласился я. - Закажите, пожалуйста, ДИВЭРу две синте-бараньих отбивных. - Заработайте своим трудом эти отбивные, - засмеялась Нинина мать. - Спрограммируйте агрегат сами. Идемте, я вас научу. Ведь когда-нибудь на ком-нибудь вы женитесь, и это вам пригодится. Она повела меня в кухню. При нашем приближении ДИВЭР вышел из ниши и протянул нам подобие металлической ладони, на которой была видна клавиатура с изображением цифр, букв и значков. - Вот баранина для вас, - сказала Нинина мать, нажимая на какие-то значки и буквы, - а вот телячья отбивная для Нины. Все это так просто. ДИВЭР опустил руку и застыл в позе готовности. - А это не опасно - лететь на охоту? - спросила Нинина мать. - Я так боюсь за Нину, она такая неосторожная, вся в отца. - Не беспокойтесь, я не взял бы ее с собой, если бы это было опасно, - ответил я. - Да-да, вы правы. Когда она с вами, я за нее спокойна. Вы Человек выдержанный и рассудительный... - К этому меня обязывает моя профессия, - скромно ответил я. - Я хотела бы, - призналась Нинина мать, - чтобы у Нины был муж безопасной профессии, вроде вашей... Однако покинем кухню, а то мы не даем ДИВЭРу работать. Мы вышли из кухни, и ДИВЭР принялся за работу. При людях работать он не мог, ибо был снабжен эффектом стыдливости. За все минувшие века женщинам настолько надоело возиться в кухне, приготовляя обеды и моя посуду, что теперь это дело считалось неэстетичным, и при Людях ДИВЭР не действовал, дабы не портить им настроения. Если вы входили в кухню, он прерывал работу в ожидании ваших указаний. Получив же их, он почтительно ждал, когда вы уйдете, чтобы приняться за дело. Мы вернулись в комнату, и Нина завела разговор об "Антологии забытых Поэтов" и о том, что надо включить стихи Вадима Шефнера. - А что он за Человек был? - спросила Нинина мать. - Он не был Чепьювином? - Этого я сказать точно не могу, - ответил я. - Вот Чекуртабом [Человек, курящий табак - медицинский термин того времени] он был определенно: у него в стихах где-то упоминаются папиросы. Но вполне возможно, что он был и Чепьювином. От этих забытых Поэтов Двадцатого века всего ожидать можно. - О Людях нужно судить по их достоинствам, - а не по их недостаткам, - заявила вдруг Нина. - Это ненаучный подход, - возразил я. - Для меня и моей науки важно не только то, что Писатель написал, но и то, как он вел себя в быту. - Как вы правы! - воскликнула Нинина мать. - А скажите, этот Светочев, с которым вы отправляетесь на охоту, - уравновешенный Человек? Ведь от Человека, которого так строго наказали, можно ожидать самых неожиданных поступков. - Андрей - хороший товарищ, - успокоил я ее. - Он никого никогда еще не подводил. Кроме самого себя. - Ты, мама, не беспокойся, - вмешалась Нина. - Я хоть никогда не видала этого Андрея, но вполне представляю его по рассказам Матвея. Это, по-моему, неплохой Человек, только он из породы неудачников. Все ищет чего-то и все ошибается. Мне его почему-то жалко. - Да, он хороший Человек, - добавил я. - Звезд с неба он не достанет и пороху не выдумает, но это не мешает ему быть хорошим Человеком и моим другом. ПО ПУТИ В ЗАПОВЕДНИК Вскоре мы с Ниной вышли из дому и направились к авиастоянке, расположенной на крыше высотного дома. Поднявшись лифтом на крышу, мы встретили здесь Андрея. Я познакомил его с Ниной, и мы сели в четырехместный легколет. Я занял место рядом с ЭОЛом [ЭОЛ (Электронный Ответственный Летчик) - агрегат XXI века], а Нина и Андрей расположились на задних сиденьях. - Полеты бесплатные, - сказал ЭОЛ. - Дайте курс и закажите нужную вам скорость: прогулочную, деловую, ускоренную или экстренную. Мы задали курс и выбрали прогулочную скорость. Погода стояла хорошая, и лететь было одно удовольствие. Город медленно плыл под нами, затем показались огромные белые кубы заводов синтетических продуктов, башни зерновых элеваторов. Вскоре потянулись зеленеющие поля; через равные промежутки среди полей возвышались башни дистанционного управления электротракторами. Через поля, уходя вдаль, тянулись прямые дороги дальнего следования, крытые желтоватыми и серыми пластмассовыми плитами; видны были лаковые спины многоместных элмобилей. То параллельно этим дорогам, то отбегая от них в сторону, то совсем уходя в лес, петляя вдоль берегов речек, вились неширокие грунтовые дороги для всадников. Возле этих дорог кое-где стояли небольшие гостиницы, где каждый всадник мог отдохнуть сам, накормить и напоить своего коня и показать его дежурному ФАВНу [ФАВН (Фармацевтический Агрегат Ветеринарного Назначения) - существует и ныне в улучшенном виде (ФАВН-2)], если конь заболел. Хоть население Земли росло и множилось, но с переходом на синтетическое мясо высвободилось столь много земли, что Человечество могло позволить себе роскошь ездить на верховых конях. Впрочем, Ученые доказали, что это, в сущности, даже не роскошь, а выгода. При мне начали создаваться конные клубы, начались массовые состязания всадников. Многие теперь предпочитали ездить на недальние расстояния верхом. Молодые Люди бросали свои элциклы и в свободное время овладевали конным делом. Некоторые всадники ходили в суконных шлемах с красными звездами и длиннополых кавалерийских шинелях с поперечными нашивками, воскрешая форму Буденовцев. Старики предпочитали механические средства передвижения и были недовольны этим, как они говорили, парадоксом развития транспорта. Однако число коней и всадников росло и сейчас продолжает увеличиваться. Сидя рядом с ЭОЛом, я толком не слышал, о чем разговаривают Нина с Андреем. Но разговаривали они весьма оживленно, и до меня порой доносились обрывки их фраз и иногда даже смех. Смеялась не только Нина, но и Андрей. "Странно, как может Андрей смеяться, - думал я. - Ведь он наказан, направляется на такое неприятное дело - и вдруг этот смех!" - Что смешного рассказала тебе Нина, что ты так смеешься? - спросил я его, перегнувшись через спинку сиденья. - Ничего особенного, - ответила за него Нина. - Просто я вспомнила, как однажды ради шутки вставила в рукопись "Антологии" пять четверостиший из Омара Хайяма, а ты прочел их и совершенно серьезно сказал, что эти упадочные стихи не отражают Двадцатого века. - Я в этот момент думал о чем-то другом и ошибся, - ответил я. - Я отлично знаю, когда жил Хайям. Но разве Андрей знает его стихи? - Представь себе, знает, - ответила Нина. - Сейчас ему нужно думать не об Омаре Хайяме, а о том наказании, которое он заслужил. И тебе, Нина, совсем незачем настраивать его на веселый лад. Ведь всякий наказуемый должен не только понести наказание, но и внутренне осознать свою вину. После этого моего совершенно справедливого, кстати, замечания смех на задних сиденьях прекратился. Однако разговаривать они продолжали, только стали говорить тише. Вскоре мы приземлились у границы заповедника. ЭОЛ, получив задание вернуться в город на стоянку, поднял машину в воздух и лег на обратный курс. Здесь, в районе заповедника, запрещалось строить современные сооружения, и мы перешли через речку по бревенчатому мостику и пошли по лесной дороге. Нам нужно было найти жилище Лесного Смотрителя, у которого Андрей должен был взять орудие убийства, чтобы выполнить задание. Андрей шагал впереди, а я с Ниной шел несколько поодаль за ним. Порой через дорогу перебегали зайцы; в одном месте лисица воровато глянула на нас из подлеска и побежала дальше своим путем. На ветвях пели лесные птицы, и наше приближение их ничуть не пугало. - Знаешь, я представляла твоего друга совсем другим, - сказала вдруг Нина. - Он лучше, чем ты рассказывал о нем. - Я никогда не говорил тебе о нем ничего плохого, - возразил я. - Не понимаю, чего тебе еще надо! - Ты говорил о нем слишком мало хорошего, - ответила Нина. - По-моему, он не совсем обыкновенный Человек. Ты плохо знаешь его. - Как ты можешь так говорить, Нина, - спокойно сказал я. - Я его знаю всю жизнь, а ты знакома с ним полтора часа. - И все-таки он не похож на других. - Каждый Человек чем-то не похож на других. - В нем чувствуется устремленность к какой-то высокой цели. - Можно ставить себе большие цели и оставаться неудачником, - резонно возразил я. - Что ж, может быть, он и неудачник, - задумчиво сказала Нина. - Но ведь большая неудача лучше маленьких удач. - Не понимаю тебя, Нина. Удача - это всегда удача, а неудача - это всегда неудача. - А по-моему, не так. Один Человек, скажем, решил подняться на вершину горы, а другой - стать на болотную кочку. Человек, не дошедший до вершины горы, поднимется все-таки выше того, кто стоит на болотной кочке. Я не стал продолжать этого бесцельного спора, тем более что мы уже подошли к дому Лесного Смотрителя. Здесь жил тот самый старик, о котором мне сказали, что он знает старинный фольклор. Поэтому я включил свой карманный микромагнитофон, надеясь потом использовать запись разговора со Смотрителем для пополнения своего СОСУДа. СТАРЫЙ ЧЕПЬЮВИН Жилище Лесного Смотрителя стояло на зеленой поляне у ручья. Это была настоящая деревянно-пластмассовая изба конца XX века - со старинной телевизионной антенной на крыше, с крылечком и завалинкой. Возле избы стоял древний мотоцикл. В стороне, под деревьями, видны были зимние кормушки для лосей и оленей и маленькие ящики на столбах - кормушки для птиц. Все здесь так не походило на город! Из избы, приветливо улыбаясь, вышел навстречу нам статный старик, учтиво поздоровался и повел нас в свое жилище. Комната, куда он ввел нас, была весьма уютна. Все в ней дышало стариной - и дряхлый телевизор в потрескавшемся футляре, и древний диван невиданной конструкции, и высокий деревянный стол, и кресла с плетеными спинками. Довершая это впечатление, на отдельном столике с мраморной крышкой стоял блестящий электросамовар, а на стене висело два ружья. - Как у вас тут интересно! - сказала Нина. - Хотела бы я пожить здесь. - А кто вам мешает! - ответил Смотритель. - Приезжайте и живите, мы со старухой потеснимся. Мы всегда рады гостям. - Видите ли, - вмешался Андрей, - мы по делу сюда прилетели. - Нам, то есть мне, надо убить одного зайца. - Да, я давал заявку на убийство, - подтвердил старик. - Зайцев много развелось. Тут садоферма есть в десяти километрах, так они стволы грызть начали... А за что же вам такое наказание? Андрей объяснил, за что он наказан, и старик сказал с добродушной насмешкой: - Строго у вас в городах! Мы с женой тут в глуши нет-нет да и поспорим. Если б мне за каждую "дуру" зверя убивать, тут в заповеднике живности бы не осталось... Ну, бери, что ли, ружье. Идем к сараю, стрельбе тебя обучу, - закончил он свою речь. Старик и Андрей вышли из избы и направились за одну из пристроек. Вскоре оттуда послышался выстрел, потом другой. Затем старик вернулся, за ним Шел Андрей с ружьем. - Понятливый парень, - похвалил Андрея Смотритель. - Ружье в первый раз в руки взял - и все понял. Сразу в яблочко попал. - Ну, я пойду зайца убивать, - сказал нам Андрей. - Надо скорей покончить с этим неприятным делом... А что потом с ним делать? - спросил он у старика. - Сюда принесешь, не пропадать же добру. Съедим - и вся недолга. - Можно, и я с вами пойду? - обратилась вдруг Нина к Андрею. - Нет, Нина, что вы! Зачем вам-то видеть все это? Я уж один. Он ушел в лес, а Нина вышла из дому и села на скамейку. К ней подошел олененок и начал тереться мордой о ее колени, а она стала гладить ему спину. Я смотрел на нее в окно, и в эти минуты она показалась мне даже привлекательнее, чем обычно. - А славная девчонка, - сказал вдруг Смотритель, словно угадав мои мысли. - Девчонка что надо. - Она не девчонка. Она уже на втором курсе, - поправил я старика. - А по мне хоть на двадцать втором. Передо мной она девчонка. Мне сто восемьдесят семь через неделю стукнет. - Стукнет, - значит, исполнится, - понимающе сказал я. - На вид вы моложе. Только подумать - МИДЖ плюс семьдесят семь! Вы, наверное, обращались в Комиссию продления жизни? - Никуда я не обращался. Я сам себе жизнь продлеваю. Мы, Лесники, долго живем. - А как вы себе продлеваете жизнь? - заинтересовался я. - Может, вы знаете какие-нибудь старинные лекарства, травы? - И лекарство одно знаю, и о смерти и всякой ерунде не думаю, вот и продлеваюсь. А как тебя величать-то? - Величать - значит звать, - сказал я. - Меня зовут Матвей Людмилович. - А меня - Степан Степанович. Я этих материнских отчеств не признаю, - добавил он с доброй стариковской усмешкой. - Завели новые моды - женские отчества, корабли с парусами, на конях по дорогам скачут... Нет, мне, старику, к этим новинкам уже не привыкнуть. Окончив свою речь, Смотритель выдвинул ящик стола и вынул оттуда кожаный мешочек и пачечку бумаги. - Что это такое? - заинтересовался я. - Это кисет, а в кисете - махорка. Самосад. - Как, неужели вы Чекуртаб? - изумился я. - И еще в такие годы! - Никакой я не Чекуртаб, а просто курящий. Напридумывали словечек! Он ловко загнул край одной бумажки, положил туда табаку, затем свернул бумажку в трубочку - и закурил. Тяжелый синий дым пополз ко мне, и я расчихался. В это время в лесу послышался выстрел. - Был заяц - нету зайца, - затягиваясь сказал старик. - Твой приятель не промахнется. А ты - цирлих-манирлих. - Что это такое - цирлих-манирлих? - спросил я. - Что означает эта фольклорная идиома? - Так, ничего, - ответил старик. - Это я просто так. Дядя шутит. - Может быть, это ругательство? - обрадовался я. - Не стесняйтесь, пожалуйста, обругайте меня еще как-нибудь. - С чего же мне тебя ругать, ты плохого мне не сделал. Да и не под градусом я. Вот лекарства своего приму - тогда, может, поругаюсь. Идем, я тебе аптеку свою покажу, где лекарство мое варится. Он повел меня на кухню, а из кухни - в небольшую пристройку. Там сильно пахло чем-то. Запах был какой-то странный - и неприятный, и в то же время чем-то приятный. На старинной электрической плите стояли объемистые баки, тянулись трубки. Из одной трубочки в пластмассовую миску капала пахучая жидкость. - Что это? - спросил я. - Химическая лаборатория? - Она самая, - бодро ответил старик, отливая из миски в стакан жидкость и протягивая мне. Я медлил, начиная подозревать самое худшее. - Да ты бери, пей. Как слеза! К своему будущему дню рождения гоню. Выпей ты, а потом и я хватану! - Вы - Чепьювин! - воскликнул я. - Как несовместимо это с вашим почтенным возрастом! - Пей, - ласково повторил старик. - А то обидишь меня. - А вы скажете мне бранные выражения? - Скажу, скажу. Только пей. Все скажу. Решив пожертвовать своим здоровьем для науки и не желая обижать старика, я сделал несколько глотков. Сперва мне было противно, но затем это чувство начало проходить. - Пей да закусывай! - отечески сказал Смотритель, сунув мне в руку кусок сыра. Я закусил и, чтобы не обижать старика, выпил стакан до дна. Мне стало совсем хорошо и весело. Это было новое состояние души и тела. Затем выпил и старик, и мы вернулись в комнату. - Нейдет что-то охотничек-то наш, - сказал Смотритель. - И девчонка куда-то делась, верно, в лес побежала... А парень он, видать, с головой. Отобьет он ее у тебя. Я-то заметил, как она на него поглядывает. Даст она тебе отскоч. - Что это такое "отскоч"? - спросил я. В ответ старый Чепьювин запел нетвердым голосом: Эх, сама садочек я садила, Сама, как вишенка, цвела, Сама я милого любила, Сама отскоч ему дала. И закончил так: - Отошьет она тебя - вот что. Забудет - и вся недолга. - Вы мне обещали обругать меня некоторыми фольклорными словами, - напомнил я старику. - Это пожалуйста, это мы за милую душу, - ответил Чепьювин. - Этого добра я много помню. Бывало, дед мой как начнет загибать, а я запоминаю. И Смотритель действительно стал произносить бранные слова, а я их повторял, - и мой карманный микромагнитофон записывал. СОСУД пополнялся. Но в это время в комнату вошел Андрей, а за ним Нина, и наша беседа со старым Чепьювином прервалась. Андрей поставил ружье в угол, отдал убитого зайца Смотрителю, и тот понес его на кухню. - Неприятно было его убивать, - сказал Андрей. - Они совсем ручные... А что это с тобой? - спросил он, пристально поглядев на меня. - Со мной ничего, - ответил я и неожиданно для себя самого запел: Эх, сама садочек я садила, Сама, как вишенка, цвела... - Что с тобой творится? - засмеялась Нина. - Никогда я тебя таким не знала. - Э, да он выпил! Он стал Чепьювином! - догадался Андрей. - Вот тебе и будущий Профессор. - Только для пользы науки! - заплетающимся языком сказал я. - Только ради пополнения СОСУДа! В этот миг появился старый Чепьювин, неся полный стакан своего "лекарства". Он преподнес его Андрею. - Выпей половину, а потом девчонке передай, - сказал он. - Не выпьете за мой будущий день рождения - обижусь. Вот только обеда хорошего нет, старуха моя в Австралию улетела кенгуровые заповедники осматривать. А ДИВЭР наш испортился - я его хотел научить самогон гнать, а он возьми да и сломайся. Несознательный агрегат! - С этими словами Смотритель поставил на стол несколько банок консервов и начал их открывать старинным охотничьим ножом. Андрей отпил половину стакана и протянул его Нине. - Нина, Нина, что ты делаешь! Опомнись, Нина! - воскликнул я, ибо хоть я и был в состоянии опьянения, но все-таки сознание еще не покинуло меня. - Э, чего там! - засмеялась Нина и, к моему ужасу, выпила стакан до дна. - Правильно! - вскричал старый Чепьювин. - Молодцы ребята! Знаете, какая примета в старину была? Если парень с девушкой из одного стакана выпили - быть свадьбе. Мне почему-то стало очень грустно, и я заплакал. Но старик принес мне еще стакан напитка, и, выпив его, я вновь развеселился. Тем временем старый Чепьювин вытащил откуда-то старинный дедовский магнитофон, включил его - и стал плясать под какую-то странную музыку. Андрей и Нина присоединились к нему. Я же сидел и улыбался. Все вокруг казалось мне очень милым и приятным, но с места встать я не мог. Потом голова у меня закружилась, и больше я ничего не помню. МОСТ БЕЗ ПЕРИЛ Утром я проснулся оттого, что белка прямо из открытого окна прыгнула на старинный диван, на котором я спал. Все давно уже встали. Смотритель накормил нас завтраком, дал еды на дорогу, и мы втроем отправились к лесному озеру. Дорогу туда нам объяснил он же, сказав, что там очень красиво. Мы не спеша - Андрей и я с рюкзаками, а Нина налегке - зашагали по лесной дороге, потом свернули на тропку и шли по ней километра три - сперва лесом, потом через моховое болото. Затем начались невысокие холмы, поросшие вереском и можжевельником. Солнце поднималось все выше, было уже тепло, даже жарко. Вскоре с одного из холмов нам открылись озеро и небольшая река, впадающая в него. - Пойдемте на тот берег, - сказала Нина. - Смотрите, как там хорошо! Тот берег действительно был очень красив. На пологом берегу виднелись серые валуны, немного подальше начинался